Аннотация: О первых опытах планеризма в Крыму. Опубликован в журнале "Нёман" 12-2016. Сюжет рассказа в изменённом виде использован в романе "Аэропланы над Мукденом"
Удивительный, полный открытий и изобретений девятнадцатый век заканчивался. Казалось, человеку под силу всё, о чём недавно не могли и мечтать. Небо приковывало к себе взоры и чаяния, маня и дразнясь. Надутые водородом или горячим газом нелепые пузыри оторвали своих изобретателей от земной тверди, но не смогли подарить чувства свободного полета. Тысячи людей ломали головы в переносном смысле и ноги в прямом, пытаясь хоть на несколько секунд преодолеть оковы земного тяготения и ощутить себя равными птицам.
Весной 1889 года русский воздухоплаватель и меценат Пётр Лукич Привалов по совету контр-адмирала Александра Фёдоровича Можайского приехал в Крым. Земский врач Николай Андреевич Арендт встретил Привалова в Симферополе.
После скромного питерского жилища отставного контр-адмирала Привалов не удивился столь же непритязательным бытовым условиям первого крымского планериста. Домик в окрестностях Ялты служил красноречивым свидетельством общности судьбы российских изобретателей. Что моряк, что врач - итог один. Затратное увлечение полетами неизбежно сказывается на материальном достатке.
В качестве врача Николай Андреевич оказался вырван из жизни минимум на сутки. Они обсуждали с гостем многочисленные прожекты, имевшее отношение к аппаратам тяжелее воздуха. Как и ожидал Привалов, крымский планерист далеко ушёл вперед со времён публикации "Об одном нормальном аэроплане", но перестал сообщать о своих достижениях воздухоплавательной общественности. Его суждения теперь не были столь категоричны, как ранее, но он по-прежнему оставался приверженцем безмоторного полета.
- Пётр Лукич, вам и никому другому не понять меня, пока не попробовали летать в Крыму.
- Что же здесь особенного? Нет, конечно, очень красиво - горы, море.
- Э-э, молодой человек, я вам не выдал самую главную тайну Крыма.
- Весь внимание.
- Не торопитесь. Если не жаль потратить дня три-четыре и шесть рублей, я покажу вам нечто, коему нет ничего подобного в мире.
На следующее утро арендованный баркас с молчаливым татарином, капитаном и командой в одном лице, принял на борт Привалова, Арендта, ящик с фотоаппаратом "Кодак" и большой свёрток, замотанный мешковиной. Утлое рыбацкое судёнышко украсилось латанным-перелатанным косым парусом и лениво двинулось на северо-восток вдоль крымского берега.
К вечеру татарский колумб высадил путников в небольшом заливчике, который с трех сторон опоясывали невысокие горы. Авиаторы подхватили свёрток, весивший без малого два пуда, и, спотыкаясь на гальке, отправились в глинобитную хижину неподалеку от полосы прибоя. В пределах прямой видимости манили к себе приличествующие статусу и состоянию гостя комфортные дачи, но Арендт, привыкший к скромности, решительно толкнул калитку в ветхом заборе.
Первую ночь в Коктебеле они провели у знакомых земского врача. Пётр до утра не мог толком уснуть, поминутно просыпаясь из-за вездесущих насекомых. В шесть его уже поднял переполненный энергией планерист, изъял гривенник на нужды экспедиции, отошедший паре дюжих болгар-носильщиков, и четвёрка мужчин совершила короткое восхождение на гору Узун-Сырт.
На вершине любой горы красиво. Даже столь низкой, окруженной самым обычным пейзажем, без скал, утёсов, ущелий, водопадов и прочих горских живописностей. Снизу со стороны моря дул непрекращающийся влажный ветер, быстро выстудивший остатки тепла из-под одежды.
Арендт пришёл в неистовое возбуждение, подбросил свой картуз, поднятый ветром на приличную высоту, сбегал за ним, затем опомнился, наказал болгарам прибыть завтра к вечеру и принялся разматывать поклажу.
- Николай Андреевич, вы рассчитываете провести здесь все время до следующего вечера?
- Будьте покойны, Пётр, вы даже не заметите, как пролетят полтора дня. О продуктах не извольте волноваться, я подсуетился.
Что уж беспокоиться о том, чего нет. Тощий сидор ни по размерам, ни по общему виду не напоминал филиал продовольственного магазина. Наверное, в этом был скрытый смысл - голодное тело легче взлетает.
Между тем эскулап извлёк из мешковины несколько длинных деревянных брусков, сверток плотной ткани, моток троса, нехитрый набор инструментов и начал упорно складывать непонятную до поры конструкцию.
- Помочь?
- Спасибо, справлюсь. Не в первой. Поможете только полотно натянуть. А пока любуйтесь видами и аппарат изучайте.
После того, как крыло, обтянутое тканью, приняло форму, заданную каркасом и множеством растяжек, Петра настигло легкое чувство дежа-вю. Крымский планер неуловимо напомнил снаряд Можайского. То же хвостовое оперение из вертикальных и горизонтальных элементов, вертикальная мачта с набором тросиков, натягивающих крыло. Хотя отличий, пожалуй, было больше. Несущие плоскости не квадратной, как в адмиральском изделии, а птичьей формы, сильно загнутые кверху, подошли бы чайке-переростку. Шасси, мотора и лодки не было в помине. Вместо пилотского кресла в середине крыла болталась ременная сбруя на двух пилонах, чуть впереди Привалов рассмотрел крепкий поперечный рычаг.
- Вот, Пётр Лукич. Первый в мире устойчиво летающий планер и уникальное место, где морские ветры, разгоняясь вверх по склону горы, всегда создают восходящий поток.
- Потрясающе! Почему же вы, Николай Андреевич, не опубликовали ничего про свои достижения?
- Зачем? Ладно, после обсудим. Оставьте пока камеру, пробный полёт после перерыва не обещает быть красивым. Спускайтесь вниз, подсобите потом. В одиночку на гору его тащить зело затруднительно.
Пётр помчался в сторону моря, остановившись в полусотне шагов от Арендта. Пилот меж тем перехватил аппарат за поперечную балку и приподнял. Бриз подхватил матерчатые крылья, и Николай не без труда удержал рвущийся к облакам снаряд. Затем планерист с усилием пробежал несколько шагов навстречу ветру. Конструкция рванулась вверх, он подтянулся и обхватил рычаг, опустил нос, заставив аппарат скользнуть вдоль склона, стремительно набирая скорость. Пётр в испуге грохнулся ниц, опасаясь, что планер врежется в него на полном ходу. Но авиатор толкнул рычаг от себя, взмыл над питерским гостем, набрал высоту метров пятнадцать и плавно снизился к подбрюшию горы, умело спружинив ногами при приземлении. Привалов взял себя в руки, ругнулся, что пропустил часть полёта и потопал к Арендту.
- Пётр Лукич, вы недисциплинированны для воздухоплавания. Я вам ясно сказал - идите вниз. А вы отошли саженей на тридцать и стали поперек взлёта.
- Но простите, доктор, кто ж знал? Никто в мире не умеет летать так далеко как вы.
- Чепуха. Сейчас вернёмся к вершине, и я покажу полёт на дальность. То была лишь разминка.
Пока солнце не склонилось к горам на западе, Привалов истратил все фотопластинки. Действительно, здесь было что снимать. Арендт удерживался в воздухе больше минуты, выписывал круги, ловил восходящие потоки и уносился на сотни метров от точки старта. Не исключено, он бы и ночью летал, но его остудила боль в подвёрнутой лодыжке.
Сидя у костра в неглубокой ложбине, планерист рассказывал питерскому гостю подробности.
- Казна мне отказала в запрошенных двух тысячах рублей, и я начал мастерить аппараты из подручных материалов. "Орёл" - третий и последний мой планер. Лучше для балансирного полёта все равно ничего не сделаю. А построить настоящую машину, с управляемой подъёмной силой крыла и хвостового оперения, я без привлечённых средств не мог. Теперь и с чужими деньгами вряд ли осилил бы - возраст не тот. И славы мне не нужно. Живу тихо, людей лечу. Раз-два в год наведываюсь в Коктебель душу отвести, мне достаточно.
- Чертёжик презентуете?
- Помилуйте, нет у меня никаких чертежей. Были, конечно, когда начинал. Но потом столько переделывал, что проще наново обмерить.
Арендт подбросил хвороста в огонь.
- Завтра пробуете сами. Запомните правило - в полёте гораздо важнее скорость, нежели высота. Как только скорость теряешь, падает подъёмная сила. Если ты у самой земли тянулся и вдруг скорость потерял, просто на ноги станешь. А коли такое на высоте стрясётся - быть беде. "Орел" падает на крыло, и никакой силой его не выправишь. Мне эта наука трёх переломов стоила.
Пётр торопливо чёркал в записной книжке, будто в воздухе смог бы свериться с записями.
- По-первости летите вдоль земли, не выше четырёх аршин. Давно заметил - у самой травы аппарат лучше держится, даже при потере скорости, и управляется легче. Вверх не уходите, даже оседлав восходящий поток - новичку наверху верная смерть.
Когда продрогший ученик наутро с трудом выкарабкался из мешковины, расправляя негнущиеся конечности, доктор продолжил учёбу.
- На большой скорости не садитесь. Чрезмерная скорость - тоже враг. Чуть не рассчитал - размажет по земле, даже я вас не соберу.
- А если надавить рычаг вперёд и затормозить резко увеличившимся углом атаки? Как птицы делают.
- Не надо. Вас сначала приподнимет аршин на семь, оттуда и грохнетесь. Перед вами длинный пологий склон. Дальше Чёрного моря не унесётесь. Ждите, пока скорость не спадет сама.
- А виражи - можно?
- Пока нет. В вираже запросто упасть на крыло. Поворачивайте по чуть-чуть. Накреняете машину и помалу рычаг от себя. Но для начала лучше по прямой.
Сутулая спина Арендта удалялась и превращалась в едва заметный ориентир на фоне камней и травы. Неужто он думает, что я первый же раз преодолею столько, нервничал Привалов, упираясь в землю хвостовым оперением и с трудом удерживая "Орла" на месте. Щуплый пилот килограмм на десять легче хозяина планера, наглый ветер уже ощутил эту разницу, гудит в растяжках, треплет крыло, забирается под суконную куртку. И без холодных воздушных струй неофит авиации ощутил, как у него внутри все замерзает. Предвкушение полёта постепенно перемешалось с ледяным ужасом от осознания, что сейчас предстоит.
Из глубины воспоминаний выплыл такой же весенний день его раннего детства, когда он, захотев доказать старшему брату, что не уступает в мужестве и решительности, вылез из окна шестого этажа и отправился к балкону, ступая по карнизу шириной в локоть. Непослушные глаза против воли косили вниз, где гремела по рельсам конка, стучали колёса по мостовой, извозчики переругивались с дворниками - шумела обычная питерская суета. Он шёл над ней, сжимаясь от мысли, что край карниза - это и край его жизни, упав за который он разобьётся насмерть, ударившись о камни среди мирного городского пейзажа.
Арендт, различимый на самом пределе видимости, призывно махнул рукой. Привалов стоял на месте, балансируя вырывающимся крылом. Внезапно он понял - простояв ещё секунду или две, уже никогда не решится, о чем пожалеет. Зажмурившись, он подтянул рычаг и побежал вниз навстречу тугим струям воздуха и собственному страху. Ощутив, что ноги теряют почву, чуть отдал ручку вперёд и осторожно открыл глаза.
"Орёл" скользил вдоль поверхности, быстро набирая скорость. Ветер бил по лицу ожесточённее с каждой секундой. Усвоив от наставника, что избыточная скорость иногда может быть страшнее, чем высота, Петя задрал нос планера, наращивая угол атаки. Рост скорости замедлился, зато земля провалилась вниз.
Под ногами бездна, падение - смерть. Казалось, душа скатилась вниз, в мошонку, сжалась в горошину и затаилась. Горло перехватило так, что заполнивший тело ужас не мог вырваться наружу облегчающим криком.
Надвигалось подножие горы. Пётр заметил, что скорость начала уменьшаться. Чувства могли подвести от волнения, а никаких приборов, позволяющих объективно оценить скорость, высоту и угол к горизонту, на аппарате не было в помине. Начинающий планерист опустил нос машины и повел её ближе к поверхности.
Склон заканчивался, под ногами показалась относительно ровная земля. Ощущение того, что "Орёл" слушается команд и уверенно идет к месту посадки, неожиданно доставило острое наслаждение, тесно переплетённое с ужасом высоты, который никуда не делся. На короткие мгновения пришло невероятное чувство, что деревянные крылья - продолжение собственного организма, его ничто не связывает с планетой, он летит и свободен как птица. Полёт вошел в каждую жилку, каждую клеточку тела.
Наконец, аппарат снизился и совсем потерял скорость. У самой земли планерист резко отпихнул рукоять. "Орёл" задрал нос, заполоскал обшивкой и свалился вниз. Привалов, наблюдавший за посадками крымчанина, попытался таким же образом мягко спружинить ногами, но ощутил сокрушительный удар о землю, напрочь выбивший дух, а сверху по голове приложила поперечина. Когда из глаз перестали сыпаться искры, содержимое живота начало принимать исходное положение, а подбежавший Арендт стал отстёгивать сбрую подвеса и ругать за чрезмерную высоту подъёма, Пётр выдавил из себя лишь одно короткое слово: "Ещё!"
Они затащили планер на вершину и успели сделать по одному полёту каждый, когда питерец не справился с очередным порывом ветра, перетянул нос вверх и тяжело рухнул саженей с трёх. К счастью, сам отделался вывихом лодыжки и ушибами. Доктор вправил ему ногу, затем осмотрел крыло и горестно качнул головой - на сегодня старты закончены. Пётр сразу же вручил Арендту десятку, перекрыв себестоимость ремонта минимум вдвое, после чего они разобрали аппарат и стали ожидать носильщиков.
По дороге в Коктебель Привалов хромал, чихал, поглаживал синяки и непрестанно тёр красные как у кролика глаза - встречный ветер высушил и изрядно расцарапал их мелкими песчинками. Это - чепуха. Он был невероятно, жутко и безмерно счастлив. Ни секс, ни опиум, ни другие испытанные ранее наслаждения не шли ни в какое сравнение с Полётом. Он становился наркоманом неба.
Боже мой, думал Привалов. В России столько самородков. Николай Арендт опередил весь мир, экспериментально добившись уникальной аэродинамики планера. Александр Можайский разработал общую конструкцию аэроплана и паровой двигатель, опередивший по соотношению массы и мощности бензиновые моторы европейских изобретателей лет на пятнадцать-двадцать. Огнеслав Костович сконструировал первый в мире восьмицилиндровый двигатель внутреннего сгорания с четырёхтактным газораспределением и электрическим зажиганием. Свести вместе этих замечательных людей, и первый в мире моторный аппарат тяжелее воздуха взлетит именно у нас!
Но жизнь распорядилась иначе.
Можайский оставался глух к любой критике своего детища, вобравшего множество конструктивных ошибок, очевидных ещё в 80-х годах XIX века. Остаток жизни великий изобретатель посвятил выколачиванию казённых средств на доводку заведомо обречённой на провал конструкции. Он умер в нужде и безысходности.
Потом ушёл Арендт, так и не опубликовавший свои достижения. Костович бросил воздухоплавание, увлекся производством фанеры и морскими проектами. Он построил свой первый самолёт перед Первой Мировой войной, когда небо России бороздили французские аэропланы. Империя, где были изобретены водка, радио и русское "авось", упустила шанс стать родиной авиации.