Аннотация: "Стучали апостолы Кулаками по столу Просили вернуть на землю любовь господа А он их не слушал Мясное кушал Руки ноги людские Макал в речном иле В рот отправлял горстями Хрустел костями..." (с)Дельфин
Салатница, я в огромной салатнице.
Салат. Здесь и муслимы, и христанутые, и заядлые кислотники, любители трипов в тонкие миры, буддисты-похуисты, поклонники Джа (как ни странно, вовсе не эфиопы), а на верху черным перчиком тусуются сатанисты.
Бог накалывает каждого на вилку, подносит к глазам и пристально рассматривает: там, в верху, мы слышим задумчивое сопение, видим лохматые брови, сведенные в линию горизонта. Он думает. "Всевышний гениралитет".
Если тебя съели - о, счастливчик! Джамаль Малик из салатницы!
А если нет? Летишь обратно в скользкую массу, сквозь баптистов, братьев во Христе, вонючих хиппи, веселых, ни смотря ни на что, язычников - летишь к своим. Православные пышно цветут стигматами, словно барышни на Бразильском карнавале - все в яркой крови... Муслимы талдычут что-то типо "Шайтан, шайтан!" - это им не понравился волосатый поклонник Космоса.
Воняет. Человеческими телами, свернувшейся кровью, дерьмом и ссаниной, потом. Страхом.
Вверху зависла божественная вилка фирмы "Цептер". Кто на этот раз??? О еее, на зубчик попался черный сатанюга, теперь он корчится и выкрикивает латинские слова, исчезая за ало-лиловыми горбами божественных губ. "...sed Patris, et Fili, et Spiritus Sancti" - шепчет католический священник рядом.
О, лоно атеизма! Место твое не так уж празднично прекрасно, и если мы всего лишь гиперразвитые коацерватные капельки, то я готов уверовать в Вернадского. в Дарвина. Сделать богом Маркса. Энгельса. или даже Курта Кобейна - его философия жизни тоже имеет право называться религией.
- Нееет! Нееет! Тебя нет! Ты не существуешь! Не может быть! - визжит, ерзая по зубчику, закоренелый атеист. Его вера уже не важна. Считай, что это Апокалипсис, чувак.
И дальше - как по конвейеру - либо в божественный желудок, либо к братьям-салату...
Но что это? Там, наверху слышно трубное буханье! В тарелку летят галактикоразмерные плевки, сопли и слюна! Кашель! Он давится! ДАВИТСЯ!!! Колотит по огромной грудине волосатым кулачищем.
- Эй ты, ублюдок, чтоб ты сдох! - орет кто-то. Я присматриваюсь. Это же Фридрих! - Получи! - вопит он, швыряя личинкоподобную книгу в издыхающего гиганта.
- ПОЛУЧИ!
- УМРИ!
- СДОХНИ!
- ВЫПЕЙ ЙАДУ!!!
- УБЛЮДОК!
Вой со всех сторон. Салатница начинает кишеть. Именно так - кишеть. Каждый пытается сделать микрогадость космоподобному палачу, почти съеденные, пренебреженные, кидают в него руки и ноги своих разодранных собратьев. Муслим с буддистом раскачивают труп сатанюги, чтобы запустить в божественное чело.
- Ебааать! Он почти сдох! - палец оратора утыкается вверх. Последние конвульсии. БАХ! БАХ! БАХ! Он падает на стол, из под-лица течет вонючая лиловая жижа.
- Я же говорил, что ОН УМЕР! ОН УМЕР! - наивно радуется Фридрих. К нему подходят с поздравлениями.
Салатница смердит как свежевыкопанный трехнедельный труп. Она снова кишит. На этот раз червями. Салатница намертво приварена к столу. В зловонной зубно-волосно-ногтевой жиже плавают трупы муслимов, христанутых, любителей трипов в тонкие миры, буддистов-похуистов, неэфиопских поклонников Джа и сатанистов. Рядом гниет труп бога. По скользким стенкам, обмазанным лучшим миртовым маслом еле-еле скребут слабые руки едва живых, потом снова опадают. Никаких шансов выбраться. Тот, кем подавился бог, навеки проклят миллионами обреченных на смерть уст. Приверженцы культа Вуду из последних сил тычут иголками в его восковую копию: авось, боженька оживет и закончит свою трапезу.
- Уж лучше бы он нас сожрал... - прозорливо замечает кто-то.