Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.
Экзюпери.
Я еще раз мысленно обратился к Богу, поцеловал никелевый медальон, подтянул сумку с ракетками за спиной и отворил двери. В лицо ударил яркий свет солнца. Оживленные трибуны гудели, как пчелы в ульях, в воздухе чувствовался шипучий вкус азарта, а на корте уже разминался мой соперник.
Трава на корте нежно сминалась под моими кроссовками Adidas. Стояла довольно знойная погода для начала июля, в особенности для такой северной страны, чьи туманы славятся на весь мир. Я дышал полной грудью и шел к своему привалу в правой части корта номер один под миллионными взглядами зрителей. Я не очень люблю играть пополудни - мне больше по вкусу прохладные ночные партии под свет прожекторов, с удивительным ароматом ночи. Но что поделаешь, раз в старой доброй Англии на кортах этого кубка электрического освещения нет в принципе, и все турниры проходят в том промежутке времени, пока солнце светит над головой. Если вы уже догадались, это Уимблдон, друзья мои. Тот самый, который проводится около Черч Роуд, чья изумительного изумрудного цвета трава не должна превышать 8 миллиметров, чья традиционная клубника со сливками (ровно десять ягод в порции и все обязательно выращены почтенными британцами)и шампанское вскружили голову не одному поклоннику большого тенниса. Это единственный турнир, на котором все участники должны выступать с головы до пят в белом, словно ангелы в поднебесной. И неизменно из года в год в парадной ложе располагается королевская семья, под чьими взглядами ощущаешь на себе весь вес старинных английских традиций.
Финал. Я и Гильберт Франк. Я достал ракетку Head MicroGEL Prestige. Ударом ладони по струнам проверяю, достаточно ли они натянуты, и начинаю разминаться. Где-то один писака написал, что во мне роста как у баскетболиста, но это не мешает мне ловко и быстро перемещаться по корту, и добивать соперника мощными ударами, свойственными игрокам моих габаритов. Он справедливо также подметил, что в противовес моей физической универсальности стоит нехватка психологической устойчивости и хладнокровия, из-за которых я зачастую даю волю эмоциям, что неизбежно осложняет мне игру. Дай Бог, чтобы моим противникам в жизни не приходилось брать этот дешевенький журнал в руки и читать о моих слабостях, так точно изложенных, что точнее некуда. Но это все это болтовня конечно, ведь мои проблемы с эмоциями видно на корте и без всяких писак. Многомиллионные советы от друзей и коллег по обузданию нрава не могли ничего изменить каждый раз, как моя нога ступала на корт, и из глубин души начинало подниматься и клокотать волнение напополам с азартом.
Окинув взглядом корт я с силой взмахнул ракеткой и говорю себе: 'Ничего, у меня мощный форхенд, эффектный и эффективный двуручный бэкхэнд в прыжке, да и хороший прием подачи. Пусть вам букмекерам сегодня обломится, даже не смотря на травяное покрытие, а не любимый мною хард'.
Приняв позицию у дальней черты корта я принял тренировочную подачу от Гильберта, и почему-то вспомнил вопросы репортеров, которые захватили меня утром перед самым выходом из отеля на пути к авто. 'О чем вы думаете?' - четко вдруг выкрикнул щуплый паренек в красной бейсболке, на миг перекрыв сплошной гам наперебой галдящих акул пера. Я ничего не ответил, лишь теперь стоя на мягком покрытии в предвкушении битвы я задал этот вопрос сам себе. Я думаю о победе и тяжести позолоченного серебряного кубка? О награде в семьсот тысяч фунтов стерлингов? О месте в рейтинге ATP? Да, естественно, я думаю о победе, о ее неповторимом вкусе с адреналиновым коктейлем и эйфорическим послевкусием, как истинный гурман теннисных блюд.
Гильберт влупил мне эйс и усмехнулся. Он всегда так усмехается, травим ли мы байки за бокалом пива в баре или же сцепляемся в битве за титул. Тяжело играть против лучшего друга, который знает тебя как облупленного. Гильберт, как истинный немец, прекрасно владел своими эмоциями на корте, и мне со своим необузданным нравом приходилось туго. Зато во всем остальном я был явно в превосходстве: и в технике и в физических возможностях.
Трибуны, не смотря на жару, уже захватил экстаз, и болельщики, раздирая глотки, кричали или мое имя, или Гильберта. Я поискал глазами отца, который сидел в ярусе нашей команды и молился за мою победу. Рядом с ним сидела та самая девушка с удивительными вишневыми глазами, роман с которой вовсю обмусоливали все издания, каким не лень, но которую я, возможно, не люблю. Все вроде бы как всегда, но и как никогда.
Судья дал сигнал, и я подошел к сетке и пожал руку Гильберту и судье. Орел, я всегда выбираю орел. Монетка, подброшенная судьей, взлетает вверх и плавно планирует вниз. Решка. Гильберт улыбается мне и желает удачи. Я похлопываю его по плечу, и мы расходимся, как дуэлянты по разные стороны корта занимать позиции. Я чувствую, как ток пробегает по телу, как рука срастается с ракеткой, и принимаю первую подачу Гильберта. А дальше как в карусели сверкает желтый мяч, блестят глаза моего соперника, звенят струны ракеток и хрустит трава под ногами. Эйс! Фолл! Аут! Сколько раз я это слышал, но каждый раз это словно впервые.
***
Стоя в душе после финала, я глупо надеюсь, что спокойно выйду, сяду в арендованную машину с шофером и поеду в пятизвездочный отель Wyndham Grand London Chelsea Harbour . По традиции, многие участники турнира останавливаются в таком себе частном секторе - домах Уимблдона в лондонском пригороде, в непосредственной близости от Всеанглийского лаун-теннисного клуба. Но мне всегда хотелось отдохнуть от приевшихся лиц, которые я видел ежедневно, то на тренировках, то непосредственно на матче или в раздевалке. По этой причине я все время просил снимать мне номер, вдали от теннисной тусовки, поближе к незнакомым и равнодушным соседям из высококлассного отеля.
Я вздохнул. Подумать только, упаду в мягкую кровать в стиле барокко и засну блаженным сном. Улыбаюсь. Это моя мечта, ведь так не бывает.
Холодные и тяжелые капли воды текут по волосам, по лицу, по спине, и наконец, утекают к ногам, заворачивая в слив. Я жадно ловлю губами спасительную воду, растворяясь в ней и заряжаясь новыми силами. Мои фанатки отдали бы полжизни за то, чтобы узреть меня сейчас. Слава Богу, им до меня не добраться. Но это здесь, в единственном укромном месте, где я могу побыть наедине с собой без лишних глаз, пожирающих каждый сантиметр моего тела. Потом я выйду, обернувшись мягким полотенцем, неспешно переоденусь в чистую форму марки, с которой у меня годичный контракт. Надвину бейсболку на глаза, спрятав непокорные кудри темных волос, закину сумку с одеждой и ракетками на плечо и выйду на улицу через служебный выход в сопровождении двух телохранителей, тренера, отца и прочей свиты. И вот там начнется самое ужасное - толпа поклонниц, которая чуть не кидается мне под ноги, которая хочет разорвать меня на куски, которая кричит и плачет, зовет: 'Я люблю тебя!!!Люблю!!!!!'. Я буду идти, не оборачиваясь на эти слова, под надежным прикрытием. Но чьи-то цепкие пальчики прорвутся сквозь преграду и схватят меня за рукав свитера, чьи-то коготки коснутся моих волос и щеки, словно я некое сокровище, прикосновение к которому дарует высшее счастье.
Приняв душ и одевшись, я выдохнул и, взявшись за ручку двери выхода, распахнул ее. В лицо ударил спертой воздух, смешанный с удушливыми ароматами духов и надрывными вздохами и всхлипываниями. Десятки глаз пожирали меня и горели обожанием. Вспышки фотоаппаратов ослепляли меня так, что на миг мне показалось, что я в преисподней.
- Ник, - знакомый голос позвал меня.
Я обернулся. Возле меня выросла на весь блеск метра семидесяди восьми сантиметров смуглая и гибкая Валери. Ловко схватив меня под руку, она поволокла меня сквозь живую массу идолопоклоничества.
- Ты ведь меня правда не забыл? - прошептала она на ухо, вталкивая меня в свой шикарный порш.
- Конечно нет, - не моргнув глазом соврал я, с унынием провожая взглядом сиротливое арендованное мною авто с внушительным водителем за рулем, а также мою свиту во главе с тренером.
- Ты был прекрасен, - улыбнулась Валери, заводя порш под залп вездесущих папарацци и вопль фанов, словно не замечая их. Они все остались по другую сторону мира и стекла. Красотка невозмутимо сжала мою коленку и прикусила накачанную силиконом губу. Она не привыкла, чтобы ей отказывали. Теперь вы знаете, как выглядит моя девушка, с которой у меня не пойми что. Порш, властное поведение, бриллианты и полеты в райские уголки земли - легко быть единственной дочкой миллиардера. Наши отношения начались на моем первом светском рауте по случаю закрытия турнира Ролан Гароса, чей кубок у меня красовался сейчас в гостиной. На мне был взятый напрокат смокинг, я был слишком молод и неискушен, поэтому терялся в напыщенной толпе гостей и особо приглашенных. В середине этого вялотекущего и напряженного вечера ко мне подошла высокая девушка в сильно декольтированном платье, обнажающем великолепные крепкие груди, и протянула мартини со словами:
- Не говорите, что вы это не пьете.
Вот так с первой фразы она установила свои правила. Я был в полном восторге от нее. Перед моей скромной натурой распахнулись гигантские двери в богато искушенный мир. Меня накрыл шквал звонков от Дольче Габанна, Шанель, Адидас - все они хотели видеть меня лицом своей марки. Я настолько привык к вспышкам фотокамер, что теперь не представлял своей жизни без них. Мои банковские счета можно было смело назвать мультимиллионными. Впрочем, нельзя сказать, что деньги на меня посыпались из-за раскосого разреза зеленых глаз и высокорослого атлетичного сложения. Я с завидной регулярностью выигрывал самые престижные теннисные турниры, оставляя позади себя все с большим отрывом в очках легенд теннисного олимпа, которыми я всегда восхищался. Валери принимала рост моей славы, как само собой разумеющееся, и хотя никогда не заявляла открыто, но похоже считала это своей заслугой. Конечно, в чем-то все так пошло и благодаря ей, ведь пара нашептанных на нужное ушко фраз на светском рауте от самой завидной невесты Европы могли на раз решить судьбу моих контрактов с известными спортивными марками и домами мод. Мой восторг от Валери быстро померк уже спустя трех-четырех месяцев с нашего знакомства. Одной постели мне было мало, а кроме нее нам нечем было занять совместное время. Теннис ее не интересовал, меня же мало волновал бизнес и политические интриги. При всем блеске ее цепкого ума и роскошного тела я все больше ощущал ту пустоту равнодушия к ней, словно смотрел на чье-то чужое и неинтересное фото. Она же, казалось наоборот, все более привязывалась ко мне и все жарче демонстрировала свои чувства, от чего я начинал задыхаться.
- Мы задержимся в Лондоне или вылетаем завтра? - спросила Валери, тарабаня отманикюренным пальчиком по рулю.
- Завтра улетаю.
- Один? - изящная бровь поползла к верху.
- Да, в конце августа US Open. Нельзя терять ни минуты - мне нужно быть в форме, ведь у меня большие шансы.
- Да, - усмехнулась Валери, паркуя машину возле отеля. - Как говорит твой тренер: 'Хард - твой конек'. Ну вот, мы приехали. Послушай...
- Если ты об отеле, - быстро перебил я ее, - то не хотел доставлять тебе беспокойства.
- Не понимаю, почему ты так избегаешь моей квартиры. Я, кажется, живу одна.
- Я знаю, что это звучит нелепо, но перед матчем мне нужно собраться, чего я не могу сделать у тебя.
- Но сейчас, когда турнир позади, почему бы тебе не погостить у меня пару недель? - начинала терять терпение Валери.
- Ты знаешь, что я не могу...
- Чем дальше, тем больше! Что, в конце концов, происходит? Мы не виделись месяц, и сегодня ты решаешь снова оставить меня одну на неопределенное время.
- Я понимаю...
- Что ты делаешь вечером? Только не говори, что будешь в самолете, ибо это наглая ложь.
- Нет, я буду на вечеринке, - поспешил я успокоить ее. Валери тряхнула своими тяжелыми шоколадного цвета волосами и, приблизив свои сочные губы к моим, сладко прошептала:
- Ты даже не позволишь подняться с тобой наверх?
Я мягко и бегло поцеловал ее:
- Прости, я смертельно устал и очень хочу спать, а вечеринка через четыре часа. Может мне удастся вздремнуть пару часов до нее.
- Черт, - выругалась Валери и со злобой оттолкнула меня. - Знаешь что? Меня это достало, мистер первая ракетка. Так что валите из моей машины по добру по здорову! Я тебе не потаскушка какая-нибудь, так и заруби себе на носу это наконец.
- Прости, - улыбнулся я и с легкостью на душе вышел из душного порша на свежий, уже пахнущий вечерней свежестью, воздух. - Береги себя!
Валери разразилась подзаборной бранью, от которой у сливок общества сделался бы инфаркт, и с проворотом колес укатила прочь на Лоундес-Сквер.
Глава 2
Я с трудом разлепил глаза и, прищурившись, посмотрел на свои наручные часы. Через час я уже должен быть у входа в Roof Gardens. Слава богу, это совсем рядом, всего в пяти минутах езды от отеля. За окном город погрузился в ночь. Я с усилием вскочил на ноги и распахнул балкон с видом на небольшую пристань. Этот номер я брал из года в год, мне нравилось смотреть на шхуны, на их белеющие корпуса и паруса, на их дремотное молчание в пристани и вспоминать среди тяжелого тумана о море. Но только не сегодня. Похоже, что сон навалил на меня вселенское негодование и раздражение. Вместо бодрости, какая обычно посещала меня спустя пару часов сна после тяжелого матча, чувствовалась разбитость и усталость, словно я не спал несколько суток. Я поплелся в ванную и открутил воду. В зеркале на меня смотрело усталое лицо, хотя скорее это было лицо больного человека. А может и несчастного человека. Я опомнился и выключил воду - некогда нежиться в ванной, ведь скоро принесут мой костюм, и я должен быть готов. Наскоро побрившись и ополоснувшись в душе, я вышел из ванной, как раз в ту минуту, когда в номер кто-то отчетливо протарабанил. Я поспешил к двери.
Она поспешно отвернулась и направилась по коридору дальше. Очнувшись, я успел заметить только кроваво-красный шарф на ее белоснежной шее, взметнувшийся на прощание в воздухе, когда она завернула за угол. Что-то во мне говорило, что нужно ее догнать и спросить ее имя, но вспомнив, что на мне из одежды только банное полотенце на бедрах, я вернулся в номер. Едва я успел сменить полотенце на джинсы, как в дверь снова постучали. Я мигом открыл дверь и уже приготовил какую-то дурацкую фразу, как к моему разочарованию, увидел, что на пороге улыбается на все тридцать два зуба служащий с моим смокингом в чехле.
- Ваш костюм, сэр!
- Спасибо, - натянуто улыбнулся я и вложил ему в руку щедрые чаевые, отчего он еще больше расцвел и предложил поужинать.
- Благодарю, но как вы видите, - кивнул я на смокинг, - Сегодня я вряд ли останусь голодным.
- Конечно, сэр! Прошу прощения, если вам что-нибудь понадобится, вы можете меня вызвать по телефону.
Этот парень, которому едва стукнуло восемнадцать, явно был в курсе, кто я такой и изо всех сил хотел мне угодить. Вопреки своей обычной манере общения с обслуживающим персоналом я спросил:
- Спасибо. Эээ...как тебя зовут?
- Хью!
- Послушай, Хью, тебе нравится теннис?
- Я его просто обожаю, сэр!- ярко голубые глаза парня зажглись искрами. - А вы...
- Подожди, - остановил его я и, оставив Хью на пороге, направился к столу у окна. Поставить автограф на бланке фирменной гостиничной бумаги, как-то совсем безвкусно. Пошарив в прикроватной тумбочке, я нашел ярко желтый мячик, изрядно потертый и уже не годный для игры.
Я подписал мяч и отдал его онемевшему от восхищения Хью:
- Этим мячиком я играл накануне финала на тренировке. Я всегда сохраняю такие мячи в память о победе, о моем настрое накануне. Но этот мяч пусть будет у тебя.
- Спасибо...Вот так поперло! Простите, сэр, - опомнился Хью и покраснел до корней своих рыжих волос.
- Послушай, Хью, у вас в отеле остановилась девушка. Невысокая, светлые волосы, она еще носит ярко красный шарф. Не мог бы ты передать от меня...
- Простите, сэр! Я не могу припомнить такую постоялицу, - расстроено оборвал меня Хью. - А сколько ей лет, примерно?
- Не больше двадцати пяти.
- Точно, я совершенно уверен, такой молодой леди у нас нет, - отрицательно замотал он головой.
- Но она сегодня ошиблась дверью, возможно, что она пришла к кому-то?
- Я спрошу у портье внизу, думаю, он сможет что-то сказать. Я вам сразу сообщу.
- Спасибо, - я вложил еще пару десятков долларов в его руку.
- Это вам спасибо, сэр! Удачно вам сегодня повеселиться!
И парень неловко чуть кивнул и умчался прочь, боясь в очередной раз нарушить своей болтовней строгий гостиничный этикет.
Я улыбнулся ему вслед и со вздохом принялся натягивать на себя костюм.
У входа в Roof Gardens уже образовалась толчея, которую то и дело пытались оттиснуть с красной дорожки швейцары внушительных размеров, едва успевающие при этом проверять гостей в списках приглашенных. Я забыл вам сказать, что это не совсем обычный ресторан, ведь само название его значится, как сады на крыше. Сады были созданы в 1938 году на крыше одного из зданий в районе Кенсингтон. Самый первый сад - это Английский Сад, засаженный деревьями и населенный фламинго. Второй сад выдержан в стиле Тюдоров, на территории которого находятся восхитительные миниатюрные озерца и фонтан. И наконец, ценителям экзотики предложен к обозрению испанский сад, густонаселенный пальмами. Это местечко давно облюбовано для частных вечеринок и громких презентаций, куда пройти можно лишь по специальному приглашению, соблюдя строгий дресс-код.
Не самый большой любитель подобных тусовок сегодня я практически ненавидел это место, где нужно было покрасоваться, попозировать то там, то сям и сказать, то или иное по поводу своей победы. Мне куда больше хотелось запереться на пару дней в гостиничном номере, где меня мог беспокоить лишь только по поводу еды рыжий Хью.
- Ты в порядке? - толкнул меня тренер в бок. Обычно на тусовки он ходил с большей неохотой, чем я, ворча о том, что в его возрасте он только соберет очередной запас холестериновых бляшек, нежели приятно проведет время. Испанец до мозга костей он странным образом сочетал в себе затворничество с пылким нравом. Мы часто много и жарко спорили на корте, он восклицал сто тысяч раз 'Maldito seas!' (исп. - Черт бы тебя побрал!), и я верил, что после сто тысячи первого восклицания за мной явятся черти из ада. Но каждый раз сто тысячи первого раза не было. В прошлом Адриано Ромирес был известным, хоть и не сильно титулованным теннисистом. Не смотря на глубокие морщины, избороздившие его сильно загорелое лицо, он выглядел вполне себе моложаво для пятидесяти лет, но при этом бубнил, как семидесятилетний старик. Испанцы вообще поговорить и покричать любители, поэтому я был первым, кто смог с ним так долго работать и терпимо относиться к его манере общаться. И теперь Адриано в очередной раз грубо дал мне под ребра, дожидаясь ответа.
- Прости, да, в полном, - очнулся я.
- По тебе и не скажешь, - хмыкнул он и отвернулся.
Иногда мне казалось, что этого старого матадора нужно гнать взашей с работы тренера, особенно тогда, когда он умудрялся наступать на больные мозоли и говорить тоном человека, презирающего меня. За шесть лет работы я так и не узнал, как он относится ко мне - редкие слова восхищения после победы не в счет. Но он был тренер от Бога и многому меня научил в долгой дороге к теннисному Олимпу. Сегодня Адриано в отличии от меня пребывал в самом радужном настроении и был готов принять ударную дозу яда в свой организм в виде лобстеров и шампанского.
- Он просто устал, - послышался с другой стороны голос отца, все время поездки к ресторану, смотревшего в окно лимузина и не проронившего до настоящего времени ни слова.
- Папа.
- Да?
- Может не стоит идти туда?
Он поверхностно скользнул по мне взглядом.
- Ты шутишь? Настоящий мужчина должен выполнять то, что должен. Не развешивай нюни и выползай уже из машины, - но, несмотря на резкий ответ, где-то в глубине его зеленых уставших глаз я заметил затаившуюся непреодолимую печаль и тупое безразличие к окружающей действительности.
- Но я...
- Довольно, Ник. Ты пойдешь туда и точка. И не забывай улыбаться, - и, как в пример, он натянуто улыбнулся. - Жизнь не стоит на месте, как и земной шар.
- Точно, todo fluye - todo cambia! Все течет - все меняется, - вставил Адриано и поторопил. - Мы уже полчаса торчим в этом maldito лимузине. Не пора ли нам сделать глоток свежего воздуха?
Я нехотя согласился и вышел из машины. Автоматически растянув рот в улыбке я моментально попал под прицел объективов - со всех сторон засверкало и загалдело. Меня не покидало ощущение, что я каждый раз прохожу одно и то же испытание, и что-то делаю неправильно, так как я его никак не мог пройти. Даже люди казалось все время были одни и те же, хотя некоторые и вправду были одни и те же - известные репортеры крупных спортивных и бульварных изданий.
Адриано, отец и пара телохранителей помогли мне достаточно быстро пересечь красную дорожку и очутиться внутри.
- Неужели сам? Собственной персоной! - Гильберт с ухмылкой и стаканом виски в руках мигом пересек холл и пожал мне руку. - Здорово, старина! Что-то для победителя ты помято выглядишь или в отеле плохие матрацы?
- Ну тебя, - буркнул я. - А ты для проигравшего что-то слишком весел и бодр.
- О, это мой личный секрет. Можно мне украсть вашего подопечного? - обратился он к Адриано и отцу. И не дожидаясь ответа, потащил меня к Английскому саду.
- Гильберт, ты сам не свой. Не говори, что победа напрочь сломала твою психику, - сострил я, когда мы отошли в сторону.
- Остришь? - усмехнулся он. - А что мне еще остается? Чтобы везде репортеришки напечатали завтра, как я с кислой миной и нехотя жал твою руку и сторонился тусовки, как чумы? Нет уж, увольте. Надо уметь проигрывать, верно?
- Да, но... Знаешь, нехорошо мне от этой победы. Не знаю, как это объяснить, но все это давит на меня, внутри пусто... Впереди USA Open, а я измочален в хлам и мне ничего не хочется.
- Выдаешь профессиональные секреты, да?
- Перестань, ты и сам все видишь.
Гильберт нахмурился, отпил виски и, захватив у проходящего мимо официанта с подноса бокал с шампанским, вручил его мне:
- Приободрись!
- Это только даст мне головную боль на утро.
- Это будет только утром, а сейчас пей.
Я ошалело уставился на него, но сделал глоток. Шипучка приятно растворилась во рту и ударила в голову.
- Да, сегодня старина трезвенник Гильберт Франк напьется в стельку.
- Но зачем?
- Что ты понимаешь в проигрыше.
- Но...
- Я не о теннисе, - Гильберт посмотрел в сторону столов богато укрытых экзотическими закусками. - Она вышла замуж.
Она, а именно Марлен, была первой и самой большой любовью Гильберта. Когда он ушел в большой спорт она нехотя ждала его приездов с соревнований, и не желала ни в коем случае путешествовать вместе с ним. У нее была аэрофобия, поэтому кроме автомобиля и поезда она больше ничем в своей жизни не пользовалась. Годы редких встреч должны были вскоре перетечь в такую же скупую на свидания супружескую жизнь, пока однажды Гильберт не приехал после Ролан Гарроса с твердыми намерениями делать предложение, а ее не оказалось дома. Он сидел в пустой квартире до глубокого вечера, в надежде сделать ей сюрприз. И когда он сквозь сон услышал звук поворачивающегося ключа в замке он понял, что она пришла не одна. Молча, в течении десяти минут он стоял напротив ничем не примечательного клерка с уже виднеющимися залысинами и серым лицом, затем посмотрел в ее вспыхнувшее красной краской лицо и ушел так тихо и незаметно, как и пришел сюда. А теперь Марлен вышла за того клерка и скоро нарожает ему толпу детишек, о которых так грезил Гильберт.
- Пойдем, - похлопал я друга и, прихватив бутылку виски, мы направились к лифтам.
Из распахнувшихся дверей лифта на нас выплыл неугасаемый Николя Бонами. Его мелкие белокурые кудри ниспадали до плеч, костюм с иголочки и шитый на заказ, а никак не взятый напрокат. Костюмы были одной из слабостей Николя, второй слабостью был теннис, а третьей и самой главной - женщины. По части женщин Николя был на вершине рейтинга ATP, так как в его постели побывали все самые известные, самые шикарные и самые желанные женщины мира.
- Бонжур, месье!- галантно полушутя склонил он голову, перекрывая вход в лифт. И заметив в моих руках бутылку виски удивленно заметил:
- Оу, у нас намечается большая вечеринка.
- Прости, друг, ты не приглашен, - процедил Гильберт сквозь зубы.
Я легонько толкнул его в бок и улыбнулся Николя:
- Извини, мой друг не в настроении. У нас с ним приватный разговор.
- Я почему-то не удивлен, что он такой злюка. Проигрывать не очень-то и приятно, так что мои соболезнования, - издевательски обратился он к Гильберту. - А твоя малышка Марлен ужас как хороша...
Я едва успел схватить Гильберта за плечо и остановить его кулак в паре сантиметров от лица красавчика Николя.
- Пошли отсюда, - шепнул я Гильберту и силой поволок его к раскрывшемуся по соседству лифту.
Николя с довольной ухмылкой отряхнул костюм и направился к стайке девиц, щебечущих в дальнем углу холла.
- Вот скотина! Жаль, что я не успел ему врезать, - с досадой проговорил Гильберт, когда мы уселись на крыше под открытым небом у самого парапета.
Я отпил из горла и поморщился от непривычно крепкого вкуса скотиша:
- Ты хотел, чтобы завтра вышли газеты с твоей дракой на первой полосе? Николя прекрасный провокатор.
- Да я знаю, но, кажется, срываюсь с катушек, - Гильберт взял бутылку у меня и, прилично отпив, даже не поморщился.
- Заметно. Раньше ты и пиво не пил.
- Видишь как оно... Ты сам-то чего один приехал? Где Валери?
- Даже не представляю, где она, но боюсь, скоро здесь появится.
Гильберт изумленно посмотрел в мое лицо.
- Я не все рассказывал тебе... Не ладится у нас в общем, не могу я больше быть с ней.
- Ну а ты-то чего? Она прекрасная девушка: и умница и красавица...
- И при деньгах и бла-бла. Только в ней нет самого главного.
- Чего?
- Девушки моей мечты, наверное, - засмеялся я. - Просто она мне надоела по самое не могу.
- Да, бывает, - усмехнулся Гильберт. - И знаешь, что я тебе скажу? Тебе нужна нормальная женщина, а не мечта.
- Вот именно. Но дело, похоже, в чем-то другом. Сегодня что-то сломалось после нашей игры. Я словно очнулся другим.
Гильберт положил руку мне на плечо:
- Дружище, ты был молодчага. Это была честная победа.
- Ты не понял. Я правда вдруг осознал, что вокруг меня совсем не то, чего я хочу. Не та женщина в том числе. Я никогда и не любил ее по-настоящему. Желал - да, но не любил. Это было не то, что у тебя с Марлен.
Гильберт встал и поплелся к краю крыши, с которой открывался восхитительный вид ночного Лондона, упоенный сладостной прохладой, покоящийся волшебным сном старины. Ночной ветер подхватил его темные волосы, а электрический свет едва освещал его угловатые черты лица:
- Запомни, Ник, она никогда меня не любила. От любви нельзя излечиться, как от какой-нибудь заразы.
***
Когда мы спустились в зал, где собрались все приглашенные и пресса, наше появление вызвало бурные аплодисменты. Гильберт неуверенно перебирал ногами, незаметно опираясь на меня, но в целом выглядел прилично. Я же был трезв, как никогда прежде - неясная тоска не отпускала меня. Навстречу к нам величественно выплыла Валери в чудесном платье от Валентино:
- Вот вы, наконец. Я вас повсюду ищу. Где же вы были?
- Давай об этом позже, - мягко и фальшиво улыбнулся я, заметив возле нас представителя популярного еженедельного журнала.
Я усадил Гильберта подальше от любопытных глаз и обернулся - Валери выжидательно наблюдала за мной.
- Может объяснишь наконец-то?
- Давай только не здесь и не сейчас, хорошо? - отошел я в тень стоящей рядом пальмы.
- Вот как? - послышались знакомые истеричные нотки в ее голосе.- Я так и знала, что тут что-то нечисто. Да ты же бросить меня хочешь!
- Ну... ты права, - согласился я, понимая что тянуть нечего.
Она схватила бокал шампанского со стола и выплеснула шипучую жидкость мне в лицо. Потоки Дома Периньона потекли по моим волосам, щекам и губам.
- Я тебя ненавижу,- прошипела Валери. Слезы потекли из ее глаз, портя прекрасный макияж и оставляя черные разводы туши. - Ты испортил мне жизнь! Я тебя любила! Ты хоть понимаешь, как это?
- Да, - спокойно ответил я, стирая остатки шампанского со своего лица белоснежной салфеткой. - Прости меня.
- Да пошел ты...- разрыдалась она и отправилась восвояси в своем чудесном платье.
Сбоку послышались хлопки.
- Браво! Завтра ты снова будешь на первой полосе всех газет, приятель, только под другими заголовками,- подошел ко мне Николя и показал рукой в сторону. Я обернулся и тут же меня ослепили тысячи вспышек, а затем поглотила живая масса репортеров.
Глава 3
Самолет плавно поднялся в воздух. Я хотел бы и сам парить, как птица в этом бескрайнем небе, а не быть заложником собственного успеха, запертым в салоне первого класса. Я лечу из Хитроу в Валенсию, к ее ласковому морю и песчаным пляжам. Адриано безмятежно спит у иллюминатора позади меня, тихонько похрапывая. Отец, хмурясь, просматривает утреннюю прессу, но, кажется, думая о чем-то другом. Я несколько раз пытался начать с ним разговор, но фразы неловко висли в воздухе. Откинув голову на спинку сиденья я закрыл глаза. Передо мной поплыло небо, как волнующееся море, к чьим берегам я летел. Чувство прекрасного затопляло мое уставшее сознание. Я не мог осознать или осязать это чувство, но оно уверенно переполняло меня неясным легким волнением. На какое-то мгновение я забыл обо всем на свете, о своих тревогах и дикой усталости - осталось лишь то парение, которое наверняка было знакомо достигшим нирваны.
Невысокая стюардесса смутилась, но безропотно принесла сок.
- Что-то ты не слишком вежлив, - заметил я, повернувшись к Адриано.
- И что? Это первый класс, малыш. За эти бабосы мне можно все, - затем почему-то спросил. - Ты здоров?
Я не ответил и повернулся к стюардессе, переставлявшей что-то на тележке в конце салона. Она была мила, но не красавица, и явно комплексовала по этому поводу.
'Да что с тобой, Ник?' - мысленно выругался я. Раньше я совершенно не замечал других людей и вел себя подобно Адриано, воспринимая обслуживающий персонал, как бесчувственных роботов, которые должны были выполнять любые мои капризы. Какое мне было дело до этой странной девушки, которую обидело развязное поведение моего тренера? Я попытался переключиться и взялся за журналы.
На первой странице популярного ежемесячного издания крупным планом была отпечатана моя фотография с улыбкой дебила в момент триумфа победы на Ролан Гарросе (на Уимблдоне я похоже неважно выглядел, раз поместили такое старое фото) и интригующим заголовком: 'Сердце завидного сердцееда теннисного Олимпа опять свободно?'. Внутри журнала разворачивалась огромная статья про мой разрыв с Валери и различные версии по этому поводу. Автор не переминул также перечислить все мои другие романы и сделал вывод, что охота на меня открыта. Особенно меня повеселил момент, в котором мне приписывался роман с некой Машей, с которой меня даже пару раз заловили вместе на пороге ресторана. Маша. Ах, да, та самая детка, которая волочилась за мной попятам, намекая на свои несметные богатства и видное положение в обществе. Помню, я считал ее своими воскресшими кошмарами и был несказанно рад, когда она переключилась на беднягу Дэвида Трэвиса и теперь гордо восседала в секторе его команды. Прости, Дэвид! Я взял другой журнал: вот это была настоящая сенсация! С едва сдерживаемым смехом я уставился на свое облитое шампанским лицо на фотографии и очередной дурацкой подписью на тему холостого и свободного как ветер красавчика. Я был рад, что за всей этой сенсацией никому и в голову не пришло заметить унылый и разбитый вид Гильберта, нигде даже не проскочило и слова о несостоявшейся потасовке возле лифтов, хотя везде было все напичкано папарацци. В другом журнале я увидел свое фото с обнаженным торсом, которое ухитрились сделать на матче во время смены футболки. Господи, теперь меня старательно вырежут тысячи рук из журнала, затем вздернут где-то в девичьих комнатах и будут вожделенно пялиться на мое тело. А кто говорил, что слава это легко? Одно не пойму, что особенного в этих парнях со страниц глянцевых дешевок? Поди, они не единственные на всем свете обладают приятной наружностью и могут поигрывать накачанными бицепсами. Тогда что же? Прости, Адам, я забыл про тебя и злосчастное Евино яблоко. Запретный плод. Или хорошо там, где нас нет. Парни с обложек не ворчат, не ковыряются в носу, не воняют потом после пробежки, не боготворят свою маму. Они такие, какие угодно их хозяйкам - совершенная мечта каждой отдельно взятой женщины. Грех над ними не вздыхать. Я почесал в затылке (чего я бы никогда не делал в мечтах моих фанаток)и отбросил журналы. Отец сердито листал книгу, которую непонятно зачем купил в аэропорту и, похоже, не собирался читать. Я открыл рот, чтобы о чем-то спросить его, но передумал. Адриано снова мирно посапывал, как младенец (вот уж чему я завидую, так это его хорошему сну). Стюардесса сидела у иллюминатора в задумчивости. Я встал и направился к ней.
- Простите, я не помешаю?
Она вздрогнула и испуганно посмотрела на меня.
- Я не хотел вас напугать. Я просто хотел извиниться за моего друга, за эээ его дерзость. Он дурно воспитан, - улыбнулся я.
Стюардесса промолчала и затем, встав, фальшиво улыбнулась:
- Все в порядке, сэр. Не хотите ли воды?
Я был сбит с толку.
- Не хотите ли вы воды, сэр? - мягко повторила она, но я чувствовал, что она натянулась, как струна.
- Нет, спасибо. Но вы правда его извините.
- Все в порядке, сэр, - снова улыбнулась стюардесса так, как ее учили на курсах.
- Ну что ж, я тогда, пожалуй, пойду.
- Хорошо, сэр. Через пару часов мы прилетаем в Валенсию.
- Очень жаль.
- Почему? - вдруг искренне удивилась она.
- Потому что вы не успеете мне рассказать, как вы стали стюардессой.
Она посмотрела в иллюминатор, за которым проплывали сизые облака.
- Я боюсь летать на самолете,- наконец тихо сказала она, повернувшись ко мне.
Я в изумлении уставился на эту крохотную девушку в синем костюме.
- Да, это чистая правда, - сморщился ее курносый носик. - Вы мне не верите?
- Да нет...Но как вы это делаете?
Стюардесса с пониманием кивнула:
- Да, это кажется невозможным, но сейчас перед вами человек, который это делает. Аэрофобия все также преследует меня, но я счастлива, так как это моя маленькая, но победа над собой.
Щеки ее зарделись румянцем, видно ее откровение на эту тему тоже еще одна маленькая победа над собой.
- Мой друг... У него была девушка, которая тоже боялась летать, поэтому они расстались.
- Из-за того, что она боялась летать? - спросила стюардесса.
- Нет, не совсем так. Он постоянно в разъездах, и потому они были вынуждены редко видеться. Но если бы вы были его девушкой, этого бы не случилось, - улыбнулся я.
- В жизни случается и много чего другого, - ответила она и взглянула на часы. - Еще немного и наш самолет пойдет на посадку...
Я кивнул и собрался уже было отправиться к своему креслу, как спросил девушку:
- Зачем вам эта победа? Не слишком ли вы дорого за нее платите?
- Возможно это абсурдно, но для меня самое важное, доказать себе, что я могу добиться почти невозможного. Я так много упустила из-за своей неуверенности в себе, из-за чужих укоров и поддевок, что теперь мне нестерпимо жаль своей потраченной впустую жизни и хочется ее наполнить тем, что для меня имеет смысл. При своем страхе перед полетом я безумно люблю смотреть на облака за иллюминатором, ощущать себя в другом измерении, ведь здесь ты словно оторван от своей текущей жизни и бытовой скуки. Здесь, в тысячах метрах над землей, я чувствую себя птицей, легкой и парящей.
- Вы как сама себе добрая крестная фея, исполняющая желания, - улыбнулся я.
- Да, я дарю себе здесь и сейчас воплощение своих мечт. Большинство людей проводят жизнь в плену, потому что живут лишь будущим или прошлым. Они отрицают настоящее, хотя настоящее - это то, с чего все начинается. Но это не я сказала, это Карлос Сантана сказал, - робко прибавила она.
Я почувствовал легкую дрожь внутри себя. В какой-то миллисекундный миг я явно ощутил прутья клетки, куда я сам себя загнал. Мои победы показались жалким ничтожеством по сравнению с победой этой некрасивой девочки над своим страхом перед небом. И все от того, что в них не было никакого смысла. Раньше я мечтал получить все эти массивные кубки и гордое звание короля тенниса. Теперь я все чаще вспоминал свое неискушенное и незамыленное ничем восприятие мира, с которым у меня были и мечты, и надежды и ожидания. Я посмотрел на свое тренированные руки, такие сильные и загорелые, но совершенно пустые и мертвые. Я человек с прошлым и бывшим будущим, но совершенно лишенный настоящего, как некая абстрактная единица, как чья-та сумасшедшая гипотеза.
- Сэр? Вы в порядке? - донесся до меня голос стюардессы.
- Да, - очнулся я. - Вы совершенно правы, мы слишком много строим крепостей для самих себя, вместо того, чтобы дать волю своим мечтам именно сейчас. Спасибо вам.
- За что? - удивилась она, но не дожидаясь ответа добавила - А я вас знаю.
Еще бы. Моя физиономия была на всех журналах, на всех страницах в Интернете, по всем телевизионным каналам.
- Можно у вас взять автограф? - вот так пропало все очарование нашей небесной беседы.
- Можно, - улыбнулся я и размашисто расписался на спортивном обозревателе прямо под своей потной рожей. Я даже удержался от соблазна дорисовать усы этому знакомому парню на фотографии.
Я вернулся на свое место и прикрыл глаза.
- Ник,- послышалось справа. - Я забыл тебя предупредить.
Я открыл глаза и заметил преждевременно постаревшее лицо отца. Его лоб глубоко прорезали морщины, у рта обозначились старческие складки - никаких следов пышущего здоровьем жизнелюбивого мужчины, каким он был всего каких-то полгода назад.
- О чем, папа?
- Я не поеду с тобой в Валенсию. Из аэропорта я сразу же поеду на машине вдоль побережья.
- Почему? Ты так хотел посмотреть мой дом, ведь ты уже не был там года четыре.
- Прости, - голос отца вдруг стал растерянным, совсем на него не похожим. = мне нужно побыть одному.
- Конечно, - неловко согласился я и отвернулся к облакам. - Хотелось бы и мне вот так убежать.
- Ты что-то сказал? - не расслышал моей последней фразы отец.
- Да сказал, что небо красивое, - с досадой соврал я.
- Ты прав, вид на редкость фантастический, - поддакнул он и, похлопав меня по плечу, направился на свое место.
Неужели люди нарочно притворяются тремя обезьянками одновременно, чтобы не тратить себя на чужие страдания, не желают расплескивать драгоценную жалость к самому себе? О да, и я такой же, мне так нужно было услышать от него что-то поважнее пейзажей за стеклом, поважнее эйсов и аутов, что-нибудь иное, нежели сеты и геймы. Мои губы норовили выкрикнуть об этом застывшем разочаровании, но закаменели в идиотской усмешке. Теннисный истукан, ракетка, вышибающая из мяча горы золотых монеток - вот кто я был все годы, как только меня сдали на уроки тенниса. Кому какое дело до того, что у меня творилось внутри, снаружи все сногсшибательно - слава, деньги, красота и молодость. Не слишком ли дорого я плачу за это?
Я оглянулся на ничего не замечающего отца. А ведь он со мной в одной лодке - с ним случилось тоже самое, что и со мной. По этой же причине я позвал его с собой на берег моря, которое не раз смывало грусть и печаль с моего сердца, которые я казалось бы уже навеки утратил в светской мишуре и теперь снова ощутил их. Меня предавали теперь во второй раз, но второй раз это не первый, это почти не больно и как-то привычно. Я надеялся протянуть свою руку и ощутить в ответ его твердое пожатие, но вместо этого он улыбнулся мне, как случайному прохожему и отправился прочь, просто от того, что я ему незнаком и не знал о чем со мной говорить. От позабытой щемящей грусти в груди у меня закружилось в голове, и я закрыл глаза. Щелкнул ремни, сделал выдох. Гори оно огнем!
Спустя несколько десятков минут моя нога ступила на раскаленную испанскую почву.
- Ну здравствуй, Валенсия! - крикнул я что есть мочи под удивленными взглядами отца и тренера и с сумкой через плечо направился прямо на двигавшуюся мне навстречу толпу с микрофонами, диктофонами, камерами и прочей хренью.
***
Утром я получил сообщение от Валери. Ей было плохо и больно. Я читал ее смс, спокойно пил апельсиновый фреш и ни один мускул во мне не вздрогнул. Мое сердце спокойно отбивало привычный ритм и чужие тревоги были от меня далеки, словно что-то человеческое во мне умерло навеки. Теперь между строк глянцевого убожества я видел ее божественные глаза, в которых я утонул при первой встрече. Однажды мы с ней попали под дождь в Венеции. Вокруг нас возвышались мрачные и зловещие здания, с неба лилась вода, словно из крана. Зловоние каналов и прочих нечистот неумолимо било в нос, а нам было хоть бы что. Мы как одержимые стояли посреди этого мракобесия и предавались жарким поцелуям. Сквозь ее тонкое, прилипшее к телу платье, я видел ее высокую грудь и крепкие бедра, ее волосы мокрыми нитями падали мне на лицо, мои пальцы горели пламенем, а она шептала, что это никогда не повторится. И она была права.
Я распахнул окно и вдохнул в себя свежий воздух. Сегодня был второй день в моем холостяцком логове, которое я поначалу брал в аренду, а затем с первым крупным гонораром купил. Здесь не было ничего лишнего, все просто и удобно. Я как и большинство мужчин ни черта не смыслил в обустройстве дома, поэтому передал его обстановку и отделку в руки дизайнера, которого мне порекомендовал кто-то из друзей. Главной изюминкой моего дома был великолепный вид из окна на белоснежный пляж, распластавшийся в десяти метрах от моей скромной резиденции. Я часами гулял по набегающим на берег волнам и погружался в умиротворяющее настроение, отвлекаясь лишь на тренировки на собственном корте. Это уединение спасало и придавало сил, но сегодня мне было не по себе.
Над морем собирались грозовые тучи, настроения идти на корт не было. Адриано уже тысячный раз матерился на мою лень и время от времени пытался заставить меня пойти тренироваться. Мой мобильник разрывался от смс от Валери, что в конце концов я заткнул его за диванную подушку.
- Почему ты не отключишь его? - удивлялся Адриано, наблюдая за мной.
- А вдруг кому-то нужно будет мне позвонить срочно. Мало ли.