Маслова Екатерина Игоревна : другие произведения.

Красный Муравей

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    просто история о любви вне реальных правил и норм

   Август-сентябрь 2005г

Настоящее чудо заключается не в том,

чтобы быть человеком вдохновения,

а в том, чтобы уметь извлекать его

из самых, казалось бы, неподходящих

для того вещей.

BJ Butter

Фантазия на тему к/ф "В тылу врага"

("Behind Enemy Lines")

   Я всегда знал, что умру именно так. На пыльной, выжженной солнцем земле, в нескольких сотнях миль от дома. Лежа в луже собственной крови. Умру от раны, нанесенной врагом, оказавшимся немного проворнее меня. Стрела застряла между ребрами точно под сердцем, пробив легкое. Вместо быстрой и, возможно, безболезненной смерти, прицелься он чуть точнее, я буду жить еще некоторое время, пока не захлебнусь собственной кровью... Что ж, и в этом есть что-то хорошее - старости с присущей ей слабостью, слепотой и маразмом, всем тем, что так пугает молодых стрелков, - мне уже не видать никогда. Кажется, я даже свыкся с этой мыслью и в какой-то степени рад, что все повернулось именно так. Теперь не страшно посмотреть на калейдоскоп своих ошибок - собственную жизнь. Я думал, она промелькнет перед глазами, подобно молнии, но вместо этого в сознании застыл один единственный образ - ее. О большем я не мог и мечтать...
  

   Профессионалы не нуждаются в напарниках. Так же как я. Человек, который хорошо знает свое дело и всегда доводит начатое до конца, работает только один. Зачем ему рядом чужая пустая голова и пара бестолковых рук, когда от одного мгновения зависит твоя жизнь? Если малец захотел стать мужчиной, пусть сначала научится стрелять, как следует, а уже потом лезет в напарники. Мне слишком хорошо платят за каждое дело, чтобы я стал рисковать из-за какого-то папенькиного сынка, у которого даже молоко на губах не обсохло... пррр, а вот и ты, амиго... стой смирно, малышка, пришла пора нам отработать свой хлеб. Рука потянулась к кобуре, указательный палец безошибочно нащупал курок - и в сорока метах от меня грузно осело на хребте своей лошади "мое дело". Я пришпорил Рыжую и через несколько минут оказался рядом с бесчувственным телом. Занес ногу и столкнул его с жеребца. Конь заржал, встав на дыбы, но я вовремя перехватил поводья, сумев удержать его на месте, и попытался успокоить. Черные ноздри подрагивали под моей рукой, но я знал, что от этого прикосновения ему стало гораздо легче. Я спрыгнул на землю и привязал Рыжую рядом с жеребцом, а сам принялся осматривать тело. Пуля вошла точно в затылок. Я отдал честь как всегда чисто выполненной работе и перевел взгляд на жеребца. Две кожаные сумки, перекинутые через его спину, за седлом были забиты слитками золота. Собственно говоря, именно за них англичанин и поплатился жизнью. Я похлопал жеребца по черному боку и достал сигарету. Серый дым кольцами повис над трупом и медленно истаял. Я облокотился о деревянную перекладину, к которой были привязаны лошади, и запрокинул голову, подставляя лицо солнцу. Он выбрал отличное место, чтобы спрятаться. Заброшенная колония на окраине штата - старо как мир. Я чуть заметно улыбнулся и выпустил еще одно кольцо дыма, бросив быстрый взгляд в сторону противоположенного дома, судя по всему, бывшего некогда салуном. Кажется, мне повезло больше, чем кладоискателям, жившим здесь когда-то. Я последний раз затянулся, бросил окурок на труп и, надвинув на глаза шляпу, двинулся через дорогу, предусмотрительно положив руку на рукоять револьвера.
  

   Белый человек нес смерть моему народу и моей земле. Он рубил деревья, чтобы строить свои дома. И я слышала, как стонал лес. Он осквернял воду в поисках желтого металла. И я чувствовала, как страдала земля. Он убивал себе подобных. И плач белых женщин разносился в воздухе, наполняя его болью и страхом. Он - белый человек. Владыка мира... он забирал все, что способна была дать ему наша земля, а когда она истощалась и погибала, он оставлял на ней следы разрушения и уходил в поисках другого места, чтобы так же осквернить его. Дух реки не отдал белому человеку семена солнца, и тогда он покинул это место. Теперь ветер гулял по его улицам, теперь он жил в его домах. До тех пор, пока три ночи назад сюда не вернулся большой белый человек. Он пришел один, и его лошадь хрипела от усталости. Он не жалел животное, но оно было очень нужно ему. Белый человек занял самую большую деревянную постройку, наверное, чтобы переждать ночь и дать коню отдохнуть. Он ничем не отличался от тех белых людей, которые раньше жили здесь. Он пил огненную воду и даже угощал ею своего коня. Оружие не покидало его руки, а глаза следили за горизонтом с той стороны, откуда он пришел, не переставая. Я не знала, что привело белого человека, но чувствовала, что он боялся быть захваченным врасплох и полночи не смыкал глаз. Однако огненная вода делала свое дело и ко времени, когда луна поднялась над самой большой горой на севере, он спал. Тогда я решилась выбраться из своего укрытия. Оружие и пустая бутылка огненной воды лежали на его широком животе. Никогда раньше я не видела белого человека так близко. Он был крепок, подобно камню, и его светлые, словно колосья хлеба, волосы густо росли над верхней губой и на щеках. Я не рискнула подойти ближе, чтобы не разбудить его, хотя и знала, что огненная вода укрепляет сон. Вместо этого я бесшумно проскользнула мимо него наружу и приблизилась к жеребцу. Он стоял, понурив голову, и бока его медленно вздымались. Я подошла почти вплотную и коснулась рукой его шеи. Конь вздрогнул, проснувшись, и резко поднял голову, тихо заржав. Я в успокаивающем жесте положила ладонь на его морду и прижалась к ней лицом. Конь фыркнул, несколько раз ударив копытом в землю, а потом притих. Я переместила руки к его груди, ощупывая мышцы. Он был в полном порядке. Продолжая похлопывать его по боку, я переместила взгляд на седло и только тут заметила две большие сумки, связанные между собой ремнем и перекинутые через спину коня. Желтый металл. Я сразу узнала его, потому что дух реки подарил мне одно солнечное семечко несколько лун назад. Я с любопытством приподняла клапан сумки, изучая большие блестящие камни внутри - за одно такое семечко, как у меня, белый человек готов был пойти на убийство друга. На что же тогда он способен ради такого количества? На убийство, которое куда страшнее всех остальных?.. Я позволила коню уткнуться мордой в свою ладонь. Тебе, наверное, нелегко пришлось, да? Не волнуйся, я помогу... Я потянулась к поводьям, и тут мою левую руку над локтем пронзила невыносимая боль, а уши заложило от выстрела, прозвучавшего за спиной. Я упала на колени, зажимая пальцами сочащуюся кровь. Сердце мое замерло. Испуганный конь встал на дыбы, чуть не затоптав меня, и в панике заметался на месте. Белый мужчина размахивал оружием, выкрикивая что-то заплетающимся языком. Воздух опять наполнили отголоски его выстрелов, и обезумевший конь рванулся с привязи. Отскочив в сторону, я поднялась на ноги и, зажимая рану рукой, побежала в поисках укрытия. Белый человек рванулся к жеребцу, и краем глаза я увидела, как его большие сильные руки ухватились за привязь и потянули ее на себя. Он был во власти огненной воды, и она придавала ему сил. Но белый человек не стремился успокоить животное. Его интересовали только сумки с желтым металлом. Уже из своего укрытия я видела, как он, удостоверившись, что ничего не пропало, что-то сделал со своим оружием и больше не сомкнул глаз. Я порадовалась тому, что белый человек не стал меня преследовать, и, наконец, обратила внимание на свою руку. Кровь сочилась из раны, и я никак не могла ее остановить. Не без труда надорвав край своей юбки, я все же сумела перевязать руку. Эта земля была слишком истощена, чтобы дать мне хоть какой-нибудь лечебной травы, а стойбище находилось так далеко... Я прислонилась к стене и вздохнула, закрывая глаза и взывая о помощи к своему тотему.
   ...Он появился на рассвете. Я второй раз меняла повязку на руке, и голова моя кружилась от потерянной крови, когда глухой далекий звук нарушил тишину. Я прижалась к окну и увидела, как странно обмяк в седле большой белый человек. А спустя несколько минут, вздымая в воздух столбы пыли, на дороге появился другой мужчина. Под ним была прекрасная рыжая кобылица. Она безропотно следовала каждому его движению, словно была единым целым со своим хозяином. Он подвел ее как можно ближе к жеребцу, а потом, подняв ногу, столкнул большого белого человека на землю. Тот был мертв. Жеребец попытался взбрыкнуть, но рука мужчины быстро перехватила веревки вокруг его морды, и, меньше чем через минуту, он уже спокойно стоял рядом с кобылицей. Еще ни одному белому человеку не удавалось с такой легкостью усмирить испуганную лошадь. Я плотнее прильнула к стеклу, с интересом наблюдая за ним. Хотя его лицо было скрыто от меня и всего мира широкими полями ковбойской шляпы, он не походил ни на одного из тех, кого я видела раньше. Высокий, как горы, он был спокоен и уверен в себе. Каждое его движение было неспешным, оценивающим, и в то же время очень твердым. Сначала он склонился над трупом, осматривая его, а потом повернулся к лошади. И я поняла, что он тоже пришел за желтым металлом. Но вместо того, чтобы накинуться на него, подержать в руках, прижать к губам, а потом к груди, как делали другие белые люди, он лишь похлопал рукой по боку жеребца и достал что-то из кармана. Я, стараясь не шуметь, перебежала к другому окну, чтобы лучше рассмотреть его. От тонкого предмета в руках поднялся еле приметный дымок, и я вспомнила о трубке мира нашего вождя. Может быть, сейчас пришелец тоже выкуривал трубку мира белого народа, чтобы душа большого мужчины осталась под защитой его тотема? Кольца серого дыма четко выделились на фоне темного дерева дома позади, и в мою душу снизошел покой. Я никогда не участвовала в обряде мира, но духи, его охраняющие, всегда посылали мне покой. Наверное, белый мужчина чувствовал то же самое, потому что он вдруг открыл лицо восходящему солнцу, и блики заиграли на его глазах и ресницах. Внешне он казался молодым и полным сил, но его движения, походка, поворот головы - все выдавало мудрого и храброго воина. Мне оставалось только догадываться о той работе, что накладывала столько непонятного на его суть, когда белый мужчина вновь закрыл глаза шляпой и направился в мою сторону.
  

   Я неторопливо приближался к салуну - не настолько медленно, чтобы быть подстреленным тем, кто там скрывался, но и не настолько быстро, чтобы дать понять, будто я что-то заподозрил. Переложив револьвер из кобуры в карман плаща и, все еще не выпуская его из руки, я толкнул маленькую дверцу. Петли заскрипели, и она захлопнулась уже у меня за спиной, продолжая еще какое-то время раскачиваться из стороны в сторону. Комната, бывшая некогда баром, выглядела плачевно. Пол, покрытый пылью и паутиной, перевернутые столы и стулья, полуразвалившаяся лестница - полное запустение. В прочем, чего еще можно было ожидать от брошенной колонии? Я скользнул взглядом по обстановке, прикидывая наиболее удачные позиции для засады. Прямо-таки тир... с живыми мишенями. Во рту все пересохло, как только взгляд остановился на пустых полках для спиртного позади стойки, но я силой заставил себя отвернуться. Что-то здесь было не так... Я сплюнул на пол и сделал еще несколько небрежных шагов, а потом развернул тело, вскидывая револьвер.
  

  
   Белый мужчина заметил меня. Эта мысль испугала и удивила. Я поспешно отпрянула от окна, оглядывая комнату в поисках укрытия. Здоровая рука потянулась к маленькому ножу на поясе. Я услышала, как звякнули металлические звезды на его сапогах, когда он ступил на деревянный пол перед входом, и спряталась за опрокинутым столом, прижимая лезвие к груди. Дерево скрипнуло под его весом, когда он прошел внутрь. Я не видела, но слышала - он замер на месте, наверное, оглядываясь. Я задержала дыхание, напряженно вслушиваясь. Круглая поверхность стола полностью закрывала меня от него... пока. Он прошел еще немного вперед, почти вплотную к высокому вытянутому столу, и тут его шаг оборвался. Я нахмурилась и опустила голову. Дыхание перехватило, и я все поняла. Сжав рукоять ножа, я встала на корточки, приготавливаясь. Он не оставил мне выбора...

  
   С самого начала я допустил роковую ошибку, позволив себе предположить, будто у толстяка был напарник. Не имея никаких доказательств, я, тем не менее, убедил себя в том, что в салуне встречусь с еще одним вором, каким-нибудь жалким слюнтяем или, не исключено, с более достойным противником. В любом случае, с мужчиной. И сколь непростительным было мое замешательство, когда на полу в пыли вместо отпечатков сапог я увидел следы босых ног. Следы индейца. Они были такими маленькими, что с большей вероятностью могли принадлежать ребенку, нежели девчонке, с яростным криком выскочившей у меня из-за спины. Я лишь успел немного отклонить в сторону дуло револьвера, прежде чем нажать на курок, и выставить вперед свободную руку, чтобы защититься от блестящего короткого лезвия. Пуля поцарапала ее ухо, врезавшись в стену позади, но боль, отразившаяся в глазах, не заставила ее остановиться. Она лишь вздрогнула, инстинктивно сжавшись, но даже не замешкалась от испуга. Я перехватил ее руку на самом подходе к груди, сжал запястье, заставив выронить оружие, и отбросил в сторону. С глухим продыхом она упала на деревянный пол, сбив в сторону несколько стульев. В карих глазах мелькнул гнев, и в следующее мгновение, она вновь бросилась на меня, намереваясь вцепиться в горло голыми руками. Но я успел перехватить ее запястья и хорошенько встряхнул. Она глухо зарычала, вызвав у меня непроизвольную улыбку.
  

  
   Моя глупость была строго наказана. Белый мужчина, который с сотни шагов смог убить человека, с легкостью выбил нож из моих рук и играючи откинул в сторону. Но, готовясь к новой атаке, я, могла хорошо рассмотреть его. В отличие от большого белого мужчины, его волосы были цвета неба в самую безлунную ночь, а глаза - голубыми, как вода в озере, на берегах которого я родилась. Одежда и лицо были в пыли от долгой езды, но ничто в нем не говорило о безмерной усталости - она читалась в его глазах. Я почти не ощутила укола от пули, пролетевшей так близко. Только почувствовала жар, и успела удивиться, тому, что серый металл оказался способным греть как огонь или солнце. Эти мысли метались в моей голове, пока, поверженная, я лежала на полу. Он снисходительно смотрел на меня сверху вниз, словно мои попытки защититься были для него как укусы надоедливого комара, и уязвленная гордость заглушала все эмоции, кроме гнева. Я вскочила на ноги, пытаясь схватить его за горло, но он, изловчившись, сжал мои запястья. От злости и беспомощности я попыталась зарычать, напугать его, но в ответ он только улыбнулся. И, к своему удивлению, я не сразу поняла, как поступить в ответ. Но мое естество не могло с этим смириться. Оно гневно билось в груди, призывая к действиям, и я не нашла ничего лучше, чем укусить его.
  

  
   Хватит! Ее глупое упорство в момент разозлило меня. Я отнял укушенную руку и влепил ей звучную пощечину. В карих глазах, опушенных густыми ресницами, мелькнуло удивление. Скула мгновенно покраснела, и я почувствовал, как застыло дыхание у нее в груди. Голова понуро опустилась, и черные волосы, водопадом соскользнув с плеч, закрыли лицо. Понимая, что игра отняла слишком много времени, я взял ее за подбородок и настойчиво приподнял, желая заглянуть в глаза. Как я и ожидал, в них не было слез. Только губы сжаты в одну бледную линию, а тонкие ноздри подрагивали, как у норовистой лошади. Я усмехнулся точности сравнения, но она, видимо, поняла эту улыбку по-своему, и с удвоенной силой принялась отбиваться. Начиная уставать, я выпустил второе ее запястье и рывком схватил за плечи. От этого прикосновения она вся напряглась, издав слабый стон, а потом обмякла. В недоумении, я опустил ее на пол и только тут заметил кровь на ладони. Второй промах за один день, а он даже не успел толком начаться! Я выругался, оценивая взглядом раненое предплечье. Судя по всему, она каким-то образом попала на глаза англичанину, когда тот был навеселе. Пуля прошла навылет, и она вовремя смогла остановить кровь. Сообразительная девочка... я наложил новую повязку на ее руку и, вытирая пот, поднялся на ноги. За все это время она ни разу не пришла в сознание. Я потянулся к плащу, который на время работы положил на стойку позади себя и, нащупав в кармане флягу, достал ее. Двумя пальцами отвинтил крышку и сделал глубокий глоток. Раньше в ней был превосходный бренди. Теперь - только вода, хотя фляга до сих пор хранила его запах. Я облизал губы и, завинтив крышку, положил ее обратно. Индеанка все еще была без сознания, и я подумал, что не такая уж она и девочка, как мне показалось сначала. Маленькая и хрупкая, с детскими глазами и пухлыми губками она выглядела не старше пятнадцати. Но стройное тело, изящные лини рук и тонкие четы лица - все это скорее принадлежало молодой девушке, нежели ребенку. Я на мгновение задержался взглядом на ее высокой груди и, даже не пытаясь скрыть улыбку, накинул на плечи плащ. Помедлив немного, я поднял с пола самодельный ножик, предусмотрительно заложив его в промежуток между ногой и сапогом, а потом и ее саму. На улице Рыжая била хвостом своего черного соседа. Солнце поднялось уже достаточно высоко, так что я сначала напоил лошадей, а потом, привязав поводья Черного к луке своего седла и удобнее устроив на руках индеанку, легонько пришпорил мою красавицу, отправляясь в обратный путь.
  

  
   Маленькое каноэ отчалило от берега и, ведомое моей рукой, устремилось вдоль по течению. Ветер ласково касался моих волос, и я полной грудью вдыхала аромат, исходивший от могучих деревьев, росших по обоим берегам. Он был незнакомым, но очень приятным. Терпким, почти живым. Изогнутое дугой весло легко погружалось в воду, не поднимая брызг. Каноэ плавно качалось на волнах, как и моя душа, преисполненная покоя. Солнце, поднимающееся от воды, отражалось от ее поверхности, нежно лаская мое лицо. Я закрыла глаза, готовая затянуть Ночную песнь, когда резкое конское ржание вырвало меня из небытия. Я попыталась протянуть к нему руки, маня сновидение обратно, но оно истаяло также быстро, как и утренний туман.
   Стук копыт по земле гулко отдавался в ушах, но убаюкивающее покачивание из стороны в сторону, вызывало приятные детские воспоминания, и я поняла, что сижу на лошади. Хотя и не так, как обычно... я приоткрыла глаза, и передо мной, сначала размыто, а потом все яснее и яснее появилось очертание профиля того белого мужчины. Моя голова покоилась на его плече, а сама я сидела на его коленях так, как ездят на лошадях только белые женщины - свесив обе ноги с одного бока. Я попыталась вспомнить, как оказалась здесь, но в сознании было темно. Последнее, что я помнила - была жуткая боль, когда он крепко сжал рану на руке, а потом... беспамятство. Я закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на легкое придерживающее прикосновение его руки к моей спине. Ладони, лежавшие у меня на коленях, медленно сжались в кулаки, и, кажется, он это заметил. Я почувствовала, как тень накрыла мое лицо, когда он повернулся, проверяя, не пришла ли я в себя. Короткая щетина на его щеке, коснулась моего лба, но я продолжала лежать неподвижно, пытаясь восстановить ровное дыхание, хотя мое сердце колотилось в груди, словно кролик, пойманный в силки. Я не знала, что уготовил мне этот белый человек, но, возвращаясь в памяти к рассказам братьев, ясно понимала, что ничего хорошего. Он может сделать меня своей или отдать другим белым мужчинам... или убить, как бешеную собаку из своего оружия. Я не приемлема ни один из этих вариантов, но если бы мне пришлось выбирать - смерть стала бы достойным уделом для женщины-навахо. Эта мысль утвердилась в моем сознании и придала сил для еще одной попытки.
  

  
   Она спала на моем плече, тихая и спокойная, и я невольно усомнился, в действительности того, что всего несколько часов назад это дитя природы с воинственным криком пыталось убить меня самодельным ножом. Ее голова с мягкими, пахнущими полевыми цветами волосами, лежала на моем плече, и если бы не обстоятельства, при которых она оказалась на моих руках, я позволил бы себе сполна насладиться ее доверчивостью и чистотой. Рыжая оступилась, сбившись с шага, и я придержал молодую индеанку за спину, чтобы не дать ей упасть. В то же мгновение ее тонкие пальцы сжались в кулаки, и я запоздало напомнил себе, что все-таки именно она несколько часов назад хотела меня убить. Придерживая поводья, я наклонился, чтобы убедиться в крепости ее сна. Длинные ресницы чуть заметно подрагивали, отбрасывая неровные блики на загорелую кожу, но дыхание по-прежнему было ровным. Только сердце, которое я чувствовал через ткань рубашки, бешено колотилось в ее груди. Вне сомнения, она уже пришла в себя, и теперь пыталась это скрыть. Что ж, почти удачно, но все же не совсем. Я немного натянул поводья, замедляя шаг Рыжей, и приготовился к яростной атаке. Да, именно к еще одной вспышке бессильной ярости, но никак не к тому, что последовало вместо нее. Замерев на мгновение, индеанка глубоко вздохнула и вдруг приподняла голову, удобнее устраивая ее на плече. Ее ресницы щекотали мою шею, когда правая рука робко легла на грудь под сердцем. Я ожидал всего, что угодно, но только не этого. Горький ком подкатил к горлу, и я еще сильнее сжал поводья. Разочарование было настолько сильным, что убило все зачатки желания. На мгновение она стала частью своего проклятого племени - польстить, завлечь, притвориться и любой ценой достичь своей цели. Вместо своенравной дикарки появилась скользкая змея. В этот момент она настолько походила на одну из тех дешевых шлюх, что постоянно вились вокруг бродяг в баре, что мне захотелось пристрелить ее. Но вместо этого, я решил преподать дикарке урок, который она запомнит на всю оставшуюся жизнь, и просто стал ждать. Ее рука на мгновение накрыла мое сердце, будто прислушиваясь к его биению, а потом скользнула вниз, туда, где висела кобура. Я позволил ей взяться за рукоять револьвера, одновременно прижимаясь губами к ее лбу. Она замерла, и я удивился тому, насколько сильна была ее решимость пойти на подобную игру, чтобы добиться свободы, несмотря на всю свою неопытность. Тем не менее, она справилась с замешательством и осмелилась накрыть своей ладонью мою, державшую поводья. Теперь револьвер лежал в ее второй руке, и я всем телом ощущал ее ликование. Мне стало смешно и грустно. Не дав поднести дуло к своей груди, я крепко сжал ее раненое предплечье. Пожалуй, даже слишком сильно, потому что она вскрикнула, и на ее глаза навернулись слезы. Револьвер полетел под копыта Рыжей, и, ударившись об землю, выстрелил.
  

  
   Выпав из моих рук, оружие полетело под копыта кобылицы и, ударившись о землю, выстрелило. В то же мгновение она прерывисто заржала и встала на дыбы, скинув меня и белого мужчину на землю, а потом повалилась на бок и задергала ногами. Черный жеребец, привязанный к луке седла, рухнул рядом с ней. Запутавшись в поводьях, он пытался встать на ноги, не переставая испуганно ржать. Из отверстия в груди рыжей кобылицы фонтаном била кровь так сильно, что уже вся земля вокруг животного была залита ею. Держась за собственную рану, я попыталась приблизиться к ней, но белый мужчина рывком оттолкнул меня в сторону и опустился перед кобылой на колени. Он осторожно коснулся ее груди, медленно прошелся пальцами по короткой шерсти, вычищая ее от крови. Кобыла тяжело дышала, и с каждым выдохом из ее груди вырывался хрип. Она уже почти не била ногами, только смотрела на него широко распахнутыми глазами. Он приподнял руку, и она из последних сил потянулась к нему мордой. Ласково, почти любя, он коснулся ладонью ее носа. Я стояла в пяти шагах от него, и мое тело била крупная дрожь. Он в последний раз потрепал ее по холке и поднялся на ноги, подобрав оружие. Рыжая кобылица жалобно смотрела на него с земли.
  

  
   Она лежала на сухой потрескавшейся земле прямо передо мной и истекала кровью. А я молча водил руками по ее блестящей шкуре, в тихом ужасе осознавая, что ничем не могу помочь. Чертова дикарка... Кобылица прерывисто заржала, потянувшись ко мне мордой, и я понял, что это конец. Я тяжело выдохнул и, поднявшись на ноги, взял с земли револьвер, взвел курок, целясь в голову моей рыжей девочки, когда на руку всем своим весом обрушилась эта девчонка, чуть не сбив с ног. Пошла прочь! - я отшвырнул ее и снова повернулся к Рыжей. Кровь все еще текла из раны, когда по телу лошади прошла первая предсмертная судорога. Я во второй раз навел на нее револьвер. Индеанка закричала и закрыла голову Рыжей своим телом. По ее щекам текли слезы, а руки быстро жестикулировали, пытаясь мне что-то доказать. Отойди или я пристрелю и тебя тоже. Она быстро прижала ладони к земле, к своей груди, а потом к ране на теле кобылицы. Ее руки мгновенно окрасились кровью, но она продолжала говорить, чертя в воздухе какие-то знаки. Она умрет. Что бы ты сейчас не сделала, ты не сможешь ее вылечить. Она все равно умрет. И я больше не дам ей мучиться. Индеанка отрицательно замотала головой, настойчиво ударяя себя ладонью в грудь, словно говоря "Я смогу! Я сделаю это!", но я понимал, что она лишь продлевала ее агонию. Поэтому я схватил ее за шиворот и поставил на ноги рядом с собой. Она попыталась вырваться, но я обхватил ее шею сзади и заставил смотреть. А потом вытянул руку и нажал на курок. Дикарка коротко вздрогнула. Задняя нога Рыжей дернулась в последний раз, и она затихла. Только жеребец за ее спиной испуганно взбрыкнул, протяжно заржав. Я медленно отпустил индеанку и вернул револьвер на место.
   Все было кончено. Рыжая была мертва, а впереди еще оставался долгий путь. Как бы тяжело мне не было, я не мог тратить время понапрасну, поэтому сразу же начал переносить свою поклажу на жеребца. За то время, пока я работал, дикарка не произнесла ни слова. Только опустилась на колени перед Рыжей, но так и не притронулась к ней. Мне очень хотелось, чтобы она чувствовала себя виноватой. Утрата не укладывалась в моей голове - я знал, что моей напарницы больше нет своим разумом, но мое сердце отказывалось в это верить. И когда я смотрел на дикарку, все внутри меня переворачивалось от гнева. Я был уверен - та свобода не стоила ее жизни. Когда все приготовления были закончены, мне захотелось оставить ее здесь, у трупа кобылицы. Но, словно почувствовав мое желание, она подняла глаза, и я понял - эта жизнь и для нее оказалась слишком большой ценой за свободу.
   Она совсем не сопротивлялась, когда я связывал ее. Волосы скрывали от меня ее красные глаза и мокрое лицо, но не чувства. Как будто они могли меня тронуть... я бросил последний взгляд на рыжее тело позади себя, оседлал жеребца и легко пришпорил его. Конь резко дернулся вперед, натянув веревку, к которой была привязана дикарка, а потом вошел в шаг. Она тоже от неожиданности споткнулась, но не упала, приноравливаясь к темпу жеребца, и, не поднимая головы, побрела следом.
  

  
   Почти через сутки пути, я в очередной раз упала, и уже больше не смогла подняться. Белый человек не смотрел в мою сторону, он не давал мне ни воды, ни еды, и солнце медленно забирало мою жизнь. Губы, как землю в сезон засухи, покрыли трещины. И рана на руке открылась, так что уже вся повязка была пропитана кровью. Душа и тело едины в каждом живом существе. Так говорил мой отец. Если погибает одно, второе неминуемо следует за ним. Так усыхающее тело заберет с собой даже сильную душу, и потерянная душа источит даже здоровое тело. Но во мне погибало и то и другое. Перед глазами стояла рыжая кобылица. Она не двигалась, и ее черные глаза в упор смотрели на меня. Ветер путался в ее золотой гриве и хвосте. Я протянула к ней руку, и тогда он со всей своей силой обрушился на меня, закружив на месте. Солнце, небо и песок слились в единое целое, я почувствовала, что теряю опору. Земля выскользнула из-под ног, и вот я уже лежала на спине, а ветер, чей вой превратился в лошадиное ржание, засыпал меня горячим песком. Сначала руки и ноги, потом тело. И вот осталась одна голова. Я закрыла глаза, потому что мне было больно от песка. Я чувствовала, как он застревал в волосах и как с каждым вдохом крохотные песчинки заполняли мои легкие. Я так измучена, что нет сил бороться. Я мысленно приготовилась и вдруг почувствовала, как что-то прохладное и мокрое коснулось моего лица. Открыла глаза, и из них потекли слезы, потому что надо мной стояла она - прекрасная рыжая кобылица. Ее шершавые губы нежно касались моей кожи, счищая с нее песок. Я протянула руку, и она охотно откликнулась на ласку. Я коснулась ее шеи, и меня окутал покой. Теперь я знала, ей хорошо... да, теперь у нее все будет хорошо... и у меня тоже...
  

  
   От жары и обезвоживания у дикарки начались галлюцинации. Когда она в очередной раз упала и осталась лежать на месте, я перерезал веревку ее же ножом и пришпорил жеребца. Он проскакал несколько метров, а потом заржал и встал на дыбы. Я сумел удержаться в седле, но, как ни старался, не смог сдвинуть его с места. Конь повернулся в пол-оборота к индеанке и замер. Она лежала на боку и в упор смотрела на него. Протянула к жеребцу руку, а потом перевернулась на спину и закрыла глаза. Я натянул поводья, заставляя его идти дальше, но конь даже не шелохнулся. Громко выругавшись, я спрыгнул на землю, отстегивая флягу с водой, и направился к индеанке. Жеребец, покачивая головой, последовал за мной. Ее темная кожа лучше любой другой переносила жару, но мягкие губы уже начали трескаться. Она никак не отреагировала на мою заботу и на воду, но когда конь шершавыми губами коснулся ее лица, она открыла глаза и протянула к нему руки, чему-то улыбаясь. По ее щекам текли слезы, увлажняя сухую кожу. Я мог лишь догадываться о том, кого она видела перед собой в этот момент, и точно знал, что теперь не в состоянии бросить ее здесь. Опять. Смочив потрескавшиеся губы водой, я посадил ее в седло, и она устало прижалась щекой к лошадиной шее. Кажется, жеребец был доволен. Ее связанные руки я закрепил на луке седла, а сам, перекинув через голову коня поводья, взял его под уздцы и пошел рядом. Большую часть оставшегося пути мы преодолели именно так - я не хотел особенно сильно истощать его, потому что теперь, когда не стало Рыжей, он был единственным претендентом на ее место. Живя в этом мире, где чужая жизнь исчисляется унциями золота, я не мог доверить свою собственную незнакомому животному. Даже Рыжей потребовалось чуть больше полугода, чтобы полностью изучить мои привычки и научиться понимать малейшее движение или интонацию голоса. Жеребец, не считая инцидента с индеанкой, со временем вполне смог бы справиться с этой работой. Я вздохнул, понимая, какие безрадостные перемены сулила мне ее смерть, и потянулся за сигаретой. Осталась последняя - с помощью остальных я пытался свыкнуться с этой мыслью. С наслаждением выпустив изо рта дым, я прищурился, искоса поглядывая на индеанку. До колонии оставалось чуть больше двух часов пути. Она уже пришла в себя и осторожно смачивала губы и рот водой из фляги, которую я дал ей. Я пытался уловить хоть какие-то признаки враждебности с ее стороны, но она сохраняла абсолютное спокойствие. Вылив небольшое количество воды себе в ладонь, она протянула мне флягу, впервые за все время путешествия, посмотрев прямо в лицо. Я понял, что-то изменилось, но пока не мог конкретно сказать, что именно. Ясно было только одно: пока мы в пути, она не попытается бежать. А когда доберемся до места... что ж, время покажет...
  

   Солнце уже перевалило через наивысшую точку своего пути, когда на горизонте показались первые деревянные постройки белых людей. Он почти сразу заметил их и, перекинув поводья на спину жеребца, запрыгнул на него позади меня. Я оцепенела, когда одной рукой он обхватил меня за талию, а на вторую намотал поводья и пришпорил коня. Чуть присев под значительно потяжелевшей ношей, тот рванулся вперед, и через мгновение мы уже шагом пересекали главную дорогу. Я натянулась, как тетива у лука, чувствуя на себе любопытные взгляды. Гордо вскинув голову, я смотрела строго перед собой, избегая встречаться глазами с белыми мужчинами, провожавшими нас свистом и непонятными словами. Пройдя мимо еще нескольких построек, мы выехали на большое пыльное пространство, окруженное другими домами. Посередине стоял колодец, из которого белая женщина брала воду. Кругом было очень много людей, в особенности мужчин. Наверное, здесь решались все самые важные вопросы, как это было принято у моего племени, потому что, когда мы подъехали, они что-то шумно обсуждали между собой. Но, стоило нам приблизиться, разговоры сразу же стихли, и множество глаз с интересом устремилось на меня. Я выдержала этот напор, гордо вскинув голову, когда один из белых мужчин вышел вперед и что-то сказал. Позади меня раздался ответ, но я не знала его языка и не могла ничего понять. Только напряглась, готовясь к самому худшему. Кто-то из стоявших вокруг нас людей выкрикнул новую фразу, и все засмеялись. Мне очень хотелось обернуться на белого мужчину, чтобы по его лицу понять, что происходит, но я не смела. А толпа тем временем продолжала свистеть и кричать, не переставая смеяться. Я ждала его ответа и боялась, что в таком шуме его никто не услышит, но, к моему удивлению, стоило ему начать говорить, все замолчали. А потом с шепотом расступились в стороны, образовав вокруг нас круг. Я почувствовала, как позади меня он приподнялся и наклонился в бок. Короткое лезвие блеснуло в лучах солнца, и веревки исчезли с моих рук. Я сжала покрасневшие запястья, когда, неожиданно, он грубо скинул меня с лошади прямо в пыль. Белые мужчины засмеялись, и из круга выделился один. Поглаживая короткую рыжую бороду, он медленно стал приближаться ко мне. Сжав кулаки, я обернулась на ковбоя - он смотрел на меня в упор, строго и безучастно. В правой его руке был зажат нож. Несколько мгновений он вертел его на пальцах, а потом кинул мне под ноги, вонзив лезвие в землю. Я стиснула зубы и схватилась за рукоять, прижав нож к груди. Мужчины вокруг взорвались криками, а он подал жеребца назад, оставив меня один на один с рыжеволосым человеком.
  

   "Ты как всегда решил оставить самые лакомые кусочки себе, правда?" - Косой Роджер выступил из толпы зевак, заполнивших площадь, и кивнул в сторону индеанки. Я мог бы назвать его своим личным врагом, если бы был уверен в его смелости также как и в наглости. Тебе придется немало постараться, чтобы заслужить свой кусок. Он оскалился и отступил. "Да брось, Клинт! Бог велел делиться. Я был бы не прочь познакомиться с этой дикой кошечкой... поближе" - толпа на площади взорвалась криками и улюлюканьем. Теперь со всех сторон неслись похотливые фразы. Косой Роджер нагло улыбался, поглаживая свою рыжую бородку. Я обхватил взглядом толпу, и сплюнул на землю от отвращения. Все разом замолчали и напряженно потянулись к револьверам на своих поясах. Значит, хотите познакомиться с ней поближе? Я достал из сапога нож и перерезал веревки, стягивающие запястья. Она стала растирать занемевшие руки, когда я схватил ее за шиворот и скинул с лошади. Толпа взорвалась новым приступом смеха. Она предвкушала интересное зрелище, и я на мгновение пожалел маленькую индеанку. Она подняла на меня глаза, все еще сидя на земле. Роджер отделился от толпы и под веселые выкрики друзей стал медленно приближаться. Повертев на пальцах нож, все еще раздумывая, я бросил его ей под ноги и заставил коня отступить назад. Индеанка быстро подняла оружие и обернулась к рыжебородому, готовая нападать и защищаться. От такого поворота сил похотливая толпа еще больше разошлась, и я с трудом удержался в первых рядах, не без участия наблюдая за происходящим.
  

   Он стоял передо мной, заложив большие пальцы за кожаный ремень, висевший на поясе. Вид маленькой навахо с ножом, наверное, очень веселил его. Белый мужчина с рыжей бородой был на полторы головы выше меня, и мог быть серьезным противником, если бы не задирал нос. Я знаю, никто из них не верил в то, что я способна принести вред больший, чем расцарапанное лицо или укушенный палец. Но они не знали, что с тех пор, как белый человек пришел на эту землю, вытеснив мой народ в пустыню, нашлись индейцы, которые не смирились со своим положением. Они научились защищаться, и обучили этому других. И сейчас в моих руках был не просто маленький самодельный нож - в моих руках был сам посланник смерти! Он питался гневом и волей человека, наделяя его почти божественной силой. И раз ковбой отказался защищать меня, я сделаю это сама. По моей воле в памяти всплыли картины прошлого: белый человек выгнал мою семью с земли наших предков, белый человек увел моих сестер, белый человек убил моих братьев. И вновь колючая ярость родилась в моей груди, кляня эту несправедливость и неоправданную жестокость. Земля так необъятна! Неужели нам не хватило бы места на всех!? Я обвела взглядом замерших в ожидании белых мужчин. Он, верхом на лошади, стоял за моей спиной, внимательно наблюдая. Я задала ему тот же безмолвный вопрос, но не получила ответа. Обида, гнев, отчаяние и разочарование - все смешалось в одно, и моя душа заметалась. Живя в мире с окружающей природой, я принимала смерть как должное, но никогда не несла ее другим. Теперь же, я чувствовала, что не столько из необходимости, сколько из злости и мести я готова была совершить убийство...
   Рыжеволосый мужчина схватил меня за запястье в тот момент, когда я отвернулась от него, бросая мысленный вопрос в сторону белого всадника. Тело напряглось, и я с разворота попыталась ударить его другой рукой, в которой был зажат нож, но он перехватил и ее. Не так быстро, как это сделал ковбой, но все же достаточно ловко, чтобы лишить меня возможности сопротивления. Я дернулась, пытаясь освободиться, но рыжий мужчина только засмеялся, на вытянутых руках поднимая меня над землей и оборачиваясь к толпе. Смех и звонкий стук ударяющихся друг о друга ладоней наполнил мою голову. Я в немой злобе выгнулась и плюнула ему в лицо. Разговоры вокруг нас тут же смолкли, и он, ухмыляясь, посмотрел на меня. Разжал пальцы, и прежде чем я успела воспользоваться свободой, чтобы вонзить нож в его незащищенную грудь, ударил меня. Перед глазами поплыли черные пятна, и я рухнула в пыль. Он вытер рукавом лицо и, ткнув в меня пальцем, сказал что-то. Белые мужчины вокруг ликовали. А я не могла собраться, чтобы вновь встать на ноги. Когда он приблизился ко мне, я стояла на четвереньках, и руки мои дрожали. Я ждала, что он замахнется на меня, словно на бродячую собаку, и снова ударит, но вместо этого его рука впилась в мои волосы и рванула на себя. Я до крови закусила губы, чтобы не закричать от боли. С каждым непонятным словом, вырывавшимся из его груди, в лицо мне бил едкий запах огненной воды. Мои руки лежали на коленях, и в одной из них все еще был зажат нож. Только лезвие его теперь покоилось вдоль руки, скрываясь в складках юбки. Он облизал пересохшие губы, еще ниже склонившись надо мной, и что-то спросил. Я не поняла ни слова и не тронулась с места. Молодой белый мужчина, стоявший в не скольких шагах от меня, что-то сказал рыжеволосому, и он отвлекся, выплевывая резкие слова в ответ. Воспользовавшись моментом, я с криком вскинула руку, очертив в воздухе дугу. Острое лезвие распороло лицо от носа до уха. Кровь брызнула мне в лицо, и воздух вокруг окрасил вздох удивления. Он выпустил мои волосы и дико закричал, закрывая лицо руками. Вскочив на ноги, я отбежала на другой конец круга. Нож дрожал в моей окрасившейся кровью ладони. Но я переборола себя, и уже через секунду, победно вскинув голову, смотрела на корчащегося белого мужчину. Обхватив лезвие двумя пальцами, я стерла с него кровь и, отведя руку в сторону, стряхнула ее. Несколько красных капель упали в пыль под ноги белым мужчинам позади меня, и я услышала, как они отступили назад.
   Я не опозорила честь своего рода.
  

  
   Моя гордыня вновь зло подшутила надо мной. В который раз я пытался отмыться от толпы, от этого дикого общества, порвать все нити, связывающие меня с ним... и что в итоге? Я стою в рядах массы, которую презираю. Более того, я стал ее частью, отдав на съедение в ее угоду невинное загнанное существо. Неужели я надеялся, что она сможет преподать ему урок? Господи, о чем я думал? Что и кому хотел я этим доказать?
   Она рухнула на землю от его удара, и я напрягся в седле. Нет, все еще в сознании. Я опустил края шляпы, исподтишка, наблюдая за действием, разворачивающимся передо мной. Ее плевок перед этим сильно позабавил меня, но я понимал, что против Рождера у нее не было шансов. Черт возьми, я не мог поступить иначе и не скинуть ее! Или нет? Или все же мог... мог поступить так, как поступал не раз, в подобных случаях? Мог не пойти на поводу у толпы и сразу же покончить с делом, с которым явился в этот чертов городишко? Да... но я скинул ее. Сбросил в отместку за...
   "...Ах ты, маленькая тварь, вздумала выставить меня посмешищем перед всеми? Захотелось показать зубки? Ничего, я научу тебя хорошим манерам! Мой кнут и кулак быстро покажут тебе твое место!" Толпа вокруг взорвалась улюлюканьем. "Ты свое отгуляла, крошка. Все вы, краснокожие ублюдки! Скоро мы совсем выкинем твой народишко отсюда к чертовой бабушке! И если ты хочешь прожить на часок побольше, веди себя тихо и послушно. Усекла?" - "Эй, Роджер, да она ни слова не понимает! Ей твои угрозы, что в лоб, что по лбу!" - "Заткнись, Бобби! Ты-то меня прекрасно понимаешь, так что не лезь, куда не просят, щенок, или я..."
   Кровь окрасила ее руки и лицо, когда лезвие полоснуло Роджера по щеке. Я приподнялся в седле, нащупывая пальцами рукоять револьвера. Тем, как повернулись события, я был поражен, не меньше остальных. Но внутри меня все ликовало. Она стояла справа, всего в нескольких шагах, и голова ее была гордо вскинута. С тонкого лезвия капала алая кровь, пока она не стерла ее своей рукой, стряхнув под ноги мужчин позади нее. Все в кольце замерли. Теперь они в ожидании смотрели на Рождера, но я знал, как он поступит, и был готов к этому. Вскинув дуло своего револьвера, я нажал на курок, выбивая оружие, появившееся в его руке, и в который раз спасая ее жизнь. По толпе прокатился взволнованный шепот. Не дав им опомниться, я вытолкнул коня в центр круга и, подхватив на руки индеанку, посадил ее перед собой. Она начала сопротивляться, но я отобрал у нее нож и сунул его в пройму сапога. Потом развернул жеребца лицом к истекающему кровью Роджеру. Индеанка тут же успокоилась, наконец, осознав, что произошло. Кажется, ты получил свой кусок? "Иди к черту, Клинт! Мерзкий выродок шлюхи, ты прострелил мне руку!" Это твоя плата за игру с моей дикой кошечкой. Если больше ни у кого нет желания также позабавиться с ней, я отправляюсь дальше. У меня здесь еще есть незаконченные дела. "Ублюдок! Да будь ты проклят! Я еще разделаюсь с тобой, Клинт! Слышишь меня?! Я еще..." Не отвечая, я пришпорил коня, и кольцо раскрылось, выпуская нас на волю. Направив жеребца рысью дальше по улице, я бросил косой взгляд на индеанку. Прикрыв глаза, словно в трансе, она тонкими пальцами, окрашенными его кровью, чертила на щеках неровные алые полосы.
  

  
   Он спас мне жизнь. Сначала бросив в яму со змеями, а потом вытащив из нее. Зачем? Я не знала и тем более не могла понять. Его мысли и действия оставались для меня загадкой. Даже ветер не мог донести до меня их смысл. Теперь, когда битва была позади, и знак моей победы - кровь того белого человека на лице - высохла под лучами солнца, вопросы, на которые я не знала ответа, поглотили мой разум. Зачем я нужна ему? Почему тогда, в пустыне, когда по моей вине погибла кобылица, он не оставил меня? Зачем всего несколько мгновений назад он спас меня от расправы белых людей? Зачем? Зачем? Вопросы терзали меня, но я не осмеливалась спросить. Ведь мы принадлежали двум разным мирам. Мы не смогли бы понять друг друга.
  

  
   Я заставил жеребца остановиться перед домом шерифа и спрыгнул на землю. Индеанка с интересом наблюдала за мной. В ее карих глазах метались тяжелые мысли, но сейчас они мало интересовали меня. Привязав коня, я снял с него сумы с золотом и перекинул их через плечо. Мой взгляд встретился с вопросительным взором дикарки, и я вздохнул, поманив ее пальцем. После случившегося на площади, было бы сумасшествием оставить ее здесь. Однако она проигнорировала мое предложение спуститься мирно, поэтому вновь пришлось применить силу. Когда я, держа ее за плечо, появился в приемной комнате, часть которой по совместительству служила еще и камерой для заключенных, шериф уже ждал меня. Не теряя индеанку из вида, я приблизился к нему и скинул обе сумки на стол. Приоткрыв клапан одной из них и оценив содержимое, он улыбнулся: "Полагаю, здесь все?" А ты сомневаешься?.. "Успокойся, я пошутил. Что с ним?" Теперь ангелы стерегут его покой. Шериф задумчиво качнул головой и, пригладив длинные седые усы, сел, жестом предлагая меня последовать его примеру. Я выполнил свою часть уговора. Теперь твоя очередь. "Кто это с тобой?" То, как он перевел разговор, мне не понравилось. Индеанка. Я нашел ее в заброшенной колонии к юго-востоку отсюда. Там, где остановился англичанин. Шериф бросил быстрый взгляд на карту. "Так далеко? Хм..." Мне все меньше нравился его тон и то, что он не хотел отдавать плату за мою работу. В чем дело, Майк? "Понимаешь, пока тебя не было, планы изменились..." Он бросил косой взгляд в сторону дикарки и, открыв металлическую коробку, достал из нее сигару. После того, как я отказался, он закурил, не переставая перебирать пальцами правой руки. О, это был дурной знак. Я намеренно положил обе ладони на револьверы, что висели у меня по бокам. Что это значит? "Не забывай, кто я, Клинт. Твоя репутация и так оставляет желать лучшего, так что прибереги эти шутки для кого-нибудь другого и послушай, что я скажу..." Нет ни малейшего желания. Я проделал этот чертов путь с целым состоянием за спиной не для того, чтобы бы сейчас ты послал меня. Не стоит тебе объяснять, Майк, что я вполне мог бы и не довезти товар, обеспечив себе безбедное существование до конца дней. "Но ты этого не сделал" Вот именно. И теперь подумай, почему. Не давай мне повода пересмотреть свое решение. "Знаешь, ты весь пошел в отца - он был такой же твердолобый... гм, но, в любом случае, наш договор остается в силе, хотя и в несколько измененной форме" Расценив мое молчание, как принятие новых условий, он неторопливо продолжил: "Все останется так, как было оговорено. Просто плату ты получишь не из моих рук, а из рук одного моего хорошего приятеля. Под его командованием сейчас небольшой отряд в десятке милях к западу отсюда - верхушка готовит очередную облаву на краснокожих, - он улыбнулся, более чем красноречиво посмотрев на дикарку, - Всего несколько часов пути, и мы в расчете. Видишь, я и не думал кидать тебя" Мне пришлось пристрелить свою лошадь, чтобы только доставить тебе это золото. И ты заявляешь, что за моей спиной пересмотрел наш договор и внес в него небольшие изменения? Я поднялся и положил руку на мешки с золотом. Знаешь, приятнее будет иметь дело с мертвецом-англичанином, чем с тобой. "Не горячись, не надо... в любом случае, если ты хочешь получить его назад, тебе придется сделать так, как я сказал. Ну, а если задумаешь какую-нибудь глупость, то на улице найдется не один желающий преподать тебе урок вежливости" Я повел головой, прищурив глаза и внимательно глядя на шерифа из-под полей своей шляпы. Он улыбнулся и, перебросив сигару из одного уголка рта в другой, достал из ящика стола связку бумаг. "Вот, возьми за одно эти письма, передашь их Гордону. Он уже ждет тебя" Что ж... я легко коснулся пальцами края шляпы и взял со стола коробку с сигарами. Это послужит платой за дополнительные неудобства. Шериф рассмеялся мне в ответ. "Не забудь свою маленькую дикарку. Я слышал, она горячая штучка и сумела отделать Косого Роджера?" Бросив хмурый взгляд на девушку, я, так и не ответил. Сознание тут же переключилось на более насущную проблему. Майк не спроста перевел стрелки на третьего человека, втянув его в нашу нехитрую игру, и теперь мне предстояло выяснить, с какой целью он это сделал.
  

  
   Поселение белых людей осталось далеко позади. Мы снова были в пути. Теперь золото не давило на жеребца, и он бодро вышагивал, уверенно неся на себе двоих. Запястья вновь были связаны, но я даже не помышляла о побеге. Просто потому, что моя жизнь, тихая и спокойная, наполнилась множеством событий, которые я не осмелилась бы пережить даже в самых далеких своих мечтах. Они возбуждали интерес, и несли с собой опасность. Но я готова была рискнуть. Его мир, казавшийся таким чужим и диким, вдруг приоткрылся для меня. Со страхом и любопытством я тянулась к нему, в то время как разум голосом отца напоминал о моем месте в круге жизни. О тех ужасах, которые принесли белые люди моему народу, о том, чем они грозили ему в будущем. И моя душа внутри сжималось оттого, что я не знала, кого послушать - свое сердце, как учила меня мать, или голос разума, твердивший мне о долге. Человек может пойти на обман других людей, но он никогда не должен лгать самому себе, потому что это ослабит его душу, и она не сможет устоять перед искушениями. И тогда демоны заберут ее себе. Я закрыла глаза, прислушиваясь к своему сердцебиению. Ответ лежал прямо передо мной, делая метания разума похожими на игру в прятки с собственной тенью. Он пугал, но я не могла дальше обманывать себя. Я была обязана ему своей жизнью. Дважды обязана. Теперь честь связывала меня с ковбоем. И как бы не страшили меня скорой расплатой внутренние демоны, я была рада этому. Отныне и до тех пор, пока я не смогу отплатить ему тем же, две линии наших судеб были едины.
  

  
   Вот он - лагерь "ДаркВэллей" - Темная Долина моих будущих дней. Меньше всего на свете мне хотелось оказаться здесь. Сменить вольные хлеба на благородные волонтерские будни. А, если я правильно понял смысл слов Майка, именно на это он и рассчитывал. Только в сравнении начинаешь многое понимать. И сейчас, ведя жеребца к воротам лагеря, я, как никогда яснее, осознал, что значит иметь слабости для человека, подобного мне. С возрастом я все больше поддаюсь сантиментам. И если так пойдет дальше, то когда-нибудь эта мягкотелость может стоить мне жизни.
   Остановив коня перед невысоким деревянным домом, я спустился на землю. Солдаты здесь были отлично вышколены, так что, если они и бросали на нас заинтересованные взгляды, то делали это украдкой. Поэтому я оставил индеанку в седле и на встречу с капитаном отправился один. Как я и ожидал, Майк не стал связываться с обыкновенным воякой. Передо мной был уверенный в себе мужчина с тонкой линией уже тронутых сединой усов над верхней губой и короткой острой бородкой. Одна моя знакомая "дама" со знанием своего дела назвала бы его выхолощенным идиотом, упомянув при этом, что именно такой тип мужчин составляет основной поток ее клиентов, но я готов был поспорить на свою кобуру, что капитан Гордон настолько дорожил своим достоинством, что ни разу не переступил порог борделя. Более того, я не сомневался, что в самом начале своей военной карьеры, он сыграл неплохую партию, обзаведясь покорной женой и ее влиятельным отцом в придачу. А через некоторое время сделал последнего дедушкой, что укрепило его позиции вдвое. Так или иначе, Майк умело сбыл меня с рук влиятельному и целеустремленному человеку. "Мистер? ..." Клинт. Я намеренно не прибавил сэр, давая ему понять, что не задержусь здесь надолго. "Клинт, - он улыбнулся, воздерживаясь от рукопожатия. - И только?" Да. Этого вполне достаточно. "Шериф Малкольм упоминал, что вы скрытный тип... как я полагаю, у вас должна быть для меня почта?" Я вытащил из складок плаща тугую связку и передал ему. Распоров бечевку перочинным ножиком, он прошелся глазами по адресам, почти потеряв ко мне интерес. Однако я не был настроен оттягивать свою оплату, предоставляя ему время для изучения писем. Как я понимаю, то, что причитается мне за работу, сейчас находится у вас? Он поднял на меня глаза, одновременно приседая на край своего письменного стола. "Ах, да, револьвер... право слово, уникальная вещь! До меня дошли слухи, будто ваш отец лично подогнал его под себя. Это правда, что он собрал его целиком из других револьверов?" Да. И я хочу забрать его. Прямо сейчас. "Конечно, я с радостью отдам вам его... когда мой помощник закончит чистку. Нельзя же оставлять такое совершенное оружие без должного присмотра?" Пожалуй... "К тому же, вы явно устали. Я распоряжусь, насчет комнаты. Военный устав не допускает излишеств, но горячей ванной и парой матрасов мы вас сможем обеспечить" Очень предусмотрительно, но я не намерен оставаться здесь надолго. Мне лишь нужен мой револьвер и вода для коня. "Завтра в полдень здесь будут проходить учения, так что вряд ли с чисткой закончат раньше, чем к утру". ...Тогда, думаю, вашему помощнику стоит поторопиться и закончить к сегодняшнему вечеру. Я не мог скрыть раздражения от мысли, что какой-то зеленый мальчишка будет разбирать по частям этот револьвер. Однако, не показав своих эмоций Гордону, я коротко кивнул и повернулся к двери. "И все же, Клинт, я настаиваю, чтобы вы воспользовались моим гостеприимством. Хотя бы на время ожидания. Возможно вам, человеку, привыкшему к долгим путешествиям, чужда усталость, но молодая дикарка, несомненно, нуждается в отдыхе" Я обернулся на капитана, вопросительно глядя на него. "Слухами земля полнится, мистер Клинт, - легкая улыбка скользнула по его лицу. - В любом случае можете не беспокоиться. Здесь она в полной безопасности, так же как и вы" Он поднялся и, бросив на стол пачку писем, поравнялся со мной. "По периметру лагеря протянута проволока и забор из кольев, так что вряд ли ей удастся сбежать, даже при всем желании. Я не знаю, какого рода ваши отношения... но если вдруг вам вдумается выпустить ее, хм, погулять, будьте всегда рядом. Мои ребята дисциплинированны, и я могу поручиться за каждого из них, но они почти год не видели женщины, тем более такой. И... всякое может случиться" Он протянул мне руку, и я с неохотой пожал ее, проклиная Майка и его чертовы игры.
  

  
   Пейзаж вокруг нас менялся с удивительной быстротой. Кажется, я даже не успела заметить, когда мы перешли границу между сухой пыльной землей и этим местом. Конь только спустился с холма, когда в нос ударил запах влажной от воды травы, и нас со всех сторон окружили деревья. Прохлада от почвы и далекий, но легко различимый шум реки, полностью восстановил равновесие внутри меня. Куда бы мы теперь не направлялись, это место не могло быть плохим. Когда вокруг такая природа, и каждая травинка дышит жизнью, зло отступает.
   Я с любопытством и благоговением оглядывалась вокруг, стараясь при этом шевелиться как можно меньше, избегая лишнего прикосновения своей спины к его груди или рукам. Жеребец послушно двигался вперед, хотя и не так спокойно, как рыжая кобылица - его уши стояли торчком, прислушиваясь к посторонним звукам. И я вполне понимала, почему. Лошадь, будь то дикий мустанг или одомашненный человеком жеребец, рождена для прерии. Ее тянут сочная трава и бескрайние просторы. Свобода. А здесь, среди густых крон на узкой тропе, когда любой хищник может напасть из-за спины, он не мог чувствовать себя в безопасности. Я положила ладонь на его шею и потрепала пальцами длинную гриву. Конь издал гортанный звук и встряхнул головой. Я улыбнулась, чувствуя, как медленно спадает его напряжение, но в тоже мгновение вытянулась сама. На тропе перед нами стоял белый мужчина в одежде из плотного синего волокна. В руках он держал оружие, но не такое, как у ковбоя. Оно было гораздо длиннее и больше, и явно опаснее. Я приготовилась к защите, но он, позади меня, был абсолютно спокоен. Произнес несколько непонятных слов, и белый человек сразу же пропустил нас, снова скрывшись в чаще леса. Я обернулась, пытаясь увидеть, куда тот исчез, и позволила нашим взглядам перекреститься. Небесная синева горного озера... Я заставила себя не моргать, собираясь выдержать этот взгляд, но он и не думал соревноваться. Уголок его губ дрогнул, и он вновь уставился на дорогу впереди себя. Мгновение я все еще смотрела на него, а потом тоже отвернулась.
   Тропа резко повернула налево, и мы оказались перед воротами. Над ними с обеих сторон стояли белые мужчины, на которых так же была синяя одежда. Его голос, уверенный и немного резкий, распорол тишину, и створки открылись перед нами, впуская внутрь. Пока жеребец вез нас между двумя линиями деревянных домов, я напряженно озиралась по сторонам, чувствуя, как быстро колотится мое сердце. Много, очень много белых мужчин в синих одеждах. И оружия. Длинное, блестящее в лучах солнца - оно в каждых руках. Еще несколько глухих ударов копыт по земле, и я, наконец, осознала, куда попала. Как же так? Я потянулась к нему взглядом, но он равнодушно подвел лошадь к одному из домов, спешился, привязав жеребца, и, не оборачиваясь на меня, исчез в доме. Я напрягла руки, пытаясь высвободиться из веревок, которыми он связал меня, и, вновь почувствовала на себе любопытные взгляды. Ничего не получилось - путы только сильнее впились в кожу, и я в бессилии вздохнула, оставляя попытки освободиться. Рядом со мной остановилось несколько белых мужчин. Они были за спиной, и я не могла хорошо рассмотреть их, но знала, над кем они смеялись. Только родовая гордость помогла мне сдержать бессильную ярость. Я смотрела на веревки, державшие меня у седла, и жалела о том, что он отнял у меня нож. И еще больше о том, что он оставил меня одну. Абсолютно беспомощной, как в тот раз... Я вскинула голову, отбросив длинные пряди назад, и поискала его глазами. Только неясные тени маячили по ту сторону окна. Сейчас за моей спиной все они, мужчины в синих одеждах намеренно проходили мимо, чтобы посмотреть на "краснокожую". Сегодняшний день дал мне столько испытаний, что это оказалось последней каплей. Я вспомнила своего дедушку - шамана, которого убили белые, когда я была еще девочкой, и то, как они смеялись над ним, когда на последнем вздохе он пытался спасти свою душу. Грудь сдавило от тоски. Впервые за это время я по настоящему поняла все случившиеся, поняла, как далеко оказалась от дома и испугалась того, что, возможно, никогда уже не смогу туда вернуться. Я закусила нижнюю губу и опустила голову. Я уже не слышала перешептываний вокруг, только чувствовала ком, подступивший к горлу и готовый вылиться горькими слезами. Даже страх показать себя слабой не мог остановить их. Я старалась не моргать, оттягивая свой позор, когда слезы застелили глаза, размыв окружающий мир. И я не увидела, как он вернулся. Только почувствовала раздражение, когда он отвязывал лошадь и вел ее за собой. Тогда первая слеза упала на мои пальцы, и я уже не могла остановить их. Я плакала бесшумно, так, чтобы он ничего не понял. Когда лошадь встала, он потянул ко мне руки и снял с седла. Не сдержавшись, я со свистом втянула в себя воздух. Он замер, а потом приподнял лицо за подбородок. Я едва доходила ему до плеча и не сопротивлялась. На его лице мелькнула смесь самых разнообразных чувств, и я отвернулась, не желая выглядеть жертвой, слабой и жалкой. Тогда он снял с жеребца поклажу, перекинул ее через плечо, а потом, схватив меня за запястья, перерезал веревку. И не медля ни минуты, скрылся в доме. А я, растерянная, осталась стоять перед входом, не зная, как мне поступить: последовать за ним или бежать сломя голову в другую сторону.
  

  
   Мне не оставалось ничего другого, кроме как остаться в ДаркВэллей на ночь. И хотя эта идея нравилась мне все меньше по мере приближения к дому, который уже успел приготовить для нас капитан (удачное совпадение!), я не видел другого выхода. Нужно было дождаться этих чертовых учений, получить пушку и постараться не натворить глупостей. Все просто. Я покачал головой, еще раз прогоняя в сознании детали разговора. Индеанка сидела за моей спиной очень тихо, и я отвлекся, заволновавшись, а не случилось ли чего-то непредвиденного за мое отсутствие. Но жеребец был спокоен. Он медленно шел рядом со мной, явно уставший. Значит, ничего страшного.
   Подведя коня к дому, я протянул руки к дикарке, помогая ей спуститься с седла, и она, всхлипнув, послушно поддалась. Я замер и заставил ее поднять голову. Увиденное настолько поразило меня, что я никак не мог собраться с мыслями и что-нибудь предпринять. Она плакала. Слезы лились из ее темно-карих глаз по щекам, собираясь на подбородке и срываясь вниз. Полосуя рисунок из крови Косого Роджера, они окрашивались в пурпурный цвет, оставляя на лице неровные полосы. Ситуация вышла из-под моего контроля.
   Единственной вещью на свете, раздражавшей меня сильнее моей матери, были ее слезы. Ими она, в конце концов, свела отца в могилу. Своим постоянным нытьем и недовольством жизнью. А он слишком любил ее, чтобы поставить на место. Она была продажной шлюхой - кричала, рвала на себе волосы, бросалась в ноги, вымаливая прощение, и он каждый раз терпел. Прощал и терпел снова... до самой смерти. Потом я не раз смотрел подобные спектакли, только устраивала их мне не мать, а такие же, как она. Но в отличие от отца, я не собирался их терпеть. Никогда. Прочитав на моем лице замешательство, она отвернулась, и я отступил на шаг. Всегда, когда передо мной разыгрывалась истерика, ладони нестерпимо чесались, а пальцы тянулись к револьверу. Всегда, по крайней мере, до сегодняшнего дня... потому что единственное чувство, которое ее слезы вызвали во мне, было замешательство. Она не шевелилась и даже не смотрела в мою сторону. Выругавшись, я закинул на плечо свои вещи, и, перерезав веревки на ее запястьях, направился к дому. Только плотно закрыв за собой дверь, я позволил себе глубоко вздохнуть и расслабиться. Мне необходимо было побыть одному. Хотя бы какое-то время. А индеанка? Что ж, если верить капитану, отсюда она никуда не денется.
  

  
   Я выбрала последнее. Бежать от него, найти способ вернуться к семье, к своей прежней жизни. Мое будущее рядом с ним было подернуто туманом, оно сулило множество испытаний куда более страшных, чем те, что мне уже довелось пережить. И я уже не хотела его. Я боялась его, и даже долг перед ковбоем не мог меня остановить. Поэтому я убежала. Сорвалась с места, как только он отгородился от меня этим куском дерева, обработанным руками белого человека. Но мне не удалось убежать далеко. Поселение едва успело скрыться за стволами деревьев позади меня, как из земли выросла преграда из копий и колючей железной паутины. Все мои попытки перебраться через нее, ни к чему не привели. Тогда я попыталась найти обходной путь, но обнаружила, что она кольцом сжималась вокруг лагеря. Через каждые сто шагов у преграды стоял солдат с оружием. И не было никакой возможности выбраться на волю. Но я не оставляла попыток. Я бежала вдоль преграды, скрываясь за деревьями от глаз одиноких солдат, пока не вышла к реке. Наверное, именно ее шум я различила на пути к поселению белых мужчин. Она была широка, не меньше двадцати шагов, и в том месте, куда уходила ограда, образовывала водопад. Холодные брызги падающей воды долетали до меня, оседая на коже. На противоположенном берегу стройными рядами был разбит еще один лагерь. И белые мужчины в синих одеждах сидели у многочисленных костров, от которых в воздух поднимались струйки серого дыма. Мне некуда было бежать. Медленно выйдя из-под тени леса, я подошла вплотную к реке. Ветер рывками бил в меня влагой и холодом. Собравшись с духом, я по щиколотку зашла в воду. От холода кожа покрылась пупырышками, и я непроизвольно улыбнулась. Как же давно это было! Я на мгновение перенеслась в прошлое, вспоминая свои игры на берегу голубого озера. Тогда стояло позднее лето, и вода не прогревалась солнцем достаточно хорошо. Но я все равно украдкой окунала ноги в озеро и весело болтала ими, пугая мелкую рыбу. Я сделала еще один шаг и почувствовала, что вода добралась уже до колена. Моя юбка надулась, а края прилипли к ногам, не давая идти дальше. Я наклонилась, зачерпывая воды и приближая ладони к губам. Я просила помощи у духа реки, и при этом не могла скрыть дрожи от холода, пробивавшей теперь все мое тело. Глубокие царапины на руках, оставленные железной паутиной, начинали пощипывать, но я продолжала набирать воду в ладони и возносить ее к небу. Да, река была слишком глубока и холодна. Ветер зло бил меня в лицо, и деревья за спиной со стоном гнулись под его напором. Они не хотели мне помогать. И я понимала почему. Поджав губы, я села на берегу, и как в детстве опустила ноги в воду. Обхватила руками колени и положила на них голову. Я запуталась. И мне нужна помощь, ваше наставление. О, дайте мне сил, чтобы до конца пройти по пути, начертанному для меня судьбой... ибо я так боюсь его...
   "Еще не время... еще не время... скоро..."
  

  
   Я даже не удивился ее отсутствию, когда, выглянув в окно, обнаружил черного жеребца в полном одиночестве. Наверное, она убежала сразу же, стоило мне отвернуться. Я улыбнулся, представляя ее удивление и разочарование, когда она поймет, что не сможет осуществить свой дерзкий побег. Определенно, одиночество и горячая ванна творят чудеса. Теперь все проблемы были не более чем игрой. Занятной игрой. Я тщательно проверил свой револьвер и одним быстрым движением вернул его в кобуру. И все же, стоит проверить, где сейчас прячется дикарка. Я дал ей фору часа на три-четыре - неплохо, учитывая ограниченность территории. Так что, кто не спрятался, я не виноват...
   Как я и ожидал, солдаты по периметру ограждения не видели ее. Однако, осмотрев укрепления капитана, я утвердился в мысли, что, где бы индеанка сейчас не находилась, она не смогла убежать с территории лагеря. Поэтому я пошел вдоль забора и вскоре обнаружил клочок ее одежды на проволоке. Значит, она все-таки пыталась. Я в который раз удивился ее настойчивости, но теперь точно знал, куда она направилась. Пройдя вдоль ограды еще несколько метров, я остановился в тени деревьев. Прямо передо мной, в небольшой долине внизу, текла река. И дикарка, по колено в воде, возносила руки к небу. Ледяная, я не сомневался, вода текла по ее кистям к груди. Я не знал, что она делала, но вполне понимал, для чего. Облокотившись о ствол ближайшего дерева, я скрестил руки на груди и стал внимательно наблюдать за ней. Ритуал длился совсем недолго. Сжавшись от особенно резкого порыва ветра, она села на берегу и обхватила колени руками. Я слышал, как она задавала вопросы в пустоту, но даже если бы сумел уловить все четко, то не смог бы понять ни слова. Она говорила на языке своего племени, и я впервые задумался о том, что, вполне возможно, ее исчезновение не осталось незамеченным. Я не увидел на ней никаких знаков дочери вождя, но это не сыграет особой роли, если ее отправятся искать.
   Ветер просвистел над долиной, и мне показалось, что я слышу чей-то шепот. Я развернулся, потянувшись к револьверу, но лес вокруг хранил безмолвие, и за исключением меня и индеанки вокруг никого не было. Мог ли шепот принадлежать ветру? Нет. Я немедленно откинул подобную мысль, потому что не верил в шаманские штучки одухотворения природы. Все это блажь слабых людей. Но дикарка так не считала. Она вздрогнула и подняла голову. Мне показалось, она поняла прошептанное, потому что тут же поднялась на ноги, выжала юбку и растерла ладонями мокрые ступни, чтобы согреть их. Потом опустилась перед рекой на колени и, зачерпнув воды, умыла лицо. Вытерев руки, она осторожно потянулась к повязке и, промыв рану, наложила новую. Все это время я наблюдал за ней, надеясь остаться незамеченным. Но, закончив с обработкой раны, она развернулась к лесу и заметила меня почти сразу. Намеренно избегая встречи, она пошла другой дорогой и, бросив в мою сторону один взгляд, убежала. Я постоял еще немного, наблюдая за течением реки, а потом вернулся в лагерь.
  

  
   Ветер говорил со мной! Я слышала его, и понимала, что это тот знак, которого я ждала все время. Теперь будущее было в руках провидения, и я должна была терпеливо ждать его исполнения. Поэтому я вернулась к реальности и сначала смыла с лица кровь белого мужчины - теперь она ничего не значила - и поменяла старую повязку на руке. Закончив со всем этим, я почувствовала на себе невидимую защиту. Теперь было не так страшно возвращаться обратно. Я повернулась к лесу и тогда увидела его. Он стоял на моем пути и явно не желал быть обнаруженным. Но было слишком поздно - я увидела его. Замешкалась и взяла намного левее. Как странно, но я не услышала его приближения и не смогла сказать, как долго он наблюдал за мной. И мне это не понравилось. Я остановилась у кромки леса и посмотрела на него. Я вдруг поняла, что он тоже слышал шепот ветра, но не принял его и поэтому не смог ничего разобрать. Подобрав длинную юбку, я отвернулась от него и бросилась бежать. Сейчас, всего мгновение назад... что-то изменилось... да, что-то изменится... и очень скоро. Я не знаю что, но так прошептал ветер...
  

  
   Когда я вернулся в лагерь, индеанка стояла рядом с черным жеребцом. Тонкими пальцами она расчесывала его гриву и улыбалась так, будто он был ее лучшим другом. Я приблизился к ним и положил руку на хребет коня. Индеанка бросила на меня быстрый спокойный взгляд, но не остановилась. Похлопав жеребца по шее, я впервые задумался о том, каким образом смогу найти с ней общий язык. Ведь нам предстояло провести здесь как минимум день. И хотя раньше не возникало необходимости в общении, сейчас все могло измениться. Обогнув ее справа, я прошел к дому и открыл дверь. Повернулся и окликнул ее, так, как обычно подзывал к себе лошадей. Она обернулась и вопросительно посмотрела на меня. Отступив на несколько шагов назад, я кивнул на дверь, показывая, что хочу, чтобы она зашла. Индеанка стояла неподвижно. Я нахмурился, вполне осознавая, что, если она не пойдет добровольно, вновь придется применить силу. А делать этого мне совсем не хотелось.
   День клонился к закату, и солнце еле виднелось за кромкой леса. На востоке собирались серые тучи, которые ветер гнал прямо на нас. Если она и дальше будет артачиться, не сладко ей придется, когда ливень дойдет сюда. Я попытался еще раз уговорить ее добровольно. Не зная, что сказать, я поднял руку, указывая на черное тело в небе, а потом опустил ее ладонью вниз. И почувствовал себя полным идиотом - вряд ли она поймет, что так я хотел показать дождь. Но она проследила взглядом за рукой и к моему удивлению кивнула. Нежно погладила коня между глаз и зашла в дом. Я ухмыльнулся и прошел за ней. На столе нас уже ждал обильный ужин - мясо, вино и овощи. Я жестом предложил ей сесть за стол, но она осталась стоять на месте. На этот раз я не стал ее уговаривать, а сел сам и взял свою часть еды. Мясо было потрясающим на вкус, хотя вино отдавало кислинкой. К овощам я почти не притронулся. Они были сварены на пару, и источали тошнотворный запах. Оторвав кусок от черного хлеба, я смочил его в вине и протянул индеанке. Все то время, пока я ел, она сидела на циновке у противоположенной стены и наблюдала за мной. Ее взгляд был голодным, но от предложенного угощения она отказалась. Пожав плечами, я не стал настаивать, и к тому моменту, когда я встал из-за стола, на улице совсем стемнело. У меня оставалось совсем немного времени до начала грозы, но я все же успел устроить жеребца в крытом загоне и вернуться назад сухим. Кинув плащ на стул, я сел на кровать и стянул сапоги. Оставшись в рубашке и штанах, я растянулся на кровати, блаженно вздохнув, а потом перевернулся на бок, подперев голову рукой и глядя на индеанку. Иди сюда, не то замерзнешь. Я похлопал ладонью по простыне рядом с собой, и глаза ее заблестели, не то от гнева, не то от испуга. Она подтянула к себе ноги, оставаясь на месте. Я пожал плечами и вновь повалился на спину. Как хочешь. Заложив обе руки за голову, я закрыл глаза. Снаружи послышались первые звуки начинающегося дождя.
  

  
   Он заснул быстро. Я не знаю, что на него так подействовало - еда или успокаивающий звук дождя за окном, но так или иначе, я была этому рада. Мой желудок, словно пустынный койот, рычал от голода. Уже почти сутки я ничего не ела, и запах овощей и мяса все это время просто сводил меня с ума. Осторожно поднявшись на ноги, я подошла к столу и обернулась на ковбоя. Дыхание его было ровным и спокойным. Я позволила себе расслабиться и взяла со стола миску с овощами и небольшой кусок мяса. Вернувшись обратно, я села на колени и принялась за еду. Мясо уже успело остыть, но овощи были очень вкусными. Никогда раньше я не ела их в таком виде. Они были мягкими и таяли во рту. Я с удивлением вспомнила его отвращение при виде дымящейся миски, и положила в рот еще один кусочек. Наевшись, я так же бесшумно вернула все обратно. Тогда мой взгляд привлек сосуд, из которого пил ковбой. Облизав губы, я взяла его в руки и понюхала. Запах был сладким и горьким одновременно. Смутно осознавая, что это, возможно, что-то подобное огненной воде, я все же окунула палец в жидкость и с опаской облизала его. Вкус был неожиданным - немного кислым, как молоко кобылицы. Но мне понравилось. Я еще раз окунула палец, облизала его и улыбнулась. Дождь за окном усилился. Все еще сжимая в руке кружку с кислой водой, я подошла к другой постели, которою, видимо, подготовили для меня, но тут же отказалась от мысли устроиться на ней. Вместо этого, я стянула с нее большое тканое одеяло и перетащила к циновке у стены. Сжимая в руках кружку с напитком, я стояла у окна и смотрела на улицу. Вид бушующей природы успокаивал. В небе блеснула молния, и я услышала, как где-то недалеко заржали лошади. Вздохнув, я села под окном и, последний раз, облизав палец, отставила кружку в сторону. Потом я закуталась в одеяло и, даже не заметила, как провалилась в сон.
  

  
   Я проснулся, когда солнце еще не поднялось из-за горизонта. По привычке, засунув руку под подушку и обнаружив револьвер на обычном месте, я сел на кровати и потер лицо руками. Встряхнувшись, я обнаружил пустой стол и усмехнулся - значит, дикарка все же решила поесть. А потом увидел и ее саму. Свернувшись калачиком, она спала на полу под окном и из-под стеганого одеяла, которое она, по-видимому, тоже стащила со своей кровати, торчали только курносый нос и детская ножка. Несколько минут я смотрел на нее, а потом одернул себя и пошел умываться. Стараясь не шуметь, я налил в таз воды и брызнул в лицо холодной струей. В такие моменты ко мне всегда приходила бодрость духа и ясность ума, которые еще не успели пробиться через утренний туман. Вытерев руки и лицо полотенцем, я поймал себя на мысли, что думаю о дикарке. Конечно, ведь я провел ночь рядом с ней в одной комнате и, не смотря на это, все, что мне досталось, это непонятный сон, который я даже не помню. Когда такое было в последний раз? Я усмехнулся, понимая, что в большинстве случаев инициатива по этой части исходила именно от женщин. Они сходили с ума от моего потрепанного вида, трехдневной щетины и голубых глаз, так что к концу дня мне даже делать ничего не надо было - они сами сгорали от желания. А здесь был другой случай. Совсем другой. Я вернул револьвер в кобуру и, бросив последний взгляд на спящую девушку, вышел из дома. В лицо мне дохнуло сыростью и свежестью осеннего утра. Оглядев улицу, я отложил в сторону все мысли тела и приготовился. Если все так непросто, как я понимаю, мне придется сегодня много потрудиться, чтобы выбраться отсюда. А пока...
  

  
   Я проснулась оттого, что солнечный луч гулял по моему лицу. Потянувшись, я приподнялась на локтях, и огляделась. Его нигде не было. Немного удивившись, я встала на ноги, откидывая одеяло, и почувствовала тяжесть в голове. Ей я удивилась не меньше, а потом вспомнила про напиток. В свете дня он оказался красного цвета, и вчера я выпила его гораздо больше, чем думала. Тяжело ступая по холодным доскам, я поставила кружку с красной водой на стол и только тут заметила чан с горячей водой. Он стоял посреди комнаты и был таким большим, что я смогла бы поместиться в нем целиком. От поверхности воды поднимался серый пар, и мне нестерпимо захотелось скинуть с себя всю одежду и залезть в него. Наконец-то смыть с себя дорожную пыль! Снаружи раздался мужской крик, и сквозь окно я увидела стройные ряды солдат, шагавших по дороге. Размытая дождем земля прилипала к их сапогам, мешая идти, но они все равно двигались вперед, нога в ногу. Я вновь перевела взгляд на чан с водой и подумала, что вполне смогла бы успеть до его возвращения. Отрешившись от любых возражений, я сбросила на пол одежду и, охая от удовольствия, погрузилась в воду. По мере того, как моя кожа привыкала к ее температуре, я все больше расслаблялась. Странно, но я почему-то вспомнила удовольствие от купания в холодных водах озера, и еще испуг от первого знакомства с огненной водой, выбрасываемой землей из своих недр мощной струей к небу. Все это была одна и та же вода, но такая разная! Она могла согреть, утолить жажду или заморозить. И при этом мы ценили ее больше всего.
   Я наполнила ладони горячей водой и умыла лицо, а потом наклонила голову, опуская волосы в воду. Медленно я расчесывала их пальцами, смывая пыль и грязь, а когда отбросила мокрые пряди назад, забрызгав водой пол, увидела ковбоя. Он сидел за столом всего в трех шагах от меня, подперев голову рукой, и глаза его блестели.
  

  
   Я решил, что дикарке неплохо было бы вымыться, прежде чем отправляться в путь, поэтому, пока она спала, я согрел воды и приготовил для нее. Трудно поверить, но я добровольно ушел еще до того, как она проснулась, чтобы не мешать. Мне было чем заняться. Жеребец в конюшне тоже нуждался в уходе, поэтому я вычистил его, сменил сено и воду и вернулся в дом. Я думал, к тому времени, она уже закончит, но ошибся. Когда я зашел, она, спиной ко мне, мыла волосы. Вода скрывала ее по грудь, и, стоило моим глазам коснуться ее обнаженной спины, как я уже не мог заставить себя развернуться и уйти. Скрадывая свои шаги, я прошел стороной и сел напротив, наблюдая за каждым ее движением. Она в последний раз провела рукой по волосам, выжала из них воду и откинула назад, запрокинув голову. Я почувствовал, как сладко засосало у меня под ложечкой, когда взгляд упал на влажную ложбинку между маленькими грудями. Конечно, вода преломляла зрительный образ, но, как бы там ни было, она была прекрасна. И испугана, заметив меня. Я с трудом заставил себя не шевелиться, ожидая, что она сделает. И в тот же момент меня окатила струя воды, а потом еще одна, и еще. Она била руками по поверхности, и глаза ее горели негодованием. Я бы засмеяться, потому что все это действительно было забавно, если бы не наблюдал разочарованно за тем, как дикарка тянется за одеждой и, сжавшись в комок, закрывается от меня. На мгновение перед глазами появилась она, закутанная с головой в одеяло, как утром, но под которым на этот раз ничего не было, и в груди стало жарко. Я улыбнулся и подался к ней, когда в дверь постучали. Убирайся к черту, кто бы ты там ни был! Я занят! "Но, сэр, я от капитана Гордона. Он просит вас к себе" Голос за дверью прозвучал уверенно. А это не может подождать?! "Нет. Он ждет вас немедленно" Я выругался, продолжая смотреть на индеанку. Ладно. Я сам найду капитана. Проваливай! Я услышал недовольное ворчание и торопливый стук сапог по ступеням. Желание сменилось раздраженностью, и, не оглядываясь на дикарку, я отправился к Гордону.
  

  
   Кажется, после его ухода, я просидела без движения целую вечность. Мои руки дрожали, как и сердце в груди. Еще совсем чуть-чуть и... я закрыла лицо руками, понимая, что виновата сама. Внутри было пусто и противно, словно я наелась кислых лесных ягод. Вся моя одежда промокла, когда я пыталась закрыться от него, и от воспоминания меня передернуло. Я вспомнила его глаза, в которых плясали нечеловеческие огоньки, как он направился ко мне, и испугалась. Я не могла представить, насколько далеко он смог бы зайти, и в груди от этого все напряглось. Оно заставляло чувствовать меня плохо. Сжималось холодным комом внутри и не отпускало. Я откинула в сторону мокрую одежду и, дрожа всем телом, вылезла из воды, ступив босыми ногами на холодный деревянный пол. С волос струями стекала вода, так что под ногами у меня быстро образовалась лужа. Схватив холодными руками одеяло, которым укрывалась этой ночью, я завернулась в него целиком и осталась стоять. Только когда солнце передвинулось так, что свет из окна ударил в мои глаза, я пришла в себя. Обернулась, наткнувшись взглядом на кучку мокрой одежды, и тогда, кое-как закрепив одеяло на груди, потянулась к ней, принявшись за стирку. Все это время я старалась не давать воли воспоминаниям, занимая разум работой рук. Но вот юбка и рубашка повисли на спинках стульев сушиться, и, обессилев, я опустилась на колени рядом, прижимаясь спиной к стене.
  

  
   Толкнув дверь дома, в котором жил капитан, я прошел внутрь. Он стоял спиной ко мне, наклонившись над столом, и воздух вокруг него был пропитан терпким запахом дорогих сигар. Обернувшись на стук закрывающейся двери, он приподнял уголки губ и подался в сторону, открывая взору то, что так усердно изучал до моего прихода. На столе поверх то ли шелковой, то ли бархатной тряпки лежал револьвер моего отца. "Видите, мистер Клинт, мы умеем держать обещания" Он улыбнулся, когда я подошел к столу и взял отцовское оружие в руки. Фамильная гравировка по дулу, удобная рукоять и отличная балансировка - точно под форму его ладони и пальцев. Выглядел револьвер, по сравнению со всеми остальными пушками, довольно странно, но стрелял он превосходно. Что и не удивительно. Видно, довольный моей реакцией, Гордон обошел стол и, достав из шкафа у стены бутылку превосходного виски, повернулся ко мне. "Я еще не успел позавтракать, и, как вижу, вы тоже, так что предлагаю составить мне компанию" Я положил револьвер в карман плаща, аккуратно обернув его тряпкой, и последовал за капитаном на крыльцо. Там уже был накрыт стол, которого я не заметил, когда шел сюда. Откупорив бутылку, он разлил виски по стаканам и, подняв свой в воздух, осушил его одним глотком. Я облизал губы и, медля, поднес стакан ко рту. В нос ударил резкий, давно забытый запах. Я колебался не долго, чувствуя, как жидкость обжигает мое горло. Прижав язык к небу, и вспоминая дано забытые ощущения, я откинулся в кресле, наблюдая, как Гордон орудует вилкой и ножом. Ваш помощник постарался на славу. Он хитро улыбнулся и кивнул, наливая еще. "Да, нам растет достойная замена" Гордон перевел взгляд на площадь перед домом, на которой начали собираться солдаты, выстраиваясь в шеренги по шесть человек. "Эта война забрала всю мою жизнь. Я помню, как совсем еще юнцом записался в добровольческий полк. Вот это был урок жизни! Вам когда-нибудь доводилось участвовать в ближнем бою? Нет, н-да, а мне доводилось. И не против индейцев, нет. Что эти краснокожие - так, кучка загнанных зверей. Дайте больше времени, и мы всех их приручим. Нет, я воевал против своих же, белых. И не просто стоял на стороже, я убивал. Вот этими самыми руками" Он протянул ко мне ладони, растопырив пальцы, а потом осушил еще дну рюмку. Я тоже выпил. Мой отец был в добровольческих войсках. Там он и погиб, в одном из сражений. Я отвернулся от Гордона к солдатам, готовящимся к показательному учению. Перед глазами встала яркая картина прошлого: как моя мать криками и бранью выгоняла отца из дому, узнав о его намерении пойти в войска. А потом бежала за ним следом и, цепляясь за ноги, волочилась по земле несколько метров, в слезах умоляя остаться. Как он отшвырнул ее от себя, а она, сжавшись в жалкий комок, осталась стонать на земле, наблюдая за тем, как он седлал лошадь. И, как не прошло и двое суток с его ухода, а она пьяная возвратилась домой с каким-то мужиком. Горло свело судорогой, но поток воспоминаний уже невозможно было остановить. Я видел в ее руках грязный клочок бумаги, видел, как дрожали ее пальцы, комкая его и бросая на пол. Слышал, как с губ срывались проклятия, слышал звон разбиваемых тарелок. И по лицу покатились слезы, когда рука, дотянувшись до листка, развернула его, и я осознал, что его больше нет. "Да, много хороших людей положило тогда свои головы..." Я тряхнул головой, прогоняя навязчивые образы, и посмотрел на Гордона. Он внимательно наблюдал за событиями, развивающимися на площади. "Но для тех, кто выжил, война продолжается. Продолжается... до самого победного конца..." На душе стало так тяжело, будто кто-то навалил на нее камень, даже дышалось с трудом. Не желая больше продолжать эту тему, я бросил безразличный взгляд на тренирующихся солдат. Мы выйдем завтра, на рассвете. "Желаю удачи в вашем путешествии, мистер Клинт" Кивнув, он поднялся и сошел с крыльца, направляясь к капралу, наблюдавшему за учением. Побарабанив пальцами по столу, я осушил еще один стакан и поднялся. На душе было тошно. Воспоминание об индеанке еще больше усугубило это чувство, поэтому, обогнув дом капитана, я направился прямиком к конюшне. Больше всего на свете, мне хотелось забыться...
  

  
   Он вернулся затемно. Успев переодеться в свою одежду, несмотря на то, что она не полностью просохла, я сидела на циновке у стены и не двигалась. Нетвердыми шагами, он подошел к столу, поставил на него полупустую бутылку и тяжело опустился на стул. Кажется, он не заметил меня и, скрытая тенью - я не зажигала света - не спешила показываться. В воздухе витал терпкий неприятный запах огненной воды. Опершись руками о стол, он закрыл глаза и покачал головой. Затем скинул плащ и, прижав бутылку к груди, перебрался на кровать. Закусив губы, я наблюдала за тем, как он поднес ее ко рту, осушив одним глотком, и, неудовлетворенный, затряс над головой, выпрашивая еще, а потом с ругательством кинул за спину. Его взор блуждал по комнате в поисках еще одной бутылки. Тогда я попалась ему на глаза. Долгий взгляд, брошенный в мою сторону, мне не понравился и, поднявшись на ноги, я отступила на шаг. По лбу ковбоя прошла хмурая складка, когда он встал и, шатаясь, приблизился ко мне. Я попыталась увернуться, но опьянение почти никак не сказалось на его реакции. Сильные руки обхватили мои запястья, прижав к груди. Я вновь попыталась вырваться, чувствуя дыхание огненной воды на своей шее, когда он поднял меня над полом и понес к кровати. Извиваясь всем телом, я царапалась и кусалась. Оказавшись на спине и чувствуя тяжесть его тела над собой, я впервые испытала настоящий ужас и, зарычав, ударила его по лицу. В ответ он впился губами в плечо, откинув мои руки за голову. Пальцы ударились о пустую бутылку, и я судорожно схватилась за нее. И когда его рука пошла от колена выше, поднимая юбку, я размахнулась и ударила его по голове. С глухим стоном он обмяк, придавив меня к кровати своим весом. Закусив губы, чтобы не зарыдать в голос, я откинула бутылку в сторону и, упираясь руками в плечи, оттолкнула его. Беззвучно он соскользнул на вторую половину кровати, а я, смахивая слезы, вскочила на ноги и, вжавшись в противоположенную стену, посмотрела на ковбоя. Он был жив. Чуть приоткрыв рот, он спал, раскинув руки в стороны. Судорожно вздохнув, я повернулась к двери и, распахнув ее, бросилась в спасительную чернь леса.
  

  
   Я медленно открыл глаза и тут же зажмурился. Солнце резануло по ним, словно ножом. С гортанным стоном, перевернувшись на другой бок, я зажал глаза ладонями. Колющая боль от каждого неосторожного движения пронзала голову с такой силой, что захотелось пристрелиться. Язык прилипал к пересохшему небу, но я даже не думал о том, чтобы подняться. Давно уже мне не было так хреново... Я осторожно открыл глаза и осмотрел комнату. Как я оказался в постели? Вопрос поставил меня в тупик и, уставившись в одну точку на потолке, я попытался воспроизвести события прошлого дня. В голове отчетливо всплыл вчерашний разговор с Гордоном и бутылка виски... я вздохнул и перевернулся на спину. Теперь все стало на свои места. Кроме одного... Я бросил взгляд на облюбованное дикаркой место у стены, потом обшарил глазами всю комнату, чтобы убедиться в верности догадки, и фыркнул - она опять убежала. Выругавшись, я медленно поднялся, зажмурившись от напряжения, а потом подошел к столу и с облегчением приник к кувшину с кислым вином. Сейчас я был рад и ему. Выпив все до капли, я поставил его обратно. Нужно было немедленно прийти в себя. Вытерев рот рукавом рубашки, я набрал в таз воды и, закатав рукава, опустил в нее руки, плеснув немного себе на лицо. По спине пробежал холодок и, обхватив края таза руками, я окунул в воду голову. Хорошенько вымыв ее, я на ощупь схватил со стены полотенце и, вытерев лицо, принялся за волосы, когда мой взгляд упал на кровать. В квадрате желтого света, падавшего из окна, на одеяле отчетливо выделялись пятна крови. Я напрягся и, откинув полотенце в сторону, подошел ближе. Глаза не обманывали меня - на одеяле действительно была чья-то кровь. Она уже успела высохнуть, приобретя грязно-бардовый оттенок. Два маленьких пятнышка... я сглотнул, понимая, что эта кровь не может принадлежать мне. Тогда кому? Я поднес руку к затылку и нащупал небольшую шишку. Прикосновение отдалось болью. Я удивился, и только тут все понял. На полу, сиротливо притулившись к стене, лежала пустая бутылка. Я не мог... но память услужливо показала обнаженную спину купающейся индеанки. Нет, не может быть... после отвратной речи капитана бутылка виски пришлась так кстати... Я взъерошил волосы, прохаживаясь по комнате и все еще не веря в реальность происходящего. Нет, это не могло быть! Но взволнованный голос звучал неубедительно. Бросив взгляд на улицу, я схватил со стула свой плащ и, морщась от боли, причиненной резким движением, вышел на улицу. Я должен был найти ее.
   Повинуясь голосу разума, я начал поиски с реки и почти сразу же увидел беглянку. Прислонившись спиной к стволу дерева, она сидела на земле, и голова ее была запрокинута. Давя внутри себя худшие опасения, я приблизился к дикарке и опустился на колени рядом. Длинные ресницы ее подрагивали, глаза закатились. Я положил руку на ее лоб - она вся горела. Все еще не отнимая руки от ее лица, я попытался осмотреть индеанку, чтобы понять, что происходит. Ее колени были подтянуты к животу, и пальцы на ногах конвульсивно напрягались, буравя землю. Что-то причиняло ей нестерпимую боль, потому что она тихо застонала, когда я попытался взять ее руку для измерения пульса. Тело пробила крупная дрожь, и я понял, что ее забил озноб. И это несмотря на то, что всего минуту назад она пылала, как дуло револьвера в момент выстрела! Не понимая, что происходит, я не нашел лучшего решения, чем отнести ее обратно. Сняв с себя плащ, я приподнял дикарку за спину и закутал теплее. Она была в каком-то полуобморочном состоянии, потому что, когда я поднял ее на руки, индеанка приоткрыла глаза, шепча что-то пересохшими губами, а потом сразу же закрыла их, словно видеть меня было ей невыносимо. По-крайней мере, это я мог понять. Продираясь сквозь лес к лагерю, я старался нести дикарку как можно бережнее. Все ее лицо покрылось испариной, и я чувствовал как снова и снова она поджимает под себя пальцы на ногах.
   Дорога назад заняла немного больше времени, и когда мы добрались до лагеря, день успел перевалить за полдень. В доме было чисто, а на столе нас уже дожидался горячий обед. Я осторожно положил индеанку на свою кровать. Она сжалась в комок, подобрав под себя ноги, и еле слышно застонала. Взяв с кровати одеяло, я подошел к ней, и тут, наконец, понял, чем вызвана ее болезнь. Опешив, я какое-то время стоял, широко распахнув глаза, а потом, одернув себя, закутал ее и отошел к столу. Теперь я точно знал, что между нами ничего не было... Шутка получилось вялой и, скривившись, я сел за стол. Но кусок не лез в горло. Смочив рот кисловатым вином, я оттолкнул похлебку в сторону и, взяв стул, поставил его перед кроватью, на которой лежала дикарка. Она укрылась одеялом с головой, и я слышал только ее тяжелое дыхание. Сцепив пальцы рук, я наклонился, упираясь локтями в колени, и внимательно посмотрел на локон черных волос, лежавших на подушке. Я не имел ни малейшего представления о том, что нужно было делать. И тем более о том, смогу ли я вообще чем-то помочь. Может быть, стоило подождать, пока боль не пройдет само собой? Эта надежда была сомнительной, но больше ничего не приходило на ум. Расслышав из-под оделяла еще один судорожный вздох, я поднялся на ноги. Может быть, она голодна? Обшарив стол глазами, я взял с тарелки кусок хлеба и, сев на корточки у изголовья кровати, чуть приподнял одеяло, протягивая ей еду. Скорее всего, она больше среагировала на свет, проникнувший в тень ее укрытия, чем на запах ржаного хлеба, потому что губы ее сжались в одну тонкую линию, а брови сошлись на переносице, указывая на нешуточные страдания. Обескураженный, я оставил дикарку в покое, и сам не заметил, как просидел около нее весь день. Ощущая полную беспомощность, я старался не трогать ее, и только однажды, уловив сдавленный стон, решил настоять на своем, заставив ее хоть немного попить. К моему удивлению она тут же приникла губами к протянутому стакану с водой и осушила ее долгими жадными глотками.
   ...Солдатский колокол бил отбой, и солнце кренилось к линии горизонта. Неровный квадрат света с кровати переместился на пол, так что носки моих сапог, подбитые металлом, и тонкие шпоры заблестели в его лучах. Подложив под голову подушку с кровати, на которой должна была спать все это время дикарка, я удобнее устроился на стуле. Из-за моей слабости был потерян целый день. Бьюсь об заклад, капитан Гордон уже в курсе того, что на рассвете никто не покидал территории лагеря. Черт... надеюсь, этот день не обойдется мне дороже, чем я смогу за него заплатить...
  

  
   Я с трудом разлепила тяжелые веки и отодвинула с лица одеяло. Горячая истома после глубокого сна придавала моим движением медлительность и тяжесть. Чуть приподнявшись на локтях, я поняла, что лежу на кровати, словно не было прошлых дней и всего, что произошло. Ковбой спал на стуле рядом. Его голова лежала на плече, а руки были скрещены на груди и длинные ноги вытянуты. Чуть поодаль на полу стоял стакан с водой. Теперь я поняла, как окружение леса сменилось грубыми стенами этого дома. Он принес меня сюда, когда я была слишком слаба для того, чтобы сопротивляться. Сквозь пелену забытья я мало, что могла вспомнить, но голос внутри меня подсказывал - он не спроста был здесь. Я бросила еще один взгляд на его спокойное лицо, лицо спящего, которое открывает человеческую душу, и с сожалением подумала о той боли и том страхе, которые он причинил мне, будучи во власти огненной воды. Теперь все хорошее, что было в его душе, металось, укоряя - разве не поэтому он пожертвовал своим временем и силами, оберегая вчера мой покой? Я понимала, он был во власти демонов, и страх мой сменялся жалостью. И в тоже время я не понимала, зачем он сознательно делал себя слабым, когда знал, что враги совсем близко.
   Я откинула в сторону одеяло и ступила босыми ногами на холодный пол. И хотя я чувствовала себя гораздо лучше, чем вчера, все вокруг закружилось, так что пришлось закрыть глаза руками, чтобы не упасть. Когда головокружение прошло, я медленно обошла ковбоя и выскользнула за дверь. Свежесть холодного утра укутала меня с ног до головы, так что я улыбнулась и короткими прыжками преодолела расстояние от лагеря до леса. Я бежала к реке, чувствуя шелестение иголочек хвои под своими ногами. Мне нравилось ходить босиком. И хотя от этого кожа на ступнях сделалась очень грубой и потемнела, я не обувала ноги до самых холодов. Река, вспенивая прозрачное ледяное тело, неслась вдоль берега, ни на минуту не останавливая свое движение. Я опустилась перед ней на колени и, нарвав травы, росшей почти у самого берега, который раз поменяла повязку на руке. Теперь рана не саднила так сильно, и кровь почти не шла. Лечебная трава помогала унять боль и не дать заразе проникнуть в мое тело. Закончив с этим, я полезла в карман своей маленькой сумки из кожи кролика, которую всегда носила с собой, и достала из нее лоскуты ткани. На мгновение в моей голове блеснула мысль, что он, скорее всего, все понял, но я не позволила ей задержаться, почувствовав, как жар прилил к щекам. Сейчас нужно было позаботиться обо всем, и это не было важно.
   Закончив утреннее умывание, я вернулась обратно. Тихо проскользнув в дом, я увидела, что он еще спит, и, чувствуя сердитое рычание желудка, тут же принялась за еду. Положив в рот последний кусочек хлеба, я с некоторой опаской вновь забралась на кровать так, чтобы видеть его лицо, и, укрывшись одеялом, села, опираясь спиной на подушку. Он все еще спал, и мне было интересно наблюдать за ним, когда нет этого напущенного безразличия и грубости. Когда черты его лица мягкие и прямые, почти красивые, когда непослушные черные волосы падают на лоб короткими прядями и губы не сомкнуты в белую тонкую линию. Прошло, наверное, несколько часов, потому что солнце передвинулось в сторону и теперь светило прямо ему в лицо. Одолеваемая дремотой, которую насылало на меня тепло одеяла, я сквозь полуопущенные веки наблюдала за тем, как дрожат его ресницы. И в тот момент, когда он открыл глаза, я закрыла свои, притворившись спящей.
  

  
   Хотя сон уже покинул меня, я не мог заставить тело шевельнуться. Голова, соскользнув с подушки, теперь лежала на моем плече, и я чувствовал, как затекли мышцы шеи. Тяжело было двинуться, и я полулежал - если такое возможно на деревянном стуле - размышляя о своем положении. Но когда солнце передвинулось и через окно ударило мне в глаза, не было смысла и дальше притворяться. Распахнув веки, первым делом я посмотрел на индеанку. Она лежала на кровати, высунув голову из-под одеяла, и спала. На ее лице застыло умиротворенное выражение, и кожа уже не была такой бледной, приобретя свой естественный загорелый оттенок. Медленно вернув голову в вертикальное положение, я потер онемевшее место рукой. Из груди вырвался глубокий зевок и, поднявшись на ноги, я с силой потянулся, чувствуя, как хрустит мое тело. Шпоры на сапогах приглушенно звякнули, и я бросил осторожный взгляд на дикарку - она все так же спала. С высоты своего роста я различал контуры ее хрупкого тела под одеялом и удивлялся, какой крохотной она казалась на этой огромной кровати. Но тут же сравнение потонуло в волне отвращения к самому себе за то, что я мог с ней сделать. И почти сделал. Стараясь заглушить звон шпор, я схватил со стула плащ и вышел за порог.
   Когда я вернулся, она уже не спала, а сидела на своей циновке у стены, перебирая в руках тонкие белые нити. Ее пальцы ловко крепили их внутри неровного деревянного круга, вплетая в замысловатый узор. Я мог только гадать, где и когда дикарка успела все раздобыть. Хотя, раз она вернулась, это не имело значения. Услышав меня, индеанка подняла голову, смерив взглядом с головы до ног, при этом, чуть задержавшись на лице, и снова вернулась к прерванному занятию. Скинув тяжелый плащ, я взял стул и, поставив его напротив дикарки, сел. Только тогда она неторопливо сложила свою работу на колени, вновь подняв на меня глаза. Тогда я понял, что она не поймет ни слова. Не потому что не знает моего языка, а потому что просто не захочет. Черт возьми, это было ясно как Божий день! Одна большая сентиментальная глупость... от начала и до конца. Сжав губы в одну тонкую линию, я опустил взгляд на свои пальцы, теребившие большое орлиное перо - мой первый трофей. Что я делаю?.. Раздражение захлестнуло меня, и я уже собрался подняться, когда ее пальцы проворно вытащили перо из моих рук и зачем-то вплели в черные пряди.
  

  
   Так вот оно... свершилось то, о чем пел ветер... сбылось, как и было предсказано... но почему же именно сейчас? Почему? Я в замешательстве смотрела на его сгорбившуюся фигуру. И черно-белое перо в руках. Если бы он только понимал, что это значило для меня! Если бы он только знал, какой серьезный шаг делал навстречу своей Судьбе... Почти бессознательно я протянула к нему руку, забирая орлиное перо. Но я все понимала и знала, как нужно поступить... Мои пальцы медленно вплели его в густые пряди. Так, как небо и земля сливались в единое, даруя жизнь Ахсоннутли, так и я вручала тело свое и душу ему, покорная и смиренная...
   До тех пор, пока мой слух не уловил шум выстрелов и гортанный призывной клич одного из охотников навахо.
  

  
   Я запрокинул голову и, поднявшись на ноги, прильнул к окну. Мимо пробежало с десяток солдат с ружьями наперевес. Индеанка тоже встала, бросая жадный взгляд на улицу. Губы ее были приоткрыты, а глаза метались, словно выискивая кого-то. Я схватил ее за плечи, заставляя посмотреть на себя. Оставайся здесь, слышишь? Никуда не уходи, пока я не вернусь, поняла? Она распахнула свои глаза еще шире, и я опять, на этот раз жестами, объяснил, чего требую от нее! Она не кивнула, но и не вырвалась. Удовлетворившись таким ответом, я бросился на улицу, на ходу вынимая револьверы. Земля сотрясалась от выстрелов и криков. Обогнав группу солдат, я побежал к главным воротам. На караульных вышках было, по меньшей мере, десять солдат. Другие рассредоточились вдоль забора, и шум выстрелов не прекращался ни на минуту. Я услышал надрывное ржание лошадей по ту сторону и воинственный индейский клич. Мимо меня на гнедой кобыле пронесся Гордон, выкрикивая приказы солдатам у забора. Пробравшись сквозь нестройные ряды тех, кто еще не успел занять свои позиции, я встал между кучкой солдат, бросая взгляд через забор. На узкой тропе перед воротами никого не было - они прятались за деревьями. Четыре или пять ружей - вот и все их вооружение, если не считать стрел и камней. Вытянув руку на уровне глаз, я прицелился и выстрелил - сдавленный стон убитого мной индейца потонул в новом шквале криков и выпущенных пуль. Я стоял слева от ворот почти под самой вышкой - не самая удачная позиция. Мысленно запомнив приблизительное расположение нападавших, я спрыгнул на землю и побежал вдоль забора, когда меня заметил Гордон. "Эй, ковбой!" Он подвел свою кобылу ко мне, преградив путь. "Скажи мне, какого племени твоя дикарка?" Взведя курки на обоих стволах, я пожал плечами. Какое это имеет значение... "Я задал вопрос, отвечай на него!" Он крикнул, с трудом удерживая лошадь на месте. Я не солдат, чтобы получать приказы... внезапно за спиной прогремел взрыв, и ударной волной меня отбросило на землю. Лошадь под капитаном встала на дыбы, пронзительно заржав, и он еле удержался в седле. Я бросил взгляд через плечо и увидел обломки ворот, объятые пламенем. Левая вышка потеряла опору и вместе с солдатами рухнула на землю. Черт меня возьми, они использовали динамит! Я поднялся, чувствуя перезвон в ушах, и даже не успел задаться вопросом, где они его раздобыли и как научились пользоваться, когда в образовавшийся пролом ринулось несколько десятков конных вооруженных индейцев. Такое я видел впервые. Привалившись спиной к стене ближайшего здания и держа револьверы на уровне груди, я наблюдал за тем, как они веером рассыпаются по территории лагеря. Первыми пришли в себя солдаты, стоявшие вдоль забора. Развернувшись и приняв стойку на одно колено, они подняли ружья и открыли шквальный огонь. Несколько индейцев рухнули замертво. От сбиваемой копытами земли в воздух поднялся столп пыли. Пользуясь его прикрытием, я перебежками стал двигаться к конюшне, периодически отстреливаясь. В такой суматохе трудно было сказать, к какому племени принадлежали эти индейцы, но я предположил, что это были апачи. Или более мелкая их подгруппа. Индеанка была навахо. Это я знал точно. И вопрос капитана все не выходил у меня из головы. Когда атаку удастся остановить, у нас будут большие неприятности... черт тебя, я же сказал оставаться на месте!
  

  
   Замерев в дверях, я наблюдала за тем, как он бежит к воротам, лавируя между белыми мужчинами. Что-то случилось. Судя по крикам и призывному кличу по ту сторону, это были индейцы. Скрестив руки на груди, я сделала крохотный шажок от двери, напрягая слух. Ничего - только раскаты выстрелов и крики раненых. Я вжалась в стену, когда со стороны ворот раздался душераздирающий гром, а потом треск ломающегося дерева. Зажав уши ладонями, я наблюдала за тем, как в небо поднимается столб черного дыма. Мои глаза безрезультатно перебегали с одной фигуры на другую, ища глазами коричневое пятно среди синих одежд. Я перешла на самый краешек крыльца, продолжая искать его глазами, когда с воинственным кличем в образовавшуюся дыру устремилось множество индейцев. Выбивая пыль из-под копыт, мустанги под ними молниями летели между домами. Сердце в груди замерло, когда я узнала их - навахо, тотем Гордого орла! Воздух сотряс ровный звук множества выстрелов, и несколько индейцев рухнули под копыта своим лошадям. Я пронзительно закричала, выбегая на дорогу. В один момент для меня перестало существовать все, кроме моего народа. Обещание, любовь, привязанность - все, кроме крови, долга, судьбы. Я знаю, он приказал остаться, но я не могла - на моих глазах убивали моих братьев! Пусть мы принадлежали разным племенам, но у нас был один прародитель, и одна земля вскормила нас. Я не могла и не хотела стоять и смотреть на их смерть!
   Один из первых индейцев заметил меня и, поменяв направление лошади, наклонился, протягивая руку. Не долго думая, я немедля ухватилась за нее. Кровь моя бурлила, и я почти не осознавала, что делала. Тем временем, навахо передо мной издал победный клич и, повернув свою лошадь, помчал ее галопом обратно. Мгновение - мои глаза заметили Одинокого койота, который, забыв о предосторожности, стоял в полный рост рядом с дорогой, провожая меня странным взглядом. Если бы у меня было больше времени, я бы поняла его смысл - но через мгновение ковбой уже исчез из поля зрения. Мустанг подобно ветру несся к горящим воротам, когда навахо передо мной вдруг обмяк и, завалившись на правый бок, полетел на землю, увлекая меня за собой. Я даже не успела испугаться, ощутив боль от удара. Мимо меня мелькали тени бегущих лошадей, но я не различала их, чувствуя, что теряю сознание.
  

  
   После ухода индейцев лагерь выглядел ужасно. Пробираясь между ранеными и убитыми, я, наконец, нашел ее. Все еще без сознания, она лежала на земле, а навахо - теперь я разглядел знаки отличия - убитый Гордоном, распластался чуть поодаль. Я сел рядом с ней на корточки и с сожалением убрал с лица прядь черных волос - даже если она и не была замешана в этом нападении, в чем капитан сильно сомневался, своим побегом дикарка доказала многое. Я до сих пор не мог понять, почему она это сделала, почему вновь захотела убежать.
   Группа солдат во главе с Гордоном быстро приближалась. Я поднялся на ноги, наблюдая за тем, как по его приказу один из них взял ее на руки и унес в числе пленников-краснокожих. Я промолчал, прекрасно понимая, что Гордон сейчас внимательно наблюдал за мной. Собственно, именно поэтому я не остановил его, когда он целился в индейца, за которым ехала дикарка. Именно потому, что он знал, что находится в поле моей досягаемости, и, если бы я спустил курок, то дал бы ему прекрасный повод и для своего ареста тоже. Похлопав себя перчаткой по бедру, он сказал: "Отлично стреляете, Клинт" - и, развернувшись отдать указания, быстро пошел к себе. Выждав какое-то время, я направился следом. Как и во второй раз моего визита сюда, в воздухе витал смольный запах дорогих сигар. Гордон сидел, закинув ноги на стол и, когда я вошел, даже не удостоил меня взглядом. "Пришел узнать о ее судьбе? - вопрос был вполне естественным и в его голосе звучали сочувствующие нотки, но я не позволил себе купиться, тщательно подбирая слова. По законам военного времени, как шпион, да еще к тому же навахо, она будет расстреляна вместе с остальными пленными. Его брови взметнулись вверх. "Так значит, она все-таки одна из них?" Вопрос был явно двусмысленным. Я пришел не для того, чтобы обсуждать то, что она сделала или нет. Если вы помните, мы пришли сюда только по настоянию шерифа. И остались здесь так надолго по вашему личному предложению. Его губы скривились, и он вновь взял в рот сигару. Так что мне трудно судить о ее причастности, тем более что мы разговариваем на разных языках и питаем друг к другу не самые дружеские чувства. Он хмыкнул, выпустив кольцо дыма. "Вот значит, почему она так рьяно бегала от тебя все это время?" Я почувствовал, как от злости вздулись желваки на лице. Старый шакал следил за мной! Сейчас это не так уж и важно. Гордон еле заметно пожал плечами. Я лишь пришел напомнить, что дикарка принадлежит мне. И только я в праве решать, где и как ее наказывать. Словно только этого и ждал, Гордон опустил ноги со стола и, наклонившись над ним, вкрадчиво произнес: "Она почти загубила тайную операцию, которую готовили больше трех месяцев. Не стоит объяснять такому толковому парню, как ты, сколько денег выделило руководство на ее проведение, и кто будет потом отчитываться в случае неудачи. Даже порченое ружье может выстрелить дважды". Я молчал. "Ты видел, как она запрыгнула на лошадь позади того краснокожего. И мы оба знаем, что было дальше. Навахо крикнул об отступлении. Как будто они затевали всю эту беготню только ради того, чтобы добраться до нее..." Отложив сигару, он откинулся на стуле, скрестив руки на груди. "Но, если ты так хочешь, я могу вписать тебя в число стреляющих..."
   Не сказав ни слова, я вышел. Широкими шагами отмеряя землю, я двинулся к грубо сколоченному дому, в котором держали пойманных индейцев. Зайдя внутрь, я обнаружил одного скучающего солдата. Позади него было две комнаты-камеры. В одной из них сейчас сидела она. "Вам туда нельзя" - отчеканил он, когда я попытался пройти. "Пропусти его, солдат. Пусть попрощается. Ковбой, я все-таки внесу тебя в список" Гордон, выросший за моей спиной, кивнул солдату, и они вышли. Уже на улице я слышал, как он сказал ему: "Стой здесь и следи за ним в оба" Хмыкнув, я открыл нехитрый замок и зашел в маленькую комнату с одним-единственным крошечным окошком под самым потолком. Она лежала на грубой деревянной кровати, так и не придя в сознание. Я на минуту подумал, что, возможно, у нее есть переломы, но, осмотрев дикарку, понял, что ошибся. Удостоверившись, что никого нет рядом, я закрыл дверь и сел, положив ее голову к себе на колени.
  

  
   Его рука неумело гладила меня по голове. Мне снился странный сон, будто соседнее племя атаковало лагерь белых мужчин, чтобы забрать меня домой... он убрала прядь волос с моего лба, и я с некоторой горечью напомнила себе, что это был только сон. Вздохнув, я прижала руки к груди, и когда движение отдалось ноющей болью во всем теле, открыла глаза. Моргнула несколько раз, все еще неуверенная в том, что проснулась, а потом поднялась. Я оказалась в маленькой комнате, и только лунный свет на полу, сочащийся из крохотного окошка на самом верху проникал сюда. Его рука успокаивающе легла на мою спину, еще больше испугав, и я вскочила на ноги, прижавшись к противоположенной стене. Он какое-то время не двигался, а потом поднялся и подошел ко мне. Его лицо оказалось в потоке лунного света, и я с надеждой заглянула в эти голубые глаза. Он только поджал губы. Это был не сон! Все было на самом деле! Я чувствовала, что задыхаюсь. Упершись кулачками в его грудь, я замотала головой, смутно осознавая, куда попала. И что будет дальше. Он молчал, и я еще больше испугалась. Захотела вырваться, забарабанить в дверь, убежать отсюда, но он, успокаивая, подвел меня к кровати и посадил. Я больше не смотрела на него. Только чувствовала его плечо рядом со своим. Они преодолели огромный путь, только чтобы найти меня! И все напрасно... их отвага привела к поражению и смерти... Бедная моя мать! Теперь я никогда не увижу ее... никого из своей семьи... Я тяжело вздохнула, чувствуя, что орлиное перо оказалось зажатым в его ладони, и обернулась.
  

  
   У меня была впереди одна ночь. По ее глазам я почувствовал, что она все поняла, и мне стало жалко маленькую дикарку. Но мог ли я как-то помешать? Всего двое суток назад, ты не сделал ничего, и она чуть не погибла. Сейчас ты тоже можешь ничего не сделать, и тогда она погибнет наверняка. Я мотнул головой, отгоняя навязчивые наущения внутреннего голоса и вполне отдавая себе отчет в том, что он прав. Ладонь ощутила приятную мягкость орлиного пера, и я сжал его в руке. Она обернулась, вопросительно глядя на меня. И я понял, что даже не знаю, как ее зовут. Положив ладонь свободной руки себе на грудь, я четко произнес Клинт. Она моргнула, а потом отрицательно покачала головой.
  

  
   Клинт - его имя звучало смешно, но просто. Я покачала головой. Нет, ты не Клинт. Для меня ты - Одинокий койот. С улыбкой наблюдая за тем, как он старательно повторил свое имя, я быстро постучала себя по груди, а потом показала на него и твердо произнесла Одинокий койот. На этот раз, он согласился и вымученно улыбнулся. Повторив с легким продыхом имя, которое я дала ему, он занес свою руку над моей грудью, но на полпути изменил ее направление и коснулся подбородка кончиками пальцев. Чувствуя, как перо раскачивается в моих волосах, я кивнула.
  

  
   Когда я уступил дикарке, назвавшись индейским именем, и спросил про ее собственное, она охотно закивала и, взяв меня за руку, подвела к окошку. Проследив за ее пальцем, я увидел в небе луну. За ее светом почти не было видно сияния россыпи маленьких звезд. Тебя зовут Луна? Она нахмурилась, а потом руками описала в воздухе круг. Полная Луна? Догадался я, и она робко улыбнулась, скорее догадываясь о смысле моих вопросов, чем, понимая их. Бросив еще один сосредоточенный взгляд на круглое тело в небе, я отрицательно покачал головой, и выражение радости на ее лице сменилось недоумением. Ткнув пальцем в ее лоб, я произнес Полнолуние. Так я буду звать тебя. Несколько секунд она сосредоточенно думала, а потом ее глаза просияли, и я почувствовал, как тепло разлилось в моей груди. "Полнолуние..." мягко проговорила она и улыбнулась. Да, Полнолуние... твердо повторил я и тоже улыбнулся.
  

  
   Мы стояли под маленьким окошком и молчали. Запрокинув голову, я смотрела в его глаза, зная - сейчас он чувствовал то же что и я. Сейчас мне было хорошо, и даже ноющая боль в спине и руках не могла заглушить радость в душе. В этот момент я поняла, как много он значил для меня. Несмотря на то, кем мы были и кем могли бы стать, не смотря на то, что, возможно, для нас никогда не будет существовать "вместе" и "навсегда".
   Когда он коснулся моих губ своими, я забыла обо всех своих сомнениях и страхах. Как и всегда, я обрадовалась тому, что было у меня сейчас, не загадывая на будущее и не вспоминая о прошлом. Он был для меня. Сердце задрожало, когда я робко коснулась его лица. Короткая щетина щекотнула подушечки моих пальцев, и я подумала, что никогда в жизни не испытывала ничего более приятного. Я решила, что смогла бы простоять так всю жизнь, но он выпрямился, с сожалением отпуская меня.
  

  
   Она стояла совсем близко, прижимаясь к моей груди молодым телом, и я знал, что сейчас ради меня она пойдет на все. Глупая маленькая девочка. Она жила одним днем - только сегодня, и даже представить не могла, что приготовило для нее завтра. Что же мне делать? Покой в груди от ощущения ее близости сменился раздражением и беспомощностью. Разве мог я сказать ей, что стану тем, кто оборвет ее жизнь в самом начале? Расслабив объятия, я отстранился и, не глядя в ее карие глаза, сел на кровать, закрыв лицо руками. Этим я причинил ей боль, я знал это. Но так было лучше для нас обоих. Пока еще не наделано глупостей... Я знал, что дикарка внимательно наблюдала за мной, и умолял о том, чтобы она рассердилась и отвернулась. Но вместо этого, я услышал ее легкие шаги, а потом увидел, как она села на колени у моих ног и, взяв мои ладони в свои, начала говорить. И я готов был поклясться, что понял каждое ее слово...
  

  
   Мой народ верит в богов... а твой? Твой народ верит в них? Нет-нет, молчи, я знаю ответ. Я сама скажу тебе. Он верит. У белого человека есть свой Бог. И у него есть свой сын на земле. Тот, который спас все народы, ценой своей жизни. Мой народ тоже верит в чудесных посланников богов. А еще он верит в то, что у каждого живого существа на нашей земле есть свое предназначение. Я тоже верю в это. Ты понимаешь? Каждый идет по тропе, начерченной для него богами. И иногда жизнь одного человека становится больше, чем линией, выведенной божественной рукой. Иногда, она выходит за рамки общего пути, и тогда на свете появляются существа, наделенные силой Их посланников. Они в праве выбирать. В праве идти вперед или оставаться, любить того, кого выберет их сердце, а не того, кого изберет рука крови... И я чувствую, что могу сделать такой выбор. Я чувствую себя свободной, а ты? Чувствуешь ли ты то же самое?..
   Для моего народа не существует мужчины и женщины. Все они созданы от слияния неба и земли. И их дети, и дети их детей - все мы принадлежим небу и земле, подарившим нам жизнь. Я - дитя природы. Я - женщина. Мать-Земля, дающая жизнь другим существам. Я - жена Неба-воина... ты понимаешь?
   Он кивнул, и я тихо запела в ответ...
   И небо, подобно мужчине, накрывает женщину, словно землю,
   И ветер, подобно рукам его, ласкает тело ее,
   И влага великих озер и рек, проникает в нее,
   Даруя жизнь их детям.
  
   ...Солнце еще не успело подняться, когда он, взяв меня за руку, провел мимо спящего солдата на улицу. Земля была холодна, и я переминалась с ноги на ногу, до тех пор, пока он не помог мне сесть на черного жеребца. Взяв его под уздцы и бросив на меня полный грусти взгляд, он пошел вперед. Мы пересекли разрушенные взрывом ворота, и несколько солдат окружило нас со всех сторон. Теперь мы двигались по узкой тропе. Той, по которой когда-то пришли сюда. Я выпрямилась на лошади, всем своим существом понимая, что происходит что-то плохое. Солдаты по обе стороны от меня только усиливали это чувство. Преодолев очередной поворот, Одинокий койот свернул с тропы, углубляясь в лес. Я окликнула его, чтобы узнать, куда мы идем, но он не обернулся. Я поджала губы, испуганно озираясь по сторонам. Теперь солдаты двигались парами впереди и позади нас. Конь с большим трудом перебирался сквозь густой кустарник, лавируя между стволами деревьев. Несколько раз он споткнулся, и я попыталась слезть на землю, чтобы ему не было так тяжело, но суровый взгляд его голубых глаз остановил меня. И я повиновалась.
   Ковбой остановил жеребца только тогда, когда мы вышли на небольшую поляну. Со всех сторон она была оцеплена солдатами. Некоторые готовили оружие, другие сторожили... сторожили пленных... Сердце мое замерло, когда я увидела около десятка навахо со связанными за спиной руками. Все они стояли на коленях, сбитые в группу, но головы их были высоко подняты, а глаза полу прикрыты. Солдаты, сопровождавшие нас, выстроились позади, отрезая путь к отступлению. Переполняемая злобой, я соскользнула с коня и бросилась к кольцу пленных, когда его руки обхватили меня за пояс, удерживая на месте. Его прикосновения были мне противны, и я изо всех сил рвалась к связанным сородичам. Обманщик! Бесчестный обманщик! Но он еще крепче обхватил меня и прошептал что-то на ухо. Но я не желала понимать, продолжая вырываться. Связанные охотники-навахо, привлеченные шумом, повернулись в мою сторону, и в мгновение их холодные взгляды заставили меня замереть. Один из них с отвращением сплюнул на землю и отвернулся. И я знала, почему...
  

  
   Когда она оставила свои попытки вырваться из моих рук, я смог с облегчением вздохнуть и перевести взгляд на разворачивающееся на поляне зрелище. Мне было по-настоящему жаль ее, но эта жертва стоила того, чтобы ее принести. Гордон скомандовал приготовиться, и индейцев выстроили в шеренгу. На расстоянии десяти шагов несколько добровольцев приняли стойку и возвели ружья, прицеливаясь. Я почувствовал, как задрожали ее плечи. Всего три слова... но они врежутся в ее память навсегда. "...Пли!" Стройный хор выстрелов спугнул несколько лесных птиц. Она отвернулась, давя рыдания на моей груди. Все они были мертвы. Этого нельзя было изменить, но меня больше беспокоило то, что она, возможно, винила себя в их смерти. Если бы я только мог ей объяснить...
   Солдаты по приказу капитана начали собираться в отдельные группы и возвращаться в лагерь. Она все еще рыдала на моей груди, когда подошел Гордон и, смакуя сигару, произнес: "Не тяни ты с этим, иначе я поручу кому-нибудь другому..." Я не ответил, и он ушел. Оторвав ее от своего плеча, я приподнял раскрасневшееся лицо и вытер слезы большими пальцами. Она опустила глаза, а я убрал руки. Прижав ладони к губам, чтобы сдержать судорожный вздох, она сама развернулась и побрела к противоположенному краю поляны. Я был уверен, я почти надеялся, что она побежит! Но, чуть замедлив свой шаг, минуя трупы индейцев, она достигла первых деревьев и обернулась. Моя рука с взведенным курком уже была занесена для выстрела. Она не дрожала - дрожало только мое сердце. Я ждал. Вытерев длинными пальцами последние слезы, она вскинула голову. Ее взгляд был устремлен сквозь меня - я понял это за то короткое мгновение, когда палец спустил курок, выбивая пулю из ствола. Но было уже поздно - откинувшись, она навзничь рухнула на землю и больше не поднялась.
   Впервые в жизни револьвер оказался настолько тяжелым для меня, что не было сил держать его, и я опустил руку. Возвращая его обратно в кобуру, я развернулся и увидел капитана Гордона. Он стоял, прислонившись к дереву и скрестив руки на груди. Не заметив особого удивления на моем лице, он развернулся и зашагал прочь. Я схватил в руки поводья, борясь с острейшим желанием обернуться, и повел жеребца назад. Он не станет проверять... конечно, не станет...
  

  
   Я лежала на холодной земле, раскинув руки в стороны, и плакала. Плакала от горечи и сожаления, от боли в груди, причиненной пулей, которая врезалась в рукоять ножа, спрятанного Одиноким койотом под моей рубашкой. Плакала от беспомощности и... любви. Вокруг меня была тишина, изредка прерываемая криками припозднившихся птиц, еще не успевших отправиться на зимовку. Я плакала над ним, над собой и просто так, заставляя слезы скатываться по щекам во влажную от росы траву. Мне трудно было поверить в то, что он сделал, в то, что я все-таки поняла его, в то, что согласилась на это безропотно, покорно.
   Будущее, напетое ветром, оказалось не больше, чем утренним туманом, растаявшим с первыми лучами взошедшего солнца. Я была одна. Ради спасения наших жизней, он покинул меня. Но мы любили друг друга - и моя душа теперь не принадлежала ни одному из миров. Я знала, они не примут меня обратно, когда узнают. Но для меня не было больше другого пути. И раз тело мое пока принадлежало роду человеческому, а не муравьиному народу, я должна была попытаться...
  

  
   Я всегда знала, что пойду по другому пути. Он будет долгим и тернистым, но я преодолею его с высоко поднятой головой, как и подобает настоящей женщине. Пройду, и ни разу не обернусь назад... как бы сильно мне этого не хотелось. Я преодолею себя, не позволив воспоминаниям заставить чаще биться мое сердце. Я сделаю так, что они будут видеть меня сильной, несмотря на то, что все эти ночи прошлое настойчиво возвращается ко мне во снах. Отрывчато, но в то же время так реально, что я будто вновь оказываюсь там, переживая заново каждую минуту рядом с ним. Ночь за ночью... линии наших жизней разошлись давным-давно, и с тех пор я больше никогда не встречалась с Одиноким койотом, но каждый день, просыпаясь с восходом солнца, я вижу, что его голубые глаза и волосы, темнее самой черной ночи, живут в нашем сыне. О большем я не могла и мечтать...
   Ахсоннутли ("женщина перемен"), в мифологии навахо - женское верховное божество, олицетворяющее перемены, происходящие в природе, сотворившее дневной свет и небесный свод. Родившись от слияния земли и неба, А. предстала перед первыми людьми в виде антропоморфной капли бирюзы, возникшей на вершине одной из священных гор. Ассоциируется с лёгким тихим дождём.
  
   Апачи называют индейцев навахо муравьиным народом; в некоторых индейских традициях считается, что женщины, вступившие в связь с белыми людьми, превращаются в красных муравьев.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"