Записки из аббатства

Sancte Michael Archangele, defende nos in proelio; contra nequitiam et insidias diaboli esto praesidium. Imperat illi Deus; supplices deprecamur: tuque, Princeps militiae coelestis, Satanam aliosque spiritus malignos, qui ad perditionem animarum pervagantur in mundo, divina virtute in infernum detrude. Amen

(Святой Михаил Архангел, защити нас в бою, от бесчинств и козней диавола будь нам защитой. Да явит Свою власть над ним Бог, смиренно молим. Ты же, князь войска небесного, сатану и с ним духов злых, на погибель душам в мире рыщущих, богоданной своею отвагою да низвергнешь во ад. Аминь.)

Вступление

Летний день неизбежно клонился к закату, последние лучики света, как тончайшие кисти художника, бережно касались всего вокруг. Согревая своим теплым умиротворяющим светом этот крохотный мирок, они заливали новыми, немыслимыми прежде, волшебными оранжевыми красками, как будто полотно: засеянное пшеницей поле, невысокие грушевые деревья, садик с лечебными растениями, приземистые, выбеленные монастырские стены с незамысловатой композицией башенок. Воистину райская идиллия царила в этом уютном местечке, затерянном меж двух небольших уездных городов. Ветер шелестел в листве, раскачивая кроны деревьев, а их ленивые тени все более удлинялись, укладываясь спать, ожидали прихода ночи.

Вспаханные земли большими прямоугольными пашнями, как лоскутное одеяло простирались далеко, покуда хватало взгляда, повторяя формы холмов скатывались к синей полоске реки, которая рассекала долину и бежала прочь, украшенная тенистыми заводями и большими замысловатыми разливами. На другом берегу, в лучах закатного солнца мчится по покатому зеленому лугу табун лошадей, грациозно размахивая на скаку густыми гривами, прочь от пашен и овинов, от крестьянских грибков-домиков с соломенными крышами.

Где-то, среди пшеничных колосьев закричал перепел и ему ответили несколько других голосов. Раздался звон колокола, всколыхнувший в своем соломенном гнезде на верхушке старого высохшего дерева аиста. Он приподнял голову и уверенным движением гибкой, длинной шеи запустил клюв под крыло. Насельники неспеша потянулись в обитель небольшими группками, устало и неторопливо после очередного трудового дня.

На подворье, среди хозяйственных построек клокотали вездесущие суетливые курицы. Старый пес, разместившийся под телегой, наблюдал своим задумчивым взглядом за тем, как щеночек с обвислыми ушками бегает за ними, тонко и восторженно гавкая.

На одной из башенок стоял человек, облаченный в рясу. Преклонные года согнули его спину, посеребрили волосы и выщербили морщинами лицо. Он смотрел вдаль, опираясь на сухую трость. По щеке бежали слезы и тут же исчезали в кратерах и разломах, впитывались в сухую старческую кожу.

После общей вечерней молитвы один из духовников собрал насельников во внутреннем дворе. Совсем седой и согбенный, он, опираясь на трость медленно подошел к кафедре и раскрыл огромную книгу, которую принес с собой. Задыхаясь, откашлялся в платок, вытер губы и стал держать речь:

- Братья, доброго здравия вам во Христе. Не для молитв я собрал вас в этот чудесный вечер. С тяжелым сердцем сообщаю вам, что совсем скоро придет мое время. Перед своей смертью мне хотелось рассказать вам о великом зле, с коим мне однажды довелось столкнуться. Для того, братья, чтобы вы несли свет веры даже в самые трудные времена и были опорой не только для себя, но и для всех страждущих.

Это случилось очень давно. В те далекие времена по нашей стране прокатилась страшная война. Черные рыцари убивали всех на своем пути, женщин и детей, христиан и иной добрый люд, коей богато жил на щедрой земле. Уничтожали скот и посевы, сжигали дома. Те немногие, которым удалось выжить скрывались глубоко в лесу землянках.

Когда нашествие удалось остановить, немногочисленные выжившие понемногу стали возвращаться в разоренные деревни. Протоархимандрит Филип, отправил группу послушников во главе с аббатом на восстановление одного из монастырей, затерянного в лесах на пограничье. Собрали мы несколько повозок с инструментом и провизией, запрягли буйволов и отправились в путь.

Сердце обливалось кровью, когда проезжали сожженные деревни. Ужасное зловоние разлагающейся плоти, смешанное с удушливой гарью, преследовало нас во все время. Стаи одичавших собак, изуродованные еще при жизни тела людей и повешенные. Мы непрерывно молились за упокой душ этих несчастных.

Наконец, через полторы недели мы, наконец прибыли в местечко, названия которого сейчас и не вспомнит никто. Проехали сожженную до основания деревню, от которой остались только остовы печей с трубами. Подошли к монастырю, ворота святилища были разбиты в щепки стенобитным орудием, которое было оставлено тут же на входе. Во внутреннем дворе было множество разложившихся тел, сваленных друг на друга и собранных в источающие ужасное зловоние кучи, над которыми несметным роем кружились трупные мухи. По всей видимости, во время нашествия люди, скрываясь от ужасной участи бежали за монастырские стены, но и они не смогли укрыть их от черного воинства.

Тяжело нам пришлось в то время, но потихоньку мы наладили более-менее сносный быт. Очень страшно было по ночам, из болот, со стороны сгоревшей деревни раздавался такой страшный вой, что кровь стыла в жилах. Достаточно быстро срубили новые ворота и навесили на них святые кресты, а затем целую неделю утром и вечером совершали над ними молитвы.

Довольно быстро наступили холода и все сковало льдом, но еще по осени монахи успели наловить рыбы, к слову сказать речушка была очень богата осетром и огромными сазанами, коих больше и не водится на белом свете. Так же были сделаны достаточно неплохие запасы рыбы и грибов, груш и яблок, так что худо-бедно мы были готовы к зиме.

Именно этой зимой и пришла та девушка, ночью, в страшную метель. Она стучала в ворота, кричала и плакала. Братья, скованные ужасом, боялись открыть ей дверь, но вскоре христианские добродетели взяли верх и девушку впустили. Она была сильно истощена, вся дрожала от холода, а в руках держала небольшой сверток.

Глава 1

Хутор

Хутор расположился на пологом склоне возле тихой речки, обдуваемый теплыми летними ветрами. Как и всегда в эту летнюю пору он цвел и благоухал ароматами разнообразных растений. Над пасеками кружились пчелы, а в бескрайних полях зрела пшеница. По грунтовым землистым улочкам села сновали, клокоча курицы. Бабы, замучавшиеся от бесконечных дел, собирались временами на крылечке судачили обо всем на свете. Их мужья, замученный летним зноем возвращались с полей дремля в небольших кибитках с плетеной крышей, собаки завидев своих хозяев крутили хвостами и радостно лаяли, а ребятишки ватагой бежали им на встречу, поднимая пыль и крича на все лады.

Селенье было не очень большое, - несколько десятков дворов, расположившихся неподалеку от большака, по которому местные крестьяне частенько выезжали торговать на большую ярмарку. Что это было за место, со всех провинций тянулись на нее десятки возов и телег с разным товаром: зерно и фрукты, скот и птица, горшки и разная кухонная утварь, ткани и меха, лошади и сбруя, чего только не было в том дивном месте.

Неподалеку протекала тихая речушка, с глубокими темными омутами и разливами, в которую с Дуная частенько заходил осетр. Огромные кроны вековых деревьев нависали над ее руслом, роняя в воду листву, которую уносило течением. Таинственно и волшебно выглядела она ночью, а особенно ранним утром, когда над ней туманом зависала густая испарина, которая запутывалась в провисших ветках и казалось, будто не вода в ней бежит, а живой кипяток. Река была богата на рыбу, потому деревенские мужики частенько проходили с неводами вдоль мелководья на разливах, а также ставили ночные снасти.

На гористых склонах горы рос дикий виноград, который местные бабы переводили в добротное пойло. В полях у хутора располагались пасеки. Жизнь, наполненная тяжелым крестьянским трудом, шла мерно и самобытно, люди полностью отдавались земле, а она в свою очередь щедро одаривала их.

В один из таких прекрасных летних деньков, девушка семнадцати лет, звали ее Алина, закрылась в своей комнате и горько рыдала. Давно уж овдовевший отец её, перепуганный непривычным поведением веселой и жизнерадостной дочки, прибежал со двора и безуспешно пытался выяснить в чем дело.

Прошлой ночью, на особый праздник по старому обычаю, все молодые незамужние хуторянки наряжали куклу-деревце, которое парни должны были сломать. По совету одной из тетушек, давно уже отпевшей свои печальные песни о любви, на этот раз девчата сделали две Морены, одну из колючего терновника и крапивы.

Две подруги, звали их Алина и Мария, закончив с куклами заплели венки из ромашек и васильков, направились к речке с другими девушками напевая своими тонкими серебряными голосками праздничные песни. По традиции, венки запускали в реку, а если какой парень выловит его из реки, то быть ему суженым. Вскоре вся река наполнилась маленькими плотами-веночками с горящими на них крохотными свечками-лучинками, они понеслись ведомые течением куда-то вдаль, сквозь дымку в непроглядную ночную тьму.

Алина держала в руках факел и томно вздыхая смотрелась в воду, в свете огня ее прекрасное девичье лицо было еще краше, черные волосы спадали на плечи, а в глазах светились угольками отблески огня. Вдруг к ее отражению добавилось еще одно, - это был молодой мужчина, она пристальней всмотрелась в него - это был Марек. Девушка с испугом оглянулась, но никого, кроме Марии и остальных девушек не заметила. Убедившись, что ее никто не видит она улыбнулась мужчине и погладила рукой по его курчавым волосам, мечтательно вздохнула. Он совсем близко подошел к ней и ласково обнял. Хоть Алина и понимала, что это всего лишь фантазия, но все ее тело затрепетало, не желая, чтобы сладкое наваждение прекратилось она накрыла его руку своей. Ветерком в листве донесся тихий еле слышный шепот, ласковый и нежный: "Алина, любовь моя. Твои глаза, как то ночное небо полное звезд, а мысли твои чистые и светлые как звездочки на нем, как омут у старой мельницы - глубоки и бездонны. Кожа твоя словно бархат, а волосы тончайший шелк. Мы должны быть вместе навсегда". Она, не выдержав охнула, ощутила слабость в ногах, и они подкосились. Алина вспомнила, как на прошлой неделе, спрятавшись в отцовском овине она любилась с ним. Не смогла отказать милому курчавому парню, который ухаживал за ней целый год, да и не хотела. "Только не прознал бы кто, без замужества то..." - эта мысль больно резанула ее. Девушка довольно быстро пришла в себя и пошла к остальным.

Закончив с венками подруги вернулись к праздничному костру. Один из парней, Ярослав, - плечистый и бойкий уже нашел Марену, и, освободив ее от лент, принес на всеобщее обозрение. Пришла пора запалить костер, по старой традиции его должен был зажечь один из самых старейших членов общины. Старик чиркал камнем о камень, но его дрожащие руки уже давно потеряли былую силу и ловкость, и он то не попадал кремнем об огниво, то промахиваясь бил себе по руке. Было видно, как он переживал, и, в одну из очередных попыток он так сильно размахнулся, что рассек себе палец и инструменты залила его кровь. Среди собравшихся раздался тревожный шепот, кто-то сказал: "Не к добру, кровь на таком празднике к беде...". Старика увели, а Ярослав одним ловким и уверенным движением подпалил костер достав свое огниво из кармана. Алина все это время высматривала в толпе Марека, но никак не могла найти его.

Мареку и повезло, и не повезло в этот вечер. Он с парнями из села блуждали по зарослям кустарника около речушки, пока наконец не нашли куклу-деревце, бросились к ней наперегонки. Вырвавшийся вперед Марк со всего разбегу кинулся и накрыл Марену своим телом. Он не успел почувствовать, как в его тело впились острые колючки терновника, а кожу обожгло листьями крапивы, поскольку подбежавшая ватага кинулась на него, образовав некоторое подобие кучи. Парни начали кататься по земле с веселым смехом отнимая друг друга куклу. В пылу схватки они не заметили, как терновые шипы поцарапали кожу, на разорванной местами рубахах проступили следы от сочившейся из царапин крови, а на лицах появились следы от крапивных ожогов.

Марек с друзьями не очень хотели в таком виде идти на праздник, перед костром они решили зайти в хутор, умыться и переодеться. Растрепанный Марек подошел к ночной речушке, чтобы попить воды и умыться, он наклонился и зачерпнул воды, своей холодной прохладой она взбодрила его и освежила. Над водой уже нависала легкая, воздушная дымка, а ветер шелестел листвой в склонившихся кронах деревьев, как будто человек, он настойчиво нашептывал какое-то древнее волшебное заклинание. Именно в этот момент к его ногам подбило цветастый венок с лучиной. Марек знал, что у каждой девушки он получался уникальным, не похожим на другие и она легко бы могла узнать свою работу. Улыбнувшись, он взял его с собой и решил, что непременно в нем придет на праздник.

Гулянье было уже в самом разгаре, когда на большой костер явились Марек с товарищами. По их лицам, со следами ожогов крапивы и царапин от колючек терновника было понятно, что они нашли подставную Мару, девчата заливисто засмеялись. Лишь одна застыла как вкопанная на месте, Мария увидела и узнала свой венок.

Ей давно нравился Марек, но он уже давно ухаживает за ее подругой Алиной. "Да только все зря, не мил он ей! Не думаю, что подружка будет сильно против, если я подойду к нему" - обдумывала и наконец решилась Мария на этот шаг.

Она с благоговейным трепетом представляла себе, как подойдет к нему этой ночью, о чем они будут говорить. "А что, если я ему не интересна? - она насупилась и надула свои девичьи полные губы, - Нет, он не скажет мне ничего дурного, ведь он так хорош собой: высокий и сильный, а как запоет песню, так сердце само в такт подпевать начинает."

Веселье было в самом разгаре, отовсюду слышалось пение, девчата и парни прыгали через костер. Улучив момент, когда Марек остался один, Мария подошла к нему и поправила сбившийся венок на его голове.

Он тут же все понял. Мария аккуратно взяла Марека за руку, он приблизился, и они встретились глазами. Она посмотрела на него с диким необузданным желанием, которое граничило с теплотой и нежностью, столько всего противоречивого было в этом взгляде, что он на мгновение застыл как вкопанный. Марек никогда не видел ее такой, девушка была прекрасна как никогда в этот момент. О нет, это была не та Мария, которую он знал с малых лет - полная противоположность своей подруги Алины - тихая и замкнутая девочка, сейчас она была хищницей, прекрасной и грациозной, безжалостно закусившей его как свою добычу. В этот момент он понял, что пропал. Не отводя взгляда, чтобы не развеять волшебство, он нежно и неторопливо прикоснулся ладонью к ее лицу. Понял, что больше всего на свете он хочет быть с ней, всю свою жизнь он желал только этого, он хочет быть только с ней одной.

Парочка отдалилась от гудящей толпы в лес. Марек и Мария просидели всю ночь на бревнышке у тихой безмятежной речушки. Алина в это время веселилась вместе с другими девушками, ела сладкие медовики и подпевала остальным, смотрела как парни бьются на кулаках. Во всех потасовках побеждал Ярослав.

Как бы невзначай, он подошел к ней взял ее за руку и устремился с ней к костру, чтобы по старому обычаю его перепрыгнуть. Весь вечер он не отходил от нее не на шаг, пытался ухаживать и шутить, но Алине было не до него. Она заметила краем глаза, как Марек ушел вместе с ее подругой.

Какое-то невиданное до сих пор темное и неприятное чувство поднималось в ее сознании. Оно говорило ей: "Алина, - ты самая красивая девушка на всем хуторе. У твоего отца мельница и поля, лошади, а твоему наряду позавидует иная пани. Неужто какая-то серая мышь отнимет у тебя счастье. Марек принадлежит тебе, ты должна что-то сделать!". Она не знала что, и старательно гнала эти мысли от себя, пытаясь переключится на Ярослава, нарочито заигрывала с ним, но как-то без огонька, отрешенно. Не то, чтобы он был не красив, не то, чтобы он ей не нравился, просто в этот момент Алина никак не могла совладать с нарастающим чувством несправедливости и злобы.

Последующие несколько дней Алина, бледная и осунувшаяся, не поднималась с кровати, перепуганный отец освободил ее на время от обязанностей по хозяйству. Старый вояка, уже давненько осевший на земле, вырастил пузо на добротной еде и сельской спокойной жизни, прежде скуластое и смуглое лицо его округлилось, а звериный взор черных как смоль очей сменился на дружелюбную и щедрую улыбку. Больше всего на свете он любил дочку свою Алину, не жалел ни времени, ни грошей, каждый раз возвращаясь с ярмарки вез целую охапку цветных лент и украшений, иногда даже целое платье. Он не мог смотреть на нее в таком виде и сделав вывод что девушка захворала, по совету одной из старух решил везти ее в ближайшее воскресенье к знахарке.

Дом у местной ворожеи был низкий, наполовину ушел в землю, порос травой и тростником, топился по-черному, а все убранство внутри было покрыто вековым слоем гари и сальной копоти. Здесь очень неприятно пахло смесью трав и перегоревшего спирта.

Алине пришлось нагнуться, чтобы зайти в низенькую полутемную комнатку. Она села за стол рядом с пожилой женщиной. Та внимательно осмотрела ее с ног до головы, бурча себе что-то под кривой бородавчатый нос, затем произнесла сухим голосом: "Забудь! Его сердце уже принадлежит другой, ничего не сделаешь. - Алина вздрогнула и разрыдалась, знахарка погладила ее тонкую белую ручку своей шершавой ладонью - Не переживай милушка, не ты первая, не ты последняя. Есть у меня средство, скоро все пройдет, со слезами все выйдет за пару ночей. - девушка продолжала рыдать, а знахарка поскребла рукой на одной из полок и достала глиняный горшочек, поставила стол - Вот эту смесь милая, после еды настаивай и пей несколько раз в день и все забудется. - Алина посмотрела на нее заплаканными глазами и надрывно сказала - Разве совсем ничего нельзя сделать? - старуха встала и сочувствующе погладила ее по спине - Ничего моя хорошая, он уже отдал свое сердце, если бы чуточку ранее ко мне пришла ты, можно было приворожить, но уже поздно. Ты такая хорошенькая и ладненькая, найдешь себе хлопца по душе, не горюй. - девушка вновь залилась слезами и тихонько, почти шепотом произнесла - Люб он мне бабушка, больше жизни люб! Ведь мы с ним... - старуха не дала ей договорить, очень сочувствующее вздохнула, как будто и сама когда-то испытывала подобные сердечные терзания, присела рядом с Алиной и обняла, от нее пахло луком и добротной сивухой, она непрерывно гладила ее по плечу - Да полно тебе глупая, все пройдет и не вспомнишь даже."

Знахарка еще долгое время продолжала беседовать с ней, а ее старик отец так переживал, что напился в крытой повозке с кумовьями так, что всю обратную дорогу до дома проспал. Он бредил во сне и разговаривал со своими давно умершими боевыми товарищами, то звал их в бой. Алина сидела в изголовье у отца и гладила его по облысевшей голове, периодически смачивая лоб мокрой тряпицей.

Глава 2

Свадьба

Наступил день свадьбы Марии и Марека, двор начали украшать еще с середины недели: зеленым вьюном с цветами обнесли плетень, к воротам прибили множество разноцветных лент, развесили по стенам в особом порядке связки лука и чеснока, всюду цветы - синие, красные, фиолетовые, - каких только не было, так что к самому празднику дом выглядел как приют легендарных лесных нимф. По такому случаю зарезали несколько свиней и в нескольких домах непрерывно коптились печи, источая удивительные ароматы, сводящие с ума собак. Кошки же, окружали те дворы, и, как неусыпные наблюдатели, усевшись на жердочках плетней, воротах и лавках непрерывно мурлыкали и терлись о ноги баб, таскающих огромные казаны с вареным и тушёным мясом.

Действо предстояло масштабное и пышное, весь хутор и родственники из соседних были приглашены на свадьбу. Столы накрыли во дворе родительского дома Марека, народу было настолько много, что пройти от плетня до ворот, не запнувшись о кого-нибудь было практически невозможно. Наняли цыган с музыкальными инструментами и медведем, хоть и знали, что точно обворуют, что по утру какой ни будь из дворов не досчитается кур. Хозяйка же, расставляя и отдавая одолженную посуду не найдет отчасти тарелок и ложек, а табора уж и след простыл и спрашивать не с кого.

Гулянье шло полным ходом, за столом шутили и каждый просил молодых знаменовать поцелуем его не хитрую речь. Шум и гам был слышен далеко за пределами хутора. Марию разрывало на части двоякое чувство. С одной стороны она была рада замужеству, к тому же с полюбившимся ей парнем, а с другой она чувствовала за собой вину перед подругой. От этого становилось грустно, она всматривалась в гостей и нигде не могла увидеть свою лучшую подружку Алину. Она уже давно поняла, что дело в Мареке и их дружба закончилась, но как же были сладки уста её чернобрового жениха, а слова, подобно божьим птичкам слетали, заливаясь сладкой, игривой песней с его губ. Мария была уверена, что еще бы сто раз поступила бы так же, зная последствия, но никак не могла простить себе это.

Свадьба шумела песнями, старики рассказывали свои байки, не упуская возможности лишний раз выпить, шутили с молоденькими девушками и задирали юнцов. Вино непрерывно подносили огромными кувшинами и скоро затеялись танцы. Цыганки плясали и кружились в своих огромных необъятных пестрых юбках, под который мог влезть как минимум десяток куриц, а то и целый поросенок. Ближе к ночи шумная толпа стала растекаться по дворам, кого-то уносили под руки, а кто сам ковыляя пьяной походкой перепутывая избы, под звонкий бабский хохот, продолжал искать свою.

Глубокой ночью Алина тихой невидимой тенью зашла в спальню к своему отцу, которого принесли со свадьбы практически без сознания. Он спал хмельным в светлице, луна смотрела прямо в маленькое оконце и освещала сребристым светом своим нехитрое убранство комнаты. Она взяла его огромную кисть в свои тоненькие белые ручки, она была очень тяжелой. Алина тихонько плакала: "Прости меня батька, прости что некому тебе оставить будет земли твои, дом и лошадей, пропала дочь твоя. Темная зависть и злость овладела мной, грызет и гложет. Я не пошла на свадьбу сказалась больной, это неправда мой дорогой и ласковый отец. Несчастная любовь моя не дает жить мне. Уж не радует пение птиц божьих по утру, не волнует благоухание трав и цветов полевых. Не будет мне прощения, что оставляю тебя одного на всем белом свете, да сжалится господь над душою моею."

Алина вышла из отцовской опочивальни и взяла в конюшне длинную плетеную веревку, двинулась босая в направлении леса. Ночь была темная, на небе холодно и ярко светили безучастные делам мирским звезды. В поле ни звука, ни малейшего колыхания ветерка. Алине казалось, что весь мир как бы замер в ожидании предстоящего действа и молчал, дабы каким-нибудь случайным словом или звуком не переубедить ее. Только стук ее сердца и шорох колючей травы под ногами отзывались вселенским одиночеством в ее душе и слезы ручьем катились из прекрасных девичьих глаз. Среди безучастной тишины, Алина вдруг услышала далекий и неземной, как будто шум листвы, тревожный шепот: " Я могу тебе помочь. Он может вновь стать твоим". Она огляделась, не идет ли кто за ней, но никого не увидала, ее окружала лишь молчаливая непроглядная тьма.

На лесной опушке стоял большой вековой дуб, под которым встречались хуторские девушки, она сама провела тут немало времени со своей подругой Марией. Те далекие солнечные деньки ушли навсегда и безвозвратно, - думала она и горький ком с новой силой приступил к ее горлу, а из глаз на холодную землю вновь хлынули слезы. Алина долгое время сидела под дубом и наконец решилась.

Она залезла на ветку, привязала петлю и одела на шею и начала прощаться с жизнью, как вдруг увидела мужской силуэт, он был темнее, чем сама ночь. Человек стоял под деревом, она услышала его голос: "Мария, остановись. Я могу тебе помочь, только выслушай меня. - она оперлась на ствол дерева, чтобы не соскользнуть и спросила - В чем помочь, кто ты такой? - человек присел неподалеку и ответил - Я хочу предложить тебе сделку, на что ты готова пойти, для того чтобы Марек вновь стал твоим? - Алина уверенно сказала - На все! - Силуэт шевельнулся и девушке показалось, что из его рта просочилась тонкая струйка слюны и он от удовольствия причмокнул, хоть она и не видела его лица, готова было поклясться, что он улыбался во весь рот. Алина вновь спросила - Знахарка сказала..., - он то ли замычал, то-ли зарычал останавливая ее, - Эта старая пьяница ничего не понимает, помогло тебе ее снадобье? - девушка уверенно ответила - Нет, - силуэт встал и подошел ближе к дереву и ветке на которой находилась Алина и спросил - Что, если я верну тебе любовь Марека, а ты взамен выполнишь две моих просьбы? - девушка качнулась на ветке, незнакомец был как бы соткан из переливающейся тьмы, она стекала с него, и впитывалась в землю, как это ни странно, но ее начинал разбирать страх, она спросила с подозрением - Какую просьбу? - силуэт одним легким движением взлетел на ветку и встал прямо перед ней. Алина вскрикнула, не в силах выдержать неописуемого ужаса, - это действительно была тень, необъяснимая, источавшая такое зло, какое и представить себе было нельзя, оно медленно перетекало и бурлило в его теле, сдерживаемое непреклонной ужасной волей. Незнакомец ответил, его голос прозвучал в голове Алины, каждый звук каждое слово как удар в набат - Под этим дубом покоятся человеческие кости, ты должна раскопать их и утопить в омуте за мельницей. - Алина забыв про страх, спросила - А второе?! - незнакомец присел на ветке прямо у ее босых ног, от существа пахло затхлой землей и веяло холодом, он повернул к ней голову и произнес, - Второе... Ты пообещаешь мне своего первенца, только его одного, - Мария с ненавистью посмотрела на него с злобой, чувство страха совсем покинуло ее, - Да как ты смеешь?! Где же это видано, чтоб христианскую душу нечистой силе обещали! - Тень никак не отреагировала на крик Марии и продолжила, все так же спокойно и рассудительно - А что ты теряешь Алина? Ты же собираешься покончить с собой, хочешь я расскажу тебе, что будет дальше, что будет с твоей бессмертной душой?! Соглашайся и завтра же Марек будет твоим, вы сможете уйти далеко, в другие края. Под моим благословлением не будете знать ни нищеты, ни болезней. У вас будут еще дети, ты даже не успеешь дать первенцу имя. Ради такого предложения колдуны гниют заживо, обитая в своих грязных скитах, совершая вещи не в пример более ужасные, чем это, непрерывно ищут моей милости, такое предложение уже подарок. Вспомни Алина, как ты сидела в своей комнате одна и не могла ничем утешится, разве ты не настрадалась? Ты пошла на самоубийство. Разве этого мало?! Тебе не должно быть дела до морали тех людей, когда ты, безутешная сидела в своей комнате, никто не зашел тебя проведать, даже твоя лучшая подруга. Они пили веселились на той свадьбе, даже твой отец. Разве это справедливо? Разве ты хочешь, чтобы он остался один на всем белом свете? Решайся!"

Вдруг, в один момент, с ее глаз слетела, как колдовское наваждение, пелена недавних горючих слез и разочарований. Алина ничего не ответила, отпрянула от странного существа и начала снимать петлю с шеи, но веревка была грубой и ей не хватало сил, чтобы ослабить узел. Тень неспешно встала и приблизилась вплотную, зловеще прохрипела - "Давай я тебе помогу!". Ноги девушки сами собой соскользнули с ветки, и, она умерла.

Алину нашли на следующий день, безутешный отец не знал меры в своей скорби. Хоронить на церковном кладбище ее не стали и он закопал ее неподалеку от того самого векового дуба, на живописном холмике обдуваемом семью ветрами, там где весной цветут васильки, а с зарей слышится пение соловьев, которое так любила его дочь.

На следующий день, после похорон он напился и поджог дом вместе с собой, его пытались спасти, но ничего не вышло хата зашлась пламенем так быстро и сильно, что не было никаких шансов. Собравшиеся вокруг люди лишь слышали его предсмертный крик - "Будьте вы все прокляты! Будь проклят тот, из-за кого дочь моя покончила с собой!"

Марек слышал это, но так и не набрался смелости, чтобы признаться Марии в своей плотской связи с Алиной, а она догадывалась, но никогда не осмеливалась спросить у мужа об этом. Смерть Алины нанесла страшный удар по ней, и девушка винила полностью себя в случившемся. Чтобы хоть как-то отстранится от страшных мыслей, она с головой ушла в работу. Ничего не помогало, она больше не могла смотреть на Марека также, хоть и не винила его, зато казнила себя за тот венок и злополучную праздничную ночь, стала холодна с ним.

Спустя достаточное количество времени все начало понемногу забываться, хутор пришел в себя после трагических событий и жизнь пошла своим чередом. На месте сгоревшего дома построили корчму, которая славилась по всему большаку своими напитками и свежими медовиками. Все забыли про несчастную Алину, даже Марек, а Мария нет-нет да и ходила вечером под сень старого дуба и плакала, вспоминая старую подругу разговаривала с ней, как будто она рядом.

Глава 3

Война

Не все шло хорошо у супружеской пары. Жила чета в доме родителей Марека, те оказались прекрасными людьми и Марию приняли очень тепло. Хоть и спорилось все в хозяйстве, только вот не любила больше жена своего мужа. Бывало, даже в глаза смотреть не могла, он не судил её за это, но временами стал крепко прикладываться к бутылке. Ко всему прочему, Марии никак не удавалось забеременеть. Уж как только не пытались, водили к знахаркам и целителям, но все было тщетно.

Марек очень переживал по этому поводу и как-то забрел в ту самую корчму, что на месте сгоревшего дома построилась и напился там до беспамятства. Чудится вдруг ему, что за стол отец Алины подсел и смотрит своими черными глазами сурово и зло, усами шевелит. Марек было встать из-за стола и бежать, а тело не слушается. "Послушай, - говорит он ему, - Не будет мира тебе ни на этом, ни на том свете, ни тебе не потомству твоему за дочку мою". Вдруг он стал вырывать из своей головы седые волосы вместе с кусками кожи, пальцы рук его удлинились стали похожи на куриные, а ногти превратились в когти, изо рта полезли черные клыки он заорал на всю корчму: "Проклинаю мертвой водою, тьмой ночною, вороненым пером, палача топором!". Марек соскочил с лавочки и упал, ноги его не держали, он пополз на четвереньках к входной двери бормоча: "Господи спаси!". Больше Марек никогда в ту корчму не ходил, а как увидит новехонький плетень ее, то обходит за версту.

Как-то ночью в хутор прискакал родственник родителей Марека, тяжело дыша, почти загнал лошадь.

- Бегите! Спасайтесь! - кричал он, - Война!

- Да тише ты блаженный, молодых разбудишь! Куда же мы пойдем с хозяйства? Cо скотиной то, вдруг мимо пройдут, на что им наш хутор? - отвечал испуганный отец Марека.

- Уходите, убивают всех подчистую, дома жгут, поля, - задыхаясь говорил конник.

- Я никуда не пойду бог убережет, отправлю молодых на всякий случай, не буду их пугать. Скажу мол, чтоб на ярмарку с самого утра отправлялись заранее, получше места занять. Вот ведь беда, надо собрать им в дорогу успеть. - сказал седой старик и выбежал на двор собирать воз в дорогу.

Он успел отправить молодую пару еще до рассвета, а как взошло солнце пришли Они. Черные демоны на лошадях и в доспехах, все произошло очень просто и быстро. На рассвете темная туча скатилась с большого пологого поля и обрушилась на деревню. Конники убивали всех без сожаления и раздумья, в том числе женщин и детей. Никто не смог оказать даже малейшего сопротивления, кроме Ярослава. В его хату влетели трое спешившихся всадников, но юноша, защищая своих родителей колуном размозжил голову первому, а второго поймал на замахе и свернул одним сильным движением ему шею. Они ломились в дом, их стало заметно больше, Ярослав успел схватить отцовскую саблю со стены и порубил ею еще четверых, но ворвавшиеся на подмогу воины бросились на него, придавив к полу и в конце концов скрутили. Он умер страшной смертью, черные демоны надругались над его телом, переломали дубьем руки и ноги, а уж потом полуживому отрубили голову. Родители Марека же сгорели в своем доме, они страшно кричали и не могли выйти из него, поскольку дверь заблаговременно подперли снаружи.

Черная конница смела хутор за несколько минут, как будто его и не существовало на свете.

В лучах восходящего солнца по грунтовой колейной дорожке двигался возок, конники не могли его видеть так как он был для них со стороны солнца, а Мария и Марек видели все. Открыв рты, они смотрели как за столь короткое время их цветущий хутор превратился в ужасающее пекло и перестал существовать. Страшные звуки человеческой нестерпимой боли доносились до ушей супружеской пары. Черные воины добивали оставшихся, кого-то просто зарубили, а кого повесили на колесах от телег. Вскоре конница продолжила свое смертоносное движение и звуки затихли. По щекам молодых людей текли горькие слезы и ничего нельзя было сделать, абсолютно ничего. Худая кобылка тянула повозку вдаль, навстречу солнцу, унося их все дальше от уничтоженного дома, а вокруг горела земля и смерть носилась от деревни к деревне собирая свой богатый урожай.

На их пути встречалось множество поселений, прежде тихих и прекрасных, а ныне лишь дымящиеся угли сожжённых хат, да голые остовы печей напоминали о том, что здесь еще недавно жили люди.

Глава 4

После войны

Марек пробирался сквозь плотные заросли кустарника, он царапал его кожу и цеплялся за одежду. Шел мелкий и холодный осенний дождь, промочивший его насквозь. Он из последних сил пробирался домой, в их убежище в лесу, к Марии.

Он помнил тот злополучный день, в который их застала война. Они выехали из дома ранним утром на легком плетеном возке запряженной старенькой клячей на ярмарку, но только не суждено было им добраться туда. Налетело черное войско и сожгло деревню, они только и видели, что огненное зарево да черный дым. Укрывшись в лесу, они переждали несколько дней, а вернувшись в селение обнаружили, что в живых никого не осталось кроме маленькой серой кошечки с опаленной мордочкой, Мария сжалилась над ней и взяла себе.

Марек и Мария скитались около месяца по окрестным селениям, в надежде найти не тронутые войной земли - все было напрасно, везде мертвецы и тлеющие угли хат. Однажды пара набрела на небольшую деревушку, которая находилась рядом с разрушенным захватчиками монастырем. Неподалеку стоял лагерем табор, Марек всегда побаивался цыган, но в последние несколько недель они не видели ни одной живой души, только трупы и любое соседство с живыми людьми было счастьем. В речушке было полно рыбы, а в монастырских садах зрели груши сливы. Ночевать или жить в самом монастыре и деревне было совершенно невозможно, все вокруг пропиталось удушливой гарью и вонью разлагающихся тел. К тому же, Мария была беременна и боясь того, что черное войско вернется Марек построил небольшое убежище в лесу из уцелевших бревен сгоревших срубов, сложил печку и сделал навес для их старой, худой кобылки.

Они решили перезимовать в том месте, Марек делал запасы на зиму. Вялил мясо, вырыл большой котлован, где хранил соленую рыбу. Обменивал припасы на теплые цветастые платки и обувь у цыган.

Под конец лета в монастырь вернулись монахи, залатали ворота и разгребли завалы мертвых тел. Марек пришел к ним как-то раз с провизией и предложил свою помощь в восстановлении монастыря, в обмен на уход за беременной женой, но они даже слушать его не стали, просто закрыли перед ним дверь приняв за вора-бродягу.

Наступила осень, в лесу значительно похолодало. По утрам земля покрывалась инеем, а днем непрерывно шел холодный дождь. В их доме было тепло, его ждала там Мария с горячим ужином и ребенком, хоть он и не знал будет это мальчик или девочка, ему как никогда хотелось жить. Уже почти облетела листва, укрыв землю под ногами пестрым шуршащим под ногами ковром. Темные, голые стволы деревьев выглядели очень мрачно и болезненно, они изгибались причудливыми формами и тянули к серому осеннему небу свои ветки. По ночам меж них гулял ледяной ветер, а откуда то со стороны болот доносились ужасные звуки, напоминающие то волчий вой, то плач ребенка, то завывание бездомных собак.

Мария заболела и практически перестала выходить из убежища, по ночам она обливалась потом, а по утру все тело её горело. Он собирал травы и коренья, делал отвары и тогда на несколько дней ей становилось легче, но болезнь полностью все равно не уходила. Раз за разом недуг возвращался с новой силой и грозил новой бедой. Ничего не оставалось, как просить помощи у цыган.

Он пробирался уже знакомой тропой через лес в табор. Вечерело. Небо было наглухо затянуто тяжелыми серыми тучами, на землю мерно и не торопливо падали мелкие капли дождя. Сучья терновника цеплялись за одежду, кололи и царапали открытые участки кожи. Марек переползал через огромные стволы, покрытые толстым слоем зеленого мха.

Вот уже он увидел поляну и горящие костры с котелками у которых группками сидели люди. Заметив его, старший из них с седой напоминающей лопату плотной бородой мужик подошел к нему и протянул руку в знак приветствия. Рукава его красного кафтана были подобраны, обнажая крепкую жилистую руку почти до локтя. Иван поприветствовал его, поставил к его ногам котомку с рыбой и упал на колени, изможденный тяжелой дорогой, рассказал про Марию и попросил помощи.

Старик цыган поднял Марека с колен и выслушал, похлопал по спине и жестом пригласил к костру. Перед Мареком поставили большую кружку дымящегося, пряно пахнущего отвара и миску с похлебкой. Пока он ел, цыгане собрались в кружок неподалеку и что-то живо обсуждали. Затем старший подошел к нему и сказал:

"Марек, друг. Я отправлю с тобой Гюли, но с одним условием: как закончите, ты сразу приведешь ее обратно в табор. - он постоял, почесал плотную седую бороду и вздохнув продолжил - Ты не можешь здесь остаться на ночь, вам придется выдвинуться прямо сейчас. До наступления ночи. Я не могу нарушать обычая, береги себя друг. - он подошел и обнял его тепло, по-отечески."

Марек раскланялся, к нему подошла черноволосая девушка необычайной южной красоты с большими карими глазами. На ее тонких руках было множество диковинных браслетов, а длинные ногти были выкрашены в черный. Ее длинная тяжелая юбка волочилась по земле, старик посмотрел на нее и сказал напутствующее слово:

"Помоги его женщине Гюли, если сможешь. В добрый путь! - она поклонилась ему и поцеловала массивный золотой перстень на его руке".

Марек и цыганка вышли из табора уже почти ночью, на их счастье тучи разнесло холодным осенним ветром, на небе появилось множество ярких точек и зажегся серебряный месяц. Они шли сквозь заросли терновника, переправлялись через ледяные ручьи. Марек переносил цыганскую колдунью на руках. Он пытался с ней заговорить, но та не отвечала, и он сделал для себя обоснованный вывод, что она не знает языка.

До убежища оставалось совсем немного, как в десяти шагах перед ними выплыла из-за дерева фигура в черном монашеском балахоне. Цыганка замерла и рукой остановила Марека. Затем тихонько, стараясь не шевелится произнесла:

"Стой, не двигайся. - он замер и все свое внимание сосредоточил на неподвижном силуэте, цыганка прошептала - Не доброе место, кто-то разбудил усопшего. Он нас не видит, не шевелись."

Колдунья стала что-то тихонько шептать на незнакомом ему языке, поводя кистью руки круговыми движениями по воздуху. Мертвец стал таять, растворяясь в воздухе как туман, но перед тем, как совсем растворится страшно прокричал и захрипел. От его утробного голоса у Марека все похолодело внутри, мертвец вещал:

"Колдунья не поможет ей. Он ждет тебя, когда придет время иди на его зов."

Мираж совсем растаял, а колдунья испуганно посмотрела на Марека, но ничего больше не сказала до самого убежища.

Когда ночные путники вошли в хижину Мария билась в бреду, распластавшись на кровати, цыганка подошла к ней и присела рядом. К Гюли подбежала маленькая серая кошечка и потерлась о ее руку и замурлыкав улеглась рядом. Колдунья положила руки на лоб Марии и запела, однообразно и протяжно. Спустя какое-то время девушка открыла глаза, посмотрела на цыганку и еле слышно произнесла:

- Ты - Гюли?! Я видела тебя во сне, ты помогала мне...

- Да, это я!

Цыганка сказала, что ей нужно осмотреть Марию и попросила Марека подождать на улице. Он вышел и встал под навесом, гладил по холке старую клячу, как вдруг до его ушей донесся еле уловимый, неясный шепот. Он звал и манил его, лошадка напряглась всем телом, встрепенулась и испуганно заржала. Вкрадчивый голос проникал в самое сознание и дурманил, но Марек не мог разобрать слов.

Наконец дверь в хату открылась, и цыганка позвала его. Марек вздрогнул и вбежал в хату. Подошел к Марии, но та уже спала, он осторожно погладил ее по слипшимся от пота волосам и тихонько поцеловал в лоб.

"Она поправится? -спросил он у цыганки, но та ничего на это не ответила, лишь произнесла - Нам пора в путь, я сделала все, что смогла. - колдунья собралась выйти, но Марек перегородил ей проход - Скажи, умоляю тебя, что с Марией? - она обошла его и вышла в дверной проем, так ничего и не ответив".

Обратный путь показался ему длиной в вечность, Гюли не произнесла больше ни слова, как он ни просил ее. В его голове роились мысли одна другой хуже, Марек ожидал что по прибытии в табор барон разговорит его молчаливую спутницу, и он все узнает. Так и произошло, после недолгого разговора старик подошел к нему и все рассказал:

" Дурные вести друг, твоя жена не поправится - у нее чахоточная. Она не успеет выносит ребенка, Гюли приготовит тебе отвар, который... который, прекратит ее муки. Тебе решать, как поступить. Мне очень жаль, но больше мы ничего не можем сделать для тебя".

Домой Марек возвратился только под утро, он шел как будто не живой, не замечая ни ручьев, ни терновника, ничего более не трогало его. В руке он сжимал небольшой флакончик с жидкой смертью для его любимой. Придя домой, он забрался на лавку у печи и тут же уснул.

Вскоре ударили первые морозы, страшные и лютые. От одного глотка воздуха перехватывал горло, а земля, еще не покрытая снегом, превратилась в камень. Солнце светило ярко, но больше не согревало ее, а по ночам далекие звезды и серебристая луна своим холодным сиянием смотрели на пустую умирающую землю, на реку, которую моментально сковало толстым слоем льда, на темный облысевший лес, на маленькую хижину-землянку из трубы которой валил белесый дымок. Небо, такое далекое и жестокое бездушно подсматривало за ними сквозь черные ветви заснувших на долгую зиму деревьев.

Марек уже целую неделю сам не свой, судьба предоставила ему тяжелейший выбор, и он никак не может решится. Ходит бесцельно по дому, долго смотрит на Марию и пытается с ней поговорить, но она настолько слаба, что едва может произнести даже пары слов. В ногах у нее непрерывно сидит серая кошечка и мурлычет.

Марек не говорит Марии, но их дела совсем плохи. Несколько дней назад он спустился в схрон с провизией и увидел, что почти вся пища протухла. Он не мог понять, как это могло случиться, в любом случае для них это был неизбежный конец. Собрав остатки того, что еще годилось в пищу он заморозил их.

Охотник из Марека был плохой, но выбора не было. Достав лук и стрелы, который еще летом подобрал в одной из сожжённых деревень, он отправился на охоту. Дело шло из рук вон плохо, уже наступал вечер, но острая на ухо живность разбегалась от его шумных шагов, не давая даже малейшего шанса на выстрел. Скоро совсем стемнело, мороз крепчал, и Марек стал собираться домой, как вдруг услышал голос, он звал его:

"Марек, приди ко мне. Я помогу."

Он удивился и стал вслушиваться, голос раздавался откуда-то со стороны топи, негромкий, словно тянущийся издалека, как будто принесенный утренним ветром по воде отзвук. Марек пошел на него, через лес, через замерзшее болото пока наконец не вышел на просторное поле с длинными узкими перелесками, у одного из которых расположилась богатая усадьба с небольшим каменным замком. Из печной трубы валил дым, а в окнах горел свет. Голос, который звал его явно доносился из замка, ноги Марека сковало от мороза, он их почти не чувствовал. Делать было нечего, все равно пропадать, и он решил отправится туда. Его посетила мысль, что очень странно, что такая богатая усадьба осталась нетронутой во время войны.

На пороге Марека встретил богато одетый господин средних лет, по всему было видно, что он ждал его. Проводил его в дом и усадил прямо не разутого его у камина. Такой красоты он еще видел: всюду картины, рыцарские доспехи, мечи и сабли, пистолеты и ружья. Шикарные кресла и тяжелые балдахины, у камина сидели две черные собаки и внимательно смотрели за Мареком. Они находились в таких позах, что, если бы хозяин дал команду, в один прыжок бы вцепились ему в горло.

После того, как Марек немного отогрелся и перестал стучать зубами, благородный господин пригласил его за стол и предложил поесть. После выпитого бокала вина он сказал:

- Это я звал тебя Марек, хочу предложить тебе сделку. Я знаю, что твоя беременная жена Мария смертельно больна. Знаю, что ей не долго осталось. Я могу ее вылечить, полностью. Могу сделать так, что болезнь её покинет и перейдет к тебе, но после смерти, ты станешь моим слугой, а своего сына нерожденного пообещаешь мне. Ничего сейчас не говори, даю тебе время принять решение. Перед рассветом я спущусь в этот зал, и ты ответишь мне.

Закончив речь, человек вытер губы и положил платок на стол, удалился из просторной гостиной комнаты.

Мареку не было жаль себя, он хоть сто раз готов умереть ради Марии, но его сын... долгожданное дитя... Как же можно христианскую душу невинную заложить в рабство колдуну?!

Марек поднял глаза и увидел коллекцию охотничьих трофеев, на него со стены смотрели немигающим взором убиенные животные. Так или иначе, Мария все равно умрет, а вместе с ней и малыш, выбора не было. Он все решил, взял со стола графин, налил в кружку вина и осушил залпом, потом крикнул, его голос эхом отразился от высоких стен и сводчатого потолка с большой ажурной люстрой.

"Я готов дать ответ колдун!"

Наверху скрипнула дверь, и он услышал шаги на лестнице. Марек кричал, так, что срывался голос:

"Забирай все! Все что у меня есть! Ради Марии, возьму грех великий. Забирай сына после рождения, пусть буду я навечно проклят, пусть каждый добрый христианин плюёт на мою могилу, лишь бы только она жила!"

Глава 5

Зима

Мария проснулась рано утром, тепло очага волнами разливалось по маленькой комнатке. Она потянулась и вдохнула полной грудью воздух, замерла, она уже несколько недель не могла не то, чтобы вдохнуть и расправить плечи, ей даже слово сказать было больно. "Значит помогла цыганка" - подумала она, погладила серую кошечку, которая мурлыкала, вытянувшись на кровати, стала одеваться.

Мария открыла дверь и кристально чистый, свежий морозный воздух обдал ее, перехватил дыхание. Солнце пробивалось сквозь стволы деревьев и ветки радостными лучами ласкало девичье лицо, щеки разрумянились и их начало приятно щипать морозцем. Мария давно так хорошо себя не чувствовала, подхватив горсть снега она умылась. Прошлась вокруг хижины. Марека нигде не было видно, похоже, что его не было всю ночь, у кобылки совсем нет сена. Она взяла вилы и достала из-под навеса пучок соломы, затем отколола кусок соли положила рядом с животным, погладила и похвалила лошадку.

"Не случилось ли чего? Я практически ничего не помню, за последние... дни..." Она позвала Марека несколько раз, покричала, - никто не ответил.

Мария решила приготовить еду, но, когда она открыла схрон с продуктами ее обдало ужасающей вонью, пришлось немедленно закрыть крышку. Был еще и зимник. Там лежало несколько тушек зайца, десяток рыбин и пару корзин фруктов. "Не густо, а зима только началась." - сказала она вслух, с какой-то надеждой, ей почему-то казалось, что теперь, когда она пошла на поправку так или иначе им удастся перезимовать. Она ощущала себя здоровой и полной сил и не сомневалась в том, что они что ни будь придумают.

Мария готовила пищу у очага, когда в хату вошел Марек. Он еле передвигался был бледный и взмокший, в руках он нес мешок с хлебом и мясом. Мария подбежала к нему, стала целовать:

"Милый, я поправилась! Цыганка нам помогла, не знаю как ее отблагодарить, может я схожу завтра к ним? Ты почему такой бледный. - она приложила свою руку к его лбу, - Да ты весь горишь, немедленно ложись в постель. Я сейчас тебя горячим накормлю."

Марек так ничего не смог произнести, еле дошел до кровати и рухнул, разбудив кошка, мирно дремлющую на кровати, та ощетинилась и зашипела, она убрала животное подальше от него. Мария накрыла его одеялами и попыталась накормить, но он так и не проснулся до самого вечера, до наступления темноты.

Как только последние лучи солнца скользнули по соломенной крыше их маленького убежища Марек открыл глаза. Он подошел к жене и долго стоял перед ней, гладя ее шершавой рукой по щеке, всматриваясь в ее глаза. Она обняла его и прошептала:

"Я завтра пойду в табор, попрошу для тебя лекарство. - Он продолжал смотреть на нее, гладил по волосам, наконец хрипло еле слышно произнес - Мария, милая мне надо идти я вернусь утром, - она посмотрела на него и залилась слезами - Куда ты пойдешь? Ты ноги еле переставляешь! - пойду в табор, я уже договорился с бароном, меня будут лечить. Наутро вернусь. - она не отпускала его из своих объятий - Я пойду с тобой, помогу тебе в пути, - он отстранился от нее и выдавил из себя еще несколько слов - Нет, Мария подумай о ребенке... - он хотел сказать еще что-то, но не смог и зашелся глубоким тяжелым кашлем, вытер рукавом губы и натужно улыбнулся - не волнуйся, все будет хорошо".

Как и пообещал, Марек вернулся на утро и принес с собой новый мешок с едой, открыв дверь он упал обессилев, прямо на пороге. Мария кинулась к нему, уложила в кровать и выпоила ему горячую похлебку и кружку травяного настоя от жара.

Что-то недоброе почувствовала она, муж никогда ей не врал, но сейчас после того разговора, ее не покидало ощущение чего-то тягостного и неотвратимого. Мария долго думала и наконец решилась сходить в табор, расспросить про Марека.

Сильно потерявшая в весе за долгое время болезни, она легко пробиралась сквозь терновые заросли, и вскоре добралась до места. Но войти в лагерь ей не дали, ее остановила старая знакомая Гюли, она встала перед ней и приказала возвращаться откуда пришла. Мария упала на колени и взмолилась, стала просить вылечить мужа, но цыганка была неумолима, она смотрела на нее настороженно и с неким недоумением, как будто увидела мертвеца. Наконец, поняв, что девушка так просто не уйдет, она произнесла:

"Не возвращайся домой, беги в монастырь прямо сейчас. Ему уже никто не поможет, он погубил свою душу. Не дожидайся, когда Марек умрет, иди к монахам. Сюда больше не приходи и ни в коем случае не рассказывай мужу о том, где была."

Мария вернулась домой под вечер вся в слезах, у порога ее уже ждал Марек. Бледный и худой, жизнь еле теплилась в нем, как в угасающей на холодном ветру свече. Он посмотрел на нее, как будто в последний раз и сурово спросил:

"Где ты была? - Мария вспомнила наказ цыганки, но не смогла соврать мужу. - Я была в таборе, - она опустила глаза, ждала, что он будет ее ругать, вместо этого он подошел к ней и обнял, прошептал - мне нужно идти милая, жди под утро."

Так и произошло, Марек пришел утром без еды, растрепанный и расстёгнутый. Он весь горел, говорить не мог. Мария уложила его в постель, а сама отправилась в монастырь просить о помощи, но только успела отойти, как ребенок стал толкаться и ей стало дурно. Ей пришлось вернуться в убежище, где она и проспала до вечера.

Ее разбудил Марек, он был по-прежнему бледен и худ, но глаза его блестели, казалось ему немного полегчало. Он сел на кровати напротив нее и сказал:

"Мария, слушай меня внимательно! Пробил мой час, я больше не приду к тебе. - она не дала ему говорить дальше и кинулась со слезами на шею, Марек отстранил ее и продолжил

- Если я вернусь другим, не подходи ко мне, а немедленно собирайся и беги, а самое главное не оглядывайся

Мария впилась в него взглядом и захлебываясь спросила:

- Ты меня пугаешь Марек, каким другим?

- Если это произойдет ты поймешь сама. Собери все мои вещи и вынеси из дома, а лучше сожги.

- Марек!

- Я не могу больше говорить, скажи мне ради всего святого, что поняла меня?!

- Марек, как же наш ребенок?!

- Ты должна защитить его.

- Но мне не справится одной...

- Пора Мария, я очень тебя люблю и... прости меня за все... - он закашлялся и скорчился от боли."

Мария не спала всю ночь, она лежала в кровати обняв мягкий пушистый, мурлыкающий теплый комочек и незаметно для себя уснула.

Когда Марек не вернулся наутро она все поняла и залилась горючими слезами. Она осталась одна посреди леса, зимой в уничтоженной войной местности, на сносях.

Потоки ее горьких слез прервал неожиданный стук в дверь, Мария обрадовалась и побежала открывать. На пороге стояла цыганка.

"Разреши войти хозяйка. Тебе скоро рожать, я не могу тебя бросить здесь одну. - сказала она, и не дожидаясь ответа переступила через порог.

- Конечно Гюли заходи, только у меня ничего не приготовлено"

Цыганка развернула мешочек, в котором было несколько лепешек, разные травы и немного вяленого мяса. Она подошла к очагу, налила в котелок талой воды и сказала:

"Это ничего, я сейчас чего ни будь сделаю. - Мария не сводила с нее взгляда, спросила, - Ты знаешь что-нибудь о том, что случилось с моим мужем? - Гюли замешкалась с ответом, но все же произнесла, - Совсем немного, похоже он заключил сделку. Когда я пришла к вам, ты была неизлечимо больна, я могла лишь облегчить твои страдания и дала ему пузырек с ядом. - Мария оскалилась и зашипела на цыганку, - Что ты сделала? Ты хотела отравить меня и ребенка? - Цыганка спокойно ответила - Ребенка ты все равно бы не успела выносить, ваша судьба была предрешена, но выбор оставался за Мареком.

- Предрешена?! Тогда чьей же милостью я сейчас жива и здорова!

- Марек поменял свою жизнь на твою

- Как такое вообще возможно?

- Сейчас важно совершенно другое.

- Что же?

- Ребенок, - он отмечен. Похоже не только твоя жизнь была частью сделки.

- Что значит "отмечен"?

Цыганка молчала, у нее не было ответа на этот вопрос."

Женщины пообедали, Гюли осмотрела Марию и собралась в обратный путь:

- Уже поздно, мне пора собираться. Я завтра снова приду, если ты не против.

- Гюли, спасибо тебе за твою заботу.

Цыганка откланялась и вышла за порог.

Прошло полтора месяца, Марек так и не объявился, а цыганка каждый день навещала Марию. За долгими беседами они коротали зимние морозные дни. Когда пришло время, Гюли осталась с ней на ночь и приняла роды. Она посещала ее еще какое-то время, а потом пропала. Мария так привыкла к ней, что не находила себе место.

Дни тянулись в заботах по хозяйству и уходе за ребенком, у Марии стала заканчиваться еда и она не представляла, что будет делать дальше. Хуже того, сено у кобылки, хватившее по осени влаги, окончательно испортилось, превратившись в лед. Разобрав последние припасы, она разделила оставшуюся пищу на неделю. Нужно было срочно что-то предпринимать.

В один из вечеров Мария стала собираться ко сну, но неожиданно услышала скрип шагов. Кто-то ходил еле слышно вокруг хижины. Мария хотела было выйти посмотреть, но остановилась, ей стало страшно. Она закуталась с ребенком под одеяло. Некто продолжал кружить у хаты. Подходил к убежищу с разных сторон, то подолгу стоял у двери, как будто не решаясь постучать. Мария не спала всю ночь, пока не забрезжили первые солнечные лучи и звуки исчезли.

Днем Мария осмотрела хату, но на свежем белоснежном снегу не было других следов, кроме ее собственных и она немного успокоилась. "Чего только не причудится ночью, в лесу то. Наверное, животное какое-нибудь." - подумала она.

Несколько последующих ночей происходило то же самое, - кто-то бродил вокруг хаты, но Мария в конечном итоге вообще перестала обращать на это внимание, потому что у нее возникли более серьезные проблемы. Еды оставалось всего на два дня, а кобылка и без того худосочная, жутко страдая умирала от голода.

Мария хотела ее зарезать, чтобы продержаться хотя бы еще месяц, пока не спадут морозы, но у нее не поднялась рука. Она разобрала часть соломенной крыши и скормила лошади. Мария понимала, что долго так продолжаться не может, еще пару дней и в крыше появятся дыры, через которые будет уходить тепло и валить снег, но ей нужно было немного времени на то, чтобы решиться на это. Кобылка прошла с ними все тягости и лишения сиротской послевоенной поры, стала почти родной.

Этой же ночью шаги стали более различимы, к ним добавились вздохи и всхлипы, кто-то хрипел и стонал за стеной. Марии тут же вспомнились слова Марека. Она решила уходить любом случае, больше здесь делать нечего. Пора собираться и просить помощи в монастыре, но стояли слишком сильные морозы, ей так просто не дойти в такую даль, да еще и с ребенком. Вдруг поток ее мыслей прервался резким, захлебывающимся лошадиным криком. Мария услышала, как что-то тяжелое упало под навесом. Затем раздались шаркающие звуки, как будто по снегу тащили что-то тяжелое.

Поутру она заглянула в стойло, - повсюду была кровь, очень много крови. Кто-то страшно убил их старенькую кобылку. От навеса тянулся красный след, уходящий глубоко в лес, идти по нему Мария не решилась бы даже при свете дня.

Еды оставалось всего на день, нужно было бежать в монастырь, просить приюта до весны.

Она собрала из тряпок теплую сумку для ребенка, подумала, что положит туда же и кошечку чтоб им вместе было теплее. Короткий зимний день близился к своему завершению, было очень холодно и Мария решила, что выйдет завтра с рассветом.

Вечером в дверь постучали, обрадованная Мария забыв про все кинулась к двери, представляя как увидит там Гюли и расскажет ей о всех напастях последних дней. Открыла дверь и отпрянула. За порогом был Марек. Бледный как полотно с черными расширенными зрачками глаз, он стоял, покачиваясь будто пьяный, на пороге не решаясь зайти, прохрипел:

- Здравствуй жена! Можно ли мне зайти в дом, взглянуть на сына? - она оторопела и застыла на месте с открытым ртом, ее сковал ужас. В колыбельке закричал ребенок и вывел ее из состояния шока, она понимала, что совершает ошибку, но не могла сказать нет.

Он зашел, тяжело ступая по дощатому полу, ничего не говоря сел за стол и уставился на ребенка. Кошка забилась в дальний угол кровати ее шерсть вздыбилась, она шипела на Марека. Он достал из-за пазухи сверток, положил на стол. В нем были хлебцы и вяленое мясо. Он произнес грубо и властно:

"Ужинать будем, накрывай на стол. - его голос звучал настолько страшно и незнакомо, что у Марии все посыпалось из рук. Она все же совладала с собой и спросила его, - Ты где был все это время? - он посмотрел на нее мертвыми пустыми водянистыми глазами и ответил, без выражения все тем же жутким хрипом - В монастыре, монахи выходили, - повисло молчание, он все так же пристально смотрел на ребенка, застыв как будто окостенелые мышцы его давно превратились в камень."

Марек немного поел, но было видно, что без особого аппетита. Мария подсела к нему и обняла: "Хоть весточку бы дал, я думала что ты умер, - она зарыдала, - Как видишь нет, как вы тут? - он продолжал смотреть на ребенка, но что-то в его взгляде Марии не понравилось, - У нас еда закончилась, - Марек поскреб пальцем по столу и ответил,

- Ничего, я буду приносить. Не переживай,

- ты останешься на ночь, мне очень страшно одной, - он посмотрел на нее, как то дико улыбнулся и обнял, но не так как раньше, было что-то жуткое в его движениях, они были костными и угловатыми, он прохрипел в ответ - Не могу, меня еще лечат. Держись, я завтра вернусь. Мне пора Мария."

Он обнял ее на прощанье и попросил не провожать, но Мария кинулась к нему на шею. Она еще долго стояла в дверях провожая взглядом его переваливающуюся диковинную походку, словно ноги его не совсем не гнулись в коленях, а в позвоночник был вставлен жердь. Марек ушел в направлении болот. Как только ее посетила эта мысль, по телу пробежал озноб, монастырь находился в совсем другой стороне.

Около полудня следующего дня постучала в дверь и не дожидаясь ответа в хату вошла Гюли. На ней была плотная шуба и она была сама не своя:

- Еле добралась, в лесу встретила волков. Странные какие-то...

Мария была безмерно рада ей и пригласила за стол, увидев вяленое мясо и достаточно свежий хлеб Гюли настороженно посмотрела на нее, спросила - Откуда такая роскошь? - Мария улыбнулась и чуть не подпрыгивая от счастья взяла цыганку за руку, - Марек вернулся, - Гюли побледнела и с тревогой посмотрела на девушку, - Как вернулся? - Очень просто, его монахи выходили, - ответила Мария, но цыганка задумалась и настороженно произнесла, - Очень хорошие новости, но почему-то мне все это кажется очень странным, - по правде сказать, так же, казалось, и Марии, но она была очень рада возвращению своего мужа, остальное ее мало волновало. Гюли порылась в суме и вытащила свечку, затем подала ее Марии, - Ты должна кое-что сделать. Когда Марек придет в следующий раз зажги эту свечу, поставь на стол и посмотри, как он себя поведет, - Хорошо, - ответила Мария"

Когда они закончили обедать, цыганка осмотрела ребенка, сказала, что все в порядке, спешно собралась и засветло ушла в табор.

Вечером снова пришел Марек. Как и научила ее Гюли, Мария зажгла свечу и поставила на стол. Он принес припасы, но ничего не ел. Он снова долго, странным взглядом смотрел на ребенка. За весь вечер не проронил ни слова, не отвечал на вопросы и реплики жены. Мария чувствовала неладное, ее руки тряслись, и она уронила деревянную ложку на пол, а когда наклонилась чтобы поднять увидела ноги Марека - босые и синие с черными длинными крючковатыми когтями.

В кроватке закричал ребенок, Мария кинулась к нему и прижав к груди забилась, дрожа в угол. Марек медленно и неестественно повернул шею, так что хрустнули позвонки, посмотрел жутким взглядом на нее и прохрипел:

"В монастырь не ходи, тебе там нечего делать. Жди меня завтра вечером, еду принесу. Если не будет на месте или не откроешь, пеняй на себя!"

Он встал и поковылял к двери, вышел на улицу в морозную ночь и с размаху хлопнул дверью так, что затряслась вся хата.

Мария дождалась рассвета, собрала ребенка и остатки еды, выдвинулась в путь. Но далеко отойти от дома не получилось, когда она пересекла небольшой замерзший ручей то услышала волчий вой, а вскоре показалась и стая. Она встала как вкопанная, животные находились от нее в пятидесяти шагах, рычали и скалили длинные клыки, но на счастье не приближались. Что-то странное было в их виде: грязная спутавшаяся шерсть клоками свисала с их тел, а из оскаленных пастей текла коричневая слюна. Мария медленно сделал шаг назад, еще один, еще несколько, волки не приближались. Она развернулась и что было сил побежала в хату, закрыла дверь.

За окном начинало смеркаться, порывшись в старых вещах из прошлой жизни Мария нашла несколько церковных книг в кожаном переплете. Разместив одну из них на столе, она стала истово молится.

Стемнело, на улице раздались шаги, стук в дверь. Она не пошла открывать, застучало еще громче, раздался крик: "Мария! Открывай своему любимому мужу! Я не могу войти без приглашения". Ее трясло, она еще громче стала произносить слова молитвы, непрерывно крестила ребенка. Внезапно, крик и стук прекратились, за дверью раздался жалобный голос Марека. Не обезображенный хрипом и болезненным придыханием, такой же как раньше: "Мария, пусти меня дом, мне очень холодно. Эта болезнь, она искорежила мое тело, но я остался тем же самым. Не пугайся меня".

Ее сердце дрогнуло, и она открыла дверь, там стоял он, но не мог перешагнуть через порог. "Проходи" - сказала она и Марек сделал шаг, тут же схватил ее стальной хваткой за шею и швырнул в комнату. Мария упала на стол, по всей комнате разлетелась посуда и остатки ужина. Он шел медленно прямо к кровати, в которой лежал ребенок, одна нога его была сломана в лодыжке, он волочил ее.

Мария нашла одну из книг и выставила перед собой, Марек застыл как будто не решаясь сделать шаг, тогда шаг сделала она, он отпрянул. Она закричала "Ты не мой муж! Уходи нечистый, святым писанием заклинаю тебя". Марек дернулся и зарычав выбежал на улицу прихлопнув в двери пытавшуюся убежать кошку. Она завыла от боли и покачиваясь пошла в направлении девушки.

Сквозь приоткрытую дверь в хату заметало снег, на улице была страшная снежная буря. Снег скрипел под тяжелой поступью Марка, он был неподалеку и страшно выл, низкими могильными нотами.

"Бежать в монастырь, чтобы ни было. Иначе смерть." - решила Мария и быстро, насколько могла, трясущимися от ужаса руками закутала ребенка и покалеченную кошечку в шкуры и ткань положила в сумку-сверток, выставила перед собой книгу и вышла в ночь.

Лютый холод обжигал щеки, ноги замерзли и практически сразу появилась ломота в пальцах. Ревела буря, каких обычно не бывает зимой в этих краях, снег летел с такой силой, что набивался в карманы и складки одежды, попадал в глаза, практически ничего не было видно. Марии было на все это наплевать, ей нужно было как можно быстрее добраться до монастыря и достучаться в огромные ворота.

Она бежала что было сил, ноги взяли в снегу и дыхание перехватывало, но она не чувствовала усталости. Сзади раздавался дикий нечеловеческий вой, такого звука не могло издать ни одно животное на свете, утробный звук разорванных голосовых связок, от которого леденело сердце, она слышала, как кричал Марек: "Мария! Не трать силы, тебе не убежать, - она обернулась, но из-за метели не увидела его. Скрип тяжелых шагов был где-то совсем рядом, но решительно было непонятно в какой стороне, как будто он надвигался на нее со всех сторон, Марек захохотал - Мария, глупая ты деревенская шлюха! Брось своего щенка и может у тебя будет шанс выжить."

Заледенелые ветви больно стегали ее по лицу и казалось, двигались ведомые чье-то злой волей, нарочно затрудняя ей путь. Между деревьев то тут, то там, появлялись страшные тени неведомых созданий, они тянули свои руки к ней норовя ухватить за одежду.

Мария не выдержав оглянулась и застыла на месте, буквально в семи шагах от нее плелся, хромая на сломанную ногу Марек, его живот был вспорот от самого паха до грудной клетки от туда выпали кишки и он волочил их за собой. Часть кожи на его лице отвалилась и висела лоскутами у подбородка. Глаз нет, а вместо них черные провалы, из рта потоками слюны струилось темное вещество. Он тянул к ней свои руки, нечеловечески длинные руки, похожие на куриные лапы с тремя фалангами, которые оканчивались огромными когтями.

Мария из последних сил рванулась вперед, но запнулась и упала. Сумка с ребенком отлетела на несколько шагов в сторону. Она попыталась тут же встать, но ничего не вышло. Из промерзшей земли торчала полуразложившаяся рука мертвеца, схватившая ее стальной хваткой за щиколотку.

Марк подошел и завис над ней. Тяжело дыша, как будто в груди у него были тысячи маленьких свистков, он произнес: "Разве ты не помнишь правило, глупая деревенская шлюха? Не оглядывайся!" Он опустился перед ней на колени и принялся ее обнюхивать, затем приблизился к ее лицу, высунул длинный заостренный черный язык и провел им сначала по шее, затем по лицу. Мария лежала парализованная страхом, она понимала, что ее участь будет страшнее чем смерть.

В нескольких шагах раздался плач ребенка, лицо Марека дернулось, и он резко, как кот повернулся в ту сторону. Это вывело Марию из ступора, она что было сил рванулась в попытке скинуть грузное тело мертвеца с себя, но силы не хватило. К тому же, ее руки и ноги замерзли настолько, что трудно было даже пошевелить ими. Марек немедленно перевел взгляд своих пустых глазниц на Марию и произнес: "Ты хорошо послужишь хозяину, мы будем вместе и после смерти". Он провел черным ледяным когтем по девичьим губам, затем второй рукой обхватил лицо и нажал на челюсть Марии так, чтобы она открылась. Затем он, почти паря завис над ней, открыл свою пасть и из неё потекла черная вонючая жижа. Мария чувствовала, как отвратительное вещество заполняет все пространство в ней, она не могла дышать.

Уже теряя сознание, краем глаза увидела свет от факела неподалеку, в такую сильную бурю он был очень слабым, но все же приметным. Раздался знакомый женский голос, громкий переходящий на крик. Женщина произносила заклинания на каком-то неведомом языке. Неожиданно изувеченное тело Марка растаяло и превратилось в черную пыль, которую унесло вместе с метелью куда-то в лес, в сторону болот. Мария перевернулась на бок, кашляла отплевывая мерзкую черную жижу, которая, падая на снег, тут же превратилась в золу.

Женщина подошла и помогла ей встать, это была ее старая знакомая - Гюли. Цыганка испуганно посмотрела на девушку и закричала: "Беги в монастырь, скорее! Не оглядывайся."

Глава 6

Мария

Такой бури как та я больше никогда не видал на своем веку. Ветер завывал c неистовой силой, а снегопад был такой плотный, что казалось будто ад обрушился на бренную землю и сметет с лица земли наш маленький монастырь. Мне и брату Лукашу выпало в ту ночь дежурство у ворот в маленькой башенке, разведя огонь в очаге мы молились, чтобы бог помог нам прожить эту ужасную ночь.

Около полуночи из лесу стал раздаваться страшный вой, и, как мне показалось плач младенца, а спустя какое-то время мы увидели человека бегущего из леса в направлении монастыря.

Человек подбежал к воротам и стал стучать и молить впустить в обитель. По голосу мы поняли, что это девушка и это поставило нас в тупик, потому что по всем правилам, ни коим образом в мужском монастыре не может быть женщин. Но тут брат Лукаш посмотрел на меня и сказал: "Конечно, мы не имеем права впустить ее в обитель, но скажи мне, сколько жизней унесла эта война? Сколько еще должно погибнуть людей, неужто мы не христиане? Неужто дадим божьей душе сгинуть в такую метель? Пусть меня накажут или изгонят, но я впущу ее".

Я согласился с ним, и мы открыли ворота. Если бы я знал, что будет дальше, не знаю точно, как бы поступил в тот момент.

Девушка была истощена и сильно напугана, мы отвели ее в нашу комнатку в башне и усадили рядом у огня. На вопросы она не отвечала, а к предложенной еде не прикоснулась, у нее был шок. Девушка прижимала к груди небольшую сумку, напоминавшую небольшой сверток. Вдруг из свертка раздался детский плач.

Я попробовал взять из ее рук дитя, но она еще крепче прижала его к груди. Тут вмешался Лукаш и начал ее уговаривать: "Милая, не бойся мы же божьи люди, дитя не обидим. Разреши хоть одним глазком посмотреть на христианскую душу. У меня когда-то тоже были дети, девочка и мальчик, - Лукаш вздохнул, а потом продолжил все тем же спокойным голосом, - У нас есть теплая чистая ткань, может мы его перепеленаем?" - девушка посмотрела на него, казалось совсем осознанным взглядом и перестала прижимать сверток к груди, но когда Лукаш протянул к ней руки, как будто испугавшись вновь прижала его к груди.

"Как тебя зовут милая? Я вот Лукаш, а это мой брат по вере - Матей, - представил он нас и подсел к ней поближе, - Брат, налей нам чего-нибудь горяченького, - он посмотрел ей в глаза и спросил, - Ты не против, если я посижу рядом с тобой? - девушка ничего не ответила, но убедительно кивнула"

Лукаш не просто так попросил горячего, издревле монахи готовили успокаивающий чай на основе чабреца и еще нескольких трав, коих я уже и не помню. Заложив все необходимое в котелок, я налил воды и поставил на огонь.

Лукаш уговорил девушку выпить отвар и уже к утру она потихоньку начала приходить в себя, зарыдала. Он по-отечески обнял ее и успокаивал. Спустя какое-то время девушка совсем успокоилась и все-таки разрешила ему посмотреть сверток. Там действительно был ребенок - мальчик и умирающая переломанная кошка.

Мальчик весь горел, видимо переохладился. Лукаш быстро перепеленал его, а я стал готовить другое снадобье - от жара.

За этим занятием и застал нас настоятель. Он чуть в обморок не упал, увидев девушку, затем побагровел и покрыл нас не то, чтобы мирскими, а стыдно сказать какими словами. Мы, ничего не тая рассказали ночную историю, а он немного смягчился, увидев ребенка. Спросил нарочито сурово: "Как дите? - Не очень, жар у него, - тут же ответил Лукаш. Настоятель, откинув свою привычную чинность подошел к мальчику и потрогал лоб, затем сказал уже совершенно другим по человечески обеспокоенным голосом, какого мы от старика никогда не слышали, - Что же вы остолопы его тут то держите, немедленно несите его в теплые кельи душегубцы! - он подошел к девушке и спросил вежливо, - Как тебя зовут дочь моя? - она умоляюще взглянула на него и произнесла, - Мария, - настоятель сочувствующе посмотрел на нее и произнес, - Вот что Мария, вас с ребенком разместят и накормят, постарайся поспать. За дитем мы присмотрим, а потом уж и решим, что делать, - Мария с благодарностью взглянула ему прямо в глаза, он аккуратно по-отечески коснулся ее плеча и добавил, - Спи спокойно, мы вас не бросим".

Девушке отвели отдельные покои, подальше от остальных послушников, которые располагались в одной из пристроек монастырских стен, а уход за ней и ребенком доверили Лукашу. Мальчик вскоре поправился, монахи за долгие годы поднаторели в изготовлении разного рода отваров и настоев. Женщина ни с кем, кроме Лукаша не шла на контакт, из своей комнатушки тоже не выходила. Он то и назвал ее имя - Мария. Настоятель периодически приходил справится о здоровье ребенка, по долгу сидел, поглаживая его по маленькой головке, дите тянуло к нему свои маленькие ручонки, а он удовлетворенно и тепло усмехался в седую бороду. Настоятель то и дело пытался поговорить с Марией, но ничего не выходила, девушка даже не поднимала своих глаз. Она так и не назвала имени ребенка ни Лукашу, никому либо другому.

Зимние деньки тянулись своим чередом, монахи были заняты молитвой и работами по восстановлению монастыря. Внутри святилище обросло высокими деревянными лесами, там шла работа по восстановлению старинных фресок. Одна из комнат была отведена специально под библиотеку, там несколько братьев с утра до вечера переписывали тексты священного писания.

На очередном дежурстве я разговорился с Лукашем о странной девушке и о том, что будет с ней весной. Ведь по всем правилам, нахождение в мужском монастыре для женщины категорически запрещено, мы гадали, как поступит настоятель, когда растают снега и застучит по крыше первая капель.

В котелке бурлила вода, Лукаш налил себе кружку и внимательно посмотрев на меня произнес:

- Я отправлюсь с Марией из монастыря, нельзя бросать ее с ребенком в разоренном войной краю одну. - он сделал глоток из кружки и посмотрел вдаль, на белую равнину, ограниченную с трех сторон лесами, я немного помедлил и взял его за плечо:

- Лукаш, опомнись. Вдумайся брат, что ты говоришь?! Ты поклялся служить господу нашему. - он дернулся и посмотрел на меня, каким-то странным взглядом, такого раньше не замечал за ним. В бледно-серых глазах его сверкнул огонек, не добрый и полный страстей земных, он продолжил:

- Что мне бог друг мой? Где был бог, когда семь лет назад разбойники убили мою семью? Я знаю, что могу тебе доверять, потому и говорю так откровенно. Как только сойдет снег я возьму Марию с ребенком и уйду.

Я кивнул и повисло молчание, в очаге потрескивали сухие поленья. Наконец он, не выдержав тишины спросил, меняя тему:

- Ты заметил, что в лесу больше никто не воет?

Его предыдущие слова поставили меня в тупик, и я непрерывно думал о его возможном уходе из послушников. Не поняв его вопроса, я переспросил:

- Кто воет?

- На болотах кто-то по ночам страшно выл, так теперь тишина

С ним нельзя было не согласиться. Каждую ночь на болотах творилось что-то жуткое, около трех часов ночи поднимался ветер и раздавался вой, настолько жуткий, что кровь стыла в жилах. Монахи боялись даже смотреть в сторону леса по ночам, так как там, на самой опушке в темноте то и дело показывались странные тени. Их нельзя было рассмотреть, но казалось будто нечистое воинство подбирается и окружает стены, смотрит прямо на тебя, в ушах начинает звенеть, а в голове слышится какой-то дьявольский шепот.

Вскоре, морозы отступили. До весны было еще порядком, но все же в воздухе уже чувствовалось ее приближение. Освященный ручей, из которого монахи набирали воду уже немного обнажил свои берега, прежде скованные огромными ледяными наростами. Частенько светило солнце, заливая небольшой монастырский дворик своими теплыми лучами.

Спустя месяц пребывания Марии в обители заболело сразу трое монахов, слегли они быстро. Недуг сопровождался кишечной болью, жаром и кошмарным бредом свидетелем, одного из которых я стал.

Настоятель назначил меня следить за больными. Однажды я обмывал одного из братьев, вдруг почувствовал, как он неожиданно сильно схватил меня за руку и приподнялся с лежанки, посмотрел на меня. Он открыл веки, но зрачков не было видно. Он начал говорить, не своим каким-то другим, не знакомым мне голосом: "...in malum interius...non est deus...in malum interius...non est deus...in malum interius...non est deus. - на мгновение затих, а затем закричал так громко и страшно, что казалось его гортань разорвется, - Страшные муки ада ждут клятвопреступников. Когда под жертвенным ножом погибнет агнец и растрескается плоть детоубийцы. Умрет один и восстанет другой, имя ему - Молох. И прийдет он мором на земли эти. Окруженные злом, не спасется никто. Обречены! Все вы обречены, когда священное место будет осквернено дважды, восстанут слуги забытые и придут к нему на поклон, бессмысленные и беспощадные. Здесь больше нет бога. Спасайтесь...agnos ad victimam...agnos ad victimam ...agnos ad victimam ..., - он отпустил мою руку, на глазах его тело слабело, и он терял сознание, его слова затухали, а страх пробирался глубоко внутрь."

На наше счастье, внезапную вспышку болезни удалось достаточно быстро вылечить. Настоятель, пытаясь узнать причину кишечной инфекции приказал сначала осмотреть все продукты, а затем отправил нескольких служителей вверх по течению ручья, где был обнаружен разложивший и промытый до костей ледяной ручьевой водой труп лошади. Немедленно было приготовлено необходимое количество отваров и вскоре лазарет опустел.

На меня произвели очень сильное впечатление слова сказанные в бреду одним из больных, каждую свободную минуту я думал о том, не пророчество ли это. Однажды я поднялся к настоятелю и все ему рассказал, он внимательно меня выслушал и ответил: "Мы должны опираться на нашу веру. Господь защитит нас". Было что-то в его взгляде и в голосе, некая тревога. Мне показалось, что он догадывается о чем-то, а мои слова лишь подтвердили его опасения. С тяжелым сердцем я вышел из покоев настоятеля.

Маленькая кошечка, которую принесла Мария тоже выжила, ее выходили, но ее кости срослись неправильно и она осталась изломанной, в ее движениях потерялась кошачья грация, при ходьбе она медленно переваливалась с лапы на лапу. Самое удивительное было в том, что она не подходила к Марии шипела и урчала, не приближалась даже к двери ее комнатки. Мы сначала подумали, что она дикая, но кошка ластилась и любила находиться в компании людей.

Лукаш все чаще наведывался к Марии, для меня и остальных было совершенно очевидно то, что он питал чувства к этой женщине.

Глава 7

Лукаш

Лукаш уже второй месяц ухаживал за ребенком и девушкой. Приносил еду, чистое тряпье и питьевую воду. Он очень сильно удивился, когда Мария попросила его вместо ключевой воды из ручья приносить талый снег. Может быть этот факт и навел бы его на какие-то мысли, но он воспылал к ней давно позабытым чувством. Лукаш не мог представить себе до этого, что когда-нибудь забудь забудет свой дом, покойных жену и детей, но все вышло совсем по-другому.

Случилось это одним из долгих зимних вечеров, сочувствуя несчастной девушке с младенцем на руках, он отложил немного от своей вечерней пайки и тайком прокрался в комнатку, что была в дальнем конце монастыря.

Когда Лукаш зашел, Мария кормила ребенка грудью. Он было развернулся, чтобы уйти, но она остановила его: "Лукаш, останься пожалуйста. Малыш уже наелся". Мария положила его в колыбельку, но ее грудь по-прежнему оставалась обнаженной. Она посмотрела на него взглядом черных, неестественно черных, как ему показалось глаз. Девушка встала и выпрямилась, распустила длинные черные волосы и развязала сорочку, та, скользнув по стройному девичьему стану легко и неслышно сползла на пол, оставив ее совершенно нагой. Лукаш застыл, он понимал, что должен во что бы то ни стало устоять перед искушением, но уже семь лет монах не знал женщины.

"Лукаш, милый. Мне очень страшно одной, обними меня пожалуйста", - почти пропела она и смущенно опустила глаза в пол. Ее голос прозвучал в голове Лукаша сотней маленьких звонких колокольчиков, он понимал, что ему нужно бороться с соблазном, но не мог двинуться с места.

"Я, пожалуй пойду... Ты наверное не здорова..." процедил монах сквозь зубы, ловя себя на мысли, что сказал какую-то глупость. Она подняла глаза, легонько улыбнулась, обнажив зубы и сделала легкий шажок в направлении Лукаша.

Он не мог оторвать взгляд от ее, глубоких как бездонная тьма глаз. Все его естество трепетало и вскоре его охватило безудержное желание обладать ей. Лукаш не заметил, как хищно блеснули ее глаза, когда он рванул к ней и впился губами в ее набухшие груди.

Очнулся Лукаш только под утро, когда вышел из комнатки Марии. Чувствуя себя прекрасно, он легко и непринужденно проскользнул в кельи, пробираясь через спящих монахов и мечтательно упал на свою койку. Сон не шел к нему, вновь и вновь представлялось ему прекрасное тело девушки, ее длинные черные волосы, груди и бедра. Лукаш мечтал о том, чтобы скорее наступил вечер, тогда он опять придет к ней.

День прошел незаметно. Ощущая огромный прилив сил, он с легкостью работал топором, носил большие деревья, все было не по чем, как будто Лукаш был снова молод, а вся жизнь была впереди.

Этим вечером, он нетерпеливо дожидался, пока остальные уснут, а затем ушел к Марии. Он застал ее, как и в прошлый раз, за кормлением грудью. В этот раз она даже не посмотрела на него. "Можно я войду?" - прошептал он томным, дрожащим от нетерпения голосом. В ответ - тишина. Он подошел к столу и положил на него несколько кусочков осетрины и лепешку. "Вот, я тут принес...", - Лукаш почувствовал, что девушка не очень-то рада его видеть и тон его голоса сменился виноватый.

Мария уложила ребенка в постель, закутала в одеяльце и, наконец, посмотрела на Лукаша с каким-то немым укором. Нахмурилась, капризно скривила ротик, а затем повелительным тоном сказала ему, смотря прямо в глаза: "Я не хочу тебя больше видеть. Пусть кто-нибудь другой приносит еду".

Лукашу как будто забили длинный ледяной гвоздь в макушку, он стоял пораженный этими словами. Хотел что-то сказать, открыл рот да так и остался молча стоять на месте, не в силах вымолвить ни слова. Мария подошла к входной двери и открыла ее, как бы предлагая Лукашу выйти. Он мгновенно отошел от шока и быстро затараторил: "Мария, милая. Прости коль чего не так сделал, ты только скажи в чем повинен перед тобой?". Она посмотрела на него презрительно и кинула холодным как сталь голосом "Ты стар, из тебя получился плохой любовник."

Эти слова прошли ножом по чувствам Лукаша, но, на удивление вместо того, чтобы отсечь их и удалиться, он воспылал еще более сильным плотским чувством. "Не гони любимая! Проси, что хочешь? Все отдам за тебя и честь, и веру, и жизнь свою отдам".

Она медленно подняла на него свои черные глаза, смерила взглядом. На лице Марии появилась хищная улыбка, а голос немного смягчился: "Говорю же, не нужен ты мне. Разве что..., - она задумалась и не закончила фразу. Лукаш упал перед ней на колени и взмолился, - Верным слугой, рабом для тебя буду, только позволь быть при тебе, - она с удовольствием причмокнула и села на кровать, затем похлопала по матрасу рядом с собой приглашая Лукаша присесть".

То, что приказала сделать Мария было воистину ужасно. Он понимал, что если его поймают, то скорее всего выгонят тут же из монастыря, а при таких холодах ему вряд ли удастся выжить в лесу, но Лукаш уже принял решение, - он будет исполнять все, что она прикажет, а в замен будет обладать ей. Даже самые страшные муки ада не страшат его, только бы снова, хоть на краткий миг утонуть в этом глубоком море сладкого греха.

Мария приказала ему забрать с болот замерзший труп лошади, принести его на ручей, вверх по течению от монастыря, затем погрузить тушу в воду и накрыть плетеной клеткой, чтобы тушу не сожрали дикие звери. Лукаш так и поступил, а когда, спустя какое-то время заболели монахи, его уже не мучали угрызения совести. Эти раны его души излечивала Мария по ночам в своей маленькой комнатке на самом дальнем конце стены.

Последующие несколько недель прошли спокойно, Мария ни о чем его не просила, но и особо не разговаривала с ним. Когда он приходил вечером, она самозабвенно отдавалась ему и тут же засыпала.

В последнее время Лукаш сделался каким-то странным, раньше он за собой такого не замечал. Изменился: сторонился людей, последние несколько дней они его раздражали настолько сильно, что он наорал на одного из братьев, за то, что тот неправильно держал одно из бревен, из которых сооружали складское помещение. От яркого солнечного света у него начинала болеть голова. Все чаще Лукаш забирался в самые темные уголки обители, чтобы, не отвлекаясь на боль думать о ней.

Он облюбовал место в одном из узких высоких коридоров, где маленькие окошечки находились под самым потолком, а их сизый свет практически не попадал вниз. Ему казалось, как будто он нырнул в омут, на самом дне темно и холодно, а в верху свет, от которого начинается жуткая мигрень.

Там, внизу он был не один. Что-то касалось его, как будто слепец бережно и осторожно ощупывало каждый дюйм его тела. Это было ни с чем не сравнимое ощущение, тьма обволакивала его и поклонялась ему, холодная и пустая, она немедленно снимала головную боль, даруя свободу и непрерывное возбуждение, делилась с ним всеми своими секретами, поглощая сознание Лукаша, а он поглощал ее. Это было очень приятное и ни с чем не сравнимое чувство, он был избран.

Глава 8

Настоятель

За неделю перед тем, как заболели монахи настоятелю, снился странный сон. Как будто он, снова маленький мальчик и живет в отцовском имении. Его матушка уже который год тяжело больна, за ней ухаживают слуги и приходят, сменяя друг друга священники. Мальчишку к ней не пускают. Из комнаты периодически доносятся душераздирающие крики, слышится звон разбитой посуды.

По ночам страшнее всего, - кажется, что кто-то ходит по холодным и пустым коридорам большого двухэтажного имения, скрипит половицами и скребется в стены. Обняв золотой крестик, подаренный отцом, мальчик закутывается в одеяло с головой и начинает непрерывно молится.

Вот он слышит шаги рядом со своей кроватью и спрашивает прямо из-под одеяла: "Папа, это ты? - в ответ тишина, только тяжелое дыхание, прямо над ним, - Папа, ты меня пугаешь..." - всхлипывает он и весь съёживается.

Мальчик вдруг слышит пение своей матери, прямо над кроваткой:

Колода-дуда! Седа борода!

Ты где была? Коней пасла!

А где кони? Да в лес ушли!

А где тот лес? Да черви выточили.

.А где черви? Они в гору ушли...

А где та гора? Быки выкопали.

А где быки? В воду ушли...

А где вода? Гуси выпили.

А где гуси? В тростник ушли...

А где тростник? Девки выломали.

А где же девки? Замуж вышли...

А где ж мужья? Они померли.

(*Народная фольклорная песня)

Он откинул полог большого тяжелого одеяла, в надежде обнять матушку и видит перед собой как его мать, с распущенными грязными волосами сбившимися в клочья, в некогда белой сорочке с загнутыми в обратную сторону в локтях руками нависала над ним, удерживаемая какой-то непонятной силой. Лицо ее покрыто трупными пятнами, глаза закатились, а из рта с обкусанными до мяса губами стекает и падает, капля за каплей, черная маслянистая жидкость.

В это время в коридоре послышались шаги, к нему в комнату вбежал встревоженный отец. Мать согнула руки в другую сторону и неестественно запрокинула голову назад, как будто хотела посмотреть на вошедшего, раздался хруст ломающихся костей и рвущихся сухожилий.

Аббат проснулся в холодном поту, перекрестился и тут же, упав на колени перед алтарем, принялся за молитву.

Явившись вовремя к трапезному столу, он помолился вместе с братьями и благословил прием пищи. Ел он мало, что-то его очень сильно тревожило в последнее время. Каждой клеточкой своего тела он ощущал присутствие чего-то злого, здесь в святой обители, а с приходом той бедной женщины с маленьким ребенком это ощущение усилилось многократно.

Когда заболели монахи настоятель выявил симптомы и сделав правильный вывод отправил людей осмотреть верховья ручья, затем сам лично занялся приготовлением лекарств.

Хоть он был и стар, но все же не жаловался на наблюдательность и остроту ума, он уже давно подметил, что один из братьев - Лукаш посещает по ночам молчаливую девушку. Он не стал прерывать этих визитов, поскольку ей явно нужна была компания и медицинская помощь. Потому, очень хорошо, что многоопытный Лукаш присматривает за физическим состоянием ребенка и матери. Война многих оставила без крова, унесла огромное количество жизней и они - служители, должны как никто другой бороться за сохранение любой жизни. Он накажет его, но не очень уж строго и гораздо позже, когда девушка окрепнет и сможет сама покинуть обитель.

Лукаш очень сильно изменился за последние дни. Стал нелюдим и бледен лицом, ничего его больше не интересовало, даже самую тяжелую работу он выполнял с легкостью, как будто перекладывал гроздья винограда. Его вид очень тревожил настоятеля, что-то странное появилось в его взгляде, он с какой-то злой усмешкой смотрел на него и на братьев-монахов.

То, что произошло дальше Настоятель и представить себе не мог. Все началось той злополучной ночью, когда ему приснился очередной кошмар. Будто он все тот же маленький мальчик и у него умерла мама. К нему в комнату заходит отец, утешает его, ставит на стол баночку с черной мазью и просит натереться перед сном.

Мальчик, повинуясь отцу встает, развязывает бечеву и открывает маленький сосуд. Запускает туда пальцы и достает небольшое количество черной слизи, она дурно пахнет, очень похоже на протухшую кровь. Ему страшно, но он должен сделать так, как сказал его отец. Он начинает намазывать странной мазью шею и отчетливо понимает, - что-то непоправимое и страшное произошло в этот момент, оно уже у него за спиной, нависает над ним и обнажает клыки, готовится напасть.

Настоятель проснулся посреди ночи поджог лучину, запалил свечку и краем глаза, в узенькое маленькое окошко он увидел, как во дворе что-то происходит. Он выглянул и пред ним предстала следующая картина:

Брат Лукаш стоит на коленях перед телом младенца, который лежит прямо в снегу на окровавленной свитке. Монах нагибается над ребенком, по всей видимости оказывает помощь, подумалось ему.

Настоятель кинулся во двор, по пути разбудив монахов. Когда они добрались до ребенка, все было кончено. Лукаш стоял над разорванным в куски телом мальчика с окровавленным лицом и хохотал нечеловеческим, сатанинским смехом. Его немедленно связали и бросили в холодный монастырский подвал, закрыли тяжелую дверь и повесили замок.

Когда Марии сообщили страшную новость, она потеряла сознание и настоятель просидел с ней всю ночь до самого утра. Когда она проснулась, то ничего не помнила и спросила: "Где мой ребенок?"

Настоятель не знал, что ей ответить он внимательно посмотрел на нее и для уверенности спросил: "Ты что-нибудь помнишь из прошлой ночи?" она не ответила и стала раз за разом, переходя на крик, как заведенная спрашивать одно и то же: "Где мой ребенок?"

Настоятель обнял ее по-отечески и сказал, что они похоронили его под старым дубом на территории монастыря. Она закричала и забилась в истерике обливаясь слезами, царапая пальцами пол. Он пробовал остановить ее, но ничего не получалось, Мария согнулась и конвульсивно скребя по полу размозжила косточки пальцев до мяса. Наконец она ослабла и потеряла сознание.

Предстояло решить, что теперь делать с детоубийцей. Для начала следовало его допросить. Настоятель попросил пойти с собой нескольких добровольцев, но, шокированные произошедшим, пришли все.

Взяв факелы, монахи вошли в холодный и темный подвал. Лукаша не было видно, лабиринт узеньких арочных ходов петлял, уводя их все дальше. Наконец они нашли его в полутемной пустой комнатке. Сизый свет из маленького подвального окошка, расположенного под самым потолком, плотным пучком падал ровно в центр, ровно в то место, где лежал Лукаш. Он разорвал на себе одежду в клочья и катался по полу воя от боли и всхлипывая.

Его кожа потрескалась, а из образовавшихся ран сочилась ручейками темная кровь. Он замер, встал на четвереньки и выгнулся в спине, внимательно рассматривая процессию черными, абсолютно без белков, нечеловеческими глазами. Затем несколько раз произнес: "Тьма придет, боль успокоит, мясо сожрет, кости перемелет".

Как ни спрашивали Лукаша, больше ничего не добились. Настоятель, закрывая подвал на замок строго настрого предупредил, чтоб дверь никто не открывал и без него к Лукашу не ходил, даже не заговаривал.

На следующий же день снарядили двоих монахов и отправили с волом на санях в аббатство, с письмом от настоятеля.

Аббат заходил к Лукашу днем и вечером. Приносил хлеб и воду, но узник не притрагивался ни к чему. Его бока ввалилсь и сам он стал напоминать измученного тяжелой болезнью человека, похожего на высохший труп. Как-то, в одно из таких посещений Лукаш окликнул его и сказал: "Время пришло настоятель, зови братьев, хочу перед ними покаяться. Облегчить душу."

Монахи собрались у дверей, детоубийца лежал в маленьком пятачке света. Он осмотрел монахов, а затем стал дико кричать, как будто его раздирают на части, слышно было как рвутся хрящи и трещат кости, его кожа отходила пластами, как старая ветхая ткань, обнажая мышечные. Лукаш упал и покатился в темный угол комнаты. Наступила тишина, присутствующие застыли в ужасе.

Из центра комнаты послышалось тяжелое ровное дыхание, сначала монахи увидели силуэт. Лукаш поднялся на колени, затем встал полностью во весь рост. Раздалось шуршание и из-за спины у него показались два черных перепончатых крыла. Существо зарычало так, что содрогнулись стены, затем одним движением подскочило к ближайшему монаху и распороло ему брюхо от паха до ребер, несчастный упал, корчась от боли, а Лукаш, не обращая более никакого внимания на оцепеневших от ужаса служителей, принялся пожирать внутренности несчастного. Выбежавшие на божий свет монахи в ужасе забаррикадировали дверь в кладовые, заложив ее бревнами и битым кирпичом.

Страх поселился в обители, настоятель вместе с братьями оставили все работы и целыми днями совершали молитвы, а по ночам до ушей монахов доносился рык и тяжелая поступь глубоко в недрах монастыря.

Нужно было как можно скорее очистить оскверненную обитель. Если экспедиция дойдет вовремя, то по весне сюда прибудут высшие саны с хоругвями и совершат обряд очищения. А пока надлежало молиться.

Аббат не перестал навещал бедную девушку, он подолгу оставался с ней и пытался поговорить, принес переписанные святые тексты. Но Мария молчала и постоянно прятала от него взгляд. Как-то раз, читая священный текст, то-ли от стресса и усталости, то-ли уже возраст давал о себе знать, он задремал прямо на стульчике у кровати Марии, а когда проснулся, то не поверил своим глазам. На ложе лежала его мать, она смотрела не него осуждающе и хриплым болезненным голосом обвиняла его в том, что он ее бросил на смертном одре и уехал, в том что она умерла именно из-за него. Настоятель протер глаза и сонное видение рассеялось. Перед ним была всего лишь спящая измученная горем девушка с очередной искалеченной судьбой.

Глава 9

Цыган

После недавних ужасающих событий в монастыре воцарилась атмосфера постоянного страха, работы по восстановлению обители были прекращены, а все свое свободное время монахи проводили в молитве, прерываясь на сон и прием пищи.

Настоятель перестал ходить в покои Марии и все чаще пребывал в одиночестве, размышляя и прогуливался у старого дуба. Весна была на подходе и солнце светило ярче, уже вот-вот и послышится первая капель, вскроется лед на реке, с полей начнут сходить снега, а с юга прилетят журавли, скоро закончится эта жуткая зима.

В один из таких солнечных погожих деньков, еще морозных, но уже приятных для работы на свежем воздухе, в монастырские ворота постучали. Это был цыганский мальчик, лет десяти. Он был одет в мешковатую, не по размеру шубу, а за спиной нес большой красный тюк.

Когда ворота открылись он упал на колени и взмолился, рассказал, что весь табор вырезали пока он спал, он один уцелел. Ничего не слышал, а когда проснулся, вокруг только мертвые разорванные на куски тела. Он протягивал тюк и умолял предоставить ему приют, хотя бы до весны.

Послали за настоятелем, но Аббат был погружен в свои мысли и ничего не сказал лишь махнул рукой в знак согласия. Мальчишку разместили там же где и Марию, в одной из каморок крепостной стены. Изломанная кошечка сразу его полюбила и не отходила от него ни на шаг. "Иш ты!" - смеялись монахи.

После появления цыганенка в монастыре тягучая и тяжелая атмосфера развеялась. С первого же дня, он взялся за работу. Носил воду из ручья, расчищал двор от снега. Каждую ночь сидел в дозоре с монахами, рассказывая истории из жизни табора, секреты цыганские трюков и показывал незамысловатые фокусы. Днем же, обтесывал топориком тяжелые бревна и подтаскивал их на веревке по наледи к недостроенному сараю, напевая себе под нос чудные цыганские песни. Когда кто-то из монахов проходил мимо, он по-мальчишески радостно улыбался, подходил поздороваться и поговорить.

Сначала к нему все относились с недоверием, а потом то один то другой стали, побыстрее закончив трапезу, вместо молитвы бежать на монастырский двор, помогать мальчишке. Настоятель тоже подметил, что работа и неформальное общение в процессе очень плодотворно действуют на коллектив. Как-то раз Аббат прохаживался с нарочито сердитым видом по стройплощадке, но не выдержал, снял рясу и под одобрительные взгляды братьев взял в руки топорик, который ловко заплясал у него в руке выводя незамысловатую вязь колонн.

Монахи полюбили мальчишку и стали сами приглашать его на дежурство у стены, подкармливали его, давая то лепешку, то кусочек соленой осетрины, запасенный с ужина. Как-то спокойнее им было на душе, после увиденного ужаса, покой и твердость приносили эти двое - цыганенок и изломанная кошечка которая, заливаясь в своей бесконечной монотонной песне, мурлыкала сидя у мальчишки на коленях.

Все бы ничего, но странные вещи стали происходить в монастыре, то одному монаху причудится, что небольшая худенькая фигурка, облекшись в белую ткань с ног до головы стоит над постелью и бормочет что-то, то другому мерещится, что по потолку, подобно пауку бегает человеческий силуэт. Стали пропадать припасы, даже после того, как на дверь хранилища повесили замок. Хоть и нехотя, но подозрение пало на цыганенка, настоятель позвал его в свои покои и начал выспрашивать. Мальчишка в слезах упал на колени и клялся своими богами, что никогда бы себе не позволил в доме, приютившем в час нужды, даже хворостинки без спроса взять. Решили проверить и заперли мальчишку в комнате на стене. Смотрят, на следующее утро замок на двери сломан, а часть припасов опять пропала. Стали допытываться, но всем было совершенно очевидно, что мальчишка никак не мог сломать его снаружи. Цыганенок и без того был в ужасе, он рассказал им, что произошло ночью.

Все время, покуда мальчишка спал в соседней комнате, где находилась Мария кто-то скребся в стену. Цыганенок не знал, что там находится и ему было страшно даже подумать, он старался как можно меньше времени находится в каморке, потому с удовольствием отправлялся на ночные дежурства.

Этой ночью он услышал стук в дверь и спросил кто там. Ответа не последовало, затем услышал резкий сильный удар и дверь заскрипев медленно открылась. В дверях стояла молодая женщина, в ночной рубашке вся бледная с черными большими глазами. "Где мой ребенок?" - прокричала она и попыталась шагнуть внутрь, но как будто уперлась в невидимую стену, - соль, рассыпанная на пороге цыганенком, не давала ей войти. Она вся затряслась и зашипела: "Твоя мать прокляла меня, - внезапно тон ее голоса сменился и стал тонким, по девичьи смешливым, - А я за это перегрызла ей шею, - она засмеялась тихо и злобно, затем вскрикнула - Посмотри, что она со мной сделала!" Женщина скинула с себя одежды и его взору открылось худое, все изрезанное странными символами тело. Он закричал на нее "Моя мать никого не проклинала, тебе меня не обмануть - я знаю кто ты такой, твое имя..." Девушка не дала ему договорить и захлопнула дверь с такой силой, что одна из петель лопнула, со звоном упав на пол.

Монахи немедленно пошли в комнату Марии и застали ее там совершенно обнаженной, тело девушки покрывали письмена и символы. Красными линиями чуть вспухших свежих разрезов они проступали на ее теле. Она сидела на стуле расставив ноги и вызывающе смотрела на них не человеческими большими черными глазами.

Мария не сопротивлялась, когда ее привязывали к койке, создавалось впечатление, что она этого хотела. Решено было проводить обряд экзорцизма, но после случая с Лукашем данный ритуал требовал особо тщательной подготовки. Были собраны необходимые книги и аксессуары. С девушкой, непрерывно читая молитвы, сидели посменно двое монахов, она то пыталась их соблазнить, то выкрикивала ужасные ругательства, угрожала и истерично смеялась, периодически приходила в себя и молила окончить ее страдания, убить.

Это было еще не все. Запасы еды были исчерпаны, все остальное находилось в подвале, там, где находился переродившийся Лукаш. Прошло очень много времени с момента его заточения и по здравому соображению, кем бы он не был, без еды и воды, в такой холодине, он должен был уже умереть. Делать было нечего, не помирать же голодной смертью.

Трое монахов вошли в темный подвал со свечами и распятиями, вскоре они исчезли в глубине коридора. Долгое время оттуда не было слышно ни звука, только стук падающих капель воды. Вдруг ко входу кто-то кинул большой мешок, он подкатился и застыл на пороге у двери, никто не вышел. Монахи позвали своих братьев, но никто не отозвался. Затем послышался лязг цепей, кто-то во тьме, тяжелой поступью неспешно направлялся к двери. Они не успели ничего рассмотреть, что-то с силой захлопнуло дверь перед ними, а за ней раздались крики боли, переходящие в жуткие стенания. Когда раскрыли мешок, то увидели две оторванные головы, которые лежали поверх припасов.

Глава 10

Мария

Мария долго бежала в метель, по ночному лесу. Спотыкаясь и снова вставая, усталости она больше не чувствовала, организм в этот момент задействовал все свои резервы. Она бежала до тех пор, пока не поняла, что метель превратилась в пыльную бурю, ветер ревел с неистовой силой, гнул деревья к самой земле, поднимая пыль и листву, вокруг ничего не было видно.

Что-то огромное по-прежнему шло за ней прорываясь, как и она через стихию. Было слышно, как оно дышит, как ломаются и падают на его пути вековые деревья, а земля содрогается при каждом его шаге, останавливаться было нельзя.

Мария бежала очень долго, пока наконец не увидела впереди, поглощенный стихией родной хутор. Он почему-то не был сожжен до тла, вокруг стояли целые и невредимые дома и дворы, но не было ни одной живой души. Она подбежала к своему дому и стала стучать в дверь, заглядывать в маленькие окошечки. Ей никто не открывал и в доме пусто, не было там мебели и убранства, вообще ничего, только голые стены. Она отпрянула и побежала в дом мужа, там увидела то же самое. Тяжелая поступь и глубокое дыхание монстра слышались уже совсем рядом, Мария зажала сверток с ребенком покрепче и побежала дальше, через поле в знакомый лес.

Буря крепчала, в поле было особенно тяжело. Порывы ветра, смешанного с пылью и мелкой галькой, мешали продвигаться вперед, набивались в рот и нос, мешали дышать. Среди этого шума она расслышала мелодичные звуки и женский смеха, Мария побежала на звук.

Она увидела перед собой то, что никак не могла предположить. Перед ней стоял вековой дуб, - место встреч незамужних девушек, буря странным образом огибала холмик, на котором он стоял, образуя некоторое подобие воронки смерча. На одной из ветвей гигантского дерева сидела Алина, одетая в серое рубище, отдаленно напоминающее ночную рубашку, и хохотала, а внизу во всем белом сидел Ярослав и играл на свирели. С ними был еще кто-то, но его Мария не смогла разглядеть. Она вбежала на холмик и бросилась в объятия к Ярославу, зашлась глубокими рыданиями.

Он ничуть не удивился, радостно обнял ее и поглаживал по волосам и говорил, совершенно спокойно: "Полно, полно... Недолго потерпеть осталось, мы будем с тобой до самого конца. Не бойся ничего, - с ветки спустилась Алина и тоже обняла ее, сочувствующе произнесла, - Подружка, милая моя..."

Мария вдруг поняла, что у нее в руках нет свертка с ребенком, хотя она все время прижимала его к себе. Она оттолкнула друзей и закричала на них: "Где мой ребенок?! Отдайте мне моего ребенка".

Ярослав глянул на Алину, затем вновь обратился к Марии: "Его здесь нет и быть не может. Когда все закончится вы вновь будете вместе". Мария посмотрела на него обезумевшими от горя глазами и попыталась рвануть в бурю, но ее остановила чья-то сильная крепкая рука. Это был крепкий мужик лет сорока, с длинными усами и широкой шеей, он смотрел своими добрыми сочувствующими глазами прямо на нее. Говорил он сурово, но было понятно, что он не причинит ей вреда: "Полно девка, не дури. Там, - и он указал на ревущую стихию, в которой смешались пыль и листва, ветки и камни, - Там - конец, небытие. Это если ты не попадешься Ему, - она повисла на его руке и заглянув в глаза спросила, - Кому? Где мой ребенок? - он ответил ей не сразу, - Молох, и, он пришел за тобой. Здесь безопасно для тебя, останься и выслушай своих друзей. Мы хотим помочь тебе."

Мария кивнула, и мужик отпустил руку. Она присела к Алине под дерево и Ярослав сказал: "Понимаешь, тут не совсем реальный мир, не рай и не ад, это место напоминает пузырь в воде. Здесь сейчас не ты сама, а твоя душа. Вот например Алина, ее убил тот самый Молох и она застряла здесь, а я погиб защищая деревню, умирал долго и очень страдал, потому мне предоставили шанс спасти того, кого я люблю, - Алина хихикнула и поцеловала его в щеку, он продолжил, указывая на здоровенного мужика с бычьей шеей - А это Петр, воин и защитник земли нашей, павший в боях святой воин. Его очень давно похоронили на этом месте, он любил доблестные битвы и пиры, потому и остался здесь. Наблюдал за девушками, собирающимися здесь, и защищал окрестности от нечистой силы, пока... Не началась война, она изменила все, такого огромного жертвоприношения злу давно не видели эти земли, столько крови и страданий. Воспряло из забвения древнее, могущественное зло, которое витало злым духом над самой землей скрываясь в самых темных уголках мира, пряталось в утреннем тумане. Напившись вдоволь невинной крови, оно стало сильным. Для него нет ничего более желанного, чем кровь и плоть детей земных. В далекие темные языческие века этому демону приносили в жертву первенцев, новорожденных детей. Твой ребенок мертв Мария, скоро умрешь и ты, он овладел тобой. Не убивайся и не лей слезы о прошлом, - твой малыш уже гуляет в райских кушах и ждет тебя, но, если нам не удастся сохранить твою душу ты никогда его больше не увидишь, зло сожрет тебя, как это случилось с Мареком. Глупец сам пришел к нему и пообещал ваше дитя в обмен на пищу и спасение. Зло лукаво и искусно в умении заморочить человека. Ты должна немного потерпеть, оставайся здесь с нами, пока монахи не изгонят Молоха, надежда есть."

Мария безутешно зарыдала, Алина принялись успокаивать ее: "Мне очень жаль любимая подруга, во всем, что произошло нет твоей вины. Твои страдания практически закончились, бог милостив, мы будем здесь, рядом с тобой и никуда не уйдем".

Она обняла ее, но сознание Марии провалилось вниз в кромешную тьму, после чего она почувствовала адскую боль во всем теле, казалось, что все ее кости изломаны а внутренности размозжены и кровоточат. Она с огромным усилием приподняла веки и увидела прямо над собой пожилого человека в одеждах священника. Он пытался говорить с ней: "Мария... Мария, ты слышишь меня?" - она попыталась что-то сказать, но у нее ничего не вышло так как язык был откушен и то, что сорвалось с ее губ напоминало невнятное бормотание. Рядом было еще несколько человек в черных монашеских рясах, они непрерывно протирали ей лоб мокрыми тряпками. Мария попыталась пошевелиться, но ничего не вышло так как ее руки и ноги были крепко привязаны. Она услышала слова священника, похоже он руководил ритуалом: "Она пришла в себя, но похоже это ненадолго, продолжайте молитву. Она была уже одержима, когда вошла в обитель, по её взгляду понятно, что она не узнает никого из нас."

Внезапно Марию стало тошнить, судя по металлическому привкусу, кровью. Она стала захлебываться и ее разум вновь упал в бездонный колодец с непроглядной тьмой, она летела в полной пустоте, со всех сторон до нее доносился вкрадчивый, степенный голос:

- Бедная, несчастная Мария. Позволь мне помочь тебе? Я могу вернуть тебе Марека, только попроси. Вы бы могли уехать подальше отсюда и вновь завести детей. Подумай, каково было бы твоему сыну в разоренном войной краю? Что бы он увидел в этом мире? Позволь мне дать тебе еще один шанс, у вас будет золото, будет мое благословление. Мне нужно только одно, дай мне завладеть на несколько мгновений твоей душой, эти монахи... они тебя не отпустят, пока не убьют, а я расправлюсь с ними, и ты будешь свободна...

- Ты убил моего мужа, моего ребенка. Тебе не обмануть меня беспощадный Молох, бог поможет мне, а ты вернешься в гиену огненную.

- Я так и думал. Ну быть, по-твоему, деревенская шлюшка...

Внезапно Мария опять очутилась под сенью дуба, буря никак не унималась, а холм был спокоен, ни один листик, ни одна травинка не шелохнулись на нем. На ветке сидел Ярослав вместе с Алиной и увидев девушку тут же радостно замахали руками, приглашая ее к себе. Петр же сидел под деревом и медленными выверенными движениями точил кривую саблю периодически пробуя ее пальцем на остроту.

"Залезай к нам, будем играть в загадки, - произнес Ярослав, - Разве мы ничего не должны делать? - спросила Мария и залезла на ветку с такой легкостью, будто ничего не весила, - Ничего мы больше никому не должны, все долги с лихвой уплачены. Пообщайся с нами и тебе станет легче, а когда Петр наточит саблю он отдаст ее кому нужно, это поможет прогнать Молоха."

Тут из самой бури послышался голос: "Мария, любимая! Где ты мой цветочек? - она вздрогнула, а Ярослав взял ее за плечо, - Не обращай внимания, он будет искушать и завлекать, но ему не ступить на этот холм, - голос Марека зазвучал еще сильнее - Милая, где ты? Я совсем заблудился в этой буре, помоги мне любимая, - она закричала на него - Как ты мог пообещать жизнь нашего ребенка, гори в аду убийца, - голос ответил, хрипло и зло, - Ты никогда не любила меня, деревенская шлюха! Все время которое мы провели вместе я сожалел о том, что связался тобой, я даже не знаю был ли это мой ребенок, - Мария зарыдала, а он продолжал - Мне нужно было выбрать тогда Алину, с ней то мы давно уж любились, еще задолго до свадьбы и перед ней и после, пока эта дура не повесилась, - Марек захохотал страшно, но его смех прекратился после того, как Петр отложил в сторону меч, вытащил из под рубахи нательный крест и что-то прошептал. Смех стал утихать и перед тем, как совсем пропасть, словно шепотом голос произнес - Ты никуда от меня не денешься деревенская шлюшка..."

Глава 11

Обряд

Настоятель, держал в руках лист и громогласно начитывал слова из писания на всю залу сильным объёмным басом. Окончания каждого стиха повторяли за ним стоявшие неподалеку послушники.

Тело Марии билось в судорогах и извивалось. Дочитав, настоятель наклонился над изуродованным лицом девушки с обкусанными до мяса губами, повелительно и громко спросил: "Как твое имя демон? Господом богом тебя заклинаю, назови мне свои имя враг рода людского!"

Внезапно тело девушки замерло и появились голоса, совершенно нечеловеческие, как будто несколько их говорило одновременно: "О, Священник... Ты такой милый... Хочешь знать кто я? Загадаю тебе загадку: мои ноги в подвале, мое чрево за стенами, а голова перед тобой. Где мои руки аббат? - настоятель взял чашу с святой водой и влил в рот Марии, затем спросил снова: "Назови свое имя дьявольское отродье! - девушка улыбнулась, резко поднялась и чуть было не отхватила настоятелю кусок носа, зубы громко щелкнули несколько раз, и, она медленно опустилась назад, голоса снова заговорили, - Это бесполезная трата времени. Я не отпущу ее, она уже моя. Выбор простой: убейте девушку или предоставьте мне новый сосуд. Ты так и не ответил на вопрос настоятель. Где мои руки?"

"На сегодня хватит, - устало произнес аббат и отправился прочь из залы, уходя добавил - Организуйте дежурство, на стены больше не ходите, молитва не должна прекращаться".

Вечером этого же дня, мальчишка цыган, пока все были заняты обрядом вызвался помочь по хозяйству и весь вечер возился во дворе таская воду, а вечером отправился дежурить на стену. Как только стемнело он увидел трех монахов в черных капюшонах, идущих пешком по снегу к обители. Он немедленно побежал к настоятелю и рассказал об увиденном.

Ворота сразу не открыли, а спросили со стены кто такие и зачем пожаловали. Когда путники заговорили, настоятель узнал в них отправленную экспедицию, но остановил братьев, которые уже пошли открывать ворота, спросил: "Я же вас отправил в аббатство, почему вы вернулись? Где поклажа, где буйволы? - один из капюшонов ответил - Волки на нас в лесу напали, скотину порезали, а сани мы бросили, замерзли и изголодались. Впустите нас."

"Где мои руки?" - крутилось в седой голове аббата.

Открылись ворота, и они вошли. Мертвенно бледные и худые. Голодавшие, казалось, целую вечность. Их накормили, но много есть путники не стали, побоялись, что после долгого воздержания еда может оказаться ядом для их желудков. Улеглись спать, а на следующее утро бесследно пропали.

Были организованы поиски, которые не давали никакого результата. Под конец осталось лишь одно место для поиска, - тот злополучный подвал. Хоть на улице и был день, спуск был темен и мрачен. Когда, наконец они подошли к двери, то увидели, что кто-то разобрал баррикаду и разблокировал вход. Она была закрыта, но до монахов доносился лязг цепей и звучные тяжелые шаги, как будто неспешный цокот копыт. На деревянном полотнище двери проступала грубо выцарапанная надпись: "caro angelorum desertorum insignius excellebat".

В этот раз в подвал заходить никто не собирался, монахи застыли в ужасе и не было ни у кого даже малейшего слова, чтобы описать этот страх. Там внизу находился их бывший брат, который впустил Сатану в душу и сам стал воплощением этого древнего зла. Монахи прекрасно знали, что он делал с останками жертв, поскольку периодически Лукаш выкидывал из подвального окошка обглоданные человеческие кости. Дверь вновь заколотили и завалили остатками кирпича, а спуск в подвал завалили до верху разнообразным мусором, который только смогли найти в обители.

Никто и не мог подумать, что в этот день из мудрого настоятеля не станет, а произошло это так:

После утренней молитвы и завтрака он направился в залу, где находилась Мария, но вместо нее на койке с привязанными руками и ногами лежала его мать. Она выглядела скверно, из-под отекших век смотрела на него испытующе и жалобно, молила отпустить ее, говорила, что ей очень больно.

Что было сил настоятель гнал от себя этот морок, зачитывая вслух наизусть стихи из писаний, но все же старался не смотреть в ее сторону. Наполнив кубки святой водой принялся вновь читать молитву изгоняя нечистого духа, а когда закончил спрыснул ею лицо своей матери. Он вопрошал, смотря куда-то в бок: "Назови мне свое имя демон, крестом всесильным и всемогущим богом заклинаю тебя! - демон даже не пошевелился, как будто чего-то ждал, но спустя какое-то время все же прошипел - Почему же ты не смотришь на меня священник? Разве могу я назвать имя тому, кто даже не поворачивается ко мне?". Настоятель приподнял голову и оглядел собравшихся, по их недоуменным лицам было понятно, что они это тоже заметили. Он переборол в себе страх и взглянул на одержимую, - это была его матушка, - такая, какой он ее запомнил в самом детстве. Она протягивала к нему свои руки в немой мольбе о помощи. Не отдавая себе отчета, он потянулся к ней и уже было начал развязывать путы, но его отдернули. Служители, заметив странное поведение своего наставника, вовремя оттащили его от оскалившейся Марии, которая, вцепившись зубами успела отхватить добротный кусок аббатской рясы.

Настоятель схватился за сердце и осел, Мария неистово хохотала, а из ее изувеченного рта разлетались брызги крови. Священник был совсем плох и его под руки увели в покои, где он дал дальнейшие указания, как проводить обряд и благословил на это действо одного из монахов.

Аббат проспал весь день, а открыл глаза от того, что ощутил чье-то незримое присутствие. За окном уже давно стемнело, и звездная зимняя ночь своей обжигающей прохладой тянулась к его постели, отгоняемая теплом печи с ажурными изразцами и одиноко горящей свечой, но здесь было что-то еще. Что-то чужое и непонятное смотрело на него их дальнего темного угла комнаты, и, он как будто даже разглядел два сверкающих красным огонька-глаза. Настоятель обратил свой взор к небольшому богато украшенному иконостасу, и его сердце учащенно забилось. В полумраке со старинных икон на него смотрели хмурые лики святых, но во тьме под ними проступали другие изображения, страшные и уродливые, ему казалось, что глаза их ожили, а губы искривлены в изуверской улыбке. Он попытался вознести молитву, но понял, что тело его полностью парализовано и не слушается, в ужасе попытался позвать на помощь, но его уста не издали ни звука.

Настоятель смотрел, как на него из мрака комнаты вышли Они, выставив перед собой руки, как будто незрячие, медленно приближались к нему, под черными капюшонами не было лиц, а в рукавах не было плоти. Три монашеских рясы, не касаясь пола бесшумно подлетели к постели и стали окутывать, передавили руки и ноги, шею, медленно и мучительно, до тех пор, пока настоятель не умер.

Глава 12

Изгнание

Аббата похоронили на следующий день, под старым дубом. Наш мальчишка цыган где-то раздобыл инструменты и пару кусков сухой древесины, зарисовав с одного из понравившихся памятников узор, немедленно принялся вырезать могильный крест.

Перед самой своей смертью настоятель благословил меня выполнять обряд изгнания. Шел третий день наших безуспешных попыток помочь бедной девушке одержимой демоном и потерявшей ребенка.

Нужно было срочно бежать из оскверненной обители, в подвале которой таился ужасающий Лукаш, где-то в самой обители бродили трое монахов-призраков, а вокруг нас сожженные войной земли. Братья уговаривали меня покончить со всем и собравшись тронуться прочь из этого проклятого места, но я упросил их дать мне еще несколько дней. Я не мог бросить ее.

После смерти настоятеля, Мария сделалась неразговорчивой, она смотрела своими злыми глазами с неким абсолютным превосходством, так кот смотрит на мышей. От этого становилось очень жутко. Демон следил за каждым моим шагом, не отводя пристального взгляда сатанинских глаз, которые были наполнены первобытной безысходной злобой.

Мария непрерывно улыбалась, если это можно было так назвать. Она разодрала свои губы в клочья, потому, когда она натягивала губы плоть расходилась в местах надрывов и обнажала сбитые потрескавшиеся зубы. "Боже мой, как же страдает сейчас эта бедная девушка, одержимая этим чудовищем" - думал я и все настойчивее и громче произносил слова молитвы.

Была уже поздняя ночь, когда братья, оставшиеся на дежурство, обеспокоенные моим истомленным внешним видом предложили мне идти спать. Все было тихо, демон не проявлял никакой активности, и я решил последовать их совету.

Этой ночью мне приснилось, будто бы я пробираюсь через ураган, - через настоящую бурю. Стихия в гневе гнет деревья к земле, поднимает в воздух пыль и опавшую листву. Не видно ничего, но я слышу, как меня зовет девушка. Иду на голос и передо мной восстает небольшой холмик с гигантским дубом, буря каким-то странным образом обходит его стороной, образуя некий движущийся кокон из листвы, пыли и сухих веток, в непрерывном движении поддерживаемые вихрем.

У дерева стоят четверо и машут мне рукой, среди них я узнаю Марию. Они предлагают мне присесть и напиться свежей воды, как только я сделал первый глоток, она прошла по моему телу приятной освежающей волной и смыла весь ужас и страх последних дней. Я вдруг понял, что нахожусь в хорошей компании и присел рядом с ними, посмотрел на Марию и спросил: "Как ты? - она бережно погладила мои волосы рукой, немного помедлила и ответила - Все хорошо, я не чувствую ни боли, ни страха. Я тут, в компании своих друзей, - она указала на Ярослава и Алину. В разговор вмешался четвертый - здоровый мужичина с бычьей шеей, представившийся Петром, - Ты должен идти дальше, твое время еще не пришло. Нужно изгнать Молоха, ему не место среди живых. Вот я и сабельку наточил, - он встал и снял нехитрую портупею с ножнами, отдал мне, - Вот, бери и удачи тебе. Да поможет нам всем бог".

Я подпоясался и шагнул в бурю, она ревела с такой силой, что мне приходилось наклоняться, для того чтобы как-то идти. В ней я отчетливо услышал приближение чего-то настолько большого и могущественного, что я даже не понимаю и немедленно проснулся.

Проснулся в бодром самочувствии и полной уверенности в своих силах, если верить сну, похоже я узнал имя демона и заручился духовной поддержкой одного из святых мучеников.

Я решил немедленно проверить истинность своего сна и спустился в залу, где проводился обряд. Было раннее утро, и послушники еще спали, решив не будить их я тихонечко прокрался в комнату. То, что я увидел заставило меня вздрогнуть, оцепенеть от ужаса. Передо мной, прямо в зале прибитые к стене, прямо к фрескам в позе Христа большими черными гвоздями, висели двое дежуривших ночью монахов. Глаза были выколоты, а вместо них огромные провалы. Животы распороты, а из них до самого пола свисали окровавленные потроха. Марии нигде не было.

Я вбежал в кельи и стал будить моих братьев, все они оказались мертвы. Их иссушенные тела сморщились и превратились в мумии, казалось, они были полностью обескровлены. Я закричал от ужаса и выбежал на двор, на мой крик из своей комнатки выскочил мальчишка цыган. Я немедленно рассказал об увиденных мной ужасах.

Нужно было срочно бежать из монастыря, мы собрали то, что было у мальчишки в комнате, так как заходить в святилище было опасно и вышли на двор.

У ворот нас встретила Мария, в окровавленной ночной рубашке она держала кусок мяса, с которого на чистый белый снег стекала кровь. Увидев нас, она быстрым и резким движением повернула голову в нашу сторону.

"Вы уже уходите? Не стоит спешить, я вам не позволю. Но у меня есть к тебе предложение: отдай мне мальчишку, и путь через ворота будет открыт для тебя, - закрыв собой цыганенка я грозно ответил ей, - Тебе не заморочить меня демон, я знаю твое имя ужасающий Молох"

Тело Марии затряслось, она выронила окровавленный кусок мяса из рук и рухнула как стояла на снег. Я начал медленно подходить к ней, услышал голос. Девушка не разборчиво говорила: "Скорее, свяжи... Я долго не смогу его удерживать... Скорее же, он вас не отпустит... Доживите до утра, помощь уже в пути."

Я сделал знак цыганенку и тот побежал за веревкой. Мария отрывисто кашляла, захлебываясь своей кровью. Мне стало очень жаль несчастную девушку, немного приподняв ее голову я погладил её по скатавшимся волосам, они все были в крови: "Держись милая, это твой последний бой. Прости, что не распознали сразу, что не смогли спасти тебя, - она посмотрела на меня и захлебываясь произнесла, - Прощаю, - и потеряла сознание".

В обитель заходить было нельзя, обряд решил проводить в центре двора на небольшом холмике. Для этого принесли из сторожки, где спал мальчик небольшую кровать и крепко привязали Марию, которая к тому моменту начала приходить в себя и непрерывно изрыгала ужасные ругательства.

Цыганенок просыпал солью выход из святилища и все пороги, которые выходили во двор. Приволок готовый, вырезанный из дерева крест с распятием и латинскими символами. Его закрепили в изголовье.

Со склада принесли все свечи, какие только нашли и расставили их плотными группками воткнув в снег, другие вставили в найденные ржавые канделябры. Весь холм оказался утыкан столбиками свечей, в центре на самой верхушке в судорогах стенала привязанная девушка, к изголовью ее ложа был прибит крест. Жуткое зрелище.

Закончив подготовку, приготовили еду тут же во дворе, прямо на костре. Оделись потеплее и стали ждать вечера. На стенах и воротах, на монастырских башенках сидели стаи ворон, откуда только их столько принесло. Они пристально наблюдали за нами, о чем-то говорили промеж собой, но не одна птица не решалась спуститься во двор.

Как только начало темнеть подожгли большой костер и все свечи, что были расставлены на холмике. За воротами, протяжно завыли волки и мы услышали сильный удар в колокол на вершине монастырской башни.

Я приказал цыганенку не отходить от меня ни на шаг, схватится за подол рясы и закрыть глаза и уши.

Мария зашевелилась и попыталась освободиться, но ничего не вышло. Затем она приподнялась и оценивающе осмотрев меня с ног до головы процедила сквозь зубы: "Очень умно... Деревенская шлюшка провела меня... Но ты то понимаешь, что меня это не остановит? Мое предложение еще в силе, развяжи меня и отдай мальчишку, потом можешь идти на все четыре стороны, - я поцеловал крест и прислонил его к лбу девушки, - Заклинаю тебя Молох, покинь тело этой несчастной женщины, - Мария под моим нажатием послушно улеглась на койку, зашипела, - Ты же знаешь, что нужно делать. Убей девушку и все немедленно закончится"

Я прекрасно понимал, что демон лукавит. Как только я прикончу Марию он вселится в ближайшее живое существо, скорее всего в меня, так как моя душа будет осквернена убийством. Пока все проходило неплохо, она на некоторое время успокоилась, ее тело подергивалось в судорогах, а глаза не моргая смотрели в небо. Она шептала себе под нос непонятные фразы, на каком-то неведомом языке. Начал подниматься ветер и часть свечей у подножия холмика задуло, но большинство горели настолько ярко, что было светло как днем. На самом деле он был очень сильный, но немыслимым образом огибал наш холмик не давая погаснуть огню. Мария выгнулась и взревела, страшно и пронзительно подняв в небо черную тучу ворон, притаившихся на стенах и башенках монастыря. Я продолжал читать молитву за молитвой, казалось прошла уже целая вечность. Скорее бы рассвет, но время остановилось, и темная ночь застыла над нами.

"Ко мне слуги мои!" - прокричала она и отовсюду послышался вой и крик.

Дверь святилища вылетела, разбившись в мелкие щепки, что-то большое застыло на пороге, но не могло перешагнуть, злобно рычало. Из небольших монастырских окон выставились клыкастые рожи с красными глазами и стали медленно спускаться прямо по отвесной стене вцепляясь своими когтями-крючьями в кладку. Воронье черной стаей кружилось над нами, а со стены, которая была у болот доносились мерзкие чавкающие звуки, из-под земли выползали мертвецы, у которых не было ног, только оборванная половина туловища с волочащимися внутренностями. Они тащились к нам, медленно, но, верно, оставляя за собой на белом снегу кровавые полосы.

"Защити нас святое воинство!" - подумал я про себя и еще громче стал читать текст, перебирая одну страницу за другой. Мальчишка цыган, его тело била дрожь. Он прижался ко мне и закрыл глаза, но все равно все слышал.

Вдруг раздался звук падающего колокола, и часть башни разлетелась, раскидав огромные куски черепицы и кладки. На самую ее вершину выбралось крылатое чудище. Большое и жилистое, с огромными клыками и когтями, это был Лукаш. Он проревел и кинулся вниз, к воротам и влетев со всего маху разбил их вдребезги. Оттуда во двор монастыря медленно, покачиваясь вошла стая волков.

Через стену поползли тени невообразимых древних существ из легенд, которые тянули свои длинные конечности со жвалами к нам. Все их темное воинство надвигалось на маленький пяточек в центре монастырского дворика и была готова броситься и растерзать нас. Как вдруг, в один миг завыл протяжно ветер и налетела снежная буря, она закружилась вокруг нашего холма образовав некоторое подобие кокона из моего сна.

Мария завопила так, что мои барабанные перепонки чуть не лопнули. Она стала неистово рвать веревки, которые держали ее руки и ноги, кости трещали в суставах, кожа лопалась, но ничего не помогало. Она закричала: "Проклинаю тебя церковный служка, седьмой водицей, хромой молодицей, прогнившим займищем, адским пожарищем".

Затем резко рванула головой, позвонки громко хрустнули и тело девушки обмякло. Буря немедленно стихла, а вдалеке сверкнула вспышка, предзнаменовавшая рассвет.

Глава 13

Разъезд

"Много раз, братья мои во снах ко мне приходила Мария, - старик смахнул слезу и заговорил, периодически срываясь, - Вот как вас вижу сейчас, сидят они в садике чудном, все трое - Ярослав, Алина и Мария, она на руках ребеночка качает. Машут мне, а вчера сказали мол пора и мне собираться. Много зла было на земле в те темные и страшные времена, а сколько еще будет. Никогда ничего не бойтесь и не отчаивайтесь братья мои. Чему быть того не миновать, а нет так поможет Бог. Мир большой, а человек маленький и сила его в том, что он не одинок."

- А что же было дальше? - раздался одинокий возглас, который нашел немедленную поддержку в толпе слушателей.

- А дальше все только началось. Приехал панский разъезд, случайно наткнувшийся на нас, полуживых от страха. Обитель была разрушена, всюду мертвые тела. На столе в центре двора замерзшее тело молодой девушки со следами ужасных пыток. Всадники хотели было меня сразу прикончить, но командир запретил им. Нас, связанных в клетке повезли на суд в аббатство. Только не догадывался я тогда, что зло обмануло нас всех. "Где мои руки?" - спрашивало оно у настоятеля, только потом я получил ответ на этот вопрос. Я не буду забегать вперед, все нужно рассказать в определенном порядке.

Обоз с всадниками остановился на привал ближе к вечеру и люди стали готовиться ко сну. На костре кипел большой чугунный казан, источая на весь лес удивительные, сводящие с ума ароматы горячей пищи, от которой, у меня и цыганенка слюна самопроизвольно вырабатывалась в таких количествах, что ее приходилось непрерывно сплевывать. Чтобы мы не замерзли нам в клетку кинули несколько шкур, на коих мы и разместились надо признать не без удобств. После того, как поели служивые, и нам подали глиняные миски с едой. Ничего вкуснее до этого и после я не едал: дивный мясной бульон с овощами и кусочками нежнейшего мяса, каким-то по настоящему домашним согревающим теплом он прошелся по моему телу, и, как бы ни было это странно, я успокоился и почти моментально заснул после приема пищи.

Снится мне, будто я стою на опушке леса, а передо мной небольшой хутор в несколько десятков домов. Закат кроваво-красный, и все вокруг прямо-таки алое и полнейшая тишина, не слышно даже птиц. Тревожно, а не могу понять почему. Скоро должно стемнеть и мне просто необходимо найти ночлег. Я пробираюсь по полю и захожу в один из дворов - пусто. Заглянул в оконце, а там ничего нет, кроме четырех стен: ни столов, нет столов и стульев, нет кроватей или какого-либо другого убранства. Удивительно показалось мне все это, пошел в другой двор, а там то же самое. Вроде есть хутор, вроде поля и огороды ухожены, а ни единой живой души кругом.

Дурное место, сразу понятно, а делать нечего уже темнеть начинает. Взял я охапку сена и зашел в одну из хат, разделенных на две жилых половины. Только было собрался устроить себе гнездышко на ночь, как слышу - за окном кто-то бродит. Тихонечко так.

Я голос подал: "Здрав будь добрый человек! На постой тут встал. Заходи, познакомимся"

Шаги за окном прекратились и вновь в воздухе повисла звенящая тишина. Я встал и вышел на улицу, огляделся. Уже почти стемнело и в наступивших сумерках ровным счетом ничего нельзя было разглядеть. Размытые контуры тележных колес и оглобли отбрасывали черные неясные тени, а в кустах черной смородины мерещились диковинные низкорослые создания с красными святящимися бусинами глаз. Я вновь покричал, сказал, что божий человек и ничего дурного в голове не держу и вреда никакого не причиню, но ответа вновь не последовало. Было жутко стоять в сумерках на улице, посреди совершенно пустой деревни.

Что-то очень странное и страшное царило во всем этом, особенно пугало то, что не слышно было даже стрекота насекомых, только мое дыхание и стук сердца. Я ощущал, как кто-то непрерывно наблюдает за мной, человек так не может смотреть на другого человека. Так смотрит волк на свою добычу, следя за каждым ее движением, улавливая своим звериным чутьем любое малейшее изменение в поведении жертвы, стараясь предугадать каждый её последующий шаг.

Мир застыл для меня, как будто погрузившись в густой кисель. Такой тишины вы не можете себе даже представить, я начал боятся мыслей в своей голове, поскольку казалось, будто среди всего этого недвижного сумрачного пейзажа они звенят и звучат настолько сильно, что тот, кто сейчас смотрит на меня неизбежно их услышит.

Я пробрался в дом и закрыл дверь на массивную кованую щеколду, подобрав солому, сжавшись уселся в углу, стал ждать рассвета. Через некоторое время у хаты вновь послышались легкие, невесомые шаги. Незнакомец подошел к двери, и я отчетливо услышал, как он взялся за ручку и потянул за нее. Скрипнули доски, но она не поддалась. Кто-то отошел от двери и обошел хаты с другой стороны. Тут я услышал, как во второй половине дома отворилась, скрипнув петлями дверь. Страх ледяным острием вонзился в меня, сердце громко и часто застучало. За стеной скрипнули половицы, там однозначно кто-то был, и он подошел к стене. Я услышал его дыхание, глубокое и тяжелое, почувствовал, как что-то всем телом прижимается к стене и втягивает носом воздух, как будто стараясь почуять мой запах или услышать мысли. В ушах зазвенело, а мое сердце зашлось в безумной пляске и его стук был слышен, наверное, далеко за пределами дома.

"Хорошо, что половины дома не сообщаются между собой дверью или каким-либо коридором, - подумал я и тут же по моей коже пробежали мурашки, - А как же чердак?".

Как только эта мысль посетила меня, незнакомец отошел от стены, и я услышал, как открылась маленькая дверь ведущая наверх, и, через несколько мгновений надо мной раздались шаги. Они проследовали к дальнему концу дома, где находился спуск с чердака. Это было очень плохо для меня, поскольку спуск с чердака находился как раз у выхода и мне, для того чтобы выскочить на улицу и броситься наутек, нужно было непременно пройти мимо нее.

В испуге я достал из кармана огниво и поджег лучину, но она ни коим образом не могла пробить окружавшую меня тьму, пришлось двигаться практически на ощупь. Вот уже и скрипнули ступеньки на лестнице, кто-то стоял на ней и выглядывал из-за чуть приоткрытой двери в образовавшийся проем. Я застыл на месте, а незнакомец не спешил показаться, он будто впитывал и наслаждался каждой секундой моего неудержимого страха. Звон в ушах становился все сильнее, а дыхание перехватило. Неожиданно для себя я почувствовал какое-то тепло и вибрацию в области поясницы, осторожно посмотрел вниз и вспомнил, что Петр отдал мне свою саблю, - это от нее в данный момент исходила сила и она чуть светилась, как будто сталь клинка сама собой переливалась в этой непроглядной тьме.

Я вытащил клинок и выставив его перед собой маленькими шажками продвигался в направлении выхода, завидев блеск стали дверь чуть скрипнув закрылась, а за ней раздалось раздраженное шипение. Я вышел на улицу и бросился бежать со всех ног.

Ночь встретила меня непроглядной тьмой. Выбежав в поле, я периодически спотыкался и падал, ноги путались в траве и запинались за кочки, но спустя какое-то время я увидел на опушке в лесу небольшой огонек от костерка, собрав последние силы я двинулся туда. Когда же мне удалось добраться до него, то увидел, что меня там ждут мои старые знакомые: Алина, Мария и Петр с Ярославом. Они в изумлении вскочили и уставились на меня.

- Почему ты здесь? - спросил Ярослав

- Я не знаю, за мной кто-то идет

Они испуганно посмотрели на Петра, а он совершенно спокойно спросил:

- Зло еще здесь, ты не изгнал его священник?

- Оно убило Марию, - я как бы извиняясь посмотрел на девушку, - Мне показалось, что на этом все...

- С тобой был еще кто-то? Кто-то еще выжил?

- Из монахов никто не уцелел, кроме меня, но со мной был мальчишка-цыган...

- Странно... Почему же я его не чувствую, похоже Молох все-таки провел нас. Посиди пока что с нами у костра, я подумаю, как быть дальше.

Молодые люди окружили меня и налили чаю, казалось что страстно хотели о чём то расспросить, но почему-то молчали, пока наконец Мария не подсела совсем близко ко мне. Она пахла ромашкой и была настолько прекрасна, что я не узнал ее сразу. Длинные русые волосы девушки были заплетены в косы, белое с узором платье легко и непринужденно обволакивало ее тело, а удивительно красивое и в то же время немного печальное лицо никак не походило на тот, изуродованный болью и страданием лик одержимой. Она тихонечко произнесла:

- Все будет хорошо. Нужно только немножко потерпеть, этому злу не место в мире живых. Где бы ты ни был знай, мы всегда с тобой и будем помогать тебе.

Я проснулся от того, что ощутил под одеялом из шкур неестественный холод, как будто рядом со мной лежала глыба льда. Я пошарил рукой под шкурами и нашел руку цыганенка, она была холодна, как у покойника. "Неужто умер?" - подумал я начал его тормошить.

Он открыл глаза и в то же мгновение закрыл мне рот рукой, я немедленно скинул полог шкур и в предрассветном сумраке увидел его иссини бледное лицо с ужасными следами от трупных пятен. Глаза черные, без зрачков смотрели прямо внутрь меня, в моей голове раздавался зловещий шёпот:

"Тише священник... Тише, если не хочешь отправиться вслед за твоими братьями и той вонючей деревенской шлюхой. Ты думал, что победил?! Какой ты наивный, - он достал свою руку, как бы показывая ее мне, и, из детских тонких пальчиков медленно и беззвучно выдвинулись большие черные когти, он провел ими по моей шее, а затем приставил самое острие одного из них к моему зрачку - Ты думаешь тебе хватит сил бороться со мной?"

Рискуя потерять глаз, я попытался вырваться, но он отдернул руку с когтем от моего лица и придавил меня к полу клетки настолько сильно, что невозможно было дышать.

- Я могу убить тебя священник, в любую секунду, но не буду этого делать. Знаешь почему?

- Нет

- Я выбрал тебя. Мне нужен настоящий, крепкий сосуд-вместилище. И ты станешь им, рано или поздно.

- Ни за что, я лучше покончу с собой...

- Это тоже не плохой вариант, сделай мне одолжение. Ты не уникален друг мой, когда я прибуду с панским разъездом в аббатство, то обязательно найду себе подходящего человека.

- Но как ты...

- Как я завладел мальчишкой? О... Это удивительная история, - та цыганская ведьма все пыталась вставлять мне палки в колеса, когда я резвился с Марией. В конце концов мне это надоело и одним прекрасным ранним утром, когда все еще спали я пришел в табор. Вселился в ее сына и вырезал всех, но цыганскую ведьму оставил напоследок. Ты не представляешь, как она умоляла меня отпустить его... Я предложил ей сделку, и... Представляешь?! Она не согласилась, тогда мне пришлось убить ведьму, руками её собственного сына. Я расставил свечи и принес скорняжный нож...

- Прекрати! Ты чудовище!

- Да, и что с того?! Поверь мне, это мелочи... Ты еще ничего не видел, у нас с тобой все впереди!

Ненависть воспылала во мне и каким-то нечеловеческим усилием я вырвался из стальной мертвой хватки, начал душить мальчишку. Он хохотал и слова его оглушающе звенели в моей голове: "Давай, ты все правильно делаешь! Дай волю своей ненависти... Стань же моим!".

Я оторвал руки от его горла и обессилев упал на шкуры, мне ни в коем случае нельзя было убивать мальчишку, поскольку ему только это и было нужно. От издаваемого нами шума проснулись служивые и один из них, потирая слипшиеся со сна веки уже шел к клетке. Цыганенок вдруг вновь принял человеческий вид, исчезли трупные пятна, убрались когти, а глаза стали обычными, человеческими. Он смотрел на меня испуганно, но то была лишь иллюзия, я смотрел на него и видел, как там внутри ликовал и истекал жадной слюной жестокий демон.

Глава 14

На стоянке

Разъезд, сопровождавший нас так, и не тронулся с места своей стоянки в этот день. Уже днем, после того как зимнее холодное солнце вошло в зенит Молох вновь явил себя. Неожиданно слегли в горячечном бреду сразу двое всадников. Сильный жар сопровождался галлюцинациями, рвотой и кровавым кашлем.

Командир приказал мне осмотреть больных и по возможности приготовить какое-нибудь снадобье, чтоб их можно было довести живыми до аббатства. Недугов известных мне, удовлетворяющих таким симптомам, я никогда не видел и не встречался прежде с таким, даже в текстах.

Нужно было срочно что-то делать, судя по острому протеканию болезни и тяжелому состоянию, до следующего утра, а то и до сегодняшней ночи служивые запросто могли не дотянуть. Чтобы как-то помочь и выиграть время, я сделал отвар для снятия жара и напоил им больных. Улучив момент, когда нас никто не видел я обратился к командиру отряда и как мог рассказал ему о событиях этой зимы, о мальчишке-цыгане в которого вселился демон. Я предупредил его, что и в монастыре все начиналось именно с болезни и что дальше все будет только хуже, умолял его забрать своих бойцов и ехать в аббатство без нас. По его виду было понятно, что он мне не верит.

К вечеру больным стало лучше, и они смогли поесть. Но они по-прежнему не могли подняться и встать на ноги, не говоря уже о том, чтобы ехать верхом. Было решено остаться на этом месте еще на несколько ночей, хотя бы до частичного выздоровления заболевших. После ужина, меня отвели и снова заперли в клетке вместе с цыганенком. Он уже ждал меня, а когда я зашел наивно, и, как-то по-детски обнял меня на глазах у всех.

Эта ночь не предвещала ничего хорошего, мальчишка не говорил вслух, но зато в моей голове практически непрерывно звучали его мысли: "Этой ночью я убью половину из них, вторую оставлю на завтра. Как ты на это смотришь? Не хочешь меня остановить? Времени у тебя до полуночи, а дальше действовать буду я"

Я знал, что он не шутит, и в полной растерянности не зная, что делать, я стал молиться, долго и упорно, а спустя какое-то время мое сознание провалилось и я вновь очутился на опушке у огромного старого дуба в знакомой компании. Присутствующие уже ждали меня и указали на свободное место у небольшого костерка.

- Мы его нашли, - произнес Петр и добавил, - Нам удалось его ослабить, но это еще далеко не все. Перед тобой стоит сложный выбор, - процесс изгнания Молоха займет очень продолжительное время, мы можем привязать его к тебе, он не сможет убить тебя или отойти далеко, то есть ты будешь днем и ночью с ним, тебе предстоят долгие и тяжелые годы отшельнической жизни в скиту, ты должен будешь преодолеть свой страх и не подпускать демона к людям. Придется ждать, судя по всему, очень долго, пока он сам не истощит себя, только тогда он покинет этот мир, но у тебя есть и другой вариант, если ты не готов к такой судьбе, - мы можем сделать так, что все твои мучения закончатся прямо сейчас и ты просто не проснешься.

- Я готов к этой судьбе, но он только что сказал мне, что убьет всех этих людей, которые везут нас в аббатство.

- Мне очень жаль их, но, к сожалению, с этим уже ничего не поделаешь. Вам нельзя в аббатство, демон должен быть полностью лишен пищи - человеческого страха. Так что тебе остается только принять свою судьбу и ждать, или... пожертвовать собой во имя спасения многих человеческих жизней. Ты не будешь одинок на этом пути, каждый раз в своих снах ты будешь возвращаться к нам, ты всегда будешь желанным гостем и другом под сенью этого дуба.

- Я согласен, что нужно делать?

- Пошли, поймаем мерзавца!

Петр откуда-то достал большой моток льняной веревки и направился в сторону хутора. Я последовал за ним, вокруг было темно, хоть глаз коли, но его белая рубаха отчетливо выделялась в ночном поле.

- План такой: демон засел на чердаке одного из домов, мы должны выкурить его оттуда. Сабля, что я дал тебе при себе?

- Да

- Отлично, ты поднимешься на чердак и сабелькой его погонишь на двор, а там уж я его встречу.

- Хорошо, а что если он...

- На саблю не кинется, дюже ее боится адское создание. Не переживай, справимся.

Не успели мы подойти к первому плетню, как увидели крепкого мужика, который стоял в поле и ждал нас, он злобно прохрипел:

- Дальше дороги нет! Уходите по добру, по здорову!

- Постой добрый человек, ты кто таков будешь? - спросил Петр и стал медленно обходить его с левой стороны.

- Убитый горем отец, тот, кто проклял этот хутор, - сказал он и проводя взглядом Петра достал из ножен кривую саблю

"Матей! Клинок!" - прошептал Петр и осторожно, переступая уверенными выверенными движениями направился ко мне. Незнакомец не двигался, лишь острие его сабли, ведомое крепкой мужицкой рукой, медленно передвигалось в направлении, как бы указывая на Петра.

Я достал оружие, оно пульсировало в моей руке, его дубовая полированная рукоять была теплой, как будто его только что использовали. Я осторожно передал клинок Петру и отошел в сторону.

Завязалась безжалостная битва, сталь ударялась о сталь, с шипением разрезая воздух. Крепкие мужицкие тела двигались уверенно и умело. Сталь, поблескивая выписывала чудовищные дуги, каждый из таких ударов мог раскроить напополам лошадь вместе со всадником. Железо стонало и пело, когда их сабли соприкасались, от резких, стремительных ударов разлетались искры лишь на миг застывая в клинче только для того, чтобы с новой силой закружить соперников в этой страшной смертельной пляске.

Славная была битва, но никак не могла она закончится, то незнакомец, наступая заставлял Петра сдавать позиции, то тот пригнувшись уходил из-под, казалось бы, смертельного удара и атаковал его с фланга, и, ситуация менялась. Их рубахи взмокли, а дыхание стало тяжелым и агрессивным.

Неизвестно, сколько бы еще времени продолжался бой, как вдруг со стороны поля раздался женский голос

- Отец! - это задыхаясь и захлебываясь собственными слезами бежала к нему Алина, он отбил очередную атаку Петра и сильным движением рукояти зарядил Петру прямо в челюсть, от чего тот упал и покатился по земле.

- Алина, дочь моя! - он медленно и тяжело зашагал в ее направлении.

- Перестаньте, пожалуйста! Отец, ради меня... - она, спотыкаясь и путаясь в высокой траве на всем ходу подбежала к нему и заключила в объятия.

- Отец..., - в это время со спины к ним подходил Петр, который держал саблю наготове. Алина только увидела его ив тот же миг закрыла батьку своим тонким девичьим станом, он попробовал убрать ее, но она закричала

- Нет! Этой мой отец, я так виновата перед ним. Убей меня душегубец, лучше меня... - Петр отпустил руку с саблей, и незнакомец сделал то же самое.

- Почему ты не пропустил нас в хутор, зачем напал?

- Он попросил меня, сказал, что вы надругались над телом моей дочери и идете жечь наш хутор.

- Отец, это демон. Он говорит неправду. Мы пытаемся изгнать его. Я скажу тебе, тогда после свадьбы я не повесилась. Хотела, но в последний момент передумала... Это он меня пристроил...

Глаза у незнакомца загорелись жгучей злобой, он посмотрел на Петра и сурово произнес: "Нужно изничтожить эту тварь! Я знаю, что бог не простит мне того, что я сделал, но позвольте же мне помочь вам, - он повернулся к Петру и с глубоким уважением посмотрел на него, - Славная была драка, добрый ты боец. Во всем свете таких не сыскать, прости же меня!" - он протянул ему широченную шершавую ладонь, тот кивнув пожал ее, и они крепко по-товарищески обнялись. Петр добродушно сказал ему:

- Бог всеблагой, и он уже в тот момент простил тебя, как ты решил выступить против Молоха. Ты как нельзя нам кстати.

Он немедленно рассказал отцу Алины план о поимке чудовища и разрезал конопляную веревку на две равных части и молодецки топнул ногой по сырой земле: "Теперь точно не уйдет, Сатанинское отродье"

Компания перекрестилась и двинулась направлении одного из дворов в котором я оказался в предыдущем сне. Чем ближе мы подходили к дому, тем отчетливее слышался зловещий шепот: "Уходите! Вы не понимаете. Уходите и я верну вам ваши жизни... Прочь!"

Я запалил факел и стал медленно подниматься на чердак, там было очень холодно и темно. Неровный свет еле пробивал пространство передо мной. Сделав несколько шагов в глубь, я прислушался и остановился. Что-то тяжело и надрывно дышало рядом со мной.

Раздался звук падающей и разбивающейся о твердую поверхность капли, повторился снова. Я посветил факелом и увидел на полу позади себя небольшую лужицу черной вязкой слизи, медленно поднял глаза к потолку и увидел там, нависающую надо мной рогатую тень. Тень была большая, от нее ко мне тянулись черные длинные щупальца. Я махнул над головой саблей и тень отпрянула, проскользнула мимо меня направляясь к спуску с чердака. Скрипнула входная дверь и в этот момент раздался шум, а затем тишину разорвал на части чудовищный, нечеловеческий рев. Я поспешно спустился и вышел на улицу, там меня уже ждал Петр. В руках держал черный балахон, перетянутый в поясе конопляной веревкой

- Время пришло, одевай скорее пока этот гад не вырвался, - сказал он и подал мне одежду.

Я поспешно нацепил на себя тяжелый, пропитанный чем-то липким и смолянистым балахон и мою голову пронзили тысячи игл, боль была настолько жуткая, что я упал на колени и попытался немедленно раздеться. Ничего не выходило, плотная ткань как будто стала моей второй кожей и при попытках снять ее, боль только усиливалась. Я взмолился о помощи, но никто не спешил подойти к мне. Мое тело содрогалось в конвульсиях, а в глазах шли фиолетовые круги. Капюшон сжался, и я почувствовал, как треснула моя черепная коробка, резкий прилив нечеловеческой боли разбудил меня.

С огромным трудом я открыл глаза и понял, что наступило утро. Наша клетка была открыта, а в ноздри заползал неприятный запах, так знакомый мне с недавних пор. Тяжелый запах смерти, который металлическим налетом покрывал мое небо.

Превозмогая чудовищную боль, я приподнялся и увидел перед собой троих привязанных дереву солдат. Их тела были покрыты надрезами, из которых сочилась алая кровь, она падала на снег и под каждым деревом было красно. Бледные лица смотрели на меня с укором, они шевелили губами стараясь что-то произнести. Я подошел к одному из них услышал: "Это ты во всем виноват"

Я осмотрелся, в надежде найти мальчишку, но его нигде не было. Как не было и других солдат во главе с командиром. "Неужто ничего не вышло" - с ужасом подумал я, как вдруг из-за обоза вышел цыганенок. Он улыбался во весь рот, а губы и одежда его были вымазаны кровью.

- Время приема пищи священник, - произнес он совершенно не детским, а уже знакомым мне гортанным, адским многоголосием, - Они правы, - это ты убил их, но жертв будет еще больше, это только начало.

- Я так не думаю, мы сейчас же отправляемся в самые дальние края, там, где нет людей и попробуй мне возразить Антихрист!

- Да, признаю. Такое возможно. Но пока что ничего не выйдет, я еще не закончил, - произнес мальчишка и из леса вышли наши провожатые, так же, как и он вымазанные с ног до головы кровью. Один из них подошел ко мне и ударил обухом сабли по голове, и я потерял сознание.

Очнулся вновь в клетке, наш обоз куда-то направлялся. Мы уже давно выехали из леса и двигались по большаку в направлении речки, где одиноко среди белых снегов стояла небольшая мельница. Завидев флаг панского разъезда от нее в нашем направлении выбежала девушка. Она бежала, оставляя за собой тонкую длинную бороздку в снегу, за ней хромая, что-то крича во след, плелся не поспевая старик отец.

Тут я услышал голос из дальнего угла моей клетки

- Не плохо, будет чем поживиться. Как ты думаешь, насколько медленно и мучительно она умрет? Может все-таки пришла пора меня убить?

- Я не буду этого делать, потому что это ничего не изменит. Ты сменишь оболочку и все. То, что ты задумал все равно произойдет так или иначе.

- Очень хорошо, но встает вопрос: как же ты думаешь остановить меня? Как думаешь затащить меня в отдаленный скит?

- Бог поможет

- Ну, ну - и мальчишка расхохотался.

Девушка встретила конников с большой краюхой свежего теплого хлеба в руках, отец же ее сыпал слова благодарности, восхваляя доблестных панских воинов, которые все таки смогли остановить вторжение черного войска на их земли. Всем предложили ночлег.

Я кричал из клетки, что это верная смерть, но для мельника я был не больше, чем пленный преступник. Кто был я - грязный человек в рваном рубище? Заключенный, в сравнении с доблестными воинами, которые все-таки смогли отбить неприятеля.

Служивых разместили в доме, а меня с цыганенком прямо в клетке завезли в крытый большой двор для скотины. Ближе к вечеру мальчишка исчез, сорвав одним легким движением амбарный замок с решетки. "Пора есть" - сказал он и вошел в дверь, которая вела в дом.

Спустя какое-то время во двор зашла девушка. Она была молода и хороша собой, в самом цвету лет. Русые косы и розовый румянец на щеках, в руках она несла пышный хлебец и несколько кусочков мяса. Я должен был предупредить, может у нее появится шанс избежать всего этого сатанинского вертепа. Сказал ей, как можно более убедительно:

- Милая, хорошая моя! Не возись со мной, беги немедленно, в чем есть куда глаза глядят от сюда, скоро случится беда...

Она пристально вгляделась в меня своими большими голубыми глазами и кажется поверила, она прошептала

- Куда же дяденька, а батька? Да и зима на дворе...

- Нету больше отца твоего, жутких душегубов приютили вы сегодня. Беги милая, беги ради господа нашего куда глаза глядят, скорее же

Тут за стеной послышался крик и девушка, окончательно поверив в мои слова рванула, открыв створ большой двери. Я видел, как она бежала в сумерках, по белому от снега полю, видел, как конник помчался вслед и выхватив саблю рубанул ее сплеча по спине, она упала и больше не поднималась.

Я в отчаянье закричал и взмолился богу, как же он все это допускает? Но в ответ услышал слова демона, который уже стоял рядом со мной. Глаза его полыхали, по всему его виду было понятно, что он сильно не доволен.

- Это ничего, за рекой еще много поселений. Погуляем еще, а?!

Я ничего не ответил, завернулся в шкуры и уткнулся головой в холодные прутья решетки.

На утро обоз двинулся через реку, прямо по льду. За нами полыхало пламя, сожжённой мельницы. Но тут, совершенно неожиданно для меня, видимо господь все-таки услышал мои молитвы, лед затрещал и стал расходиться под нами увлекая всадников с лошадьми и обозы на дно.

Когда я очутился в холодной воде, то почувствовал облегчение. Меня, вместе с клеткой тащило на дно, от холодной воды боль уходила и радостная мысль, что скоро все закончится некой путеводной звездой надежды засела во мне. Но этого не случилось. Сильная рука схватила меня за одежды и вытащила на лед, это был мальчишка-цыган. Он прямо-таки шипел, как змея от негодования, из его рук высунулись и торчали огромные острые когти, он скоблил ими по льду. Я засмеялся, что было сил и распластался на заснеженном льду. Он не мог убить меня, и не мог допустить моей смерти, потому что сам бы оказался в то же мгновение мертв.

Глава 15

Отшельник

Никто не видел, как от речки прямо через поле в сторону леса неспеша продвигались двое человек. Один из них взрослый мужчина, а другой смуглый мальчик. Шли они долго, пробираясь через густые чащи и поля, сторонясь поселений и дорог. По ночам за ними плелся исковерканный человек, волоча за собой сломанную в лодыжке ногу. Он был бос, а его синяя кожа местами почерневшая, кое где облезала, отходя неприятного вида пластами вместе с мясом.

Каждую ночь смуглый мальчонка нависал над мужчиной шепча странные слова, мучал его впиваясь длинными черными когтями в плоть, но человек не просыпался, как будто даже не чувствовал этой боли, его лицо было озарено светлой улыбкой. Это очень злило зловещее создание, оно то и дело замахивалось над его шеей, чтобы нанести один резкий и точный смертельный удар в шею, но не решалось и ревело на весь лес в исступленном отчаянном крике.

Солнце все сильнее пригревало землю, хоть в лесу еще и был снег, но поля уже пестрели темными проплешинами. Все вокруг пришло в движение, между камешков то тут то там тонкими струйками побежали холодные ручейки талой воды, на деревьях начали набухать почки, птицы, вернувшиеся с дальнего перелета, восторженно возвещали скорый приход весны.

Странная компания все дальше и дальше уходила на север, туда, где непроходимые леса и топи, где посреди темных чащ то тут, то там возникали небольшие, но глубокие озера с чистой холодной водой, туда, где могучая и суровая природа ни разу в жизни не видела человека.

Никто не поверил бы в то, что человек, который прошел такой дальний путь мог быть таким легкий и бодрым, полный сил. Ни разу не заболев даже насморком, он не нуждался ни в чем, мужчина как будто находился под защитой каких то незримых сил. Возможно и под защитой зловещего существа, которое мучило его по ночам, но в то же время ему приходилось залечивать нанесенные им раны, а чтобы человек не заболел его слуга-мертвец приносил с охоты свежее парное мясо и собирал ягоды.

Наконец компания остановилась в одном красивом и глухом местечке на берегу обрыва у речки, вода в которой была даже не синего, а удивительного изумрудного цвета. Прозрачная и каменистая, она несла свои быстрые воды вдаль к самому краю земли, туда, где кончается и начинается все сущее, через заснеженные степи и утесы, через горные массивы и хребты к бесконечности заледеневшей океанской пустыни.

В этом местечке не было ни весны, ни лета, лишь один бесконечно длящийся сезон. Днем было более-менее тепло и очень солнечно, а ночью обжигающий холод не давал высунуть носа за пределы их скромной землянки. Слуга мертвец, который все ночное время проводил на улице замерзал настолько, что по утру был похож на ледяную статую и лишь после определенных манипуляций своего зловещего хозяина снова мог двигаться.

Долгими морозными вечерами человек доставал из сумы аккуратно сложенные, толстые и пожелтевшие листы бумаги и неспеша, выводя каждый знак и букву в слове, начинал что-то записывать. В это время мальчишка присаживался рядом и завороженно смотрел за этим процессом, поправлял содержание своими комментариями. Существо было полностью поглощено сим действом и в эти часы, казалось, испытывало какие-то противоречивые чувства. Было очевидно, что оно не хотело, чтобы процесс прекращался и потому каждый вечер в землянке появлялись новые перья и свежие чернила.

Прошли года, каждый день повторял предыдущий. Мужчина постарел, но вместе с тем его организм сильно окреп от здорового северного рациона, состоявшего из мяса дичи, грибов и ягод. А такой вкусной рыбы, как та, что он ловил с помощью плетеных клетей, на каменистом берегу этой ледяной дикой речки он не пробовал никогда в жизни.

Существо же, за эти годы не оставляло попыток освободиться от человека. Рисовало символы на земле и строило разнообразные тотемы из черепов и рогов убитых животных. Развешивало разноцветные ленты на кусты и даже пыталось привлечь людей, возможно охотников, случайно забредших в этот край. Палило огромные, высотой в несколько человеческих ростов костры, но все было тщетно, они были здесь одни на много сотен верст вокруг ни одной человеческой души.

Одним прекрасным солнечным утром мужчина встал и понял, что существа больше нет. Он вышел из землянки, потянулся и обнаружил перед своим жилищем освежеванный трупп косули и остро заточенный нож из черной кости, похожий на коготь того существа, заботливо воткнутый в деревянный пенек. Пора было собираться в обратную дорогу, мужчина повертел клинок в руках, присел и по его щеке побежали густые соленые слезы.

Он понимал, что больше не увидит в своих прекрасных снах Марию и Алину, не выпьет ароматного цветочного чая с Ярославом. Мужчина понимал, что ему придется забыть всю свою прежнюю жизнь, пусть и сложную, неустроенную, но как только он отправится в путь, того кем он был последние пятнадцать лет больше не станет. Человек сидел и рыдал, то ли от горя то ли от счастья, тот бородатый отшельник у которого была совершенно конкретная цель, нужная не только ему одному, которая делала его жизнь по истине настоящей больше нет, он не представлял как ему дальше жить и кем быть. Он мог идти куда угодно, вновь увидеть людей и поговорить с ними, рассказать то, что с ним случилось, но ему тут же не понравилась эта мысль.

Мужчина завернул нож в плотную ткань, туда же положил толстую пачку листов с записями и поклялся, что до конца своей жизни никому ничего не расскажет.

Эпилог

- А тот ножик до сих пор с вами? - снова выкрикнул кто-то из окружившей священника толпы.

- Конечно, он находится в моих личных покоях и по моему настоянию его захоронят вместе со мной, - сказал старик и закрыв том стал неуклюже разворачиваться, чтобы покинуть помещение, как вдруг глаза его расширись и он испуганно уставился на одну из лавочек. Надо признать, что та скамья была совершенно пуста, но служитель явно что-то видел на ней. Он осел и его взяли под руки, усадили и подали воды. Матей дрожащими руками взял чашу и сделал несколько глубоких глотков, тут глаза его прояснились и дыхание выровнялось.

- Может вас проводить до обители?

- Не стоит, мне уже лучше. Ничего страшного дети мои, возраст дает о себе знать. На сегодня все, доброй ночи и Господь с вами.

Он неуклюже поковылял, опираясь на тросточку по грунтовой дорожке к высоким монастырским стенам. Уже совсем стемнело и в траве были видны крохотные фонарики светляков, опустившуюся на местечко тишину нарушал лишь стрекот цикад, мир уснул в ожидании нового дня.

Никто не видел, и никто не поверил бы, что в этот момент Матей был не один. Рядом с ним, ступая босыми ногами по сырой траве шел смуглый мальчишка лет девяти.

"Я пришел проститься друг мой"

КОНЕЦ