Косовски Мата. До свиданья, друг мой, до свиданья...

До свиданья, друг мой, до свиданья...

пьеса

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Есенин Сергей - русский поэт

Зинаида Райх- первая жена Есенина

Бениславская Галина- друг и поклонница Есенина

Айседора Дункан - вторая жена Есенина

Анатолий Мариенгоф- друг Есенина, поэт.

Анна Берзинь - подруга Есенина

Августа Миклашевская - актриса, муза Есенина

Действие 1

Номер гостиницы "Англетер". Стол сбоку сцены. Возле стола стоит добротный чемодан. За столом за бумагами сидит Есенин. Он одет в английский костюм, кутается в пальто, волосы растрепаны. Поодаль на сцене танцует Айседора в тонком белом платье с длинным красным шарфом в руках. Рядом, прислонившись к колоне стоит Галя Бениславская. С другой стороны стоит Зина Райх, отчаянно заламывая руки. На фоне этой картины играет приятная классическая мелодия.

Есенин: Судьба-злодейка! Опутала меня кровавым роком, утопила в объятьях горечи и вина. Может, и вправду схожу с ума я? Падаю в бездонную пропасть сознания своего, цепляюсь рубахою за ветки, царапающие мне душу? Или это черный человек опять ступает по моим следам? Где правда, а где вымысел? Чего они все хотят от меня, от русского поэта??? (срывается со стула и почти кричит) Мерзавцы, погубили вы Россию!

Дункан испуганно останавливается и убегает за сцену, оставив свой красный шарф.

Бениславская подходит к Есенину и гладит его по голове.

Есенин: Как же быть...вернуться к ней? Она конечно же простит повесу... Но как же тошно мне в толпе случайных интриганов. Это муки, муки...Не могу я! Не могу! Что же делать?

Бениславская уходит.

Есенин вздыхает, садится за стол, берет перо в руки.

Есенин: До свиданья, друг мой, до свиданья...(обхватывает голову руками) До свиданья друг мой.... милый мой... ты у меня в груди....(молча думает с минуты две, обхватив голову, потом смотрит на чемодан возле стола)

Райх подходит к столу. Есенин встает, мгновение смотрит Райх в глаза. Боль искажает лицо поэта.

Есенин: Ты...ты у меня в груди (прохаживаясь и бубня под нос) До свиданья, друг мой, до свиданья...милый мой....... ты у меня в груди...расставание впереди...

На сцену выходят два человека в одинаковых масках и одеждах, хватают Есенина под руки. Есенин ошарашено смотрит на них. Один из них набрасывает Есенину красный шарф на шею. Гасится свет.

Действие 2

Посреди сцены стоит стол. На столе печатная машинка, бутылка вина и бокал. По одну сторону стола сидит Бениславская, напротив нее сидит Есенин. Волосы Бениславской гладко зачесаны назад в узел, на ней строгое закрытое наглухо серое платье. Есенин одет элегантно, ботинки лакированные блестят, подле него стоит чемодан. Бениславская пишет письмо. Есенин сидит, понуро повесив голову

Бениславская: (проговаривает вслух то, что пишет) Сергей Александрович, милый, хороший, родной. Прочтите все это внимательно и вдумчиво, постарайтесь, чтобы все, что я пишу; не осталось для Вас словами, фразами, а дошло до Вас по-настоящему.
Вы ведь теперь глухим стали, никого по-настоящему не видите, не чувствуете. Не доходит до Вас. Поэтому говорить с Вами очень трудно (говорить, а не разговаривать). Вы все слушаете неслышащими ушами; слушаете, а я вижу, чувствую, что Вам хочется скорее кончить разговор.

Есенин громко вздыхает.

Бениславская: (продолжает писать) Знаете, похоже, что Вы отделены от мира стеклом. Вы за стеклом. Поэтому Вам кажется, что Вы все видите, во всем разбираетесь, а на самом деле Вы не с нами. Вы совершенно один, сам с собою, по ту сторону стекла. Ведь мало видеть, надо как-то воспринимать организмом мир, а у Вас на самом деле невидящие глаза. Вы по-настоящему не ориентируетесь ни среди людей, ни в событиях. Для Вас ничего не существует, кроме Вашего самосознания, Вашего мироощущения. Вы до жуткого одиноки, несмотря даже на то, что Вы говорите: "Да, Галя друг", "Да, такой-то изумительно ко мне относится". Ведь этого мало, чтобы мы чувствовали Вас, надо, чтобы Вы нас почувствовали как-то, хоть немного, но почувствовали. Вы сейчас какой-то "не настоящий". Вы все время отсутствуете. И не думайте, что это так должно быть. Вы весь ушли в себя, все время переворачиваете свою душу, свои переживания, ощущения. Других людей Вы видите постольку, поскольку находите в них отзвук вот этому копанию в себе.

Есенин берет письмо из рук Бениславской, пробегает строчки глазами. Лицо его полно усталости.

Есенин: (ищет бумагу, находит и быстро царапает) Галя, милая Галя! Ну что вы опять за свое... Полно Вам! Что вы знаете о моем одиночестве? Я для вас всего лишь больной человек, которого вы пытаетесь заслонить своей юбкой от всех и вся.

Бениславская вырывает лист из рук Есенина. Прочитывает письмо и наклоняется к Есенину.

Бениславская: Сергей Александрович (шепчет горестно), прошу Вас, опомнитесь! Вы талантливый поэт, перестаньте, умоляю вас, растрачивать себя, перестаньте, наконец, ходить по кабакам с вашими этими подлипалами. Да что ж Вы себя-то губите?

Есенин: (наливает вино в бокал и залпом выпивает)Эээх, не слышите вы меня совсем... Больно мне....Галя, как мне больно-то! Нет интереса мне, Галя, я много работал, за многое боролся, а что теперь, Галя? Разве за это я боролся, разве об этом я писал стихи? Галя, что мне осталось, кроме...? (наливает еще вина в бокал)

Бениславская: (отбирает бокал у Есенина) Сергей Александрович, я сейчас на краю. Еще немного, и я не выдержу этой борьбы с Вами и за Вас... Вы сами знаете, что Вам нельзя. Я это знаю не меньше Вас. Я на стену лезу, чтобы помочь Вам выбраться, а Вы? Захотелось пойти, встряхнуться, ну и наплевать на все, на всех. "Мне этого хочется..." (это не в упрек, просто я хочу, чтобы Вы поняли положение). А о том, что Вы в один день разрушаете добытое борьбой, что от этого руки опускаются, что этим Вы заставляете опять сначала делать, обо всем этом Вы ни на минуту не задумываетесь. Я совершенно прямо говорю, что такую преданность, как во мне, именно бескорыстную преданность, Вы навряд ли найдете. Зачем же Вы швыряетесь этим? Зачем не хотите сохранить меня? Я нарочно это пишу и нишу, отбрасывая всякую скромность, о своем отношении к Вам. Поймите, постарайтесь понять и помогите мне, а не толкайте меня на худшее. Сергей Александрович, я же люблю Вас, ну поймите, не могу я спокойно смотреть, как Вы губите себя!

Есенин хмурится и пишет письмо.

Есенин: Галя милая! Я очень люблю Вас и очень дорожу Вами, поэтому не поймите отъезд мой как что-нибудь направленное в сторону друзей от безразличия. Галя милая! Повторяю Вам, что Вы очень и очень мне дороги. Да и сами Вы знаете, что без Вашего участия в моей судьбе было бы очень много плачевного.

Есенин передает письмо Бениславской. Бениславская с надеждой читает его, но дочитав до конца лицо ее искажает боль и отчаяние, нечаянно роняет письмо на пол.

Гаснет свет и зажигается снова.

На сцене Бениславская сидит в ворохе писем. Раздается стук в дверь. Бениславская вытирает слезы и идет отворять дверь. Заходит Райх в черном, с черным платком на голове.

Райх: Галя...хотела зайти в Вам....сказать "спасибо" за все....(в ее глазах слезы), что Вы для Сережи сделали.

Бениславская: Что Вы, Зина...(замолкает, зависает пауза, Зина мнется у двери, не зная, что делать) может пройдете? У меня чай хороший есть, Сережа из-за границы привез...Составите мне компанию?(пытается говорить бодро)

Райх: Спасибо, Галя, с радостью попью с вами чаю.

Райх проходит к столу, садится. Бениславская приносит чашки и чайник на стол. Молча разливает чай по чашкам. Райх смотрит на нее с уважением и трепетом. Наконец Бениславская садится напротив Райх.

Бениславская: Помянем Сергея Александровича?

Женщины выпиваю чаю не чокаясь.

Райх: Что это у вас, письма?

Бениславская: Да вот...Сергей Александрович писал...

Райх: Как много писем...он вас очень ценил...

Бениславская горько усмехается.

Райх: Галя, как Вы...как Вы, держитесь?

Бениславская смеется, поднимает полные слез глаза на Райх.

Бениславская: Я и не держусь...

Райх: Галя, ну что Вы!(говорит тихо-ласково, осторожно прикасается к Галиной руке) Вы очень сильная...Знаю, нужно держаться, но не знаю как...

Бениславская: Нужно...Как часто это теперь кажется невозможным... Сергей Александрович...он был такой бодрый перед отъездом, у него было столько планов! А тут...Я до сих пор не могу в это поверить! Кажется, что дверь распахнется, а на пороге Сергей Александрович, с озорным огнем в глазах, закричит: Галя, ну что вы опять грустите?!

Райх закрывает лицо руками.

Райх: Я его так любила...Да кто его не любил?(горько усмехается) Бедные сиротки мои...Ой горе (рыдает)

Бениславская: Тише-тише...

Райх: (поднимает глаза на Бениславскую) Вы верите, что он сам...ну...повесился? Это невозможно...Да он много пугал, что де вены порежу, что умру скоро, но самоубийцы так не говорят. А Сережа так, чтоб пожалели...

Бениславская: Он был очень болен, ему постоянно что-то мерещилось...может припадок случился...

Райх: Я в это не верю. Он уезжал и был здоров, говорил, что не пьет почти и настроен на новую жизнь.

Бениславская: Теперь уж все равно...его ведь нет. Устал от стихов...талант сгубил его...

Райх: Да как же то сгубил?

Бениславская: Сергей Александрович очень страдал от своей бездеятельности. Нечем стало жить. Много, очень много уходило и ушло в стихи, но он сам говорил, что нельзя ему жить только стихами, надо отдыхать от них. Отдыхать было не на чем. Оставались женщины и вино. Женщины скоро надоели. Следовательно -- только вино, от которого он тоже очень хотел бы избавиться, но не было сил, вернее, нечем было заменить, нечем было заполнить промежутки между стихами.

Райх: Другой жизни ему и не нужно было...Не нужна была семья - она угнетала вдохновение. "Поэт должен быть холостой", - говорил Сережа.

Райх поднимает на нее грустные глаза, закрывает их и постепенно печаль на ее лице сменяется теплой улыбкой.

Действие 3

Есенин и Райх сидят в купе плацкартного вагона поезда. Напротив них сидит Мариенгоф: надвинув шляпу на брови, спит. Райх и Есенин пребывают в оживленном и веселом настроении.

Райх: Кажется, Толя уснул.

Есенин: А давайте разбудим его! Скажем, что пожар.

Райх: Есенин, оставьте ваши шуточки (нарочно серьезным тоном)! Лучше почитайте ваши стихи...

Есенин довольно улыбается, откидывается на подушки, прикрывает глаза.

Есенин: В глазах пески зелёные

?И облака.

По кружеву краплёному

?Скользит рука.

То близкая, то дальняя,

?И так всегда.

Судьба её печальная --

?Моя беда

Райх: Красиво...

Есенин: Зина, Зиночка, вы меня любите?

Райх: Отчего же мне вас не любить?(лукаво улыбается)

Есенин страстно целует Райх.

Есенин: (громким шепотом) Выходите за меня замуж!

Райх испуганно подскакивает от неожиданности, смотрит на Есенина удивленно, а потом заливисто смеется.

Райх: Дайте мне подумать...

Есенин: (злобно) Да что тут думать??

Райх: (кокетливо щурится, наклонив голову набок) Я согласна!

Действие 4

На сцене стол, два стула. По полу разбросаны детские игрушки. Райх сидит на стуле. Сзади нее стоит Есенин.

Есенин: Нужно, Зина, чтобы дети читали хорошие книги. Что за ерунду вы им скармливаете (трясет в воздухе детской книжкой)?

Райх: Это хорошие детские книги...

Есенин: Дрянь! Дрянь эти ваши стишки.

Райх: (горько усмехаясь) Конечно, куда этим беднягам до вас...

Есенин: (в ярости) Хотите ударить побольнее?

Райх: Ну что вы, разве пробьешь вашу толстую шкуру?

Есенин: Зина...довольно! (берет себя в руки) Дети должны знать мои стихи.

Райх гневно вскакивает и становится напротив Есенина.

Райх: Стихи...а что вы им можете дать кроме стихов???

Есенин: Это невыносимо! Я что мало денег даю?

Райх: Деньги...да разве детям деньги нужны? Пусть меня вы ненавидите, но пошто вы им мстите? За что вы их ненавидете???(вздыхает)И денег вы почти не даете...

Есенин: Зина, скоро издатель мне заплатит за мои новые стихи, и я ...

Райх: Оставьте..оставьте их себе. Они же вам так нужны, верно? Кормить всех ваших забулдыг. Хлестать вино и обжираться отбивными, когда ваши собственные дети голодают!

Есенин: Вам нравится бросаться в меня словами вроде "пьяница", я знаю. Но извольте напомнить вам, что я всеми силами пытаюсь дать детям хоть что-то. И не нужно думать, что мне все равно, что мне все равно на детей, на вас в конце-концов. Вы даже отчего-то вбили себе в голову, что я вас ненавижу...Нет, Зина, право, я вас жалею, мне больно от мысли, что бывшее меж нами утратило смысл...А вот вам все равно, что у меня в душе, отчего эту боль так хочется залить хмелем. И так было с самого начала.

Райх: (сквозь слезы) Это вы, вы меня уничтожили...вам ваша шальная жизнь важнее счастья близких... Вы выбросили нас из вашей жизни, как ненужный мусор...

Есенин: (злобно) Этот мусор, как вы выразились сами, быстро нашел себе нового хозяина.

Райх: Ах вот как! А разве не вы сказали, что легко отдали свою жену другому?

Но ты детей

По свету растерял,

Свою жену

Легко отдал другому

Есенин: (огрызается) И хорошо, что порядочному человеку!

Есенин отходит и прислоняется к стене. Райх начинает гневно мерить шагами комнату.

Райх: Я любила вас, я была вам преданна...А вы...И ваш этот Мариенгоф тоже все время науськивал вас против меня...А потом вы просто бросили без всяких фанфар, вам просто надоело! Да, скажу спасибо, Всеволод Эмильевич прекрасный человек, вам до него...

Есенин гневно хватает Райх за плечи, сжимает. Спустя минуту отпускает с горечью в глазах.

Есенин:

Вы помните,

Вы все, конечно, помните,

Как я стоял,

Приблизившись к стене,

Взволнованно ходили вы по комнате

И что-то резкое

В лицо бросали мне.

Вы говорили:

Нам пора расстаться,

Что вас измучила

Моя шальная жизнь,

Что вам пора за дело приниматься,

А мой удел -

Катиться дальше, вниз.

Любимая!

Меня вы не любили.

Не знали вы, что в сонмище людском

Я был, как лошадь, загнанная в мыле,

Пришпоренная смелым ездоком.

Не знали вы,

Что я в сплошном дыму,

В развороченном бурей быте

С того и мучаюсь, что не пойму -

Куда несет нас рок событий.

Лицом к лицу

Лица не увидать.

Большое видится на расстоянье.

Когда кипит морская гладь,

Корабль в плачевном состоянье.

Земля - корабль!

Но кто-то вдруг

За новой жизнью, новой славой

В прямую гущу бурь и вьюг

Ее направил величаво.

Ну кто ж из нас на палубе большой

Не падал, не блевал и не ругался?

Их мало, с опытной душой,

Кто крепким в качке оставался.

Тогда и я

Под дикий шум,

Но зрело знающий работу,

Спустился в корабельный трюм,

Чтоб не смотреть людскую рвоту.

Тот трюм был -

Русским кабаком.

И я склонился над стаканом,

Чтоб, не страдая ни о ком,

Себя сгубить

В угаре пьяном.

Любимая!

Я мучил вас,

У вас была тоска

В глазах усталых:

Что я пред вами напоказ

Себя растрачивал в скандалах.

Но вы не знали,

Что в сплошном дыму,

В развороченном бурей быте

С того и мучаюсь,

Что не пойму,

Куда несет нас рок событий...

. . . . . . . . . . . . . . .

Теперь года прошли,

Я в возрасте ином.

И чувствую и мыслю по-иному.

И говорю за праздничным вином:

Хвала и слава рулевому!

Сегодня я

В ударе нежных чувств.

Я вспомнил вашу грустную усталость.

И вот теперь

Я сообщить вам мчусь,

Каков я был

И что со мною сталось!

Любимая!

Сказать приятно мне:

Я избежал паденья с кручи.

Теперь в Советской стороне

Я самый яростный попутчик.

Я стал не тем,

Кем был тогда.

Не мучил бы я вас,

Как это было раньше.

За знамя вольности

И светлого труда

Готов идти хоть до Ла-Манша.

Простите мне...

Я знаю: вы не та -

Живете вы

С серьезным, умным мужем;

Что не нужна вам наша маета,

И сам я вам

Ни капельки не нужен.

Живите так,

Как вас ведет звезда,

Под кущей обновленной сени.

С приветствием,

Вас помнящий всегда

Знакомый ваш

Сергей Есенин.

Действие 5

Кафе "Стойло Пегаса". Эстрада, напротив нее несколько столиков с посетителями. За одним из столов сидит Бениславская с подругой Яной. За соседним столиком сидит Мариенгоф и Наседкин. Мариенгоф курит. Кто-то из зала кричит: "Есенина! Есенина!". Толпа подхватывает крик и уже многоголосье скандирует: "Есенина! Есенина!".

На эстраду выходит широко улыбаясь Есенин. Шутливо кланяется, запускает пятерню в волосы, затем махает рукой и начинает читать.

Есенин:

Дождик мокрыми метлами чистит

Ивняковый помет по лугам. (публика радостно орет)

Плюйся, ветер, охапками листьев,--

Я такой же, как ты, хулиган.

Я люблю, когда синие чащи,

Как с тяжелой походкой волы,

Животами, листвой хрипящими,

По коленкам марают стволы.

Кто видал, как в ночи кипит

Кипяченых черемух рать?

Мне бы в ночь в голубой степи

Где-нибудь с кистенем стоять.

Ах, увял головы моей куст,

Засосал меня песенный плен.

Осужден я на каторге чувств

Вертеть жернова поэм.

Но не бойся, безумный ветр,

Плюй спокойно листвой по лугам.

Не сотрет меня кличка "поэт",

Я и в песнях, как ты, хулиган.

Публика устраивает Есенину овацию.

Есенин довольно и едва смущенно сходит с эстрады и направляется к столику, за которым сидит Мариенгоф. Проходя мимо столика Бениславской замечает ее и останавливается.

Есенин: Ну, как живете, что делаете?

Бениславская: Ничего, за билетами на концерты ходим.

Яна толкает Бениславскую локтем.

Есенин: (смеется) Культура это нужно. Только в наше время до нее добраться сложно.

Бениславская: А до чего вы бы хотели добраться?

Есенин: До сути! Говорят, мужик неграмотен, бороться надо с этим. Так вот вы дайте-дайте ему книжки в руки и этот мужик всех переплюнет! Ан-нет, книжек сейчас хороших днем с огнем не сыщешь. А что говорить про зарубежные журналы...эх!( махнул рукой)

Яна: Так это, Сергей Александрович, не трудно! Мы вам постараемся достать что-нибудь из зарубежного издания...

Есенин оживился.

Есенин: Со статьями по литературе и критике?

Яна: Да-да.

Есенин: Это было бы чудесно! (таинственно прибавил) А что, про имажинистов там пишут?

Бениславская: Пишут, и про вас, Сергей Александрович, тоже пишут! И в наших и зарубежных!

Есенин: А в наших, где пишут?

Бениславская: В "Последних новостях", "Дне", "Руле", еще где-то...

Есенин: А вы все это читаете?(удивленно)

Бениславская: Конечно!

Есенин: Ну теперь я буду с вами заодно (смеется). Надо же знать, что о тебе говорят другие. Прошу извинить, меня ждут. До свидания, Галя. До свидания, Яна.

Бениславская: До свидания, Сергей Александрович!

Яна: До свидания!

Действие 6

На середине сцены кушетка. На кушетке полулежит Дункан в красном платье в окружении поклонников. На сцену врывается Есенин в сопровождении Мариенгофа.

Есенин: Где Дункан? Где Дункан?

Есенин подбегает к Дункан, падает перед ней на колени и целует ей руки.

Дункан ошарашена, затем хитро улыбается Есенину и начинает гладить его по голове.

Дункан: Золотая голова!(целует Есенина)

Поклонники издают изумленный ропот и перешептываются.

Дункан:Ангел! (целует Есенина)

Дункан: Черт! (Есенин садится возле Дункан на кушетку, не сводя с нее глаз)

Мариенгоф: (шепчет Шнейдеру) Она кажется совсем не говорила по-русски?

Шнейдер: Так и есть...не знаю, откуда она знает эти слова.

Мариенгоф: Сколько же лет этой плясунье-босоножке?

Шнейдер: Сорок один, а может и больше (прижимает заговорщически палец к губам). Тсссс. Это большая тайна. По паспорту ей тридцать восемь.

Мариенгоф: Она кажется не замужем?

Шнейдер: Изадора не признает браки! Хотя это не помешало ей родить двоих детей.

Мариенгоф: А где же дети?Они приехали с ней?

Шнейдер: Они погибли. Машина с детьми упала в Сену, и они утонули.

Мариенгоф : Печально.

С минуту Мариенгоф и Шнейдер молча смотрят на Дункан и Есенина, говорящих друг с другом каждый на своем языке.

Мариенгоф: (кивает в сторону Дункан и Есенина) Воркуют голубки, каждый на своем.

Шнейдер: Любовь?

Мариенгоф: Сдается мне, даже если Есенин влюбился, то уж точно не в Изадору Дункан, а в ее всемирную славу. Ты думаешь, нужна она ему, да бесспорно прекрасная женщина, но уже стареющая и отяжелевшая? Нет, Илья! Но я уверен, Сергун теперь будет спать и видеть себя мужем всемирной знаменитости.

Шнейдер: (удивленно) Откуда ты знаешь, Толя?

Мариенгоф: Попомни мои слова.

Мариенгоф и Шнейдер отходят в сторону.

Дункан: (не сводя глаз с Есенина, шепчет своей подруге, стоящей рядом) Я не перенесу, если упадет хоть один золотой волосок с его головы. Неужели ты не видишь совпадения? Он так похож на маленького Патрика. Если бы Патрику было суждено вырасти, он выглядел бы точно так же. Неужели я позволю, чтобы его кто-нибудь обидел?

Есенин: (встревожено) Патрик? Кто такой Патрик?

Подруга: (по-русски объясняет) Патрик это сын Изадоры. Он погиб.

Есенин: Ах, это...(грустно похлопывает Изадору по руке) Жаль, очень жаль.

Дункан промачивает глаза платком, затем нарочно весело обращается к Есенину.

Дункан: Едем!Едем со мной, мой ангел! Езенин!Люблю!

Подруга: Есенин не может поехать с тобой. Вам придется пожениться, чтобы его выпустили за границу.

Есенин: (обращается к подруге Изадоры) Что вы ей сказали?

Подруга: Изадора зовет вас собой в Европу, но для этого вам придется пожениться.

Есенин: Ну Изадора! Свадьба!(радостно хохочет)

Дункан: Свадьба! Свадьба! Присылайте нам поздравления!.. Мы будем принимать подарки! Блюда, соусницы, сковородки!.. Первый раз в жизни у Изадоры законный муж.

Поклонник : А как насчет Зингера? И Гордона Крэга?

Дункан: Нет! Нет! Сережа первый муж Изадоры. Теперь Изадора будет толстой русской женой.

Дункан и Есенин радостно обнимаются и целуются под аплодисменты поклонников.

Есенин покидает Дункан и подходит к Мариенгофу.

Есенин: Я еду за границу! И не для того, чтобы бесцельно шляться по Лондону и Парижу, а для того, чтобы завоевать...

Мариенгоф: Кого завоевать, Сережа?

Есенин: Европу! Понимаешь? Прежде всего я должен завоевать Европу... а потом...Америку. Я еду на Запад, чтобы показать Западу, что такое русский поэт...

Мариенгоф: Раз так, тогда мы зададим им жару!

Есенин: Толя, я не смогу взять тебя с собой...Прости.

Мариенгоф: Сережа! Как так? Мы же с тобой клялись друг другу, что будем вместе покорять мир!

Есенин: Прости, Толя, прости! Но я привезу тебе чего-нибудь, ты только скажи! А денег у меня теперь на все хватит. Изадора - бабенка с деньгами.(хитро подмигивает)

Свет гаснет.

Действие 7

На сцене несколько столов со стульями. За столами сидит публика в вечерних нарядах. Есенин и Дункан выходят на сцену. Есенин в хорошем смокинге, в петлице которого хризантема, Дункан в вечернем платье. Увидев Есенина и Дункан присутствующие за столиками взрываются аплодисментами. Дункан садится за столик. Есенин вскакивает на стул и кланяется публике.

Есенин:

Не каждый умеет петь,

Не каждому дано яблоком

Падать к чужим ногам.

Сие есть самая великая исповедь,

Которой исповедуется хулиган.

Я нарочно иду нечесаным,

С головой, как керосиновая лампа, на плечах.

Ваших душ безлиственную осень

Мне нравится в потемках освещать.

Мне нравится, когда каменья брани

Летят в меня, как град рыгающей грозы,

Я только крепче жму тогда руками

Моих волос качнувшийся пузырь.

В зале послышались отдельные свистки

Есенин: (прерывает чтение стихотворения с досадой)Все равно не пересвистите. Как засуну четыре пальца в рот и свистну -- тут вам и конец. Лучше нас никто свистеть не умеет.

Есенин свистит. Зал ошеломленно умолкает.

Есенин: В России, где теперь трудно достать бумагу, я писал свои стихи вместе с Мариенгофом на стенах Страстного монастыря или читал их вслух на бульварах. Лучшие поклонники поэзии -- это проститутки и бандиты. Мы с ними большие друзья. Коммунисты не любят нас из-за некоторого непонимания.

Дункан не понимая о чем говорит Есенин, поняв только слово "коммунисты" встает с бокалом и обращается к публике.

Дункан: За русскую революцию!!!

Есенин морщится и спрыгивает со стула. Пытается усадить восторженную Дункан за стол.

Дункан: Есенин! Люблю!Люблю!

Есенин: (зло) Да сядь ты!

Дункан и Есенин садятся за стол. Горький сидит рядом с Есениным.

Горький: (шепчет Есенину) Ваша супруга расхваливает революцию, как театрал -- удачную премьеру. Это она зря. (помолчал и добавил): А глаза у нее хороши. Талантливые глаза.

Есенин: Да черт с ней, с глупой! Давайте я вам свои новые стихи прочту.

Горький: Отчего же не прочесть? Прочтите.

Есенин: (встает и декламирует)

Сумасшедшая, бешеная кровавая муть!

Что ты? Смерть? Иль исцеленье калекам?

Проведите, проведите меня к нему,

Я хочу видеть этого человека.

Я три дня и три ночи искал ваш умьт,

Тучи с севера сыпались каменной грудой.

Слава ему! Пусть он даже не Петр!

Чернь его любит за буйство и удаль.

Я три дня и три ночи блуждал по тропам,

В солонце рыл глазами удачу,

Ветер волосы мои, как солому, трепал

И цепами дождя обмолачивал.

Но озлобленное сердце никогда не заблудится,

Эту голову с шеи сшибить нелегко.

Оренбургская заря красношерстной верблюдицей

Рассветное роняла мне в рот молоко.

И холодное корявое вымя сквозь тьму

Прижимал я, как хлеб, к истощенным векам.

Проведите, проведите меня к нему,

Я хочу видеть этого человека.

Горький: Прекрасные стихи! У вас большое будущее!

Есенин: Эх! Страшное слово будущее!

Горький: Это от чего?

Есенин: От того, что надежды, которые мы возлагаем на завтра, напрасны. Увы!

Горький: Все еще раз двадцать переменится. Живы будем...

Есенин: (горько) Видели бы вы, что они сделали с кормильцами русской земли! Крестьян обобрали, обложили и расстреливают как собак. Как, вы только вдумайтесь, врагов народа! Да я сам крестьянин, не я ли горой стоял за эти красные знамя? И что в ответ? Нам плюнули в рожу!(бьет кулаком по столу) Честные крестьяне вынуждены помирать с голоду, дабы прокормить своих палачей!

Горький: И что теперь? Добро пожаловать в эмигранты?

Есенин: Увольте, при всем моем уважении к вам! Позволю себе быть откровенным: эта страна ужаснейшее царство мещанства, которое граничит с идиотизмом. Кроме фокстрота здесь почти ничего нет, здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. Человека я еще не встречал и не знаю, где им пахнет. Я даже книг не захотел издавать здесь, несмотря на дешевизну бумаги и переводов. Никому здесь это не нужно (выпивает залпом бокал вина). Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод и людоедство, зато у нас есть душа, которую здесь за ненадобностью сдали в аренду под смердяковщину.

Горький: Не соглашусь с вами. Здесь много русских, бежавших от преследования, от голода и расстрела, но не утративших свое духовное богатство...

Есенин: Да что я тут буду делать? Конечно, кой-где нас, имажинистов, знают, кой-где есть стихи, переведенные, мои и Толькины, но на кой все это, когда их никто не читает? (снова выпивает) Так хочется мне из этой кошмарной Европы обратно в Россию, к прежнему молодому нашему хулиганству и всему нашему задору. Здесь такая тоска, такая бездарнейшая "северянинщина" жизни, что просто хочется послать это все к энтой матери. А знаете, какую сплетню я слыхал вчера?(Есенин смеется) Все думают, что я приехал на деньги большевиков, как чекист или как агитатор! Ох уж как их бесит мой цилиндр и мое манто!(заливается смехом).

Горький: При всем вашем недовольстве революцией вы ярый патриот!

Есенин: Да, мои стихи живы одной великой любовью -- любовью к моей родине. Ощущение родины -- основное в моем творчестве. И потому никогда мне не бывать эмигрантом!

Дункан: (восторженно) Есенин гений!(выпивает очередной бокал)

Дункан уже нетрезвая начинает танцевать, постепенно сбрасывая с себя многочисленные шарфы, пока не осталась почти обнаженной. Есенин опустил голову, чтобы не видеть этого позора.

Есенин: (во время танца Дункан яростно полушепотом декламирует)

Сыпь, гармоника! Скука... Скука...

Гармонист пальцы льет волной.

Пей со мною, паршивая сука.

Пей со мной.

Излюбили тебя, измызгали,

Невтерпёж!

Что ж ты смотришь так синими брызгами?

Или в морду хошь?

В огород бы тебя, на чучело,

Пугать ворон.

До печенок меня замучила

Со всех сторон.

Сыпь, гармоника! Сыпь, моя частая!

Пей, выдра! Пей!

Мне бы лучше вон ту, сисястую,

Она глупей.

Я средь женщин тебя не первую,

Немало вас.

Но с такой вот, как ты, со стервою

Лишь в первый раз.

Чем больнее, тем звонче

То здесь, то там.

Я с собой не покончу.

Иди к чертям.

К вашей своре собачей

Пора простыть.

Дорогая... я плачу...

Прости... Прости...

Закончив танцевать Дункан подбежала к Есенину, положила ему голову на плечо.

Дункан: Скажи мне "сука", скажи мне "стерва"!

Есенин: (оправдываясь перед Горьким) Любит, чтобы я ругал ее по-русски. нравится ей. И когда бью, нравится. Чудачка!

Спутница Горького: А вы бьете?

Есенин: (смеется) Она сама дерется!

Дункан: (улыбаясь) Вы знаете, Есенин -- крестьянин, а у русского крестьянина есть обычай по субботам напиваться и бить свою жену!

Есенин: (измученно улыбается Дункан и шепчет Горькому) Как же я устал! От заграницы этой, от этой ее любви. Домой бы, мне бы легче задышалось. Я не могу писать совершенно. Едва успею с утра взяться за перо, как она уже тащит меня по каким-то своим друзьям и знакомым, которые ни бельмеса не понимают по-русски! Я очень одинок здесь. (роняет голову на руки)

Гости начинают расходиться. Лакеи собирают посуду со столов.

Горький: (обращается к Дункан, кивая на Есенина): Его надо увести.

Дункан: (с досадой) Он спит.

Горький: Нужно разбудить его, ведь скоро же запрут зал...

Дункан: Проснется - передайте ему, что Изадора ждет его дома.

Дункан зло встает и уходит в сопровождении подруги. К Горькому и Есенину походит Алексеев.

Алексеев тормошит Есенина. Есенин просыпается и потягивается.

Есенин:(сонным голосом) Не поеду я в Москву... не поеду туда, пока Россией правит Лейба Бронштейн.

Алексеев: Да что ты, Сережа? Ты что ли-- антисемит?

Есенин: Я -- антисемит?! Дурак ты, вот что! Да я тебя, белого, вместе с каким-нибудь евреем зарезать могу... и зарежу... понимаешь ты это? А Лейба Бронштейн -- это совсем другое, он правит Россией, а не он должен ей править... Дурак ты, ничего ты этого не понимаешь...

Алексеев пытается успокоить Есенина и тянет его к выходу.

Есенин: Никого я не люблю... только детей своих люблю. Люблю. Дочь у меня хорошая... блондинка, топнет ножкой и кричит: я -- Есенина!.. Вот какая у меня дочь... Мне бы к детям... а я вот полтора года мотаюсь по этим треклятым заграницам...

Алексеев: У тебя, Сережа, ведь и сын есть?.

Есенин: Есть, сына я не люблю... он жид, черный...

Горький и Алексеев растерянно переглядываются.

Есенин: (стоя у выхода) Дочь люблю... она хорошая... и Россию люблю... всю люблю... она моя, как дети... и революцию люблю, очень люблю революцию, а вот ты, Алексеев, ничего-то ты во всем этом не понимаешь... ничего... ни хрена...

Алексеев подхватил Есенина под руку и потащил к выходу.

Алексеев: Пора домой, Сережа.

Есенин: (вырывается из рук Алексеева и мрачно замечает) Я не знаю, где мне спать.

Алексеев: Пойдем ко мне.

Алексеев и Есенин уходят. Горький качает головой в недоумении. Свет гаснет.

Действие 8

В комнате стоит стол, стул, торшер и кровать. Есенин в белой рубахе сидит за столом и задумчиво пишет. Бениславская в шали поверх сорочки на цыпочках заходит в комнату и закрывает окно.

Есенин: (не отрываясь от бумаг) Ты знаешь, Галя, это ужасно. Все эти биржевые дельцы в Америке -- это не люди, это какие-то могильные черви. Это "черные человеки".

Бениславская: Вот и хорошо, Сергей Александрович, что вы вернулись. Не нужна вам эта заграница!

Есенин: И то верно. Я молил Бога не умереть душой и любовью к моему искусству. Никому оно там было не нужно. И правда, на кой черт людям нужна эта душа, которую у нас в России на пуды меряют.

Бениславская: Сергей Александрович, вы нужны нам, вы нужны России и ее советскому будущему.

Есенин морщится. Бениславская замечает недовольство Есенина и переменяет тему.

Бениславская: Над чем вы сейчас работаете?

Есенин: Поэма "Черный человек". Я скоро зачитаю тебе кусок. Галя, вот что...Дункан...я решил порвать с ней. Я написал телеграмму. Прочти.

Есенин протягивает Бениславской телеграмму.

Бениславская: (читает вслух)Я говорил еще в Париже, что в России я уйду. Ты меня очень озлобила. Люблю тебя, но жить с тобой не буду. Сейчас я женат и счастлив. Тебе желаю того же. Есенин.

Бениславская едва сдерживает радость.

Есенин: Ну как?

Бениславская: Сергей Александрович...если кончать, то лучше не упоминать о любви и всем таком...Вы оставляете надежду.

Есенин хмурится, берет телеграмму обратно. Черкает и переписывает несколько строк и затем протягивает Бениславской.

Бениславская: (читает вслух)Я люблю другую. Женат и счастлив. Есенин. Вот это уже хорошо.

Есенин встает из-за стола, берет телеграмму и ложит в стол. Бениславская смущенно подходит к Есенину и неловко стягивает с себя шаль, оставаясь в одной сорочке.

Есенин: (удивленно) Галя, что ты?

Бениславская с жаром целует Есенина. Есенин обнимает Бениславскую, и они падают на кровать. Свет гаснет.

Зажигается свет торшера у кровати. Есенин сидит в кровати запрокинув руки под голову. Бениславская прикуривает сигарету и задумчиво выпускает дым.

Бениславская: От чего вы не расскажете о ней? От чего вы написали ей эту телеграмму?

Есенин: Была страсть, и большая страсть. Целый год это продолжалось, а потом все прошло и ничего не осталось, ничего нет. Когда страсть была, ничего не видел, а теперь... Боже мой, какой же я был слепой, где были мои глаза. Это, верно, всегда так слепнут. А какая она нежная была со мной, как мать. Она говорила, что я похож на ее погибшего сына. В ней вообще очень много нежности.

Бениславская: Может вы все еще любите ее? Не понимаете того, обманываете самого себя, но любите? Вы так мучаетесь теперь...Может вам не стоит порывать с ней?

Есенин: (вставая с кровати и натягивая рубашку) Нет, это вовсе не так. Там для меня конец. Совсем конец.

Есенин подошел к окну, помолчал и добавил:

Есенин: К Дункан уже ничего нет и не может быть. Да, страсть была, но все прошло. Пусто, понимаете, совсем пусто. (стучит ладонью по груди)

Бениславская: Вы любите ее, но не хотите жить за границей, от того и страдаете. Говорите, что разлюбили, потому как вам так легче.

Есенин: Галя, поймите же, что вам я верю и вам не стану лгать. Ничего там нет для меня. И спасаться оттуда надо, а не толкать меня обратно.

Бениславская тушит сигарету и встает с кровати. Она подходит к столу и начинает рассматривать листки.

Есенин: Любопытной Варваре...(смеется) Не переживайте, Галя, я обязательно прочту ее вам.

Бениславская: Сергей Александрович, ну дайте прочесть, ну немножко!

Есенин: (с минуту Есенин молчит пока Бениславская читает, затем выхватывает листки у нее из-под носа) Ну довольно! Хватит вам пока.

Бенислвская ошарашено садится на стул.

Бениславская: Вы мне душу вывернули. Эти слова про черного человека...у меня мурашки по спине...

Есенин горько усмехается, подходит к столу и наливает из графина воду в стакан. Руки Есенина дрожат.

Бениславская: (встает, подходит к Есенину и ложит руку ему на плечо) Сергей Александрович, милый, хороший, что с вами? Я знаю, что вы вернулись, сам не свой. Я не знаю, как вам помочь, вы ничего не говорите о том, что вас съедает изнутри. И эта поэма...что-то такое страшное, смертельное...совершенно мрачное.

Есенин: Галя!(сбрасывает руку Бениславской с плеча) Эх, ладно (отмахивается). Мне пора.

Бениславская: Куда???

Есенин: Да Толька ждет в "Стойле", я обещал...

Бениславская загораживает выход.

Бениславская: Я вас никуда не пущу!

Есенин: Галя, что за шутки?

Бениславская: Я знаю, куда вы идете, опять будете пить и поить еще целую ораву желающих. Потом в полу беспамятстве вас пристроят к кому-нибудь ночевать, например к Вольпин! Вы же губите сами себя, убиваете!

Есенин: (смеется) Да ты никак ревнуешь!

Бениславская: Ревновать вас? Да я слишком вас знаю, чтобы напрасно терзаться. Но если вы не перестанете пить, то вы перестанете писать!

Есенин: Ну это уже слишком!

Есенин грубо отталкивает Бениславскую и уходит.

Действие 9

Комната , стол, два стула. Кушетка. Шкаф. На стене висит зеркало. В комнату весело вошли Августа Миклашевская и Есенин. На Есенине цилиндр и фрак, он бледен и изможден. На Августе пальто поверх домашнего халата и туфли на босу ногу.

Есенин: Ну вот мы и пришли! Пам-па-пам!(резво вскакивает на стол)

Миклашевская смеется и хлопает в ладоши.

Есенин:

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит

Над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

Голова моя машет ушами,

Как крыльями птица.

Ей на шее ноги

Маячить больше невмочь.

Черный человек,

Черный, черный,

Черный человек

На кровать ко мне садится,

Черный человек

Спать не дает мне всю ночь.

Черный человек

Водит пальцем по мерзкой книге

И, гнусавя надо мной,

Как над усопшим монах,

Читает мне жизнь

Какого-то прохвоста и забулдыги,

Нагоняя на душу тоску и страх.

Черный человек

Черный, черный!

"Слушай, слушай,-

Бормочет он мне,-

В книге много прекраснейших

Мыслей и планов.

Этот человек

Проживал в стране

Самых отвратительных

Громил и шарлатанов!

Миклашевская: (полушепотом) Сергей Александрович, страшно, перестаньте. Мне уже кажется, что этот черный человек находится здесь, в комнате.

Есенин довольно улыбается, спрыгивает со стола и берет Августу за руку.

Есенин: Свет вы мой ясный, отчего же вы так дрожите?

Миклашевская не успевает ответить, как двери распахиваются и входят Мариенгоф с Никиритиной и Иван Приблудный. Приблудный плюхается на диван и засыпает, при этом храпя.

Мариенгоф: Сергун! Вот где вас носит! Я обыскал все кабаки, а ты тут как тут у меня дома!

Есенин: Толя, Мартышон! Какими судьбами, вы же надолго собирались? Я как раз поэму зачитывал... Да простит меня Августа Леонидовна!

Раздается сильный храп Приблудного.

Есенин: Как ты можешь спать? (будит Приблудного, но не добившись успеха, оставляет его в покое)

Мариенгоф: (обращаясь к Есенину) Я принес тебе пару новых глав из "Циников". Прочтешь?

Есенин: (улыбается) Конечно, Толя, о чем речь?

Мариенгоф вытаскивает из кармана листы с текстом. Есенин подбежал к двери и резко распахнул ее. Все присутствующие, кроме спящего Приблудного, оглянулись на Есенина.

Есенин: (разводя руками в сторону) Показалось, что кто-то подслушивает.

Миклашевская и Никритина взволнованно переглядываются. Есенин подходит к Мариенгофу и берет листы у него из рук.

Есенин: (читает вслух) Ольга, не побpодить ли нам по гоpоду? Весна. Воpобьи, говоpят,

чиpикают.

-- Hе хочется.

-- Hынче пpемьеpа у Мейеpхольда. Что вы на это скажете?

-- Скучно.

-- Я позвоню Сеpгею, чтобы пpишел.

-- Hе надо. С тех поp, как его вычистили из паpтии, он бpюзжит, воpчит,

плохо pассказывает пpошлогодние сплетни и анекдоты с длинными седыми

боpодами.

Есенин начинает смеяться.

Есенин: Ай, Толька, ты просто мастер комедий. Правда, Августа Леонидовна?

Миклашевская: (улыбается Есенину и обращается к Мариенгофу) А вы вашего героя Сергея с нашего Сергея Александровича списали?

Есенин: (нарочно обиженным голосом)Неужели я плохо pассказываю пpошлогодние сплетни и анекдоты с длинными седыми боpодами?

Все засмеялись. Есенин снова подошел к двери и как бы незаметно заглянул за нее.

Мариенгоф: Сергун, ты чего?

Есенин: Нет-нет, все в порядке. Давай дочитаю.

Есенин садится и углубляется в чтение. Затем делает пару пометок на полях. Мариенгоф тихо шепчется о чем-то с Никритиной. Миклашевская стоит подле окна и смотрит куда-то вдаль. Наконец, Есенин отрывается от чтения, протягивает Мариенгофу листки.

Есенин: Вот, Толя, чем могу...Но какой из меня критик? Я поэт, а не прозаик.

Мариенгоф: Не клянчь комплиментов. Чего мы сидим в такой день здесь? Идем, прогуляемся!

Есенин: Я пожалуй останусь, поработаю еще.

Мариенгоф: Да брось! Мы же ненадолго, только воздухом подышать.

Есенин: Нет-нет, я останусь. Вы идите, идите. Дамы уже заскучали.(улыбается Никритиной и Миклашевской)

Никритина: А с Ваней что?

Мариенгоф: Сейчас разбудим.

Никритина, Миклашевская и Мариенгоф будят Приблудного и все вместе выходят.

Есенин оставшись один достает из-под стола грфин с вином, наливает стакан и выпивает залпом. Затем испуганно озирается на дверь, быстро подбегает к ней и резко распахивает. Никого за дверью нет.

Есенин: (грустно) Опять показалось. Но я знаю, они точно где-то здесь.

Есенин опять наливает стакан и выпивает залпом. В комнату резко вбегает Мариенгоф.

Мариенгоф: Сережа...что это ты...опять пьешь.

Есенин: (уже нетрезвым голосом) Толя, выпьем...за мир наш с тобой...любовь нашу...

Мариенгоф: Подожди, Сергун... сначала надо бы что-то полопать... (начинает искать по шкафам еду) съедим сейчас что-нибудь...Мартышка с утра варила кашу...Вот! (находит кастрюльку с кашей) Ешь!

Есенин: А я мало теперь ем... почти ничего не ем...(залпом выпивает стакан вина)Весной умру...

Мариенгоф: Брось, брось, пугаться-то...

Есенин: Говорю умру, значит умру...(кривится)У меня... горловая чахотка... значит, каюк!

Мариенгоф: Сережа, бросай пить! Поедем с тобой в Италию, какое там "умру"! Закатимся вместе к теплой Адриатике, поваляемся на горячем песке, поглотаем не эту дрянь (убирает графин под стол), а чудесное, палящее, расплавленное д'аннунциевского солнце.

Есенин: (мотает головой и спокойно отвечает) Нет, умру.

В комнату входят Миклашевская и Никритина, замечают выпившего и унылого Есенина вцепившегося Мариенгофу в рукав.

Никритина: (Миклашевской) Позвони Бениславской, он опять пьян и как-то странно себя вел.

Миклашевская подходит к телефону и звонит Бениславской.

Миклашевская: Галина Артуровна, здравствуйте. Это Августа Миклашевская. Есенин у Толи Мариенгофа. Вы не могли бы приехать, ему плохо.

Миклашевская ложит трубку и подходит к Никритиной.

Есенин: Толя, выпьем!

Мариенгоф: Довольно, Сережа, хватит тебе уже.

Есенин: Ах ты ж...Что у нас так скучно и уныло. Толя почитай стихи.

Мариенгоф: Сергун...

Есенин: Почитай-почитай!

Мариенгоф: Ну что ж...

На каторгу пусть приведет нас дружба

Закованная в цепи песни

О день серебряный

Наполнив века жбан

За край переплесни.

Меня всосут водопроводов рты

Колодезы рязанских сел -- тебя

Когда откроются ворота

Наших книг

Певуче петли ритмов проскрипят.

И будет два пути для поколений:

Как табуны пройдут покорно строфы

По золотым следам Мариенгофа

И там, где оседлав, как жеребенка месяц

Со свистом проскакал Есенин.

Все хлопают Мариенгофу.

Есенин: Спасибо, Толя.

В комнату влетает Бениславская. Есенин удивлен.

Есенин: (Миклашевской)Ах, Августа Леонидовна, сдали вы меня с потрохами.(Поворачивается к Бениславской) Я знаю, ты мне лучший друг, но ты мне не нужна.

Бениславская сдержанно улыбается.

Бениславская: Сергей Александрович, вы сейчас очень некрасивый.

Есенин кривится, подходит к зеркалу и начинает причесываться. Бениславская молча помогает Есенину надеть пальто и уводит его из квартиры.

Миклашевская: Потрясающая женщина, она ему предана, не смотря ни на что.

Действие 10

Бениславская сидит за столом и пьет чай. На ней ночная сорочка, поверх которой наброшена теплая шаль. В дверь стучат. Бениславская идет открывать. В комнату радостно влетает Есенин, размахивая шляпой.

Есенин: Галя! Друг вы мой хороший! Приезжайте завтра на Николаевский вокзал!

Бениславская: Зачем?

Есенин : Я уезжаю.

Бениславская: Уезжаете? Куда?

Есенин: Ну это... Приезжайте. Соня приедет.

Бениславская: Знаете, я не люблю таких проводов.

Есенин: Галя, милая, да что же вы?

Бениславская: Вы все шутите, вы все не понимаете или не хотите понимать...

Есенин: Чего же я такого не понимаю?

Бениславская: Сергей Александрович...(присаживается на стул, кутается в шаль) вы ведь не можете не видеть, что делаете мне больно...

Есенин: Галя, ну я же не навсегда...я вернусь!

Бениславская: Нет-нет...вы же хотите, чтобы я пришла туда с Соней.

Есенин: Так что же?

Бениславская: Вы меня безжалостно бросили, женились, исчезли из моей жизни...А теперь...придите на вокзал с Соней, вашей женой?

Есенин: (недовольно) Галя, ну отчего же бросил? Вы мой друг навеки! Вы мне очень дороги!

Бениславская: Вы играете со мной в собаку на сене. Не нужно вам сено вроде меня!

Есенин: Да какое же вы сено...

Бениславская: (перебивает) Я не знаю, нарочно ли, но зная о моем отношении к вам, вы все время топчете мои чувства...

Есенин раздраженно начинает теребить шляпу.

Бениславская: А помните, вы написали "Письмо к женщине"? Я с ума сошла от него. Я его тысячи раз перечитывала и отчаянно желала быть тою женщиной. Но я была всего лишь друг! "Да, Галя -друг!" (кривляет Есенина).

Есенин: Да что вам то письмо? (с досадой)

Бениславская: Да собственно уже ничего... Вы сами поставили точку, тогда, в марте. Помните?

Есенин отрицательно качает головой.

Бениславская: (встает, начинает прохаживаясь по комнате декламировать) Милая Галя! Вы мне близки как друг, но я Вас нисколько не люблю как женщину. Неужто вы не помните то ваше гаденькое письмо?

Есенин виновато пожимает плечами, обнимает Бениславскую за плечи.

Есенин: (шепчет Гале на ухо) Галя...Галя...Ну какая же вы сегодня бука!

Бениславская: (отстраняется)Сергей Александрович....уйдите. Я вас прошу, уйдите Бога ради. Я только начала жить без вас...

Есенин поражен. С минуту мнется, не зная, как поступить. Наконец отчаянно взмахивает рукой и подходит к двери.

Бениславская: Стойте! Моя просьба к Вам: не говорите ни с кем обо мне -- ни хорошего, ни плохого, никак не говорите. Я-то сама знаю всё, но чтобы не приходилось с дураками разговаривать, отмахиваться от них. И потом это для Вас же не надо. А мне просто -- чтоб мусору не было. Есть ли я, или нет меня, и какая я -- Вы это знаете, а остальным не надо. Хорошо?

Есенин приоткрывает двери, надевает шляпу и бросает Бениславской.

Есенин: Галя, вы знали, что жизнь -- это глупая шутка? Все в ней пошло и ничтожно. Ничего в ней нет святого, один сплошной и сгущенный хаос разврата. Все и каждый любит только себя ...и вы тоже Галя! Никакая вы не святая, как вы все думаете о себе. Втемяшили себе в голову, что любите меня. А вместе с тем душили меня своей любовью, как будто узел на шее затягивали. Я не могу так жить, каждый миг судорожно хватая воздух ртом. Я поэт, мне нужна свобода, а не нянька.

Бениславская: Да как вы можете...после всего...Вы хам! Просто хам! Убирайтесь, убирайтесь к черту, Сергей Александрович!( опускает голову на стол и разражается слезами)

На пороге двери появляется Мариенгоф.

Мариенгоф: (удивленно) Что это тут у вас происходит, а Сергун?

Есенин: (обращается к Мариенгофу)Ну, теперь уж меня никто не любит, раз Галя не любит...

Есенин и Мариегоф уходят.

Действие 11

Большая приемная комната в больнице. Стены окрашены мягкой, теплой краской. Есенин в сером костюме, с пушистыми волосами, в белом шелковом пуловере сидит на стуле. Вокруг на стенах картины, стоит несколько столиков со стульчиками. Входит Мариенгоф в сопровождении врача.

Врач: (обращаясь к Мариенгофу) Не долго только, не тревожьте его.

Врач оставляет Мариенгофа с Есениным наедине.

Мариенгоф: Сережа, какое у тебя хорошее лицо... волосы даже снова запушились.

Есенин: Мне очень здесь хорошо... только немного раздражает, что день и ночь горит синенькая лампочка... знаешь, заворачиваюсь по уши в одеяло... лезу головой под подушку... и еще -- не позволяют закрывать дверь... все боятся, что покончу самоубийством.(мимо комнаты прошла симпатичная медсестра)Здесь все хотят умереть... эта Офелия вешалась на своих волосах.

Мариенгоф удивленно смотрит в открытую дверь.

Есенин: Смотри, Т оля, сколько тут трудов.

Есенин показывает рисунки, вышивки и крашеную скульптуру из воска и хлебного мякиша, что были сделаны пациентами клиники. Мариенгоф все более изумлен.

Мариенгоф: Смотри, картина Врубеля... он тоже был здесь...

Есенин улыбается.

Есенин: Только ты не думай -- это не сумасшедший дом... сумасшедший дом у нас по соседству.(подводит Мариенгофа к окну) Вон то здание!

Мариенгоф: Так это дом помещика какого-то (с минуту смотрит на Есенина, потом оба смеются).

Мариенгоф: А в целом невесело тут. Ты, Сережа, давай поскорее выздоравливай. Не место тебе тут.

Есенин: Что ты! Я тут работаю, как пчелка. Никто не отвлекает. Вот послушай.

Клен ты мой опавший, клен заледенелый,

Что стоишь нагнувшись под метелью белой?

Или что увидел? Или что услышал?

Словно за деревню погулять ты вышел.

И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,

Утонул в сугробе, приморозил ногу.

Ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкий,

Не дойду до дома с дружеской попойки.

Там вон встретил вербу, там сосну приметил,

Распевал им песни под метель о лете.

Сам себе казался я таким же кленом,

Только не опавшим, а вовсю зеленым.

И, утратив скромность, одуревши в доску,

Как жену чужую, обнимал березку.

Мариенгоф: Сергун, а ведь хорошо. Хорошие стихи.

Есенин: Толька, Толька, давно мы так не разговаривали, разошлись наши пути, как в море корабли.Что же случилось с нами, что мы растратили друг друга?

Мариенгоф: (морщится) Сережа, не надо...

Есенин отворачивается.

Есенин: Как Кирилл? Как Мартышон?

Мариенгоф: Да все как раньше. Растет Кирилл, на радость имажинизму!

Есенин подходит к Мариенгофу, хлопает его по плечу.

Есенин: Толя, ты еще придешь?

Мариенгоф: (неискренне) Конечно! Обязательно приду!

В приемную входит врач с Анной Берзинь. На Анне кепка, кожаная куртка, юбка и сапоги.

Мариенгоф: Ну все, Сергун! Мне пора! Береги себя.

Мариенгоф поспешно выходит.

Врач: Вот, Сергей Александрович, снова к вам посетители! (затем поворачивается к Берзинь) Анна Абрамова, вы только не долго, хорошо?

Берзинь с улыбкой кивает. Врач выходит.

Есенин: Моя прекрасная Анна Абрамова! Где же ты пропала? (с упреком) Я давно тебя жду.

Берзинь хитро улыбается и подходит к двери, чтобы закрыть ее.

Берзинь: Почему дверь не закрывается, Сережа?

Есенин: Здесь везде двери открыты. Только я никуда не хожу, я их всех боюсь. Сегодня в женском отделении одна бегала с бритвой, с лезвием от безопасной бритвы, и я испугался.

Берзинь: Не думаю, что она будет кого-то резать.(смеется)

Есенин: Ты смеешься, но я тебя прошу, будь осторожна, как будешь возвращаться. Тут рядом женские палаты, в одной из которых лежит, с бритвой.

Берзинь: Хорошо, Сережа, я буду осторожна.

Есенин: Здесь опасно, я не запугиваю. Тут много опасных и тяжелых больных. Я предпочитаю не общаться с ними. Сажусь у окна, думаю, пишу. Вчера один старичок хотел завести со мной разговор, но я сделал вид, что ни слова не понимаю. Он стоял, стоял, говорил, говорил, пока не разозлился и не нашел другие свободные уши (смеется).

Берзинь: И о чем вам пишется, Сережа?

Есенин: Да о разном.

Берзинь: Мне ужасно вас не хватает в эти дни. Родители то и дело спрашивают: "Где Сережа? Когда придет?". Все не так, уныло как-то...Зима скоро...

Есенин: Эхх..а как мне вас, хороших моих, не хватает....Не грусти, скоро все переменится.

Берзинь: Почитайте мне из вашего нового...

Есенин: Из нового? Ну слушай...( подходит к окну и закрыв глаза, читает)

Может, поздно, может, слишком рано,

И о чем не думал много лет,

Походить я стал на Дон-Жуана,

Как заправский ветреный поэт.

Что случилось? Что со мною сталось?

Каждый день я у других колен.

Каждый день к себе теряю жалость,

Не смиряясь с горечью измен.

Я всегда хотел, чтоб сердце меньше

Билось в чувствах нежных и простых,

Что ж ищу в очах я этих женщин --

Легкодумных, лживых и пустых?

Удержи меня, мое презренье,

Я всегда отмечен был тобой.

На душе холодное кипенье

И сирени шелест голубой.

Есенин: Ну как?

Берзинь: Вы словно бросили упрек мне, Гале...

Есенин: Не бери в голову, это стихи... Устал я, Аня. Не хочется мне отсюда выходить. Там, ничего настоящего вокруг.

Берзинь: Напротив, когда вы выйдете отсюда нужно уехать из Москвы, в какой-нибудь хвойный лес.. Вам там будет хорошо - природа, чистый воздух, дышится легко и беззаботно.

Есенин: Я без тебя не поеду. Поедем вместе, будем слушать трели соловья и собирать грибы.

Берзинь: Да куда я поеду, Сережа, как же моя работа..

Есенин: Нет, Аня, я без тебя пропаду. Или с тобой или не поеду.(сердится в шутку)

Берзинь смеется. Есенин целует ей руку и прижимается головой к ее груди.

Есенин: Только ты и пришла. Остальные и забыли уже, кто такой Есенин. Остался как перст один.

Берзинь: Не говорите так, просто мы не хотим, чтобы все знали, где вы. Вам пока лучше здесь подольше побыть, подлечиться. Вы ведь обещаете выздороветь окончательно?

Есенин: (торжественно) Обещаю!

Берзинь: Ну вот и хорошо. Сережа...

Есенин: Да?

Берзинь: Галя...ну нехорошо вы с ней...

Есенин: (расстроено) Аня...не надо...

В комнату входит врач.

Врач: Сергей Александрович, пора уже вам спать...Не могли бы вы подняться в вашу комнату?

Есенин целует Берзинь руки.

Есенин: До свидания, не забывайте меня! Буду ждать.

Берзинь:До свидания, Сережа! Поправляйтесь!

Есенин уходит.

Врач: Ну, как вы его находите?

Берзинь: Просто прелестным, он давно таким не был. Вы напрасно меня пугаете, Александр Яковлевич.

Врач: (грустно качает головой) Зачем же мне вас пугать, я просто предупреждаю вас, чтобы вы не обольщались несбыточными надеждами.

Берзинь: Я не понимаю, что вы хотите сказать.

Врач: То, что Сергей Александрович неизлечимо болен и нет никакой надежды на то, что он поправится.

Берзинь: Вы с ума сошли. Если у вас все такие безнадежные больные, то вам просто нечего будет делать.

Врач: Вы же понимаете, что я говорю все это, вполне понимая, как это серьезно, не надейтесь ни на что...

Берзинь: То есть вы хотите сказать, что Сергей Александрович недолговечен?

Врач: Да

Берзинь: А если мы заставим его лечиться насильно?

Врач: Это тоже не достигнет цели...

Берзинь: Что же, он не проживет и пяти лет?

Врач: Нет.

Берзинь: И трех лет не проживет?

Врач: Конечно, нет!

Берзинь: А год?

Врач: И года не проживет!

Берзинь: Так как же это? Я не понимаю...

Врач: Вы успокойтесь, идите домой, а завтра поговорим еще раз.

Свет гаснет.

Действие 11

Финальная сцена. Есенин читает "До свиданья, друг мой, до свиданья".

До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, --
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Оставить комментарий © Copyright Косовски Мата (mersedese@yandex.ru) Размещен: 08/10/2013, изменен: 08/10/2013. 82k. Статистика. Пьеса; сценарий: Проза		Ваша оценка:

Косовски Мата : другие произведения.

До свиданья, друг мой, до свиданья...