Машков Павел : другие произведения.

Сеньор Франциско Гарсия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Калифорния: дневник искателя приключений.

   Павел Машков
  
  

Сеньор Франциско Гарсия

Дневник

  
  
   Сеньор Франциско Гарсия! Спасибо тебе.
   Спасибо за то, что ты появился в моей жизни. Благодаря тебе, я стал многое понимать по-новому. Я прикоснулся к, Бог знает, каким вещам, я видел падения и взлеты, безысходность и счастье, я вспомнил, что есть на свете такие затертые, заношенные понятия, как дружба, честность, верность...
   Уважаемый читатель! Если ты хоть в малейшей степени страдаешь ханжеством или снобизмом, пожалуйста, не читай дальше. Если ты до сих пор веришь, что ”в Советском Союзе секса не было”, а упоминание о нетрадиционной сексуальной ориентации вызывает у тебя немедленный синдром Анки-пулеметчицы, то есть “всех перестрелять, гадов!” - пожалуйста, не читай. Мы ведь оба свободны - и ты, и я - не правда ли? Свободны в нашем выборе. Я пишу, что хочу. А ты читаешь, что хочешь. И не читаешь, чего не хочешь.
   Помимо всего прочего, это ведь мой дневник. Так сказать, частное владение. Добро пожаловать ко мне в гости, я рад тебе, моему новому другу. Не могу, впрочем, дать гарантию, что тебе у меня понравится. Я только обещаю быть правдивым - и не более того. Ты же волен уйти когда захочешь. Только, пожалуйста, уйди вежливо, не плюй мне в лицо. Я, конечно, утрусь и переживу, но будет грустно...
   Итак, я взял неделю отпуска. Устал. Чертовски устал! От бесконечно ноющих клиентов и сумасшедшего начальства. Отпуск - так отпуск, надо куда-нибудь поехать. Дома, в четырех стенах, оставаться на всю неделю нельзя: буду напиваться до скотского состояния каждый день - я знаю, со мной это уже не раз бывало, по-научному называется ”депрессия”, а по-нашему, по-простому - ”запой”, то есть буду пить и пить с утра до вечера, выть от тоски, блевать по ночам и, наконец, свихнусь окончательно, заработав белую горячку в ее классической, хрестоматийной форме.
   Надо куда-нибудь поехать.
   Естественный вопрос - куда? Нет, не с этого надо начинать! Первый вопрос - на что? Денег, как всегда, нет, зато долги, как всегда, есть. Следовательно, ни о России, ни о Европе думать нельзя. Надо что-то поближе и недорого. Лас-Вегас недалеко, но там же черт-те сколько проиграть можно. И потом, я его не люблю, все такое огромное и давит. В Гонолулу недорого, в этом тропическом раю, загаженном советскими иммигрантами и японскими миллионерами, но одному там скучно. В конце концов родился план под названием ”Сан-Диего - Тихуана”.
   На случай, если у тебя, уважаемый читатель, не все ”о-кей” с географией, поясняю. Сан-Диего - город на самом юге штата Калифорния, миллион с хвостиком жителей, в полутора часах лету от Сан-Франциско (это где я живу). В Сан-Диего я однажды уже бывал (об этом ниже). А Тихуана - это город в Мексике, у самой границы, то есть непосредственно к югу от Сан-Диего, понятия не имею, сколько там жителей, и там я еще не бывал (как и в Мексике вообще).
   Вот такой, значит, план. Первоначальный, так сказать. Поделился я этим своим планом с друзьями и сотрудниками. И те, и другие план мой одобрили, однако при этом наговорили столько ужасов про Мексику вообще и Тихуану в частности, что я отказался от идеи заказать заранее там гостиницу. Решил: заеду на часок, осмотрюсь, а не понравится - сразу назад, в уютные, привычные Соединенные Штаты.
   В тот, первый свой приезд в Сан-Диего пару лет назад, я за два дня успел довольно много: побродил по брусчатке ”Старого Города”, прокатился по деловому Центру с его обязательными небоскребами, выкурил пару сигарет на пляже Коронадо (так и не знаю, остров это или полуостров, но очень симпатичное место), попил кофейку с видом на океан в аристократическо-туристском Ла Хойя (тоже симпатичное место, масса магазинчиков, цены в которых - убийственные!). Вечером встретился с человеком по имени Минх, выходцем из Вьетнама, выпускником университета в Санта-Барбаре по классу дизайна, профессиональным и весьма талантливым художником. Мы познакомились за несколько лет до этого в моем Сан-Франциско, где у него не вышло с поиском работы, и он перебрался сначала в Лос-Анджелес, а затем в Сан-Диего. В свое время он вполне мог стать моим бойфрендом. Но не стал. То ли я показался ему слишком примитивным, то ли он был для меня слишком сложен. Даже фамилия у него была та еще! Всего из двух букв: ”N”и ”G”. Он, бедняга, бился над моим произношением несколько недель - и добился-таки, у меня стало получаться почти правильно. Приоткрываем рот. Прижимаем язык к небу. И одновременно горлом и носом... Вот именно: стон немолодой женщины в момент приближения оргазма. Так или иначе, наша ”love forever” не состоялась, и мы остались добрыми друзьями, иногда перезванивались и, наконец, встретились, посидели пару часов в маленьком ресторанчике, отметили мой очередной день рождения (Минх, естественно, не помнил, а я не напоминал, чтобы он не дергался насчет подарка и тому подобного).
   Короче, о Сан-Диего впечатления остались самые приятные, и я с удовольствием предвкушал повторный визит. Правда, на этот раз я планировал его не обзорным, а целевым: я хотел посмотреть ”голубой” Сан-Диего. Бары, клубы, дискотеки, ну, все такое. Что касается мексиканской Тихуаны, то я ее побаивался (после всего, что мне наговорили!), но уж очень хотелось, ну, хоть краем глаза...
   Черт побери, длинное вступление получилось. Как там нас учили, в школе на уроках литературы? ”Пролог, эпилог, кульминация, завязка, развязка...” Ни фига не помню! А впрочем - эй! - это же дневник, совершенно особенный жанр, тут всего этого не надо.
   Ты все еще здесь, уважаемый читатель? Тогда что ж - поехали.
  
  
  
   Суббота, 21 августа.
  
   17-04 Посадка в аэропорту Сан-Диего. Жарко!
  
   17-25 Аренда авто. Дают темносиний Судзуки: автомат, четыре двери, радио, кондиционер - чего мне еще надо! Плачу страховку и интересуюсь насчет поездки в Мексику. Отвечают, что нет проблем, что они продают и мексиканскую страховку тоже. А когда именно я еду в Мексику? Я говорю (в точности по М. С. Горбачеву), что “еще не определился”. Они говорят, что когда “определюсь”, должен к ним заехать и за двенадцать баксов в сутки приобрести страховку. Конечно, заеду и приобрету! Как же с машиной да в пугающей Мексике да без страховки?
  
   18-10 Снимаю номер в гостинице. Тащу на второй этаж сумку. Навстречу по лестнице мальчик бежит. Очень как-то “по-девчачьи” бежит. Первый откровенно “голубой”, встреченный в Сан-Диего, причем, весьма симпатичный. Едва не сталкиваемся. Бормочет ”извините, сэр” и бежит дальше, вниз. Вижу, мальчик расстроен, очень расстроен, чуть не плачет. Задерживаюсь на балконе второго этажа. Мальчик останавливается на углу улицы, смотрит снизу вверх на меня. Стоит и смотрит. Как бы даже ждет... Что он: проститут, недоговорившийся с клиентом? Или нет? Ну, что мне стоило позвать его, поманить? Ведь он так смотрел! Идиот я, вот что! Ушел мальчик. Оглядываясь на меня, ушел... Помнишь, читатель, у Франциско Гойи знаменитое полотно “Упущенные возможности”? Так вот, это - про меня. Про всю мою жизнь.
   Ах, Франциско! Франциско Гарсия... Нет-нет, до него еще целых три часа.
  
   18-35 Еду в Хиллкрест. Согласно всем путеводителям, это район концентрации местной “голубой” общины.
  
   18-50 Перекусываю чем-то на ходу, в другом месте пью кофе, заглядываю в один бар, другой, третий... пусто! Пусто, как в Антарктиде, где ни “голубых“, ни “натуралов“, одни пингвины. В каждом из посещенных мной заведений по два-три немолодых “пингвина”. И - все! Может, еще рано? Но ведь сегодня же суббота, и уже как бы вечер... У нас, в Сан-Франциско, все по-другому.
  
   20-45 Стемнело. Возвращаюсь в гостиницу. На балконе своего второго этажа закуриваю. Стою и думаю, что делать дальше.
   Из двери соседнего номера выскакивает мальчик. Другой. Но тоже почти плачет. На меня не глядя - вниз по лестнице. А навстречу ему вверх по лестнице - две девочки. Весьма определенного вида. Тут уже без ошибки - проститутки. Стучатся и входят в ту самую дверь. Что за черт! У кого-то что-то не в порядке с суксуальной ориентацией? Бордель какой-то...
   Ну, ладно, а я то что же? В бордель этот меня вряд ли позовут. Давно уже не мальчик и определенно - не девочка. А спать еще рано...
   Переодеваюсь в темную рубашку - чтобы белая в темноте в глаза не бросалась, беру запасную пачку сигарет и еду в Балбоа парк. Парк этот очень красивый, я заезжал туда в предыдущий свой приезд два года назад. Колоннады в колониальном стиле, музеи, знаменитый на весь мир зоопарк. А юго-западный угол парка - согласно справочникам - место “голубой“ тусовки. Там публика гуляет, присматриваются друг к другу, знакомятся, иногда уходят вместе, а иногда прямо тут, в ближайших кустиках, быстрой любовью на свежем воздухе занимаются. Если верить тем же справочникам, захаживают сюда и проституты.
  
   21-10 Медленно-медленно еду по парку, верчу головой по сторонам. Блин, никого! Пусто! Да что же это такое? В барах - еще никого, а в парке - уже никого? Или в этом городе - вообще никого? Да-а, это не Сан-Франциско.
  
   21-15 Перед самым носом, то есть, капотом моей Судзуки по замысловатой кривой дорогу пересекает тень. Блин, думаю, идет по проезжей части, как корова по деревне, ничего не боится! Поравнялся. Присмотрелся. Вроде ничего... черт, ни фига не видно, темно, как у афро-американца в ректуме! Обогнал. Припарковался. Вышел из машины. Побрел в его сторону. Он отступил в тень. Не отвернулся, не ушел, а отступил, Значит ли это - “нет”? Я остановился. Он побрел не спеша в другую сторону. Похоже, все-таки - “нет”. Ладно, надо ведь хоть каплю самоуважения иметь! Двигаем нафиг отсюда.
  
   21-22 Закурил и вернулся к машине. Вдохнул полной грудью пьяного вечернего воздуха. Повернул ключ в двери. Обернулся - он стоит неподалеку. В непонятно откуда взявшемся лучике света от далекого фонаря высветился профиль: нос с горбинкой, лопоухие уши и огромные, распахнутые глаза. То есть, он буквально пялился на меня.
   - Можно сигарету?
   Это - он.
   Я шаг к нему. Он шаг ко мне.
   - Конечно, можно. Огоньку тоже?
   - Спасибо.
   Голос хриплый, как у подростка, да и выглядит молодо. Черные волосы, короткая стрижка. Рубашка с короткими рукавами, широкие “ниспадающие” джинсы - стиль! И очень красивые глаза.
   - Как оно вообще? - спрашивает.
   - Ничего, - отвечаю, - нормально.
   - Ты чего тут? - спрашивает.
   Отвечаю, что надеюсь найти кого-нибудь. Скучно, дескать, одному.
   - Поздновато, - говорит он. - В это время тут только полиция и проституты.
   - И ты тоже? - интересуюсь я.
   - Я тоже, - отвечает.
   - Что - тоже? Полицейский?
   - Не, - улыбается, - наоборот.
   Ах, какая улыбка! Зубы! Линия губ!
   Нет, к черту! К дьяволу!! Сколько раз обещал сам себе - никакой любви за деньги!!!
   Было это уже однажды. Много лет назад. Когда только-только приехал в Америку. Ни денег, ни английского, ни друзей. Ни веры в себя, ни - в “светлое будущее” свое. Ну, “снял” парня. Тот молча отработал свои двадцать долларов, прямо в моей машине, и молча же ушел. И решил я - более никогда! И держался данного самому себе слова. До сих пор...
   Говорю этому, который улыбается, - что, мол, новенький я здесь, только что из Сан-Франциско прилетел. Какие тут, мол, вообще цены?
   Отсюда и далее - примечание. Франциско - отнюдь не молчун. По-испански он может чесать языком сутки напролет, но и по-английски - не заржавеет. Его монологи и наши с ним диалоги я привожу по памяти. Которой давно нет. Ибо пропита. Заодно с желудком, сердцем, почками и печенью. Так что, уважаемый читатель, если ты все еще читаешь, у тебя появился пристойный повод отвалить.
   - По-разному, - с готовностью вступает Франциско (имя его я узнал через несколько минут, уже в машине). - Зависит от обстоятельств. Если быстро и прямо тут где-нибудь, в парке, либо я клиенту, ну, того, либо он мне, то можно и за двадцать. Если же секс (как позже выяснилось, под словом “секс” он понимает “трах”, то есть, исключительно секс анальный), так вот, если секс, то и шестьдесят, и больше - как получится. Я имею в виду, что если поехать куда-нибудь с клиентом, то можно больше взять. Мне, бывало, платили сто, даже сто пятьдесят. Еще это зависит от автомобиля. Ну, то есть, если видишь, скажем, Мерседес, значит, у клиента деньги есть, а значит - проси больше. Ну, а нет - так нет.
   Внезапно он прерывает сам себя и начинает задавать вопросы: кто я, откуда и тому подобное. Узнав, что я русский, страшно обрадовался:
   - Значит, ты не полицейский переодетый? Ну, правда? Ну, скажи!
   Успокоил его, как мог. Потом спросил, сколько ему лет.
   - Двадцать три.
   Теперь уже моя очередь успокоиться: не малолетка. Выглядит, впрочем, молодо. Может быть, даже на все сто пятьдесят долларов. Но это - удар по скудному моему бюджету коленом ниже пояса. Спрашиваю, не пошел бы он со мной в гостиницу за, скажем, э-э... шестьдесят?
  -- “Sure”, - легко отвечает он.
   Это переводится как “ага”, “угу”, “конечно”, “разумеется”, “нет проблем” или “с удовольствием”. Уважаю я английский язык: одно ведь всего коротенькое слово!
   Идиот!!! Это же я Предложение сделал! И отступать некуда! А что если убьет? В лучшем случае - ограбит? Красть-то, вроде, нечего, а все равно жалко. Да и не встанет у меня за деньги!
   Поздно. Он уже идет со мной к моей Судзуки. Открываю ему дверь. Садится. Я сажусь. Завожу. Едем...
  
   21-47 Сидим у меня в номере. Пьем пиво. Болтаем.
   - Родился в Штатах, то есть, по определению - американский гражданин. Половину жизни провел в Мексике, на родине родителей. Они были сезонными рабочими, ну, значит, и я - полгода здесь, полгода там. Какой язык считаю родным? Испанский, конечно. Разве не слышно, какой у меня в английском акцент? Однажды, впрочем, мне объяснили, что это не акцент, а просто по-английски я пытаюсь говорить так же, как по-испански, с той же скоростью, экспрессией, интонацией. А нельзя: языки-то разные!
   - В десять лет меня изнасиловали. Старший брат. Ему тогда четырнадцать было. Сказал, что убьет, если маме скажу, ну, я и молчал. Он это со мной потом еще года два проделывал... вот так, наверно, я и стал “голубым”. А может, я и не совсем “голубой”, я девочек тоже люблю. И с ними у меня было... как-нибудь в другой раз расскажу. Брат? Что он? Он - нет, он сейчас женат, у него двое собственных детей. Мы с ним не общаемся...
   - Никто не знал, что я “голубой”. И только год назад маме кто-то донес. Ну, она меня прямо спросила, а я правду сказал. И она меня выгнала. С тех пор я то тут, то там. Приехал сюда, в Сан-Диего, тут хотя бы друзья есть. А вот работы нет. Почему? А документов нет. Никаких. Потерял.
   - Давно ли этим занимаюсь, ну, в парке?.. Месяца три. Нет, не нравится. Была бы нормальная работа - бросил бы сразу. С другой стороны, я секс люблю. Не противно ли с кем ни попадя? С тобой, например? Нет, по-моему, ты хороший парень. Еще пива? Нет, спасибо, я уже две выпил.
  
   22-30 Беседа течет. Мне - по кайфу, и сам он мне нравится, и вообще жутко любопытно. Совершенно забыл, что он-то - на работе. Да и он, похоже, увлекся, Но - вспомнил! Прервал сам себя, пересел на кровать, начал расстегивать рубашку. Я погасил свет: стесняюсь при свете, особенно с тех пор, как брюшко отрастать начало.
  
   23-45 Франциско возвращается из ванной комнаты, присаживается на край кровати. Беру полотенце, вытираю с его спины капельки воды. Рассказываю о своих планах насчет Мексики.
   - Ты действительно в Тихуану собираешься? - спрашивает. - Когда? Послезавтра? Будь там осторожен. Очень осторожен! Я бы на твоем месте первый раз один не ездил: запросто могут ограбить, а то и хуже. И вообще, места надо знать, куда можно, а куда лучше не надо.
   И тут у меня неожиданно рождается новое Предложение
   - С тобой? Гидом? - вспыхивает он. - А почему бы и нет? Однажды я уже возил одну парочку в Тихуану Они были бойфренды, и им третьего для секса хотелось. Помню, неплохо у нас тогда получилось. Ну, и по городу их поводил тоже. Давай запишу твой телефон. А ежели что - встретимся завтра в полдень там же, где сегодня: в парке. Вот, а теперь мне пора. Спасибо, я бы остался, но, честное слово, надо идти. Ладно, если транспорт уже не ходит, вернусь. Не засыпай еще полчаса, хорошо?
   Оделся и ушел. Куда? Неужели - опять “работать”?
   Какой теплый парень! И как жаль, что ушел. Обнять бы, прижать к себе и храпеть всю ночь в стриженый его загривок...
  
   0-55 Не вернулся. Умираю - спать хочу. Не судьба, значит...
  
  
  
   Воскресенье, 22 августа.
  
   8-30 Проснулся. Принял душ. Раздобыл кофе. Курю. Смотрю телевизор. Жду звонка.
  
   11-40 Не позвонил и не пришел. Влезаю в штаны и еду в парк.
  
   11-55 В парке. Вылезаю из машины. Осматриваюсь. Франциско нигде не видно. Пристраиваюсь за столиком, похожим на те, за которыми пенсионеры в московских дворах ”забивают козла”. Открываю рукопись начатого еще до отпуска рассказа. А может повести - как получится. О предательстве, разочарованиях и безнадежной любви. Закуриваю и пытаюсь настроиться, сосредоточится.
  
   12-03 Невдалеке по дорожке проходит очаровательное существо. Чистенький, аккуратненький, эдакий отличник-старшеклассник, гордость родителей. Может, просто, гуляет, а может... Бедные родители! Проходит, естественно, мимо. Кому я, на фиг, нужен? Эх, да за одну улыбку такого существа - каких только глупостей не совершишь! Дьявол, если ты есть, купи у меня душу, если она у меня есть! Недорого отдам.
  
   12-06 Настроение типа ”извозчик, ”Яр”, шампанское, цыгане”... Стоп! Надо возвращаться к тексту о разочарованиях и безнадежной любви.
  
   12-25 Хорошо в парке в летний полдень, покойно. Только вот что-то не пишется...
  
   12-40 Ни Франциско, ни того старшеклассника, вообще никого вокруг. За все время, что я здесь, несколько машин мимо проехало да еще многодетная испаноязычная семья пристроилась в сторонке для пикничка.
   Забыл сеньор Гарсия? Или передумал? А я-то, дурак, уже настроился на заграничное турне с личным гидом-переводчиком. Нет, не буду менять планов, поеду завтра в Мексику один.
  
   13-05 Со стороны Шестой авеню под горку утиной походкой появляется Франциско. На целый час опоздал! Одет в то же, в чем был вчера. Значит, скорее всего, до дома своего - или где там он живет - не добрался. Любопытно, где и с кем ночь провел, многостаночник...
   - А ты, наверно, думал, что я не приду? Ну, честно, скажи, ну, думал?
   - Ты почему не позвонил?
   - Я номер телефона потерял.
   Франциско теряет все, что только можно потерять. Незадолго до нашего знакомства он потерял удостоверение личности (на местном языке - “ай-ди”). Без этого “ай-ди” да при его мальчишеской внешности шагу не ступить. Для того, чтобы получить новое “ай-ди”, требуется свидетельство о рождении. Которое он потерял давно. Запросил он копию свидетельства из архива своего родного города, ждал долго, наконец, дождался, пошел, куда положено, подал заявление, выдали ему квитанцию, сказав, что “ай-ди” придет через несколько недель по почте из столицы штата города Сакраменто. С квитанцией этой как-то можно было бы перебиться, если бы он ее тут же не потерял. А в то время он обретался в приюте и указал приютский адрес. Потом снял себе комнату на стороне у какой-то семьи, и вот теперь почти каждый день заезжал в тот приют, ожидая, как манны небесной, конверта из Сакраменто.
   - Я вот подумал: может, мне сегодня переночевать у тебя, а завтра с утра прямо и поедем? Ты не передумал? Не возражаешь?
   Уважаемый читатель! Ну, как ты думаешь, могли ли у меня быть возражения против подобного плана? Получить на ночь классного парня - причем недешевого - бесплатно!
   Предлагаю Франциско следующую схему: за двое суток в Мексике я плачу ему сто баксов - как гиду и переводчику, а не как проституту (это я специально как бы подчеркнул). Плюс харчи. Плюс, естественно, ночлег. Он соглашается моментально, не торгуясь.
  
   13-22 Уезжаем из парка.
  
   13-29 Останавливаемся у винного магазина. Оставляю Франциско в машине. Ключ забираю с собой. Не знаю, почему. Покупаю шесть бутылок пива и маленькую фляжку “Смирновской”.
  
   13-47 Останавливаемся у “Макдональдса”. Вдвоем идем внутрь, заказываем “на вынос” два гамбургера и жаренную картошку. Рядом с нами бейсбольная команда, мальчишки лет по шестнадцать в полосатой униформе. У Франциско глаза из орбит, слюнки с губы слизывает. Я молча ревную.
  
   14-10 Паркуемся возле гостиницы. Поднимаемся наверх. Жарко: кондиционера в номере нет. Не сомневаюсь, что в Сан-Диего есть номера с кондиционерами, однако мой стесненный бюджет диктует свои условия. Мудрые друзья мои все время говорят, что из ситуации, подобной моей, есть два выхода: увеличить доходы или сократить расходы. И добавляют, что лучше всего, если и то, и другое одновременно. Но что могу я с собой поделать, если жизнь моя, несмотря на все мои усилия, продолжается, и мне, грешному, в ней еще чего-то хочется, а тут еще такие очаровательные “мехиканос” изредка попадаются!? Итак уже до “Макдональдса” опустился, куда же дальше расходы сокращать?
   Задергиваю занавески на окне - чтобы солнце не било внутрь и чтобы проходящие по балкону вдоль окна постояльцы не подглядывали. Получается полутьма в комнате, даже как бы интим.
   - Можно, я сначала под душ? - спрашивает.
   “Нужно, - думаю про себя. - Кто знает, где и с кем шлялся?”
  
   14-23 Расставляю на столе выпивку и закуску. Присаживаюсь с пивом, жду. Дверь в ванную комнату полуоткрыта, слышен шум льющейся воды. Титаническим усилием воли удерживаю себя в положении “сидя”.
  
   14-33 Взъерошенный Франциско выплывает из ванной комнаты. Очень смуглое тело. Очень белое полотенце вокруг бедер. И снова - эти капельки влаги на плечах.
  
   14-36 Едим. Пьем. Треплемся. Он уже как бы не на “работе”, потому не торопится.
   - Почему вчера не вернулся? - спрашиваю.
   - Ждал трамвая домой ехать. А подошел, который в противоположную сторону. Ну, сел. И поехал в Тихуану.
   - Через границу? Без документов?
   - Я тысячу раз туда-сюда ходил. Однажды только задержали на целых четыре часа, пока проверяли по своему компьютеру.
   - А что ты делал в Тихуане?
   - Пил. В баре. Друзей встретил.
   - Ты хоть спал?
   - Часа полтора-два. На полу, у одного из друзей.
   - Франциско, у тебя есть бойфренд?
   - Сейчас - нет. Были. Разные. Однажды был даже стриптизер из одного клуба в Тихуане. Роскошный парень. Я ему заплатил сто пятьдесят долларов и еще подарки всякие покупал.
   Черт-те что! Один проститут платит другому проституту. И при этом называет его бойфрендом.
   - А в Тихуане ты тоже, ну, “работаешь”?
   - О, нет! Там у меня друзья. И больше всего на свете я боюсь, что кто-нибудь из них каким-нибудь образом узнает, чем я занимаюсь.
  
   15-20 Спать! Франциско, такой усталый, засыпает мгновенно. Да и мне - не так чтоб очень секса хочется. Не буду его мучить, пусть спит.
  
   18-05 Просыпаюсь. Франциско спит. Интересно так спит: на спине, правая нога согнута в колене, левая тоже, но так, что левая лодыжка покоится на правом колене. Это - любимая поза мужчин-американцев при сидении. Но не при лежании ведь!
  
   18-20 Магазин через дорогу от гостиницы. Покупаю упаковку пива и новую фляжку “Смирновской”.
   Франциско позже мне говорил, что проснулся и видел, как я уходил, аккуратно прикрывая за собой дверь. Он подумал, что я бросил его и ушел навсегда, страшно испугался, однако голоса не подал. Во всяком случае, когда я вернулся со своим “боезапасом”, он спал. Или делал вид?
  
   18-45 Пытаюсь писать рассказ. Или повесть - как получится. Пью водку. Запиваю пивом. То и дело огладываюсь на “спящую красавицу”. Эдакая умиротворенность, чистый Руссо с Кампанеллой!
  
   20-12 Сбегал в ванную комнату. Проблевался. Ничего особенного, обычное алкогольное отравление. Снова рукопись. И снова водка с пивом. Франциско спит, нога на ногу.
  
   20-30 Выползаю из комнаты на балкон. Закуриваю. Набираю по сотовому Сан-Франциско, номер моей любимой женщины Симы Любиной.
   Сима - профессиональный литератор: журналист, редактор и все такое. А у меня - крик души! Драма! Трагедия русского писателя в иммиграции! Пишу очередной диалог и с ужасом понимаю, что перевожу с английского. То есть, в мозгу (или что там от него осталось?) фраза складывается по-английски, а уже потом я перевожу ее на русский, причем стараюсь делать это так, чтобы ты, уважаемый читатель, верил что русским я владею не хуже любого секретаря обкома. Сима велит мне: а) успокоиться и б) немедленно куда-нибудь поехать, раздобыть какую бы то ни было книжку на русском языке, сесть, почитать и - главное - не пытаться ничего писать, как минимум, до завтра.
   Понимаю, что Сима права. Но куда же я в таком состоянии поеду? Возвращаюсь в комнату и продолжаю бездарный перевод с английского.
  
   23-55 Засыпаю мордой в рукопись. К черту! Хватит на сегодня. Переползаю в кровать к спящему Франциско. Он, не просыпаясь, отворачивается на левый бок. Утыкаюсь носом в его стриженный загривок. “Мечты сбываются...”
  
  
  
   Понедельник, 23 августа.
  
   8-02 Просыпаемся одновременно. Сеньор Гарсия, следовательно, проспал семнадцать часов подряд! Он кладет руку мне на грудь. Смотрит. Молчит. Улыбается. Белки его глаз какие-то желтоватые, с красными прожилками. Что бы это могло быть? Гепатит? При такой “сладкой” жизни - все что угодно. Вернусь домой, в Сан-Франциско, проконсультируюсь у друзей.
  
   8-25 Стою под горячим душем. По мере того, как содержимое черепной коробки медленно и трудно выходит из состояния кипящего чайника с орущими внутри лягушками - формируется Мысль. Примерно такого содержания: вот я тут стою под душем, голый и мокрый, а в комнате, где все мои вещи, малознакомый полубездомный проститут. А что если он в данный текущий момент запихивает все мои штаны и рубашки в мою же сумку и сматывается? Уважаемый читатель, помнишь голого инженера Щукина у Ильфа и Петрова? Так тот хоть был у себя дома, на своей родной лестничной клетке. А возле телевизора валяется мой распахнутый бумажник, в нем - водительские права, пара кредитных карточек и триста долларов, из которых сто предназначены самому Франциско.
  
   8-49 Медленно, бочком выплываю из ванной комнаты. Сеньор Гарсия лежит, где лежал. Штаны, мои и его, валяются, где валялись.
   А вот если представить себе невозможное? Если бы я был на его месте? Сбежал бы с чужим бумажником или нет?
  
   9-40 Едем покупать мексиканскую страховку. Место, где я арендовал авто, помню весьма приблизительно. Нервничаю, отвлекаюсь, и то и дело пытаюсь проскочить на красный свет. Если бы не Франциско рядом, сто раз влипли бы в аварию. Со светофорами у него все в порядке, в отличие от меня. Что же касается чувства направления, то с этим у него неважно (в чем мне, увы, удалось убедиться пару часов спустя), и в Сан-Диего, городе, где он, по идее, живет, Франциско ориентируется даже хуже меня.
  
   10-18 Не заблудились! Нашли! Плачу за двое суток и получаю бумаги.
  
   10-27 Выскакиваем на “пятерку” - знаменитое шоссе, тянущееся из Орегона через Сакраменто, через всю Калифорнию до мексиканской границы. Куда мы с Франциско, собственно говоря, и едем.
   - Можно вопрос? - подает он голос.
   - Можно, - отвечаю.
   - Вот ты утром пошел принимать душ и оставил все шмотки и даже бумажник.
   - Ну и?
   - Не боялся, что я сопру и смоюсь?
   - Ну, боялся. И что?
   - То есть?
   - Что же мне, с бумажником в зубах под душем стоять? Я и подумал, что если сопрешь и смоешься, я лишний раз разочаруюсь в человечестве. Только и всего.
   - Подожди! Ладно, допустим, я себя знаю. В смысле, знаю, что не сопру. Но ведь ты же меня совсем не знаешь! Почему ты мне веришь?
   - Не знаю. То ли потому, что у меня не было выбора и очень хотелось под душ, то ли почему-то еще... А может, я просто хочу тебе верить?
   Франциско звучно шмыгает носом и замолкает.
   Пауза. Гремит музыка. Не то “салса”, не то “макарена”. Я в этом не так чтобы очень разбираюсь, но какие мелодии! Американцы им, латинам то есть, не конкуренты.
   - Кстати, - говорю, - подстрахуй руль на секунду, я достану тебе обещанные за экскурсию сто долларов.
   - Ой, нет, нет, не надо! - и отмахивается. - Потом, когда обратно вернемся. А то я их сразу на что-нибудь спущу. Или еще хуже: потеряю.
  
   10-49 Граница. Американцы нацелили камеры в зад авто, а сами стоят в сторонке и никого не останавливают. Мексиканцы-пограничники вообще отсутствуют. Наверно, полагаются на своих северных коллег и экономят бюджетные средства, Медленно, грациозно плывем через границу. Вива, Мехико!
  
   10-58 Мост через высохшую речку Тихуана и сразу - сумасшедшая транспортная развязка.
   - Левее, - не очень уверенно бормочет Франциско, - еще левее, ой, нет, правее, нет, левее, ну, следи за знаками, они ведь по-английски!..
   Не гид, а “завтрак туриста”.
  
   11-01 Несмотря на происки Франциско, попадаем, куда нужно. То есть в город. Маленькие оборванные мальчишки продают бижутерию. Рядом взрослые мужчины настойчиво приглашают починить машину. Нам чинить пока что, слава Создателю, нечего, и мы едем вперед. Куда - не знаю. Франциско взахлеб, путая имена и века, повествует о том, как племена ацтеков двигались с севера, в то время как конкистадоры Кортеса наступали с юга. Ну, думаю, так за разговором вслед за ацтеками всю Мексику насквозь, до Гватемалы, проехать можно. Приходится перебить рассказчика и поинтересоваться, а куда же мы, собственно, едем? По его совету сворачиваю направо, на улицу Революции, потом еще раз направо.
  
   11-06 Сзади раздается резкая сирена. На хвосте моей Судзуки завис зеленый “джип” без опознавательных знаков. Останавливаемся. Из “джипа” выходят трое, все в штатском, то есть в джинсах. Двое со стороны Франциско. Третий с моей стороны. Вспоминаю, что у Франциско нет никаких документов, и понимаю, что - влип.
   Тот, который с моей стороны, предъявляет бляху с гербом и интересуется насчет моих документов. С дорогой душой показываю все, что имею: права, паспорт, контракт на аренду Судзуки и мексиканский страховой полис. Придраться вроде не к чему. Но в это время те, двое, базарят по-испански с Франциско, я, естественно, ни слова не понимаю, и конечности предательски дрожат.
   Тот, который с моей стороны, интересуется, известно ли мне, что на арендованной в Штатах машине в Мексику нельзя, что арендовать нужно здесь? Отвечаю, что нет, не известно. Что перед поездкой консультировался в мексиканском посольстве и американском госдепартаменте. На самом деле нигде я не консультировался, просто побегал по интернету. Ну-ну, говорит тот, который “мой”, так уж и быть, по Тихуане ездить можно, но больше - никуда. Например, в Розарито. Так я же туда как раз и собираюсь, говорю. Не советую, говорит “мой”, в два счета могут машину конфисковать. Возвращает мне бумаги, делает знак своим подельникам и - они уходят!
   - Это не полиция, - шепчет Франциско. - Это “федералы”.
   - Вроде ФБР что ли? - спрашиваю.
   - Вроде.
   - А чего им от нас надо было? Ничего же не нарушили...
   - Не знаю. Может, просто случайная проверка...
   Вижу, Франциско испуган не меньше моего.
   - Поехали отсюда, - говорю.
  
   11-30 Попадаем снова на ту же заковыристую транспортную развязку. Франциско вдруг вспоминает, что он как бы при исполнении:
   - Левее! Еще левее! В крайнюю левую полосу! Вот видишь, если бы не я, мы бы прямо назад, к границе выскочили. Ой...
  
   11-32 Выскакиваем прямо назад, к границе. Убивать таких гидов! Тормозим у бровки. Рядом идут двое мексиканских полицейских, мужчина и женщина.
   - Где тут у вас разворот? - кричим сразу на двух языках.
   Они пожимают плечами:
   - Нету разворота. Езжайте в Соединенные Штаты.
   Едем в Соединенные Штаты. Вальяжный американец в дымчатых очках интересуется:
   - Вы - граждане?
   - Граждане, - отвечаю, высунувшись из окна Судзуки, - граждане. Но видите ли, сэр, дело в том, что нам в США как бы и не надо вовсе. Мы полчаса, как в Мексику приехали - и заблудились. Где тут у вас разворот?
   Ухмыляется. Еще бы, небось, на своем посту и не такое видал и слыхал.
   - Нету разворота, - говорит. - Езжайте в Сан-Диего, там разворачивайтесь, где хотите, и милости просим обратно.
   Едем в Сан-Диего. Находим первый же разворот. И тут меня прошибает мысль - одновременно с холодным потом.
   - Франциско! - ору я. - Ты понимаешь, что сейчас произошло? Я же только что провез через границу мекса без документов!
   - Я не мекс, - надувается Франциско, - я американский гражданин.
   - Это ты им объясняй, пограничникам! - продолжаю орать я. - Слушай ты, гражданин! Да после пряток с налоговой инспекцией, провоз мекса-нелегала - самое страшное преступление! И я его только что совершил.
   - Мне выйти?
   - Ты чего? Почему?
   - Ну, ты так разволновался...
   - Извини. Нервы... Ну, что, еще раз в Мексику?
  
   11-45 Второй раз за утро пересекаем злополучную границу.
  
   11-55 Снова тот же маршрут, замызганные дети, зазывалы-автомеханики. Франциско явно чувствует себя виноватым. Бормочет что-то вроде того, что вместо гида превращается в источник проблем. Успокаиваю его, как умею, хотя объективно рассуждая, так оно и есть. А он уже рвется в бой - показывать мне “голубую” Тихуану. Я, в принципе, не возражаю, ибо затем, собственно, и приехал, однако настаиваю на том, чтобы прежде всего снять номер в гостинице. Дабы не чувствовать себя бездомным в чужом городе. Дабы в любой момент было где главу преклонить.
  
   12-12 Ищем гостиницу. Принципы поиска:
   а) чтобы была парковка;
   б) не самый опасный район или хотя бы квартал;
   в) в максимально возможной близости от мест, планируемых к посещению вечером, чтобы ночью пьяным по городу не слишком мотаться.
   В последних двух пунктах целиком полагаюсь на своего гида. Чем он страшно горд.
  
   12-25 Искать долго не пришлось. Двухэтажный мотельчик на той же улице Революции некошерного поросячьего цвета. Внутренний дворик для авто. Чего еще надо?
  
   12-29 Портье не понимает ни слова по-английски. Ну, что бы я делал без Франциско!?
  
   12-34 Тридцать долларов за ночь. Нам вручают ключи от номера. Поднимаемся на второй этаж... Дыра дырой. Франциско зол и непреклонен, идет разбираться.
  
   12-39 Нам дают другой номер. Первый этаж, налево по коридору. Симпатичная комнатка. Стол. Телевизор. Кровать. Душ, раковина с зеркалом и, пардон муа, функционирующий унитаз. Правда, ни одного стула. Но, как я позже понял, соотносясь с окрестным районом, публика сюда приходит, чтобы лежать, а отнюдь не сидеть.
  
   12-50 Пытаюсь отыскать пепельницу. Безуспешно.
   - Франциско, ты же говорил мне, что в Мексике нет “no smoking” мест.
   - Сейчас разберусь, - говорт он. И снова уходит разбираться.
  
   12-57 Возвращается с двумя пластмассовыми стаканами.
   - У них даже в офисе нет пепельниц. Нальем воды и - ничего, жить можно.
  
   13-05 Пора на выход, в люди. Оглядеться, перекусить и, пожалуй, выпить - после всего пережитого.
  
   13-11 Как удачно мы попали - имею в виду гостиницу! За углом налево - толкучка: пончо, сомбреро, бижутерия, бенгальские огни и петарды (категорически запрещенные к ввозу в США) и, Бог знает, что еще. За углом направо - ресторанчики и бары.
  
   13-20 Видя, что я заинтересовался петардами, Франциско начинает прицениваться и даже торговаться. Гид хренов! Мало мне мекса без документов, я еще взрывчатые вещества через границу потащу? Что еще? Полкило кокаина и пару ручных пулеметов? Пошли отсюда!
  
   13-38 Заведение под названием “Эль Ранчеро”
   - Это мой любимый бар, - говорит Франциско, - меня сюда без “ай-ди” пускают, потому что знают. Бар этот недавно перекупил один американец, переоборудовал, и теперь это очень симпатичное место. Пойдем наверх, я покажу тебе второй этаж.
   Винтовая лестница. Дубовая буфетная стойка. Действительно, симпатично. Официант идет нам навстречу.
   - Ой, Фелиппе, привет, как дела!?
   Далее - рукопожатия, объятия и текст по-испански.
   Когда Франциско начинает болтать по-испански, он начисто забывает о своих обязанностях гида, да и моем существовании вообще. Затем вдруг вспоминает, поворачивается в мою сторону и со своей очаровательной улыбкой обещает ровно через полсекунды все-все-все перевести. И снова ныряет с головой в беседу, из которой я не понимаю ни слова. Сказать, что это меня раздражает, значит, ничего не сказать. Но человек - такое дерьмо! - привыкает ко всему. И мне, глухонемому туристу, остается наслаждаться экспрессией беседующих и неповторимой мелодикой великого испанского языка. В конце концов, слушаем же мы, затаив дыхание, французских шансонье и итальянскую оперу, ни фига при этом не понимая!
   - Ну что, хочешь выпить здесь? - неожиданно обращается ко мне Франциско.
   - А может, сперва перекусим?
   - О-кей, - отвечает он и переводит мой ответ официанту Фелиппе.
   Я разворачиваюсь вниз по лестнице.
   - Подожди! - кричит мне вослед Фелиппе по-английски. - Зачем куда-то ходить? Мы сейчас все прямо тут организуем.
  
   13-53 Нас с Франциско усаживают на балконе, там, где хоть какое-то дуновение ветра плюс возможность обозревать толчею и торговлю внизу. Придвигают дополнительный столик: столики в барах маленькие, для жратвы не приспособленные. Фелиппе перегибается через перила и свистит - в точности как замоскворецкий голубятник. Из ресторана напротив выскакивает человек, Фелиппе что-то ему кричит, и через минуту к нам поднимается немолодой товарищ с меню. Делаем заказ. Фелиппе и его напарник приносят - по моей просьбе - две рюмки текилы, а к ней - лимон и солонку. Лимон с сахаром пробовать доводилось, а вот с солью - никогда. Опрокидываю внутрь себя текилу, макаю дольку лимона в солонку... а ничего!
  
   14-03 Приносят еду. Приносят пиво. Едим. Пьем. Франциско болтает со скучающими официантами.
   - Знаешь, что они говорят? - оборачивается, наконец, он ко мне. - Что те “федералы”, ну, что нас остановили, это все ерунда, они просто взятку хотели.
   - Нет, - говорю, - если бы они хотели взятку, они бы нас просто так не отпустили.
   Франциско переводит эту мою реплику нашим собеседникам, и следующие полчаса я слышу лишь музыку непонятной мне речи. Все трое весьма речисты. Жестикулируют, волнуются, перебивают друг друга. О переводе я уже и не вспоминаю, сижу, отдыхаю, выпиваю, закусываю, созерцаю...
  
   15-25 “Сиеста”. По-английски - “нэп”. Аналог в русском языке - “тихий час”. Короче говоря, возвращаемся в гостиницу и ложимся спать.
  
   17-40 Просыпаемся. Жарко! Заходящее светило лупит в узенькое оконце, а кондиционера в номере, естественно, нет. Голова после текилы вперемешку с “Текатой” (это одновременно сорт пива и название города к востоку от Тихуаны), ну, не так чтоб сильно не того, но интервенция родной “Смирновской” оказывается очень даже кстати. И, конечно же, душ!
  
   18-45 Отправляемся на поиск кофе. В двух кварталах находим соответствующее заведение. Кофе - средненький, ничем не лучше американского.
   Франциско говорит, что несмотря на всю мою боеготовность, на все путеволители и интернетовские распечатки, что я таскаю с собой, в Тихуане есть места, о которых в них во всех не упоминается. А потому я правильно сделал, что взял его с собой. Вот, например, сейчас, сразу после кофе, мы отправимся в одно такое место, неизвестное составителям “голубых” путеводителей.
  
   19-20 Такси в Тихуане двух типов: обычное, которое за пятерку отвезет тебя в любую точку города, и маршрутное, когда народ, едущий в какое-то одно определенное место, набивается внутрь до отказа. Франциско находит одну такую колымагу до Плаза Рио за доллар с души.
  
   19-28 Вечерний город. Бульвар. Площадь с памятником кому-то. Огни. Народ движется. Красиво!..
  
   19-36 Плаза Рио (Речная площадь) - это небольшой, по американским меркам, очень симпатичный и вполне современный торговый центр. Который мы проходим насквозь. В какую Кострому ведет меня мой Сусанин?..
  
   19-57 Набережная. Лесница наверх. Пешеходный мост через несуществующую реку. Ближе к противоположному концу моста вдоль перил начинают вырисовываться в темноте одинокие мужские фигуры. Так-так, место съема... Мне и в Штатах в подобных местах всегда было не по себе, а уж тут, в “страшной” Мексике - и подавно! Единственное желание: пролететь остаток моста аллюром, не оглядываясь по сторонам, и внизу, под ближайшим фонарем, поймать такси - за любые деньги!
   Однако Франциско останавливается, облокачивается о перила и равнодушно смотрит вдаль, ухитряясь при этом стрелять налево-направо глазами чуть ли не из-за спины. Приходится остановиться и мне. Личности бесшумно дефилируют мимо нас, пытаясь рассмотреть.
   Внезапно прямо возле нас откуда-то снизу через перила на мост выскакивают двое.
   Что это? Полицейская облава?
   - Бежим отсюда... - шепчу я.
   Бежим. Вниз по лестнице. Внизу оглядываемся... нет, вроде, никого за нами нету. Может, эти двое просто любовью занимались под мостом?..
  
   20-18 Небольшой парк. Почти совсем ничего не видно. Да почти никого и нет: редкие тени, а кто - старики ли, мальчишки - не разглядеть. Все так покойно, мирно вокруг... а у меня нервы совсем ни к черту. Исподволь, с подходцем, чтобы не подумал, что я испугался, интересуюсь, как мой добрый гид отнесется к предложению... э-э... м-м... короче, поехали отсюда, а?
   Мой добрый гид отнесся к предложению спокойно: с усмешкой, но и с пониманием.
  
   20-33 Пересекаем широкий бульвар и присаживаемся на скамейку на автобусной остановке.
   - Никаких такси больше, - категорическим тоном произносит Франциско, - а то ты совсем разоришься. Обратно едем на автобусе.
   - На каком автобусе? - интересуюсь я. - Ты знаком с маршрутами местного общественного транспорта? Или мы снова попадем в Сан-Диего?
   - Не волнуйся! - задетый за живое, отрубает он. - Разберусь.
  
   20-45 Подходит автобус. Франциско разбирается с водителем и платит за двоих. Такого полупустого вечернего автобуса, в котором матери с детьми и несколько солидных работяг, я не видел со времен эмиграции. А может быть, даже со времен командировки в райцентр Рассказово Тамбовской области лет пятнадцать тому назад...
  
   20-52 Выскакиваем на ту самую - историческую - приграничную транспортную развязку. Водитель автобуса, в отличие от Франциско, похоже, знает, в какой полосе держаться.
  
   20-58 Благополучно приземляемся возле нашей гостиницы. Шутки шутками, а третьего за один день пересечения государственной границы я бы не пережил.
   - У меня почему-то такое ощущение, что тебе в том парке не понравилось, - без тени улыбки говорит это ехидное существо. - Пойдем, покажу другой.
   - А может, лучше в бар? - робко предлагаю я, имея в виду, что в баре, ну, хотя бы, посветлее...
   - В барах еще никого нет. Рано. Успеем.
   Что скажешь? Типичный советский экскурсовод в музее Ильича с группой дрессированных представителей народов Севера.
   По Второй стрит пересекаем улицу Детей-Героев. Возле кафедрального собора Франциско быстро крестится и целует ноготь большого пальца правой руки. Все правильно: мексиканец-католик...
  
   21-34 Еще три-четыре квартала и - нашли! Не заблудились!
   Классический квадратный скверик, как в любом уездном российском городе... Это просто удивительно, насколько в самых неожиданных отношениях две столь далекие друг от друга страны похожи!
   Полусветло. Деревянная беседка летней эстрады - танцплощадка по-нашему. Аллеи. Скамейки. На скамейках преимущественно “М/Ж” парочки. Попадаются, правда, и одинокие мужчины, но разве угадаешь, кого они ждут? Впрочем, все равно ничего интересного.
   - Как же это? - интересуюсь с высоты своего американского, точнее, калифорнийского опыта. - И те, и другие в одном и том же месте?
   - Понимаешь, нету в Тихуане “голубой” тусовки в чистом виде, - отвечает. - Это тебе не Штаты и уж тем более не Сан-Франциско.
   - Но хоть бары-то “голубые” в этом городе есть? - спрашиваю.
   - Есть, - отвечает.
   - Тогда пошли туда.
  
   22-15 Пять-шесть кварталов пешком... подустал! Проходим по кабачкам. Сорт текилы выбирает Франциско. Пиво - я: “Корона”, “Теката”, “Пасифика” и снова по кругу.
  
   23-35 В конце концов приземляемся в “Эль Ранчеро”, том самом, где нас несколько часов назад угощали историями о продажности местной полиции. Удивительно калорийная штука - алкоголь: совершенно есть не хочется.
   Для буднего дня, точнее, вечера народу довольно много. Есть даже пара симпатичных. Один из них - в компании. Другой за столиком с личностью постарше, примерно моих лет. Любопытно, они сюда вместе пришли или “съем” прямо сейчас происходит?
   Хорошо тут, тепло, светло, музыка латиноамериканская великолепная. Официанты таскают нам пиво - бутылочку за бутылочкой. Пиво тут стоит доллар с четвертью, вдвое, если не втрое дешевле, чем в любом аналогичном заведении к северу от границы. Покупаю пару бутылок - ему и себе, получается два пятьдесят, оставляю полтинник чаевых - официант счастлив. Двадцать процентов - это неслабо. Ощущаю себя добрым американским дядюшкой. На трезвую голову это противное чувство, а так - вроде ничего.
   - Наверно, это самое популярное в Тихуане заведение, - говорит Франциско. - Помимо диско-клубов, но они по будням не работают. Ты неудачно приехал.
   - Переживу на этот раз без танцев, - отвечаю. Прозвучало это так, как будто дома, в Сан-Франциско, я только тем и занимаюсь, что сутки напролет танцую и сюда приехал отдохнуть именно от этого.
   - Но и здесь, - продолжает он, - в пятницу и субботу по вечерам много народу. Народ знакомится. И в самом баре, и в туалете.
   Туалеты как места знакомства - это не ново. Небольшое замкнутое пространство, где невозможно не заметить взгляд, не расслышать пустяковую стартовую фразу, а ответишь улыбкой и, глядь, выходят уже как бы два новых знакомых. Теперь уже один другому может запросто заказать стакан чего-нибудь, сесть рядом и - понеслась беседа. Право же, не все могут просто так, ни с того, ни с сего, на ровном месте “средь шумного бала” подойти вплотную и объявить о своем влечении. Для стеснительных, а нас большинство, и придуманы туалеты. Сам я никогда ни с кем таким способом не знакомился, но наблюдать доводилось.
   - Впрочем, там не только знакомятся, - продолжает Франциско. - Но и грабят тоже. Подойдут сзади, в уголке к писсуару прижмут - и куда денешься? Особенно если пьян. Меня так ограбили два года назад. когда я в самый первый в жизни раз пришел в Тихуане в “голубой” бар. Очухался уже на улице без денег и без документов.
  
   0-25 Через помещение по направлению к туалету, неторопливо покачивая бедрами, проплывает жгучий брюнет лет двадцати на вид. Равнодушно скользнул взглядом по мне. На секунду больше уделил Франциско. А у того глаза аж вспыхнули!
   - Папи... - бормочет он и облизывается. - Папито...
   “Puppy” - по-английски щенок. Что это означает по-испански да еще в исполнении сеньора Гарсия, не берусь с уверенностью сказать.
   - Сейчас вернусь, - говорит.
   Пристраивается в корму к брюнету и, как зомби, следует за ним.
  
   0-25 Остаюсь в одиночестве. Неожиданно ощущаю на себе Взгляд. Нахожу источник Взгляда. Им оказывается высокий шатен, сидящий у стойки - спиной к бару, лицом ко мне. Улыбается. Я улыбаюсь в ответ - из вежливости. Красивый, в общем-то, парень, но, увы, не мой тип.
  
   0-29 Возвращается тот юный брюнет, проплывает мимо. За ним плетется грустный Франциско. Стыковка явно не состоялась. Увидев шатена у стойки, расплывается в улыбке, бросается к нему, обнимает, сияет весь и вообще ведет себя, как “puppy”. Старый друг? Любовник?
  
   0-41 Они там, у стойки, беседуют, то и дело поглядывая на меня. Шатен, который не мой тип, тем не менее вызывает во мне симпатию. Что-то вроде благодарности: кому-то, значит, я еще могу понравиться не за деньги, а просто так...
  
   0-48 Франциско ведет шатена к нашему столику - знакомить. Наконец-то! Я уже было подумал, наблюдая щенячье поведение моего гида, что вот уйдут они сейчас вдвоем, взявшись за руки, и все.
   - Джордж, - протягивает мне руку шатен, - Приятно познакомиться. Как дела?
   Парень вежливый. Очень прилично говорит по-английски.
   Подвыпивший Франциско врубается, как танк, всей мощью своего испанского отвлекая Джорджа от меня. Впрочем, стрельба глазами по неподвижной мишени - по мне, то есть - продолжается.
   Что-то такое в его лице - недоброе... На моего Франциско он реагирует с нескрываемой иронией, отвечает на его тирады с ухмылкой и односложно, и то и дело, как бы отключая его, обращается ко мне по-английски. Ничего особенного, обычная светская беседа ни о чем. Я, естественно, отвечаю. Я вообще хорошо воспитан. Франциско воспитан явно хуже, он снова и снова набрасывается на Джорджа. Вообще, щенячьего в моем гиде заметно поубавилось, тональность поднялась, как минимум, на октаву, проскакивают металлические нотки, жестикуляция, то есть размахивание руками в процессе монолога, начинает вызывать беспокойство за судьбу бутылок на столе. Потом он вскакивает.
   - Посиди тут, - говорит мне, - я сейчас вернусь.
   Берет Джорджа за рукав и тянет за собой. Тот с явной неохотой подчиняется и, уже спускаясь по лестнице, шлет мне воздушный поцелуй.
  
   1-09 Ненавидимое мной состояние непонимания ситуации. Закуриваю и иду на балкон. Внизу на площади у неработающего фонтана происходит классическая “разборка” между ними двумя. Любопытство сменяется злостью: я же, как бревно, абсолютно не понимаю, что происходит! Возвращаюсь к столику. Заказываю пива. Жду, что будет дальше.
  
   1-27 По лестнице поднимается Франциско. Возбужден. Дышит тяжело. Глаза краснее обычного. Заказываю пива и ему.
   - Не будете ли вы столь любезны и не поясните ли, сэр, что происходит, в конце концов, черт побери!?
   - Этот, ну, Хорхе... - с трудом восстанавливает дыхание Франциско.
   - Который Джордж? - уточняю я.
   - Ну, да, Джордж, Хорхе... Мы давно знакомы. Он тоже в парке в том, ну, в Сан-Диего, тоже там “работает”.
   - Конкурент, то есть? А здесь, в Тихуане, он тоже “работает”?
   - Нет. Он так же, как и я, здесь отдыхает: здесь все дешевле. И так же, как и я, не хочет, чтобы кто-нибудь тут узнал, что там, в Штатах, он “работает”.
   - Ну, про цены в Сан-Диего ты мне говорил. А сколько это тут стоит?
   - Стандартная цена - двадцать пять долларов.
   - Это за “быструю любовь”?
   - Нет, за двадцать пять - все, что угодно.
   - То есть для тех “работающих”, кто имеет возможность туда-сюда через границу шляться, выгодно зарабатывать там, а тратить здесь?
   - Именно!
   - Понял. Так что насчет Хорхе?
   - Хорхе говорит, что ты ему нравишься.
   - Передай ему мое “мерси”.
   - Он говорит, что хочет тебя. Не верит мне, что мы с тобой друзья, говорит, что я тут с тобой за деньги.
   - В качестве гида, - напоминаю я.
   - А он говорит, что я тут, в Тихуане, с тобой проституцией занимаюсь. А я никогда тут этим не занимаюсь! Скорее, сам заплачу. Помнишь, я тебе про стриптизера рассказывал? А он, Хорхе, не верит.
   - А почему для тебя это так существенно: верит, не верит?
   - Потому что он болтает с официантами, которые меня знают, вообще со всеми, кто попадется, что вот я - проститут при клиенте. А у меня тут друзья. Я умру, если они узнают, что я проститут! Или нет - я лучше его убью! Он говорит, что если ты мне платишь, то он хочет тоже с тобой и хочет, чтобы ты ему тоже заплатил. А я ему говорю, чтобы он отваливал, что ты - мой!
   Вижу - Франциско на грани истерики: подбородок дрожит, в глазах слезы. Беру его руку в свою.
   - Успокойся. Ты же знаешь, что прав - ты. Не он, а ты. Ну, и успокойся. Ты мне нравишься. Он - нет. Пусть думает, что хочет. Хлебни пива и успокойся. Все - о-кей...
  
   1-40 По лестнице поднимается Хорхе. Что он делал внизу все это время? С кем сплетничал? Какие гадости говорил? Останавливается у стойки бара, поворачивается и медленно, спокойно, с улыбочкой направляется к нашему столику. Присаживается, не ожидая приглашения. Произносит фразу а ля московская цыганка времен Гиляровского, в том смысле, что “эй, молодой-красивый, а слабо заказать для дамы чего-нибудь выпить?”
   - Заказывай, что хочешь - говорю я и подзываю официанта.
   Хорхе что-то заказывает. Не по-английски, разумеется. Как выясняется минутой позже, коктейль, что он себе заказал, стоил шесть баксов. То есть подцепи он меня в Сан-Диего, один этот стакан обошелся бы мне долларов в пятнадцать-двадцать.
   “Травка зеленеет, солнышко блестит...” Это про Франциско. Он зеленеет. Не помню, писал ли я, что у него очень смуглая, почти коричневая кожа. Сочетание коричневого и зеленого - классическое. В глазах блестят слезы. Под глазами на скулах дрожат капельки пота.
   - Я же говорил тебе: не подходи! - он берет сразу верхнее “фа”. - Говорил? Он - мой! Мой! Ты понимаешь - мой!?
   Спохватывается и переходит на испанский. Тирада его длинна и очень эмоциональна. Я понимаю только отдельные слова: “гринго” - значит, белый американец, “руссо” - значит, “руссо”, то есть, похоже, обо мне речь, “травахо” - значит, работа (о какой такой “работе” разговор?) и, наконец, “мадре”, то есть, мать. В этом пункте Хорхе окончательно стирает со своего лица ухмылку и с размаху влепляет Франциско пощечину. Звонкую такую. Похоже, я правильно понял, в каком контексте тот упомянул “мадре”. Это просто ужасно, насколько мы похожи на мексов! Даже в таких деталях...
   Тут мой хрупкий худенький сеньор Гарсия приподнялся, его кулак просвистел у меня над макушкой и попал по назначению.
   Хорхе быстро встал с пола, вытер тыльной стороной ладони кровь с разбитой губы и с высоты своего роста врезал Франциско по первое число. Тот пролетел спиной метра четыре горизонтально, сшибая по пути стулья и столы, и упал, ударившись затылком о перила лестницы.
   И тут я вдруг понял, что не имею права оставаться в роли зрителя. “Полундра! Наших бьют!” Встал. И - коротким тычком снизу в челюсть. Что-то громко щелкнуло. Не то его челюсть, не то мой кулак. Последний раз я пользовался этим ударом лет двадцать пять тому назад в школьной уборной. Хорхе приземляется на руки сразу двух официантов. Осматриваю свою руку. Похоже, это все-таки не у меня, а у него щелкнуло. Извлекаю из-под обломков столика сопящее тело бедного моего Франциско. Обнимаю за талию и увожу вниз по лестнице. Через пару ступенек оборачиваюсь: один из официантов профессиональным полицейским приемом держит руки Хорхе за спиной, в то время как другой вытирает ему физиономию салфеткой. И все трое пялятся на нас.
   - Грасиас, - говорю, что значит “спасибо”. - Маньяна, - что значит “до завтра”.
   Хорошо, что я успел расплатиться.
  
   2-02 Выходим на улицу. Правильнее будет: вывожу Франциско на улицу. Ночь. Душно. Пусто. А вдруг передумают и погонятся? Или вызовут полицию?
   - Ты же вроде головой стукнулся, а не ногами, - говорю. - Можешь побыстрее?
   Пересекаем по диагонали перекресток. На углу оркестр. То есть толпа мужчин в возрасте от шестнадцати до шестидесяти в расшитых жилетках и сомбреро со всевовозможными музыкальными инструментами, в футлярах и без. Изредка останавливаются авто. Ведутся переговоры. Музыкальная проституция...
   - За сотню баксов человек десять - или сколько захочешь - поедут, куда захочешь, и будут для тебя играть - что хочешь и сколько хочешь.
   Похоже, мой гид не только очухался, но и вспомнил свои прямые обязанности.
   Останавливаемся возле гостиницы.
   - Ну, куда теперь? - спрашиваю. - Спать?
   - Но ты представляешь, какая он сволочь!!!
   Гляжу, сеньор Гарсия совсем оклемался и уже опять петушится.
   - Я говорю ему, что ты - мой! А он что, не понимает?
   - Твой я, Франциско. Твой и только твой! Спать идем?
   - Нет, ну подумай, какая он все-таки сволочь!
   - Все правильно. Успокойся. Так идем спать или нет?
   Тут он возвращается в реальность: “ночь, улица, фонарь, аптека”...
   - А давай чуть-чуть пройдемся, - говорит. - Я тебе кое-что покажу.
   Интересно, что это за “кое-что” он собирается показывать в третьем часу ночи? Впрочем, у меня все равно сна - ни в одном глазу. Сколько тому лет, когда я последний раз участвовал в пьяной драке?
   - Давай, - говорю. - Отчего ж не пройтись?
  
   2-25 Идем. Вперед. Потом налево. Потом еще раз налево. И вдруг!.. “Мама дорогая!” - как говаривал незабвенный Райкин. Узкий переулок. Узкий тротуар, очень узкая проезжая часть, еще один узкий тротуар. На обоих тротуарах стоят женщины. Всех возрастов и типов. На все вкусы. Спиной к стенам домов или напротив, облокотившись о припаркованные автомобили. То есть, в две шеренги стоят. А тротуар действительно узкий, вдвоем не пройдешь, приходится друг за дружкой.
   Так вот и идем - сквозь строй. По рядам трудящихся ночной смены шелестит оживление: новенькие. Ах, какие улыбки! Какие зубы! Интересно, есть ли у проституток “зубная” страховка? А некоторые - понахальнее - так просто за рукав хватают и тянут. Погибай, любимая моя клетчатая рубашка! Ну, то, что им нравится Франциско - не удивительно. Мне он тоже нравится. А мне-то чего улыбаются? Хотя не за бесплатно ведь...
   Посреди города, мирно спящего в ночи меж двух будних дней - такой вот квартальчик вечного праздника жизни. Лодочки на шпильках, колготки в сеточку, полураспахнутые бюсты... Рынок! Ходи, выбирай, осматривай. Можно, наверно, и пощупать - как овощи. Распахнутые двери питейных заведений, оттуда несется лихая музыка и в красном полусвете выплывают наружу новые бедра и бюсты. Не сомневаюсь, что помимо спиртного, в заведениях этих можно получить комнатку с топчанчиком на полчаса.
   Втянув голову по уши в плечи, абсолютно не подготовленный к подобному приключению, перемещаюсь в пространстве строевым шагом, не сводя глаз с францисковой спины. Боюсь поднять глаза и лишний раз встретиться взглядом с теми, которые улыбаются, горячо шепчут что-то прямо в лицо и за рукава тянут. Вот, кажется, сейчас оба тротуара - все четыре шеренги - собьются в толпу и с криком “Вива, омбрес!”, то есть “Даешь мужиков!”, набросятся на нас. Полетят пуговицы, затрещат джинсы... и все! Конец. Достойный, надо признать, конец. Но все равно почему-то умирать не хочется...
   А в далеком старинном городе Владимире над сонной Клязьмой моя любимая престарелая тетушка поведает соседкам историю о том, какой ужасной смертью погиб ее беспутный американский племянничек.
   Внезапно все сразу закончилось - шеренги девочек, жар горячих тел, череда заведений, музыка. Мы выскочили в пустоту широкой темной улицы. Остановились. Отдышались. Закурили. Посмотрели друг на друга и начали дико хохотать. До слез. До одышки.
   - Все, - говорю, едва отдышавшись, - хватит на сегодня приключений. Пошли спать.
  
   3-00 В гостинице. Лежим на спине. Каждый на своей. Смотрим в потолок. Франциско сжимает мою руку
   - Ничего, ничего, я с этим Хорхе еще поговорю, - шепчет он мстительно. - Вот вернемся в Сан-Диего, найду его в парке...
   Надо менять тему.
   - Слушай, - говорю, - у меня вопрос встал. Можно?
   - Вопрос можно, - отвечает.
   - Если бы мы одну из тех девочек сняли? Не для меня - я бы в сторонке сидел, курил - а для тебя? Ты бы ее отработал?
   - Элементарно и с удовольствием.
   - Выходит, ты “би-сексуал”?
   - Во! - неожиданно радуется он. - Вот оно, это слово! А я все пытался его вспомнить. Я разве тебе не рассказывал? У меня в свое время в Мехикали герлфренд была, мы почти полгода встречались. А совсем недавно тут, в Тихуане, две ночи провел с лесбиянкой.
   - Ну и как?
   - Нормально. Познакомились через общих друзей в “голубой” дискотеке. Танцевали всей компанией. Много пили. Это я как раз в тот вечер свое “ай-ди” потерял. Ну, и - не помню как - очутился с ней в постели. А на следующий день в клуб уже нельзя: “ай-ди” нету, не пустят. Вот, значит, я с ней весь день и потом ночь провел.
   - И как ей это показалось? Ну, с тобой?
   - Сказала, что понравилось. Просила еще и еще.
   - А откуда ты знаешь, что она - лесбиянка?
   - Она сама сказала.
   Любопытная это штука - самоидентификация. Недавно я где-то прочел или услышал, что чуть ли не половина юношеских самоубийств совершается не из-за плохих родителей или неразделенной любви, и уж конечно не из-за школьных отметок, а именно в ходе попытки определить и принять собственную сексуальную ориентацию. В какой-то момент всплывают первичные выводы, которые огорчают самоиспытуемого до такой степени, что он лезет в аптечку за бабушкиным снотворным. Большинство, правда, наутро просыпается. Но не все.
   У меня лично процесс самоидентификации занял лет десять. Возможно, тебе, уважаемый читатель, некоторые подробности показались бы небезынтересными, однако давай воздержимся, не станем нарушать чистоту жанра. Так или иначе, в один прекрасный день я приказал сам себе прекратить сопротивление и капитулировал. То есть самоидентифицировался. А вот один мой знакомый, большая умница и подающий надежды ученый, который сам себя определяет как “би”, недавно откопал где-то в дебрях интернета тест на определение степени гомосексуальности. Ну, прошел он этот тест и получил сорок пять процентов “голубизны”. Результатом мой ученый друг остался доволен, ибо подтвердились его умозаключения о собственной равносторонней биполярности. В отличие от него я давно уже не подвергал сомнению и уж тем более пересмотру определение собственной ориентации, однако тест этот тоже прошел - просто так, за компанию. Мой результат - всего сорок процентов... Вот так-то!
  
  
  
   Вторник, 24 августа.
  
   8-00 - Тамалэс!!! Тама-а-лэ-е-е-с!!!
   Подскакиваем оба, как новобранцы по команде дневального. Стены дрожат от зычного баритона.
   Лишний раз убеждаюсь в том, что, едучи в другую страну, весьма полезно хоть что-то об этой стране знать. Если не историю и культуру - у кого в наш век есть на это время? - то хотя бы национальную кухню. “Тамалэс” - это не “караул”, не “рятуйте”, не “гевалт”, не “ахтунг”, а всего-навсего мексиканские блинчики с начинкой. Я их накануне пробовал. А посему не испугался, а возмутился. Шляется, понимаешь, бизнесмен недоношенный по коридорам, закуску с утра пораньше предлагает. А в гостинице нашей аккустика, как в “Нотр-Даме”. И результат: всего четыре с половиной часа сна, а впереди - боевой день, и хорошо бы быть в форме, то есть как минимум выспаться, а тут - на тебе! - громкоговорящее издевательство с блинчиками под дверью.
   “Жалеть о том не надо, чего уж больше нет...” Это Маршак. Все-равно же проснулись! Надо решать, что делать дальше.
   Исторически, я планировал прокатиться вдоль океана по северной части мексиканского штата Баха Калифорния, а точнее, в два пункта: Розарито и Энсенада. Южнее Энсенады, согласно моим предварительным изысканиям, без мексиканских документов нельзя. У Франциско никаких документов нет. Следовательно, ему никуда нельзя. Или наоборот - везде можно.
   Однако вчерашние “федералы” запретили углубляться в страну. “Запретили” или “не рекомендовали”? А веселые официанты из “Эль Ранчеро” “рекомендовали” послать “федералов” вместе с их “рекомендациями”.
   - В Розарито я однажды бывал, - говорит Франциско. - С теми двумя бойфрендами. Помнишь, я тебе рассказывал? А в Энсенаде не был никогда.
   Все! Решено. Едем.
  
   8-55 Отправляю Франциско на поиск кофе, а сам раскладываю поверх простыни все карты, какие только есть в объемистой моей сумке. В предстоящем рискованном полете я буду за пилота и за штурмана. Должность штурмана была вчера доверена Франциско - и довольно! Он будет как бы радистом: осуществлять связь с внешним миром, в котором, увы, далеко не все понимают по-английски (и, похоже, никто по-русски).
  
   9-20 Франциско приносит кофе. Один стакан только - для меня. Бурда бурдой. Интересно, он вообще не любит кофе или предпочел обойтись без бурды? А мне кофе утром совершенно необходим, почти так же, как сигарета. Ну и что, что бурда? Авось не отравлюсь. Розарито - известное курортное местечко, там и попьем нормальный кофе.
  
   10-10 Покидаем Тихуану. Пыльные одноэтажные окраины. Невольно вспоминаешь, что еще недавно вся Калифорния - и мексиканская Баха, и американская Альта - была всего лишь пыльной пустыней. С мексиканской стороны границы это все еще ощущается.
  
   10-55 Розарито. Бесконечно длинная широкая улица. По сторонам всевозможные строения: гостиницы, магазины, все те же бесчисленные автомастерские и прочая, и прочая. Похоже, весь город скучковался вдоль одной-единственной улицы.
  
   11-02 Паркуемся капотом в какую-то псевдоколониальную колоннаду. К нам тут же подходит экзотический индейского вида мальчик лет пяти-шести и молча протягивает кучу бус. Вежливо отказываемся. Мальчик не отстает. В глубине колоннады в тени расположилась его мама, тоже индейского вида, тоже экзотически многоцветна и полуоборвана. Отрываюсь, наконец, от юного негоцианта, пожелав ему успехов в труде и обороне. По-русски. А не все ли равно?
  
   11-10 Гостиница в вызывающе современном стиле: сплошь кубы и квадраты. Веранда ресторана. Девочка за стойкой свободно говорит по-английски. Стандартное американское меню: сэндвичи и омлеты. Мы просим только кофе. Весьма, надо признать, приличный кофе, значительно лучше утреннего тихуанского. Разоряюсь на вторую чашку. Закуриваю. Вытягиваю ноги. Тишина... Благодать...
   Редкие прохожие. Слышна преимущественно английская речь. Розарито - излюбленное место отдыха немолодых американцев. А многие, выходя на пенсию, просто покупают себе здесь недорогое жилье. А что? Полчаса езды от границы, пенсия американская, а цены мексиканские.
   Гениальная идея! Если доживу до пенсии - что при моем образе жизни маловероятно - переберусь сюда, в Розарито. Океан, пляжи, климат теплый и недорого. Правда, придется заняться испанским: нельзя же прожить остаток жизни с разговорником в руках. А может, лучше в Крым? Если он к тому времени не отойдет к Турции. Или в Москву? Куплю себе маленькую квартирку где-нибудь на окраине, чтобы рядом метро и какой-нибудь парк, буду пописывать бестселлеры о разочарованиях и безнадежной любви и как добрый дедушка подкармливать бездомных “голубых” мальчиков.
  
   11-25 Отдаем дань традициям туризма и прогуливаемся пару кварталов вдоль магазинчиков. Те же пончо и сомбреро, что и в Тихуане. Попадаются, впрочем, и интересные вещи. В одном месте - изящно исполненное стекло, вазы, бокалы, подсвечники, в другом - коллекция курительных трубок. Беда в том, что остановиться и полюбоваться, а может, что и купить невозможно: продавцы налетают, как орлы на печень Прометея, и хочется поскорее “сделать ноги”.
  
   11-44 Возвращаемся к нашей Судзуки. Как отсюда выбраться на шоссе, ведущее в Энсенаду? Единственное, что я знаю, это то, что оно, шоссе, должно проходить где-то к востоку отсюда, параллельно главной и единственной розаритовской улице.
   А Франциско на что? Он останавливает первую попавшуюся прохожую и - поехали! Продолжительность и эмоциональный заряд диалога не оставляют сомнения в том, что обсуждаются, как минимум, детали путешествия через весь континент до аргентинской Патагонии. Мне туда не надо, но я терпеливо жду.
  
   11-55 Бесконечно довольный собой Франциско после непременных “мучас грасиас” усаживается в машину.
   - Поехали, - говорит. - Разворачивайся и - вперед! То есть, назад.
  
   12-16 Главная улица Розарито длинная, но не бесконечная. Город остается позади. Мы уверенно движемся в сторону, строго противоположную цели нашего путешествия. То есть назад, к Тихуане. Франциско грустнеет. Разворачиваюсь. Вскоре мы вновь у той кубической гостиницы, где час назад пили кофе.
   - Останови, - говорит он, - я узнаю дорогу.
   - Не надо! - злорадно-зловеще отвечаю я. Мне хочется его укусить. Или поцеловать: такой он несчастный...
  
   12-29 Несмотря на происки Франциско... Уважаемый читатель! Знаю, что пользуюсь запрещенным приемом, повторяя одну и ту же фразу “несмотря на происки”. Но, послушай, во-первых, это святая правда, ибо то, что мы с ним до сих пор живы, не в больнице и не в тюрьме - это именно “несмотря на происки Франциско”. А во-вторых - кто тебе сказал, что ты читаешь - если все еще читаешь - прозаическое произведение? Нет, это, скорее, поэма, баллада, песня уставшего тела и изможденной души моей. Значит, имею право на рефрен. Потерпи уж.
   Итак, несмотря на происки Франциско, находим выход на шоссе. Знак висит: налево Тихуана, направо Энсенада. Поворачиваю направо. Немедленно утыкаемся в кабиночки по сбору денег за проезд. Дорога-то, оказывается, платная: доллар девяносто пять! В окрестностях Сан-Франциско платные мосты, а тут вот платное шоссе. Недешевое причем - имея в виду, что средняя зарплата в Мексике в пять раз меньше чем в США.
  
   12-34 Плачу. Проезжаем. Впереди шестьдесят миль или сто километров великолепного двухполосного шоссе.
  
   12-50 Едем. Франциско расстегивает и стаскивает с себя джинсы, швыряет их через голову на заднее сиденье и остается в длинных, до колен, черных трусах с карманами: классический стиль американских мальчишек конца двадцатого столетия. Рискуя не вписаться в очередной поворот, то и дело скашиваю глаза на это сексапильное существо. Что он еще надумал? При скорости в семьдесят миль в час на незнакомой петляющей горной дороге заняться сексом? Еще одна достойная смерть?
   - Ты чего? - спрашиваю.
   - Жарко, - отвечает. - Включи, пожалуйста, кондиционер. И заодно радио.
  
   13-00 Шоссе действительно великолепное, получше многих американских. То петляет меж гор, то выскакивает к берегу океана. По шоссе мчится темно-синяя Судзуки с иностранными номерами, а в ней - испуганный немолодой водитель, которому власти накануне на хорошем английском языке запретили ехать туда, куда он как раз и едет, и полуголый юный проститут, совершенно дурным, блажным голосом подвывающий под радио.
  
   13-38 Франциско приглушает звук.
   - Помнишь, мы вчера говорили о бисексуальности?
   - Ну.
   - Есть у меня приятель. В Тихуане живет. Зовут Хозе. Он про себя давно все решил, ну, что гей, и однажды признался маме. Собрался с духом, выбрал момент и - признался. Он рассказывал мне, что мама присела, сложила руки на коленях и говорит: “Ничего не поделаешь, начинаем копить деньги на операцию.” - “Какую операцию?” - “Груди отрезать. Пока накопим, они у тебя как раз отрастать начнут, станут заметны и придется их того...”
   “Крепче за баранку держись, шофер!” - рекомендовалось в песенке времен моего младенчества.
   Отсмеялся. На всякий случай ощупал собственную грудь под рубашкой: вроде нет, не отросло еще.
   - А вот еще о нем. Был у Хозе бойфренд. Однажды провели они вместе вечер, как обычно, до полуночи, и тот пошел домой. Утром Хозе, опять-таки как обычно, позвонил тому домой - узнать, как добрался ночью, ну, и вообще. К телефону подходит кто-то из родственников и говорит, что парень тот в церковь отправился с утра пораньше: женится он сегодня. Хозе не растерялся, говорит, что как раз и позвонил, чтобы узнать адрес церкви. Записал. Оделся. И - туда. А там церемония в полном разгаре: гости, цветы, невеста в белом, жених, бойфренд его, весь такой замороченный и появления Хозе не заметил. Ну, значит, наступает момент, когда падре задает вопрос присутствующим, вроде того, что, мол, есть ли у кого-нибудь что-нибудь сказать, что может помешать этим двоим сочетаться браком? Все молчат. Тишина. И тут встает Хозе и вежливо так говорит, что, мол, не знает, имеет ли это какое-нибудь значение, однако вот жених несколько часов назад в его, Хозе, постели любовью с ним занимался. Сказал он это, извинился и вышел.
  
   13-53 Торможу: еще один сбор денег. Снова доллар девяносто пять. И сразу после этого - съезд на Энсенаду. Кажется, добрались.
  
   14-08 Смотровая площадка. Парковка. Панорама суровых скал и порта с многоэтажным туристским лайнером. Согласно имеющимся у меня двум “голубым” путеводителям, в Энсенаде не очено-то и разгуляешься: один-единственный бар, он же ресторан, да еще где-то на отшибе нудистский пляж. Расположившись на капоте, изучаю карту. В Энсенаде Франциско не бывал, следовательно, “заблудить” нас не сможет. Следовательно, беру все в свои руки и не обращаю более на него никакого внимания.
  
   14-20 Катаемся туда-сюда по приморскому бульвару Костеро в попытках отыскать пятизначный адрес того самого бара-ресторана. Утыкаемся то в муниципалитет, то в военно-морскую базу.
  
   14-36 Нашли, наконец. Паркуемся. Заведение пусто и вообще не производит никакого впечатления - ни плохого, ни хорошего. Идем дальше. На углу экзотически оборванная тетка средних лет, такая же, как в Розарито, с такими же бусами на продажу. На другом углу двое подростков, отнюдь не оборванных, а наоборот, в ослепительно белых рубашках, продают многоцветные домашнего изготовления гамаки по десять долларов за штуку. А вообще город пуст: разгар рабочего дня.
  
   14-55 На параллельной бульвару авеню Лопез Матеос натыкаемся на французский ресторан. Полосатый тент, на тротуаре под тентом столики. За одним из них трое бизнесменов-американцев - бычьи загривки, типичный Средний Запад - нудно рассуждают о проблемах транспортировки грузов из Мексики через Штаты в Канаду.
   Франциско, сосредоточенно морща лоб, изучает меню, как собственный смертный приговор. Нет, ну действительно, мексиканец не обязан разбираться во французской кухне.
   - А можно, я закажу что-нибудь мексиканское? - жалобно так спрашивает он
   - Ща! - издеваюсь я. - Посреди Мексики во французском ресторане заказывать что-нибудь мексиканское? Перебьешься!
   И заказываю - ему и себе - “филе миньон” с картошечкой (просьба не путать “миньон” с “миньетом”).
  
   15-20 Франциско за обе щеки, как миленький, уписывает свой “миньон”.
  
   15-45 Приносят счет. У меня - глаза на лоб: трехзначное число! Ну, знаю я, что французские рестораны не самые дешевые, но не до такой же степени! По куску мяса с гарниром и по стакану кока-колы, только и всего. Грабеж средь бела дня!
   Красная пелена застилает глаза. Рушатся столы. Звенит по мостовой посуда. Окровавленный официант с разбитым лицом достает из кармана наган. Пронзительная боль в груди слева...
   Стоп! Начал писать дневник, ну, так и пиши. И не ври. Не превращай свою писанину в дешевый боевик. И потом - цена же не в долларах, а в песо. Ленивые мексиканцы вместо того, чтобы придумать собственный символ национальной валюты, нахально пользуются “контрабасом” американского доллара. Это меня еще в Тихуане смущало. Делим сумму на десять - получается нормально.
   Покуда я - неспеша - возвращаюсь из предынфарктного состояния в обычное, Франциско о чем-то допрашивает официанта.
   - Все выяснил, - сообщает он по завершении допроса. - Пляж тот к югу отсюда, поворот с шоссе сразу за пивзаводом. А еще дальше на юг парк аттракционов. Мне о нем ребята рассказывали. Поехали, а?
   - Нет, - отвечаю. - Во-первых, дальше к югу от Энсенады без мексиканских документов нельзя. А во-вторых, не забывай, что нам обратно до Тихуаны часа два ехать, а все путеводители в один голос заклинают таких идиотов, как я, то есть туристов-автомобилистов-одиночек, ни в коем случае не ездить в Мексике с наступлением темноты. Так что - перекур, и едем обратно.
  
   16-20 Торжественное прощание с Энсенадой. Выходим на набережную. Высоченная металлическая мачта, ну, не меньше, чем с половину Останкинской телебашни, а наверху - огрoмных размеров мексиканский трехполосный флаг. Наверно, он тут вместо маяка, издалека в море должно быть видно. Владимир Ильич назвал бы такую гигантоманию “национальной гордостью великомексов”.
   Неожиданно приходит понимание, что рядом со мной - обиженное дитя, которое поманили новыми местами, а потом заткнули глотку куском мяса по-французски и тащат обратно.
   - Ладно, - говорю, - поехали, куда хочешь.
  
   16-45 Сразу за корпусами фабрики, производящей знаменитое пиво “Корона”, съезд на грунтовую дорогу. Хорошо, что авто не мое, не так жалко.
  
   16-50 Утыкаемся в серый песок. Выходим. Вот он, обещанный путеводителями “голубой” пляж.
   Прямо перед нами по колено в воде трое детей с серфинговыми досками. Справа - семья с малышами на подстилке. Слева двое мужиков сидят на бетонной плите и солидно так выпивают и закусывают. Может, они и “голубые”... И дальше до горизонта - ни души.
  
   17-04 Снова на шоссе. Еще несколько минут на юг, поворот в жилой район, петляем по улицам и наконец упираемся в величественную белую арку. Под аркой в будочке сидит человет и собирает мзду: семь долларов с машины. На большом стенде крупными буквами по-английски написано, что за эти деньги нам будет позволено гулять по парку, лежать на песке, сидеть на лавочках, пользоваться туалетом и играть в волейбол - при наличии желания и собственного мяча. Ни о каких аттракционах - ни слова.
  
   17-15 Разворачиваемся, чтобы ехать обратно и буквально утыкаемся в “малый частный бизнес”: прокат верховых лошадей.
   - Ой, хочу!!! - орет мое временно приемное дитя и в ладошки хлопает. - Давай покатаемся, а? Ну, пожалуйста!
   - Франциско, - увещеваю я его тоном воспитателя садика для особо опасных младенцев. - У нас времени нет, мы же должны до темноты вернуться. И потом однажды я уже катался на лошади, больше ни за что! На следующее утро болело буквально все. Особенно ноги. Вот здесь. Раздвинь, покажу, где у тебя завтра будет болеть.
   Раздвигает. Показываю. Не помню, писал ли, что у него красивые ноги? Даже в этих жутких безразмерных трусах.
   - Вот видишь, - возражает он, - ты пробовал, а я - никогда.
   Что возразишь? Любопытно, в каком университете изучал он формальную логику?
  
   17-19 Главная заповедь раблезианца: ни в чем себе не отказывай! Молодые веселые хозяева бизнеса предлагают прогулку верхом за десять долларов в час, вдвое дешевле, чем в Штатах. Франциско, с опаской оглядываясь на меня, интересуется - а как насчет получаса за пятерку? Те не возражают.
   - Езжай один, - говорю. - Не потому, что лишней пятерки жалко. Ты прав: в жизни все надо попробовать хотя бы один раз. Вот я, например, попробовал на лошади - не понравилось. А попробовал на парне - понравилось. Результат: стал “голубым”, но не стал жокеем.
   - А ты, правда, не обидишься?
   Ему подводят серую красавицу. Он карабкается на нее так, как, ну, любой человек, который первый раз карабкается на лошадь. Потом долго не может распрямиться. Потом безнадежно долго пытается попасть в стремена. Потом мальчик-сопровождающий, верхом на гнедой, устав ждать, хлещет серую по ляжке. Та, подпрыгивая задом, уносит моего Франциско за поворот. Он тоже подпрыгивает, и слышно, как в такт лошадиному заду щелкают его зубы. Впрочем, он умудряется на скаку обернуться на полкорпуса и помахать мне рукой. Выражение лица - страдание и обреченность.
  
   17-30 Стою, облокотившись на машину. Курю. Читаю путеводитель по Мексике. Зачем мне теперь путеводитель, когда есть Франциско?
  
   17-46 Он возвращается. Голые коленки в раскорячку: чистый бедуин. Или ацтек? Улыбается во все лицо. Серая под ним тоже, вроде, жива.
   Плюхается в авто. Состояние полного восторга. Или, скорее, как у Брежнева, “глубокого удовлетворения”.
   - Все, - говорит, - яйца себе отбил, детей не будет, можно по бабам! Поехали?
   - Куда поехали? - интересуюсь. - По бабам? Это у нас с тобой прошлой ночью уже было.
   - Ладно, - смеется, - куда хочешь, туда и поехали.
  
   18-04 Пересекаем Энсенаду в обратном - северном - направлении. На светофоре справа от нас стоит беленькая развалюшка, а в ней за рулем чудесный курносый мальчик.
   - Ой, папито! - вопит Франциско, опускает стекло и начитнает базарить.
   Мальчик улыбается, что-то отвечает. Не, ну я, в натуре, тащусь от такого гида!
   Зеленый. Трогаемся. Развалюшка с мальчиком теряется в потоке машин.
   - Успел предложить ему руку и сердце? - спрашиваю.
   - Выяснял, как попасть на шоссе на Тихуану, - отвечает.
   - Выяснил?
   - Он ни фига не знает.
   - Ему не обязательно, - говорю. - Он - “папито”!
  
   18-15 Несмотря на происки Франциско, который на каждом перекрестке требовал, чтобы я свернул налево или направо - не важно куда, лишь бы свернул - попадаем на нужное шоссе. Адиос, красавица Энсенада!
  
   19-02 На очередном сборном пункте с меня берут очередные доллар девяносто пять.
   Сразу за будочкой кассирши на нас нападают вооруженные люди. Точнее, солдаты: каски, бутсы, автоматы - все как в кино. То есть, настоящее воинское подразделение! Показывают, куда отъехать и где остановиться. Останавливаюсь. Сижу. Жду. Руки на руле - как положено в штате Калифорния, когда тебя на дороге останавливает полиция.
   В Мексике, надо полагать, не так: нас выгоняют из авто. Один солдатик обшаривает салон, другой ворошит содержимое сумки в багажнике. В сумке ничего предосудительного, кроме презервативов и пары “голубых” путеводителей, нету. Может, за это тут убивают? Вон трое других за нашими спинами ощерились своими автоматами. Отгонят сейчас в сторонку, в кювет, в желтую траву и - очередь поперек спины. А что? Очень даже запросто. Мексиканцы религиозны. Мы же с Франциско дважды нарушаем заповедь господню, ну, ту, которая насчет “плодитесь и размножайтесь” Во-первых, презервативы. Во-вторых, даже если без презервативов, чем-нибудь венеричеким обменяться можем, а вот забеременеть - навряд ли.
  
   19-20 Отпустили. Тот, который рылся в багажнике, даже похлопал Франциско по плечу и тепло улыбнулся мне. Едем дальше. Еще одно приключеньице позади...
   - Что это было? - спрашиваю.
   - Террористы, - отвечает.
   - Что?
   - Ну, нет, я хотел сказать, что проверяли на предмет наличия оружия, взрывчатых веществ и, заодно, наркотиков.
   - Так ведь это же армия!
   - Ну и?
   - Не полиция, не “федералы” какие-нибудь, а армия! То есть, как на войне!
   - А в России не так?
   - Не знаю. Давно там не был...
  
   19-45 Спускаемся с очередного холма. Слева от шоссе высокий забор и прожектора. Граница. За забором просторная зеленая пустота: Соединенные Штаты. А по эту сторону забора, насколько хватает глаз, город - Тихуана.
  
   19-52 Стоим на красном свете возле вчерашнего кафедрального. Франциско крестится и целует ноготь. Двое детей, лет по десять, с тряпками наперевес бросаются мыть стекла нашего авто.
   - Сколько это может стоить? - беспомощно интересуюсь я.
   - Ну, центов по двадцать пять, если не жалко, - говорит Франциско.
   Зеленый свет. Сзади уже гудят. Извлекаю из кармана всю мелочь, какая есть: доллара на полтора
   - Грасиас, - говорю и пытаюсь ехать.
   - А ему? - кричит один из мальчиков, показывая на напарника.
   И оба буквально повисают на движущейся машине. Судорожно ищу доллар, протягиваю в открытое окно с повисшими на нем ручонками. Ручонки хватают доллар и отцепляются. Господи, только что чуть двух детей не переехал!
  
   20-00 Паркуемся во дворике нашей гостиницы.
  
   20-15 Чашка кофе и “великий хурал”: что делать дальше? За рулем я сегодня насиделся достаточно. Еще одна песенка времен моего младенчества: “До Сатурна дойду пешком...” - не про меня. Не привык я пешком: от парковки до работы, от работы до парковки... Когда в свое время меня на полгода лишили прав за вождение в нетрезвом состоянии, ежеутренние два квартала пешком от дома до метро и четыре квартала от метро до работы стали символом моей маленькой Голгофы.
   Мой добрый гид, лимитированный моим стойким нежеланием умереть стоя, предлагает пойти в кино. И хитренько эдак прищуривается...
  
   20-37 Билеты по пятерке. Фойе. Задумчивые личности мужескаго полу пересекают его медленно по диагонали. Проходим в зал. Старинное сооружение времен юности Чаплина и кинематографа, с балконом и даже ложами. Подобные кинозалы я видел только в Питере на Невском проспекте.
   Сеанс в разгаре. Что-то европейское с испанскими субтитрами, одна из тех великосветских порнографических лент, которые на заре “перестройки” ворвались в наше ханжеско-пуританское бытие через так называемые “комсомольские видеозалы”. На экране прелестные дамы в вечерних туалетах, косметике и драгоценностях ведут светские беседы с кавалерами в черно-белом. Постепенно паузы в беседах удлинняются, стрельба глазами усиливается, затем действие переходит в будуар, лямочка с плеча соскальзывает, подбородок вперед, глаза закатились и -- понеслось! Короче говоря, все как в жизни.
   Но вот что любопытно: сидящие в креслах и стоящие в проходах мужчины больше внимания уделяют соседям слева и справа, нежели экранному траху. Встают, выходят в фойе, идут в курительный уголок, в туалет, возвращаются в зал через другую дверь, осматриваются по сторонам, выходят снова. А в туалете очередь. Которая, как тут же выясняется, и не очередь вовсе, а нечто вроде толкучки старшеклассников брежневских времен в школьной уборной на переменке. С той разницей, что народ тут постарше и собрался не ради перекурить вдали от бдительного ока классной руководительницы, а с более интимной целью: “у других посмотреть и у себя показать”.
  
   21-14 Итак, посещен еще один “голубой” аттракцион Тихуаны, отсутствующий в моих путеводителях. Горжусь собой, принявшим историческое решение нанять Франциско!
   Если бы парни всей земли в один прекрасный день опубликовали или выставили на интернет все, что они знают о своем уголке вселенной, может быть, тогда всем нам было бы чуть-чуть легче искать партнеров на ночь или спутников жизни.
  
   21-16 В паре кварталов от кинотеатра - разочаровавший нас накануне парк Гуэрреро. Может, стоит заглянуть туда сегодня?
  
   21-30 Первое, на что мы натыкаемся в парке, это двое мальчиков-подростков, идущих навстречу нам по аллее. Один из них спрашивает сигарету. Франциско добросовестно переводит. Нормальная ситуация: во всех городах мира от Москвы до Тихуаны пацаны стреляют закурить. Протягиваю сигарету. Благодарит. Расходимся.
  
   21-37 Состав посетителей парка примерно тот же, что и накануне. С летней эстрады доносится духовая музыка, “кто в лес, кто по дрова”. Подходим. Внутри освещенной круглой эстрады (такие в мое время назывались танцплощадками) по кругу вдоль барьера разместился оркестр: всевозможные ударные и духовые инструменты. Состав исключительно мужской: трое начальников средних лет, а остальные... Для человека моего возраста такая концентрация “папитос” в одном месте просто вредна. В полуха слушаю объяснения Франциско, в том плане, что это традиция такая в Мексике для выпускников средних школ, что они бросают жребий, и если выпадает черный шар, то ты все лето должен репетировать с духовым оркестром для какой-то торжественной осенней церемонии. Ребята играют нечто среднее между “Аве Мария” и “Боже, царя храни”. Немолодые начальники то и дело прерывают игру, орут на оркестрантов, и те начинают снова. Вокруг эстрады несколько старушек и молодых мамаш с младенцами: такое вот бесплатное вечернее шоу.
  
   21-55 Репетиция окончена. Оркестр выстраивается в колонну и - со всеми своими горнами и барабанами - марширует из парка через перекресток. Если это не классическая пионерская дружина времен моей невинности, то я готов съесть шляпу, предварительно ее купив.
  
   21-58 Следуя за дружиной, выходим на угол парка. Там, на углу, в свете фонарей стоит один из тех двух мальчиков, что стрельнули у меня сигарету.
   - Папасито... - хрипло, сглатывая слюну, шепчет Франциско.
   Догадываюсь что это - превосходная степень от “папито”.
   - Интересно, - говорю, - а что это он тут один торчит?
   - Наверно, “снимается”, - спокойно, глазом не моргнув, отвечает Франциско. - А что? Он тебе нравится? Тогда садись сюда, на эту вот лавочку и не двигайся, а я пойду, посмотрю что к чему.
  
   22-02 Сидя на лавочке, вывернув шею, наблюдаю экзотический танец страусов периода случки: тенями на фоне уличных фонарей синие джинсы Франциско описывают замысловатые круги по спирали на сближение с белыми штанами “папасито”. Наконец, стыковка, танец прекращается, два четких профиля, жестикуляция весьма дружелюбна.
  
   22-09 Прикуриваю сигарету от сигареты: нервничаю.
  
   22-13 Возвращается Франциско. Как в детективе времен немого кино, присаживается на лавочку, но не рядом, а на расстоянии вытянутой руки.
   - Все в порядке, - бормочет сквозь зубы. - Договорился. За двадцать пять он согласен.
   - Сколько ему лет? - интересуюсь.
   - Я спросил. Он говорит, что семнадцать.
   - То есть, малолетка?
   - Ну.
   - Пойдем, пройдемся, поболтаем...
  
   22-16 - Значит так, - говорю я. - Скажи мне, друг Франциско, ты давно последний раз из тюрьмы?
   - Я никогда не был в тюрьме! - взрывается он. - Я же тебе сто раз говорил!
   На нас оглядываются редкие посетители парка
   - Вот-вот, - беру его под локоток, - спокойно! Не был, значит. И не хочешь туда, правда?
   - Ну...
   - Мальчик-то выглядит максимум на пятнадцать.
   - Но он же сказал, что ему семнадцать!
   - Это-то и подозрительно, - говорю. - Ну, что ему стоило сказать, что ему восемнадцать? Ведь ты же не стал бы требовать документы! Ты бы ему заплатил, еще и пивом угостил бы. А так - смотри что получается. Он тебе сразу, в лоб заявляет что - малолетка. И теперь если ты его все-таки снимаешь, то это не по незнанию, а наоборот - в здравом уме и твердой памяти ты идешь на заведомое преступление. Сколько тут у вас, в Мексике за малолеток дают? Восемь лет? Десять? И совершенно не важно, семнадцать ему или пятнадцать, дадут одинаково.
   Описываем квадрат по периметру парка.
   - Ой, Франциско, - продолжаю я, - что-то это все попахивает провокацией. Полицейской подсадкой. А что если у мальчика в трусы радиомикрофон вшит, а начальство на соседней улице сидит и пеленгует? Ему с нами даже до гостиницы идти не придется, просто две-три наши с тобой фразы, и готов материал обвинения, и возьмут нас, тепленьких, за ближайшим углом.
   Останавливаемся. Франциско жалобно так смотрит.
   - А может, он все-таки не полицейский? - шепчет.
   - Может, и не полицейский, - отвечаю. - Откуда мне знать? Но - честно - я боюсь.
   Продолжаем движение по периметру парка. Франциско страдает. В нем происходит битва гигантов: разбуженного мною инстинкта самосохранения, с одной стороны, и никогда не дремлющих гормонов, с другой. Францисковы гормоны можно понять: “папасито” тот в узенькой маечке и белых штанах стоит риска! Не меньше, чем Париж стоит мессы...
   Завершив геометрическую фигуру, выходим на тот же угол. Нету мальчика! Увели, можно сказать, из-под носа! Мы туда-сюда глазами: нету и все тут!
   “Бди!” - завещал Козьма Прутков. И я его послушался. И Франциско заставил послушаться. А может, оно и к лучшему? Нет мальчика - нет проблемы. Кто это сказал? Товарищ Горький или товарищ Сталин?
  
   22-34 Итак, инстинкт самосохранения победил. Точнее, обстоятельства помогли ему победить. В роли таковых выступили:
   a) во-первых, я, эдакий старо-гегельянец, свято верящий в дуалистическую природу всего сущего, в то, что не бывает худа без добра, но, соответственно, добра без худа не бывает тоже, да плюс ко всему запуганный до икоты сказками про мексиканский беспредел;
   б) во-вторых, неизвестный конкурент, который, пока я теоретизировал и философствовал вдоль по парку, не мудрствуя взял и - сорвал цветок.
  
   22-35 Победа инстинкта самосохранения оказалась “пирровой”. Разочарованию Франциско нет предела. Его гормоны совершают решительный прорыв к тому участку коры головного мозга, который во времена “серебрянного века” российской интеллигенции отвечал за проблему “Кто виноват?” и “Что делать?”
   - Слушай, - говорит он и аж почесывается, - а может он не совсем ушел, а покушать купить или из автомата позвонить? Давай, подождем?
   Остаемся. Прогуливаемся. Меняем скамейки. Курим. В почти пустом парке никого даже отдаленно столь привлекательного нет, и мы как бы теряем время. Но это время необходимо, чтобы его гормоны успокоились, а я - что ж, воздухом дышу.
  
   22-57 У одной из скамеек, вдоль которых мы идем, Франциско задерживается. Сидят, нога на ногу, двое мужчин. Франциско здоровается с обоими за руку. Идет неторопливая беседа - по-испански, разумеется. Я вежливо отхожу на несколько шагов, отворачиваюсь и изучаю окрестности.
  
   23-03 Франциско хватает меня за локоть и на “третьей космической” волочет вдоль аллеи.
   - Не оглядывайся, - шепчет. - Видишь, за нами мужик идет?
   - Не вижу, - отвечаю. - Ты же велел не оглядываться. А не изволите ли объяснить, что, собственно, происходит?
   - Это бандиты! Я их знаю. Они грабят! А то и еще хуже...
   - Ну и знакомые у вас, сеньор Гарсия!..
   За нами действительно кто-то идет: вполоборота головы замечаю как бы преследование. Хотя темно и велели не оборачиваться.
   Франциско продолжает шепотом, переходящим в хрип:
   - Понимаешь, ты не выглядишь местным, ну, они сразу поняли, что ты - “гринго”, а значит, у тебя деньги есть. Давай налево, под деревья свернем!
   - Нет уж, - говорю, - давай вперед, на перекресток, на свет и вообще прочь из парка, на ту сторону улицы.
   Перешли улицу. Обернулись: преследователь наш остался на той стороне.
  
   23-08 Достигли, идя по другой стороне, противоположного угла парка, того самого, на котором час назад торчал украденный кем-то “папасито”. У Франциско страх перед бандитами успел улетучиться, уступив место гормонам.
   - Давай снова туда перейдем: а вдруг он там?
   Перешли. Огляделись. Бандитов тех, вроде, не видно, но и мальчика, разумеется, тоже. Присаживаемся на ближайшую к выходу скамейку. Закуриваем.
   Ну, хорошо, допустим, у него гормоны бушуют. Но я-то!? Вроде ясно все: мальчика в парке нет, зато бандиты есть. Вывод очевиден: сваливать отсюда надо, да побыстрее. Однако нет же, сижу вот, курю...
  
   23-14 Наискосок через аллею, подальше вглубь парка, то есть поглубже в темноте, на скамейке происходит какое-то движение. К двум сидевшим там теням добавляются еще две тени. Медленно-медленно начинаю узнавать в них тех самых францисковых знакомых. Франциско стискивает мою руку. Тоже узнал, значит.
   А те четверо между тем перебрасываюся парой фраз, откровенно глядя в нашу сторону, затем встают со скамейки и неторопливо так направляются к нам.
   - О, черт, - шепчет Франциско. - Бежим!
   Бежим. Благо, выход из парка совсем рядом. Зеленый свет, пересекаем улицу, квартал налево, квартал направо. Насчет “бежим” - это я, пожалуй, перехватил. Наш стиль перемещения в пространстве, скорее, эдакий шаг иноходца, марафон на негнущихся ногах. Улицы прямые, широкие, пересекаются под прямым углом, то есть спрятаться некуда и надо бежать, пока не достигнем района дискотек и баров, где круглые сутки народ толчется.
  
   23-26 Все! Оторвались, кажется... Снижаем темп, восстанавливаем дыхание. Измерил бы кто мне сейчас давление - наверняка, прибор бы зашкалило!
  
   23-28 На безлюдном тротуаре - двое. Молодой блондин лежит на боку в неудобной позе без движения. Наклонившийся над ним молодой брюнет при нашем приближении выпрямляется.
   - Один бойфренд другого до дома не донес, - пытаюсь сострить я.
   - Не думаю, - серьезно отвечает Франциско. - Тот, что лежит, похоже, американец. Перебрал наркотиков. А это второй, похоже, местный, ждет, пока люди пройдут, чтобы обшарить тому карманы.
  
   23-31 Еще один поворот и там, за углом - другая жизнь. Окна светятся, музыка играет, таксисты кучкуются в ожидании клиентов.
   Франциско останавливается у телефона-автомата, нажимает кнопочки и с кем-то о чем-то говорит. А я снова тихо злюсь. Кому он звонит? О чем говорит?
   По окончании короткого разговора трубка водворяется на место.
   - Н-ну, куда звонил?
   - В полицию.
   - Насчет тех, в парке?
   - Нет. Что я могу про них сказать? Звонил насчет того парня, который на тротуаре лежит. Сказал, чтобы патрульную машину туда направили, пока этот второй его не обчистил. Жалко же человека!
   Браво, гражданин Гарсия!
  
   23-39 Небольшой бар. Над дверью вместо названия две буквы: “D” и “F”. Внутри совершенно пусто, если не считать двух официантов и одной скучающей личности неопределенного возраста. В соседний “Эль Ранчеро” после вчерашнего Франциско соваться побоялся, а выпить определенно пора. Традиционно заказываем по рюмочке текилы - для начала - ну, и конечно, пива.
   - Еще одно приключение пережили, давай за это и выпьем!
   Это я как бы тост произнес.
   Какой же я все-таки кретин!
   Мне же Франциско не напоить, а отпоить надо. Ну, не послало мне провидение спокойного рассудительного скандинава какого-нибудь, а послало горячего мексиканского мальчишку, ну, значит, надо как-то управляться. Успокоить его. Отвлечь. Предложить, например, сравнительный анализ погребальных ритуалов майя и инков. С обязательным выводом, что майя с покойниками обходились лучше. По одной простой причине: инки - это где-то далеко, в Андах, а майя - на Юкатане, то есть, как бы францисковы предки.
   А я что наделал? Одной-единственной дурацкой фразой свел на нет и текилу, и пиво, сразу напомнил Франциско обо всем: и о бандитах в парке, и об упущенном мальчике, и о вчерашней разборке.
  
   23-46 Похоже, на некоторое время я Франциско потерял. Вот он гонит монолог у стойки бара, адресуясь к одному из скучающих официантов. Вот он под локоток выводит другого официанта наружу и оттуда, с улицы, сквозь музыку в баре, я слышу его голос на верхних тонах.
   Так. Ладно. Что сделано, то слелано. Пусть выпускает пар. Разваливаюсь поудобнее и заказываю еще пива.
  
   23-58 У-ух ты!
   Вдоль стойки мимо меня движется роскошный блондин с чуть-чуть раскосыми глазами. Белые штаны, свободного полета фуфайка. Быстрым шагом проходит заведение насквозь до пустого танцевального квадрата, явно не находит того, кого ищет, и идет обратно. Мельком улыбается мне на ходу - просто так, за неимением никого другого. И - покидает бар.
   Ну и хорошо, что ушел. Мне только что довелось увидеть Прекрасное... Будет потом лишний повод помянуть Мексику тихим добрым словом.
  
   0-01 По такому поводу не грех и выпить. Заказываю еще текилы и еще пива. За Прекрасное!
   Тебе, уважаемый читатель, конечно же, доводилось простаивать в галереях в почтительном молчании перед полотнами великих голландцев. Ах, какие на этих полотнах роскошные женщины! Какие они все старые, жирные, дряблые... Любопытно: продолжительность жизни увеличивается, а стандарты красоты уменьшаются. И в смысле возраста, и в смысле размеров. Сегодня на обложке “Плэйбоя” такого голландского мясокомбината не увидеть. Сегодня нам подавай худеньких да молоденьких. Куда же, спросишь ты, разом подевались почитатели немолодых толстушек? А никуда, вот они, рядом, пруд пруди! Разве что затаились, ибо знают: их вкусы не соответствуют стандартам дня.
   То же самое у “голубых”. Однажды на пляже в Гонолулу очаровательный и “очень голубой” мальчик признался мне, что мужчина, ежели он не толст, не лысоват сверху и не волосат снизу, для него не существует.
   Со мной в плане стандартов все в порядке: я - старый, толстый, лысый и волосатый - люблю худеньких и молоденьких. Вроде Франциско. Или того блондина, который только что мне улыбнулся, проплывая мимо.
  
   0-12 Подлетел Франциско. Возбужден даже более обычного. Совершает богатырский глоток пива.
   - Ты как, - интересуется, - в порядке?
   - Я-то в порядке, - говорю. - Спасибо, что хоть вспомнил о моем существовании. А ты - в порядке?
   - В порядке. Через минуту вернусь. Ладно?
   И исчезает. В точности, как Чеширский Кот у Льюиса Кэролла.
  
   0-16 Возвращается тот блондин. Да не один возвращается, а с тем, наверно, кого искал. Нашел и вернулся. Тот, второй, примерно его ровесник: лет двадцати или чуть старше. Брюнет с крошечной, клинышком, бородкой. Эдакий испанский идальго, Дон Кихот в молодости. Даже и не знаю, который из двоих лучше. Сели у стойки, прямо напротив моего столика, взяли пива. Блондин тот снова мне улыбнулся. Но я не обольщаюсь: в заведении, кроме меня и той скучающей неопределенного возраста личности, никого нет, а на фоне этой личности я наверняка смотрюсь вполне презентабельно.
  
   0-19 Итак, заказали они себе пива, сидят, болтают. Я достаю сигарету, закуриваю. Вива, Мехико! В отличие от соседней американской Калифорнии, погрязшей в борьбе за здоровый образ жизни, здесь в барах еще можно курить. Блондин издали глазами и жестами интересуется, нельзя ли стрельнуть у меня сигарету, слезает с высокой своей табуретки, подходит, благодарит и улыбается так, что хочется подарить ему всю пачку. Возвращается к Идальго. Болтают. Блондин берет со стойки бумажную салфетку, совершает с ней какие-то манипуляции, и я наблюдаю, как из скомканного квадрата белой бумаги возникает цветок. Полураспустившаяся роза на стебле с листиком сбоку. Я, как под гипнозом, не могу оторвать взгляда от этой рождающейся из ничего красоты. Ее автор, конечно же, замечает мой сумасшедший взгляд. Встает, подходит и протягивает розу.
   - Тебе нравится? - спрашивает.
   Я обалдел и молча киваю.
   - Тогда она твоя. А меня зовут Мишель, - и протягивает руку для пожатия.
   Благодарю. Представляюсь в ответ. Отвечаю рукопожатием. Рука его мягкая, холеная, красивые пальцы, свежий маникюр, удлиненные ногти, бесцветный лак... По части маникюра и косметики у меня богатый многолетний опыт - я поделюсь им как нибудь в другой раз. Мишель, насколько я понимаю, имя женское, а в моем визави кроме наманикюренных ногтей ничего особо женского нет. Надо полагать, исторически он - Майкл или, скорее, Мигель.
   Еще одна обжигающая улыбка - и Мишель возвращается к приятелю. Что-то ему говорит, и теперь уже тот, второй, который Идальго, улыбается мне. Я улыбаюсь в ответ. Честное слово, не знаю, который лучше...
  
   0-32 Возвращается Франциско, усталый, но довольный, плюхается за столик. Мгновенно употребляет остатки текилы и пива.
   Выясняется, что все это время он вел превентивную кампанию против вчерашнего Хорхе, выясняя у многочисленных своих знакомых, что и кому тот о нем успел наговорить, и, в свою очередь, открывая им глаза на Хорхе как малоприятную личность. Не трогая, впрочем, запретной темы проституции.
   Я, честно говоря, подустал от этих внутренних разборок. Ну, правда, оно мне надо? Класическим педагогическим приемом “переключения интереса” переключаю Франциско на двух ребят, сидящих у стойки. Гляжу, а на коленях у Идальго спит человек: та самая личность неопределенного возраста. То есть, Идальго сидит на высоком своем табурете, а личность эта обхватила его за талию, уткнулась лицом в область, которая ниже пояса и выше колен, и вроде как спит. А бедняга Идальго разводит руками, пожимает плечами и с извиняющейся - то ли за личность эту, то ли за себя - улыбкой смотрит на нас с Франциско.
   Сеньор Гарсия немедленно возвращается из своего мира в наш с ним общий мир.
   - Они тебе нравятся? - спрашивает.
   - Да.
   - Который из них?
   - Не знаю... Оба...
   - Уже познакомился?
   - Нет. Так, парой слов обменялись...
   - И все? Почему?
   - Франциско! Ну, не мучай меня! Я же говорил тебе, что абсолютно не умею “снимать”.
   Несколько слов о терминологии. Между понятиями “знакомиться” и “снимать” такая же разница, как между “эволюцией” и “революцией” Мы завтра утром возвращаемся в Штаты, нам некогда “знакомиться”. Сейчас или никогда...
   - Не заметил, какое пиво они пьют?
   - “Экс-Лагер”, - отвечаю.
  
   0-48 Следующие полчаса я провел на практическом занятии по технологии “съема”. С наступлением, отступлением, перегруппировкой сил - прямо как в академии Генерального Штаба.
   Франциско подзывает официанта и заказывает для них пару пива. Они получают пиво, издали благодарят, улыбаются. Франциско тоже улыбается, потом идет к ним, и они о чем-то очень дружелюбно болтают. Потом он возвращается ко мне: он, умница, понимает - в отличие от той нетрезвой личности - что нельзя вот так сразу, носом в гениталии соваться. Какое-то время мы с ним проводим вдвоем за пивом, но периодически посматриваем в их сторону, а они - в нашу, обмениваемся улыбками, так, чтобы ниточка связи не прерывалась. Потом в баре заканчивается музыка. Франциско берет монету и буквально тащит Мишель к музыкальному автомату, заставляя его выбрать следующую песню. Оба смеются. Обоим хорошо. Мишель выбирает нечто ритмично-мелодично-танцевальное. Потом они извлекают из-под уснувших обломков личности несчастного Идальго, по дороге все трое вытаскивают из-за столика меня, и мы вчетвером танцуем в пустом баре.
  
   1-20 Меня хватает на три танца. После чего я покупаю на всех пива и возвращаюсь за столик для реанимации.
   Наверно я все-таки немножко эстет... Это, оказывается, такое удовольствие: созерцать со стороны красоту в движении!
  
   1-25 Вытягиваю ноги поудобнее. Курю. Попиваю пиво. Созерцаю...
  
   1-33 Франциско подсаживается к столику, берет сигарету.
   - Ну что, не передумал? - спрашивает. - Будем брать?
   Заказывает еще пива - на всех - и возвращается к тем, двоим.
  
   1-36 Танцы побоку. За столиком у противоположной стены идут переговоры.
  
   1-40 Франциско пересаживается ко мне. Деловит и серьезен, как Черчилль в Тегеране.
   - Они согласны, - говорит. - По двадцать пять долларов каждому.
   - Групповуха, то есть? - интересуюсь я.
   - Хе! Сейчас узнаю.
   Уходит. Американские “профи” называют это “челночной дипломатией”.
  
   1-46 Возвращается.
   - Нет, не групповуха. По-отдельности. Они стесняются.
   М-да... Групповухи они стесняются, а сниматься за деньги, то есть проституировать, не стесняются. “О времена, о нравы!” - как сказал когда-то классик.
   - Ну что? - интересуется Франциско.
   - Что? - отвечаю. - Ничего. О-кей, то есть. Берем пива и к нам, в гостиницу. А, кстати, кто именно с кем именно?
   - Там разберемся. Только учти: я плачу половину.
   Уходит к ним.
   Ах, сеньор Гарсия... Какой парень! Ведь он и пиво им покупал, и за музыку платил, и сейчас в долю входит. А кто я ему, в сущности? Клиент, богатый старик, из которого бы денежки тянуть да тянуть...
  
   1-49 Возвращается.
   - Договорились. Пойду разбираться с пивом.
   Идет к стойке. Базарит с барменом. Возвращается.
   - Бутылки “на вынос”, оказывается, запрещено. Можно взять в банках.
   - Значит, берем в банках. Сколько стоит?
   Уходит к стойке.
   Возвращается.
   - Одиннадцать.
   Отсчитываю двенадцать.
   Уходит.
   Возвращается с большим непрозрачным пластиковым пакетом. Как мне все это напоминает мою молодость на родине с ее полуподпольной торговлей и полукриминальным “общепитом”!..
   - Я объяснил им, как найти нашу комнату, - сообщает мне Франциско. - Они сказали, что двинутся минут через пять после нас. Чтобы никто ничего не заподозрил.
   Конспирация, изволите ли видеть... Впрочем, это ведь они здесь живут, и им виднее, а я, птичка залетная, буду играть по их правилам.
  
   1-53 Встаю из-за столика. Говорю “грасиас” официантам и бармену. Машу издали тем двоим рукой - дескать, приятно было познакомиться, и не более того. И уходим. Франциско тащит пакет с пивом.
  
   1-59 Проходим к себе в комнату. В офисе гостиницы ночная смена: кельнер и охранник. Они нас, повидимому, помнят и ни о чем не спрашивают.
  
   2-01 Наводим в комнате порядок: запихиваем в сумку вчерашние носки, вытряхиваем окурки в унитаз, застилаем кровать... Ждем гостей.
  
   2-09 Робкий стук в дверь. Открываю. Ребята, не в силах сдержать распирающий их хохот, валятся на кровать. При помощи Франциско пытаюсь выяснить причину веселья. Оказывается, что те двое, в офисе, соглашались впустить наших гостей только через оказание определенной услуги оральным способом. Наши мальчики едва отбрехались и вот теперь просто заходятся от смеха.
  
   2-15 Отсмеялись. Употребили по банке пива. Перекурили. Пора и за дело.
   Мишель первым стянул с себя фуфайку. Еще при свете. Ни фига себе “девочка Мишель”! Сплошные мускулы! Картинка с выставки! Шагнул ко мне, обнял мягко...
   Кровать вполне уместила бы всех четверых. Но - уговор! Франциско с Идальго стаскивают одеяло в дальний угол на пол и гасят свет.
  
   2-40 Ребята получили честно заработанные пятьдесят долларов, оделись и собираются уходить
   Мишель на прощание сгребает меня в охапку и шепчет в ухо:
   - I love you!.. I love you!..
   У него неплохой английский, и не чувствовать разницу между “I like you” (“ты мне нравишься”) и “I love you” (“я тебя люблю”) он не может. Но он - двадцатилетний красавец! А я?.. Да и деньги он уже получил, так что мог бы и не растекаться текстом по древу... А может, он разглядел во мне нечто? То есть, не только старую похотливую образину, а человека, который может дать другому человеку счастье? Примитивное счастье ежедневного возвращения домой, в тепло, туда, где тебе рады?..
  
        -- Ушли ребята.
   Открываю себе и Франциско по банке пива и плюхаюсь в разоренную постель. В мои годы надо валокардин каплями отсчитывать, а не пиво банками хлестать.
   Франциско залпом, с “бульками” выпивает свою банку и решительно так говорит:
   - Ну, я пошел.
   - Куда это? - вопрошаю я.
   - В парк. Поищу того папасито. Я должен его найти. Я должен его спасти!
   - Франциско, - говорю, - бэби, тебя что, не дотрахали?
   - Причем тут это!? - взрывается он. - Я должен вытащить мальчика оттуда.
   - Так он же еще когда свалил!
   - А может, вернулся...
   - А бандиты? Помнишь? Даже если без меня - они-то не забыли, что ты был с “гринго”.
   - Их наверняка уже нет.
   - Значит, бандитов нет, мальчик вернулся, Христос воскрес - в твоем лице... Ну и логика у вас, сеньор Гарсия!
   - Я пошел, - отрезает он, прекращая дискуссию.
   - Франциско, ты хотя бы догадываешься, что я не усну? Сейчас три часа ночи. Дай мне крайний срок, когда ты вернешься, а если не вернешься, я буду звонить во все колокола, подниму на ноги местные власти, американское консульство и Организацию Объединенных наций.
   Улыбается, подлец. Подошел. Обнял.
   - Давай, - говорит, - так: четыре утра. Дай мне час. Пятнадцать минут туда, пятнадцать обратно, ну, и полчаса на разобраться. Идет?
   Уважаемый читатель! Если тебе когда-нибудь подвернется испаноязычный партнер, обязательно выясни сразу, из какой он страны. Южная и Центральная Америка, Карибские острова, собственно мать-Испания - все что угодно, лишь бы не мексиканец! Ибо слишком похожи они, мексы, на моего одноклассника Славку, который отдавался на милость каждой юбке, терял голову и все время искал на свою жопу приключений. И - что интересно - каждый раз находил.
  
        -- Франциско ушел.
  
        -- Лежу. Сижу. Стою.
  
   3-40 Пью пиво. Курю сигарету за сигаретой. Опъянение прошло, сменилось похмельем: уже почти утро
  
   3-50 Хожу по комнате из угла в угол. По диагонали. Ложусь. Снова встаю.
   Воображение доморощенного беллетриста рисует апокалиптическую картину: в предутренних сумерках в пустом скверике сквозь колючие кусты, истекая кровью, из последних сил ползет мой Франциско. Пытается позвать на помощь, но только хрип да тихий стон рвутся из разбитых губ. И нет никого, кто бы услышал...
  
   4-00 Все! Не могу так больше! Иду искать Франциско. Точнее, еду. Я же не Франциско и не Славка, чтобы в четыре часа утра одному гулять по Тихуане. Возьму такси и попрошу водителя медленно ездить вокруг этого проклятого скверика.
   Дежурный в офисе не спит. По-английски он ни бум-бум, однако такси - оно и в Мексике “такси”. Выводит меня на улицу, лупит кулаком по стеклу тут же припаркованного таксомотора с мирно спящим в нем водителем. Тот протирает глаза и опускает стекло: “готов к труду и обороне”.
   Проклятье! Не могу вспомнить название того парка! И, кстати, как будет “парк” по-испански?
   - Хелло! - говорю. - Туристо. Американо. Но абле эспаньол. Пардон муа. - Блин! Франциско-о-о-у-у! Я же глухонемой без тебя. Ой, на кого ты меня оставил, кормилец, отец родной!... - Шпрехен зи дойч, может быть? Хотя навряд ли...
   Это было много лет назад, в “прошлой” жизни. У Кропоткинских Ворот, или как там сейчас называется перекресток Волхонки, Пречистенки и Остоженки, рядом со мной остановился роскошный синий Вольво, из него вышла не менее роскошная блондинка и при посредстве “битте шон” стала меня о чем-то расспрашивать. Я остановил ее, объяснив, что “их нихт ферштейн” и совершенно “шпрехен нихт дойч”. Она тут же перешла на английский. Ну, с английским у меня был полный порядок, никогда ниже четверки, и я уже со второго раза понял, что ей надо на Ленинский проспект. Элементарно! Прямо по Волхонке, направо на Большой Каменный мост, мимо домов Совнаркома и кинотеатра “Ударник”, через Малый Каменный, потом направо, и дальше за станцией метро Октябрьская начинается Ленинский проспект. Слово “бридж”, то есть, “мост” я помнил: так называется карточная игра. А как будет по-английски “прямо”? “Налево” и “направо” помню, а “прямо” - хоть убей! Ну, сыграл, как мог, в театр мимики и жеста. Немочка поблагодарила - “данке шон” - и рванула свой Вольво по бульвару к Арбату, то есть в строго противоположном направлении. Ой, как мне было стыдно!..
   Вот и сейчас... До проклятого парка три минуты езды... Нет, уж чем такой позор, лучше я пешком...
   И в этот критический, можно сказать, момент из темноты, из-за горизонта вырисовывается одинокая на пустынной улице фигура. Франциско! Живой!
   Извиняюсь перед разбуженным таксистом за беспокойство. По-русски. А не все ли равно? И иду навстречу Франциско. Не зарезали, значит... Жаль! Придется мне. А какого черта он заставляет меня так нервничать!?
  
   4-18 Лежим в темноте. Курим. Молчим. Точнее, молчу я. Франциско ждет расспросов. А мне ни о чем его спрашивать не хочется. Я устал. От Франциско и его приключений. Да и чего спрашивать? И так все ясно: “папасито” он не нашел, бандитов, к счастью, тоже...
   - Ты должен меня понять! - наконец произносит он.
   - Чего ж тут непонятного? - отвечаю.
   - Но ты ведь видел его!
   - Ну, видел, “папасито” - высший класс! Так что с тобой все понятно.
   - Да я не о том! Я, может, пальцем бы его не тронул.
   - Не пальцем? - Приподнимаюсь на локте и зависаю над ним. - А чем?
   Шутку он понял. Улыбается. А потом опять серьезно:
   - Я бы его с панели вытащил. Прижал бы к себе и никуда не отпускал. Опекал бы его, одевал, кормил. Он бы у меня жил, в школу бы ходил, потом в колледж. А? Как ты думаешь?
   - Идея достойная, возражений нет, - отвечаю. - Пара замечаний. Во-первых, где бы это он с тобой жил? На лавочке в парке? И на какие “шиши” ты бы его содержал? У тебя же у самого ни гроша - кроме той сотни, что ты у меня так и не взял еще, а тратить уже начал. И второе: может, сперва у него самого поинтересоваться? А вдруг ему твой план не понравится? А вдруг у него какие-то свои собственные планы?
   - Так вот за этим как раз я и пошел искать его! Думал: встречу, разговоримся, ну, и предложу... А насчет первого - даже не знаю, что и сказать... Ты прав, конечно...
  
   4-37 Слышу легкий храп. Так и заснул мой Франциско - лежа на спине, не додумав трудную думу свою. Оно, конечно, дело молодое, однако денек у нас с ним веселенький выдался, а время-то уже к рассвету.
   Повернул его аккуратненько на бок - чтобы не очень храпел. Ну вот, пора и мне баиньки.
  
  
  
   Среда 25 августа.
  
   9-40 Просыпаемся: день отъезда. Пять часов сна... и это называется отпуск!
   Франциско идет в ванную комнату. Я встаю, нахожу сигареты, закуриваю, снова ложусь. Ощупываю голову: похмелье, конечно, имеет место быть - не без того, но в допустимых пределах. Машину вести смогу.
  
   9-44 Слышу шум воды. Окутываюсь дымом сигареты, закрываю глаза и словно вижу это божественное тело под струями воды. Неожиданно дверь из ванной открывается, в нее просовывается голый мокрый Франциско.
   - А давай вместе!
   Читатель! А ты бы отказался?
   Вода журчит, заливает глаза и уши, в душевой кабинке тесно, он кладет руки мне на плечи, обнимает за шею и ведет в медленном танце...
  
   10-10 Погрузили шмотки в багажник. Оглядываю комнату: не забыл ли чего? На столе среди пустых банок из-под пива и пластмассовых стаканчиков с плавающими в них окурками лежит роза. Та самая, что Мишель свернул для меня из салфетки. Вспоминаю Мишель, его мускулистые плечи и нежные ладони, и это “I love you!”... Торжественно несу салфеточный цветок в машину и, не найдя лучшего места - чтобы не забыть и не растоптать, - кладу под ветровое стекло. Франциско заметил, покосился выразительно, но промолчал.
   Уезжаем.
   - Ты меня высади перед границей, - говорит он, - я пешком перейду.
   - А если задержат? Без документов-то!
   - А с тобой - еще хуже: тебя подведу, расспросы начнутся...
   - Тогда так: возьми наконец эти сто долларов. Ежели что, хоть деньги при тебе будут,
   - О-кей, давай.
  
   10-17 Торможу у бровки в пятидесяти метрах от границы.
   - На той стороне, - говорит, - подожди меня у трамвайной остановки. Надеюсь, не задержат. Но если меня долго не будет, тогда езжай. Я позвоню, когда отпустят. Ладно?
   И ушел, растворился в толпе зевак и “мешочников”, втянулся вместе с ней в крутящиеся двери пограничного коридора.
  
   10-22 Очередь машин к американскому контрольному пункту. Поперек дороги - прямая выпуклость асфальтового покрытия: собственно граница. Задерживаюсь на этой выпуклости на несколько секунд дольше, чем того требует медленное движение очереди. Задние колеса и багажник еще в Мексике, передние колеса и капот уже в США. Любопытное ощущение...
  
   10-36 Подплываю наконец к будочке контроля. Адиос, Мехико! Мучос грасиас за эти два дня!
   Коренастый мужичок. Белая рубашка, короткие рукава, бляха с гербом. Берет мой паспорт и изучает его долго-долго, как будто это не паспорт, а материалы очередного пленума ЦК. Потом велит мне снять темные очки.
   А я их почему надел? После утреннего танца под душем глаза красные, как у алкаша. Нечего делать, снимаю очки.
   - Машина ваша? - спрашивает.
   - Нет, - отвечаю, - арендованная.
   - Где арендовали?
   - В Сан-Диего.
   - Когда?
   - Три дня назад.
   - Документы на машину?
   - Пожалуйста.
   Забирает бумаги и опять долго-долго изучает. Интересно, сколько у него было в школе по чтению?
   - Сколько времени пробыли в Мексике?
   - Двое суток.
   - Машина все время была при вас?
   - Нет. Стояла во дворе гостиницы.
   - Никому пользоваться ею не давали?
   - Нет.
   - От незнакомых никаких грузов не принимали?
   - Нет.
   Обходит мою Судзуки вокруг, щупает. Или, скорее, “пальпирует” - как сексуально озабоченный гинеколог в женской консультации. Завершает обход.
   - Кубинские сигары? Алкоголь? Наркотики?
   - Да, - отвечаю. - Две банки пива в сумке в багажнике.
   - Покажите.
   Вылезаю. Открываю багажник. Сумку мою он сам расстегивает. Заодно с пивом натыкается на презервативы. Но он же об этом не спрашивал! И потом, они у меня не в “товарном” количестве. Может ли это быть незаконным: ввоз в Соединенные Штаты приобретенных здесь же презервативов?
   - Закройте багажник. Возвращайтесь за руль. Сейчас медленно, вместе со мной, повернете направо и поедете вон туда, под надпись “Вторичная проверка”
   Та-ак... Похоже, Франциско придется ждать меня.
   Пограничник шагает рядом с машиной, держась правой рукой за водительскую дверь. Это, надо полагать, чтобы я не рванул газу и не скрылся в прериях Среднего Запада. Да что происходит, черт побери!?
   На “Вторичной проверке” мои бумаги и я сам вместе с моей Судзуки передаются во владение огромному лбу в аналогичной униформе. Тот задает мне несколько вопросов - типа, откуда родом? давно ли в Штатах? где живу? кем работаю? - но безо всякого интереса, а так, чтобы время убить.
   - Гражданин начальник, - говорю, - можете ли вы мне ответить, что происходит?
   - Нет, - отвечает, - не могу. Подойдет инспектор, с ней и будете разговаривать.
   И тишина...
   Он стоит рядом и с каменным лицом, без выражения смотрит вдаль. Я сижу. И потею. Причем, не из-за жары...
   Перебираю в памяти своих возможных недругов и возможные сценарии провокаций. Например: черная мексиканская ночь, некто с капроновым чулком на голове из-за угла по-пластунски ныряет под Судзуки и закрепляет под днищем магнитный контейнер с героином-кокаином... Господи, да кому я нужен!?..
   Вместо обещанной женщины-инспектора появляются две собаки. Точнее, двое людей с собаками на поводках. Меня из машины выгоняют, собак запускают - одну внутрь салона, другую в багажник. Все ясно я - наркоделец.
   - Итак, господа присяжные заседатели, пришли ли вы к единому заключению?
   - Да, ваша честь. Виновен!
   По тундре-е-е! По широка-ай доро-о-о-у-ге! Жри, собачка, мои презервативы. Они мне теперь не скоро понадобятся.
  
   11-39 Собак увели. Мне выдают бумажку - пропуск на выезд - и показывают, куда ехать. И все это молча и с тем же каменным лицом. Ни объяснений, ни извинений. Гранитный монумент, памятник американской бюрократии - самой бюрократической бюрократии на свете.
  
   11-42 Вырываюсь из “зоны” на шоссе. Солнце. Ветер. Свобода!
   Первый же выход с трассы и - вдоль трамвайных путей назад, к границе - за Франциско. Вижу его издалека, он от нетерпения на полкорпуса на проезжую часть подался, машину узнал, руками машет.
   - Почему так долго? Что случилось?
   - “Вторичная проверка”.
   - Я так и подумал. Ну, и - нашли что-нибудь?
   - А разве было “что-нибудь”? - гляжу на него с подозрением.
   - Не, ну, я так, откуда я знаю...
   - Ладно, - говорю, - звездочка ты моя путеводная, где тут у вас, в Сан-Диего хороший кофе? Умираю - кофе хочу!
   Плечами пожимает.
   - Что значит “хороший кофе”?
   - Хороший - значит, не американский и, как я теперь знаю, не мексиканский. Господи, в какую дыру занесла меня судьба!
   Единственное приличное кофейное заведение в Сан-Диего, которое я помню еще с прошлого посещения славного этого города, расположено в Верхнем Городе на Университетской авеню. Туда и едем.
  
   12-25 Еще более, чем кофе, мне хочется знать, где я буду сегодня ночевать. Поэтому за пару кварталов до того кафе останавливаюсь у гостиницы, резервирую номер и возвращаюсь к машине с ключом от комнаты. Это одна из маленьких моих слабостей: в чужом городе обеспечивать себе ночлег заранее.
   - На случай, если потеряемся, - говорю я Франциско, - ты в состоянии запомнить трехзначный номер?
   Он уже на меня не обижается: привык, наверно.
   - Семьсот семь, - говорю. - Семь-ноль-семь. Верхний этаж. Обещали из окна панораму залива. И все, теперь - кофе!
  
  
   12-43 Паркуюсь напротив кафе. На корточках, спиной к стене дома, сидит панк, очаровательный мальчик: детская округлость лица и розовощекость. Однако, панк: в такую жару - в кожаной куртке с металлическими заклепками. Стиль держит, бедолага. Сидит себе на корточках и улыбается. “Городу и миру” - как говаривали древние. Мы с Франциско проходим мимо, он интересуется, не найдется ли лишней сигареты? Не развязно, не навязчиво, а как-то естественно так, открыто, дружелюбно... Как откажешь? Естественно, находится лишняя сигарета. Благодарит. Улыбается.
   Через несколько шагов в дверях кафе останавливаемся. Точнее, я останавливаюсь, Не могу себя заставить уйти от этого мальчика.
   - Может, кофе ему предложить? - сомневаюсь я.
   - Он тебе нравится?
   - Нравится, - честно отвечаю я.
   - О-кей, - говорит Франциско.
   Он уже понял, что я - полная размазня и, следовательно, действовать нужно ему. Возвращается на несколько шагов назад и тоже присаживается на корточки. Пара слов туда. Пара слов в ответ. Теперь и мне можно подойти. Подхожу. Предлагаю кофе.
   - Спасибо, - отвечает тот, - с удовольствием.
   Встает с четверенек и идет с нами в кафе. Как все просто на самом деле! Человеку предложили чашку кофе, и он принял предложение. И это не у него проблемы, а у меня: мои комплексы растут в геометрической прогрессии к возрасту.
  
   12-52 Пьем кофе. Мы с Энтони (так парня зовут) сидим на стульях, Франциско полулежит на пристенном диванчике. Как древнеримский патриций. А может, у понятия “латинос” действительно есть глубокие исторические корни?
   Франциско повидимому решает сразу расчистить мне дорогу, расставить, так сказать, “точки”. И произносит короткую речь - в том смысле, что мы с ним не бойфренды, а просто друзья. Может, он и не патриций, но гений - бесспорно! Одной фразой дал понять нашему новому знакомому, что мы оба свободны и в то же время не чужды идее однополой любви. Браво, Франциско! Ваш ход, Энтони...
   А Энтони - он не так, чтобы рассказывает, но легко отвечает на вопросы. За несколько минут мы узнаем, что ему восемнадцать лет и что у него есть герлфренд, к которой он, собственно, и приехал: она работает где-то неподалеку. Мой опыт говорит, что наличие герлфренд еще ничего не значит: и у меня когда-то была герлфренд, а в его возрасте, утверждают ученые, характерна так называемая гиперсексуальность, то есть чем чаще, тем лучше, а с кем - это уже вторично. То есть - с женщиной ли, с мужчиной, с дыркой в заборе... А чем я хуже дырки в заборе?
  
   13-04 Вношу предложение: перекусить вместе. Мы остановились во-он в той гостинице. Покупаем пива, закуски и - к нам в номер, который с панорамой залива.
   А про себя думаю: еда, питье, треп, а затем - время “сиесты”, отчего бы не вздремнуть? Ну, и последующая постельная сцена. Не захочет участвовать, так уйдет. Никаких уговоров, естественно, вежливое прощание - и все. Такой вот нехитрый планчик.
   - Как идея? - спрашиваю.
   - Нормально, - отвечает Энтони. Спокойно так отвечает, без дикого энтузиазма, но и без тягостных раздумий. Вот! Только так и надо! Легко и просто. Это - “да”. А вот это - “нет”. Или лучше так: “спасибо, да” и “спасибо, нет”. Избавлюсь ли я когда-нибудь от хронического своего синдрома Гамлета?
   Но тут Франциско подает голос с диванчика:
   - Сперва мне в парк надо. С друзьями повидаться. Ну, и насчет Хорхе тоже...
   Эка заело его с этим Хорхе!
   - Двух часов на все разборки хватит? - спрашиваю.
   - Хватит, наверно...
   - Тогда, - говорю, - Энтони, как насчет в три часа ровно на этом самом месте, возле кафе? Как раз успеешь навестить свою герлфренд.
   - О-кей, - отвечает.
  
   13-22 В парке. На лужайке возле дороги трое ребят. Узнаю среди них того отличника-старшеклассника, чудесное существо, третьего дня вызвавшее у меня прилив эмоций.
   - Вон тот, - говорю я Франциско, - в бежевых штанах, я видел его в тот день, когда ждал тебя.
   - Это Виктор, - отвечает, - мой лучший друг. Он тоже тут “работает”.
   Вот те на! Тоже, значит, проститут. А на вид - ну, никак не скажешь: чистенький, аккуратненький, улыбка смущенная, длинные “девичьи” ресницы...
   И вот еще такой вопрос: может ли конкурент быть другом, да еще “лучшим”? А Виктор, бесспорно, конкурент сильный: глаз не отвести, до чего хорош!
  
   13-25 Франциско представляет нас друг другу и даже позволяет пару минут поговорить, хоть и видно, как не терпится ему вылить на своего “лучшего друга” богатое содержимое своего “пеликанова мешка” новостей и комментариев к ним.
   Виктор так же, как и панк Энтони, вежлив и открыт. Ему девятнадцать лет. Живет в Тихуане, “работает” в Сан-Диего. Хочет жить отдельно от родителей, а в родной Тихуане на это в его возрасте не заработать ни проституцией, ни как-нибудь иначе. Разрешения же на работу в Штатах у него нет, ну, он и занимается тем единственным, чем может заниматься. В Тихуане у него бойфренд. Знает ли о роде его занятий? О, нет, не знает, конечно. Знает только, что Виктор работает в Сан-Диего. Поэтому он здесь, в парке, почти каждый день, но не допоздна и никогда не ночует у клиента.
  
   13-32 Тут небогатый запас терпения Франциско иссякает, он прерывает нашу светскую беседу, дает мне понять, что свидание окончено, и бесцеремонно берет Виктора в оборот. Я подчиняюсь безропотно. Извлекаю из Судзуки сигареты и рукопись почти забытого за всеми этими заморочками рассказа о безнадежной любви и удаляюсь в тень.
  
   13-50 Пытаюсь сосредоточиться... Какое там!
   Созерцаю издали тусовку на лужайке и соседней парковке: кто-то подходит и подъезжает, уходит и уезжает, прямо Смольный институт в историческом Октябре! И в центре всего этого - мой Франциско. Он что - вождь? Неформальный лидер? И кто они все? Проституты? Клиенты? Друзья? Или и то, и другое, и третье одновременно?
   Вся моя привычная система оценок и выводов решительно буксует. То есть, проще говоря, я запутался и ни фига не понимаю.
  
   13-58 Белая “Королла” увозит Франциско. Прямо у меня из-под носа. А он - даже не посмотрел в мою сторону...
   Все! Довольно! “Судзуки мне, Судзуки!” Сворачиваю рукопись, ныряю в машину, рву с места.
  
   14-05 Останавливаюсь у винного магазина. Того самого, где мы с Франциско закупались три дня назад. Беру “Смирновской” и коробку пива.
  
   14-12 Захлопываю багажник, сажусь рядом на тротуар, закуриваю.
   Ну что я, в самом деле? Все же нормально! Все так, как и должно быть. Програма выполнена. Пожалуй, даже перевыполнена. Расчет произведен, и со мной - все. Человек вернулся на “рабочее место” и приступил к “работе”.
   А у меня у самого на работе - там, в далеком Сан-Франциско - разве не так же? Обслужил очередного посетителя, попрощался, пожелал вослед всего наилучшего и тут же переключился на следующего, моментально выбросив из головы предыдущего.
   Сажусь в авто. Смотрю на себя в зеркало. Зубы стиснуты... Морда красная... К черту логику! “Иду на вы!” Мелькают бешенно светофоры, перекрестки, мосты и тоннели... Нагоняю белую “Короллу”, методично прижимаю к разделительной полосе, на полном ходу выставляю в окно складной “фауст-патрон”, нажимаю на спуск и еще успеваю заметить выражение ужаса на его лице...
   ...Вернусь домой и первым делом - к психиатру.
  
   14-17 Завожу мотор и еду обратно в парк. Зачем? Не знаю. А вдруг... Отлично сознаю, что веду себя так же по-дурацки, как Франциско в Тихуане, когда безнадежно охотился за “папасито”.
  
   14-22 Та же парковка. Та же полянка. Нету Франциско!
   В гордом одиночестве сидит на травке очаровашка Виктор. “Снимается”? Клиентов ждет? А что - может, “снять” его? Недешево, небось... Или уступит по знакомству? Любопытный сюжет: “снять” проститута не потому, что хочется, а назло другому проституту...
   Виктор замечает меня, срывается навстречу:
   - Ты где был? Франциско тебя искал! Никуда не уходи. Сейчас сбегаю, позову.
   И действительно - убегает. Кто я ему, чтобы ради меня бегать? Или это он ради Франциско - “лучшего друга”?..
  
   14-26 Возвращаются - тоже бегом - трое. Впереди бежит Франциско, за ним - Виктор и еще один парень. Франциско с разбега плюхается ко мне в машину.
   - Ну, ты чего? В смысле, куда?
   - Так ты же уехал! На той, ну, на белой машине...
   - Если бы я “с концами” уехал - неужели бы я тебе не сказал? Я отъехал с тем парнем на сто метров, ну, чтобы не очень мелькать, и организовал ему свидание с Виктором. На завтра. И заработал на этом двадцатку. Здорово, правда?
   - Франциско, - говорю изумленно, - так ты, выходит, пимп?
   На местном сленге “пимп” означает “сутенер”.
   - Выходит, - отвечает. - А что плохого? Клиенту хорошо: не надо дергаться, переживать, опасаться. Виктору хорошо: заработок обеспечен. И мне хорошо: двадцатки на дороге не валяются.
   Уважаемый читатель, поверишь ли? Я и сам не верю. Еще несколько дней назад я был приличным “бюргером”. Пусть с нарушенной половой ориентацией, но это было моей страшной тайной - и все! А кто я теперь? Послезавтра мой самолет. Ежику ясно, что вернусь я в Сан-Франциско другим человеком. А каким - другим? Надо было в Лас-Вегас в отпуск ехать: проиграл бы там деньги, так хоть не душу!
   - Познакомься, мой друг Мигель, - Франциско грациозно представляет того, третьего. Чистый Версаль, мадам де-Помпадур! - А мне надо с Виктором парой слов перемолвиться. Ну, ты понимаешь, о чем...
   Это уже мое третье знакомство за сегодня. Третья личность с открытой улыбкой. Мигелю двадцать четыре года. Мать мексиканка, отец индус. Родился в Мексике. Год назад вместе с родителями переехал в Сан-Диего. Учится в колледже, работает в индийском ресторане. Потому что в мексиканской культуре он вырос и теперь, считает, пришла пора постигать культуру отцовской стороны. Вручает карточку ресторана, приглашает отужинать. Например, сегодня.
   - Ты сегодня работаешь? - интересуюсь я.
   - Да.
   - А сюда, в парк - просто так заехал?
   С безнадежной обреченностью понимаю, что отныне и навеки в каждом новом знакомом мне будет мерещиться проститут.
   - С друзьями пообщаться, - отвечает. - С Франциско вот, с Виктором, с другими ребятами. Почти каждый день примерно в это время. У меня перерыв получается между учебой и работой, а домой ехать - смысла нет.
   Про проституцию, как Виктор, например - ни слова не говорит. Да черт побери, какое тебе, старый ханжа, дело? Посмотри лучше, какая чудесная, светлая у парня улыбка!
  
        -- Перехожу из рук Мигеля в руки Франциско.
   - Когда ты подъехал, - говорит он, - мы с Мигелем ходили, разговаривали. Он мне сказал... Только ты никому не говори, ладно!? Он сказал, что сегодня утром получил результаты анализа: у него СПИД. Вот. Он должен был с кем-то поделиться, ну, и увел меня поговорить. Только ты - никому!
   Ну что пристал: кому я скажу?
   - Франциско, - говорю, - ты все свои дела сделал? Все проблемы решил? Поехали, а? Я очень устал.
   - Ты езжай, - отвечает, - Я останусь. Ребята сказали, что Хорхе обычно ближе к вечеру здесь появляется. Хочу дождаться и разобраться с ним окончательно.
   Злопамятный же вы тип, сеньор Гарсия!
   - Что значит “окончательно разобраться”? Драться, что ли, с ним будешь?
   - Буду.
   - Он же здоровенный такой - убьет тебя!
   - Это мы еще посмотрим.
   - Тогда я остаюсь. Буду сидеть вон там, в сторонке, и окажу тебе первую помощь.
   - Нет, ты езжай. Если останешься, разборки не получится. А я должен, просто обязан с ним как следует поговорить!
   - А как же Энтони, ну тот, панк? Ведь договорились, и уже время! - хожу я в козырь, целясь в неуемные францисковы гормоны.
   - Во-во! - радуется Франциско. - Езжай, бери Энтони, а я тут останусь, Хорхе подожду.
   Козырь прошел впустую. Не Франциско, а д'Артаньян какой-то: за честь свою идет к барьеру...
   - Франциско! - как можно более решительно, даже где-то с угрозой в голосе, говорю я. - А нельзя отложить Хорхе? Ну, скажем, на пару дней?
   Говорю это в надежде, что за “пару дней” эмоции улягутся и вместо альтернативы “убивать - не убивать” появятся другие, менее фатальные решения.
   - Нет, - разрушает мои надежды Франциско, - нельзя.
   - Тогда остаюсь! - зло бросаю я.
   Он кладет мне руки на плечи и долго-долго, внимательно смотрит в глаза. Так внимательно, что даже голову чуть-чуть набок склонил. Уважаемый читатель! Не помню, писал ли я раньше, что у него очень красивые глаза?
   - Уезжай, пожалуйста, - говорит он тихо. - Для меня это сейчас самое важное. Ведь это моя жизнь. Такая, какая она есть, но это моя жизнь. Я очень тебя прошу: уезжай.
   - Ладно, - отвечаю тоже тихо. - Ты победил. Номер моего сотового помнишь?
   - Помню.
   - Врешь?
   - Правда, помню, - улыбается.
   - Обещаешь позвонить? После того, как Хорхе этот убьет тебя?
   - Обещаю.
   - И еще одно: Франциско, ты мне нужен живой. Не знаю, зачем, но - нужен. Так что ты того... ну, поосторожнее... Хотя бы ради меня.
   Ныряю в авто и рву с места, не оглядываясь. Бедная моя Судзуки, она-то за что страдает?
  
   15-08 Останавливаюсь у винного магазина. Того самого, где я час назад загружал багажник водкой и пивом. Почему я опять здесь остановился?
   Выхожу. Сажусь, как и тогда, на тротуар. Закуриваю.
  
   15-10 Итак, зачем я, как заколдованный, снова приехал к этому магазину? Не потому ли, что место это стало как бы символом, некоей точкой отсчета? Именно здесь мы были с Франциско, когда только что познакомились, еще до Мексики, и я побоялся тогда оставить ключи от машины. Как же давно это было!.. А всего час тому назад я сидел на этом самом месте - да вон и окурок мой еще валяется! - злой на Франциско, на себя самого, на весь мир. Что произошло за этот час? Опять сижу вот - злой на Франциско, на себя самого, на весь мир. Но злость какая-то другая...
   А чего это я, собственно, сижу? Ехать надо! Энтони у кафе ждет уже, поди. Впрочем, может и не ждет. Это не раз со мной бывало: договариваешься с кем-то, ждешь, торчишь часами, как Пушкин на площади имени самого себя, а он, несостоявшийся “визави” который, так и не приходит. Бывало... Но сам-то я всегда приходил, если обещал! Даже на самое первое свое свидание, еще совсем мальчишкой, со взрослым человеком. Пообещал накануне - ради того только, чтобы отвязаться, потом всю ночь глаз не сомкнул и все-таки не смог обмануть, приехал.
   Нет, не поеду. Не хочу я никакого Энтони! И Виктора никакого не хочу! Даже если мне приплатят. Никого не хочу! Ничего не хочу! Хочу запереться в номере и нажраться до рвоты.
   А может, вернуться в парк, залечь где-нибудь на высотке, в кустах и подождать дуэли? Нельзя... Просил же человек о простейшем одолжении: отвалить. Тогда все - в гостиницу и - до рвоты. А Энтони, даже если он, паче чаяния, не передумал - что ж, найдет себе другого старичка-педофила. Если захочет...
   Совершенно некстати вспоминается “бородатый” анекдот. Чем педофил отличается от педагога? Тем, что не врет, когда говорит, что любит детей.
   А вот тебе, уважаемый читатель, тест на порядочность: в тот самый момент, когда твоего друга убивают, что ты посчитал бы для себя более приемлемым: напиться в одиночку или в компании постороннего юного панка? Я выбираю первый вариант. А ты?
  
   16-30 В гостинице. Выполняю намеченную программу. Насчет панорамы залива меня обманули: небоскребы загораживают.
  
   16-50 Совершаю ритуальный танец вокруг стола с рукописью на нем. Несколько раз даже ручку в руки беру. Но тут же кладу на место...
   Кажется, нашел определение своему состоянию: “эмоциональное истощение”. А что - звучит вполне научно!
   Чувствую себя, в точности как та девочка Леночка из другого, не менее “бородатого” анекдота про Вовочку. Вовочка представляет девочку Леночку родителям: “Мама, папа, познакомьтесь, это девочка Леночка, она не курит и не пьет.” - “Девочка Леночка, - интересуются мама с папой, - а почему ты не куришь и не пьешь?” - Девочка Леночка отвечает хриплым полубасом: “А я больше не могу!”
  
   17-05 Звоню в Сан-Франциско, своей любимой женщине Симе Любиной. Сима вываливает на меня кучу новостей тамошней тусовки, потом спохватывается и интересуется, как проходит мой отпуск.
   - Э-э-э... - мычу я. Как тут коротко ответишь?
   - Что, скучно? - расстраивается за меня Сима.
   - О, нет! - отвечаю, - этого я бы не сказал. Вернусь - расскажу.
   Не сомневаюсь, что именно так и будет: Симе я расскажу все. Ну, почти все... опущу описание гениталий. Хотя они-то как раз описания более всего и заслуживают.
  
   17-19 Поговорил с Симой - и как бы даже полегчало.
   Вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Спускаюсь вниз. в ресторанчик через дорогу, покупаю семь штук “халопеньос”: маленькие зеленые перчики в сухарях с плавленым сыром внутри. Такая вот “легкая закуска под пивко”.
   (Последние четыре слова - это цитата из моего приятеля Сашки. Он стишками балуется. И все его стишки - о выпивке-закуске. Почти все. Иногда пишет о бабах, причем презло и преобидно. Его жена, толстая и красивая, все это ему снисходительно прощает. Может, у Сашки проблемы с потенцией? А может, с самоидентификацией? Любопытно... Вернусь в Cан-Франциско и устрою ему допрос “по-лубянски”).
  
   17-38 Поднимаюсь в номер. Оставленный на столе телефон мигает зеленым экраном: есть сообщение. Ах, я идиот! Почему не взял телефон с собой? Набираю цифры кода...
   “Алло! Привет! Это Франциско. Вот, звоню - как ты велел. У меня все в порядке. С Хорхе разобрался. Подрались немного, потом договорились. А теперь я еду с Виктором в Тихуану: может быть, удастся разыскать того мальчика, ну, “папасито” - помнишь? Вернусь, наверно, уже завтра, так что на сегодня ты от меня свободен... Хе-хе! Отдыхай, гуляй, походи по клубам - а то со мной не очень-то походишь - без “ай-ди”. Только никого не снимай на ночь! Ладно? Ну, пожалуйста... А за меня не беспокойся. До завтра.”
   Та-ак... Живой, значит...
   Присядем, перекурим, послушаем еще раз...
   “Алло! Привет! Это Франциско...”
   Итак, сегодня утром перед ним стояли две наиважнейшие задачи: разобраться с Хорхе и разыскать “папасито”. Первая задача, вроде, решена, и - судя по голосу - без особых потерь, и он немедленно приступает к решению второй. Завидная целеустремленность!
   Теперь дальше: где, в какой инструкции, в каком своде правил или кодексе чести говорится, что... э-э-э... представитель сферы обслуживания может запрещать клиенту - причем бывшему! - пользоваться услугами другого представителя этой же сферы?
   Ладно, хватит ерничать! Совсем свихнулся на этой проституции! Кто тебе еще нужен, когда у тебя есть Франциско? И ни по каким “злачным местам” ты сегодня не пойдешь. Потому что не хочешь. Потому что у тебя есть Франциско. Он уехал по своим делам, завтра вернется... Если, конечно, на границе не задержат: он ведь так и шляется - без документов!
   Неожиданно начинаю понимать причину моего утреннего пограничного приключения, все эти каменные лица и “наркотических” собак, Ведь там же камеры установлены, номера машин фиксируют, а я накануне туда-сюда через границу мотался, ну, и засветился в их компьютере... Грустно то, что я, сволочь эдакая, на Франциско в какой-то момент подумал, что, мол, он потому пошел один пешком через границу, что подложил мне что-то криминальное для провоза. Насколько же этот парень чище меня!..
   ...А “халопеньос” мои почти совсем остыли...
  
   18-55 Открываю глаза: сигарета выпала из пальцев. Работают, значит, еще какие-то инстинкты - самосохранения, например.
   Приканчиваю недопитую бутылку пива, выключаю поющий в пустоту телевизор, раздеваюсь и - баиньки.
  
   23-42 Просыпаюсь. Пытаюсь нашарить Франциско - не удается. Надо же, за три ночи всего умудрился привыкнуть к тому, что он рядом. Голова чугунная и гудит, как Царь-колокол, только что упавший с колокольни Ивана Великого. Надо подлечиться.
  
   23-44 Подлечиваюсь, не зажигая света: в комнате светло от фар проезжающих авто и уличных фонарей, достаточно для того, чтобы не пронести “лекарство” мимо рта. Потом закуриваю. Потом подлечиваюсь еще раз.
   Подумалось о Мигеле, полуиндусе-полумексе. Парень, небось, рвался в Штаты: учиться, работать, наконец, просто жить открыто, свободно, не так, как в затхлой мещанской мексиканской глубинке, где слово “гей” до сих пор звучит как оскорбление. Ну, вот и дорвался: подхватил смертельный вирус. Где? Как? От кого? Неужели не предохранялся? И как он теперь будет существовать - зная, что в нем живет смерть?
   И тут в гудящем моем “Царь-колоколе” рисуется финальная сцена того самого, в муках рождаемого рассказа. Или повести - как получится. Я просто увидел ее, эту финальную сцену. Там такая же темная комната, и герой пьян, как, ну, как я сейчас. Врубаю лампочку над столом, наливаю водки, открываю бутылку пива, беру сигарету и - вперед!
   Интересно, разберу ли наутро свои каракули?
  
   3-45 Засыпаю мордой на рукописи. Похоже, становлюсь настоящим писателем!
   Все! С героем покончено. Утром буду читать все то, что только что написал. Если смогу прочесть. И если вообще буду в состоянии читать...
  
  
  
   Четверг 26 августа.
  
   10-50 Робкий стук в дверь. Просыпаюсь, натягиваю джинсы, открываю: горничная. А я-то подумал...
   - Ой, - говорит, - извините, я не знала, что вы спите.
   Смотрю на часы: самое время горничных. А я, дурак, забыл вывесить наружу табличку “не беспокоить”.
   - Ничего, ничего, - отвечаю, - я через полчаса ухожу.
   Стягиваю джинсы и - под душ.
  
   11-18 Иду за кофе. Меньше всего на свете хочу встретиться с панком Энтони. Что я ему скажу?
  
   11-39 Не встретился. Взял кофе ”на вынос”. Вернулся в гостиницу. Снова вылез из штанов: жарко! Вытягиваю ноги, разваливаюсь в кресле, закуриваю. Отличный кофе, однако немного “Смирновской” к нему не помешает. Знаю, что принято кофе с коньяком, но не люблю я коньяк, он клопами пахнет. А кофе с водкой - мое изобретение. Незапатентованное. Пользуйся, читатель!
  
   12-05 Пытаюсь читать написанное накануне. Герой-то, в общем, довольно симпатичный, что же я с ним так жестоко обошелся? Налью-ка еще водочки: за него, болезного.
  
   13-13 Спускаюсь вниз и через дорогу - за гамбургером. Пиво в холодильнике еще есть.
  
   14-30 Пишу, читаю, правлю. Выпиваю и закусываю. Похоже на то, что хоть один этот, последний день отпуска проведу нормально. Без приключений. То есть, без Франциско.
  
   15-50 ”Ну вот: поели, теперь можно и поспать.” - как говорила Жаба в старинном мультике про Дюймовочку. Не без удовольствия следую жабьему совету: ложусь спать.
  
   17-03 Резкий телефонный звонок, не сотового, а того, что в номере. Звонят из вестибюля гостиницы:
   - К вам мистер... э-э-э... Гарсия. Пропустить?
   Чувствую, что соскучился до неприличия.
   Заходит. Одет во все то же, в чем я вчера оставил его в парке. Значит, домой, скорее всего, не заходил. А есть ли у него вообще этот пресловутый дом?
   - Ну что, - говорит, - поехали?
   - Куда это? - интересуюсь. Вот это да: с места да в карьер! Что я ему, в конце концов - извозчик?
   - Надо, понимаешь, позарез надо! Вот смотри...
   Смотрю. Заодно просыпаюсь. Изучаю протянутый мне розовый официальный бланк. “Полицейское управление Сан-Диего. Андрес Диаз. Гражданин Мексики. Дата рождения. Дата ареста. Дата слушания в суде. Дата депортации в Мексику.”
   - Ну, и что все это означает?
   - Андрес мой друг, - говорит Франциско. - Он тоже ”работает” в парке. Отличный парень. А на днях его взяли. С поличным. На подсадке. То есть, клиент оказался переодетым полицейским. Ну, арестовали и потом выслали из страны. Теперь он в Тихуане, на улице ночует, у него там никого и ничего, а тут, в Cан-Диего, он комнату снимал, и там все его вещи остались. Поедем по этому вот адресу, заберем. - и протягивает мне бумажку с адресом.
   Прикидываю по карте города: да, без меня, то есть без машины, Франциско туда, пожалуй, не добраться.
   - Ну, заберем - и что потом? - спрашиваю.
   - Отвезу их ему в Тихуану.
   - Послушай, - говорю. - Только не возмущайся сразу, а просто объясни мне, старому и глупому, то, чего я не понимаю. Андреса - или как его там - арестовали и выслали в Тихуану. Так? Восемнадцатилетнего - согласно этой вот бумаге - и, может быть, даже хорошенького. Твоего конкурента по парку, так? То есть, одним конкурентом меньше. Так? Чего же ты дергаешься?
   - Андрес мой друг, - отвечает.
   Ну, что возьмешь с человека, который не изучал ни Рикардо, ни Маркса?
   - Вопросов больше нет, - говорю. - Поехали.
  
   18-00 Чула Виста, пригород Сан-Диего. Поскольку Франциско не вмешивается, находим нужный адрес довольно быстро. Паркуюсь. Он уходит внутрь дома. Интересно, на каком основании потребует он у хозяев шмотки юного Андреса? Предъявит им полицейскую справку о проституции?
  
   18-23 Выходит, сгибаясь под тяжестью сумки. Какие все-таки американцы доверчивые! Чем, любопытно, он их уболтал?
   Плюхается ко мне в авто.
   - О-кей! - говорит. - Давай теперь в приют, проверить, не пришло ли ”ай-ди”. А потом в парк.
   “Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой...” Это из Hовикова. А вот еще: “Какой таксист умирает во мне!” Это уже Нерон. Черт побери, а ведь мне как бы даже нравится быть при нем шофером...
  
   18-45 Центр города, точнее, его нищее “подбрюшье”. Паркуемся возле приюта Армии Спасения.
   - Запри двери изнутри и не выходи, - советует Франциско, - тут не самый спокойный район. А я - быстро.
   Уходит. Bылезаю из машины - вопреки совету - и закуриваю. Темнеет. В неверном свете фонарей вдоль стен домов перемещаются темные личности. Темные - в буквальном, расовом смысле слова. Хотя уже и белого не разглядеть. Прав был Франциско! Гашу окурок, сажусь в авто и запираюсь изнутри. Включаю радио: новости. В Pуанде наводнение. В Бангладеш землетрясение. Или наоборот... Переключаюсь на музыку: Битлз! Любимые мои ”Серебряные колокольчики”.
  
        -- Возвращается Франциско.
   - Ну?
   - Нету ничего... - он расстроен. - Поехали в парк.
   - Как прикажете.
   Завожу мотор.
   - Сегодня ночуешь у меня?
   - Да. Если можно.
   - Можно. А можно я тебя фотографировать буду? А то взял камеру и совсем забыл о ней. У тебя красивое тело. Если бы ты был фараоном, я бы из тебя мумию сделал и с собой в Сан-Франциско увез. А поскольку ты не фараон и вообще - на удивление - живой еще, то придется ограничиться фото.
   - В смысле - без одежды фотографировать будешь, что ли?
   - Ну.
   - Но ты же не будешь голого меня всем и каждому показывать, правда?
   - Обещаю. И вообще, постараюсь обойтись без порно.
   - Тогда о-кей.
  
   19-10 Парк пуст. Как и в тот вечер, когда я его впервые встретил. Зачем мы здесь? Кого он ищет?
   Франциско вышел из авто, отошел на несколько шагов и лоб в лоб столкнулся с двумя конными полицейскими. Откуда это они так внезапно появились на своих лошадях?
   Четкие силуэты в сумерках: лошадь и человек слева, лошадь и человек справа, а между ними мой худенький Франциско. Чего им от него надо? Ой, да его же вяжут прямо на “рабочем месте”! А я вот он: клиент. Живая улика. Ну, полуживая... Никак не могу вспомнить, сколько полагается клиентам проститутов... Фары выключены, но на всякий случай сползаю с сидения на пол. Во влип!
  
   19-17 Стук в дверцу. Поднимаю глаза: полиция? Нет. Франциско. Открываю. Садится. Запускаю мотор. Трогаюсь. Прочь отсюда!
   - У них, - говорит, - против меня ничего нет. Угрожали, конечно, но я их не боюсь. Спрашивали о ребятах. Фиг я им что скажу!
   - То есть, они знают, что ты проституцией занимаешься?
   - Они все знают... - В голосе его обреченность - Но не через меня! Я не стукач!
   - Это хорошо, - говорю. - Хотя не совсем по-американски, скорее, по-русски, и я тебя за это уважаю. Однако не боишься ли ты, что раз они про тебя знают, то в один прекрасный день - или вечер - поступят с тобой так же, как поступили с этим, с Андресом? То есть, спровоцируют и возьмут с поличным, а?
   Франциско молчит. Я продолжаю мысль:
   - А поскольку ты американский гражданин, тебя не депортируют, как его, а просто-напросто - в тюрьму.
   Молчит Франциско. А я вспоминаю, как он тогда, в наш с ним первый раз, обрадовался, услышав мой акцент, и все же продолжал допытываться, уверен ли я, что я не полицейский? Мне это тогда показалось забавным. Но значит, то, о чем я сейчас говорю, для него не ново, он и прежде думал об этом, допускал подобный ход развития сюжета. Так сказать, сценария своей жизни...
   - Франциско, скажи, а почему тогда, в первый раз, ты поверил, что я не провокатор? Разве не бывает полицейских с акцентом?
   - Судзуки.
   - Что - Судзуки?
   - Я ни разу не встречал полицейских, даже перодетых, в импортном автомобиле.
   Ау, историки! Продается сюжет для методического пособия по теории закономерностей и случайностей. Если бы в прокатной конторе мне выдали что-нибудь отечественное, например, Форд или Шевроле, то ты, уважаемый читатель, в данный текущий момент проводил бы время за чтением чего-нибудь другого.
   Но каков сеньор Гарсия! Готовый профессиональный разведчик!
   “Каждый выбирает по себе - женщину, религию, дорогу... Дьяволу служить или пророку - каждый выбирает по себе!”
   Альпинист рано или поздно срывается со скалы. Алкоголик загибается от цирроза печени. Проститутка гниет в тюрьме... А почему, собственно, проституция - это преступление?
   То же самое с наркотиками. Суди сам, уважаемый читатель. Ты идешь в магазин, совершенно спокойно совершаешь операцию “деньги - товар” (К.Маркс, “Капитал”, том Первый) и потом напиваешься до “белой горячки”. И все на законном основании. Но если ты вместо водки, однако с той же целью - отключиться от мира сего, - приобретаешь “порошок” или “травку”, то и ты, и продавец - оба вы преступники. Помнишь, у того же классика: производство, распределение, обмен и потребление суть экономическая основа функционирования нашей с тобой сомнительной цивилизации? Так за что же в тюрьму-то? В Pоссии, наконец, одумались и, спустя шестьдесят лет, отменили статью, карающую за “мужеложство”. Очевидная всему миру дикость была, а поди ж ты - и я сам столько лет в преступниках благодаря ей ходил. А проституция есть оказание платной услуги при добровольном обоюдном согласии сторон. (Во сказал!) Так чем эта услуга хуже любой другой платной услуги: от уборки чужих квартир до репетиторства с малолетними балбесами? А как быть, когда один у другого на содержании находится? Сплошь и рядом такое. И у “голубых”, и у “натуралов”. Что за тонкая невидимая грань такая?.. Вот чмокает она его в затылок и тут же требует пару сотен на карманные расходы. И он дает. Ура! Караул! Проституция! Всех - в тюрьму! Мишель и тот второй, Идальго, “снялись” в баре, и ни одному из нас в голову не пришло, что мы совершаем уголовно наказуемое деяние, и даже мысли о полиции не появилось. А Франциско, Виктор, Андрес тут, в парке, в благословенном, знаменитом и прекрасном Балбоа-парке каждый день ходят по лезвию ножа: они, изволите ли, видеть преступники. Ату их!
   Эх, будь мне столько лет, сколько Франциско, пошел бы я учиться на адвоката и потом защищал бы в судах таких, как он, от атавизмов замшелого пуританского закона. А еще - возглавил бы движение за легализацию всего нелегального.
  
        -- В гараже гостиницы.
   - Есть настроение пойти сегодня вечером куда-нибудь? - спрашиваю.
   - Честно? Нет... Устал, прошлую ночь почти не спал. Ты иди, если хочешь. А я бы - под душ, перекусить чего-нибудь и спать. Ты не обидишься?
   - Не обижусь. И тоже никуда не пойду. Завтра рано вставать. Пиво у меня в номере еще есть... Как насчет гамбургера с картошкой?
   - Вполне!
   - Кстати, про прошлую ночь ты мне не рассказал.
   - Расскажу обязательно.
  
   20-01 Все тот же ресторанчик через дорогу. Заказываем ужин ”на вынос”. Пока наш заказ выполняется, Франциско подсаживается за столик к одиноко жующему белобрысому парню.
   Подзывает меня.
   - Познакомься, это Кевин.
   Парня, пожалуй, красавцем не назовешь, а впрочем, молодость красива сама по себе. Размаху же круга знакомств Франциско - и в Тихуане, и здесь, в Сан-Диего - можно только позавидовать.
   Неторопливо жуя, Кевин рассказывает, что сегодня его последний вечер в Сан-Диего. Пару недель назад он познакомился с человеком из Сан-Франциско. Точнее, откуда-то из Силиконовой долины, Человек тот в Сан-Диего был в командировке. И теперь вот зовет его, Кевина, к себе. Так что отсюда, из ресторана, он, Кевин, отправляется в свою любимую дискотеку - прощаться с друзьями, а в шесть утра у него самолет.
   Франциско любопытствует:
   - А не страшно вот так: все бросить и уехать к малознакомому парню?
   - Есть немного, - отвечает тот. - Я еще никогда не жил с мужчиной.
   - Я тоже, - говорит Франциско.
   Врет! А что он делает со мной все эти дни, если не живет?
   - С другой стороны, - размышляет Кевин, - насчет “все бросить”... Бросать-то особо нечего. Вот и решил попробовать, как оно получится...
   ”Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей.” Помнишь, читатель? Юный белобрысый пролетарий Кевин совершает сам с собой свою маленькую пролетарскую революцию.
  
   20-17 Наш заказ готов. Желаем Кевину удачи. Нет, ну, не светится счастьем личность революционера... Чего тут все-таки больше: стремления к новому или желания порвать со старым?
  
   20-20 Переходим дорогу - назад к гостинице.
   - А Кевин, он что, - спрашиваю, - тоже ”работает”?
   - Тоже.
  
   20-26 Франциско лезет под душ. Вооружаюсь фотоаппаратом и иду в ванную комнату.
   - Ты чего? - морщится он: вода заливает ему лицо.
   - Не обращай внимания, - говорю, - и делай свое дело. Обещаю снимать только выше пояса.
   - Ладно, - смеется, - валяй!
  
   20-50 Голый Франциско сидит по-турецки на кровати, смотрит новости по телевизору - на испанском, трансляция из Майами - и уминает жареную картошку из пакетика. Я перемещаюсь в поисках ракурса, чтобы он весь был виден, но чтобы изгиб колена заслонял интимную область. Долго-долго прицеливаюсь в объектив. Франциско не двигается и продолжает смотреть в телевизор: позирует. Ау, рембрандты! Вот с кого Красоту писать надо!
  
   21-25 Душная ночь. Распахнутое окно не дает ничего, кроме отдаленного шума большого города. Франциско - лицом вниз - распластался на кровати. Спит. Сопит в подушку. Смуглое тело на белых простынях: шея, плечи, излучина спины... Фантастика!
   Снова беру фотоаппарат. Колеблюсь какое-то время, но потом твердо решаю держать данное слово и прикрываю уголком простыни то, что как раз больше всего и заслуживает быть запечатленным для истории. Оцениваю издали: пожалуй, так еще эротичней. Фотографирую, меняю угол и опять фотографирую. Он не реагирует, не просыпается, а сладко так посапывает.
   Поработал для истории - и хватит. Выключаю верхний свет, оставляю включенной лампочку на столе. Наливаю водки, открываю бутылку пива. Достаю сигарету. И сажусь дочитывать написанное вчера.
  
   22-56 Перед тем, как окончательно погасить свет, долго смотрю на постель. И рождается идея: Франциско как герой повести. Или даже романа - как получится. Будет он у меня эдаким романтическим рыцарем, одиноко противостоящим современному обществу, далекому и от романтики, и от рыцарства. А что? Ведь он, пожалуй, такой и есть - несмотря на беспорядочные половые связи и сомнительный род занятий.
  
  
  
   Пятница 27 августа.
  
        -- Подъем. Душ. Вниз за кофе.
  
   7-45 Потягиваю кофе и глаз не могу оторвать от спящего Франциско. Но самолет ведь ждать не будет! Значит, сейчас я его разбужу и выгоню. И все... Все? Да, все!
   Как он будет здесь без меня? А со мной? Что я могу ему дать? А что он мне может дать? Ему только двадцать три, он еще не нагулялся, ему нужна свобода, нужны приключения. Ведь и я для него - очередное приключение - не более того. Экзотический русский из далекого Сан-Франциско. А он для меня? Тоже ведь короткое приключение...
   Все! Пора будить его.
  
   8-28 Сумка уложена. Мишелева роза - ради сохранности - помещена в нагрудный карман, с ней я смотрюсь, как деревенский жених.
  
   8-35 В вестибюле гостиницы сдаем ключи от номера и спускаемся в гараж.
   Куда везти Франциско? Надо полагать, он захочет, чтобы я отвез его домой, туда, где он снимает комнату. И надо полагать, что при его доходах это должно быть где-нибудь у черта на рогах. А мне надо успеть сдать авто и к половине десятого добраться до аэропорта. Каким же местом я думал? Почему не спросил его вчера?
   - Где тебя высадить, Франциско?
   - Я с тобой в аэропорт. Провожу на самолет, а потом поеду в Тихуану - искать Андреса.
   Никак я не соображу, зачем ему тащиться со мной в аэропорт: это ж очевидная потеря времени!
   Что же, сеньор Гарсия, как скажете...
  
   8-51 Сдаем многострадальную Судзуки ее законному владельцу: конторе по прокату. Принимающий осматривает ее, но как-то небрежно, поверхностно, совсем не так, как мексиканские солдаты и американские пограничники.
  
   9-07 В микроавтобусе по дороге в аэропорт мы одни. Кладу руку ему на колено - ладонью вверх. Он вкладывает свою ладонь в мою. Не помню, писал ли, что у него красивые “музыкальные” пальцы? Вот так и едем, не глядя друг на друга, взявшись за руки.
  
   9-29 Прошел регистрацию. Объявили задержку рейса: в Сан-Франциско, как обычно, закрыта одна из двух посадочных полос. Есть время для чашки кофе.
   - Ты обещал рассказать мне про прошлую ночь в Тихуане, - напоминаю я.
   - Пожалуйста. Хотя рассказывать особо нечего. Виктор сразу отправился по своим делам: не то к родителям, не то к бойфренду. А я - догадываешься куда?
   - В парк Гуэрреро?
   - А куда же еще! Мальчика того искал. Часа четыре, наверно, проторчал в этом парке... Но я все равно найду его. Вот увидишь!
   - Конечно, найдешь. Ну, продолжай.
   - Ну, дальше, когда понял что ждать уже нечего, пошел в наш с тобой “Эль-Ранчеро”. Встретил там Хозе. Помнишь, я тебе о нем рассказывал?
   - Этот тот, от которого бойфренд бракосочетаться пытался и которому мама сиськи отрезала?
   - Ага, он самый. Настроение у меня паршивое было: из-за “ай-ди”, из-за Хорхе проклятого, из-за “папасито” этого... как бы все вместе. Ну, и напился страшно: много текилы и много пива. По твоему рецепту, между прочим.
   - А я-то тут причем? По моему рецепту как раз наоборот: немного текилы и немного пива, при этом большая экономия, потому что в итоге нужный эффект достигается при минимальных затратах. И не мой это, кстати, рецепт, а русского народа: водка с пивом, “ерш” называется. “Рыба” то есть.
   - Причем тут рыба?
   - А я не знаю, как будет ”ерш” по-английски! Тем более, по-испански. Но с вами, мексиканцами, приходится идти на жертвы и, приспосабливаясь к местным условиям, заменять водку текилой.
   - Ты что, думаешь, в Мексике водки нет?
   - Надеюсь, что есть. А ты заметил, кстати, что по пересечении границы я снова на “Смирновскую” перешел?
   - Но ты же не в России! Почему не на виски?
   - Да? А ты знаешь, какая после виски наутро голова?
   - Нет, не знаю. Надо попробовать.
   - Попробуй, попробуй, раблезианец ты гуттаперчивый.
   - Чего? Кто я? Кем ты меня обозвал?
   - Спокойно! - Выставляю вперед ладонь - Спокойно! Никем я тебя не обозвал. Гуттаперчивый раблезианец - это тот, который посредством клизмы освобождает место для следующей порции нового и неизведанного... Продолжай про Тихуану.
   Долго и пристально смотрит он на меня. И молчит. Не издеваюсь ли? Да нет же! Нисколечко! Просто я иначе разговаривать не умею. Вот вырос бы он на подъездных путях Савеловского вокзала, как я... А то ведь на полдороге между Мексикой и Штатами много чему не научишься.
   - Ладно, - говорит наконец, - продолжаю. Хотя дальше помню смутно. Потому что напился. И пошел в туалет - блевать. Там меня попытались ограбить - в точности, как я тебе рассказывал, помнишь? Прижали к унитазу, я блюю, а они по карманам шарят. Картинка! Тут Хозе появился, вступился за меня, они на него перекинулись, ну, а я-то что, пока не доблюю, какой от меня прок? Отлупили они его здорово и - смылись. Выползли мы из туалета кое-как. Я его держу, он меня. Официанты увидели, подхватили, сволокли нас вниз и в такси. Хорошо, что у меня деньги оставались. Которые ты мне дал. Эх, зря ты мне их дал! Может, не напился бы до такой степени, если бы денег не было...
   - Ну, откуда ж я мог знать? - развожу руками.
   - Так вот, Хозе до такси почти что на руках несли. Ну, повез я его домой. А потом... Честно? К тебе в Сан-Диего собирался. А Хозе говорит, мол, ну, куда в таком состоянии через границу? Я и остался у него до утра.
  
        -- По трансляции объявляют посадку на мой рейс.
  
   10-19 У самой двери, ведущей к самолету, мешая всем проходящим, парень и девушка целуются взасос: прощаются. Я протягиваю Франциско руку. Я не могу его поцеловать.
   - Езжай, - говорю, - в свою Тихуану. И, пожалуйста, поосторожнее...
   - Я подожду, пока самолет взлетит, - отвечает. - Отсюда, из окна должно быть видно, как взлетают. И потом поеду.
   И поправляет на плече сумку со шмотками Андреса.
  
   10-48 Самолет разбегается, отрывается от покрытия и взмывает над заливом. Я наконец получаю ту самую панораму военно-морского флота и крошечных белых яхт, с которой меня надули в гостинице.
   Конец отпуску. Конец сумасшедшему приключению по имени Франциско Гарсия.
   Любопытно, он ушел уже? Или все еще стоит и смотрит?
  
  
  
   По возвращении домой, всю следующую неделю я только тем и занимался, что, отложив недовычитанную рукопись о безнадежной любви, набрасывал черновик того, что ты, уважаемый читатель, только что прочел. Сверялся с путеводителями, справочниками, картами, даже с глобусом: не перепутал ли полушария? У окна на полу возле забытого телевизора росла гора нераспечатанных конвертов с неоплаченными счетами. С работы - домой, а там банка консервов и - к столу. И допоздна. До тех пор, пока не засыпал мордой на рукописи. Это уже стало привычным: засыпать мордой на рукописи. Потом до неприличия скоро - будильник. Душ, кофе и - за руль. Борьба за место под светофором. Потом - работа. Работал на “автопилоте”. Ноющие клиенты стали мне еще более безразличны, чем прежде, а сумасшедшее начальство - тут я, сохраняя по возможности вежливость, растерял остатки уважения. Потом - домой, к столу, к стопке чистой бумаги. Мои изношенные извилины, обычно несговорчивые, не позволяющие себя напрягать, всю эту счастливую неделю с трудом, кое-как, но все же выдавали “на гора”. И так до пятницы, когда неожиданно и одновременно в доме закончилось все: сигареты, водка, шампунь, кофе, пиво и даже туалетная бумага. Пришлось по дороге с работы заехать в супермаркет. Мой сотовый телефон зазвонил в самый неподходящий момент. Я как раз выгрузил покупки из тележки на транспортер, и кассир вопрошал меня, как я предпочитаю платить: наличными, чеком или кредитной картой, а также насчет упаковки - в пластиковые мешки или бумажные пакеты? Номер звонившего на экране не высветился: значит, это не кто-то из “родных и близких”, ибо их номера занесены в телефонову память и при звонке высвечиваются.
   Звонил Франциско. Надо же, юный склеротик помнил номер телефона!
   Слышно было плохо, голос его то пропадал, то появлялся опять. Сказал, что у него ко мне дело. Или, скорее, вопрос. Звонит он с телефона-автомата, опустил все монеты, какие при нем были, и не знает, на сколько их хватит, так что в любой момент связь может прерваться.
   Я весь - внимание.
   Связь прерывается: короткие гудки... Эх, черт, я бы сам перезвонил но - куда?
   Что ж, не судьба, значит...
   Приехал домой. Разгрузил багажник, распихал содержимое по полкам и шкафам. Хлопнул водки. Ах, как идет первая рюмка на пустой желудок! Как медленно падает она вниз, ласково обжигая по пути пищевод! Я всегда замираю, затаив дыхание, и ловлю это неповторимое ощущение. Неповторимое - потому, что вторая и последующие порции ничего подобного в душе моей и теле моем уже не рождают. Первая рюмка на пустой желудок сродни оргазму... нет, пожалуй, лучше. Хотя бы потому, что партнеры разные бывают, ну, там, получше, похуже, а рюмка водки - не подведет. И еще потому, что вместо бесперспективного “я кончил!” рождается многообещающее “я начал!”
   “Всего сто грамм - и на душе тепло. Еще сто грамм - и станет веселее. Бухло - оно и в Африке бухло, но наше африканского бухлее!”
   Эта бессмертная строфа вышла из-под пера доброго моего друга, талантливого поэта и вообще чудесного парня. У него один-единственный недостаток: он не пьет.
   Итак, я “принял” по первой. Дождался восстановления дыхания и сердцебиения. Поставил варить пельмени. Пока они варились, пропустил по второй и по третьей. Выловил пельмени в тарелку, плюхнул пару ложек сметаны: я вообще сторонник кошерной пищи, а что может быть кошернее пельменей со сметаной? Пропустил четвертую. Хлебнул пива от души... Звонок.
   Франциско!
   - Привет, - говорит. - Это опять я. Как поживаешь?
   - Я, - говорю, - нормально. Ты-то как?
   - Нормально. Тут, правда, такая история... ну, не знаю даже, как сказать... ну, короче, ладно: я got busted by the police.
   - В смысле? Что произошло?
   “Police” - это полиция Читатель, ты и без перевода догадался. А вот “got busted” я не могу перевести. Ну, сообразишь по смыслу.
   - Ничего не произошло, - отвечает. - Got busted - и все. Короче, мне надо сваливать отсюда. И я подумал вот...
   - Конечно! Какие вопросы? Приезжай!
   Только сейчас осознал, как я по нему соскучился.
   - Спасибо. Я почему-то знал, что ты не откажешь. Но тут еще такое дело... э-э-э... ну, это... денег - ни цента. Билет на автобус до Сан-Франциско, я узнавал, стоит тридцать пять долларов. Еще неделю назад благодаря тебе я был богачом, а теперь вот... Если бы ты мог мне одолжить и выслать чек... Извини, я знаю, что не имею права этого делать...
   Он замолчал. Пауза. Рыцарь Печального Образа Сеньор Франциско Гарсия, изволите ли видеть!
   - Прекрати извиняться! - ору я. - Куда выслать?
   Снова пауза.
   - Ну? Адрес давай!
   - Не знаю, куда... - совершенно потерянным тоном говорит он. - С квартиры той меня поперли, все вещи мои на помойку выбросили, а когда я возмущаться стал, полицию вызвали. Так что с адресом у меня проблема...
   Значится та-ак!.. Он “got busted” в парке и появляться там не может. Следовательно, кислород - в смысле возможного заработка - перекрыт. Другие потенциально возможные точки не известны и не прикормлены, на их разработку требуется время. Которого у него нет. Поскольку, по его собственным словам, денег - ни цента. Да и попавшись на крючок полиции в одном месте, он будет “под колпаком” в любом другом. Из дому его поперли при помощи той же полиции. Ни денег, ни вещей. И он, как Робинзон Крузо, один на необитаемом своем острове посреди большого города... Интересно, где и как он раздобыл деньги на повторный звонок? Чек дойдет по почте не раньше понедельника. Если есть адрес, куда высылать...
   - Франциско! - продолжаю орать в трубку. - Ты еще здесь?
   - Здесь.
   - До завтра до вечера продержишься как-нибудь?
   - Ну?..
   - Что - ну? Не могу я прямо сейчас выехать: выпил потому что! Завтра утром выеду и к вечеру буду в Сан-Диего. Давай так договоримся: часов... э-э... в восемь. В том самом кафе на Университетской. Идет?
   Снова пауза. Молчит, сволочь! Если мы и вправду похожи на мексов, то нелегко было гестаповцам с комсомольцами.
   - Знаешь, что? - произносит он наконец, причем так медленно, как будто у него неограниченный кредит с телефонной компанией. - Я вот всю эту неделю думал. О тебе. И если честно, так и не решил, люблю я тебя или...
   - Знаешь, что? - прерываю я его. - У тебя будет время подумать. И сегодня, и завтра. И потом: до Сан-Франциско часов девять ехать, думай себе на здоровье. Значит, договорились: завтра в восемь вечера в кафе?
   Еще одна пауза. Да что с ним сегодня!?
   - Спасибо. Спокойной ночи. До завтра.
   И - короткие гудки. Мне показалось - или он действительно шмыгал носом?
  
  
   На следующий день был путь длиной почти в тысячу километров. Были сады в пустыне вдоль “пятерки”. Были заторы в окрестностях Лос-Анджелеса. И был Франциско, ждавший у дверей кафе, ибо он не мог позволить себе войти внутрь, ничего не купив, а денег у него не было даже на чашку кофе. Он склонил голову на бок - как обычно - и посмотрел мне в глаза печальными своими глазами. Ради одного этого взгляда стоило ехать на другой конец Калифорнии!
   Потом был длинный вечер. Я содрал с него все, до последней нитки, и понес на первый этаж гостиницы - стирать. У него не было ничего, кроме того, что на нем, и кто знает, сколько дней он не переодевался? Пока шмотки его стирались и сушились, мы трепались в номере: я сидел на стуле у стола с пивом и пепельницей, он - после душа - “по-турецки”, голышом на кровати жевал жареную картошку из пакетика - как тогда.
   Он говорил, что не знает, что такое любовь. Были ребята и девчонки, которые ему нравились, но ведь любовь - это нечто другое... А что именно, он не знает. Если он уедет со мной и будет жить со мной, не любя - то разве это честно по отношению ко мне?
   В начале двенадцатого я принес его шмотки, вкусно пахнувшие прачечной, и он тут же облачился в них.
   - Уходишь?
   - А разве ты не передумал насчет забирать меня с собой?
   - Нет, не передумал. А ты? Передумал ехать?
   - Но ведь я же тебе все объяснил!
   - И я все понял. Но ведь тебе здесь оставаться нельзя, правда?
   - Правда.
   - Так куда же ты собрался?
   - А знаешь что!? - Хлопнул он себя по джинсовой коленке. - Я сейчас поеду в Тихуану. Как раз сегодня суббота, все ребята должны быть в баре. А ты, если передумаешь, уедешь один. Идет?
   - А если ты передумаешь... Давай так: жду тебя до десяти утра. В десять выезжаю. С тобой или без тебя.
   - О-кей. Ну, я пошел. Нет, вот еще что: у тебя фотокамера с собой?
   - Да.
   - Можно, я ее возьму? Друзей пофотографирую. Потом тебе покажу: они того стоят.
   - Можно. Бери. И запомни: десять утра.
   Спал я плохо. Ворочался, просыпался, то и дело вставал перекурить. Такого поворота событий я никак не предполагал. Это ж надо: я прискакал его спасать, угробил выходные, бензину одного спалил долларов на сорок, а он “сделал ручкой” и смылся к друзьям в Мексику!
   Потом проснулся окончательно. Сходил за кофе. Начал, не торопясь, собираться. Прощание с друзьями - это, пожалуй, перебор. Даже для Франциско. Мыльная опера времен Людовика Четырнадцатого. С другой стороны, с его принципами - куда он денется с моей камерой? Ведь если не вернется вовремя, то получится, что вроде как украл! Значит, вернется. А нет, так все равно уеду. В десять ноль одну, как и собирался.
   В девять пятьдесят девять - стук в дверь. Вернулся. Упал на кровать, уткнулся носом в подушку и косит на меня хитро одним глазом.
   - Не спал ни одной минуты, - говорит. - Сначала думал, возвращаться или нет, а потом просто боялся опоздать к десяти.
   - Будешь спать в машине. Не передумал ехать?
   - Я-то нет, не передумал. А ты? Тут еще, понимаешь, такая штука случилась... Нет, ну ты меня просто убьешь!
   - Конечно, убью. Непременно и с удовольствием. Давно пора. Так что за штука такая случилась?
   - Нет, не могу сказать. Язык не поворачивается. Просто, я опять кое-что потерял...
   Я присел на край кровати, пристально посмотрел на его затылок. Затылок покраснел.
   - Ты фотокамеру мою потерял, да?
   - Да. - Он окончательно зарылся носом в подушку и прикрыл уши руками. Решил, видно, что я буду бить его по голове. И правильно решил! Все остальные части его тела, строго говоря, в порядке, а голова явно подводит.
   - Друзей-то хоть встретил?
   - Встретил. Почти всех. Танцевали до закрытия. Я их всех фотографировал - тебе показать. Не понимаю как это плучилось... Где я эту чертову камеру забыл!?
   - Не “чертову”, а мою...
   - Ой, не убивай до смерти! - зарылся он снова в подушку.
   А следовало бы.
   - Нет мне прощения! - хрипел он в подушку.
   И был абсолютно прав.
   - Нет мне прощения! - орал он, нараспев, до самого Карлсбада - а это в тридцати милях к северу от Сан-Диего. Потом уснул. Откинувшись на сиденьи до почти горизонтали, с легким храпом и причмокиванием. От этого причмокивания меня не то чтобы клонило ко сну, скорее наоборот, к агресии - тянуло треснуть ему в лопоухое его ухо. Или поцеловать - туда же. Но ни того, ни другого я, будучи за рулем, к сожалению, сделать не мог. “Спи спокойно, дорогой товарищ...”
  
  
  
  
   Сан-Диего - Сан-Франциско

Август 1999 - Апрель 2000

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"