Снова бабахнуло на улице. Посыпалось стекло, шумно, как дождь, бьющий по жестяным крышам, и полыхнуло жаром откуда-то снизу.
"А ведь дым еще не рассеялся" - подумал Ванька, выглядывая в окно.
- Часов шесть уже прошло, да?
- Что говоришь? - Пашка Шмыга покряхтел, потянулся и вытянул длинные ноги, рядом автомат прислонил.
- Как бабахнуло, говорю, часов шесть прошло, а дым все стоит, никак не рассеется. Даже ветра нет.
- Да, брат, ветерок бы сейчас как раз и не помешал бы. А еще лучше - дождичек. А то сидим тут как рыбы на сковородке и поджариваемся медленно, когда уже поджаримся и не знаю.
Пашка был весь в саже и копоти. Одни только белые глаза. Даже зубы почернели. Ванька, наверное, тоже был грязен, но посмотреть на себя было попросту негде, да и не хотелось. Как он изменился за последние месяцы, похудел. Раньше портупею застегивал на третьей дырочке, а сейчас на пятой. Кепка, словно и не его, так и норовит сползти на самые уши. Что еще? Волосы вот выпадать начали. За одну ночь, сволочи, седеют и выпадают целыми клоками. К ним притрагиваться боязно, а то сползут вдруг все разом, да еще и с кожей заодно...
Опять грохнуло что-то, осветило на миг лица сидящих, и потухло.
- Дома, что ли, падают? Никак не пойму, - проворчал Пашка.
- Возможно и дома, - ответил сержант в вязаной шапке, сидящий рядышком, - они их по одному валят. Может знаете, у них игра такая есть - кто с одного выстрела попадет по дому и уничтожит его. Я слышал, что у них игру по телевизору показывают, за деньги.
- У них телевизоров нет, - сказал Пашка, - и денег, кстати, тоже. У них эти.. как их.. забыл, блин. Кругленькие такие, с дырочками.
- Неважно, - сказал сержант.
Ванька вновь выглянул в окно. Черный дым продолжал стоять стеной. Не клубился даже, а просто стоял и все. Казалось, что он может взять и рухнуть на землю, и что он далеко не такой легкий, как обязан быть. Там, где дым был реже, можно было разглядеть черные, покрытые трещинами и дырами пятиэтажки, какие строили еще лет сорок назад. В них-то точно не осталось никого живого. Кое-где из окон еще вырывался огонь. Только был он ядовито-зеленого цвета.
- Долго нам еще сидеть? - спросил Пашка, - у меня ноги затекают. А?
- Эй, офицер, когда выходить будем? - закричал сержант куда-то в коридор, наполовину высунувшись за дверь. Вернее, там еще совсем недавно была дверь, а теперь даже косяка не осталось. Когда заходил батальон, все вынесли на растопку "Уралам".
- Говорит, что, как только позвонят, так и выйдем, - сержант повернулся к остальным. Лычки у него на погонах не слились с остальным грязным цветом формы только чудом.
- А когда позвонят? - проворчал Пашка, - вечно у них так. Сначала город взрывать, а потом - звонят. Раньше звонить надо было, когда людей еще получилось бы вытащить..
Хотя, Пашка, конечно, сам понимал, что раньше никто бы позвонить и не успел. Только благодаря тому, что в туннеле им пришлось остановиться на два часа, чтобы поменять двум автомобилям амортизаторы, батальон не попал в город в срок. Когда же они подошли, было уже поздно. Фрицы улетели полчаса назад, оставив после себя столб дыма в центре почерневших развалин. И никого живого. Велено было поставить "Уралы" в безопасный дот, как раз для таких случаев и предназначенный, а батальону расположиться в относительно целом доме и ждать приказов. Вот и ждали.
- Ждать, ждать, только и делать, что ждать, - сказал Пашка громко, призывая, видно, ближайших солдат к беседе, - сколько мы уже идем? Третий день? И все никак не придем. То у нас одно не работает, то другое, а тут теперь и город этот, взорванный. Ну, пошли бы другой дорогой, так нет - сидите, господа солдаты, ждите! Чтоб их всех.. в одно место.. понимаешь.
- А они топливо берегут, - сказал кто-то, не уточнив, кто именно "они", - топлива, видать, мало, вот и тащат нас по самой короткой трассе, лишь бы дошли, а там долго ли, быстро - это уже никого и не интересует.
- Точно. Я тоже слышал. Еще в штабе комбат наш возмущался, что, дескать, зачем через лес тащиться, когда неподалеку хорошая тропа есть. Любой "Урал", говорил, пройдет.
- У нас пройдет, - согласился Пашка, - у нас все пройдет, если захотим. Только бы не ждали.
- Они там думают, - опять сказал кто-то, - рассчитывают.
- Стратеги, - выплюнул Пашка, - досчитались, что еще один город за шесть часов - пуфф - и нет его...
- Летят, - сказал Ванька.
Пашка замолк. Гул действительно возник неожиданно, а затем из дыма вынырнул один из самолетов фрицев, сделал резкий поворот, почерпнул плоским крылом воздух и выпустил из мягкого брюха струю пламени. Пламя отделилось, слилось в тугой комок и с ревом скрылось где-то в серых клубах. Спустя секунду и волной накрыло, снова посыпалось стекло над головами и штукатурка, смешиваясь с копотью на лице.
- А если они и по нашему дому вот так надумают? - прошептали за спиной, - это же всем каюк.
- Выбираться надо, - проворчал Пашка, - и чем быстрее, тем лучше. Подальше из города этого, мертвого. Спасти здесь уже все равно никого нельзя, так хоть сами до цели дойдем...
- А ты цель знаешь? - спросил сержант.
- Знаю. Мы в тыл к ним заходим. У нас только один этот ход и остался. Ты думаешь, для чего столько оружия в "Уралах"?
Сержант пожал плечами.
- Долбить их будем!
Наверное, Пашка ничего не знал. Он только догадывался, но переубеждать его Ванька не стал. Долбить же никого не собирались. Не хватит двухсот человек на то, чтобы раздолбить фрицев. Тут и двухсот тысяч-то не хватит.
- Долбить, значит, всех, подчистую, пока сможем. А там и помирать не так страшно. Главное, чтоб побольше их, гадов, уничтожить, чтоб знали, каково это, против нас войну развязывать!
- А я не хочу помирать, - сказали из темноты, - я хочу фрицев бить, до победы дойти, а не так, как ты говоришь. Зачем это? Мы же не пушечное мясо!
- Кто ж его знает? - пробормотал Пашка и замолк.
Позвонили спустя всего сорок минут. Дым рассеялся, дождь пошел (жиденький, правда, едва-едва закапал, даже землю толком не смочил) и лес начался в трех километрах от развалин города. Густой лес был, старый, не тронутый отчего-то фрицами и от того вселяющий надежду на то, что пройти можно. Трудно, конечно, но можно.
Остановились, когда уже стемнело. "Уралы" расставили в ряд по два и закрыли защитными брезентами, оставив заряжаться до утра. Батальон расположился неподалеку. Раскинули плащ палатки, так, что помещаться под ними могли только по два человека, да и то лежа. Ну, никто подниматься и не хотел. Дождь крапал хоть и не сильно, но противно, не давал разжечь костер. Поэтому сидели в темноте, разговаривали шепотом, хотя знали все, что по ночам фрицы в леса не суются. Боятся чего-то. Старые служащие шутили, что в лесу фрицев лешие убивают, чтоб не губили природу. Лешие ведь чуют, когда кто со злом в их владения заглядывает...
Ваньке дали пачку сигарет, только каких он не разобрал. Вкус у сигареты был, конечно, отвратительный, но после двух дней воздержания, Ванька готов был курить даже веники, были бы они.
- ...Когда они прилетели, никто толком не знает. Только в одну ночь захватили все столицы, уничтожили наше ядерное оружие и обесточили города. Правда, в маленьких-то деревеньках этого не заметили. Просыпаюсь я утром, а мать мне и говорит: "Света нет, Павлик, и воды тоже. Сходи-ка, говорит, к колонке, набери пару ведер". Ну, я и пошел. Потом прихожу, а у матери лицо бледное, и отец куда-то собирается. Оказывается, им по коммутаторному телефону в сельпо передали. А там, само собой, всеобщая мобилизация.
- А я сразу узнал. Мы в Снежногорске жили, как раз там, где ядерные лодки стоят. Ночью той ка-ак бабахнет!! Думал, что костей не соберем. С женой на улицу выскакиваю, а там светло как днем. И доки полыхают! Представляете!! Зима на дворе, озера замерзли, а на льду синий огонь горит!! Потом девятиэтажки долбить начали...
- Хрен с ними, с девятиэтажками, говорят, что американцы сами себя и похоронили под небоскребами! Все у них разом рухнуло - и конец Америке. Те, кто выжил, потом в дыму и гари задохнулись!
Две или три палатки небольшим темным холмиком скучковались вместе, под широкими стволами деревьев. Изредка лица говорящих освещал огонек спички, горели и угасали кончики сигарет.
- Говорят, что этот лес тянется до самого Екатеринбурга, - говорил Пашка Шмыга, вынимая и вновь вставляя в рожок автомата патроны, - а за лесом уже и тыл фрицев. За два-три дня, думаю, проскочим.
- Хотелось бы надеяться, - вздохнул кто-то, - что Екатеринбург тоже не... как вон тот город.
- Все может быть. Кто их знает? Одни города фрицы, говорят, целехонькими оставляют, другие так вообще в порошок стирают. Даже руин не остается. Чем им Питер мешал?
- Он почти столица России.
- А Москва-то осталась! Бока ей помяли немного, но не разрушили. Видать, тут у фрицев свои планы на счет людей!
- Насчет людей у них одни планы, - сказал Ванька, - не зря же их фрицами назвали. Фашисты они, вот кто. И людей просто уничтожают. Зачем мы им? Заселят своими детьми нашу планету, и разговоров нет.
- Ты утопист, Ванька, - сказал Пашка, - на семечек, и свои мрачные мысли оставь при себе.
Ванька взял семечки. Пашка выбил их из подсолнечников, росших на одном из заброшенных полей. Подсолнечники были дикими, с мелкими семенами, которые горчили.
Чуть левее от Ваньки чиркнула спичка. Огонек выхватил из темноты лицо старика с короткой бородой и густыми бровями.
- Тяжелый бой завтра будет, - сказал старик, затягиваясь.
- Какой такой бой? - удивился Пашка, - мы же по лесу идем. Скрытно.
- Бой будет, - уверенно сказал старик, - офицеры в штабе ошиблись маленько. В этой местности людей не было уже, почитай, года три. Карты все старые. Лес по карте, значит, на шестнадцать километров тянется, а сейчас его, чай, вдвое меньше осталось.
- А остальной? - спросил Ванька.
- А остальной фрицы выжгли, - сказал старик и глубоко вздохнул. Пепел от сигареты яркими искорками рассыпался по земле, зашипел едва слышно и растаял, - там теперь одно только ровное поле, километра два, а дальше - свалка. Все, что из Екатеринбурга ненужное вытащили, все там и валяется. Так вот.
Он замолчал. Группка людей тоже молчала, каждый думал о своем. Чуть в стороне, в другой кучке палаток, негромко рассказывали старые, еще довоенные анекдоты о русском шпионе Штирлице.
- Слушай, старик, - сказал Пашка тихо, - а ты откуда все это знаешь?
- Да уж знаю, - отозвался все тот же старческий голос. Ванька едва различал его сгорбленный силуэт. Сигарета потухла.
- Я много чего знаю. И о вас тоже. И о ваших командирах. И о родственниках.
- Может, ты знаешь, когда война закончится? - усмехнулся Пашка.
- А чего не знать? - сказал старик, да так спокойно, что ухмылка, наверное, застыла на Пашкином лице.
Ваньке отчего-то стало жутковато. Мокрый лес вокруг - это ладно, фрицы, где-то у себя в норах, не решающиеся лазить по ночам - тоже ничего. Но вот старик... Что-то в нем было страшное. Какой-то странный ужас, словно выползающий изнутри Ваньки, проснувшийся после долгого-долгого сна...
- А ты из какой роты, дед? - спросил он.
- Разве это важно?
- Слушай, ты кончай так говорить, - сказал Пашка, - здесь все свои сидят. Если ты нас разыгрываешь, то так и скажи. Не смешно совсем! Да и смеяться, знаешь, как-то не хочется. Какой, к черту, бой завтра? Пройдем леском до города, там сдадим технику и обратно! Сказки тут рассказывает!
- Сказки вам ваши офицеры рассказывают, - сказал старик, - дурак ты, Пашка. Убьют тебя завтра у самого города. Чтоб не лез, куда не следует.
- А ну-ка повтори, маразматик хренов? - Пашка рывком поднялся, - ты что такое несешь, сволочь? Война вокруг, а он - убьют?! Ты в своем уме, дед? Я же тебе сейчас оставшиеся зубы выбью!!
- Успокойся, Пашка, - следом поднялась высокая фигура Толика Безусого, - дед тоже нервничает. Болтает всякую чушь, а ты взвинчиваешься.
- Выпил он, - сказал Ванька, - или травки обкурился. Бред порет, а ты клюешь.
- Непьющий я, - сказал старик, который даже еще не пошевелился, - плохо ты обо мне, Ваня, думаешь.
- Ты еще и мне скажи, что я за это умру завтра, - сказал Ванька, правда, незлобно. Он слишком устал за минувший день, чтобы злиться.
- Нет, ты не завтра умрешь, - сказал дед, - завтра тебя смерть не тронет. У нее и так работы много будет. Не по твою душу, не бойся. Одно только сказать хочу - отойди от Пашки. Тогда и лицо и ногу сохранишь, понял?
Ваньку словно холодным льдом окатило.
- Дед, ты в своем ли уме? - спросил он.
- Вот и я говорю, - сказал Пашка, правда, уже спокойно, и вновь лег в палатку, - давайте, мужики, ему морду набьем?
- Не надо, - сказал Толик, - у старика стресс.. Слушай, дед, шел бы ты отсюда в свою палатку. Не нервируй, и без тебя тошно.
Отчего-то Ванька подумал, что старик сильно горбится. Потоптался немного на месте, развернулся и зашаркал в темноту, припадая на левую ногу, минуя палатки и небольшой костерок в центре, умело прикрытый брезентом.
- Чокнутый, мужики, точно, - сказал Пашка, - а ведь я ему, ей богу, чуть морду не набил, верите?..
Батальон построили прямо под дождем, между деревьями, где не так много грязи. Капли шумно срывались на головы, стучали по каскам, металлическим кабинам "Уралов", по раскисшей за ночь земле. Метрах в двадцати от того места, где встал батальон было видно, что лес неожиданно резко заканчивается, а дальше тянется черное, выжженное поле, далекое, уходящее до самого горизонта. А на нем только камни, песчаные холмики, проржавевшие остовы самолетов, воронки, полные воды, и грязь, грязь.
- Рравняйсь!! Смиррно! Равнение на середину!! Товарищ подполковник личный состав сорок четвертого армейского пехотного батальона для экстренного развода построен, начальник штаба батальона подполковник..
- Идиотизм, - прошептал Пашка на ухо, едва склонив голову, - нам дождь, значит, на головы, а они командуют! Только командовать и умеют!!
- Товарищи...
- Тсс, - Ванька кивнул головой, стряхивая с носа холодные капли. Стекающие с каски струйки капали на подбородок и щеки, а затем дальше по шее, к плотно застегнутому воротнику.
- А что молчать, ты слышишь, о чем он говорит?
- Ввиду некоторых непредусмотренных.. хотим сообщить.. изменения в плане передислокации техники и вооружения..
- Лес закончился, - проворчал Пашка, - помнишь, что старик вчера говорил? Вот черт. Он что, на столько километров впереди нас прополз, а потом вернулся? Может, этот старик из партизан был? Говорят, что они по всей России разбросаны. Командованию подчиняться не хотят, а сами больше пользы приносят, чем все армии мира.
- ..передвигаться по открытой местности, протяженностью, ориентировочно..
Ванька слушал молча, двигая шеей, сбивая капли. Хоть уже давно перевалило за полдень, было серо и мрачно. Такие же были у него и мысли.
За спиной командиров заканчивался лес. Дальше - поле. Еще дальше, если верить старику, бой с фрицами, которые ждут где-то неподалеку. А, может, и не ждут. Может, они просто патрулируют, да и наткнуться на нас. Два километра. Это почти пятнадцать минут ходьбы по открытой местности. И еще неизвестно, есть ли там дальше свалка...
Ванька вдруг поймал себя на мысли, что слова старика сильно цепляют его. С чего вдруг? Пашка напомнил? Наверное. Кто его знает, что ждет впереди... Да и свалки никакой не видно. Хотя, слишком темно для того, чтобы что-то разглядеть.
- Разойдись! Лежать! Не двигаться! Таги по левому флангу, полтора километра! Не стрелять!
Кто-то толкнул в плечо, повалил в грязь, и сам упал рядом, фыркая, переворачиваясь на живот. Толик.
- Задумался, черт?! Команды не слышишь?! - из-под каски на Ваньку выпучились два белых глаза, сквозь грязевые разводы, пухлые, потрескавшиеся губы и нос с горбинкой от давнишнего перелома.
"Умывались же только" - мелькнуло в голове, и сразу забылось.
- Фрицы? - Ванька перевернулся на живот и, приподнявшись, посмотрел в ту сторону, где заканчивался лес.
- Кто же еще? - фыркнул Толик, вытаскивая из-под живота автомат за дуло и осторожно опуская его на край промокшей брезентовой куртки.
- Не видно что-то.
- Левый фланг осматривай. Они же тоже не на прогулке. Маскируются.
Ванька вытянул шею, краем глаза замечая, как копошатся вокруг люди, точно муравьи, застывают в различных позах, окунаются в грязь и в жухлую сырую траву. А потом увидел фрицев.
Их было немного, пять или шесть. Передвигались своеобразным строем, насколько это было возможно принять за строй человеческим глазом. Для Ваньки фрицы слились в белый, шевелящийся комок с тонкими веточками-руками, ложноножками, то и дело появляющимися из комка в нескольких сантиметрах над землей, маскировочными сетками, от которых всегда противно несло коровьим дерьмом. Ванька готов был поклясться, что и сейчас различил этот запах, и его стало подташнивать.
- Разведка что ли? - Ванька вновь лег, нащупывая автомат на спине, стащил его за ремешок и положил под живот.
- Кто же их знает? Может отряд лес патрулирует, а где-то здесь недалеко база. Командиры же сказали, что этого в картах нет. Лес закончился на девять километров раньше, чем планировалось. Теперь по полю придется идти!
- Прикончат нас, как пить дать, - сказал Пашка, бесшумно подползший откуда-то слева. Он натянул защитную накидку, и теперь занимался тем, что прикреплял к ней автомат и сержантский нож, - если уже здесь фрицы шляются, что-то дальше будет?
- Увидим, - коротко сказал Толик.
- Не шуметь, - сказали откуда-то спереди, - не двигаться, не разговаривать!
- Не жить, - со странным смешком добавил Пашка, перевернулся на живот и вытянул ноги, - только и остается, что воевать, блин, - положил голову на руки, замер и вдруг стал совершенно невидим в пестрой мешанине сырой земли.
Ванька вновь вытянул шею и увидел, что фрицы уже далеко, отошли от леса и удаляются вдоль поля правее.
- Отходим в лес, к "Уралам", а там построение, - сказали впереди минут через пятнадцать, когда фрицев уже и не видно стало за пеленой дождя, - никому не подниматься. Ползком.
- По грязи и ползком, - сказал Пашка, поднимая голову, - как слизняки, ей богу.
- Значит так, - сказал командир, оглядывая батальон, - разведка докладывает, что поле впереди нас протяженностью чуть больше трех километров. Пересечение местности легким бегом займет у нас не больше двадцати-двадцати пяти минут. Дальше будет свалка, затем уже и город. Нас там ждут. Основной проблемой являются таги, которые окопались вдоль всей свалки, поставили блокпосты и сжигают всякого, кто к ним приближается. Вы все прекрасно знаете, что доставка двенадцати Уралов с оружием для тех, кто все еще держит Екатеринбург гораздо важнее, чем наши с вами жизни. Основной закон войны - выжить и победить, но еще важнее - дать надежду на победу, на жизнь другим! Поэтому я принял решение прорываться через поле к городу боем. Неважно, в конце концов, сколько нас погибнет. Важно - предать оружие и боеприпасы в осажденный город. Наши потомки будут помнить нас! Верите, что победа будет за нами, и мы одолеем врага!.. И еще я знаю, что, хоть все вы преисполнены чувством долга, многие из вас могут не вынести боя и обратиться в бегство. Поэтому я приказал снять с "Уралов" тормоза, а водителей прицепить ремнями к рулям. Чтобы они не смогли ни остановить машину в поле, ни выскочить, бросив "Урал" на произвол судьбы. Они должны понимать, что все это вынужденная мера и тем, кто из них прорвется в город, будут вручены увольнительные билеты домой, в тыл. Екатеринбуржцы надеются на нас. Я знаю, что вы не подведете. И бог поможет нам...
- Сволочь, - сказал Пашка, - выходит, что на наших машинах тормозов нет?
- Выходим через двадцать минут, - сказал Ванька, - Паш, пошли получать патроны и жилеты. Ты же не хочешь загнуться на поле?
Пашка высморкался, кивнул и сказал что-то совсем тихо, одними губами, но Ванька его не услышал.
Всегда очень трудно уловить начало битвы. Кто выстрелил первым? Чья вспышка разорвала ночной воздух, оглушила взрывом, разбросала людей в стороны?
Ванька не уловил.
Мгновенно зарезало ноздри запахом гари и пороха. Завизжали идиометы фрицев, выплевывая в сторону батальона раскаленные струи "железной" воды, закричали: "В стороны! Не отступать! Стрелять на поражение!"
Но это уже слишком. Все и так стреляли.
Ванька сорвал с плеча автомат, выстрелил в ночь короткой очередью, побежал, вихляя и пригнувшись, упал, покатился, вновь встал и снова упал. Совсем рядом рвануло, подхватило теплой взрывной волной, мгновенно высушивая на лице всю влагу, стягивая кожу, подбросило в воздухе и - шлеп - в грязь по самые уши. Оглох. Поднялся, вглядываясь сквозь рябые пятнышки перед глазами, увидел в темноте бегущие вперед тени. Один из "Уралов" нелепо подпрыгнул задними колесами, запрокинулся вперед и упал на свою же собственную кабину, а следом, запоздало, бабахнуло. Сразу несколько ярких вспышек - и "Урал" вспыхнул, точно деревянный, задергался в судорогах, выплевывая в воздух плазму из взорвавшихся батарей. А колеса продолжали крутиться, пока не слезла с них вся покрышка, и не перегорел где-то внутри механизм.
- Тормозов нет, - подумал Ванька, вскакивая, - и остановиться нельзя. Не им, не нам!
Вскочил на ноги, выстрелил, перезарядил, побежал в темноту, спотыкаясь, чертыхаясь и матерясь. Увидел какое-то знакомое лицо в грязи. Одно только лицо. Закричал. Выстрелил. Оглох от взрыва, упал на плечо и лежал минуты две, слыша только, как стучит его сердце. Поднялся.
Оказалось, что впереди какая-то металлическая глыба, а за ней два фрица бестолково машут тонкими руками, дескать, патронов больше нет в их идиометах, сдаются, значит. Ванька уничтожил две единицы врага сразу, одной очередью. Знал, что не промахнется. С силой пнул корчащиеся, сдувающиеся головы ботинком, остановился. Огляделся.
Свалка.
- Свалка? - голос, глухой, словно из сугроба, выплыл в его голове, заставив резко обернуться.
Пашка стоял под какими-то трубами и проводами, пучками свисающими сверху. Капюшон у него на голове едва заметно дымился, но Пашка не замечал этого, разглядывая кучи металлолома, раскинувшиеся повсюду.
Ванька тряхнул головой, и в ушах у него словно лопнул пузырь. Сразу стали близки звуки выстрелов и взрывов, где-то позади Пашкиной спины. Грохот "Уралов" и чьи-то крики. Визжали фрицы. Может, отступают? Но здесь было гораздо тише.
- Прорвались, Ванька, представляешь? - воскликнул Пашка, делая несколько шагов в его сторону, - мы прошли на свалку! А за ней город! Ну, что делать-то будем? Остальных ждать?
- Надо к ним вернуться, - сказал Ванька, - зайти к фрицам с тыла, дать "Уралам" пройти.
- Боже, да кому они нужны? Сами прорвутся, - махнул рукой Пашка, приближаясь, - ждем здесь. Или тебе жить надоело?
Надоело ли?
На черном лице Пашки смутно проглядывалась улыбка из черных же зубов. Перекинув автомат за плечо, он небрежно смахнул в сторону разноцветные ленты проводов, мешающие идти.
"Старик - подумал Ванька, - старик говорил ведь что-то. Не подходить к Пашке.. Не подходить..."
Чья-то тень мелькнула в стороне.
- Падай! - Пашка дернулся, прыгая на Ваньку, пытаясь сбить. Ванька сделал шаг назад, запнулся и повалился на спину. Вспышка (боль или выстрел?!), полыхнуло огнем, и Пашка взвыл, закричал тем, что осталось от его головы, вспыхнул факелом и упал на Ваньку. Жар обдал тело. И без того редкие, седые волосы загорелись, следом - одежда. Кожа на лице натянулась, стала словно чужой, маской, надетой поверх голой плоти и костей! Но боль была другой.
Фриц выполз из укрытия на одной руке, шипя проклятия и выворачивая голову вопреки всем законом физики. В другой руке он сжимал двенадцатизарядный "митнисс". Тогда Ванька понял, что случилось с Пашкой. И что, возможно, случилось и с ним.
Он поднял автомат одной рукой, видя глазами, как болтается его дуло, но ничего поделать не мог. Нажал на курок.
Пули разорвали фрица в клочья, прошили бак машины за его спиной, еще какие-то металлические остовы, и автомат выпал из Ванькиных рук на пол. Эхо выстрела гулко отразилось от стен, заглушив на мгновение затихающие звуки боя всего в пяти-десяти метрах от лежащего Ваньки. Пашка уже не горел, а превратился в обуглившийся кусок мяса. Ванька дернулся, скидывая останки, и увидел, что левая его нога заканчивается буроватым комком выше колена. Сильной боли не было. Только лицо пекло страшно. Сгорело оно, наверное. Черный сапог валялся рядом, и из него торчала кость.
Его кость!
Ваньку стошнило на пол.
- Дурак, ты, дурак, - из темноты вдруг вышел, ковыляя, тот самый старик, присел рядышком, разглядывая Ваньку из-под густых бровей, - сказано же было тебе. Я уже и препятствия все убрал, и предупредил... Ну что еще мне сделать, скажи, чтобы ты, болван, ни лицо, ни ногу не потерял? Знаешь сколько стоят пластические операции? А протезы, черт бы тебя побрал?!
- Ты что летать умеешь, старик? - прошептал Ванька, захлебываясь в рвоте, отхаркивая ее зелеными комочками, - ты же все это знал, верно? Ты предсказатель? Или... или бог, которые все это затеял?
- Я тот, кто не хочет ходить с чужим лицом всю оставшуюся жизнь, - сказал старик, - Шестая попытка, и все псу под брюхо! Ну и идиотом же я был в свое время!..
- Ты - это я? - спросил Ванька, разглядывая лицо старика. Перед глазами плыло. Он видел только седые волосы и ровный, острый нос.
- Я - это ты, - сказал старик, - ладно, Ванька. Здесь я уже ничем тебе помочь не могу. Лежи спокойно, через пять минут сюда подойдут Толик и еще несколько человек. Отвоевал ты свое. Через три месяца домой поедешь.
- Постой, - Ванька поднялся на локте, вытянул руку, пытаясь ухватить за ногу уходящего старика, но пальцы его зацепили только кончик штанины, - ты куда, старик? Куда сейчас?
- Назад, - сказал старик, не оборачиваясь, - быть может, ты в седьмой раз поймешь, что не надо сюда соваться. Тогда Нина не бросит тебя после войны и не назовет "калекой вшивым", устроишься на хорошую работу, а не директором "Фонда помощи пострадавшим в войне" и не придется тебе сорок два года копить на переселение, чтобы исправить эту дурацкую ошибку. А потом - запершись во Временном Доме с кучкой заложников, раз за разом возвращаться в прошлое, чтобы все это изменить. Быть может, другому тебе.. или мне.. повезет больше в этой жизни.
Старик оглянулся мельком, приподнял руку, прощаясь, и захромал в темноту, растворился где-то между металлическими обломками, в грохоте битвы.
- Стой, - закричал Ванька, охрипшим голосом, - стой, скотина! Скажи мне, для чего ты приходил? Вернись! Сделай так, чтобы все повторилось снова! Я же пойму еще раз, я же не такой глупый! Я...