Осень добралась уже до Туманных скал, холодом ветров превращая листья деревьев в иссохшие золотистые трубочки, но вьюнок, укрытый тяжелым валуном от порывов ветра, цвел совсем по-летнему, раскрывая свои молочно-белые с розоватой каймой лепестки. Великий Океан Севера виднелся вдали, похожий на огромную перевернутую раковину моллюска. Такой же перламутровый, блестящий в лучах закатного солнца. Он далеко, очень, но дышит едким запахом соли и водорослей.
Клан Воронов всегда жил здесь, на самой вершине туманных скал, отделяющих матерый берег от бешеных волн, разбивающихся о черные камни. И всегда, сколько себя помнила юная Морриган, дочь великого вождя Гаура Четвертого, Вороны боялись ледника, ползущего откуда-то издалека. Он приближался дюйм за дюймом, выживая людей из их домов и гоня их все дальше на южные склоны, где солнце грело хоть чуточку больше. Надо бы убираться с этих скал, но у их подножия правит Клан Волкодлаков, они злы и невероятно сильны, несмотря на малое число, если Вороны сорвутся с места, не миновать войны...
Морриган вздохнула. Ей только девятнадцать, она старшая дочь вождя Гаура и Александрии, она принцесса Севера, но здесь ее совсем никто не слушает, ибо Воронам не пристало слушать женщин. Ее давно уже никто не мог обогнать в искусстве черной магии. Никто. Вся семья передает эту древнюю науку из поколения в поколение, но никто так не упивался атмосферой древних кладбищ, никто так не радовался, выпуская холодных духов из царства Теней, никто так не стремился стать лучшим Мастером в округе, как она. Даже отец втайне восхищается принцессой, что подает надежду всему роду. И все равно он слушает ее брата, Агаата, который только и умеет, что махать мечом, он далек от тонкого, как кружево, искусства плетения магических сетей. И все потому, что он мужчина, тоже мне, мужчина, в шестнадцать-то лет!
Раздражение нарастало, поднималось в юной душе, словно пенная волна, и Морриган бросилась вниз с отвесной скалы. Высота была ошеломляющая, мерзлая земля завертелась перед глазами, как волчок, но тут девушка распахнула возникшие за спиной огромные черные с сизым блеском крылья и легко взмыла вверх, подчинив себе восходящий поток воздуха.
Все Вороны имеют крылья, полеты им привычны с детства. Надо наслаждаться последними моментами свободы, полета, ибо все чаще стали заглядывать в дом сваты, звать принцессу замуж, но она всякий раз прогоняла женихов, вызывая раздражение родителей. Если Гаур лишь смеялся над строптивой дочерью, Леди Александрия приходила в ярость, ее и без того встопорщенные крылья поднимались, она кричала, светя глазами: "Проклятие моего дома, ведьмин подкидыш, меня наверняка прокляли, когда я носила тебя в своем чреве, чтобы я родила неблагодарную тварь! От сватов в скалы бежишь, метишь в Мастера магии!? Дорогая моя, Мастера - это я и твой отец!"
Слова, злые, как стрелы, звенели в ушах девушки, и она не заметила, как оказалась на гладко выскобленной каменной площадке у замка отца. Он потрясающе красив, хотя и очень стар. Умелые руки древних Воронов вырезали стены прямо в вековом камне, так что замок не был построен - он был прямым продолжением скалы, украшенный острыми пиками по верху стен, на них красуются отбеленные временем и чайками черепа казненных, они скалятся в пустоту, и души их тоже здесь, служат Воронам рабами... нет. Хуже рабов. Морриган слышала их стенания, но никогда не обращала на них внимания: не пристало Мастеру выполнять просьбы низших духов!
Сзади послышались чьи-то уверенные шаги, и девушка обернулась. Из тронного зала вышел ее младший брат, Агаат, безнадежно влюбленный в свою сестру.
И сейчас, идя к ней, он любовался ею. Невысокая, худенькая, с узкими длинными крыльями, которые почти до половины закрывали ее черные кудри, она представляла собой занятное зрелище. На худом бескровном лице, казалось, жили одни глаза - желто-зеленые, с алой полосой на радужке правого глаза: Последствие первого ритуала, когда она, потеряв сознание от потери крови, упала в обморок и ударилась в каменное надгробие. Рана зажила, а пятно осталось. И оно совсем не портит ее - решил Агаат. Он подошел к ней (несмотря на то, что он много ее младше, они были почти одного роста), взял ее руку, поцеловал белые, как снег, и такие же холодные пальцы, украшенные серебряными кольцами, и мягко сказал: Мы почти потеряли тебя, родная. Переоденься и спускайся ужинать... - голос еще срывался, он совсем юный, только начинает взрослеть.. - подумала Морриган, взглянула в его красновато-карие глаза (признак Истинного Ворона), и удалилась, не оборачиваясь, она знала, что он смотрит ей вслед. И еще она знала, что он скоро будет просить у отца ее руки, едва ему будет семнадцать. Воронов не удивить кровными браками, это привычно... Не зря же девиз Воронов звучит как "Прахом Единым"... "Прах еси и во прах обратишься... Все создания праха посредством темной магии не имеют страха...." Параграфы очередного учебника кладбищенской магии лезли на ум, и девушка тряхнула головой, словно желая вытряхнуть ненужные мысли. Скинула широкий черный плащ и легко натянула длинное, до пола, платье черного бархата, подчеркивающее ее изящество. Прошлась расческой по волосам, и положила на голову тяжелую корону - с вороньим черепом, опутанную серебряными цепями - знак, что она старшая дочь Лорда Скал - и спустилась по длинной винтовой лестнице в большую залу, где у дымящего очага, отапливаемого плавником, собиралась вся семья. Морриган всегда опаздывала на ужин. Вот и сейчас на шее смотрят укоризненные глаза родителей и восторженные - братьев и сестер. Легко прошла к отцу и опустилась на колено:
-Благослови, отец...
Ужин прошел в непривычном молчании, лишь ветер свистал в зале, заставляя детей зябко подергивать плечами. Надо сказать, Вороны вырастили большой выводок Воронят: Морриган, Агаат - старшие. Агаат - наследник родового имения, после смерти Гаура Четвертого корона с вороньим черепом, инструктированным рубинами, перейдет к нему. И странно он выглядит для шестнадцати лет: Слишком высокий, худой, нос горбинкой, чуть смугловатая кожа - в отличие от снежно-белой кожи старшей сестры. И магией он не блещет, но зато лучшего мечника не найти... но на престоле должен быть и маг, как те, что защищают родовое гнездо темно-фиолетовой трещащей аурой. И поэтому Морриган и Агаат - прекрасная правящая пара... Правильно она женихов отшивала. Брат - ей истинная пара. - Думал Гаур. - Что получится из Вивиен и Ринии, еще неизвестно, им нет пятнадцати лет, они сидят, тихие, молчаливые, похожие на мать, только волосы укладывают по- разному: Риния копирует Морриган: маленькие пряди, которые убирают пышные кудри назад, а Вивиен заплетает две большие тяжелые косы, лежащие на плечах. Странные девчушки, надо понаблюдать за ними подольше.... А вот младшие Сэтэм и Ниал - просто еще маленькие мальчишки, ходят за отцом по пятам, желая казаться взрослее. Гаур улыбнулся. Улыбка невероятно его красила, казалось, даже седина, посеребрившая его волосы и крылья, отступала, и он снова был тем Гауром, великим воином и магом, про которого сложили сотни легенд, дошедшие до самого Таната! Его крылья давно выцвели от океанской воды и огня, но это не портило его, и сейчас он - Лорд Туманных Скал, и гордо несет герб дома Воронов: кельтский крест, обвитый плющом, на котором сидит, обгладывая человеческий череп, огромный ворон, из глазницы черепа выползает змея. Но... надо что-то делать с народом. Всеми Воронами. Их всего около шести тысяч, воинов из них ровно тысяча, магов - около пятисот. Вполне достаточно, чтобы оборонить замок, но недостаточно для захвата более пригодных для жизни подножия Туманных скал, Там обосновались Волкодлаки. Это клан могущественных, немногочисленных оборотней, но они способны во втором обличьинатворить дел. И они отвоевали себе лучшие места для проживания, сейчас, когда надвигается ледник и все люди замерзают, лучшего места не найти: Скалы закрывают их от ледяных вод океана и ветра, и они могут выращивать скот на пастбищах... Надо спешить, пока паразиты - Рыси не захватили исчезающих оборотней и не заняли их место! Если же Волкодлаки - просто невероятно сильны физически, то Рыси - дикари. Они не знают огня и живут на деревьях, но по ночам, обращаясь в невиданных размеров диких кошек, нападают на пастбища, режут скот и людей. У них даже хватает наглости подниматься к Воронам на горные кручи!
Размышления короля прервала его жена леди Александрия, легко обнявшая его сзади.
-Любовь моя, пора спать... Он взглянул на нее. Она уже немолода, лицо измождено вечными заботами о семье и холодом, но по-прежнему прекрасна для него, и светятся любовью ее желтоватые глаза. Он обнял жену, прижимая к себе, ощущая ее теплое дыхание и давно привычный и родной запах, зарылся лицом в ее пышные черные волосы, чуть тронутые сединой, и шумно вздохнул. На самом деле пора не отдыхать. Вот-вот начнется война...
Морриган сидела в своей комнате, противный сквозняк шевелил ее волосы, разметавшиеся по подушке, а усталые глаза Ворона следили за колыхающимся огоньком единственной свечи. Вернее, за ее отражением в маленьком зеркале серебряной оправы. Губы ее шевелились, называя какие-то имена, и все новые духи - демоны обступали ее, не смея преступить черты очерченного ею круга. Девушка взяла кинжал и коснулась им тонкой кожи на запястье, собираясь извлечь каплю крови, как в дверь постучали. Ругаясь - все равно ритуал был сорван - она поднялась и открыла. Агаат стоял перед ней, глядя безумно светящимися глазами на нее, затем судорожно обнял девушку и силой протащил в комнату. Она сильными пальцами вцепилась в его руки, оставляя следы, и укусила за запястье. Агаат вскрикнул и зло отшвырнул ведьму в сторону, она ушла перекатом и схватила брошенный на пол атам. Он подскочил к ней и зло сжал ее лицо в своих руках, заставляя смотреть в свои красноватые страшные глаза с расширившимися, между прочим, зрачками.
-Что ты делаешь? С ума сошла совсем? - голос его срывался от злости и разочарования; он весь дрожал.
-Это ты сошел с ума, идиот несчастный, что ты вообще забыл в моей комнате? Ты явно пришел не просто поболтать с сестрой, м? - Морриган забыла про кинжал в руках и просто смотрела ему в глаза, спокойно и зло, одновременно жалея его. Он давно любит ее, слишком давно, чтобы это было просто страстью. Агаат отвернулся. - Ты моя нареченная невеста, ясно? И я могу делать, что хочу! - слова его дышали уверенностью, которой не было в голосе. Морриган встала и протянула руку, указывая брату на дверь:
-Вон. Или отец все узнает.
Агаат кинулся прочь, взметнув плащом черной кожи, а девушка без сил опустилась на холодный пол. Несчастный, за что же ему такая любовь, от которой не поможет ни один отворот? Скажешь ему - переплыви Великий Северный Океан - сделает, лишь бы улыбнулась сестра. Злое дело любовь...
2. Волком выть.
-Радуйся, Хильд! Радуйся! Вождь едет! - раздался над долиной Двуречья радостный крик, отдавшийся эхом далеко в скалах. Рослая статная женщина с развевающимися длинными волосами цвета спелой пшеницы стояла на холме, сложив холеные руки на груди и близоруко щурясь, вглядываясь вдаль - туда, где из-за кромки леса появлялись одна за другой крытые плотной рогожей повозки, которые тащили сытые кони. Впереди колонны ехал на рослом гнедом жеребце человек, которого всякий, кто на него поглядит, называл воином. Он не высок, скорее, среднего роста, но на диво широкоплеч и хорошо сложен. У него гладкие светлые волосы, выжженные солнцем, уложенные в две косы, лежащие на плечах. Смеющиеся глаза серо-зеленого цвета внимательно следят за тремя фигурками, стремительно приближающимися к колонне. Его дети. Вален и Трюд, им по семнадцать лет, оба истинные Волки - поджарые, с сильными руками и ногами, светлые волосы туго стянуты в хвост на затылке по обычаю их народа: не вступившие в брак дети знатный семей носят хвост до собственного брака. Тогда волосы отрезают и освящают ими новое родство.
За старшими идет Вейлин, Сын Волка, он еще совсем волчонок, его подростковые угловатость и неуклюжесть обманчивы: он невероятно ловок с копьем, да и когда он обращается в зверя, с ним лучше не связываться: врожденная жестокость -редкий, но опасный дар. Причем более всего опасный для его обладателя... Волчонок улыбается, сверкая длинными, в палец, клыками. Аскольд, всего на три года младше Велора,как все говорили, пошел в отца: от работы и постоянных воинских упражнений твердые, как рыбья кость, мышцы бугрятся под тонкой кожей. Удивительное сочетание изящества и силы. Однако умом он не блещет: он воин по природе, брезгующий брать в руки писало. И всегда молчит, от этого порой становится жутко... И сейчас он тоже держится в стороне, синие глаза смотрят на Валена с благоговением.
Дети взяли лошадь отца под уздцы и повели к дому, где его нежно обняла жена. Он без труда поднял ее:
-Как вы справлялись без меня, Хильд, милая?
- Как Боги миловали, муж мой... пойдем в дом.
Вождь был в отъезде две луны, объезжая свои немалые владения в Междуречье, собирая дань и верша суды. Волкодлаки всегда близки своим братьям. Даже самым безродным. Каждый Волкодлак может обращаться в свирепого зверя, это объединяет весь исчезающий народ. Когда-то сын Волкодлаков сидел на престоле в Танате, но пришедшие с далекого юга, из-за Пустыни Смерти воины клана Саламандры сожгли дотла город, и Волки вынуждены были бежать, уступив престол Саламандре по имени Ругурд. С тех пор много воды утекло, но Саламандры по-прежнему правят, сейчас на престоле уже Андаль Второй, но они не законные правители. Истинный Волк должен править! Вален посмотрел на своего старшего сына, Велора, тот распрягал лошадей, такой красивый и сильный, солнце играло в его льняных волосах. Вот он, истинный Король... Сам Вождь тоже хотел на трон, но он уже слишком стар. Конечно, он моложе того же самого Лорда Скал Гаура, но все же седина коснулась уже его волос. Король должен быть молод. И невероятно силен. И у него должна быть армия... которой у Волкодлаков нет. Жители Двуречья в основном простые крестьяне, которые никогда в руки не брали мечей. Меч - оружие воинское. В лесу меч не потребен. Здесь нужен лук да, на худой конец, тяжелый нож. И копье с перекладиной - на крупного зверя. Но Волкодлаки чаще загрызают зверей во втором обличье, чем бьют их железом...
Вален зашел в срубленную из необъятных сосновых бревен избу и поклонился резным ликам Богов, строго взиравших на него. Дерево было очень старым, закопченным, помнившим прикосновения прадедовских рук. Волкодлаки чтят предков, не зря их девиз звучит: "След в след".. . Вся семья не спеша ела масляную овсянку, опуская ложки в мису по старшинству. Разговор шел сначала о поездке Валена, о том, как урожайны нынче поля. А затем - о малочисленности Волкодлаков и о Воронах, что все чаще парили в небесах над Долиной.
- Когда-то у нас отняли престол, - сказал Вален - не хватило еще, чтобы эти стервятники отняли у нас Долину! Пусть и дальше разводят на Скалах коз, никакая другая живность там не приживется, а переломает себе ноги о камни! - Вален все повышал голос, острое разочарование все больше его захватывало.
-Тише, Вален, успокойся. Они тоже хотят есть, ледник наступает с Океана, и бедняги совсем замерзли в своих лачугах. Они не нападают, но если нападут...
- Мы уничтожим их! - глаза Велора разгорелись охотничьим задором: он никогда не был на настоящей войне, несмотря на свой возраст и, конечно, ему хотелось бы побывать в боях.
-Мы с ними воевать не будем. - Спокойно возразил сыну Вален. У них много людей, все закалены холодом и к тому же могут летать, а еще не забывай, что они неплохие кладбищенские маги. Нет. С Воронами надо дружить, хотя не особо хочется видеть их здесь, в Долине...
-Можно заключить брак... - подала голос Хильд. У них есть старшая дочь, если она выйдет замуж за Валена, то мы заручимся поддержкой Воронов и получим в распоряжение их людей...
-Я уже думал об этом, - молвил Вален, не обращая внимания на покрасневшее от стыда и гнева лицо сына. - Он сможет даже вернуть престол Таната, если будет... достаточно умным и верно распорядится шестью тысячами воинов и боевых магов.
-Отец, я никогда... - Велор впервые спорил с отцом, сама мысль быть женатым на женщине из рода Воронов его пугала: О страшных кладбищенских магах Туманных Скал в Долине Двуречья ходили легенды: дескать, они высоки, как деревья, злы, упрямы, лица их черны, как их огромные крылья, и они питаются сырым мясом. Над этими легендами люди разумные и просвещенные, конечно, смеялись, но не бывает же дыма без огня...
-Молчи! Да, Хильд, воистину мудрую жену я взял себе когда-то! А ты, Велор, успокойся, говорят, старшая дочь Воронов - отличный маг и к тому же красива. Ты ее сам увидишь.
Но после. Я велю послать голубя Воронам, пусть спустятся в Долину. Мы все решим, но после Посвящения Вейлинв члены клана. Ему исполнится двенадцать, он станет матерым Волком, и мы пошлем им радостную весть! Мы объединим наши кланы! Радуйтесь, Волкодлаки!
И Волкодлаки радовались. Почти все...
-Все в Долине говорят, что ты скоро женишься. Велор, это правда?
-Яра, я никуда не могу деться, это решение отца. Ворон предоставит нам людей...
-Плевать! Мужчины всегда говорят о войнах и чести, когда им нечего сказать! Ты ОБЕЩАЛ на мне жениться, все рассказать отцу! Ты говорил, что меня любишь! Я тебе поверила! -Сильными руками Яра вцепилась в предплечье Велора, словно боясь, что он сейчас испарится, как туман на тех скалах, откуда была родом его невеста.
Яра любила Велора, а он - ее, но сказать отцу, что женится на красивой, но безродной девушке, он не мог, все равно он не позволит такой союз. И еще - никакая любовь не вечна, она эфемерна, а вот шесть тысяч воинов Воронов - это реальная сила, способная захватывать земли и горячить кровь походами, как терпкое вино.
Красивые глаза девушки наполнились слезами, Велор обнял ее, но она оттолкнула его. И ему это не понравилось. Он наклонился, с силой прижимая девушку к себе, руки стали сдирать с нее тонкое льняное платье, нарочно грубо, причиняя ей боль. Никто не смеет перечить Волку!
Яра пыталась сопротивляться, но это еще больше заводило Велора. Повадки зверя рвались наружу, затуманивая сознание. Яра кричала под ним от боли и наслаждения, никогда он не был еще столь грубым и диким, но никто не мог ее услышать: они слишком хорошо подобрали место для встреч. Когда все было закончено, она спокойно лежала в объятиях Велора, не говоря ни слова и тяжело дыша. Он тихо сказал, гладя ее светло-рыжие, выгоревшие на солнце волосы:
-Я всегда буду тебя любить и помнить. Но я не могу жениться на тебе. И это была последняя наша встреча.
Девушка молчала, глядя, как он одевается - такой прекрасный в лучах солнца, пробивающегося сквозь густые заросли. И не удержишь его, даже Нея, богиня любви и покровительница всех женщин, не сможет его вернуть ей. Вкрадчивые шаги Велора уже стихли, а Яра все лежала на земле, не желая вставать - не было сил. Потом подняла голову и посмотрела на небо. По побелевшим щекам все текли и текли слезы...
Двенадцать - священное число. Двенадцать богов чтили Волки, начиная с самого древнего, пращура всех богов, сущих на небесах, Лика, двенадцать борозд ограждали засеваемые сладкой репой и манником поля... Вот и по достижению двенадцатилетнего возраста Волчонок становился Волком, он проходил особые испытания, и после сам Волк отмечал его в закрытой храмине своим особым знаком - причудливой формы шрамом на груди...
Вейлина долго держали в отдельной клети, где он постился три дня, не смея показаться Прадеду-Солнце, затем вышел оттуда, изможденный. Трансформация завершилась, и сейчас он был зверем. Небольшим, поджарым, с торчащими ребрами и горящими глазами цвета янтаря. Он повел головою, чувствуя на себе взгляды всего клана, и легкой рысью двинулся вперед - на ристалище, где Волкодлаки, большие любители лошадей, зачастую проводили состязания колесниц. Сейчас же это место должно было стать местом его, Вейлина, испытания. А потом он пройдет Посвящение, если будет того достоин. А в том, что он достоин, не сомневался никто. Двенадцать воинов расступились перед юным Волком, пропуская его к столбу, врытому в землю. Они ударят тяжелыми серебряными копьями трижды. Серебро смертельно для оборотней. Не уклонившийся от ударов получит в лучшем случае увечье, в худшем - он отправится прямо к Пращуру- Волку на Мировое древо рассказывать о собственном позоре в жизни. Вейлин ждал. Отточенные наконечники ринулись вперед, грозя вспороть ему кожу; кто-то из женщин отвернулся, но Вейлину было недосуг смотреть. Легкое тело взлетело вверх, прямо поверх копий. Еще удар. И еще. Все девять. На песке сейчас лежал обнаженный худенький подросток, откашливающий попавший в рот песок и не верящий себе: Свершилось!
3. Родовая берлога.
- Как думаешь, мама, успеем ли мы застать отца живым? - Высокий мужчина, облаченный в кольчатую броню и шлем, из-под которого выбивались заплетенные в косу длинные волосы, наклонился в своем седле, обращаясь к женщине, что ехала с ним бок о бок на кауром жеребце.
-Право сказать, не знаю, Лучезар. Ты же знаешь своего отца: Он умирает все тридцать три года, что я замужем за ним. В любом случае тебе не о чем волноваться: Ни один из сыновей этих сучек ничего не получит. Может, и получит какие-нибудь болота на окраине, но Играт останется нашим по справедливости!... - говорящая женщина откинула плотный рогожный капюшон своего плаща, так, что стало видно ее лицо - немолодое, но все еще красивое, серо-зеленые усталые глаза смотрят на сына с обожанием. Длинные волосы цвета орехового дерева, совсем как у ее сына, уложены в косу, перевитую нитью речного жемчуга. Женщину звали Радослава, она - старшая и первая жена Великого Кнеза Дарена, она подарила ему наследника, что будет править после его смерти, и дочь Лыбедь. Когда ей было пятнадцать, ее отец, вождь клана Оленей, отдал ее за Дарена из рода Черный Бер... О Боги, как он был красив тогда! Светлые волосы и борода, синие, словно морская вода, очень ясные глаза. Ему было всего семнадцать, но что за важность. Он сумел объединить четыре враждующих клана и основать город Играт на берегу реки Теммис. Годы шли, росли их дети, рос Играт, множилось богатство и могущество Кнеза, и он женился второй раз. Невесту звали Томила, и была она из простых. Он говорил, что любит ее. Радослава не смогла перенести такого унижения и ее любовь к мужу превратилась в ненависть, которую она вымещала на Томиле и на ее четырех детях. Дарену этого показалось мало - и он женился еще раз. На рабыне, что ему подарили для утех Драговиты. Она забеременела, и он просто не смог оставить ее наложницей. Черноволосая и смуглая Виорика не знала Северного языка, поэтому сидела молча, облаченная в постыдно прозрачную одежду из тончайшего шелка (обычай Драговитских женщин, привычных к жизни в гареме), окруженная троими малыми сыновьями: Иол, Богдан, Вацлав. Дарен души не чаял в иноземной жене, все время ночевал у нее, а Радослава лишь молча усмехалась: Дарену уже сорок, в волосах его белыми крыльями проступила седина, а все туда же!
-Сколько ты не видела отца, мама? - спросил вдруг Лучезар, он обернулся, чтобы махнуть рукой дружине, призывая ускорить движение.
-Около трех лет... Или больше... Как только ты женился, я поспешила покинуть этот гадюшник и жить с тобой, мой мальчик. Ненавижу этих его шлюх и все их отродье! Я любила твоего отца, Лучезар, очень любила, но ему показалось мало моей любви, и он женился на этой толстухе - как ее? - Томиле! Ее сын Милонег - твой главный соперник, он всего на пять зим тебя младше... стало быть, ему двадцать...
Они ехали уже три дня - как только гонец на взмыленном жеребце влетел в крепость города Камы с печальной вестью о болезни Дарена, уложившей его в постель, Лучезар кинулся собирать своих людей, чтобы немедленно выезжать в Играт.
-Совсем все плохо? - спросила тогда гонца Радослава.
-Ни один лекарь и травознатец не взялся за него, госпожа... - гонец задыхался, он ехал без малого седьмицу почти без отдыха и чудом не загнал лошадь. Радослава лишь задумчиво кивнула...
И вот уже три дня теперь шел мелкий, промозглый, непрекращающийся дождь, грозивший размыть дороги и замедлить ход дружины. Люди безумно устали, лошади тоже, они спотыкались на дрожащих от холода и усталости ногах, но Лучезар почти не устраивал привалы. Но сейчас он поднял руку, останавливая людей, и велел устраиваться для ночлега.
-Воевода, - вопросил один из воинов - почему мы остановились здесь? Здесь равнина, не набрать даже сухих деревяшек в костер....
-А мы и не будем разводить костры - пожал плечами Лучезар, помогая матери спешиться.
-На равнине сложнее меня убить из лука... А меня попытаются убить, поверь мне. Милонег не такой дурак, чтобы приводить сюда дружину... Прочесать окрестности!
Ночь, несмотря на подозрения воеводы, прошла спокойно, и на рассвете воины двинулись дальше. На горизонте уже блестели пики главной крепости Играта, они приближались, делаясь все больше, и около полудня путники въехали в главные ворота города. Улицы города мостились деревянными горбылями, так что ехать приходилось шагом, чтобы не разнести мостовую в щепы. Дома теснились друг к другу, стараясь хоть одной своей стороной выйти на главную улицу, кое-где белели вывески, украшенными замысловатыми рисунками для того, чтобы понять вывески мог и человек, не умеющий читать. Люди узнавали молодого воеводу и его хмурую неулыбчивую мать, махали приветственно руками, признавая в нем будущего правителя. Воевода кивал людям в ответ. В крепости было непривычно много народа: Радослава не помнила, чтобы залы были битком набиты людьми, когда она покидала Играт. Но сейчас.... Лица пестрели, смешиваясь и накладываясь одно на другое, и женщина долго не могла понять, кто- кто.
Лучезар прошел уверенным шагом, кому-то кивнул:
-Разместите мою дружину, дайте людям и их коням еду и кров. Комнату для меня и матери - общую.
-А вот и наследник Играта! - раздался за спиной какой-то насмешливый голос.
Воеводе не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто это. Милонег, сын Томилы, которая сейчас стоит на площадке лестницы и со страхом и благоговением смотрит на высокую фигуру Радославы в темно-зеленом бархатном платье. Удивительно была права мать: ее здесь действительно боятся и уважают.
Лучезар ничего не стал говорить. Не дело мужу спорить с неразумным юнцом. Он обернулся.
-И Милонегу от меня доброго дня. Как наш отец? - лицо его оставалось непроницаемым, и Милонег тщетно пытался понять, какая мысль скрывается в глубине этих серо-зеленых глаз.
-Совсем плохо. Ты как раз вовремя, брат мой. Мы должны держаться вместе, все, иначе не сохранить мир в государстве!..
Большая клеть, богато убранная привезенными издалека тканями и оружием- мечами, секирами, можжевеловыми луками, развешанным на стенах, обычно ярко освещалась свечами из бараньего сала, но не сейчас. Лишь очаг в глубине комнаты догорал, бросая на низкий потолок золотисто-красные зловещие отсветы. Дарен лежал на мягко устланной волчьими шкурами лавке- большой, грузный старик, глаза, бывшие когда-то синими, теперь были мутными, бесцветными, подернутыми мутной пленкой под тяжелыми, набрякшими веками. Он трудно дышал, и все время просил пить. Драговитка Виорика все время сидела в изножье, беспрерывно молясь Рогатому Богу и никого не подпуская к мужу. Вот и сейчас она обернулась, полные слез темные глаза впились в лицо Радославы, которая прошла мимо нее, словно мимо порожнего места, и легко коснулась губами лба Дарена.
-Я здесь, муж мой. И Лучезар. Мы ехали несколько дней и ночей почти без роздыху, лишь бы увидеть тебя... - голос ее звучал очень тихо, нежно, в нем уже не чувствовались привычные Лучезару с детства стальные ноты. Радослава слышала, как в клеть вошла Томила с детьми, но не стала оборачиваться, нежно убирая спутанные пряди волос со лба мужа. Он силился что-то сказать, но язык его слабо подчинялся, и он только и смог просипеть:
-Голуба! Голуба! - Радослава нахмурилась, не понимая. Тут вышитая плотная занавесь, разделяющая клеть на равные части, отодвинулась, и из-за нее появилась совсем юная девушка в широкой белой сорочке. Выступающий живот выдавал ее беременность, и в улыбке было тщательно сдерживаемое довольство: так угодна Богам женщина, несущая в себе новую жизнь! Девушка прошла через всю клеть, держась рукою за стены, и встала рядом с больным. Радослава задохнулась от внезапной догадки, и к ней наклонился седой, как лунь, старец, ухаживающий за Дареном, и тихо подтвердил:
-Светлый Кнез не так давно женился еще раз, госпожа. Голуба - это и есть его молодая жена, ей исполнилось пятнадцать зим. И... можно поговорить с тобой наедине, госпожа?
Женщина молча позволила себя отвести в сторонку и, глядя на старца, силилась вспомнить его имя, но тщетно. А он между тем протянул ей кусок овечьей кожи тонкой выделки, на которой были начертаны какие-то письмена. Радослава просмотрела его беглым, исполненным холодного презрения взглядом - и без сил опустилась на жесткую деревянную скамью:
-Это уже слишком...
Следующие три дня стали для Кнеза пыткою: Ему становилось то лучше, то хуже. Иногда он чувствовал себя настолько хорошо, что в жене его Томиле воспаряла надежда: а вдруг он поправится? И почти сразу же он заходился мучительным кашлем, после каждого такого приступа он лежал в полном изнеможении. Кожа посерела, глаза ввалились, он впал в детство и никого не узнавал, хотя к нему подходили все члены клана Чёрный Бер. Но ни Радослава, ни ее сын не подошли к умирающему. Едва прочитав свиток, поданный ей старцем Мером, она ушла из клети и более не заходила в нее. Ушел и воевода - мрачный, как грозовая туча. Он получит Играт в одном случае - если женится на Голубе и будет воспитывать рожденного ею сына как своего. И этот сын после смерти самого Лучезара встанет на престол - даже вперед Веслава, которого родила в этом году воеводе его жена Дария. Несмотря на то, что он взял Голубу лишь как вызов собственной старости, Дарен хорошо позаботился о ней. Остальные его жены останутся вдовами до конца жизни, но жить будут не здесь, а в городе Каме, в родовой крепости, и воспитывать детей. Подумал, наверное - чего ради юной да красивой девушке носить траурный платок? А так, глядишь, снова его сын, его кровь, будет Кнезом...
Сейчас воевода ходил из угла в угол, точно загнанный зверь, сложив руки на груди, и гневно сверкали его глаза при свете тусклого березового светца.
-Убей ее, - вдруг сказала Радослава. Она сидела перед зеркалом, причесывая роскошные темные волосы, лежащие своими концами на гладком берестяном полу. - Незачем расстраивать Дарию. Она беременна, на руках маленький Веслав, и ты приведешь в свой дом малолетнюю шлюху своего отца?
Лучезар вздрогнул. Он и сам подумывал об убийстве, но мать сказала это так... спокойно. Будто не шла речь о женщине, несущей в себе дитя, а о мерзком таракане. Правду говорили о Радославе - выкована из самой прочной стали и закалена в огне...
Он отвернулся, трудно вздохнул.
- Почему же он навязал эту Голубу именно мне, не Милонегу? Милонег не женат, у него нет своих детей!.. Я не могу ее убить, мама, хотя очень хочу! Я убивал десятки и сотни людей, но все они были воинами, это был честный бой, каждый из них держал меч и мог унести мою жизнь. Я не могу убить того, кто слабее, ты сама внушала мне этот принцип с колыбели!
Радослава отложила тяжелую серебряную щетку для волос и встала во весь рост, подошла к сыну, погладила его по волосам:
-Чушь! Если ты хочешь быть Кнезом Играта, то должен привыкнуть к крови, чьей бы она не была. Миром не правят благородные, миром правят умные! - Видя, что сын все еще колеблется, она добавила:- Не поступай с женой так, как со мной поступил твой отец. Она любит тебя и не заслуживает моей участи. А Веслав? Он будет холопом у ублюдка, которого родит Голуба? Так?
-Нет. Не так. - вдруг перебил мать Лучезар. Я убью ее. Ты права, мама. - Он обнял мать, поцеловал высокий ее лоб. - И не доверю это своим воинам. Тут надо действовать иначе...
Сурово сжатых губ Радославы коснулась легкая улыбка. -Только я нужна тебе, сын. Только я...
4. Навьи Вороны.
Славная весть в родовое Гнездо Воронов прилетела с огромным королевским орлом: Вален посчитал, что доверить важное послание простому сизарю будет оскорблением гордому, вспыльчивому племени. Мальчишка-Вороненок, ухаживающий за птицами, осторожно изловил кормящуюся птицу и отнес его прямо вождю Гауру. Тот, кивнул, снял с ноги орла крохотный кожаный цилиндрик и вытащил письмо, начертанное на тончайшем, беловато-прозрачном листе. Их делают из тщательно отбеленных золою и солнцем листьев водяных цветов и используют в крайних и самых радостных случаях. Например, когда сообщают о рождении сына. Или о помолвке... Вождь, просветлев лицом, поднялся с кресла, сложенного из мощных переплетенных корней и пошел искать жену. Он любил ее всегда советовался с нею прежде, чем что-то сообщить своим советникам.
Леди Александрия была рада: Избавиться от Морриган, отдать ее в другой род, чтобы старшим был Агаат - ее заветное желание.
-Принимай их предложение, любовь моя, - зашептала она, обнимая его плечи. - Разве это не возможность покинуть Скалы, не развязывая войны? Твоя дочь будет королевой...
-Не будет - мрачно сказал Гаур. - Королевой она была бы, если бы вышла замуж за брата. Она будет просто женой вождя Волкодлаков, да и только. И еще придворным магом... - Он отошел к зарешеченному окну и стал смотреть, как Бог-Солнце медленно заваливается в воды Океана на покой. - Она достойна лучше участи, она рождена для нее. А вышло все так...
Закат догорал, лишь последние лучи солнца, словно мечи, пронзали ставшее темно-фиолетовым небо, отражающееся в ледяных океанских водах, так что казалось, что вовсе нет океана, лишь бешеная высота скал и бесконечное небо...
-Ты примешь их предложение? - с дрожью в голосе спросила Александрия: она все еще лелеяла надежду иметь старшего сына - вождя. Тогда, быть может, они сохранят Родовое Гнездо, Агаат все сможет, он молодой и сильный, он вернет процветание Враньему народу!
Гаур тяжело повернулся, рубины в черепе, вделанном в его корону, тускло блеснули в свете чадящего и плюющегося язычками пламени факела:
-А у нас есть выбор? Примем. И завтра же мы выезжаем в Долину. Нас ждут там. Предупреди детей, а я отберу несколько толковых людей, чтобы сопровождать нас...
-Морриган! Морригааан!- высокий, надсадный крик пронесся далеко над скалами, вспугнув птиц в кронах редких деревьев. Вивиен велено было разыскать сестру, сообщить ей радостную весть и проследить, чтобы та не "умерла от счастья", как выразилась мать. Девушка была задумчива. Что-то уж больно мама радуется, что Морриган стала невестой и скоро уйдет в чужой род. Конечно, это все из-за того, что теперь после ее свадьбы они смогут расселить людей в Долине, спасая их от мучительной смерти от холода, но тут было что-то другое. Мама говорила, что всех детей любит одинаково, но Агаата-то она любила больше всех, и все в ущерб старшей. Морриган даже убедила себя, что ей так лучше, но Вивиен, которая была особенно ей близка, все ЗНАЛА. Понимала, отчего из комнаты Морриган часто слышится ночами сдавленный плач и почему она не хочет уходить. Ей тоже нужна мать - как воздух, но матери у нее никогда не было. И почему все так сложно?- спрашивала себя юная Ворон, но не могла дать себе ответ. И вдруг она увидела хорошо знакомую фигуру на старом буевище. Морриган стояла возле безымянной уже могилы, из которой, словно простертая к небесам гигантская рука, торчало давно уже засохшее дерево - с отваливающейся корой, источенное временем и червями. Вивиен затаилась,... но нет. Сестра не творила колдовство, и можно подойти поближе безнаказанно; Морриган ненавидела, когда кто-то срывал ей ритуал.
-Сестрица... - тихо позвала Вивиен, и Морриган обернулась, лицо ее было спокойно-печальным и казалось бледнее обычного. -Тебя зовет отец, Морриган, тебя..к тебе... присватался Волкодлак из Долины... Тебя зовут домой, завтра мы уезжаем в долину, ты познакомишься с женихом...
Вивиен ожидала криков, слез, бунта, но нет. Похоже, Морриган все знала заранее. Спокойно кивнула и, распахнув возникшие вдруг крылья, весело крикнула:
-Догоняй, сестра! - легко взвилась вверх, зачерпывая воздух огромными черными с синим блеском крыльями. Вивиен бросилась догонять. До родового Гнезда по воздуху добираться быстро: не успеешь разогнаться - уже видишь родные до боли ворота черного металла, украшенные черепами, и подвешенную во внутреннем дворе огромную клетку, в которой бьется какой-нибудь несчастный, осужденный Вождем на смерть: Летающие здесь хищные вороны, которых клан Гаура почитает своими братьями, отрывают от живого еще тела куски мяса и жадно заглатывают. А чтобы казнимый не мог ударить или прогнать птиц - его подвешивают на цепях. Морриган зачастую видела, как от человека оставался один лишь скелет, кое-где покрытый мясом, а он еще бился и кричал, моля о пощаде, и звон цепей и карканье птиц заглушало его мольбы. Но Вождь не щадил никого. И к этому же приучил своих детей.
Но сейчас клетка была пуста. Морриган прошла прямо к себе в комнату: нужно подготовиться к торжественному въезду в Долину. Предстоящая встреча ее совсем не пугала: Она знала, что так будет. Черное зеркало неохотно, но все подчинялось ей, и всего позавчера ночью она явственно увидела себя рядом с худощавым юношей с волчьими глазами, и сейчас пребывала в глубокой задумчивости. Что-то странно влекло ее к отразившемуся в зеркале, над ним не хотелось зло подшучивать, как она подшучивала над всеми прежними женихами, но осторожность привычно нашептывала на ухо: подожди. Ты еще не видела его, не говорила с ним! Что бы ни говорили зеркала и вязи, сколько бы духов к тебе ни являлось, это не будет правдой до конца...
Погруженная в свои мысли, Морриган не заметила, как в комнату вошел Агаат, и лишь его голос вывел ее из размышлений, заставив ее тело вздрогнуть:
-Говорят, скоро ты будешь подстилкой для оборотня? Я все тут думал, сестра, кто у вас родится: люди или щенки? - Он пытался язвить, но в голосе слышались неподдельная горечь и бессильная, усталая злоба. Он долго пытался уговорить чету Воронов отдать за Волкодлака любую из сестер, а Морриган отдать ему, но родители были непреклонны.
-Морриган давно пора замуж, остальные девочки слишком юны для этого, - заявила леди Александрия. Гаур согласно кивнул. И сейчас Агаат пытался сделать больно хотя бы сестре, прекрасно, однако, понимая, что она для него потеряна навсегда.
-Я не знаю, кто у нас родится, - ровным голосом отвечала ему сестра. - спроси у отца. Он уж точно знает ответ... - И сразу вышла вон из комнаты, закрыв за собой дверь, оставив брата наедине с его злобой.
Она не знала, что этой ночью он не будет ночевать в заиндевелых стенах Гнезда. Расправив легкие крылья, он бесшумно вылетел в распахнутое окно и долго носился в сияющей кристаллами инея тьме; он летел над водами Океана так низко, что иногда мелкие буруны на поверхности воды смачивали кончики его крыл. Отчаянье любви гнало его вперед, резкий ночной ветер хлестал крылья- подгонял. Вдали виднелся небольшой, словно щит, островок , на котором росло одно-единственное, давно погибшее от соли и ветра дерева. Это было Родовое Древо, которому молился весь клан. Здесь слышат молитвы всех страждущих - так когда-то сказала Леди Александрия маленькому Агаату, но он не поверил. А сейчас что-то гнало его к этому Древу, оно - его последняя надежда... Он сел на толстую ветвь Родового Древа, на котором когда-то, по преданию, жил самый первый Ворон. Бледные губы Агаата слабо шевелились, он гладил давно иссохшие ветви. Отломив небольшую веточку, он спрятал ее в складках одежды и отправился домой - чтобы наутро везти сестру жениху.
Никто не заметил его бледности и мучительной синевы под глазами, все внимание было сосредоточено на его сестре, Морриган, а она выглядела будто бы как всегда. В бледном тумане, ее фигура была похожа на тень или призрак; не было никакой торжественности в этом отъезде, всего-то чета Воронов, их дети и десять боевых магов - для свиты. Кони, встревожено фыркая, осторожно ступали по обледенелым каменистым тропинкам. Отец мельком взглянул на Морриган, она сидела на серебристой смирной кобыле, низко опустив голову и, казалось, была погружена в свои мысли. Спуск был не слишком долгим- всего-то день пути, но с каждым шагом становилось теплее: здесь уже не хлестал соленый океанский ветер, а солнце не выжигало глаза, было теплым и ласковым. Наконец, осыпающаяся почва под копытами коней сменилась травой: равнина!
Вороны с интересом рассматривали деревья и кустарники, в изобилии росшие здесь: в скалах нет ничего, кроме иссохших, мертвых трав, которые едят тощие козы, а деревья - жалкие коряги, торчащие из земли, не то, что здесь: ровные могучие стволы сосен, казалось, касались небес, и были ароматны их прозрачные слезы, сбегающие по гладкой теплой коре. Морриган восторженно смотрела на лесные травы и деревья, глаза ее блестели. Издав радостный крик, она послала серебристую кобылу вперед. Сестры, хохоча, ринулись за ней, кони прыгали, словно играющие норки: спины дугой. Чета Воронов сдержанно улыбалась, наслаждаясь теплом и ласковым солнцем.
-Какая она радостная. - заметил Гаур. - Я счастлив, что не ранил ее этим...
Путники проехали еще совсем немного, как вдруг услышали протяжный рев рога, заставший птиц в высоких кронах сняться с ветвей. Вороны остановили коней, сбиваясь поближе друг к другу, плотное кольцо боевых магов прикрывало господ. На поляну выехал на рослом гнедом коне сам вождь Волкодлаков - Вален, в воинском облачении: легкая кольчуга и штаны из мягкой замши, плащ его был скроен из нескольких волчьих шкур на диво искусно; кажется, будто это шкура была снята с одного гигантского зверя. Передние лапы шкуры, скрепленные застежкой-фибулой, обнимают грудь вождя, а морда со вставленными в глазницы изумрудами служит капюшоном. В этом плаще он и сам кажется зверем, седые длинные волосы выбиваются вперед, схваченные у лба ремешком оленьей кожи. Серо-зеленые глаза пристально изучали каждого. Рядом мирно скакали дозорные, высланные Воронами вперед. За вождем шли его сыновья, держащие в руках ярко раскрашенные копья остриями вниз - знак мира. Морриган жадно смотрела на них, пытаясь понять, кто из них будет ей мужем, кого ей в ту памятную ночь показало черное зеркало? Братья были похожи светлыми волосами и кожей, но на этом все сходство заканчивалось. Девушку пхнула локтем Вивиен, дернула головой: смотри, мол.
Вожди кланов сдержанно приветствовали друг друга.
Вален наклонил голову, изумруды-глаза вспыхнули в лесном полумраке, и, тщательно расставляя слова, произнес:
-Приветствую тебя, Гаур из рода Воронов, Четвертый из рода, и благодарю, что оказал мне великую честь, посетив мой дом.
Гаур тяжело спешился и встал лицом к лицу с Валеном, оказавшись его выше на полголовы. Он тоже произнес освященную временем формулу приветствия, и колонна двинулась в крепость Волков. Вожди шагали бок о бок - в знак доверия, ведя лошадей в поводу. Леди Александрия шепнула дочери:
-Морриган, держись прямо: они оценивают тебя! - и снова горделиво выпрямилась в седле, приковав к себе восхищенный взгляд Аскольда, среднего сына вождя. А Морриган не смотрела никуда, у нее дико болела спина: ей гораздо были ближе полеты, чем верховая езда. Руки стерлись в кровь жесткими поводьями, но она не выдавала того, что ей больно, выдержка у нее была железная, гордость неслыханная. Она даже не приняла помощи Велора, когда он протянул ей руку, помогая спешиться.
Взгляды их встретились. Оборотень и Ворон смотрели друг на друга, изучая. Агаат стоял вдали, кулаки его сжимались от бессильной злобы. Он видел, как его сестра ласково улыбнулась нареченному и сказала что-то. Волк отвечал ей, но немного неуверенно: он-то ожидал увидеть женщину ровней по возрасту матери, мрачную старуху-ведунью со всклокоченными волосами, а тут стоит перед ним красивая девушка его лет и смотрит на него желто-зелеными светящимися глазами, и что-то уже истаивает в его душе, словно лед под весенним солнцем... Бросив поводья лошади слуге, Морриган повернулась и пошла вслед за матерью, нетерпеливо ожидающей ее вдали. -Вечером будут состязания! И пир! - крикнул вслед девушке Велор. - В вашу честь!
Вечером, когда солнце ушло за горизонт и зажглись яркие факелы, Волкодлаки на самом деле устроили состязания. Лучшие воины кланов будут показывать свою доблесть и выяснять, кто лучше владеет копьем или мечом... Гаур был доволен: он и не ожидал такого теплого приема. Он долго говорил с Валеном, тот рассчитывал получить людей Воронов в свое распоряжение, расселив их на своей земле.
-Наши кланы должны объединиться - сказал он. - Ледники не только вас стряхнули с насиженного места... скоро начнется новое Переселение народов, и будет оно идти - кровью и огнем. Мы выстоим, если будем вместе!
Гаур согласно кивнул. И сейчас он думал над последними словами Валена, глядя в пламя свечи.
Волкодлаки не признавали очагов, считая их слишком дымными, а строили большие печи, которые топились малым количеством дров, но давали много тепла. Гаур коснулся прогретого глиняного бока печи и вздохнул: ради мира он должен оставить здесь любимую дочь, и неизвестно, как здесь с ней будут обращаться.
-Отец, посмотри! - Морриган вышла из отведенной ей клети и круто повернулась, позволяя оглядеть себя. Платье, что она сшила вместе с портнихой, была верхом совершенства: целомудренное, но вместе с тем облегающее фигуру во всех нужных местах, скрепленное широким поясом драконовой кожи, что возят на торг купцы из остовов Ша-Самана. Волосы зачесала согласно северному обычаю: тонкие пряди волос закалываются сзади, давая длинным кудрям спускаться по спине. Украшала прическу корона Принцессы скал, украшенная перьями, птичьим черепом и массой мелких цепочек, которые мерцали в массе черных кудрей. Бесспорно, сегодня все девушки будут прекрасны, но Морриган будет прекраснее всех- решил про себя Гаур, любуясь красавицей-дочкой. Он наклонился и коснулся губами высокого лба девушки:
-Ты прекрасна, дочь моя. Будешь самой красивой на празднике.
Морриган улыбнулась, подождала, пока переоденутся сестры - все, как одна, в платьях черного и красного цветов - и спустилась вниз - смотреть состязания. Их уже ждали. Велор протянул руку невесте, чтобы проводить к почетному месту рядом с собою.
-Ты прекрасна, Морриган. - Она ничего не ответила, лишь усмехнулась краем рта, привыкшая к вниманию со стороны мужчин. А Велор, словно не замечая ее холодной улыбки, продолжил:
-Я думал, все Вороны могут летать, я видел кое-кого из вашего племени, у них были крылья. А ни у тебя, ни у твоих родителей, ни у магов крыльев нет. Почему?
Морриган наклонила голову:
-Все правильно, все Вороны могут летать, только крылья появляются у нас тогда, когда это необходимо. Это древняя магия, Велор, сын Валена, я расскажу тебе позже, если захочешь послушать. - И отвернулась, ускоряя шаг, ясно было, что ей не слишком приятен разговор, сам Велор, и вообще она хочет скорее уйти. Она сама толком не понимала, что происходит: В своих мечтах она видела себя нежной, тонкой, хрупкой, послушной, а едва он взглянет на нее своими яркими зелеными глазами, как она, сама того не желая, начинает хамить и хочет скорее уйти.
А Волк, кажется, понимал ее смятение, поэтому легко поймал девушку за руку:
-Я хочу послушать сейчас... И увидеть твои крылья. Можно?
-Тогда пошли... - воровато озираясь, Морриган потянула его в тень яблонь. - Где тут у вас буевище?
Велор опешил. Чего-чего, а буевища Волкодлаки всегда боялись: они хоронили своих предков в глухом лесу, считая, что не дело Зверю лежать где-нибудь на лужайке. Заметив удивленно расширившиеся глаза Волка, Морриган объяснила:
-Я кладбищенский маг, мне необходимо бывать на месте упокоения предков, чтобы почувствовать себя лучше... Отведи меня. Пожалуйста.
Подумав немного, Велор отвел девушку на старое буевище, больше похожее на вековой бор, где под корнями деревьев чутко спали его предки. Он заметил, что Морриган видела сквозь землю, безошибочно ступая в темноте и ни разу не наступив на едва видные холмики захоронений. Черное платье слабо развевалось от порывов ветра, а бледная ее кожа, казалось, отражала мертвенный свет полной луны, Велор чувствовал, как луна действует и на него, заставляя кровь вскипать в жилах, а глаза - светиться неясным волчьим огнем. Хорошее же время выбрали для помолвки Волкодлаки! В свете полной Луны сил у оборотня втрое больше, чем обычно. Морриган отвернулась, глядя в небо, в зрачках ее отражались две маленьких светила.
-Это древнее предание.. Когда-то жила одна девушка из рода Воронов в маленьком селении среди скал, и не было ей жизни при злой мачехе, так как мать ее умерла, а отец женился снова. Она была красива, очень красива: само Солнце любовалось ею, сияя в выси... - девушка остановилась, судорожно вдохнула, похоже, эта история волновала и ее.
-А потом..?-осторожно спросил Велор, понявший, что его спутница не собирается продолжать.
-Завистливая мачеха изводила ее как могла, заставляла работать даже ночью, и однажды отправила она ее за водою к далекой горной реке... Как только она взглянула в свое отражение в воде, не стало тут более терпения у нее, заплакала она и протянула руки к Луне, сияющей тогда менее ярко, чем сейчас. - Забери меня к себе! - взмолилась прекрасная невольница, - Стану я тебе женою верной!
И Луна подарила ей крылья, и взлетела она высоко, и уже никто никогда не видел ее. Но с тех пор все Вороны могут летать, а Луна светит еще ярче... И потрясенный Велор увидел, как разворачиваются за спиной девушки огромные черные крылья, как у птицы. Не удержавшись, он коснулся гладких холодных перьев.
И Велор впервые заметил, что на Луне на самом деле виден силуэт девушки с распахнутыми черными крыльями.
5. Хильд.
Отсутствие Морриган и Велора заметили все: два резных деревянных кресла на специально устроенном помосте оставались пустыми. Взгляды Гаура и Валена пересеклись, плохо сдерживаемый гнев вспыхивал в зрачках Ворона, готовый выразиться в словах.
-Успокойся, Гаур, дай молодым поговорить, забыл, что ли, себя в молодости? Я себя помню, я сбегал из дому, чтобы милую повидать! Им - любовь, а нам только и остается развлекать себя состязаниями.... - Волк улыбался, леди Александрия просительно коснулась руки мужа, и он едва смог сдержать себя.
В этот момент протяжно заревел рог, и Волки- возницы скорчились на крохотных боевых колесницах, каждая из которых была запряжена тройкой боевых коней, подобранных в масть: Волкодлаки были большими ценителями лошадей. Острые пики, предназначенные для подсекания ног коням вражин, были сняты. Разгоряченные кони храпели, роняя пену с удил, нетерпеливо били копытами. Второй раз взвыл рог, и не успел он смолкнуть - колесницы ринулись вперед, возницы громко кричали, направляя бег ретивых коней, они грызлись и оттирали друг друга на ходу, как дикие звери. Гаур плохо видел, кто пришел первым, не видел, как награждали победителя - он смотрел на свою дочь: она шла, опустив голову, ее руку сжимал в своей Волк, ведя к резным креслам. Она не смотрела на него, погруженная в свои мысли. Выглядела она вроде бы как обычно, и отец немного успокоился. За гонками колесниц были еще метание копья, стрельба из лука, единоборство. Велор участвовал в каждом состязании: кто, как не сын вождя, должен отстаивать честь дома? Он был обнажен до пояса, сильные мышцы перекатывались под тонкой и нежной кожей, с которой уже сходил загар, светлые волосы, ныне распущенные и схваченные на лбу ремешком тонкой кожи, спадали на плечи. Конечно, все девушки любовались им, и он знал это. Знал он еще, что в толпе девиц, пришедших на праздник, была и Яра, но ему не было дела. Жених - внушал сыну Вален - должен показать невесте, что он воин, способный защитить дом и повести за собой войско. А у них войско есть. Докажи, что ты достоин... Он мельком глянул на невесту: она пила маленькими глотками густой мед и улыбалась ему.
Время летело незаметно, темнота спускалась на Долину откуда-то с небес, кое-где начали вспыхивать костры, и девушки, сверкая яркими бусами на шеях, принялись прыгать через огонь - кто поодиночке, а кто - держась за руку с любимым. Морриган держалась стороной шумного веселья: сидела себе и что-то плела из соломы, тихо нашептывая, и отказалась прыгать даже с раскрасневшимся от обиды Велором.
-Из нее не выйдет толковой жены, - строго сказала мужу Хильд. - Девушка худа, мала ростом, не имеет сил, чтобы перепрыгнуть костер! Она не сможет родить воинов.
-Это и не обязательно. Достаточно того, что мы будем иметь шесть тысяч Воронов, это огромная сила...
- Жена должна уметь и подоить бодучую корову, и превратить это молоко в масло! А она белоручка, ни к чему не приучена. Мне уже не кажется, что это хорошая идея с женитьбой. - Перебила Хильд.
Вален смотрел на обычно тихую и кроткую жену, не узнавая ее: она впервые высказывалась против решений мужа, его это раздражало и удивляло одновременно. Она поднялась - величественная в своем белом, расшитом красными и синими нитками платье, повернулась и стремительно ушла в дом, и не появилась даже тогда, когда четверо здоровенных парней втащили огромное деревянное блюдо, на котором покоился дикий вепрь, целиком зажаренный над углями костра с травами и чесноком. Вороны только диву давались: для них это был бы пир на несколько дней, а вот Волки, как они сами говорили, могут убрать целого кабана за один присест. Поэтому-то они и крепкие, сильные, словно молодые дубы в роще...
Хильд была в ужасном настроении, эта странная девица Воронов начала раздражать ее с первого же взгляда, и вообще все Вороны, они все казались ей выходцами из чуждого и очень страшного мира. Босые ноги привычно возносили ее по ступенькам деревянного всхода, она не заметила, как по стене скользнула легкая тень, чьи-то руки схватили ее за талия и увлекли в тускло освещенную единственной лучиной клеть. Женщина не думала сопротивляться.
-Ты с ума сошел!? - зашипела она, когда, наконец, мужчина оторвался от ее губ. Она смотрела на него внизу вверх, на лице его плясали отсветы огня. Регон. Доверенное лицо Валена и его родной брат, сейчас правивший на восточных границах Долины, он когда-то любил Хильд, а она - его, и поженились бы они, не встань тогда перед Советом старый, седой волхв, одетый в просторную рубаху из некрашего полотна, без пояса.
-Нельзя допустить! - закричал он, и голос его ледяным ветром сковал сердце юной Хильд. - Видел я в огне страшную беду: Повымрет род Волкодлаков, не будет им помогать пращур - Волк, коль женится он на этой женщине да родит она ему сына!
Волки всегда верили волхвам, поэтому брак не состоялся, и быстро отдали Хильд за младшего брата Регона - Велора. Он любил тихую и гордую Волчицу, и всегда хорошо к ней относился, только она не смогла полюбить его по-настоящему, всегда смотрела на него и угадывала черты Регона: Нос такой же, форма лица... а глаза другие, у Регона глаза - точь-в-точь цвета океана, а у Велора - обычные для Волков серо-зеленые... И любовь тоже не прошла, Регон так и не женился потом - к вящему неудовольствию отца, но, как говорили, любил молодых девиц.
Он часто виделся с Хильд, рискуя доверием брата и собственной жизнью. Вот и сейчас он страстно сжимал ее в объятиях, наслаждаясь ощущением теплого податливого тела в своих руках, а она пугливо прижималась к нему, словно боясь, что их снова могут разлучить:
-Ты слишком рискуешь... Если кто-то увидит...
Регон широко улыбнулся, показав длинные, острые клыки.
-Не увидят, любовь моя. Здесь никого нет... И я с тобой. Чего ты можешь бояться, когда с тобой я?
Это было правдой, поэтому Хильд, успокоившись, выдернула из туго заплетенных в виде короны кос заколку из кости ламаса (подарок леди Александрии, считавшей, что кость этого свирепого животного, живущего на вершине скал, приносит счастье), позволив волосам свободно рассыпаться по плечам, словно золотые лучи, и обняла возлюбленного. Он привлек ее к себе, заглянул в глаза, словно испрашивая разрешения, и вот она уже лежит на полу, беспомощная перед ним, его руками. Его пальцы касались ее шеи, плеч, легко пробегали по спине, вызывая сладостные мурашки, нетерпеливо и нежно губы его касались ее напрягшихся и занывших от сладкой боли сосков. Она притянула его руку себе между ног, ощутив свою влагу и вводя в себя его сильные пальцы, сладостно застонав, откинула голову. Все стало неважно, ведь перед ней он - ее возлюбленный.... Так, наверное, прошли часы, но она не тревожилась более: напившиеся браги и скисшего пенного молока Волки останутся на своих местах: не встанут, пока не выйдет из головы хмель. Сейчас они лежали, обнаженные, на волчьих шкурах, ласково согревающих тело, Хильд сонно проводила пальцами по покрытой шрамами груди Регона, он смотрел на нее, в синих глазах его вспыхивали огненные блики.
-Когда Велор женится, - вдруг спросил он, - они останутся здесь? Я забыл спросить.
Пальцы Хильд на мгновение остановились. Сжались.
-Я не знаю - глухо проговорила она. - Муж хочет скорее поженить их, а я... смотрю на них и мне совсем не хочется отдавать его.. что-то плохое будет...
Регон ухмыльнулся: -Ты говоришь, совсем как волхв перед нашей свадьбой. Не думал, что ты столь дорожишь сыном от него.
-Все сыновья матерям близки... я до сих пор жалею, что он и Трюд - не от тебя. Вален тогда... меня заставил. Волхв, прокляни его Боги, сломал судьбу, все решил по-своему... А у них все иначе, все так рады им, никто не замечает, какими глазами они смотрят друг на друга, никто! - она сама не замечала, как срывается на крик: воспоминания молодости и старая обида жгли ее, словно раскаленные угли. Регон закрыл ей рот ладонью:
-Тише... не надо никого будить... не упорствуй, если они поженятся, так, значит, угодно Богам. Возможно, я смогу убедить Валена уехать с сыном, и Трюд захватят пусть с собой. И мы останемся с тобой вдвоем, и я смогу наслаждаться тобой, сколько захочу... и Аскольд будет с нами, и Вейлин... Мы будем семьей, родная, не будем больше скрываться...
Хильд улыбнулась, устраиваясь поудобнее на его плече.
-Дети так похожи на тебя...
Регон повернулся, что-то вытащил из кармана брошенного на пол мехового плаща: это были небольшие, причудливой формы кусочки черной кожи с резными символами, непонятными Хильд. Она повертела в пальцах один из кусочков, ощутив его плотность, и вопросительно уставилась на возлюбленного.
-Это Птицы Огня, - пояснил он, - Кинь его на землю, и возникнет огненная тень, способная следить, читать мысли, уничтожать врагов. Мне удалось достать только такие, есть еще Сожжение - кинешь на землю да поставишь на него человека, и тело его рассыпается тлеющими угольями. Это изобретение Саламандр, сама знаешь, они сильные маги, могут выстоять против Воронов! Купил их у одного торговца с тех земель...
Хильд задумалась. Когда-то Волкодлаки правили в Танате, пока не пришли Саламандры и не уничтожили все мечом и жестоким огнем, это она знала с детства. Зачем же...
-Что же ты собираешься с этим делать? - тихо спросила она, все внутри нее съежилось от мысли, что может случиться, если Регон все же решит вернуть себе права старшего сына Волков и заодно - место Вождя. И его немолодую, но все еще красивую жену...
Мужчина повернулся к ней, улыбка озарила его лицо, влажные зубы сверкнули.
-Не знаю. Но все же приятно знать, что любое мое желание осуществимо... Я хочу вернуть Танат, родная! Мы сможем это сделать, у нас будет армия, и ты будешь только моей, знаешь, мне больно от мысли и знания, что ты так охотно раздвигаешь ноги не только передо мной! -Хильд, вспыхнув, попыталась ударить его, но он легко поймал взметнувшуюся руку и, ухватив ее, нагнул женщину, так что лицо ее уткнулось в теплые шкуры, а он взгромоздился на нее сверху, словно пес на суку, и яростно задвигался, в самый сладостный момент он рванулся, зарычав, и по бедрам женщины потекла струйка его семени:
-Вот так! Ты родишь мне еще сына, и все будут знать, что он - от меня!
6. Люди Крови.
Сегодня в Танате было нестерпимо жарко, солнце раскаляло каменные перекрытия крыш так, что на них вполне можно было жарить мясо, побеги дикого винограда, густо оплетающего стены, давали хоть какую-то тень, и разомлевшие слуги скорчились под ними, отдыхая.
Андаль Второй, Владыка Таната, не боялся жары, легко, словно кот, кружа с мечом возле своего соперника - высокого, изможденного человека, похожего на крысу и одетого в тюремную одежду, оборванную и обветшавшую. Заключенный стоял, слегка покачиваясь, и уже две минуты оборонялся от наступавшего Владыки, которого все считали по меньшей мере самим Злом. Он иногда позволял себе развлечение, выпуская заключенных из тюрем, и с них снимали кандалы: более они не надевали их никогда. Побившему Владыку обещали свободу, но никто и никогда не мог победить его, и их тела, слегка присыпав белым песков, чтоб не было луж крови, уносили прочь слуги. Владыка Андаль был невысок, худощав, с волосами цвета листвы осенью и славился как отличный Маг Огня. Так ли это - никто из заключенных не знал, знали они лишь, что он одинаково ловок и с кнутом из кожи буйвола, и с мечом из ша-саманской узорчатой стали, несмотря на солидный возраст. Сверкая глазами, в которых всегда будто бы полыхало пламя, он легко прыгнул вперед, кнут пронесся перед ним, как нападающая кобра, обвило шею несчастного, рассекая ее почти до кости. Человек дернулся, вскидывая руки к шее, из которой потоками хлестала кровь, затем задергался и осел - неловко и мучительно. Сопротивляться он более не мог. Владыка небрежно вонзил в его сердце клинок, с отвращением вытащил и взмахнул им, теплые капли слетели со стали, словно порванное ожерелье из самых чистых рубинов. Он кивнул:
-Хватит на сегодня с меня этих крыс. Увести всех! - и пошел прочь, в тень мраморных колонн, длинное алое одеяние метнулось за ним, словно крылья. Раб поспешили увести заключенных, но он не смотрел более на них, его взгляд был прикован к человеку в скромной черной одежде, стоявшему у колонны и почтительно ожидавшему его. Он поклонился, но Андалю сейчас было не до церемоний, он резко наклонился и спросил:
-Что, ну, ну? Где они?
-У западной границы, Владыка, скоро перейдут благородный Теммис, они всего в нескольких ночах пути. Я посылал к ним надежного человека с нашими условиями мира, но сегодня утром его конь вернулся без седока... вернее, с головой седока. - Он помолчал. - В седельной сумке. Во рту его была земля.
Владыка нервно расхаживал по каменной площадке, слушая крики своих наложниц из спальни, развлекающихся друг с другом; мысли его были далеко.
-Я не понимаю, что нужно этим скотникам! У них есть целая степь, огромная, как два Таната, для кучки дикарей вполне достаточно!
-Им нужны деньги, мой Владыка, - мягко ответил неизвестный в черной одежде, - рабы, женщины... вода, земля... все то, что когда-то твой род отвоевал у Волкодлаков. Вы поступили также. Сначала...
-Молчать! - рявкнул вдруг Андаль, - Не позволю осуждать историю моих предков! - Его жуткое скуластое лицо с клином редкой рыжей бороды на подбородке приблизилось к мягкому пухлому лицу человека в черном. - Я прекрасно помню историю, помню, что мои предки были кочевниками в Пустыне Смерти, помню! Еще свежи в памяти рассказы отца о том, как горел Танат, как Волки бежали, поджав свои вшивые хвосты! Мне насрать на это, сейчас у меня есть проблема - к нам подступают эти скотники, это три клана, не один - ТРИ! - он перешел на истеричный крик, худые руки старика сжимали рукоять меча, но человек в черном не шевелился, все так же мягко улыбаясь.
- Я узнал, что один из них - сын Черного Бера, второй по старшинству, его имя - Милонег. - Мелодичным голосом сказал он. -Он объединил кланы и именно он - твой Враг, Владыка... Наверное, его лишили наследства после смерти благородного Дарена, да прольются дожди под ноги его, и он стал разбойничать. Не прикажешь ли...
-Его надо уничтожить. Без главаря все эти скоты быстро распадутся, они тупы, как их кони. Прикажи привести Мага Крови Милона сюда.
Коротко поклонившись, человек в черном ушел, а Владыка наклонился над сосудом, наполненным ароматной цветочной водой, умыл лицо и руки. Как жарко сегодня во дворце... Он почувствовал на своих плечах нежные женские руки и обернулся. Перед ним стояла его юная наложница, всего пару дней назад были ее тринадцатые именины - возраст, с которого семья может продать свою дочь в дом удовольствий, если не может содержать ее. Нежное, тонкое тело отливало золотистым загаром, длинные черные волосы распущены, лишь слегка прикрывая нежные острые груди. Как и все наложницы во дворце, она носила прозрачное, словно туман, платье, открывающее до плеч тонкие руки, и ни разу не присоединялась к любовным играм остальных девушек. Вийера (так ее звали) протянула к нему руки, желая коснуться его щедро намасленных и надушенных волос, но он сердито дернул головой и отослал девушку. Ничего не хотелось, кроме как избавиться от мерзкой проблемы, ползущей с запада. Он услышал тихие шаркающие шаги и чей-то голос и сделал два шага навстречу седому старцу с бледным и скорбным лицом, двигающемуся к нему на изувеченных когда-то ногах. Тощий Маг Крови опирался на длинный посох, украшенный рубинами и изумрудами с богатых приисков Сурии. Шею старика обвивала тяжелая цепь, на которой висела небольшая книга, которую, говорят, старик писал всю жизнь, собирая лучшие свои рецепты и ритуалы. Старец пытался поклониться, но Владыка жестом удержал его:
-Не нужно...
Милон внимательно выслушал своего повелителя, изредка кивая седой головой, потом тихо сказал:
-Магия оставила нас. Мы можем лишь воевать. Кто-то выкрал все "огненные птицы", а создать новые я не могу. Я слишком стар, я умираю, а для создания нужно около двадцати лет... Я не доживу, а никто, кроме меня, не сможет.. ученики слишком слабы, настоящие маги остались на севере да в глубинах Пустыни Смерти...
Андаль ничего не ответил ему. Он задыхался. Маленькая голова дергалась на сухой шее, рука его инстинктивно тянулась к ножнам висящего на поясе меча. Маг Крови равнодушно наблюдал за ним: Отец Андаля, Ригар, был истинным Саламандрой, истинным правителем - мудрым и щедрым, но он рано умер, ему не было еще тридцати, и его сын, ничему не успевший научиться, вступил на престол, и с тех пор Танат пришел в упадок: Владыка позволял себе мотовство, устраивая жестокие бои, во время которых лучшие воины лишались рук, ног, глаз, зачастую - жизни. Зато победителей вдоволь натешивший себя кровью Андаль щедро одаривал - земли, прииски, рабы, прекрасные женщины. И деньги, много денег. Все ненавидели жестокого и похотливого старика, сошедшего с ума после смерти жены, Стриги. Милон плохо помнил, как выглядела эта женщина - слишком много после нее Владыка держал наложниц, да и старость давала о себе знать, но ее повадки нельзя было забыть. Нервная, как молодая пантера, она ходила из одной части замка в другую, пугая служанок всполохами огня, сходивших с ее ладоней. Ей было весело, она заливалась серебряным колокольчиком. А потом она полюбила женщину, работавшую в доме удовольствий, и ее перестал интересовать муж, она целыми днями пропадала там, разделяя ложе с любимой девушкой и всеми, кто желал ее. Мерзкие слухи наполняли город, точно грязная вода, и вконец рассвирепевший Андаль застал ее в постели с той самой девушкой и еще каким-то мужчиной, которого он не знал, - он убил всех троих. Он обожал рассказывать эту историю за чашей сладкого вина, когда взгляд его обессмысливался, делался пустым и влажным, точно у барана:
-Она лежала поверх той шлюхи, я точно помню. Они целовались, трогали друг друга за груди, сосали их и стонали, стонали! А этот ублюдок был сверху, был на моей Стриге, и входил в нее, а она кричала, как никогда не кричала подо мной! От меня-то она берегла свою щель, говорила что-то о детях, о Рамаге и Ригаре, мол, они совсем еще малыши - ну, что там женщины обычно говорят!? А тут... я разрубил его спину мечом, он остался в ней, даже когда я разделал его, как свинью! Они не успели закричать, они не поняли, что вообще это было... я вонзил ей клинок в рот, кровь хлынула рекой... Она долго извивалась, умирая, хрипела, а я насиловал ее, драл во все щели, пока она умирала! - и заходился в безумном смехе, но по щекам его всегда текли слезы.
Он любил свою жену, несмотря ни на что, и до сих пор приходил к ее усыпальнице, построенной с поистине королевской роскошью, с букетом снежноцветов, которые так сложно найти. Ее любимые цветы, белые лепестки, белые, как ее кожа, когда она лежала в саркофаге... От воспоминаний его отвлек голос Владыки, сухой и высокий:
-Прочь! И воеводу позвать мне! Сейчас же!
Старик исчез быстро, словно легкая тень, а Владыка устало сел на малахитовую скамью. Так жарко сегодня... и в небе кружит стервятник, и неизвестно, что его привлекло - запах трупов или близкая война. Птица села на крышу и громко гаркнула, словно предвещая что-то, повела круглым глазом на Андаля и тяжело снялась с места. Значит, все же война, и ее придется развязать, хоть и нет на нее денег, нет людей, не магии, нет ничего, кроме долгов. И старости. И наложниц.
7. Милонег.
Гадюка лежала, свернувшись, на прогретом осенним солнцем валуне, наслаждаясь покоем и теплом, пока резкий удар камня не размозжил ей голову. Тело резко забилось, извиваясь и брызгая кровью, его подхватил еще мальчишески гибкий, тринадцати зим, юнец, поднял тушку над головой и захохотал.
Он забрал еще и голову: Каждая часть тела Богами обласканной змеи - огромная ценность: Пестрая шкура, блестящая полупрозрачной металлической чешуей, клыки, сочащиеся смертельным ядом, череп, сердце и прочие внутренности, а также яички, возвращающие старикам мужскую силу - все охотно скупалось магами в любом городе, коих предстояло пройти еще много, и только Боги знают их число. Мальчик вынул нож и, усевшись на землю, стал потрошить тушку, чтобы кусочки ее поджарить на угольях, нанизав на прутик. Он всегда готовил еду для воинов Милонега, но ему не хватало самому, до него доходила крохотная мисочка похлебки из овса и репы, в которой не плавало ни единого кусочка мяса или рыбы - еда раздавалась по старшинству. Но добычу у него никто не отнимет, никто. Он сам ее поймал, и съест ее сам, хотя это грозит наказанием... Но для начала нужно найти его в лесной чащобе...
-Что, Влас, утаиваешь еду от братьев? - насмешливо поинтересовался за его спиной очень знакомый голос. Пальцы мальчика задрожали, он повернулся и взглянул Милонегу в глаза. Вождь был словно сплетен из железных ремней. Светлые, давно не мытые волосы висели сосульками и были убраны тусклым обручьем с черными камнями, обрамляя недоброе бородатое лицо с перебитым когда-то носом, оттого похожим на орлиный клюв; тяжелые одежды из черной кожи и шерсти нуждались в стирке и починке: от Кнеза разило псиной, но ему были все равно. Он стоял, скрестив руки, и улыбался, глядя на Власа. Мальчик, судорожно сглотнув, протянул ему почти освежеванную змею, кое-где под шкуркой виднелись прослойки белого жира:
-Помилуй меня, государь. Я... просто очень хотел есть... - он заикался. О жестокости Милонега ходили легенды. Вот сейчас он взмахнет висящим у его правого бедра клинком, и....
-Так ешь. - Милонег потрепал рукой соломенную шевелюру мальчика и улыбнулся. - главное, чтобы другие твою еду по запаху не нашли.
Кнез прошел к берегу лесного озерца, что, как зеркало, лежало меж деревьев. От воды кисловато тянуло торфом, желтые листья устилали ее поверхность, дрожа от малейших порывов ветра, а плакучие ивы привычно купали у берегов свои тонкие гибкие ветви.
-Как водичка? - поинтересовался вождь. Он снял сапоги из зеленой кожи, вышитой алым шелком, разившие немытым телом рубаху и штаны, и, не дожидаясь ответа, вошел в озерцо. Крякнул от удовольствия, когда стылая осенняя вода коснулась кожи, и легко, без плеска, нырнул. Милонег не выныривал довольно долго, и Влас уже подумывал - не утонул ли, надо кидаться в воду и спасать его, но страх проникал липкими пальцами за шиворот: Его точно утащил в свои холодные мертвые объятия Омутник, на самое дно, на шелковый ил, и его, Власа, тоже утащит, если вздумает подойти к воде!
Влас потихоньку начал пятиться, оглядываясь в поисках полыни- горькой травы, которая своим запахом может отпугнуть любую водную нечисть, но тут над поверхностью воды поднялась голова Милонега, он кряхтел и убирал со лба намокшие волосы, и мальчик успокоился.
Кусочки змеиного мяса уже успели покрыться хрустящей аппетитной корочкой, когда Милонег вылез из воды и подсел к костру, держа в руках только что выстиранную тут же рубаху. Влас осторожно наблюдал за ним, пользуясь тем, что дым почти скрывал его самого - впервые он видел так близко человека, который, являясь всего лишь вторым по старшинству из сыновей, сумел объединить дикие кланы, обитавшие на его территории, и заставить их присягнуть себе на верность и признать государем. Умерший его отец, по слухам, оставил ему совсем немного земель, сухих и бесплодных, точно утратившая материнство женщина, и сын, оставив в крепости мать и младших братьев, решил завоевать Танат, и сейчас его неутомимая орда медленно, но верно идет к своей цели. У них почти нет лошадей, только закупленные у северных торговцев мохнатые ламасы, способные идти с большим грузом несколько ночей и дней кряду без передышки, да и питающиеся мхом и прочей растительностью, непригодной для коней. На их черно-бурых спинах воины везли репу и сушеный горох в берестяных коробах, масло, доспех, сушеные мясо и рыбу, воду - словом, все, что нужно для похода, а сами шли пешком, оставляя после себя широкую вытоптанную полосу.
Говорят, сам Андаль Второй боялся их числа и свирепости и даже прислал гонца с условиями мира: Они должны остановиться за Теммисом, а он, Андаль, будет платить им дань как залог того, что на него не нападут ночью и не перережут глотку.
-Три тысячи золотых манна!? - вскричал тогда Милонег. - За кого он меня принимает? - широкие его ноздри гневно раздулись, со свистом пропуская воздух, он обернулся к драговитке Виорике, лежащей на его подушках. Девушка не спеша жевала сладкое сушеное яблоко и смотрела на него миндалевидными, влажно блестящими глазами - сына его умершего мужа, а ныне и господина: он взял ее сразу, как остыло тело отца, смуглая кожа и женственные формы, отлично просматривавшиеся под полупрозрачными одеждами, всегда его привлекали. Драговитская девушка была искушена в любви и готова была ублажать его столько, сколько он хотел, вознося его на новые вершины блаженства. Она томно улыбнулась, показав белые мелкие зубы, и тихо сказала:
-Отруби ему голову да набей рот сырой землею. Отправь его вместе с конем его обратно в город. Так поступают в моем племени с теми, кого хотят опозорить во всех семи мирах и лишить покоя. Он поймет знак...
Как выяснил Милонег, она отлично держала речь на четырех языках, не считая родного, но, пока была женою Дарена, никогда не показывала этого.
-Ты не представляешь, сколько секретов я узнала только благодаря тому, что они думали, что я их не понимаю! - похвасталась она.
Сейчас она была не только его любовницей, но и единственной его советницей: девушка до продажи ее в наложницы была жрицей в храме Рогатого Бога и сейчас носила на груди его знак - отлитый из металла череп тура. Благодаря ее хитрым советам, молитвам и чародейству Милонег смог стать вождем трех могущественных кланов.
-Ты завоюешь город, - шептала она, - убьешь старика, ибо ты Сын Рогатого...
-Я сын Дарена - возразил ей Милонег. - Мы оба знаем, что нет... Ты совсем на него не похож. - таинственно сказала драговитка и вышла из шатра - прекрасная в своих белых полупрозрачных одеждах. Все воины смотрели на нее. Она не скучала по своим детям, оставленным матери Милонега, она не была ни к кому привязана, кроме Рогатого Бога. И самого Милонега, которому она дарила себя каждую ночь...