Отжавшись раз сто, чтобы хоть немного обсохнуть после вылитой на него грязи соседкой Аграфеной Кудыкиной, и запустив в нее камнем в сердцах, за что получил хорошего леща, которого и решил пожарить на ужин, Максим Максимыч Крокодилов замер перед экраном телевизора. Он был добропорядочным гражданином и, без лицемерного ковыряния в носу, от которого, а он это хорошо знал по собственному опыту, и больно бывает, прилип к самому первому каналу. И он совсем не подумал о том, как будет себя отдирать от него, когда лещ будет готов.
Экран засасывал все глубже Максим Максимыча, или Максим Максимыч засасывал экран, это процесс обоюдный и требующий времени, а лещ на кухне между тем завопил голосом Кудыкиной.
- Что ж ты со мной вытворяешь, гад паршивый?
"Славная женщина, Феня Кудыкина", подумал Крокодилов, понимая, что от телевизора ему никак не оторваться. "Вот ведь, спасла всю коммуналку от пожара за просто так... Простое ей человеческое спасибо..."
Речь на кухне крепчала. Гад паршивый, обрастая русскими и нерусскими эпитетами и метафорами, уже резал уши и колол глаза. Этот гад лез во все щели, под двери и... вонял...
Плавая в тяжелых, почему-то угарных волнах телевизионного эфира Крокодилов терпел... он вяло отбивался от назойливых комбайнеров, вспотевших в борьбе с урожаем и ... вонявших, усталые ребята тоже никак не могли уснуть под трехэтажную брань Кудыкиной, в добавок ко всему все это очень дурно пахло... "Лещом!" - дошло, наконец, до отуманенного финансово-экономическими неурядицами в России мозга Максима Максимыча. Однако бодрая реклама бритвенного станка "Макс", проходящего на бреющем полете 30 км в час по пересеченной местности, его на какую-то долю секунды отвлекла от разворачивавшейся драмы в коридоре, а зря...
Феня Кудыкина, влетев мощным телом в комнату Крокодилова, и, сбив намагниченной праведным гневом аурой все сто сорок каналов телерадиовещания в округе, сунула сковороду со сгоревшим от стыда лещом под нос соседу.
Однако, это не смутило Крокодилова, и он произнес, отодвинув рукой в сторону паршивого гада и всех остальных, призванных в свидетели Кудыкиной:
- Абзац, Феня...
Встав, Максим Максимыч ласково посмотрел на багровую Феню и продолжил:
- Сложившаяся внутриполитическая конструкция вызвала во мне такую инфляцию чувств и мыслей, что, если не произвести немедленных действий по устранению кризиса, он пройдет по моей жизни на бреющем полете со скоростью 30 км в час по пересеченной вонючим лещом местности. Плясать будем от этой самой точки...
Подхватив ошеломленную и зардевшуюся малиновым цветом Кудыкину, Крокодилов вдохновенно завальсировал по комнатушке и его угнетенная угарным эфиром душа воспарила.
Однако, гад паршивый, по-прежнему пытавшийся обгадить возникший консенсус, мешался под ногами, не желая, чтобы о нем забывали.
***
Сгоревший от стыда лещ, не зная куда девать свою избитую матами рыбью душу, встал со сковороды и пошел, куда глаза глядят. Длилось это недолго... И как это может длиться долго в коммунальной квартире, где каждый метр жилой площади дышал, кряхтел, ругался, влюблялся, разводился... Вот и леща понесло не куда-нибудь, а в соседнюю комнату, где жила голова Максима Максимыча Крокодилова. Его вторая половина, так сказать, с которой они прожили душа в душу добрых двадцать лет, поскольку вторая его голова сразу решила, что она девица, то и Максим Максимыч сопротивляться не стал. С женщиной спорить, все равно, что воду решетом носить... Когда же совместное проживание дало трещину, городской суд их по-быстрому развел, поставил печать в паспорте, а насчет решения жилищного вопроса только плечами пожал, мол "ишь, в период жесточайшего экономического кризиса во всем мире..." и так далее. Поэтому жила вторая половина Максим Максимыча здесь же, за шкафом, в углу, правда, ей достался интересный угол, с окном, чем она очень гордилась...
Лещ, подчиняясь велению своей холодной рыбьей крови, выпучил глаза и, пуская пузыри, пожаловался на свою сгоревшую, как упавшая с неба звезда, жизнь. Голова его пожалела и всплакнула...
***
Когда же полчаса спустя запыхавшийся Крокодилов, прижатый к шкафу Аграфеной Кудыкиной, бросил виноватый взгляд в сторону своей второй половины, его значительно и бесповоротно перекосило от злости... Две склоненные к друг другу головы виднелись в лунном свете на фоне окна... Томные голоса вторили друг другу, и нежные слова романса "Тихо светит луна..." лились в комнате за шкафом.
Максим Максимыч понял, что ему уже ничто не светит в этой комнате за шкафом, даже луна. Все накопившееся в его несчастном теле и душе за день бросилось ему в голову и вызвало психический спазм, отчего крик души получился невнятным. Феня Кудыкина, испугавшись его страстного гортанного вопля, бросилась как лань прочь...
Протянув выпроставшиеся от Кудыкиной руки в сторону нестерпимой жгучей обиды Крокодилов дал дрозда... "Голос сорвал ...", с отчаянием подумал он.
Но на то она и вторая половина... Ухватив Крокодилова за тончайшую ниточку души, она, не рассыпая слов на ветер, отбросила все мелкое в мусорное ведро, и, оставив брильянты их самых лучших минут себе на черный день, вздохнула...
***
...Несчастный лещ покончил с собой, бросившись на сковородку, а счастливые Крокодилов и его голова убрали шкаф. Воссоединение прошло тихо. И хоть Максим Максимыч спустя полчаса вернулся к своему незаменимому другу всех вечеров телевизору, его вторая половина не стала ворчать, - угар прелестной победы кружил голову, а чувство приятной близости согревало ее.
