Великий Инквизитор вышел из Собора, недовольно сощурившись на холодное и колючее солнце. Дул пронизывающий осенний ветер, гоняя по площади пыль и мусор. Серость неба свинцовой тяжестью давила на город и его обитателей, и на площади было далеко не так оживленно как обычно: люди шли по своим делам быстро и молча. От главного эшафота на площади еще шла тонкая струйка едкого дыма.
Судия поежился от неуютной погоды и накинул капюшон. Медленно подошел к середине площади. Он ожидал важной встречи - человек Инквизитора должен был дать ему устный доклад о содержании Тайного совета при короле Иммидрихе. Инквизитор очень надеялся что тот появиться - он очень ценил этого своего шпиона, но в последнее время канцлер Архануа так ужесточил меры безопасности и разнообразные проверки на верность своих слуг, что священник не удивился бы, если бы его помощника разоблачили.
Но сейчас оставалось только ждать.
Судия подошел поближе к месту недавней казни, идя поперек потока движения, и при этом ни разу ни с кем не столкнувшись. Мужчина в рясе словно отпугивал людей вокруг: Инквизитора в нем узнать было невозможно, и все же толпа обтекала его, как будто интуитивно чувствовала, что мешать размышлениям этого простого монаха толчками и руганью не следует.
К закоптившемуся столбу посреди толстых прутьев решетки, под которой и над которой обычно и разводился очищающий огонь, был цепями прикован обгоревший до черноты скелет - и сейчас, после слов колдуньи о сожжении детей, Инквизитору он показался необычайно маленьким.
"Гуня из Погоркова, - вспомнил он имя обвиненной юной колдуньи. - Четырнадцать лет. Насылала куриный мор. Нет, не так. Возможно насылала куриный мор, - поправил себя Инквизитор и подавил вздох. Не смотря на признание, он не был уверен в виновности этой девочки. Она была так испугана происходящим, что почти ничего не говорила, а только тихонько плакала. Но ведь колдуньи горазды на такие трюки, как вызывание жалости! Нет, она была виновна. - А даже если и нет... Мы не имеем право рисковать и давать Неименованному шанс завладеть даже одной искрой. Если мы были неправы... Ее искра сольется с Господом, обретя вечное блаженство. И да простит мне Пастырь мою ошибку... - пронеслось в голове мужчины. Но лицо чумазой заплаканной мордашки никак не выходило у него из головы. - Проклятая ведьма, эта Фаиза... это она лишила твердости мой разум! Мерзкая чародейка! Я все делаю верно, так, как завещал нам Господь..."
К тому же Великий Инквизитор, учтя достаточно юный возраст и быстрое признание колдуньи, отнесся к девочке достаточно гуманно, и дал Гуне, в соответствии с древнем обычаем, выпить перед очищением кубок с ядом замедленного действия. Девочка умерла быстро и безболезненно еще до того, как разгорелось пламя у нее под ногами.
- Святой отец?.. - прошелестел сзади вкрадчивый и льстивый голос.
Священник неторопливо обернулся и посмотрел на обычного горожанина, склонившегося перед святым отцом словно бы в просьбе об исповедании. Во всем облике этого ничем внешне не примечательного человека (а известен он был под прозвищем Крыса) сквозила какая-то почти наигранная льстивость, из-за чего Судья чувствовал некоторую неуверенность при общении с ним. Он знал, как следует говорить со льстецами; он знал, как следует говорить с людьми чести; со лжецами и с чистоплюями, с предателями и с людьми, верными своему делу. Но этот человек... Он все время пригибался, кланяясь, и голос у него был вкрадчивый и сладкий, как варенье, и казалось, что большего льстеца и лизоблюда не сыскать. Но Инквизитор неплохо разбирался в людях. Он видел какую-то презрительность, сквозившую через эти сладкие речи и улыбки, видел насмешку в глазах, словно говоривших: "Я знаю, всем вам нужна похвала и ощущение собственной значимости. Так вот вам и похвала, и вот вам я, чтобы вы почувствовали себя лучшим рядом со мной. Вы думаете, что я ничтожество. Но я-то знаю, кто я на самом деле. Я тот, кто раскусил вас всех. Я буду добиваться того, что мне нужно, наступая на вашу слабость, а вы... продолжайте думать что вы лучше и выше". Этот человек казался воплощением лжи и предательства, и он действительно был непревзойденным мастером этого дела. Но при этом он никогда не врал тому, кому служил; и у него были какие-то принципы, которых, правда, монах не понимал. Например, как-то раз ему сообщили (а у Инквизитора были даже шпионы, следившие за другими его шпионами), что Крыса ввязался в совершенно ненужную драку на площади из-за несправедливого обвинения ребенка в воровстве, хотя это совершенно не вязалось с привычным ему обликом бывалого пройдохи.
Но все эти наблюдения были получены путем долгого, многолетнего вникания в личность своего слуги, принятые практически на уровне ощущений, какого-то налета, остававшегося каждый раз после общения с ним. Посторонний человек никогда бы не заметил ничего необычного. И если вначале их сотрудничества священник с трудом скрывал брезгливость, то постепенно стал относиться к своему слуге с некоторым уважением. В свою очередь, Крыса, поняв, что его как-то раскрыли, увидели край его истинной сущности, проникся к своему господину уважением и стал по-настоящему предан ему.
- О, святой отец, не могли бы вы принять покаяние несчастного грешника? - проблеял боязливо улыбающийся мужичонка.
- Конечно, сын мой, - негромко ответил монах, свысока глядя на согнутую колесом спину собеседника и накладывая на него святой Символ. - Но хватит ли у тебя денег на покупку отпущения твоих грехов?
- О, мой грех тяжек, но думаю, я смогу полностью оплатить его искупление, - горожанин поправил потертую шляпу на голове. - Но могу ли я попросить о том, чтобы вы приняли мое покаяние в исповедальне сегодня вечером, преподобный?
- Боюсь, сегодня я занят, сын мой, - просьба о встрече в исповедальне означала, что известий слишком много для того чтобы шифровать их. А то, что "грех тяжек" означало, что сведения важные. Но сегодня вечером начиналась подготовка к такому важному событию, как зимние богословские дебаты, и он, как глава Церкви и судья, должен был дать указания по поводу их хода, определить наиболее важные темы для обсуждения и назначить себе помощников в судействе. Кроме того, это был слишком важный разговор, а в Соборе их могли подслушать... Но иногда, когда все исповедальни были заняты, монахи приглашали кающихся к себе... - Приходи завтра... В мою келью, - решил монах, думая, что делать на это время с ведьмой.
- Как скажете, святой отец, - снова заулыбался и закивал мужичонка, и, не переставая отвешивать поклоны, попятился и исчез в толпе.
Монах задумчиво посмотрел на то место, где тот только что стоял. Он не понимал целей и мыслей этого человека, и ему это очень не нравилось. К тому же, он знал слишком много для столь непредсказуемого субъекта. Но избавиться от него Инквизитор никак не мог: тот был слишком полезен... Да и предавать своего господина пока вроде бы не собирался.
Тучи начали рассеиваться, снова появились солнце, толпа оживилась и загомонила. Инквизитор почувствовал, как от этого ужасного гама начинает болеть голова. Он собирался заняться еще кое-какими делами... Но ночь без сна, проведенная на этом ужасном балу, в тисках ревности, давала о себе знать, и монах решил поспать пару часов перед тем как отправиться на встречу епископов из провинции, но тут из гудящей толпы послышался адресованный ему крик:
Инквизитор резко обернулся. Он не привык к тому, чтобы его узнавали на улицах, более того, считал это крайне нежелательным.
Однако пробирающийся к нему источник криков опасности вроде бы не представлял: это был длинный, худой, нескладный парнишка в серой рясе послушника, с множеством веснушек на круглом курносом лице, большими голубыми глазами и ворохом светлых кудрей на голове. Толпа, поперек которой он пытался протиснуться, кидала его то влево, то вправо, пинала, шпыняла, а один раз дала под дых, так что бедный парнишка чуть не согнулся пополам, чему помешала сердито стукнувшая его по лицу корзиной старушка.
Судия, сведя кончики пальцев, спокойно наблюдал за тем, как послушник усердно продирается сквозь людей, стараясь никого не ударить и ни на кого не наступить (правда, никто вокруг этого все равно не оценил). Наконец мальчишка вывалился на свободное место, образовавшееся вокруг Инквизитора и помоста.
- Ваше высокопреосвященство!.. - парнишка восторженно вытаращился на по-прежнему неподвижного монаха, вопросительно приподнявшего бровь.
- Чего ты хотел, сын мой? - вопросил мужчина, свысока разглядывая восхищенно сияющие голубые глаза мальчика, по плошке каждый. Он крайне подозрительно относился к таким почитателям - в конце концов, они могли оказаться бледными подобиями того же Крысы, расхваливающие при встрече и готовые вонзить кинжал в спину, едва ты отвернешься.
- Ваше высокопреосвященство, меня зовут Викон, - чуть отдышавшись, принялся рассказывать мальчишка. - Я послушник из монастыря за Собором, и я бы очень хотел попросить вас об одной милости!..
Монах слегка поморщился про себя. Как и следовало ожидать. Просто так на тебя такими глазами смотреть не будут. Настроение стало еще хуже, и священник уже хотел было остановить паренька рукой и удалиться к себе, но тот и сам неуверенно замолчал, почувствовав перемену в настроении своего собеседника. Инквизитор взглянул на поникшего мальчика, непонимающе глядящего на главу Церкви большими глазами, и устало вздохнул:
- Слушаю тебя, сын мой.
Послушник Викон просиял:
- Видите ли, святой отец, я давно занимаюсь исследованиями Канона, пытаюсь проследить изменения, которые происходили в нем с течением времени из-за новых записей, добавляемых Великими Инквизиторами, по ранним версиям стараюсь примерно восстановить текст Книги Слов, уничтожений мерзкими язычниками, а так же объяснить эти изменения историческими событиями, которые подвигали Великих Инквизиторов на усовершенствование Канона...
Священник более внимательно посмотрел на слегка помятого в толпе, но стоящего прямо и с достоинством мальчишку. Выглядел худой паренек довольно жалко, а лицо и одежда были не очень чистыми, но в больших ясных глазах горел огонь, а лицо просто светилось, когда он говорил о своей работе.
- Я понял суть твоего труда, - прервал его Инквизитор. - И должен признать, что в столь юном возрасте рискнуть взяться за столь сложную тему, да еще и добиться, по твоим словам, каких-то результатов - это большое достижение, - мужчина чуть усмехнулся про себя, заметив, как мальчик раздулся от гордости после такой похвалы. - Но я так и не понял, в чем заключается твоя просьба ко мне?
- О!.. - после слов монаха Викон заговорил намного увереннее и с еще большим жаром. - Понимаете, святой отец, мой труд... я уверен, что он достоин того, чтобы с ним ознакомились лучшие умы Гаркранда. И... я знаю, что согласно правилам, только закончившие обучение при монастыре и выбравшие свою стезю в лоне Церкви имеют право выступать на дебатах, но, возможно, вы позволите мне принять участие в зимних состязаниях в словесном и богословском искусстве?.. Я бы очень хотел представить свой труд миру...
И мальчишка в волнении уставился на лицо монаха, почти полностью скрытое капюшоном.
Инквизитор в задумчивости водил белым пальцем по тонким губам. Тема была опасная, но при должной подаче - весьма полезная. Другое дело, сможет ли мальчишка должным образом ее подать?.. В столь юном возрасте...
С другой стороны... Огонь в его глазах, и явная любовь к науке, уверенность в своих силах... Инквизитор припомнил, что когда-то, еще до того, как придворные интриги и грандиозные планы захватили его, он точно также с восторгом и огнем в глазах впитывал бесконечные знания, заложенные в книгах, искал там истину, восхищался мудростью древних авторов и преклонялся перед величием науки...
Да и мальчик ему понравился. Он был таким... увлеченным своей идеей, каким-то чистым, рвущимся к знаниям... Его искра сияла так ярко, что была видна в его ясном взгляде. Священник встречал не много таких людей. Разве что... Агнесс...
Воспоминание о принцессе окончательно растопило лед в глазах монаха.
- Ну что ж... - усмехнулся он. - Если ты полностью уверен в своих силах...
- О да, я уверен, святой отец! - восторженно вскричал Викон, опять восхищенно вытаращившись на Инквизитора. Тот даже слегка испугался, что парень полезет его обнимать. - Сперва я хотел дать прочитать мой труд лично вам, но потом... - мальчик слегка замялся. - В общем, я подумал, что вы слишком заняты для этого. - Священник согласно кивнул. - А на дебатах вы уж точно услышите его!..
- Для тебя так важно, что бы именно я услышал твою теорию? - с усмешкой поинтересовался монах.
- Конечно! - сияя, ответил мальчишка. - Ведь вы же были великим ученым! Я читал вашу работу о толковании отрывков из работ Иерхиана и определении их подлинности, а так же исторический труд о захвате варварами Книги Слов и возможных вариантах ее местонахождения... А еще вы - самый праведный человек во всем Гаркранде! И следите за чистотой веры и благосостоянием церквей и соборов, как никто из прежних Великих Инквизиторов! А еще вы взялись перевоспитывать ужасную ведьму и язычницу, потому что в вашем присутствии ее магия не действует, настолько сильна сила вашей веры! - благоговейно выпалил Викон, глядя на монаха как на кумира. - Я бы еще очень хотел прочитать вашу работу "Грехи и почему их совершают", но ее изъяли из нашей библиотеки...
Монах немного смущенно кашлянул. Он привык к лести - но то была тонкая, искусная, лживая лесть, которую он давно научился различать и которая никак на него не влияла. А вот к искреннему восхищению он совсем не привык.
- Хорошо... Викон?.. Я внесу твое имя в списки, - кивнул мужчина, придержал капюшон при резком порыве ветра. Викон же не успел заслониться и закашлялся от попавшей в рот пыли. - А книгу я могу дать тебе почитать ќ- в моей библиотеке она имеется... И еще я бы посоветовал Трасцена - для сравнения, - добавил священник, после чего коротко кивнул и, высоко подняв голову, неторопливо направился к собору.
- Спасибо... кхе-кхе... спасибо большое! - прокричал Викон в спину монаху, отплевываясь от грязи.
Монах бесшумно поднялся к себе и остановился у двери.
Ну да, ведьма. Не запертая. "Будем надеяться, у нее хватило ума не пытаться совершить какую-либо каверзу", - подумал мужчина, достал ключ и резко открыл дверь.
- Ой-ё, да зачем же так врываться?! - воскликнула ведьма, схватившись за сердце.
Она сидела на полу на пороге своей комнатки, по-прежнему в огромной рубашке, и выглядела и испуганной, и рассерженной одновременно.
- Что ты делаешь? - недоуменно спросил монах, обходя ее ноги и оглядывая комнату. Он отсутствовал меньше часа, так что вряд ли бы колдунья успела что-то сделать за это время, но...
- Разминаюсь, - недовольно ответила девушка, вытянув ногу по струнке и, не сгибая спины, выгнулась и обхватила руками голые чумазые ступни. При этом рубашка задралась и обнажила круглые смуглые коленки.
Инквизитор скрежетнул зубами и подавил легкую приятную дрожь в теле.
- Зачем? - спросил он, чувствуя, как хорошее настроение, возникшая после разговора с юным послушником, стремительно исчезает и снова наваливается вся та груда обязанностей и запретов, к которой он сам привязал с решением истинно служить своему Господу. - В любом случае, я запрещаю тебе делать это при мне, да еще в таком виде.
Девчонка встала с пола и отряхнула руки. Потерла шею под ошейником.
- Устала сидеть скрючившись в одной позе, - хмуро ответила она, не глядя на монаха.
- Ты очень гибкая, - заметил мужчина. Он остановился напротив окна, заслонив свет своей темной фигурой, и теперь холодно смотрел на девушку, перебирая пальцами по цепи от транквиллума.
- Я же танцую... танцевала, - поправилась девушка, усаживаясь на порог чулана и обхватывая руками колени. - Я должна быть гибкой.
- Ну да, ну да, - откликнулся Инквизитор. - Уличная танцорка, бродячая артистка... Высмеивала Канон вместе со своими дружками и смущала добрых людей развратными танцами.
Если бы взглядом можно было убивать, священника бы уже размазало тонким слоем по комнате. Однако на ведьме был ошейник, и мужчина только тонко улыбнулся в ответ на ее взгляд.
Тогда девушка нарочито спокойно встала, зашла к себе в комнату и закрыла дверь с таким выражением на лице, которое ясно давало понять, что уж лучше она посидит в малюсенькой темной комнатушке, которая надоела ей до чертиков, чем будет находиться в большой и светлой комнате, но с мерзким святошей. Инквизитор только в очередной раз подивился, до чего же выразительное у нее лицо - он еще не видел, что бы кому-то удавалось выказать свое отвращение в столь богатой гамме оттенков.
* * *
Когда на следующий день Агнесс проснулась и, позволяя служанкам одеть и причесать себя, начала продумывать план грядущего дня, она была уверена, что Розали сегодня - и еще довольно долго - не появится при дворе, а если и появится, то будет вести себя тише и мягче пушинки, тщательно скрывая злобу.
Но когда миера Ванна и Минора закончили утренний ритуал умывания и наряжания своей госпожи и Агнесс во всем великолепии тяжелого темно-синего, с шитьем, платья и длинных серебряных кос появилась из спальни и улыбкой встретила склонившихся перед ней фрейлин, Розали была среди них. Пока девушки рассаживались на диваны вокруг своей госпожи, на нее то и дело кидали ехидные, насмешливые, презрительные взгляды (хотя Агнесс почти не сомневалась, что некоторые ее служанки и сами не отказались бы от подобного захватывающего приключения), и отпускали невзначай едкие комментарии. Агнесс умеренно их укоряла за это, но Розали, как ни странно, совершенно не обращала внимания ни на ядовитые уколы подруг, ни на бесившие ее раньше сочувственные замечания принцессы.
Она вообще была не такой как обычно: прекрасные рыжие локоны не были уложены в сложную прическу, напоминающую Вознесенский кулич, а просто заплетены в толстую косу, ярко-зеленое платье было не таким пышным, как обычно, и не страдало от излишка золотых украшений, и даже глаза не были так густо подведены черной краской. Надо признать, эти изменения пошли на пользу ее внешности, и вместо аляповатого гигантского букета цветов девушка теперь напоминала яркий, но изящный мак. На то, что творилось вокруг, она, казалось, совершенно не обращала внимания - по ее лицу блуждала нежная, задумчивая улыбка, она то и дело мечтательно прикрывала глаза и теребила широкий золотой браслет, усыпанный камнями.
- Розали, что с тобой? Ты в порядке? - наконец не выдержала Агнесс, заботливо присев рядом с фрейлиной.
- Видимо, вчерашние события вызвали в ней столь приятные воспоминания, что она до сих пор не может заставить себя оставить их, - показав в улыбке мелкие острые зубки предположила Дитта.
Еще совсем недавно и забота принцессы, и комментарий Дитты моментально вывел бы Розали из себя, но сейчас она только оглядела девушек вокруг себя ясными, как у только что проснувшегося ребенка, глазами, и пожала плечами:
- Все хорошо, я прекрасно себя чувствую, - и улыбнулась принцессе.
Девушки в растерянности замолчали. Творилось что-то непонятное.
- Розали, прости Дитту за ее выходку, - жалобно попросила принцесса, взяв Розали за руку - она знала, что это должно было моментально довести рыжую нахалку до крайней точки кипения. - Она поступила дурно, и я прошу у тебя прощения за нее...
- Не переживайте, Ваше Высочество, - Розали даже не выдернула у принцессы руку и повторила: - Я прекрасно себя чувствую лучше, чем когда-либо. И я не сержусь на Дитту, - она улыбнулась остолбеневшей бывшей подруге. - Все, что она вчера сказала - правда. - По комнате пронесся шепоток. - Но я ей даже благодарна. Мне теперь все равно, что обо мне болтают. Я решила измениться, а прошлое... - она неопределенно пожала плечами. - Пусть его ворошит тот, кому хочется копаться в моем старом белье. Те, кто так поступает, годятся мне только как прислуга - а кто слушает, о чем болтает всякой сброд?
- О-о-о, поздравляю, - заулыбалась она. - Это все тот благородный молодой человек? Я так понимаю, это он подсказал тебе эту идею - про грязное белье и так далее? - Агнесс не смогла скрыть некоторого пренебрежения в голосе, но Розали этого как будто не заметила, продолжая улыбаться и вообще находясь где-то в своем собственно солнечном мире.
- Он, - так же отстраненно отозвалась она.
- А одеться так тоже он тебе посоветовал? - недовольно поинтересовалась Дитта, явно расстроенная тем, что такая великолепная сперва акция по унижению прошла мимо адресата.
- Почти, - Розали довольно кивнула. - Он сказал мне, что я прекрасна такая, какая я есть, а все эти украшения только мешают разглядеть мою истинную красоту, - гордо добавила она и замолчала. Ее блаженная улыбка начала всем изрядно действовать на нервы - девушки нахмурились, начали переговариваться между собой.
Агнесс тоже почувствовала нечто вроде ревности к симпатичному молодому человеку - хотя она даже не была с ним знакома, ей было неприятно и даже непривычно, что так расхваливают не ее, а ее служанку - хотя и видели их рядом. Она бы еще могла понять, если бы юный рыцарь хотел просто использовать Розали - но судя по тому, что она о нем успела узнать, он был не из таких и говорил совершенно искренне. "И что он нашел в этой глупой рыжей наседке?! - возмущенно пронеслось в голове. - Он же видел меня, и все равно пошел за ней, а не ко мне! Он даже не разу не пригласил меня на танец!" Правда, принцесса быстро успокоила себя тем, что ему просто помешала скромность, а так же тем, что когда он узнает ее поближе...
И все же блаженная улыбка на устах у Розали вызвала у Агнесс странное, незнакомое прежде чувство. Там было много зависти, но еще... Агнесс раздраженно нахмурилась - щебетание придворных дам мешало ей сосредоточится на своих ощущениях и выявить источник тревоги - принцесса привыкла полностью себя контролировать, и новое чувство ее испугало.
- Ну и расскажи, чем же вы занимались вчера всю ночь? - промурлыкала Флоренция, подсаживаясь поближе к рыжей подруге. Глаза ее любопытно сверкали.
- Он сказал, что настоящая любовь - это не предмет для обсуждения, - серьезно сказала Розали, поглядев на жадно вглядывающуюся в нее девушку. - Она должна храниться только в сердцах влюбленных.
- Да что с тобой такое, Розали! - разочарованно поморщилась Флоренция, и девушки согласно загомонили. - Ты сегодня на себя не похожа!
- Я знаю, - тихо, даже не пытаясь перекричать поднявшийся гвалт улыбнулась рыжеволосая фрейлина. - Но Он сказал мне, что мне нужно меняться...
- Он, Он, - недовольно сказала Минора. - Говоришь о нем, как о божестве каком-то...
Розали пожала плечами и взялась за вышивание - только для виду, потому что наполненные счастьем глаза продолжали смотреть в одну точку, а иголка почти не двигалась.
Агнесс нервно облизала губы и нахмурилась. Она поняла, что это было за чувство.
Желание влюбиться - искренне, крепко, по-настоящему, причем в человека, который любил бы в ответ так сильно, что одним только этим заставил бы измениться, изменить свою жизнь, наплевать на весь остальной мир...
И черт с ней, с властью над империей.
Агнесс направлялась к покоям матери. Во время этих визитов она никогда не брала с собой фрейлин - только пару гвардейцев, обязанных следовать за ней повсюду вне ее покоев.
И визиты эти всегда давались ей нелегко. Но сейчас она чувствовала, что просто обязана сюда прийти - после разговора с Розали принцессе требовалась поддержка, что-то, что заставило бы ее двигаться дальше.
"Помни - ты не можешь отступить, - говорила себе принцесса, собираясь с духом перед высокими двустворчатыми дверьми, ведущими в комнаты королевы Гаркранда. - Что за бредни о любви появились у тебя в голове? Ты что, хочешь стать похожей на окружающих тебя квохчущих куриц? Кто ты - королева с холодным разумом, всезнающая и восхищающая, или размазня, покорная овца, готовая склонить голову перед первым же мелким солдатиком, мнящими себя умнее только потому, что он - мужчина? И последовать за ним, бросив и опозорив свой род?"
Настроив себя на нужный лад, девушка решительно откинула назад длинную косу и, тяжело вздохнув, кивнула своим охранникам, которые тут же распахнули перед ней двери и проводили свою принцессу сочувствующими взглядами, оставшись снаружи.
Королева Гаркранда уже больше десяти лет не появлялась ни на приемах, ни на балах, да и вообще не выходила из комнаты. В ее покои вхожи были только несколько самых преданных слуг, любимая и единственная дочь и, конечно же, король - впрочем, он заходил сюда только по когда это было необходимо для соблюдения церковных и дворцовых церемоний: на Вознесение, во время Покаянной недели, в годовщину смерти предыдущего короля - отца королевы.
Рижель Акниарина Мирабель Орийская была тяжело больна. И сейчас, в очередной раз, как и каждый раз до этого, Агнесс почувствовала, как сжимается ее сердце при виде матери.
Солнечный свет спицами пронзал густой, словно застывший воздух. Пахло травами и болезнью. Некогда прекраснейшая из правительниц, и передавшая свою красоту дочери, королева Анкниарина лежала на большой кровати среди высоких подушек в темной, немного пыльной комнате. Ее лицо с отсутствующим выражением лица было изборождено глубокими морщинами, кожа посерела, фиолетовые, как у дочери, глаза, глубоко запали и потускнели. Некогда струящиеся жидким серебром волосы стали почти белыми от седины и сильно поредели. Сухие, похожие на веточки руки безвольно лежали на одеяле.
- Мамочка... - тихонько проговорила Агнесс, присаживаясь на край кровати. Горло перехватило, принцессе пришлось прикрыть глаза и подождать, пока чувства отхлынут. Она никак не могла привыкнуть видеть свою маму такой ќ- хотя с тех пор, как королева выглядела молодой и прекрасной, прошло уже больше десяти лет. Маленькая Агнесс запомнила ее печальной, но решительной, в голубом дорожном платье, отороченным мехом, с гордо поднятой головой - такой, какой мама уезжала в далекое путешествие на север, к одной из главных святынь истинной веры: месту вознесения Спасителя и Чистой Девы.
Там она и подхватила эту ужасную болезнь, за несколько недель сделавшую ее безобразной старухой, которую покинул муж и забыли слуги, потерявшей волю и почти лишившейся разума.
- Мамочка, это я, - прошептала Агнесс, наконец справившись с собой и наклоняясь над матерью. Если бы кто-нибудь услышал сейчас ее голос, полный нежности и сострадания, он бы сразу понял, насколько фальшиво те же интонации звучат обычно в голосе принцессы в залах дворца. - Мама, ты узнаешь меня? - с тревогой спросила девушка. Королева уже давно не узнавала никого кроме нее - и никак на них не реагировала. И сейчас Агнесс похолодела: неужели болезнь стала настолько сильной, что стерла из памяти королевы даже дочь?! Но вот томительные секунды миновали, и королева чуть шевельнула головой. Взгляд слегка прояснился, глаза нашли лицо принцессы. В их глубине замелькали осмысленные чувства: радость, тепло, любовь, нежность. Губы дрогнули, попытавшись улыбнуться, рука сдвинулась, словно в попытке подняться. - Не надо, мама, не шевелись, - зашептала принцесса, поглаживая мать по руке. - Я пришла сказать тебе, что мне пришлось немного изменить мой план, - девушка понизила голос до совсем уж неразличимого шепота. - Сегодня же я попытаюсь пробраться в тот тайник - который еще ты мне показывала, помнишь? Мне нужно кое-что оттуда. Главное, чтобы меня не заметили. Теперь вокруг столько шпионов... Канцлера, Инквизитора, генерала Паллая, даже у моего отца они есть. А может, их и раньше столько было, просто я была маленькая и не замечала, - с улыбкой продолжала Агнесс, гладя мать по руке. - Я ведь до сих пор ношу наш секретик - ключик от того тайника. И никто о нем не знает - уж поверь мне, совсем никто, как ты и просила. Помнишь, как ты мне отдала его? Я была совсем маленькой, мне было восемь, - Агнесс улыбнулась сквозь снова выступившие слезы. Мать смотрела на нее почти осмысленным взглядом. - У меня есть целых два плана - основной и запасной. Я даже помню, как ты мне говорила, что всегда должен быть запасной план, представляешь?! Так что, мамочка, скоро я стану королевой, а там и императрицей, как ты всегда мечтала, - при этих словах рука королевы немного сжалась, словно женщина пыталась ободряюще пожать дочери руку. - Ты понимаешь, что я тебе говорю? - обрадовалась Агнесс. - Я уверена ты понимаешь. Наш род всегда был сильным, твой разум не сломить какой-то там болезнью, уж я-то в этом не сомневаюсь. Мама, будь уверена, мы с тобой еще будем править, как хотел твой отец и мой дед. Если бы он не умер тогда... У него бы все получилось. Он правил бы до сих пор - и уж точно не позволил бы этому дуралею, моему отцу, сбыть меня через замужество на границу цивилизованного мира. Ты представляешь, мама, он пытается обосновать на троне свой род! Не хотела тебе этого говорить, но не могу удержаться! - глаза принцессы полыхнули ненавистью. - Он пытается заменить Орийский род Брукским! Хочет получить другого наследника, кроме меня! Не связанного с нашим родом! Этот пришлый выродок, за которого дед выдал тебя замуж только из-за того, что Иммидрих уже тогда славился своей слабохарактерностью, в расчете на то, что им будет легко управлять, и обширных земель, которые присоединялись с ним к нашему королевству, хочет удалить меня из дворца, за границы моей родины! Если бы дед мог предвидеть свою смерть, я уверена, он скорее бы переписал все законы и разрешил право наследования по женской линии, чем отдал трон чужаку! Но он думал, что проживет достаточно долго, чтобы закрепить объединенное королевство за мной... Но я все исправлю, мама! - Агнесс решительно сжала руку женщины и поднялась с кровати. - Я еще приду к тебе! Не скучай!
Девушка последний раз взглянула на мать, не отрывающую от нее взгляда, погладила ее по голове и быстрым уверенным шагом вышла из комнаты.
За порогом спальни девушка тут же сменила решительный вид на скорбный - специально для охраняющих ее гвардейцев - и двинулась в сторону своих покоев: ей еще предстояло обдумать, как незаметно пройти к тайнику, когда-то показанному ей матерью. В голове крутились мысли - о долге, о чести, и о том, что из этих двух вещей важнее. Агнесс считала, что первое, что главное - это исполнить то, что должно. А уж какими путями... Цель оправдывает средства.
Так же считала и ее мать. Вот только она не успела.
Королева Гаркрнда Акниарина вела свой род из племени геутов, относительно недавно примкнувшего к королевству и принявших Истинную веру. Отличительной чертой этого племени всегда был цвет волос - светло-серебристый, почти что белый. Ее мать, дочь вождя племени, заключившего договор с королевством, была отдана замуж за принца, вскорости ставшего королем, причем женились молодые люди если не по любви, то по очень большой приязни, что всегда было редкостью для особ голубой крови.
Королевство процветало, и единственное, что слегка омрачало счастье царственной четы, было наличие только одного ребенка, да еще девочки, что ставило под угрозу королевский трон.
Но тогдашний король тщательно выбрал для дочки мужа - с большими землями, объединяющимися с Гаркрандом в единое целое, и при этом крайне несамостоятельного. Король планировал устранить принца Иммидриха после того, как тот зачнет его дочери наследника, таким образом избавив свою семью от угрозы пресечения рода и одновременно присвоив его земли. Принцесса Акниарина, умная и уверенная в себе девушка, была посвящена в этот план и одобрила его. Устранением ненужного мужа должна была заняться ее мать, королева Долора, которая, как поговаривали, не до конца отошла от язычества и часто баловалась штучками, созданными богомерзкими языческими шаманами у нее на родине.
Но план не осуществился: в мелкой пограничной стычке погиб король, а за ним очень быстро последовала и Долора, успев лишь оставить дочери тайник с магическими предметами.
Акниарина осталась одна. В Гаркранде все сильнее ужесточались меры по борьбе с ересью, к власти пришел новый Великий Инквизитор, строго следивший за выполнением Канона. Король Иммидрих почувствовал вкус настоящей власти и начал все сильнее притеснять жену, которая к тому же вместо ожидаемого сына родила девочку.
Королева продолжала бороться, но на защиту нового короля из чужого рода встали чиновники и министры, которым безвольный монарх нравился намного больше решительного и проницательного, да и Церковь выступала категорически против женщины на троне.
А потом эта болезнь...
И маленькая Агнесс лишилась последней, казалось бы, возможности стать королевой некогда своей страны.
Но девочка, кроме красоты, унаследовала от матери еще и гибкий изворотливый ум и возможность быстро учиться. И она не собиралась сдаваться.
Агнесс, идя по коридорам, украдкой погладила висящий на груди кулон с кусочком горного хрусталя в обрамлении из мелких сапфиров и серебра. Этот кулон многие видели - девушка с ним практически не расставалась.
Но никто не знал, что он таит в себе ма-а-аленький секрет.
* * *
И все же Агнесс немного волновалась, когда собиралась навестить юного рыцаря по имени Калин Мерхинго. Она с трудом могла представить себе, насколько сильным характером должен обладать человек, способный столь быстро превратить наглую, бесстыжую развратницу Розали в милого рыжего котенка. К тому же ее терзало нечто вроде ревности: как он мог ухаживать за Розали, а не за ней?! Принцесса горела желанием доказать себе, что она по-прежнему способна увлечь абсолютно любого мужчину.
И где-то глубоко внутри, не смотря на долгие увещевания, еще теплилась надежда... надежда на то, что если этот юноша своей любовью так изменил Розали, то, если он полюбит Агнесс, она тоже изменится... станет лучше, сможет наконец искренне полюбить, забыть обо всем... стать счастливой...
Принцесса убеждала себя, что решительно выкорчевывает из себя такие мысли и чувства, но на самом деле непроизвольно лелеяла этот кусочек тепла, который словно заставлял ее искру гореть ярче...
Принцесса постаралась тщательно выбрать момент и подобрать легенду для своего визита на сторожевой пост к востоку от города, где должен был находиться Калин. Несколько отрядов опять отправляли на юг, где в недавно завоеванных территориях то и дело вспыхивали бунты, с которыми не успевали справляться вышколенные, великолепно обученные, но, к сожалению, немногочисленные кранмарии и иетики - и девушка заявила о своем намерении морально поддержать бойцов, показавшись перед ними лично. После этой церемонии она надеялась отыскать юного Мерхинго и под каким-либо предлогом пригласить его к себе во дворец.
Но это ни в коем случае не должно выглядеть как заигрывание...
Но при этом, когда он прибудет, они должны будут поговорить с ним наедине... Как это возможно? Никто не позволит принцессе уединиться с мужчиной.
Сделать это тайно?.. Но для этого он должен остаться ночевать в замке.
Как? Как? Как?..
"Не думай об этом! - велела себе девушка, расправляя складки темно-сливового платья после выхода из кареты на краю города, где располагался один из сторожевых постов и казармы для стражи и обедневших рыцарей. - Сейчас это бессмысленно. Что ж... будем смотреть на обстоятельства..."
Церемония отправления отрядов в поход несколько затянулась: слишком много рыцарей и их слуг захотели лично еще раз присягнуть своей полусвятой принцессе и получить ее улыбку и слова об уверенности в победе доблестных воинов.
Но наконец эта утомительная процедура завершилась, и Агнесс выразила желание осмотреть здание, в котором жили простые оруженосцы и наибеднейшие из рыцарей, не имеющие средств для снятия комнаты.
- Я должна быть уверена, что наши доблестные войска ни в чем не нуждаются, - с озабоченной серьезностью произнесла девушка, нахмурив лобик. Охраняющие ее гвардейцы только склонили головы и окружили прекрасную, выглядящую невероятно нежно и хрупко на фоне грубой грязной мебели и редких, оставшихся после отхода войска солдат.
Агнесс внимательно осматривала помещения, заговаривала с попадающимися ей на пути слугами и стражниками, от чего те страшно смущались и порывались упасть на колени, от чего добродетельная принцесса их каждый раз удерживала, говоря о равности всех перед Господом и накладывая на себя Символ.
Наконец она спросила, где же в этой башне остановились благородные рыцари, и выразила пожелание еще раз выразить благодарность героям недавней войны.
Как она и ожидала, таких бедняков благородного происхождения оказалось немного: В темной, холодной комнате, заваленной сбруей и какими-то тряпками, на грубо сколоченных кроватях сидело трое юношей и один пожилой мужчина без руки и без глаза.
- Сэр Мидвег, - наклонила голову Агнесс, войдя в комнату. Все четверо вскочили, старый рыцарь поспешно подскочил к девушке и склонился над ее ручкой.
- Миледи... - пробормотал он.
Его небольшие приграничные владения на севере были захвачены и сожжены язычниками во главе с неистовым Веринхогом. Там же, кроме своего состояния, Мидвег потерял и руку (глаза он лишился ранее), что лишило его возможности продолжать воинскую карьеру, и теперь он влачил довольно жалкое существование в качестве караульного.
Впрочем, Агнесс, отдал должное сединам старого вассала своего отца, тут же забыла о нем: взгляд волшебных фиалковых глаз переместился на Калина, который тоже находился в комнате. Он, вместе с еще двумя молодыми людьми, преклонив колено стоял посреди комнаты.
- О! - с улыбкой воскликнула принцесса, поднимая их, и небрежно убрала под капюшон серебристый локон, выбившийся из плена. Она знала, что этот жест выглядит очень нежно, а главное, естественно: в нем не было наносного кокетства, скорее, легкое смущение. - Сэр Мерхинго! Я вас помню, - и она ясно улыбнулась, глядя в красивые ореховые глаза юноши.
Остальные два рыцаря посмотрели на своего друга с искренней завистью, но Калин только просто улыбнулся и поклонился девушке. Сердце Агнесс предательски дрогнуло: во взгляде молодого воина не было преклонения и восхищения, лишь уважение и благодарность за то, что принцесса соизволила почтить его своим вниманием.
- Вы очень благородно поступили, не обратив внимания на козни одной из моих фрейлин, выдавшей секрет бедной Розали... - чувствуя себя оскорбленной, Агнесс попробовала намекнуть молодому человеку, что все сказанное о рыжей фрейлине было правдой.
Результата это не принесло - даже наоборот, глаза Калина подернулись ледком.
- Выдав этот секрет, ваша служанка поступила крайне низко, - юноша тоже использовал слово "секрет", давая принцессе понять, что ему и без намеков известна вся правда.
Агнесс досадливо поморщилась про себя. "Он умнее, чем кажется..."
Впрочем, это только подняло его планку в глазах Ее Высочества.
- Скажите, вы ведь бывали уже во многих битвах?.. - решила сменить тему принцесса, обращаясь сразу ко всем молодым людям.
И оказалась права в своих ожиданиях. Все трое юных рыцаря не смогли устоять перед соблазном вспомнить свои походы и победы, даже Калин, поначалу отмалчивающийся, начал сначала просто поправлять завравшихся товарищей, а потом и вовсе перехватил инициативу рассказчика в свои руки, с жаром описывая небольшие вылазки и грандиозные столкновения армий.
Агнесс слушала, всем своим видом выказывая интерес и восхищение: она то и дело подносила ладошку к приоткрытым губам или к сердцу, безотрывно смотрела на рассказчика широко распахнутыми глазами, даже задерживала дыхание в самых напряженным местах повествования, - никто бы не усомнился в том, что рассказ полностью захватил ее. На самом же деле война интересовала ее исключительно с иной точки зрения: удалось ли выполнить поставленную цель и какой ценой это было сделано.
Тем не менее, она стойко выдержала длинную повесть о тяжелых буднях войны и, почувствовав, что ее собеседники слегка выдохлись, хлопнула в ладоши и воскликнула:
- О, судари, это было так увлекательно!.. Я раньше и понятия не имела, что же твориться на фронте на самом деле... Возможно, вы, молодые люди, согласились бы посетить меня и моих фрейлин во дворце? Я думаю, им тоже было бы интересно послушать о подвигах, совершающихся во славу Гаркранда и Истиной веры! - девушка изящно наложила на себя Символ.
Все трое явно приободрились, даже Калин, что очень порадовало принцессу. Хотя он мог радоваться и тому, что снова увидится с Розали... Агнесс почувствовала укол в сердце, но тут же решительно отмела прочь лишние эмоции.
- Так что, мы договорились? - она изящно приподнялась с сундука, на котором сидела, и одарила юношей блистательнейшей из своих улыбок. Друзья Калина ответили ей полными обожания взглядами. - Сегодня вечером.
- Как будет угодно Ее Высочеству, - почтительно поклонился Калин.
* * *
- Розали! - искренняя радость, прозвучавшая в любимом голосе, заставила Розали почувствовать тепло, не смотря на пронизывающий осенний ветер, беспощадно терзающий золотистое кружево ее тонкого платья. Придерживая грозящую улететь фату, покрывающую сложную многоярусную прическу, девушка кинулась к кустам, из которых тенью вынырнул Калин. Розали тут же прижалась к его груди. Калин улыбнулся, нежно поглаживая ее по спине.
- Пойдем в беседку, а то ты совсем замерзнешь, - шепотом сказал он.
- Я ненадолго, мне пришлось сказать, что я иду на кухню сделать поварам заказ на ужин для принцессы, но по дороге отправила с заказом слугу, а сама ушла через черный ход, - прошептала в ответ фрейлина, отстраняясь от молодого рыцаря и направляясь к беседке.
Калин на секунду задержался, любуясь дивной картиной: стальное небо, серые и черные стволы деревьев, серые охапки листьев на земле и на ветках... и посреди этой серости - яркое золотое пятно, затмевающее серебристый свет восходящей, с трудом пробивающейся сквозь тучи луны.
Хотя для тайного ухода из замка наряд определенно не самый подходящий.
- Как тебе понравились наши истории? - с улыбкой спросил Калин, усаживая свою даму и присаживаясь сам на скамейку в беседке.
- Я почти не слушала, -ќ рассеянно отмахнулась девушка и нервно облизнула полные губы. - Не особо интересуюсь войнами.
- Я так и думал, - усмехнулся Мерхинго, беря спутницу за руку. - Здорово, что ты такая честная.
- Обычно мне говорят, что я бестактная, - Розали почесала кончик носа. - А как тебе понравилась та куча намеков, которой одарили тебя относительно меня мои подруги?
- Ты же уже призналась, что это правда, - жизнерадостно пожал плечами рыцарь, разглядывая крышу беседки. - Какое мне дело до их намеков?
- И ты уверен, что хочешь иметь со мной дело после всего этого? - начала Розали слегка дрожащим и даже заикающимся голосом, с преувеличенным вниманием разглядывая жемчужную нить на платье. - Это ведь... не единственное, что со мной было.
Сказать это было нелегко, но Розали решила, что раз уж они договорились быть четными друг с другом... К тому же, если они будут вместе... Розали старалась не думать о том, как это маловероятно... то лучше уж пусть он узнает все сразу, чем постепенно будет получать информацию через сплетни.
И сразу решит, хочет он быть с ней, не смотря на это, или нет.
- Знаешь, до тебя у меня было... - собравшись с духом начала девушка.
Но Калин прошептал "Тс-с-с" и прижал ее руку к губам.
- Не имеет значения, - тихо сказал он, склонившись к самому уху девушки. - Это было до меня. Вот если это случится после - тогда я вряд ли тебя прощу.
- Правда?! - обрадованно воскликнула Розали, прижимаясь к другу. - О, Каль, мы знакомы всего двое суток, а мне кажется, что вся прежняя жизнь была такой далекой... Я так рада, что открылась тебе тогда... Я никогда раньше не говорила ни с кем так... откровенно. То есть... - она покраснела. - Я говорила об откровенных вещах с подругами, но никогда не говорила о том, что творится в моей искре. Я даже и не задумывалась над этим. А тогда... После такого унижения и позора... Я вдруг начала все рассказывать абсолютно незнакомому человеку. И знаешь, я как будто слышала себя со стороны! И мне вдруг даже страшно стало, сколько во мне всего... отвратительного.
Она содрогнулась от сдерживаемого рыдания. Калин нежно прижал ее к себе.
- Я думала, - продолжила девушка, - что ты просто хотел со мной поразвлечься, и решила, что твое терпение и выслушивание моей болтовни - плата за это. Или еще думала, что ты глупый парнишка, который ужаснется тому, что творится в моей голове и ничего не поймет... А ты говорил со мной серьезно. Знаешь, со мной никогда не говорили серьезно. Либо не слушали, либо...
- Тебе просто нужен был собеседник, и все было бы хорошо. Ты просто вела себя так, как от тебя ожидали, - перебил ее Мерхинго.
- Да... - слабо улыбнулась Розали, и тут же снова встрепенулась. - А принцесса? Она тебе нравится?
- Не особо, - пожал плечами рыцарь. - Какая-то она... ну не знаю. Мне все время кажется, что с ней что-то не так, а что - сказать не могу. Просто ощущение.
- Она на тебя смотрела, - ревниво заявила девушка. - И улыбалась тебе. Я видела. Кажется, нашей безгрешной принцессе ты понравился.
- Ну и пусть улыбается. Я же обещал быть с тобой.
Они замолчали, глядя на застывший в ожидании зимы полуголый сад.
- Каль, - неожиданно вспомнила Розали.
- Да?
- У меня есть к тебе просьба.
- Конечно, милая, - Калин отстранился и серьезно взглянул на девушку.
- Оно... довольно опасное, - судорожно вздохнула фрейлина. - Мне надо что бы ты передал письмо моего отца одному человеку. Он живет недалеко от северной границы... Только это большая тайна, не говори никому об этом.
- Конечно, милая. Отправлюсь завтра же. Через неделю письмо будет у адресата.
* * *
Возвращаясь в конюшни, откуда молодой рыцарь собирался отправиться в сторожевой пост, чтобы начать подготовку к отъезду, Калин краем глаза заметил бледную тень. Он остановился.
- Калин, - прошептала тень, и вышла на серебристый лунный свет.
- Ваше Высочество, - изумился рыцарь, поспешно становясь на одно колено. Прекрасное видение ќ- струящийся шелк тонкого жемчужно-белого платья, длинные серебряные косы, огромные блестящие фиолетовые глаза... Тонкая и нежная фигурка стояла в столбе света, обхватив себя руками за озябшие от пронизывающего осеннего ветра плечики. Калин не сразу смог оторваться от созерцания этого прелестного призрака, но потом спохватился и поспешно уставился в землю.
- Встань, Калин, пожалуйста, - тихо попросила Агнесс, подойдя на шаг ближе и грустно глядя на юношу своими прекрасными глазами.
Рыцарь помедлил, но все же поднялся.
Девушка напротив него стояла и покусывала губы от волнения, по-прежнему обнимая себя руками.
- Ваше Высочество, вы чего-то хотели? Что вы делаете здесь совсем одна, в такой холод? - наконец нарушил молчание Калин.
- Я... - начала девушка, но голос ее сбился. - Я... О, сэр Мерхинго! Я должна признаться вам... кое в чем... крайне постыдном...
Тут девушка упала на колени и разрыдалась. Рыцарь в ужасе кинулся к ней и присел рядом, не зная, что делать.
- Я падшая женщины, Калин, - сквозь следы прошептала Агнесс.
- Что вы говорите, моя принцесса! - вскричал юноша. - Ваша благодетель всегда была примером для всех нас!
- Да... Но это... это было в прошлом! - давясь рыданиями с трудом выговорила девушка. - Сейчас... сейчас я готова поставить ее под удар, бросить все...
- О чем вы?! - в отчаянии вопросил Калин, наконец решившись обнять прелестницу, убеждая себя, что делает он это только чтобы защитить девушку от ветра.
- Калин, Калин, прекрасный рыцарь... Я глупая, очень глупая, я не могу скрывать свои чувства, я недостойна быть королевой! Калин, я люблю вас, я пришла сюда, пришла сама, чтобы сказать вам об этом, пришла первая! - девушка снова заплакала запустив руки в густые волосы.
Калин онемел. Он с самого появления принцессы ощущал себя как во сне, и сейчас услышал подтверждение этому.
- Вы... любите меня?! - ошарашенно повторил он, во все глаза глядя на скорчившуюся у него на руках девушку. - Но... - В его затуманившемся сознании мелькнул образ яркой, солнечной Розали.
И тут принцесса подняла глаза. Образ Розали тут же пропал, его затмило прекрасное серебристое видение с огромными светящимися изнутри глазами, бездонными, фиалковыми, в которых отражались блики полной луны. Они опутывали, затягивали, очаровывали...
Калин почувствовал, как почти что против соей воли склоняется к ее губам.
- Мой рыцарь... - Агнесс, теперь уже с улыбкой, приложила к его губам ладошку, останавливая порыв молодого человека. - У меня есть к вам просьба. Если вы выполните ее, это будет доказательством того, что вы тоже любите меня. И тогда... тогда мы сможем быть вместе...
Калин отстранился, борясь с желанием пострясти головой, как он часть делал после сна, чтобы окончательно прийти в себя.
- Просьба... - слабым голосом произнес он.
- Да. Моей подруге... Она больна. И я бы очень хотела, чтобы ты передал ей от меня небольшой подарок... - девушка достала из складок своего одеяния тщательно запечатанное письмо. - Я бы не хотела, что бы она думала, что я о ней забыла.
- Письмо?.. - Калин почувствовал, что приходит в себя. Письмо... Но он не мог... Розали ведь тоже просила его передать письмо... Розали!
Мерхинго окончательно очнулся, резко отодвинувшись от принцессы и стряхнув с себя остатки чар. Но принцесса... она призналась ему в любви!!! Господь всемилостивый, да что же такое твориться?!
- Ваше Высочество, - началал Калин дрожащим голосом, еще сам не зная, что сказать. - Ваше Высочество, вы самая прекрасная из женщин, их всех, кого я когда-либо встречал. Но... Я уже отдал свое сердце Розали, вашей фрейлине. А вы, я уверен, уже не смогли бы любить меня, если бы я нарушил слово чести и предал вашу подругу.
Принцесса остолбенела. Она не могла вымолвить ни слова. Калин заговорил еще быстрее, видя ее состояние.
- Более того, она также просила меня передать письмо. Но я могу передать ваше, как только я закончу с ее поручением! - в отчаянии выдохнул юноша. - Возможно, если это мне по пути... куда вам надо доставить это послание? И... Вы сказали, что я должен буду передать ей подарок, но я вижу только письмо...
- Подарок... придите еще раз в мои покои, и я передам вам его. Я не могу сделать это открыто - мне запрещают общаться с девушкой из простонародья. А доставить его необходимо на родину моих предков. В земли геутов, к Иланне, лекарю, - отрешенно ответила девушка. Она с трудом встала. Ее пошатовало. Калин понимал, что должен был ей помоч, но не смог заставить себя сдвинуться с места, боясь снова попасть в этот дивный полусон-полуявь... Хотя сердце его сжималось от жалости к прекрасной девушке.
"Сама принцесса, прекраснейшая из женщин, предложила тебе свою любовь, а ты!.." - упрекнул его внутренний голос, но Калин погнал его прочь.
Тут до него наконец дошли слова принцессы:
- О, это как раз в нужном мне направлении! - чрезвычайно обрадовался он. - Я передам вашу посылку! Если... Вы все еще этого хотите, - добавил он упавшим голосом.
Принцесса Агнесс взглянула на него своими дивными, заплаканными глазами. Потом молча передала посылку, стараясь находиться от юноши как можно дальше.
- Благодарю вас, сэр рыцарь, - отстраненно сказала она. Потом отвернулась и пошла к замку. Не секунду остановилась, полуобернулась к неподвижному Калину и тихо сказала:
- Я надеюсь на ваше благородство, сэр. Что вы не станете позорить бедную девушку, поддавшейся своей первой любви... и отвергнутой.
И она ушла, оставив Калина наедине с невеселыми мыслями.
* * *
День выдался серым и ветреным. Воздух был чист и прозрачен после ночного дождя, ветер раскидывал старательно сметенные в кучки листья, заставляя их, сухие и скрюченные, с шуршанием царапать землю.
Агнесс в сопровождении пары гвардейцев - всех фрейлин она отослала - шла по коридорам старой части дворца к своей личной часовенке. Ничто не выдавало бушующих в ее сердце чувств, той бури, которая прошлым вечером едва не потушила пылающую в груди искру. Девушка заставила себя успокоиться, усмирила ураган чувств, заставила себя сосредоточиться.
Открыв низкую деревянную дверцу и оставив свою охрану снаружи, девушка оказалась в прелестном помещении: круглая комнатка выложена крупным камнем с разноцветными прожилками мягких тонов; купольная крыша, через трещины в которой пробился и частично оплел стены вездесущий плющ; два стрельчатых узорчатых окошечка, выходящих в сад; белоснежные статуи Чистой Девы и Спасителя, а меду ними - искусно украшенный святой Символ, висящий на стене.
Принцесса изъявила желание помолиться несколько часов, и потребовала... то есть попросила - разве милая и тихая принцесса Агнесс когда-нибудь что-нибудь требовала?! - чтобы ее не беспокоили.
Убедившись, что дверца плотно прикрыта и снаружи не будет ничего слышно, Агнесс подобрала полы длинного струящегося нежно-фиолетового хитона и подбежала к транквиллуму на стене. Сняла его со стены и так же бесшумно подбежала к ближайшему окну. Непочтительно вставила конец Символа между рамой и окном и надавила. Окошко неохотно заскрипело, разбухшая древесина поддалась и Агнесс вдохнула аромат палых листьев из сада. Повесила свое орудие на место и крайне осторожно протиснулась в окно, стараясь не порвать платье и не оставить нигде следов.
На улице девушка тут же покрылась мурашками и недовольно поежилась. Убедившись, что ее никто не видит, она опрометью кинулась к густым кустам с еще сохранившимися листьями, росшим у самой стены замка. Между ними и стеной было небольшое расстояние - как раз чтобы пройти боком одному человеку.
Агнесс неслышно заскользила вдоль стены, отсчитывая про себя зеленоватые камни.
Наконец девушка остановилась. Вот она: незаметная выпуклость в стене. В метре над ней находилось окно - в этой части располагались комнаты для слуг и хозяйственные помещения. Это была еще одна опасность: оттуда девушку тоже могли увидеть, как и снаружи.
Агнесс с дико бьющимся сердцем сняла с шеи кулон. Затаив дыхание, она поднесла его к щербинке в камне.
Украшение легко, почти что само скользнуло внутрь. В стене что-то щелкнуло, зажужжало и стихло. Агнесс широко раскрытыми глазами смотрела на неподвижную стену и ждала.
Ну же... Ну давай...
Еще чуть-чуть, он обязательно откроется, ведь последний раз этим ходом пользовались так давно, надо просто подождать...
Ну пожалуйста...
Агнесс зажмурилась, впервые за долгое время шепча Господу искреннюю молитву.
И тут она услышала голоса неподалеку.
"Стража!" - мелькнула паническая мысль и исчезла. Принцесса собралась и попыталась припомнить, что же еще делала ее мать когда они заходили сюда.
Голоса приближались.
"А кусты тут как назло совсем редкие! Платье будет сразу заметно..."
- Эй, там что-то виднеется! Неужели воры?! - вдруг совсем отчетливо услыхала принцесса молодой голос.
- Воры в такой яркой одежде? - насмешливо уточнил другой голос. - Скорее кто-то из слуг что-то уронил... Ну пошли, посмотрим.
"Она что-то говорила... да... она что-то сказала... - всплыло в раскаленном мозгу. - А бежать уже поздно... они сразу это заметят..."
Сапоги перестали бряцать по дорожке вокруг замка и глухо застучали по траве.
"Она сказала..."
- Слава роду Орийскому, - едва слышно выдохнула принцесса, наклонившись к самому камню.
На секунду ей даже показалось, что что-то изменилось; но нет, камень остался неподвижным.
Агнесс почувствовала, как в ней поднимается дикая злоба и ненависть к этому несправедливому миру. Правда, в голове практически тут же замелькали идеи, варианты дальнейшего развития событий, мысли о том, как лучше объяснить свое странное поведение...
И все же, когда принцесса услышала, как в метре от нее, громко ругаясь, ломают ветки стражники, пытаясь пробраться к стене, она не удержалась и с ненавистью саданула обеими руками по шершавой каменной стене, без сил навалившись на нее. Руки обожгла боль от удара, а в следующее мгновение девушка поняла, что проваливается куда-то, внезапно лишившись опоры...