Maureen Елена Игоревна : другие произведения.

13 542 ДЕНЬ ЖИЗНИ

Вот это действительно храбрец!

Без храбрости в нашем деле недалеко уйдешь.

Эрнест Сетон-Томпсон, Снап.

Он снова оказался в небольшой ярко освещенной люминисцентными лампами комнате. Дверь громко хлопнула за спиной, и он, дождавшись пока повернется ключ в замке, сел на пол, прислонившись к белой гладкой стене.

Ты опять не будешь со мной разговаривать? спросил он, даже не рассчитывая услышать ответ.

Буду.

Он вздрогнул и огляделся по сторонам:

Будешь?...

Да.

А что же ты раньше не хотел?

Некогда было. Ты знаешь, сейчас столько дел. Так что если у тебя что-то не очень срочное...

Не очень срочное?! Ты что, издеваешься?! Я же уже год пытаюсь до тебя достучаться, и как только мне удается, у тебя вечно какие-то дела, и ты все откладываешь, и откладываешь, и откладываешь. Тебе вечно некогда, а мне без тебя остается только умереть!!! Ты требуешь к себе любви и не можешь помочь даже в таком ерундовом деле, как мое! Почему?! Скажи, почему?!!!

Ответа не последовало.

Почему?! повторил он свой вопрос, но в ответ услышал только тишину Вот видишь, тебя опять нет. Может, тебя вообще нет?

Следующие несколько часов он бесцельно ходил по белому периметру комнаты, сложив руки за спиной, и пытался придумать хоть что-нибудь, что могло бы отвлечь его от грустных мыслей. В принципе, уже само это хождение его отвлекало, но не настолько, чтобы полностью абстрагироваться от неприятной действительности. Пройдя так не один десяток километров, он снова сел и, обняв руками свои колени, закрыл глаза.

Уснуть бы сейчас подумал он, я уже так долго не спал, что потерял счет дням. Сейчас я расслаблюсь, успокоюсь и засну, и мне приснится какой-нибудь чудесный сон. Скорее всего, это будет что-нибудь о том, как я гуляю по японскому саду камней, мои плечи греет красное и идеально круглое японское солнце. А я иду и иду. У меня гладкие, ослепительно черные волосы, развевающиеся на восточном ветру, такие же черные, как ночь, раскосые узкие глаза. Я одет в широкие, расшитые золотыми нитями, одежды. Я полон счастья, надежды и любви, мне не нужно никого и ничего. У меня все есть. Даже напротив я готов дарить все это людям, окружающим меня, обожающим меня, людям, которые меня ждут, которым нравится касаться моих гладких черных волос и целовать меня в мои глаза-щелочки, закрытые во время глубокого сна. И когда это происходит, я просыпаюсь и снова нахожу себя в маленькой белой комнате, освещенной люминисцентными лампами.

Он открыл глаза и посмотрел вверх, на светящийся белый цилиндр. Свет был настолько ярким, что он отвел глаза.

Интересно, у меня есть шанс услышать тебя сегодня еще раз?

Н-да, вероятно. Но только пожалуйста, не сейчас.

Подожди! Стой! Подожди!!! он вскочил с пола и начал безумно бегать по комнате Не уходи! Стой! Всего пару слов!!! но ответа не последовало.

Он почувствовал невыразимое отчаяние. Отчаяние, граничащие с непреодолимым желанием умереть. Он подошел к стене и, чуть наклонив голову, уперся в нее лбом, покрытым мелкими капельками пота. Капельки потеряли свою форму и тоненькими нежными струйками потекли по белой стене. Он плакал. Предательские слезы, не спрашивая разрешения, лились из глаз и кончали свою короткую-прекороткую жизнь, разбившись о скользкий белый пол. Что ж, это было их желание.

Он отошел от стены на полметра и, размахнувшись, с диким криком ударил в нее кулаком. Как будто думал, что она рухнет под тяжестью этого удара и позволит переступить через себя. Но стена не дрогнула. Зато дрогул он сам. Он упал на колени, уперся руками в пол и взмолился хриплым отрывистым голосом:

Ну прошу тебя... отзовись... Никогда в жизни никого ни о чем не просил, а тебя прошу... Я умру, если ты не ответишь мне... Я возненавижу тебя, если ты откажешься мне помочь... Я уже себя начинаю ненавидеть, а ты стоишь на очереди... Времени совсем нет. Я умоляю тебя просто меня выслушать. Просто выслушать! Все!!! Если ты меня выслушаешь, то сможешь сразу сказать мне, могу я расчитывать на твою помощь или нет. А так я просто теряю время в размышлениях о том, могу ли я надеяться на тебя...

Можешь, конечно можешь, мой друг. Ты же знаешь, я помогаю всем.. Но всем в свое время.

Хочешь сказать, что мое время еще не настало?! Сколько же можно ждать?!!

Терпение, друг, терпение. Все ждут, желающих полно, а ты всего лишь один из них. Ничем не лучше, кстати сказать.

Но как не лучше?! Я же так люблю тебя! Я же жизнь за тебя готов отдать!!!

На хрена мне твоя жизнь?! Ты что, думаешь ты один желающий?! У меня тут ваших жизней, как собак нерезаных набралось, а ты еще свою хочешь... блин... бляха-муха... Черт, теперь я злой. Ненавижу вас всех.

Послушай, но...

Отвали... все, отвали. Надоело мне все. Надоело.Ты вообще представляешь себе, как мне тяжело? Представляешь?! Вас тысячи, даже миллионы тысяч. И каждому, видите ли, нужно ответить, нужно помочь, нужно его выслушать, даказать ему свое участие в его же собственных проблемах.То есть он делает себе проблемы, а я должен их решать! Он может убить кого-нибудь, ограбить, или еще там чего-нибудь, а потом взять и попросить меня ему помочь...

Но я же никого не убивал... попытался вставить он, но его не услышали.

...меня ему помочь. И я каждому обязан объяснить, что не-в-со-сто-я-ни-и всех охватить, что я вы-нуж-ден кого-то предпочитать кому-то!!!

Ты сам всю эту кашу заварил, а теперь жалуешься.

Я заварил?! Ну и что?!!! Может быть, я и заварил, только делал я это в расчете на вашу самостоятельность, а вы ни хрена без моего руководства сделать не можете. И чуть что у вас не так получается, вы меня вспоминаете! Ты бы слышал, по каким идиотским поводам вы меня иногда вспоминаете! Ты бы слышал! Это офигеть можно! И что, думаешь твой повод особенный какой-то? Да?!! Ты же сам вляпался!

Но ты должен был контролировать меня!

Да мне легче ликвидировать тебя, чем контролировать! Ур-р-род...

Ликвидировать?! Ну ликвидируй! Вперед и с песней! Давай! Давай!!!

Да ты даже не заметишь, как я это сделаю!!!

Ах я не замечу, милый мой... он просто засветился от внезапно разгоревшейся ненависти. Он забегал по комнате, как тигр в клетке, и, сталкиваясь то с одной, то с другой стеной, потихоньку начинал задыхаться от переполнявших его чувств, Ты же у нас такой крутой! Можешь любого замочить!!! Все тебя слушаются, все тебя любят, а ты у нас такой милосердный, прямо сил нет!!! он снова подбежал к стене и изо всех сил начал пинать ее ногой, Что замолчал?! Или опять не слушаешь?! он сделал паузу, чтобы услышать ответ.

Почему, слушаю.

Вот и слушай. Да пока ты тут трепался и жалобился, мог бы двести раз меня выслушать. А ты только материшься и угрожаешь. Ты ненавидишь всех и хочешь, чтобы все тебя любили и уважали. Ты пытаешься заставить нас чувствовать себя обязанными тебе...

А это, значит, не так?!

Так. Так! Но не до такой же степени!!! Сколько можно издеваться над людьми! Ты заставляешь нас отказываться от всего, не позволяешь ничего делать, фактически требуешь от нас существования вместо нормальной человеческой жизни? Что это такое за дела?!!!

Это не дела, дурачок. Это предварительный экзамен.

Экзамен на что?

Ну что-то вроде теста на выносливость.

Ага. Значит у кого-то он попроще, у кого-то посложнее...

Он у всех абсолютно одинаковый. Дело в другом. Всем изначально предоставляется право выбора, и тест состоит в том, чтобы сделать правильный выбор, и, сделав его, выдержать то, что к этому выбору прилагается. А это подчас и есть самое сложное. И только самые сильные доходят до конца.

До конца? И что в конце?!

То, что они хотят.

Хотят сейчас или непосредственно перед этим самым концом?

Не знаю. Я никогда над этим не задумывался.

Почему? он более или менее успокоился и сел у стены, снова обхватив колени руками.

Почему? Не знаю почему. А зачем?

Ну как зачем, все-таки важно, наверное.

Кому важно? Мне, например, неважно.

А что, на других тебе наплевать?!

Слушай, ну я же не могу за каждым уследить.

И ты каждого спрашиваешь, чего он хочет?

Нет, это происходит как бы автоматически. Он заранее настраивается на свое желание и в итоге попадает туда, куда хотел.

Слушай, а он не вправе самостоятельно приблизить этот самый конец? робко спросил он.

Конечно нет! в голосе зазвучало явное возмущение Конечно нет! Только я могу это решать!

А если кто приблизит?

Тогда он будет наказан.

Как именно он будет наказан?

Не положено заранее знать. В этом вся интрига и есть. Бойся этого наказания и делай все, что я говорю, иначе тебе конец.

В каком смысле конец?

Во всех смыслах.

Все замолчали. Через несколько минут он понял, что остался один. Он еще раз попробовал позвать собеседника, но это закончилось неудачей.

Значит, наказание. подумал он, Интересно, какое? И почему нельзя о нем сказать? Может быть, потому, что его и вовсе нет? А? А что, если мне проверить? Что, если проверить?! Что тогда?! вдруг он испугался так внезапно нахлынувшей тишины и заговорил вслух.

А что я, собственно, потеряю от того, что попробую? Терять мне решительно нечего, тем более, что он отказывается мне помочь. Я был предан ему, а в ответ получил какую-то дурацкую отмазку про тест на выносливость. Наплевать, будем считать, что тест я не прошел.

Он закрыл глаза и вспомнил, как это делается в Японии. А в Японии это делалось очень просто: голова и шея обхватывались руками в определенных местах и резко сворачивались, ломая позвонки. Все. Дело сделано.

Он сел в позу лотоса и посмотрел на свои дрожащие руки, сначала с одной, потом с другой стороны Затем нащупал места, за которые, как он помнил, необходимо было держать, поворачивая. Он обхватил их руками и...

И... Ярко-красное, идеально круглое солнце медленно всходило из-за горизонта. Черные гладкие волосы развевались под теплым восточным ветром. Песок из сада камней маленькими желтыми вихрями носился по земле. Он еще больше сощурил глаза-щелочки и сопротивляясь потокам воздуха пошел вперед.

Настал 13 543 день, и свежий запах настоящих японских глициний нежно растекся по всему пространству, охваченному лучами восходящего солнца.

МаО

писано 26 января 2001 года, в Москве.

6