Аннотация: Повесть опубликована в сборнике "Два сердца". Отмечена премией конкурса Басткон-2013. О будущей архитектуре Москвы и катаклизмах, которые из-за этого неизбежны.
Я скоро умру.
Скорее всего, газеты мельком помянут, что под завалами юга Москвы погиб один из виновников катастрофы. Сожалеть будут только члены семьи. Моя смерть в людском сознании растворится среди миллионов оборванных жизней и, по большому счёту, останется незамеченной.
Последние минуты ужасны. Корпус строительного агрегата снова чуть просел под тысячетонным гнётом обвалившегося бетона. Уже не только двигаться - дышать не могу толком. Ребристое днище машины, спасшее от летящих сверху глыб, скоро станет убийцей, расплющивая грудную клетку и прессуя голову, выдавливая из меня внутренности как пасту из тюбика.
И ради чего всё это? Кто вообще просил меня геройствовать? Умираю на работе, которую не любил с первого дня, а со второго месяца - ненавидел.
Я - главный архитектор города.
Какого чёрта вообще согласился на перевод в столицу? Жил нормальной жизнью, имея маленький кусочек счастья, большинству недоступный - проектировал здания для тяжёлых климатических условий, потом возглавил коллектив, и мы возвели десяток городков для жизни за Полярным кругом, красивых как игрушки. Мы стремились, чтобы люди, отработавшие смену на добыче чего-то полезного из толщи земли, возвращались в свои дома и радовались. Чтобы посёлки на двадцать-тридцать тысяч жителей не казались им временным пристанищем, в котором можно лишь перекантоваться, работая вахтовым методом. Хотелось, чтобы они оставались здесь навсегда, растили детей, а к тёплому морю и солнцу летали в отпуск, благо северные зарплаты позволяют.
Мою бригаду звали последними романтиками архитектуры, и мы были счастливы. Что удивительно, сознавали это сразу, а не постфактум.
Потом меня перетащили в Москву.
Совпало множество разных "если" и "почему", благодаря которым широко известный в очень узких кругах и, по большому счёту, весьма провинциальный архитектор оказался в кресле министра Правительства Москвы. До этого случился очередной громкий скандал. Мой предшественник вне установленного порядка протолкнул через Президиум Правительства разрешение на застройку второго уровня девятнадцатого кольца в Сергиево-Посадском муниципальном округе. Понятно, что не за спасибо.
Далее состоялась PR-акция по борьбе с коррупцией. С подачи лихо пишущих журналистов в качестве эксперимента предложили назначить Министром строительства и архитектуры стороннего человека, ни в каких аферах не замазанного, с виду положительного и не склочного. В качестве компромиссной фигуры федеральные власти порекомендовали меня.
Никто не поверил, что главной причиной моего согласия явилась масштабность задач. Действительно, концепция малых городов, возводимых в чистом поле, к тому моменту оказалась настолько выстраданной и отшлифованной до совершенства, что на том поприще я просто не видел роста. Другое дело - гигантский мегаполис с невероятным множеством проблем, копившихся с романовских времён.
Ступив на московские улицы, где не приходилось бывать четверть века, я сразу ощутил дефицит главного блага - земли под ногами, пусть бетонированной, сочетающейся с небом над головой. Поглотив Московскую область без остатка и немного откусив от окружающих субъектов федерации, город начал расти ввысь не только этажностью домов, но и улицами. Началось с первых кольцевых магистралей, продублированных сначала на один уровень вверх, а кое-где и поболее. Соответственно, развязки получились в шесть-девять этажей, и никто этому не удивился. Поэтому москвичи, желающие видеть хоть кусочек синевы и газон настоящей травы у реальной поверхности планеты, должны были платить очень немалые деньги. А ближе к историческому центру - просто фантастические. Либо забираться в пентхаусы под облака и зелень выращивать в клумбах, разбитых поверх перекрытия, что тоже не дёшево.
Господи, о чём я думаю! Жить и числиться главным архитектором исполинского муравейника остаётся считанные минуты. Словно пытаюсь вписаться в стандартный сценарий - и тут вся жизнь промелькнула перед глазами. Наследникам на самом деле глубоко безразлично, о чём думали погребённые под завалами бедолаги. Большинство погибло в первые секунды обрушения. Временно уцелевшие созерцают остатки конструкций и пыль. Или как я - вообще ничего. Под плитами темно, хоть глаз выколи.
Ирония судьбы, и до катастрофы большинство горожан видели пластобетон сверху, снизу, со всех сторон, пусть частично скрытый голограммами, украшениями и чахлой растительностью, которой тоже не хватает света. Отсюда и главная проблема, из-за которой мои предшественники в министерском кресле имели больший шанс сесть в тюрьму, чем чикагские гангстеры в эпоху "сухого закона". В борьбе за право строить как можно выше или, наоборот, не дать кому-то заслонить небо над ранее приобретённой недвижимостью, люди готовы благодарить.
Понятное дело, основной поток благодарности должен был двигаться мимо залётного провинциала. Мне в первый же день намекнули, что могу получать на левый счёт до полумиллиарда юавро в год, но лучше не зарываться. Мой первый зам, плоть от плоти прежней системы, будет решать вопросы и давать мне бумаги на подпись. Первое же заключение министерства, подлежащее отправке в Правительство, которое я не захотел подписывать не читая, снизило мою долю в годовом пироге миллионов на пятьдесят, нарисовав тусклую перспективу жить на одну зарплату до скорого увольнения.
На коллегии министерства мой первый зам Ли Сынчун доложил о резонах к сносу памятника. Сейчас мало кто помнит, разве что любители истории города, но в прошлом веке Москва-река протекала через центр, огибая Кремль. Спорный монумент, ранее установленный на острове, оказался среди Москворецкой площади, а окружающие параллельные улицы, стиснутые домами с двух сторон, когда-то были набережными.
- Господин министр, господа члены коллегии, - церемонно начал замминистра. - Сооружение, о необходимости сноса которого вопрос поднимался десятки раз, является примером чудовищного абсурда и безвкусицы. Не буду обсуждать эстетические достоинства, которых нет, а взываю к вашей элементарной логике. Вы когда-нибудь присматривались, на чём стоит первый император? Да, там стилизованное изображение корабля. Давайте на секунду задумаемся, где у архаичных парусных судов были нос и штурвал. Рулевой находился на самой корме, лицом к штурвалу и мачте. В отсутствие спутниковых и иных современных средств навигации наши предки монтировали тумбу под компас, называемую нактоуз, впереди штурвала. Что изобразил неизвестный скульптор, чьё имя утеряно? Пётр Первый размещён вместо нактоуза между мачтой и рулевым управлением, то есть путешествует спиной вперёд. Компаса нет и в помине, царь без него в курсе, куда держать курс. Простите за каламбур.
Члены коллегии заулыбались. Описанные несуразности гиды обычно показывают туристам, но кто ходит на экскурсии в городе, где живёшь?
- Не буду задаваться вопросом, какая же сила движет корабль при убранных парусах. Лучше обратите внимание на опору судна - так называемую ростральную колонну с носами отрубленных вражеских кораблей. Странная, но красивая традиция, пришедшая к нам из глубины веков и более не практикуемая - отрубать носовую часть у трофеев, тем самым увековечивая память о морской победе. Теперь приглядитесь, какие флаги на отрубленных фрагментах корпусов. Русские, Андреевские. Ничего не могу предположить кроме как злого умысла архитектора и наших далёких предшественников, утвердивших проект памятника. Выходит, самодержец топил российские корабли и гордился этим?
Остальные заместители и начальники управлений начали внимательно рассматривать фотографии, словно впервые увидев обсуждаемый объект.
- Я не закончил. За кораблём обычно кружились чайки, а путешествующие кидали им кусочки хлеба. Карикатура на Петра стоит лицом к корме, но не хлеб кидает, а отгоняет чаек странным свёртком, демонстрируя жадность. Поэтому единственным правильным решением будет принять предложение инвестора - Лондонской фирмы "Батур-Сити". Инвестор готов за свой счёт снести позорную нелепицу и возвести на его месте колонну с жилыми и офисными помещениями до третьего транспортного уровня.
Ли с торжествующим видом обвёл взглядом присутствующих и остановил глаза на мне. Не правда ли - замечательный вариант. Городской бюджет не получит ни одного юавро, а застройщик отхватит строительным объём прямо напротив стеклянного купола вокруг Храма Христа-Спасителя.
- Благодарю вас, господин Ли Сынчун, за детальную проработку проблемы. Мне добавить нечего. Памятник Петру действительно является вопиющим воплощением дремучего невежества и отсутствия элементарного здравого смысла у его авторов, - я лучезарно глянул на китайца, который не мог взять в толк, ради чего созвана коллегия, если капитуляция последовала легко и быстро. - Именно поэтому чудовище совершенно необходимо сохранить. Подобных комичных недоразумений в конце ХХ - начале XIX веков у нас больше не возводилось. Туристы едут в Москву чтобы сфотографироваться у самой идиотской скульптуры в мире. Наконец, истукан адекватно отражает уровень интеллекта и культуры своих создателей, служит замечательным памятником той эпохе, а не российскому императору. Вопрос закрыт. Что у нас дальше на повестке дня?
Моё заявление просочилось в прессу, наделало много шума и создало первую волну недоброжелательства по отношению ко мне, безвестному архитектору, которого взяли на работу подмахивать нужные бумаги, а он возомнил себя невесть чем и начал ставить палки в колёса.
Потом последовал скандал вокруг Сретенки и Чистопрудного бульвара. Слава Богу, никто не собирался сносить историческую застройку Бульварного кольца, но... Лишь внутри Бульварного небо видно везде, не считая Якиманского и Третьяковского бульваров, возникших после увода реки из центра. Я мирюсь, что, глядя со стороны центра на Покровские ворота, вижу бетонные соты поверх зданий прошлых веков, взметнувшиеся вверх более чем на сотню метров. Насколько мне известно, в Москве не осталось мест, где можно рассмотреть архитектурный ансамбль XIX или ХХ века, чтобы в поле зрения не попадала современность. Это - данность, и я принимаю её как есть.
Но фирме "Тритера энд Ко" приспичило соорудить огромный балкон на высоте второго уровня, который навис бы над северо-восточным сегментом бульваров. Извините, судари, только через мой труп или, что куда вероятнее, через моё увольнение. Потом в козырьке обнаружатся трещины, грозящие обрушением на Сретенку. Логичным продолжением окажется установка опор уже по ту сторону бульваров. Ворвавшись внутрь как вражеская армия, захватившая плацдарм на нашем берегу, многоуровневая застройка мигом опояшет и закроет Петровский, Страстной, Тверской бульвары... Я как в страшном сне вижу рекламу пентхаусов с видом на Кремль и на чистое небо. Сколько людей клюнет, поведётся. А коли процесс пошёл, в сторону Кремлёвских холмов через несколько лет прорастут новые ряды и уровни домов, пока бетон не сомкнётся над старыми кирпичными башнями словно вода над утопленником.
Говорят, что мысли материальны, тем более высказанные вслух. Слишком часто повторял "через мой труп". Кто-то наверху услышал и привёл мою жизненную линию в западню под днищем строительного вездехода. Радуйтесь! Когда захороните миллионы тел и моё в том числе, уже не помешаю лепить где попало безобразные жилые соты.
Я не понимаю, в чём престижность бетонной коробки без земли и неба, если её единственное преимущество - нахождение в пятикилометровой зоне от Кремля. Раньше, до переноса президентской, правительственной и думской резиденций, имела смысл близость к Большому Георгиевскому Дворцу, Охотному Ряду и Старой площади. Там крутились главные деньги державы, там восседали федеральные начальники, имевшие власть отделить ручеёк от денежного потока в нужную просителю сторону. Но теперь в стремлении жить ближе к бывшей резиденции царей, президентов и генсеков мне мерещится нечто сакральное. Словно старый центр излучает некую энергетику независимо от того, где хранится Самая Главная Государственная Печать.
Следующий бой я выдержал именно из-за Кремля. Точнее, Большого Государственного Кремлёвского Дворца Съездов.
По степени абсурдности принятое в своё время решение о сносе Оружейной палаты и строительстве Дворца Съездов конкурировало с возведением петровского истукана. Соответственно, логично его убрать: ни одно из сооружений в центре так не нарушает архитектурный ансамбль, как этот белый гроб.
Демонтировать дворец не сложно. И, наверное, действительно правильно. Меня озаботило совсем другое. Земля среди Кремля под чистым небом стоит тысячи юавро за квадратный сантиметр. Сразу начнётся битва за неё с совершенно неясным результатом - что там возвести взамен.
Коммунисты уничтожили десятки старинных зданий в Кремле, одних церквей семнадцать. Восстанавливать их по фото и рисункам? Есть одна тонкость. До коммунистического переворота русские были абсолютным большинством на Руси, как и православные. Сейчас количество сравнительно русского населения, то есть потомков восточнославянских народов, оценивается не более чем в двенадцать процентов от общей массы москвичей. Русская Православная церковь считает их всех своими прихожанами, но остальные - атеисты. Или приверженцы иных конфессий. Без сомнения, у РПЦ не хватит денег на выкуп кремлёвской земли, а если я внесу предложение строить за счёт казны подходящие по стилю и исторически аутентичные православные храмы, в Правительстве меня заклюют за протекционизм.
Поэтому я насколько смог, настолько и затормозил снос хрущёвской нелепицы. Сколько пришлось из-за этого вытерпеть, даже рассказывать не буду.
С борта парафлаера Бульварное кольцо и Кремль кажутся правильным отверстием в центре огромной выпуклости, которая напоминает обычный город - с высоты не понять, что под проспектами и домами есть ещё как минимум один уровень улиц. Прорех к одноэтажной Москве пока довольно много, некоторые из них более трёх километров в поперечнике. Это Сергиево-Посадская заповедная зона, на которой опозорился предшественник, Волоколамская рекреационная зона и довольно большой участок в районе Каширы, пока застроенный лишь в один слой. Ну и, понятно, оставлены проёмы для лесопарков - Серебряного Бора, Лосиноостровского, Битцевского. Печальный опыт Сокольников, где под искусственным освещением погибли практически все насаждения, до поры удерживает городские власти от многоуровневой застройки над зелёными массивами.
Чтобы ослабить тягу москвичей к историческому центру вокруг бывшей кольцевой дороги, ныне пятого транспортного кольца, начали строиться локальные сосредоточия местной административной власти, культуры, торговли и развлечений. В числе более чем скромных моих заслуг на министерском посту значится руководство проектированием мини-полиса Шереметьево. В давние времена воздушное сообщение требовало огромных взлётно-посадочных площадок, было шумным, потому терминалы выносили далеко за жилую застройку. Когда бывший аэропорт оказался в городской черте, его застраивали хаотично. Мне удалось затеять перестройку, но кто бы знал, чего это стоило. Снос полутора миллионов квадратных метров помещений, хоть и частично компенсированный новыми инвесторами, поглотил огромную часть городского бюджета.
Парадокс. В том, что ненавижу свою работу - не соврал. Нет нужды лгать самому себе на пороге небытия. Почему же в последние минуты куда больше думаю о ней, чем об оставленных близких людях? И почему грущу от того, что больше не смогу увидеть город с высоты птичьего полёта?
Возвращаюсь мыслями в центр. Одна из главных проблем, из-за которой ломается лес копий - судьба старых зданий, безобразных, ветхих, но имеющих условную историческую ценность. Например, ни при каких условиях нельзя трогать Старый Арбат и прилегающие к нему переулки от Пречистенки и Новоарбатской эстакады. Более того, полсотни натыканных там после 1991 года коробок удалось снести, восстановив дома, соответствующие стилю, или разбив на их месте скверики, освещаемые днём прожекторами с бетонного свода.
Хуже со сталинским ампиром и аляповатыми высотками. В большинстве случаев они строилось вдоль Садового кольца и глядели фасадами на достаточно широкую асфальтовую проезжую часть, по которой изредка катили авто с коптящими бензиновыми моторами. Сейчас Садовое - это пять уровней с двенадцатью полосами для альфамобилей и четыре линии монорельса. Бетонное небо там низкое. Вокруг верхушек остеклённые прозрачные пятна, но от подножия сталинские высотки смотрятся дико, будто у них отрезана верхняя треть. На втором уровне не лучше, среди современной застройки из стеклянного озера поднимается старомодный шпиль со звездой на верхушке.
О многих старинных городах говорят: города-музеи. Наверно, это здорово с точки зрения туристической отрасли, но каково местным жителям существовать среди музейных витрин и самим чувствовать себя экспонатами?
В любом музее, относящемся к категории краеведческих, вам покажут глиняные черепки, каменные наконечники копий, бронзовые ножи и расчёски из рыбьих костей. Как часто современный человек ходит в такой музей? Энтузиасты - раз в год, некоторые раз в жизнь со школьной экскурсией. В старом городе музейными экспонатами являются дома. Я не хочу жить в таком экспонате, по функциональным удобствам напоминающем черепки или железную двузубую вилку.
Часть старых зданий перестроена с сохранением фасадов и вида кровли. Но с чем-то приходится расставаться. Так садовник на любимой яблоне обрезает ненужные более ветви, чтобы она продолжала расти и плодоносить.
Из известных утерянных исторических зданий, знакомых по фото, мне особенно жаль главный корпус МГУ. Раньше он смотрел на Москву-реку, бывшее русло которой ныне застроено до последней пяди, и стадион Лужники, перелицованный тридцать лет назад в гостиничный комплекс. Понятно, что нынешний квартал с плотной застройкой Университетского проспекта и улицы Жириновского (бывшей Косыгина) вмещает гораздо больше учебных аудиторий, студенческих общежитий и объектов инфраструктуры, но... Киньте в меня тапок, старый университет мне нравится не меньше, чем, скажем, Новодевичий монастырь. Да, это несравнимые сооружения, монастырь приобрёл нынешний вид к концу XVII века, а университет был построен в ХХ веке. Но с высоты сегодняшнего дня и коммунистическая диктатура - достаточно давнее прошлое. Почему романовскую архитектуру мы должны беречь пуще сталинской? Почему в Останкино оставили усадьбу Шереметьевых, а телебашню разобрали? Пусть она давно технически устарела и давно не использовалась по первоначальному назначению, сохранили же в Шанхае старую башню с шаром. Даже исламская мэрия Парижа не убирает Эйфелеву башню, хотя стальная конструкция не гармонирует с минаретами Елисеевских полей. В давнее время Останкинская телевышка была таким же символом города, как Статуя Свободы в Нью-Йорке.
И это только проблемы надземной, видимой части. Смешно вспомнить, ещё в первой половине XXI века главным сооружением подземной Москвы оставалось метро с жалкими двумя сотнями станций и протяжённостью путей меньше тысячи километров. С переносом производств, складов, основных грузовых потоков с поверхности всё это огромное хозяйство зарылось в глубину. Примерно полвека мои предшественники, которых принято ругать в хвост и в гриву, боролись с бессистемностью прохождения подземных тоннелей. Даже я захватил времена, когда из-за оползней, вызванных образованием рукотворных пустот под Москвой, проседали целые кварталы первого уровня, а пластобетон второго покрывался трещинами.
В наше время немыслимо затеять стройку на поверхности города, не согласовав её с моим министерством. А самостоятельно раскопать ответвление тоннеля - запросто, игнорируя факт, что осадочные породы, на которых стоит Москва, мягко говоря, не обладают прочностью. Когда я инициировал установку сейсмодатчиков, регистрирующих сотрясения от самодеятельной подземной активности, мне предлагали сто миллионов юавро, уговаривая заморозить проект, потом угрожали и даже устроили покушение. Сейчас любители освоения московских недр докопались до скалистого основания и рубят проходы в нём, а журналисты шутят, что однажды буровые машины провалятся в мантию и Кремль зальёт лавой.
Вместе с подземным производственным комплексом город представляет собой колоссальное инженерное сооружение, обеспечивающее сносные условия жизни для семидесяти трёх миллионов человек. Каждый из них потребляет около тридцати кубических метров воздуха ежедневно, который через нижние уровни циркулирует лишь принудительно. В год жителю Москвы, а также приезжим, которых в среднем больше, чем временно отсутствующих москвичей, нужно двадцать семь килограмм мяса, рыбы и их заменителей.
Москва-река раньше текла через центр, потом вокруг него, забранная в трубу. Теперь она выпивается до последней капли, использованная и отфильтрованная выливается из очистных сооружений обратно в водопровод. В прошлом году я подписал документы о начале строительства водозабора на Оке для ликвидации дефицита в Москве. Понятно, что Ока и Волга мелеют, с ними Каспий. Таковы издержки существования нашего мегаполиса.
Москва производит мусора больше, чем некоторые европейские страны. Но из-за высокой плотности населения утилизировать его куда сложнее.
Первый уровень под бетонной крышей всегда подвержен отсырению и зарастанию плесенью. На его проветривание и подогрев тратится энергия двух энергоблоков по десять гигаватт каждый.
Город излучает больше тепла, чем вулканическая гряда.
На одежду жителям ежегодно вырабатывается более миллиарда квадратных метров ткани.
Дистанция между наиболее отдалёнными точками на северной и южной границе составляет двести пятьдесят один километр.
Среднее расстояние между местом работы и жительства москвича шестьдесят три километра, притом, что жители города предпочитают переселяться ближе к работе. В этой цифре не учтены маршруты иногородних сотрудников московских фирм, ежедневно приезжающих в бывшую столицу. По сравнению с началом XXI века протяжённость городских дорог в расчёте на одно колёсное транспортное средство увеличилось в полтора раза, пробки, тем не менее, не исчезли.
Москва избежала территориального размежевания по диаспорам. У нас нет китайских кварталов и Гарлема. Однако есть шанхайчики, кварталы бедноты, жители которых гордо считают себя коренными горожанами, родившись в местных клоаках. Периодически полиция устраивает чистки, сильно напоминающие небольшие войны, Правительство постановляет о сносе целых районов, которые мы потом застраиваем под жильё для среднего класса.
Вот опять. Сознание не может принять простую мысль. Больше никаких "мы потом застраиваем". У меня осталось прошлое и истекающие минуты настоящего. Будущего нет.
Чёртовы индуисты считают иначе. Они искренне верят в реинкарнацию. Поэтому массовое убийство людей всего-навсего обращает их души на новый жизненный круг, а об уничтожении имущества жалеть не стоит. Материальные блага - суета.
Я проснулся ночью от того, что пол в апартаментах ходил ходуном. Не вполне осознав, что происходит, сначала решил, что проспал: ранняя весна, а за окном светло как днём. Потом странный свет притух, а часы показали половину четвёртого утра.
Громко бабахнуло, сильные толчки под ногами сменились мелкой тряской. Поймав тапки на полу, я кинулся к окну и почувствовал, что внутри всё оборвалось.
- Что там? - сонно спросила жена.
- Катастрофа.
Даже отсюда, из Серпуховского муниципального округа, зловещий гриб на севере, меняющий белый цвет на багрово-бурый, сиял неумолимым вестником беды. Хотелось ущипнуть себя, проснуться...
Тренькнул рингтон канала экстренной связи.
"Взрыв генератора на минус седьмом уровне в Ясенево. Зона сплошных разрушений на поверхности имеет радиус восемьсот метров. Поперечник обвала второго уровня превысил три километра и продолжает увеличиваться".
То есть катаклизм уничтожает южную и юго-западную часть Москвы между четвёртым и шестым транспортными кольцами. В спальных районах там сейчас находится не менее трёх миллионов человек. Точнее, находилось. Кошмар!
Через десять минут парафлаер уже нёс меня к центру, требуя преимущественного пропуска на воздушной трассе. В этот ранний час большинство машин именно такие - экстренных служб, преимущественно спасательных.
Я вывел виртуальную схему прилегающей к Ясенево территории и запросил состояние опор второго уровня, потом запустил моделирование. Сжал зубы, увидев результат, и отправил сообщение членам Президиума Правительства.
"Процесс образования трещин в бетонном полотне второго уровня, деформации и разрушения удерживающих его зданий и опорных колонн будет интенсивно продолжаться не менее двух суток. Он полностью остановится не раньше чем через месяц и распространится на область застройки в радиусе до пятнадцати километров. Эту зону необходимо эвакуировать".
Воронку под грибом я рассмотрел, пролетая над Измайлово. Извилистые трещины от неё протянулись как паучьи лапы, накрывшие улицы и проглотившие целые кварталы. Обогнув место бедствия по широкой дуге, я повернул левее к Бережковскому проспекту, за которым возвышались сто сорок этажей московской мэрии.
Министр по чрезвычайным ситуациям Дадзоев перехватил меня прямо на флаерной стоянке.
- Скажи, Борис, какого дьявола трещины будут распространяться столько дней? Ты и здание Правительства поместил в опасную зону!
- Прогноз не мой, а компьютерный, и он будет уточняться. Боюсь, не в лучшую сторону.
- Ерунда какая-то. Просчитывали миллион раз последствия обрушения второго уровня. Они должны быть локальными!
- Никто не ожидал подобной силы взрыва. Как, кстати, вы его оценили?
- Порядка пятисот килотонн. Хорошо хоть глубоко.
- Да, Гиви. Но подземной инфраструктуре в Ясенево пришёл конец. Так вот, прочностные характеристики учитывали аварийное обрушение пятака не более чем пятьсот на пятьсот метров. Сегодняшний толчок настолько силён, что деформации зданий и опор обнаружены на расстоянии двадцати километров от эпицентра. Я в Серпухове живу, и там трясло балла на четыре. По мере нарастания трещин и обваливания опорных конструкций деформации будут нарастать. Не позднее чем сегодня нужно отселить народ в радиусе не менее шести километров от Ясенева.
- Шиздец. Не представляешь, сколько народа кинулось в зону бедствия, разыскивая родных, у которых связь не берёт. Плюс мародёры, - министр приложил палец к уху. - Да, господин Председатель. Через минуту будем.
Перед Президиумом Правительства Москвы я подробнее повторил то же самое, что говорил коллеге на крыше. В наилучшем положении обитатели подземных уровней, там распространение разрушений прекратилось. Разумеется, можно только посочувствовать оказавшимся в завалах с засыпанными выходами: в разумное время вряд ли кто им поможет.
Дадзоев подтвердил, что радиации нет. Силы МЧС брошены на эвакуацию.
Министр внутренних дел заверил, что полиция поднята по тревоге и пытается обеспечить порядок.
Министр иностранных дел обратился к федеральным властям России, предупредив о наплыве беженцев в смежные с Москвой области, и запросил помощи у них и в ООН.
Генеральный комиссар контрразведки доложил, что взрыв произведён группой "Слуги Шивы" в знак протеста в связи с неоказанием помощи религиозным меньшинствам. Активисты и руководители общества находились у генераторного реактора в момент взрыва и погибли. Ожидать повторения подобной акции не следует.
Министр здравоохранения поклялся, что медики города срочно вызваны на рабочие места и готовы сутками не покидать больницы, пока пострадавшим не будет оказана помощь.
Коллеги-министры говорили серьёзно, взвешенно, по существу. А меня не покидало чувство фальши. На заседании ничего не решается, муниципальные службы в принципе знают что делать, хотя в таком масштабе с подобной проблемой не сталкивались. Через полчаса пресс-конференция. Мы как будто репетируем выступления перед камерами. Мол, ситуация чрезвычайная, но подконтрольная, всё что нужно делается, отцы города на своём месте и пекутся о благе москвичей.
А надо о другом орать! Какого же хрена спецслужбы прохлопали теракт и позволили толпе экстремистов проникнуть на суперважный объект? Отчего энергетики, а с ними муниципальная полиция не обеспечили его нормальной охраны? Наконец, какого лешего Москва построена по примеру карточного домика, который толкни - рухнет? Последнее относится к моей зоне ответственности.
Поэтому за десять минут до встречи с журналистами я встал и попросил слова. В конце концов, поеду снова чертить юрты для нефтяников, не пропаду.
- Господа! Коллеги. Для минимизации последствий катастрофы я предлагаю срочно начать демонтаж второго уровня улиц в радиусе пятнадцати километров от Ясенева, - на объёмном экране появилась экспликация, наложенная на план города. - Здесь перекрытия рухнут в течение двух суток либо получат повреждения, несовместимые с нормальной эксплуатацией в будущем. Начать необходимо по радиусу, указанному на плане оранжевым цветом, тем самым мы предотвратим распространение деформаций.
Смертный приговор огромной части второго этажа. Колоссальные социальные последствия. Я сделал небольшую паузу, давая министрам впитать услышанное, и продолжил вколачивать гвозди в гроб современного облика Москвы.
- Далее на всей территории города, где здания спроектированы и возведены без учёта перемычек между ними, образующих верхние уровни, бетонное небо придётся убрать. Хлипкие ажурные конструкции, которые держат верхний этаж между Бульварным и Садовым кольцом, нужно ликвидировать в течение месяца.
- Борис, вы собираетесь сказать это журналистам? - чуть дрогнувшим голосом спросил мэр.
- Да, господин Председатель Правительства.
Отошедшие от первого шока министры загудели, перетирая меж собой возможные события моего демарша. Градоначальник побагровел.
- Я запрещаю вам это говорить! - увидев моё пожатие плечами, добавил. - Или немедленно отстраню вас... Например, за халатность при проектировании второго этажа. И отдам под суд!
Я спокойно улыбнулся. При мне уровень два появился лишь среди зданий и опор, изначально рассчитанных на его нагрузку. Рухнувшее на Юго-Западе построено при предшественниках. У меня как раз репутация борца с навесами над исторической застройкой.
- Простите, господин Председатель, вы не дослушали. В отставку я подаю сам, то же советую вам и другим коллегам, а также господину генерал-полковнику из контрразведки. Мы, Правительство Москвы, ответственны за то, что под бетонными глыбами погибают миллионы горожан. Пусть не каждый лично совершил виновные действия, в основном постарались предшественники. Но и переломить ситуацию не пытались. Значит, как ни жаль высокооплачиваемого кресла, я ухожу. Министру по ЧС, медицины и другим, которым нужно координировать спасательные работы, об отставке рекомендую думать позже.
Отправился к журналистам. Не нагнетая обстановку, сообщил о своей добровольной отставке. Потом направился в штаб МЧС, зная, что Гиви по старой дружбе не бросит и подкинет работёнку в качестве волонтёра. Он не подвёл и загрузил меня так, что домой я появился лишь на третьи сутки, не соснув и не присев ни на минуту.
Нам на помощь пришла армия. Точечными взрывами мы обваливали глыбы в тысячи тонн, изолируя раковую опухоль Ясенева от сравнительно здорового тела второго этажа. Когда я летел домой, то в Сети появился снимок из космоса. Район бедствия выглядел оттуда исполинским потресканным бубликом неправильной формы, отделённый от окружающей застройки тонкой перфорацией, плодом наших усилий.
На четвёртые сутки распространение разрушений остановилось, наступило шаткое статус-кво. И я отправился на завалы.
Середина марта, ночью минус, днём слегка отогревает. Кто остался зажатым между конструкций или замурованный в домах, вряд ли пережил первую ночь. Зато тела разлагаются не так быстро.
В Тёплом Стане мы увидели странную аномалию. Целый квартал оказался присыпан строительным мусором, но при этом нижние этажи зданий, где-то до девятого или шестнадцатого, уцелели. А сверху зловеще нависали испещрённые трещинами перекрытия второго уровня. В каждом доме несколько десятков выживших, они непрерывно звонят родственникам, те - в штаб спасения. Соваться туда что льву в пасть, в любой миг на голову рухнет бетон.
Я вызвал полковника МЧС, ответственно за операции в нашем районе, обрисовал ситуацию.
- Что ты хочешь от меня, Борис? У меня три квадратных километра с выжившими. Зачем мне кидать ребят туда, где полная задница!
- Где нет обрушения, слой ломья над домами меньше и живые внизу куда плотнее. Мы там больше спасём, понимаешь? А если и тут сверху ёхнется... Короче, полковник, мне нужно два комплекта техники и четыре десятка добровольцев.
- А кое-где тебя не поцеловать? - на самом деле эмчеэсник выразился гораздо грубее и, наверное, был прав. Но я уже закусил удила.
- Предпочитаю женские ласки. Где мне взять людей?
- Один взвод. И смотри, головой за них отвечаешь.
Глупо. В завалах можно погибнуть в любую секунду, и моя голова тоже треснет что орех под ботинком.
- Спасибо, Сергеич.
С тремя десятками таких же безрассудных я отправился под растрескавшийся навес.
В тени холодно. Не горит ни один прожектор, десятилетиями изображавший здесь дневной свет. Несмотря на это, мерзкий запах тлена потянулся над развалинами.
Рухнувшая конструкция монорельса как чудовищная лиана пролегла меж нагромождениями бетонных обломков, арматуры, труб, битого кирпича, стекла, пластиковых панелей, лохмотьев рекламных щитов, листов металла, покрытая толстым слоем пласто-цементной пыли, продолжавшей витать в воздухе и ограничивающей обзор до сотни метров. В этом хаосе сапёры проделали проход к останкам жилого квартала.
Угловой дом на улице Миклухо-Маклая, когда-то престижное кирпичное и очень низкое здание, этажей двенадцать, принял на себя удар рухнувшего от взрывной волны каркасного столбика. Там, где упавший дом подпирал второй уровень, рваная дыра. На чём держится бетон, лишившийся опоры, одному Богу известно. А сколько провисит, не знает и Всевышний.
Бульдозеры растащили завалы, пробив дорогу к кирпичному пережитку былых времён. Я сидел за пультом универсального строительного агрегата, показывая компьютеру где грести. Старался не смотреть на руины. То там, то здесь мелькнёт оторванная и размозжённая человеческая рука или нога. Либо просто цветные лохмотья, может кусок ткани, а может и человека.
Захват машины обнял здоровенную конструкцию, привалившуюся к подъезду. В незапамятные времена люди могли покинуть свой дом через окно или через балкон. Но кому охота дышать свежим воздухом на лоджии, когда над головой серый массив, вокруг прожектора, больше освещающие рекламу, нежели микрорайон. Поэтому выбраться можно только через подъезд и аварийные выходы. Но никто не думал об аварии такого масштаба.
Стальные челюсти отбросили в сторону ещё несколько глыб. Я тронул машину назад. В принципе, её электронными мозгами может любой командовать. Но люди боятся. Одно неосторожное движение вызовет встряску, и сверху обрушится небо.
Из освобождённой двери выбралось человек двадцать. Голодные, обезвоженные, промёрзшие. В современных домах, всем снабжаемых, не бывает запасов воды и пищи.
- Как вас зовут, лейтенант?
- Хурам Атахов, господин архитектор.
- Послушайте, Хурам, нужно выбить запертые двери и проверить выживших.
- Так точно, господин архитектор. Иващенко, второму отделению прочесать дом.
Я старался не думать, что будет с людьми, которых мы вытащим из-под развалин. Эвакуированные в штатном порядке остались даже без временного крова над головой, размещаются в тоннелях метро, в спортзалах, ресторанах, церквях... Что говорить об измученных ожиданием, ослабленных, больных. Многие тысячи из них умрут.
И всё равно думал. Пусть мне это зачтётся на страшном суде. До того самого момента, когда меня задавило под стальным днищем, беспокоился о других, а не о своей безопасности. Альтруист хренов.
- Дядя Борис!
Тоненький голосок пискнул совсем рядом, вырвав из воспоминаний о последних часах. Гюльнара мелкая, ей скорее всего не так тесно. Переживёт меня сутки, оставаясь один на один в узкой щели с моим разлагающимся телом. Может, оставь я тебя в той квартире, и ты бы отмучилась, бедный ребёнок...
Разумеется, шагая по лестнице за отделением Иващенко, я не предполагал, что так оно выйдет. Без иллюзий, опасность повторного обрушения висела в воздухе. Но мы приказали себе не думать о нём. Иначе вообще невозможно шагнуть под треснувшие своды.
На шестом этаже дверь открыла измождённая черноглазая девочка лет пяти, укутанная в шубу.
- Пойдём! - я подхватил её на руки.
- Маму возьмём...
- Где мама?
- В спальне. Там.
Я прошёл в спальню. На кровати лежала одетая в шубу чернявая женщина с бледным лицом и закрытыми глазами. Пальцы на руке, свесившейся до пола, синюшные. Не надо быть специалистом - это трупные пятна.
- Мама, мамочка! Вставай.
- Она догонит нас позже. Сейчас устала и спит, - я старался не смотреть, как девочка трясёт её за холодную руку. - Кто-нибудь есть в квартире ещё?
- Да, бабушка. Она давно спит.
Для очистки совести глянул на бабушку, пробормотал, что мама и бабушку приведёт. Потом подхватил крошку на руки. Сказала, что её зовут Гюльнара. С девочкой на руках я помчался вниз.
- Атахов! Закончили?
- Два верхних этажа осталось.
Я посмотрел вслед ковыляющим к свету спасённым. Хотел пристроить Гюльнару к кому-то из них, но не стал. Они сами едва передвигают ноги.
Взял её в кабину строительной машины, достал флягу и куриные консервы, которыми снабдила жена.
- Ешь не торопясь.
Пока моя маленькая спутница уминала куриную ветчину с пюре, я двинул агрегат вглубь квартала. Второй дом пострадал куда больше. По данным штаба, из его нижних этажей и подвала поступили звонки от дюжины человек.
- Поберегись!
Надрывая гидравлические мускулы, машина провозилась около часа. Ребёнок согрелся, порозовел и уснул. Однако когда я открыл люк, Гюльнара зашевелилась и уцепилась за меня.
- Дядя Борис, я с вами.
Мне это совершенно не улыбалось. Пыль стояла столбом, забивая лёгкие. Я глянул в отчаянные глаза, обвязал ей мордашку шарфом и взял с собой. Страшно остаться одной. Не хочу думать, что испытала девочка в квартире с мёртвыми мамой и бабушкой. Наверно, уговаривала себя, что они спят как сказочные царевны, но сейчас пятилетние понимают очень много и слишком рано. Потом натянул шарф ей до лба. Ребёнку не стоило видеть то, что я встречал в этих руинах на каждом шагу. Да и взрослым не рекомендую.
Наконец, мы вытащили наружу последних, подававших признаки жизни. Хурам тоже волок на себе ребёнка. Взрослые не меньше заслуживают, чтобы их спасали. Только в критической ситуации срабатывает древний инстинкт защиты потомства, пусть даже и не своего.
Я двинул к машине, когда сверху раздался чудовищный треск. Не раздумывая не секунды, швырнул Гюльнару под шасси и успел вкатиться сам, когда колоссальная плита с невероятным грохотом обвалилась на нас. Краем глаза увидел как вперёд рванулся Атахов...
Машина просела под чудовищной массой бетона, меня ощутимо прижало. Вдобавок от засыпавшего нас строительного мусора стремительно потемнело.
Не буду врать, от пяток до кончиков волос меня охватил панический страх. Подо мной ледяная тротуарная плитка, царапающая щёку через тонкую ткань респиратора. Трубка осталась в нагрудном кармане - на помощь не позвать. И без того тесное пространство начало сжиматься, стискивая со всех сторон. Захотелось заорать в голос и потом умереть, чтобы прекратить эту пытку.
Боже, какая нелепая смерть. Последние часы проведу, придавленный к бетону, не способный помочь ни себе, ни другим.
- Дядя Борис! Мы здесь умрём?
В голове что-то перещёлкнуло. Твою ж налево, на мне ответственность за маленького ребёнка. Формально я в ответе и за миллионы других, оказавшихся на первом этаже во время взрыва. Но они далеко. Вселенная сжалась до узкой щели меж сталью и бетоном. Сам обречён, так хоть ей попробую дать шанс. Собрав развинченные чувства в кулак, я как можно бодрее сказал:
- Не бойся. Выберемся.
- Нас здесь мама не найдёт...
- Тогда мы ей позвоним. Слушай меня внимательно. Проползи между мной и железкой, на которую опирается машина, в ту сторону, откуда мы залезли.
Больше услышал, нежели ощутил занемевшими ногами. Помню, жене никогда с первого раза не мог объяснить куда двигаться, только электроника выручала. Кроха в абсолютной темноте разобралась.
- Дядя Борис! Здесь свет. И выход есть.
Сверху грукнуло, явно что-то сместилось в завалах. Я попытался крикнуть ей - берегись! Словно наяву увидел, как на голову ребёнку сыплются блоки и арматура... Но стиснутая грудная клетка не позволила кричать.
Совершенно неожиданно давление уменьшилось. Что-то произошло в завале, сместив груду мусора и разгрузив многострадальную машину.
Не скажу, что стало свободно. Больше её слова подействовали, давая надежду - выход в каких-то трёх метрах. Выдохнув воздух до красных мух перед глазами, я дёрнулся к корме, отвоёвывая сантиметр за сантиметром.
Когда смог высунуть голову из-под задка, комбинезон на спине и груди превратился в лохмотья, а ободранную кожу немилосердно жгло. Упёрся руками и ногами, отвалил пару глыб и выполз на бетонные плиты, недавно бывшие вторым этажом.
Через пыльную мглу пробился свет, показавшийся слишком ярким после заточения. Сколько я пробыл под завалом? Наверно, полчаса или час, которые показались вечностью. Сколько же мужества у людей, которых спасатели вызволяют из полуразрушенных домов, не умерших от холода и жажды, не сошедших с ума. Мне не дано.
Над головой мутное весеннее небо и никакого бетона.
Перепачканный ребёнок кинулся мне на руки. Сграбастав её в охапку плохо слушающимися руками, я сделал пару неверных шагов по обломкам и замер. До сравнительно расчищенной зоны на углу Миклухо-Маклая и Волгина метров пятьсот. Триста из них до сих пор перекрыты остатками второго уровня. Даже под страхом смерти не пойду туда. Тем более с Гульнарой.
Чуть не наступил на руку лейтенанту Атахову. Плита легла поперёк груди, рот раскрыт в беззвучном крике, которого, вероятнее всего, не прозвучало - ударом бетона вышибло воздух из лёгких. Мальчишку, что он нёс на руках, и других солдат взвода не видно. Я закрыл ему глаза и набрал полковника, услышал от Сергеича заслуженный мат в свой адрес.
Что делать? Ждать? Если бы не Гюльнара на руках, выдержал бы сутки. А тогда пришлось решиться на шаг, который диктовала чрезвычайная ситуация. Знай, какие наступят последствия, предпочёл бы куковать до прибытия спасательной кавалерии или полез-таки под рушащиеся перекрытия. Короче, нашёл через сетку номер "Москва-Пресс" и нажал на вызов.
До сих пор не знаю, была ли их съёмочная группа допущена к присутствию на спасательных работах или они ради горячего материала прорвались через кордон. В результате через пять минут в СМИ появился репортаж, как я материализуюсь из облака бетонной пыли с Гюльнарой на руках и в окровавленной одежде, призраком из преисподней карабкаюсь к кабине через руины.
Привыкнув к камерам за пять лет в министерском кресле, что-то им говорил, стараясь не остаться в долгу за подачу такси в столь необычное место. Попросил подкинуть к моей машине, которую по-хорошему нужно было сразу же сдать после отставки и таскаться по дорогам наравне с простыми смертными, на колёсах.
Там я поднял флаер и рванул на юг, забив на волонтёрство и точно зная, что в развалины больше не пойду даже под страхом смерти. Позвонила перепуганная жена, не захотела верить, что лечу домой и больше не полезу геройствовать.
Зато Гюльнаре она обрадовалась как родной, потащила её мыться. Действительно, Влад и Ольга остались за Уралом, внуков к нам не отпускают. А тут внучка сама нашлась. Чёрненькая, восточных или южных кровей, потом разберёмся.
Опять звякнул рингтон правительственной связи, не экстренной, но уровня, который не принято игнорировать.
- Борис Фёдорович! Вас беспокоит секретарь Председателя законодательного собрания Москвы.
- Слушаю.
- Вас не затруднит немедленно прибыть в штаб спасательных операций?
- Я только вернулся домой, чуть не погиб под завалом. Это немного ждёт?
- Простите, мне приказано сообщить, что господин Председатель категорически настаивает на вашем немедленном прибытии. Флаер за вами выслан, - секретарь чуть понизил голос, будто опасаясь, что кто-то нежелательный его услышит. - Здесь Федеральный Президент и Председатель Исполкома Евросоюза.
- Ясно. Буду.
Ссадину на скуле от ползанья по тротуару я закрасил дезинфекцией, промыл порезы на спине и груди. Потом надел цивильный костюм, демонстрируя нахождение в отставке, и влез в флаер, который тормознул на моей крыше буквально минут через десять после того разговора.
Председатель законодательного собрания Москвы Сурен Карапетян, он же лидер крупнейшей фракции в городском парламенте, меня всегда удивлял. Не тем, что армянскому имени соответствовала азиатская внешность - сейчас подобное сплошь и рядом. Не умением пробиться из грязи в князи, в заксобрании таких тринадцать на дюжину. Когда он говорил, действовал, жестикулировал, избиратели видели уверенного в себе политика, точно знающего что делать и куда вести за собой. Но стоило ему скрыться от камер, чуть задуматься и перестать играть на публику, как вылезала совершенно иная сущность, робкая и подловатая. Федеральный Президент, столь же образцово выдрессированный для общения с прессой и прочих публичных акций, меня не слишком интересовал. Фигура далёкая и не слишком влияющая на положение дел в весьма автономной Москве.
- Вот и наш герой, - в присутствии Президента Сурен держал лицо на "отлично". - С возвращением, Борис Фёдорович!
Моя отставка не принята или отменена? Вначале я ничего не понял.
- Да уж, рыцарь без страха и упрёка, - подтвердил федерал. - А уж твой образ в пыльном комбинезоне со спасённым ребёнком на руках сравнивают с фигурой солдата в Трептов-парке. Силён. И что журналистам заявил о взятии девочки в свою семью - браво!
Каждый меряет по-своему. Эти двое решили, что я полез в руины за паблисити.
- Господин Карапетян, вы с Борисом Фёдоровичем до конца определитесь, а я пойду дальше европейцев окучивать, - с этими словами бигбосс удалился, величавый как межпланетный корабль.
Оставшись самым старшим по должности на обозреваемой территории, Председатель зацепил меня под локоток.
- Может, не время, но расскажи, Борис, как ты умудрился так идеально рассчитать время и место? Ребёнка подобрал, под завалом оказался, машину поставил настолько ровненько, что на неё грохнулся V-образный профиль и не раскатал в блин. Знал, что ты не прост, но до такой степени! Снимаю шляпу.
- Под завалами остаются тысячи детей, возможно - живых. Вытащите и возьмите к себе хотя бы одного. Что машину не сплющило - я расцениваю как натуральное чудо, потому больше в завалы не лезу. Исчерпал своё везение, да и страшно до колик. Больше вопросов нет?
- Как же, есть, и весьма интересные. Главный из них - народ тебя требует в градоначальники, ты согласен?
Только этого не хватало.
- С какого перепугу? Таких типа героев сейчас тысячи, и куда толковее. В Тёплом Стане мы человек сорок спасли, тридцать военных погибло. Из меня руководитель аварийных работ что из дерьма пуля.
- Э, не только. Ты первый заговорил об отставке, об ответственности. Уйдя с поста, не в нору забился, так сказать, горевать о поражении, а кинулся в Ясенево искупать грехи предыдущих проектировщиков. Остальные министры несут как заведённые - мы делали всё хорошо, правильно, как могли, как полагается, кто ж мог предположить. И тому подобный бред. Поэтому народ требует крови и он её получит. Но я не имею права оставить Правительство Москвы без руководителя в критический момент.
- Сами не хотите?
- Восстанавливать город после такого взрыва? Перестраивать исторический центр, отселяя миллионы очень не бедных людей? Благодарю.
Ну да. Лучше подставить не прижившегося до конца провинциала, дать ему разгрести завал, задним числом обвинить в просчётах и выгнать. Как они называют нас, пришлых? Лимита. Странное и непонятно что значащее слово.
- Председатель Правительства вообще-то избирается населением.
- Борис, с конституцией Москвы я знаком не хуже твоего, не поверишь. Собрание сейчас быстро назначит тебя исполняющим обязанности. Выборы проведём в течение месяца. Увидишь, сейчас никто не рискнёт выставлять кандидатуры кроме совсем безбашенных, их мы отсеем.
А вот тут я не уверен. Восстановительные работы сопровождаются гигантскими расходами. Деньги тратятся быстро, каждый миллион не проконтролируешь. Желающих порулить достаточно.
Словно уловив мои мысли, Сурен усилил нажим.
- Никому не доверяю сейчас, понятно? Шакальё... Соглашайся, у тебя единственный шанс сделать Москву хоть на шажок ближе к тому, какой ты её хотел бы видеть.
Ударил, подлец, в самую болевую точку. Я вздохнул и выдвинул единственное условие.
- Генерального комиссара контрразведки и начальника управления по Москве отправить в отставку сегодня же.
Карапетян будто споткнулся.
- Это не в моей власти.
- Федерал в соседней комнате. Решай вопрос. Объясни ему, что со мной будет трудно. Спецслужба проспала самую большую техногенную катастрофу мирного времени. Какие бы они не были классные специалисты, раз провалили работу - вон. Если прямо виноваты в халатности, попрошу прокурора возбудить дело и отдать их под суд. Чтобы остальным неповадно.
- Ладно, Борис, я постараюсь.
- Пока Президент твёрдо об этом не пообещает, не оглашайте моё назначение.
- С тобой уже трудно, - насупился Председатель и понёсся отлучать от государственного вымени второе по значимости лицо в федерации.
Мне стало интересно. Каюсь, часть разговора я просто подслушал. Бодигарды обоих чиновников, пронюхавшие о моей блестящей перспективе, постеснялись турнуть.
- ...Господин Президент, он иначе просто уедет в свою Сибирь.
- Врёт! Тогда какого хрена лез под бетон?
- Вы его не знаете. Точно уедет, а потом его позовут, оппозиция сделает своим знаменем. Получится совсем неуправляемый. Соглашайтесь. Потом отыграемся.
- Чёрт с ним. Генеральному объясню и другое место дам. Есть на примете. Зови сюда своего, гм, лимитчика.
Так я уселся в кресло мэра. То бишь Председателя Правительства. Через месяц выиграл выборы, не сильно напрягаясь, да и не шибко беспокоясь за результат, потому как не держался за это кресло. Потом удивил всех, объявив, что и вправду собираюсь претворять в жизнь предвыборные обещания.
Меня объявляли врагом многоуровневой застройки. Я внёс в заксобрание закон о признании заповедной зоной внутренностей Бульварного кольца и кусок Арбата, а также запрете на возведение второго этажа над несколькими монастырями, лесопарками и другими особо охраняемыми местами.
А дальше последовала бомба. Все до единого здания вне перечисленной зоны должны быть конструктивно выполнены как опоры второго и, в перспективе, третьего уровня. Остальное - под снос!
Предложи я ущемить права секс-меньшинств, вою было бы меньше. Зато Правительство Москвы получило несметное количество предложений от инвесторов, страждущих перестроить десятки квадратных километров снаружи Садового кольца. Не дав разворовать инвесторские деньги, я выкрутился с финансовой ямой, возникшей из-за воронки в Ясенево. Не прошло и года, как со спутника не разглядеть, что там совсем недавно громоздились развалины.
В этот же год под снос отправились последние шанхайчики. Жизнь в Москве и цена недвижимости высоки, но обитатели этих злачных мест селятся душ по тридцать в квартиру, варят еду из продуктов, закупленных оптом за Смоленском, и выживают. На волне народного гнева после теракта мне удалось протащить пару крайне недемократических законов, расширяющих права полиции по принудительному выселению маргиналов, которые заподозрены в антиобщественных выступлениях. Такого беспредела, как бунты арабов в Париже и турок в Берлине, из-за чего коренные и прочие европейские нации покинули эти города, здесь не допущу. Организаторы взрыва в Ясенево как раз из подобной среды.
Вспомнил старый опыт. Раньше практиковалось переименование улиц в честь олигархов, пожертвовавших Москве от миллиарда тогдашних долларов и более. Мало кто помнит, но магистраль Прохорова когда-то называлась Ленинским проспектом, а на месте нынешнего проспекта Аликперова было шоссе Энтузиастов.
Проблему Кремлёвского Дворца Съездов тоже помогли решить небедные люди. Сейчас на его месте снова Оружейная палата и соборы. Но войти в них и подъехать можно лишь из туннелей. Теперь там офисы. Меня обвинили в кощунстве и навесили всех собак. Зато мэрия получила деньги на восстановление подземной инфраструктуры Ясенево.
Родственников у Гюльнары, способных её приютить, не нашлось. Нас она называет не бабушкой и дедушкой, что больше подходит по возрасту, а мамой и папой.
Когда-нибудь она вырастет и от доброжелателей узнает, что не родная, а приёмная дочь, взятая в семью только ради политической карьеры "папы Бориса". Пусть сама оценивает наше отношение к ней за эти годы и делает вывод. Я установил личность её матери. По странному совпадению, она работала инженером-архитектором в окружном муниципальном управлении и почему-то ни разу до взрыва мне не попадалась на глаза.
Как бы ни были ужасны последствия катастрофы, на самом деле заметно пострадало не более двух процентов городской застройки. Москва заживила эту рану на своём теле, а наша полиция и контрразведка клянутся самыми страшными клятвами, что подобное больше не случится.
Не верю. Если террорист сумеет перехватить управление и обвалить на нас орбитальную станцию, последствия окажутся страшнее. Но Москва пострадает только непосредственно в месте удара. Больше никаких трещин и обрушений второго этажа не будет. Эпоха зубочисток-подпорок, как я именовал их в публичных речах, давно позади. Теперь наш многоуровневый город настолько перевязан конструкциями, что выдержит и не такое.
Коммунальные службы регулярно мучаются на учениях в случае чрезвычайных ситуаций: массовых пожаров, атомных и субатомных взрывов, землетрясений. Чем дальше в прошлое уходит Чёрный день, тем больше они ворчат. Зачем суетиться, когда всё и так хорошо.
Человечеству не удалось победить проблему ограничения рождаемости и роста населения. Пока нет доступных планет с подходящим полем тяготения, космос забирает меньше людей, чем прирастает на Земле. Учёные считают, что в течение полутора столетий главные мегаполисы соединятся. Я стараюсь, чтобы Москва была не самым худшим образцом организации многоуровневой жизни.
Это трудно.
Я по-прежнему ненавижу свою работу.
Люблю ли я Москву? Не знаю. Она каждый год распухает на миллион. Как можно любить семьдесят пять миллионов людей, абсолютное большинство из которых никогда не видел и не увижу? Риторический вопрос.
Не могу утверждать, что влюблён в этот город как в архитектурное сооружение. Москва, по большому счёту, безобразна, пусть я смог сделать это безобразие чуть более рациональным.
Да, удалось сохранить исторический центр с застройкой XIX и ХХ века, а также более старинными вкраплениями. Но он давно не определяет облик города и не является его символом. Просто музей под небом, слава Богу - открытым.
Шпили и высотки, поднявшиеся на километр над вторым и кое-где третьим уровнем, больше отвечают представлению о современном мегаполисе. Но эти сталагмиты примерно одинаковы на всех континентах.
Отвлечённо говоря, куда приятнее заниматься градостроительством на свободной территории, обладая неисчерпаемыми ресурсами и ориентируясь лишь на чувство прекрасного и здравый смысл. Но именно последний мне говорит, что на нашей планете такого больше нет и не будет.
Я не изменю Москву кардинально, и никто не в силах. Но если каждый на своём месте не будет задумываться об ограниченности возможностей, а просто уберёт мусор, отремонтирует скамейку, закрасит убогое граффити или хотя бы не изгадит место обитания, Москва чуточку станет лучше.
Имена и фамилии, упомянутые в настоящем произведении, не имеют никакого отношения к реальным людям. Любые параллели и аналогии прошу считать случайными совпадениями в результате хаотического полёта авторской фантазии.