Утро выдалось пронизывающе холодным. В стылом воздухе распространялся сырой запах прелой листвы и снега. Зима началась внезапно, резко и без предупреждения. В этих местах климат мягкий, лето обычно задерживается до середины октября, а осень, когда удосуживается наступить, как правило бывает теплой и разноцветной, совсем без дождей и непогоды. Зима и вовсе является короткой прелюдией к продолжительной и погожей весне. Но все случилось не так в этот раз. Матушка природа, хоть и не большая любительница различных незапланированных перемен и спонтанности (что еще о ней сказать, если ее любимая вещь - календарь), решила вспомнить свою бурную молодостьи всех удивить. Что же, это у нее прекрасно получилось.
Кристофер сидел, зябко кутаясь в слегка подъеденный молью мех старенькой курточки, пряча замерзшие руки в карманы, и серьезно беспокоился о собственных ушах. Он, несомненно,был здорово удивлен превратностями погоды. Но удивление было далеко не первым и не самым сильным в длинном списке тех негативных чувств, которые вызывала у Криса окружающая действительность в данный момент. Обыкновенное удивление, право слово, попросту не выдерживало никакого сравнения с могучим раздражением, отупляющей агрессией, паническим страхом и другими милыми эмоциями, которые, толкаясь локтями, едва умещались в продуваемой сквозняками Крисовой черепушке.
Крис поерзал на обледеневшем пеньке (унылый, но упорный дождь ливший всю ночь, к рассвету превратился в мерзкую корку тонкого грязного льда, покрывшего все предметы и все элементы ландшафта обозримой местности), нечленораздельно, хотя и с большим чувством, выругался куда-то в серый (в далеком прошлом - белый) мех поднятого воротника и принялся мечтать. Мечтал он неумело - сказывалась недостаточность практики - но яростно. Мечты унесли его в сторону ближайшей хорошо отапливаемой харчевни, где так тепло и уютно, где милашки-официантки подают дымящийся глинтвейн. Грезы о глинтвейне были особенно сильны, настолько сильны, что он практически почувствовал густой коричный запах и терпкий вкус. Даже слюну пришлось сглотнуть.
Но тут произошло кое-что, что оторвало Криса от, несомненно, приятных и даже несколько согревающих мечтаний. Дело в том, что пенек, который он избрал в качестве временного пристанища, располагался под развесистыми ветвями старого-престарого вяза, которого следует полагать близким родственником данного пенька, бывшего дерева. Видимо развесистого вяза несколько возмутил тот факт, что какой-то взлохмаченный молодой человек возит своим тощим седалищем по останками его друга и соседа. В его (конечно вяза, а не молодого человека) сознании, за неимением другого слова, созрел план страшной мести. Который он немедленно осуществил. Ловко сымитировав покачивание под порывами жестокого ветра, он достаточно сильно тряхнул своей самой толстой и длинной веткой, которая находилась аккурат над головой владельца тощего седалища и наглого осквернителя. И весь скопившийся на той ветке снег, слипшейся в достаточно увесистый ком, беззвучно упал ему прямо на голову.
Крис, вскрикнув от неожиданности, вскочил, пытаясь вытряхнуть из-за пазухи обжигающе холодный и противно мокрый снег. Некоторое время он достаточно громко и более чем непечатно выражался. Радостный смех вяза-мстителя он, конечно, не слышал, а если бы и слышал, то принял бы просто за скрип старого дерева. Хотя в адрес дерева некоторое количество непечатностей поступило тоже.
Мокрый и насквозь продрогший Крис ощутил непреодолимое желание выместить на ком-либо свое раздражение. Не дерево же ему пинать, в самом деле? Он лихорадочно зашарил глазами по присыпанной снежком долине, усеянной, как огромными серыми грибами, покатыми валунами. На одном из таких валунов его взгляд задержался. Вот оно. Вот тот человек, который расплатится за то что он замерз, промок и вообще. Он еще подумывал о той девахе, которая бродила по долине с несколько отсутствующим видом и чего-то собирала, ведомое только ей. Но потом передумал. Деваха могла за себя постоять, а вот это ничтожество, что в странной позе развалилось на валуне, в одном только тоненьком затасканном пиджачке (Крис аж поежился) и не отрывая головы чегой-то там чиркал угольком на бумаге, за себя постоять не могло совсем. Что с него возьмешь? Одно слово - художник. Это от "худо" что ли? То-то ему худо было, когда они втроем сюда добирались. От деревни до долины часов три ходьбы, и все узкими лесными тропками, ухабистыми и подернутыми скользким инеем. Первое время он еще ничего шел, бодро. Все по сторонам зыркал, ветки и кусты рассматривал, будто впервые видел. Что-то там мямлил, заикаясь, про игру света и тени, про тушь какую-то. А потом начал сдавать. Спотыкаться, за грудь хвататься, задыхаться. Постоянно штуку такую из кармана доставал и в рот себе пшикал, чтоб легче дышать. Короче, если бы его деваха эта (то ли Анна, то ли Ханна) к себе на плечо не приняла и как раненого бойца на горбу своем не дотащила - там бы и упал на месте. Здохляк, заморыш. Художник, мать его.
Помочь ему в голову Криса даже не приходило. Жизнь его не щадила и многому научила, многим важным истинам. Одни из них: хочешь выжить - умей быть сильным. В сиротинце-приюте, где он вырос, следование таким истинам - вопрос жизни и смерти. Вот погрызешься с дюжиной голодных злых оборванцев, таких же как ты, за горсть пустой каши, сразу все поймешь. Сон на голодный желудок, под урчание пустого живота, тоже хорошо сопутствует пониманию и запоминанию. Свой урок Кристофер усвоил на отлично. От природы сильный и рослый, он в совершенстве овладел искусством отталкивания более слабых или младших со своего пути к сытости. Вырвавшись из приюта, он обнаружил, что и в окружающем мире все обстоит точно так же. Кто сильнее - тот и прав. Кто слаб или немощен - так тому и надо. Помогая таким, ты становишься слабее сам, раскисаешь и теряешь хватку. А потерять хватку он не мог себе позволить. Слишком хорошо помнил бесконечные голодные ночи. Слишком хорошо помнил беззвучный отчаянный плач в подушку. И сны о маме...
У художника этого, будь он неладен, наверное и мамка и папка живут-здравствуют. В приюте такие не выживают - сам видел. Такие как он всю жизнь под родительским крылом греются, чай с бубликами вкушают, в тепле и довольстве деньки коротают. А Крис в это время...
Кристофер уже достаточно накрутил себя, довел, так сказать, до точки кипения, а поэтому он уже мог смело печатая широкий шаг направится к валуну и оседлавшему его художнику. Бить он его, так и быть, не станет. Все-таки одно дело их троих сюда привело, одно и то же испытание их ожидает. Это сближает. Так что он его только выставить на посмешище. Этого будет достаточно, чтобы облегчить душу. А в первый полет, одна мысль о котором заставляет его желудок выделывать удивительные кульбиты, с тяжелой душой выходить негоже. Взлететь не даст.
Недлинный путь вдоль широкой линии долины был окончен и вот Крис замер рядом с тем самым камнем, на котором разложился слабосильный художник. Его пришествия чудак даже не заметил, похоже. Он так низко склонился над белой холстиной, что касался ее своей длинной пепельно-русой челкой. Исписанный уголек так и порхал в его тонких пальцах, так быстро, что трудно было отследить его ловкие движения. Иногда, он лишь на мгновенье замирал, чтобы, немного отклонившись, окинуть придирчивым взглядом свое творение. Одно лишь мгновение и он продолжал свою работу.
Кристофер, так и оставшийся незамеченным, уже было хотел изменить свое решение и слегка поколотить противного маляра. Однако проблески любопытства заставили его отложить экзекуцию. Он резко выдернул изрисовный лист из-под быстрых рук здохляка. Художник от неожиданности отпрянул.
-Так-так...Что у нас тут за мазня? - наработанным нагло-вопросительным тоном протянул Крис, пытаясь определить, где у рисунка верх и где низ.
-Отдай п-п-пожалуйста, я еще не закончил - неуверенно и испугано пролепетал ему в ответ художник.
Крис, полностью проигнорировав просьбу, некоторое время рассматривал незаконченную картину, хмуря лоб в тяжком мыслительном процессе.
Рисунок был выполнен в быстрой, резкой манере. Видно было, что живописец работал с ходу, не останавливаясь и не отвлекаясь на исправления.
Это было море. Оно было спокойно, мягкие тени покрывали покатые волны, едва увенчанные нежной кромкой пены. Прибой лениво омывал скалистый берег. Далекое солнце уже наполовину спряталось за горизонт. Однако в спокойствии стихии таилась буря, это чувствовал даже далекий от искусства Кристофер. Над морем парила одинокая чайка, широко разбросив острые крылья.Странная грусть овладела Крисом. Было что-то невыносимо тоскливое в одиночестве птицы, в этом легко очерченной силуэте на фоне темного заката.
Не в силах справится с непонятной тоской, стиснувшей грудь, он швырнул рисунок обратно художнику.
-Мазня - голос предательски дрогнул - Как же ты рисуешь море, если ты его не видишь?
Художник некоторое время промолчал, складывая рисунок вдвое, чтобы аккуратно положить его во внутренний карман пиджака. Туда же он отправил уголек, совсем маленький округлый кусочек.Только тогда ответил, быстрым движением отбрасывая челку с глаз:
-Не нужно в-в-видеть. Не об-бязательно. Я его слышу. Звук, запах...
Крис принюхался и прислушался. Да, если постараться можно услышать шум далекого прибоя. И легкий соленый запах тоже можно почувствовать. На долю секунды в его небогатом воображении даже возникла картина, точь-в-точь повторяющая картину чудаковатого парня. Крису даже пришлось как следует тряхнуть головой, прогоняя наваждение.
-Глупости. Выдумки. Ты ж не это... Не запах рисуешь. Не звук. А море! - он поднял вверх указательный палец, изображая из себя большого специалиста в живописи - Его нужно видеть, шоб рисовать. С натуры, я имею ввиду.
-А мне кажется, очень красивая картина. Ты настоящий молодец, Райан.
Приятный женский голос, неожиданно раздавшийся за его спиной, заставил Криса вздрогнуть и резко развернуться. Художник же (оказывается его Райан зовут) робко улыбнулся, а тускло-синие глаза так и засияли под ниспадающей челкой.
Кристофер злобно уставился на деваху, которая умудрилась так подкрасться, что даже его натренированный в приюте слух не смог уловить шума. Вот что значит отвлечься на всякие глупости. А деваха-то ничего собой, мимовольно отметил он. Стройная, ладная, немного смугловатая, что очень идет к большим карим глазам. Анна же, игнорируя оценивающий крисов взгляд, невозмутимо продолжила:
-Мне кажется это нужно нарисовать красками. Ты умеешь красками рисовать? Это ведь только набросок.
Улыбка тихонько сошла с лица Райана. Он мучительно покраснел, опустил глаза и заикаться стал больше обычного:
-Я ум-м-мею к-к-красками. Только у м-меня их нет. Краски д-дорогие.
Анна, слегка смутилась, но не растерялась:
-Это ничего. У меня дядя маляр. Я попрошу у него немного красок для тебя. Он хороший, я уверена что он тебя даст сколько захочешь.
-Правда? - улыбка художника расцвела пуще прежнего и грозила вот-вот выйти за рамки лица. Анна улыбнулась в ответ.
"Просто фонд взаимопомощи какой-то" - мрачно подумал Крис, чувствуя себя мучительно лишним на этом празднике жизни. Он решил, что необходимо срочно вмешаться, пока эти хлюпики не расплакались на плечах друг у друга.
-Короче -грозно начал он - я не понял. Где это хренов Старик, или как там его. Я уже продрог весь. - он немного подумал и добавил веско - И вообще!
-Дед - тихо промямли Райан.
-Чего?
-Дед. Так его зовут. Просто Д-дед. Это как имя. - пояснил он.
-Не знаю кому он там дед, но я ему не внук это точно. - угрюмо возразил Крис. Хотя у него, как у сироты, стопроцентной гарантии в этом не было. Родственников своих он не знал, что не мешало ему желать последним скорой и мучительной кончины.
Анна присела на камень рядом с Райаном. Несколько ближе, чем тот мог вынести, не покраснев до кончиков ушей. Теперь Крис остался стоять один, чувствуя себя отчего-то полным идиотом. Это чувство, хоть и посещало его частенько, неизменно его злило.
-Вот интересно - мечтательно сказала Анна, всматриваясь куда-то в густой лес на горизонте - как это? Я имею в виду полет. Мама мне часто рассказывала об этом. О своем первом разе. Говорила, что первый - самый яркий, самый приятный. А потом просто привыкаешь и это чувство теряется. У нее очень красивые крылья, лебединые. Такие белые, как снег. Я надеюсь у меня будут такие же. Или даже лучше... Кстати, вы какие крылья себе хотели бы? Я знаю, что это не от нас зависит, но все же... Кто запрещает нам мечтать? - она очень красиво улыбнулась.
-Я бы хотел... - неожиданно для самого себя ответил Крис - орлиные. Орел - сильная птица. И... Красивая. - он замолчал, давая себе зарок больше не принимать участия в этой глупой болтовне.
-Да, орел сильная птица - Анна первый раз посмотрела на него, очень пристально, но совсем без злости, которую Кристофер уже готов был обнаружить в ее взгляде. Он почувствовал, как ему стало не по себе от этих глубоких карих глаз - И красивая, без сомнений. У моего старшего брата орлиные. Он летает выше всех своих сверстников. Мать его частенько ругает за такие фортели. Говорят, в соседней деревне недавно одного парня молнией убило, когда слишком высоко поднялся. А я считаю, что попросту не нужно летать в грозу. - она задумчиво помолчала. Потом обратилась к художнику:
-А ты Райан? Какие крылья хотел бы ты?
Райан, с чьего лица только-только сошла стыдливая краснота, вызванная близостью красивой девушки, снова залился багрянцем. Он в нерешительности замялся.
-Ну что ты, Райан. Я уверена что ты думал об этом. Как и все мы. Ну давай, колись. - она легонько толкнула его локотком, подбадривая.
Райан еще сильнее засмущался, потом достал из кармана брюк серенькую круглую штуку с плоским концом, вставил ее себе в рот и нажал. Глубоко вдохнул шипящий воздух. Немного отдышался. И решился:
-Чайка. Я хотел бы к-к-крылья как у чайки.
-А почему чайка? - немного удивилась Анна - Я видела чаек на пирсе, по-моему - глупые птицы.
-Совсем не глупые - несколько обиженно возразил молодой художник - Чайки видят море.
Тут уже не выдержал Крис:
-Ну и я видел море. И не раз. Так что теперь?
-Чайки видят море сверху. - обьяснил он, будто что-то само собой разумеющееся - Все море. Они могут часами, целыми днями парить над ним, а внизу только волны. Бесконечная водная гладь под ними и высокое синее небо над ними. Им очень одиноко меж двух глубоких небес. Но очень счастливо...
Анна и Крис оба отметили, что когда Райан увлекается, он говорит совсем без заиканий. И голос у него становиться такой... Вдохновленный. А глаза немного затуманиваются, будто он видит что-то, недоступное им. Его хотелось слушать и слушать. Даже Крису. Хотя в этом он никогда не признался бы даже самому себе.
-Красиво сказал, парень - раздался у них за спиной подозрительный звук, очень напоминающий треск медленно ломающегося дерева, который только при некоторой проницательности можно было принять за человеческий голос.
Теперь вздрогнуть от неожиданности, как давеча Кристоферу, пришлось им троим. "Слишком много неожиданно раздающихся голосов за спиной для одного дня", с оттенком легкой апатичности подумал Крис.
Неподалеку от того столь удобного для сидения валуна где они сидели (а Крис стоял рядом) невозмутимо находился (я не рискнул бы сказать "стоял") тот самый Дед, чье имя всплыло в беседе несколько реплик назад. То, что это был Дед и никто иной сомнений не возникало. И не только длинная борода, сбитая в колтуны и причудливые узлы, и не невероятная сгорбленность, в силу которой Дед напоминал кириллическую букву Г, и даже не длинная поросшая мохом клюка в его заскорузлых руках свидетельствовали об этом. В его маленькой (даже если бы нашлась на планете сила способная его распрямить, он все равно едва доставал бы Кристоферу до груди) фигуре, закутанной в огромное количество всевозможных одежек подозрительной чистоты, сквозила, а точнее из нее просто хлестала, какая-то могучая дедовость. Он был воплощением всех дедов этого мира, начиная от белобородых статных мудрецов заканчивая вшивыми полоумными нищими. По личному мнению Криса, от последних он взял больше всего.
Дед, насладившись произведенным эффектом, начал неспешно раскуривать длинную трубку, необъяснимым образом материализовавшеюся в его руках. Крис, к примеру, предположил, что он достал ее из бороды. Хотя сам в нее руку запустить не решился бы под страхом смертной казни. Кто его знает что там живет?
Старик полным театральности жестом смачно затянулся, выпустил сизый дым из кончика рта, полностью игнорируя взгляды трех пар глаз. Чувства, что эти взгляды выражали, разительно разнились. Райан пытался изобразить натужную радушность, Анна смотрела с искренним любопытством. Взгляд Кристофера выражал брезгливую враждебность.
-Ну что смотрите, ребятушки? Никак языки проглотили. - он хрипло хохотнул. - Заждались, небойсь? Поди замерзли?
Труба совершила трудное путешествие из одного угла рта в другой. Анна, Райан и Крис дружно проводили ее взглядом. Первым от оцепенения, вызванного неожиданным появлением старика, очнулся Кристофер.
-И заждались и замерзли. - недовольно проворчал он. - Ты не спешил, старик. Все утро тебя дожидаемся.
Дед обнажил в улыбке крупные желтые зубы, закусив конец уже едва тлеющей трубки.
-А куда спешить? В нашем с вами деле торопливость только помешать может. Тут нужно все обстоятельно, не спеша и церемонно, знаете ли. Первый полет - это вам не собачий хвост.
И словно в подтверждение своих слов он обстоятельно, не спеша и церемонно откашлялся. Эхо еще некоторое время звенело в морозном воздухе.
-Так вот - продолжил он, будто и не прерывался. - Должен спросить: всем ли вам троим уже исполнилось восемнадцать?
Вопрошаемые нестройно подтвердили факт своего совершеннолетия. Дед в это время их придирчиво рассматривал, надолго задерживаясь на каждом.
-Надеюсь не врете. Для вас же лучше. А то каждые десять лет как пить дать находится ловчила-другой, который пытается получить крылья раньше срока. А это сопряжено с некоторыми... Опасностями.
Он снова осмотрел всех, проверяя возымели ли его слова должный эффект. Видимо возымели, так как ребята настороженно переглянулись. Слово "опасность", произнесенное настолько весомо, способно ввергать людей в глубокое беспокойство.
-Вот и ладненько - Дед удовлетворенно кивнул. - С формальностями покончено. Можно переходить к делу. Вопросы есть какие-то? Чтоб потом на Холме этими глупостями не заниматься.
Вопросы у них, конечно, были. Вопросов было более чем достаточно. Но задавать они их как-то не спешили. Вид Деда не сулил уверенности во внятных ответах. Он был похож на того человека, который отвечает загадками, пословицами и философскими сентенциями. Это наверное все трубка. Она придавала старику некоторую философичность.
-Есть вопрос. У меня. - рискнул Крис, решив что терять ему нечего. - Это... Мне говорили... Короче, что никакой опасности нет и что все... Короче, никто не падает. Что впервой взлететь - это как два пальца...
Последняя фраза несколько лишней показалась даже самому Крису. Поэтому он неловко замолчал, смутившись. Но, бросив быстрый взгляд на Райана и Анну, он обнаружил, что их похоже волнует та же проблема. Только они, пожалуй, подобрали бы другую формулировку. Но в целом он точно выразил настроение всей компании.
-Ты смотри - прищурил свой хитрый глаз Дед. - Такой здоровый, а все равно боится. А ведь боишься, так ведь, Кристофер?
Почему-то тот факт, что старику известно его имя, Криса совершенно не удивил. А обвинения трусости - совсем не обидели.
Дед вдруг подленько хихикнул. Потом неожиданно посерьезнел. Эти его перемены настроения здорово сбивали с толку.
-И правильно боишься. Ничего постыдного. Я же сказал - это не собачий хвост. Вы, наверное, успокаиваете себя, мол, все полетели - и я полечу. Что никогда не слышали, как кто-то не взлетал. Что это только формальность, обряд, церемония. Что это, как выразился наш друг Кристофер: "Как два пальца". Так вот... - он выдержал паузу. - Вы ошибаетесь. И советую вам свою ошибку осознать. Дарованная нашим предкам возможность летать, возможность иметь крылья, возможность оторвать свое бренное тело от грешной земли и открыть для себя новые горизонты - это награда, это честь. Это чудо. Которое нужно заслужить. За которое придется бороться. И в этой борьбе вам победу никто не может обещать. Если вы считаете по-другому, тогда вам стоит прямо сейчас вернуться в деревню. Для вашего же блага.
Над долиной повисло неловкое молчание. Каждый из присутствующих крепко задумался над только что произнесенными словами. Подобную задумчивость Дед, кажется, вполне одобрял, так как не нарушал тишину, занятый деловитым вытряхиванием трубки. Молчание нарушил, как не удивительно, самый неразговорчивый член троицы.
-К-к-кажется мы поняли. Мы постараемся оправдать... - Райан хотел добавить еще что-то, но старик вдруг лучезарно улыбнулся. Что-то было в его улыбке, что совершенно сбивало с мысли. А учитывая тот факт, что оратором Райан не был отродясь, многого чтобы его сбить не нужно было.
-Это хорошо мальчик. Постарайтесь. Хорошенько постарайтесь. - покончив с вытряхиванием трубки, он спрятал ее в один из многочисленных карманов. Улыбка все еще венчала его морщинистое лицо.
-Ну хорошо. Если вы готовы, то пожалуй отправимся. Путь неблизкий. Только не очень спешите. Учтите, что меня недаром Дедом величают. Не могу я уже молодым козлом по камням скакать. Я еще ваших родителей в первый полет спроваживал. - он призадумался. - И их родителей тоже.
Позже, когда они проделали уже большую половину пути к вершине Холма, эти слова старика казались им изощренной шуткой. Подножье Холма (именно Холма, с большой буквы "х") примыкало к той самой долине, где они втроем ждали Деда. С того валуна, где они беседовали, можно было рассмотреть плоское плато его увенчивающее, полускрытое туманной дымкой. Но путь к нему оказался намного дольше, чем они предполагали. Это, наверное, разжиженный зимний воздух искажал перспективу. Еще больше перспективу искажал тот факт, что им пришлось карабкаться по характерно наклоненной плоскости, сплошь состоящей из скользких камней, поваленных деревьев, замерзших ручьев и прочих вещей, которые делали дорогу к вершине не только познавательной, но и развивающей физические возможности идущих к ней. В общем и целом это путешествие можно было назвать "карабканье с препятствиями".
А вот старику эти препятствия совсем не препятствовали. В список неразгаданных тайн природы стоит внести новую загадку, а именно: каким образом человек, который казался старше окружающего ландшафта, умудрялся не только опередить во много (очень много) раз более младших участников восхождения, но и не высказывать при этом ни малейших признаков усталости? В долине казалось, что малейший порыв ветра способен разнести ветхого дедушку в пыль, а сейчас этот ветхий дедушка ловко перепрыгивал с камня на камень, двигаясь вперед со скоростью недоступной даже опытным альпинистам. Скажу больше: если бы опытный альпинистстал свидетелями этих его передвижений, сопровождаемых веселым покряхтыванием, он бы навечно повесил свой альпеншток на стену.
Но ни Райан, ни Анна, ни даже Кристофер альпинистами не были, тем более опытными. Поэтому они медленно, но упорно, ползли вперед, цепляясь негнущимися пальцами за чудом сохранившиеся пучки жесткой травы и острые каменные выступы. Даже физически развитый Крис уже здорово вымотался, что там говорить о слабосильном Райане. Им приходилось все чаще и чаще останавливаться, чтобы художник мог перевести дыхание и пшикнуть в рот воздухом из той самой штуки. Воздуха в ней оставалось все меньше и меньше, Райан стал дышать хрипло, как побитая собака. А согбенная фигура Деда, как ни в чем не бывало, радостно мелькала где-то существенно впереди.
Еще минут пятнадцать художник доблестно держался. Крис его даже зауважал отчасти. Но, как всегда, свершению подвигов могут помешать самые мелкие и незначительные вещи. Например небольшой, сглаженный ветрами и дождями камешек, так неудачно подвернувшийся под ногу. Совершив почти балетное телодвижение, Райан со всей изящностью мешка с мукой повалился на обледеневшую каменистую почву. У него не осталось сил даже застонать. Он уткнулся лицом в твердую почву и беззвучно заплакал от боли, стыда и бессилия. Анна бросилась ему на помощь, чем еще больше усугубила постыдность ситуации для Райана. Сейчас он яростно ненавидел собственное слабое и болезненное тело. Но помощь Анны принял с робкой благодарностью.
Крис наблюдал за этой сценой через плечо. Видел, как девушка поднимает упавшего художника с земли, как помогает ему встать на ноги. Видел, что она и сама уже готова свалиться от усталости, но все равно упрямо тащила Райана вперед. Он хотел было привычно хмыкнуть, выражая презрение, и пойти дальше, оставив слабаков наедине с их проблемами. Но что-то помешало ему это осуществить. Его охватило странное чувство без имени, сродни тому, что он испытал увидев рисунок с морем и чайкой. Неведомая сила ухватила Криса за шиворот, заставила развернуться и спуститься на несколько метров к еле плетущееся паре.
Не совсем отдавая себе отчет, он подхватил готового потерять сознание художника под руку. Полностью игнорируя удивленные взгляды Анны и Райна, он пошел вперед, увлекая их за собой, как локомотив увлекает состав вагонов. Сейчас он был похож на человека, который старательно делает вид что понятия не имеет, чем занимается его правая часть тела в данный момент.Он опустил глаза вниз, полностью сосредоточившись на дороге, поэтому не мог видеть взгляд Анны. Она смотрела на него так, будто впервые увидела. Райан же смотрел только вперед, туда, где волны сизого тумана омывали плоскую вершину Холма. И взгляд при этом у него был престранный.
Прошло больше часа, когда наконец Холм пришел к своему логическому завершению. К этому времени у них успело не только открыться, но и благополучно закончится пресловутое второе дыхание. Они, с трудом преодолевая последние несколько метров, выползли на каменистое плато, напоминающее огромную тарелку. Растительности на плато было негусто, всего несколько хилых дерев, неизвестно каким образом сумевших укорениться в твердом как камень грунте. Упершись плечом в одно из них, находясь в самой непринужденной позе, стоял Дед. Он доброжелательно посмотрел на дружно повалившуюся наземь компанию. Дед приветливо улыбнулся:
-Ну вот и добрались. - он сказал это так, будто ему это стоило не меньших, а то и больших, трудов чем им.
Крис очень хотел высказать старику все, что он думает о холмах вообще и об этом в особицу, о полетах, о ранней зиме и, конечно, о нем лично. Но для этого в легких должен присутствовать кислород, а он, похоже, забыл как дышать. Холодный воздух, пахнущий морем и озоном, просто не вдыхался. Он был густой и осязаемый - впору топор вешать. У Анны и у Райана были похожие проблемы. Особенно у Райана. Тот вообще лежал на спине, открывая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыба. Свою штуку, которая облегчала ему дыхание, он выбросил еще полчаса назад - он то ли сломалась, то ли закончилась. Анна выглядела получше, но ненамного.
Дед все это время просто стоял на некотором отдалении, не меняя позу. Ни один мускул не дрогнул на его лице, которое могло напомнить сушеную фигу. Если бы у фиг росли бороды. И если бы фиги имели такие пронзительные глаза, которые, казалось, видели рождение континентов.
Чтобы восстановить дыхание понадобилось какое-то время. Чтобы вообще придти в себя понадобилось времени намного больше. Старик терпеливо ждал. Но вот, сердце перестало трепыхаться как канарейка в клетке, а глазах перестали расцветать огненные цветы. Они медленно, словно не вполне доверяя своим ногам, приняли горизонтальное положение. Райана некоторое время качало, как мачту под ударами шторма, но усилием воли он заставил себя стоять ровно. Они трое медленно приблизились к старику.
Тот довольно кивнул, приветствуя их возвращение в мир прямоходящих.
-Скоро начнем. - его голос приобрел деловитый оттенок - Вы пока осмотритесь. Советую подойти к обрыву - нужно привыкнуть.
Он показал рукой в ту сторону, где холм резко обрывался, будто его обрезал огромный нож.
Делать было нечего - пришлось идти. Благо обрыв находился всего в нескольких шагах. Они опасливо приблизились к той зыбкой границе, где заканчивается сулящая уверенность в завтрашнем дне почва и начинается полная безрадостной неопределенности пропасть. Они выросли среди летающих людей. Их родители уже имели крылья к их рождению, крылатыми были их соседи, учителя, старшие друзья и знакомые. Но одно дело наблюдать за чужим полетом, другое дело самому ощутить... Ощутить... Высоту. Когда они осторожно подошли к обрыву и посмотрели вниз... Эту бурю чувств нельзя описать словосочетанием "захватило дух", как это обычно делают. Всех слов в человеческом языке недостаточно, чтобы передать это острое ощущение, которое охватывает тебя, когда в лицо бьет внезапный порыв восходящего воздуха, а взгляд, вместо знакомых ландшафтов, натыкается на пустоту. На голубую, с примесью пурпура, бесконечность. Прошло достаточно много времени, прежде чем они осознали, что расстилается перед ними.
Море... До горизонта и дальше. Спокойное, недвижимое, молчаливое. Величественное. Такое, как на рисунке Райана. А внизу, где море встречалось с подножьем холма - омываемые пенистым прибоем острые скалы. Они не могли отвести от них взор. Они напоминали зубы древнего чудовища, которое собиралось проглотить Холм целиком.
Они едва нашли в себе силы отвернуться и отойти. Голубая пустота гипнотизирует, дурманит, зовет к себе.
-Не стоит бояться высоты, дети. - раздался вкрадчивый голос Деда. - Высота еще никого не убивала. Убивает земля. Но земля не вызывает у вас страх, так ведь? - они захихикал, будто сказал что-то очень смешное. Может так оно и было, но ребята были слишком потрясены, чтобы смеяться.
Первым из цепких лап наваждения вырвался Райан. Он медленно, словно во сне, отошел на несколько шагов к лежащему тут с незапамятных времен окаменевшему стволу древнего дерева. Он устало сел, вглядываясь в только ему известные дали. Потом, все еще медленно, он достал из кармана сложенный вчетверо чистый лист, расправил его, осторожно положил на ствол. Следом из того же кармана извлек уже знакомый нам уголек. Замер на мгновенье, вслушиваясь в беззвучную музыку сфер. И начал рисовать.
Первые звуки чирканья угля о бумагу вывели из транса Криса с Анной. Они одновременно, став на секунду очень похожими, потерли глаза, словно только что проснулись. В определенном смысле так оно и было.
-Советую определиться с очередностью. Всем вместе нельзя. Я так понимаю, что Райан сейчас немного занят. Так что первым полетит кто-то из вас, ребятушки. - Крис и Анна с ужасом обнаружили, что Дед обращается к ним. Они испугано посмотрели друг на друга. Во взгляде каждого читалось полное нежелание идти первым.
Что-то клацнуло в голове у Криса. Ему неожиданно, но очень сильно захотелось понравиться этой девушке. Что-то было в этих карих глазах...
-Я пойду. Я пойду первым. - его самого удивила твердость своего голоса.
Дед понимающе и хитро улыбнулся в бороду. Слишком понимающе и слишком хитро.
-Ну, тогда пойдем, коли вызвался. Провожу тебя до края. А дальше уж сам, дружочек. - на этот раз обыкновенной насмешливости в его голосе не было, что Криса несказанно обрадовало. С трудом оторвавшись от карих глаз, он вернулся к обрыву, где уже стоял Дед. Высота его,кажется, совершенно не беспокоила, он ее попросту игнорировал.
Только сейчас Крис понял, что его так беспокоило во всей фигуре старике. Когда он в первый раз его увидел, он сразу понял, что с ним что-то не так, чего-то ему не хватало. Теперь он понял чего именно. Он привык к крыльям у окружающих его людей, это я уже говорил. Крис на своем веку видел самые разнообразные. У директрисы того приюта, где он вырос, были крылья как у цапли, длинные и серые. У его подруги, одной из немногих близких ему людей, были белые голубиные крылья, предмет ее большой гордости. У мистера Гордерли, сварливого соседа, к его огромному позору были розовые крылья фламинго, которые он безуспешно прятал под плащами и пальто. У каждого жителя деревни старше восемнадцати были крылья. Тысячи видов, цветов и форм. У старика крыльев не было.
Дед, видимо, умел читать мысли по лицу.
-А я все ждал, когда кто-то из вас заметит. - он спрятал усмешку в густую растительность на лице- Только я думал, что это будет Анна.
Он отвернулся к морю. Некоторое время все его внимание было отдано спокойной стихии. Крис переминался с ноги на ногу, не решаясь привлечь к себе внимание. Старик явно грустил, а это беспокоило значительно больше, чем его всегдашнее подтрунивание да хихиканье.
-Странное существо - человек. - не отрывая взгляда от мерно перекатывающихся волн сказал Дед - Новизна любого явления впечатляет его. Но позже яркость чувств бледнеет, ощущения меркнут. Время превращает чудесное в обычное. Впечатляющее - в обыденное, повседневное. Настолько обыденное, что оно уже воспринимается как данность, которую вы ожидаете обнаружить в каждом человеке. Не обнаружив - удивляетесь. И пугаетесь. Вы не умеете ценить то, что вам дано. Не умеете восторгаться обыкновенным вещам. А в каждой обыкновенной вещи - маленькое чудо. Даже любовь, сколь страстной и сильной она не была, превращается в ваших руках в скучный быт. И им оканчивается. Для вас закат или рассвет - всего лишь смена времени суток. Для меня - произведение искусства. ...
Над Холмом воцарилось молчание, прерываемое только тихим плеском прибоя далеко внизу.
-Для меня и для этого парня. - Дед кивнул в сторону увлеченно работающего Райана, который перестал замечать окружающий мир.
Крис не знал что сказать. Ни рассвет, ни закат он никогда не считал чем-то особенным. Первое для него означало, что начался еще один паршивый день, второе - что еще один паршивый день, наконец, закончился. Ему стало стыдно.
-Ладно. - старик, как показалось Крису, смутился своего монолога. - Нужно начинать делать то, ради чего мы сюда вскарабкались.
Кристофер боялся, что прозвучат эти слова. Боялся того, что ему предстоит сделать. Точнее, боялся, что ему не удастся это сделать. Но слова прозвучали и пришло время.
-Я не буду говорить напутственных слов. - Дед повернулся к Кристоферу, их глаза встретились. Непросто было выдержать этот пронзительный взгляд. - Я тебя знаю: ты человек дела и не любишь пустопорожней болтовни. Даже когда она таковой не является. Так что...
Сейчас как никогда Крису захотелось бросить все и вернуться домой. К черту крылья, к черту полет! Он не сможет, просто не сможет...
Крис посмотрел вниз, на скалы и прибой. Его небогатое обычно воображение сейчас решило свою скудность опровергнуть, рисуя ему красочные картины того что происходит с людьми после падения с большой высоты. Страх подлой холодной змеей вполз в живот Криса. Он действительно был готов бежать с этого проклятого холма куда глаза глядят, но что-то его удержало. Что-то не дало сделать ни шагу. Он прекрасно знал что это, а точнее - кто это. Это Анна. А точнее тот факт, что она смотрела на него сейчас. Она вслушивалась в их разговор с Дедом, она напряженно следила за каждым движением Криса. Он чувствовал ее взгляд на себе. Ему очень захотелось быть достойным этого взгляда, быть лучше чем он есть.
Крис задержал дыхание. Крис собрался, будто пружина. Крис сжал челюсти так сильно, что хрустнули зубы. Крис так плотно закрыл глаза, что под веками заплясали разноцветные огни. Крис до боли, до отрезвляющей боли напряг мышцы ног. И со всей силы оттолкнувшись прыгнул, вкладывая в это безумное движение всю ту злость, всю ту боль, всю ту обиду и несправедливость, что ими вдоволь попотчевала его судьба. Он вернул ей все сполна.
Ветер ударил в лицо с такой яростной неистовостью, что из-под сомкнутых век брызнули слезы. Все цвета и звуки, чувства и ощущения, эмоции и переживание исчезли. Остался только ветер, подхвативший его, завертевший в своих тесных объятьях, унесший его в место, где нет времени. Где бесконечность падения, где одно мгновение, как звук до разрыва натянутой струны, застыло в пространстве.
Крис исчез. Растворился в воющей буре. Ему казалось, что он уснул и видит сон. Сон из далекого, полного горестей и слез детстве. Сон, в котором он летал... Сны были его единственным убежищем от полной боли и страха реальности. Во снах он мог быть кем угодно и чем угодно, он был царем и богом мира красочных детских грез. Полет? Какой, право, пустяк. В мире где ты устанавливаешь правила, ты же можешь их нарушать. Крис нарушил их все.
Реальность набросилась на него внезапно, как зверь из засады. Она вцепилась в него острыми когтями прозаичной правды. Законы физики тяжелым грузом упали на плечи. Но было уже слишком поздно. Крис уже летел. Как он летел! Он поднимался в самую высь, где ярко светило холодное солнце; он падал так низко, что чувствовал на своем лице брызги морской воды. Его смех набатом бился в высоких небесах, как гром первой грозы новорожденного мира.Он смеялся над собой, над своим прошлым, настоящим и будущим, над всей несправедливостью мироздание. Смех очищал, как пламя погребального костра. Пламя смыло с него все.
Он открыл глаза. Он медленно парил над Холмом, так высоко, что фигурки Деда, Анны и Райана казались игрушечными. Они махали ему руками, то ли радостно, то ли предостерегающе. Но что его могло сейчас испугать? Его, человека прошедшего крещенье самым жарким огнем - огнем, что сжигает наше прошлое.
Ему не нужно было смотреть за спину, чтобы знать, что он там увидит. Недлинные, но широкие и сильные крылья, цвета самой темной летней ночи. Только у одной птицы бывают такие крылья. Ворон. Это мудрая и старая птица, полная горделивости и чести. Не стыдно с ней породнится.
Крис с медленным достоинством расправил крылья. Ощутил упругий ветер, ерошащий антрацитово черные перья. Слегка покачнулся, не сумев справиться с норовливым воздушным потоком. Страх коротко вспыхнул в сознании, но Крис его немилосердно подавил. Хватит. Хватит боятся себя, хватит боятся других, хватит боятся жизнь. Хватит. Сжав челюсти от напряжения, стиснув кулаки, он все-таки сумел выровняться и оседлать ветер. Крис облегченно вздохнул. Просто нужно привыкнуть. Крылья он ощущал так же хорошо, как ноги или руки, но управляться с ними еще не очень умел. А в этом деле малейшее неточное движение грозит падением. Но не для того он взлетал, чтобы падать!
Он все еще неуверенно, то плавно то резко, спустился к Холму. Первое что он увидел, была Анна и ослепительно красивая улыбка на ее устах. Сейчас он понял, остро ощутил, что все было не зря. Кристофер, обновленный и освобожденный, не менее красиво улыбнулся. Даже Райан оторвался от работы, чтобы бросить на Криса теплый взгляд и быструю, как всегда застенчивую усмешку. И взгляд и усмешка длились не больше нескольких мгновений, на больше его не смогло отвлечь сейчас даже упавшее на землю небо. С тех пор как Крис видел его в последний раз, уголек в его руках, и до этого куцый, превратился в едва заметный огрызок. Скоро Райану попросту нечем будет рисовать. Но вряд ли его остановит такая мелочь.
Дед, по своему обыкновению, подпирал своей согбенной фигурой кривое деревцо в сторонке. Он как раз не улыбался, что само по себе странно. Он очень серьезно следил за Крисом. Кристофер мог бы заложить все свое скудное состояние, что старик прекрасно знал, что у него твориться в душе. Трудно было придумать что-то, что бы старик не знал. Трудно ему наверное живется.
Крис аккуратно сложил за спиной крылья, боясь примять пушистые перья. Он, отчаянно храбрясь, подошел к все еще улыбающейся Анне. Остановился. Переступил с ноги на ногу. Ладони вспотели. Черт подери, сигануть с обрыва было значительно легче!
-Я...- неуверенно начал он.
-Это было просто прекрасно. Впечатляюще. Когда ты начал падать, я думала, помру со страху. - Крис никогда не слышал ничего приятней в своей жизни. - Но тут ты взлетел так высоко и так быстро... Это было восхитительно. - глаза у нее горели, говорила она очень искренне.
-Я...Спасибо. - Кристофер хотел сказать многое. Очень многое. Хотел рассказать, что он понял там, в объятьях ветра, что почувствовал, что осознал. Но слова все еще не слишком ему подчинялись, поэтому он сказал то, что сказал. Для начала - неплохо.
-Крылья у тебя очень красивые. Я еще никогда не видела таких в деревне.
Как это у нее получалось? Говорить так легко и непринужденно? Ее голос звучал, как горный ручеек, веселый и звонкий.
-Спасибо... - Крису казалось, что он сейчас либо расплачется, либо рассмеется, либо поцелует ее. Другие слова кроме идиотского "спасибо" просто не хотели покидать его горло.
Выручил его старик. Он однозначно умел вмешаться именно в нужный момент, чтобы предотвратить катастрофу.
-Не хотелось бы конечно прервать... - он неспешно подковылял к ним, помогая себе клюкой. - Но, мамзель Анна, скоро уже будет смеркаться, а летать в сумерках - не к добру. Так что, не изволите ли? - Он галантно подал ей руку. Куртуазность шла ему, как свинье седло.
Анна немного растерялась, но сумела взять себя в руки. На прощанье улыбнувшись Крису (несколько вымучено), она приняла руку старика и они пошли к обрыву. Кристоферу очень захотелось сказать ей что-то ободряющее, но в голову лезли одни глупости. Как-то не очень комильфо получиться, если он заорет ей в след "Кажется, я тебя люблю!".
Тем временем старик с Анной под руку дошли до обрыва. Остановились. Дед ей что-то сказал, но Крис не расслышал что - слова отнес ветер. Анна не ответила. Крис видел, как подрагивает ее спина. Его сердца сжала чья-то сильная рука. Он понял, что будет готов на все, лишь бы больше никогда не видеть ее такой... Такой... Напуганной. Но он вспомнил себя на обрыве и понял, что так и должно быть. Без страха нельзя. Его нужно превозмочь, победить. В этом вся и суть.
Колебания Анны длились совсем недолго. Она проявило большее мужество, чем можно было ожидать от такой хрупкой девушки. Он не стала прыгать как Крис, он просто изящно спорхнула за край. Те несколько секунд, что ее не было видно, показались Крису вечностью. Несколькими вечностями. А когда перед его глазами в высь устремился ее размытый от скорости силуэт, он почти закричал от радости. Хотя нет - все-таки закричал.
Он одурело заозирался по сторонам, словно приглашая все живое присоединиться к его ликованию. Вдруг, в поле его зрения попало кое-что очень странное. Точнее - кое-кто. Райан оторвался от рисования, что уже могло поразить, если бы не одно "но". Он не смотрел на полет Анны, как можно было предположить. Он вообще никуда не смотрел. Он просто сидел с отсутствующим видом, сжимая в руках то, что осталось от многострадального куска угля. На его коленях был небрежно разложен рисунок. Видимо, он закончил.
Что-то заставило Криса отвлечься от зрелища Аниного парения в небесных высях и подойти к Райану. Тот казалось его не замечал. Он просто сидел и смотрел в пространство прямо перед ним. Крис осторожно, будто боясь вспугнуть редкую птицу, взял с его колен рисунок. Посмотрел. И...
Ничто уже не могло бы удивить Кристофера сегодня. После того, что он пережил... Ничто не могло с этим сравниться. Так он думал. И ошибался.
Сказать, что картина был прекрасна, великолепна, гениальна - это все равно, что сказать, что солнце теплое и желтое. По сути правильно, но чертовски недостаточно.
Рисунок был, естественно, черно-белый. Но так и должно было быть. И никак иначе. Райан изобразил (Крис почувствовал убогость этого слова применительно к этому) очень знакомые Кристоферу вещи. Все та же плоская вершина Холма, неровная линия обрыва, заскорузлые деревца то тут то там. Пейзаж, хоть и был впечатляющ, был далеко не главным. Главным были два силуэта у обрыва. Они стояли спиной к зрителю, но их было очень легко узнать. Это были Кристофер и Анна. Они держались за руки. Именно это тесное сплетение рук привлекало наибольшее внимание. Что-то было в нем... Невыразимо правдивое, искреннее. Из картины на Криса просто хлынула волна чувств, эмоций и переживаний. Это нельзя было описать. Эти две беззащитные фигуры, стоящие рука об руку у самой границы мира. Дальше - бесконечность. Серая пустота. И они вдвоем, сжимающие в ладонях свой хрупкий мир. Вдвоем против слепой пустоты. Вдвоем против целого мира.
Крис плакал. Впервые за долгое время. Рисунок трясся в его руках. Слезы катились по невыбритым щекам, по жестким скулам, капали с подбородка. Он плакал, плакал и плакал, не стыдясь слез. И не жалея. Картина была того достойна. Они была достойна много большего. Но это все что Крис мог дать.
-Но ведь этого... - его голос дрожал, не желая подчиняться. - Ведь этого не было... Я... Мы...
Райан словно очнулся ото сна. Он поднял глаза на Кристофера. И рассмеялся. Крис никогда не слышал его смеха. И очень жалел сейчас об этом. Люди не могут смеяться так. Смеяться так, будто они никогда не видели зла, не чувствовали боли. Свет лучился из смеющихся глаз художника.
-Это не имеет значения. Смотреть - не значит видеть. А видеть - не значит смотреть. - после недолгой паузы он спокойно добавил - Я никогда не нарисую ничего лучше этого.
Крису очень хотелось понять эти слова, пропустить их через себя, принять их всем сердцем. Но он не мог. Пока еще не мог.
Чья-то рука с тонкой кистью и длинными пальцами аккуратно взяла рисунок из его ослабевших рук. Но Анна не смотрела на бумагу. Она смотрела только на Райана.
-Спасибо тебе. - голос у нее охрип от пережитых волнений. - Спасибо. От меня. От Криса. От нас.
Художник довольно улыбнулся. Его творение смогло превратить два "я" в одно "мы". Что может быть большей наградой творцу?
Крис же смотрел на Анну. В ее сейчас серьезные, что их совершенно не портило, карие глаза. Крылья за ее спиной привлекли его взгляд. Да, этого и следовало ожидать. Такие короткие, округлой формы, весело-пестрые крылья могут быть только у одной птицы - у не знающей горя малиновки. С другими он Анну и не представлял.
Художник поднялся на ноги. Оказывается, он достаточно высок - даже немного выше Криса. Может немного худоват, нескладен, но сейчас он был очень красив. Свет испускали не только его глаза, но и все тело. Он светился, как новогодний бумажный фонарь - тепло и празднично. Казалось, что он может согреть весь скованный зимой мир этим своим мягким светом.
-Ну что же. Сейчас моя очередь.
Он попрощался с ними взглядом и спокойным неспешным шагом отправился к обрыву. Он шел так безмятежно, словно прогуливался по набережной, а не приближался к смертоносной пропасти. Старика нигде поблизости не было видно, он словно под землю провалился.
Пройдя пол дороги, Райан вдруг остановился.
-Я надеюсь, у вас все будет хорошо. - он говорил тихо, словно про себя, но ветер донес до них эти слова. - Хотя нет. Я знаю, что у вас будет все хорошо.
И тогда Крис сделал единственно верный поступок. Он взял руку Анны в свою. Он боялся, что она отдернет руку, что побрезгует, возмутиться, может даже залепит пощечину. Зря боялся. Он стояли так вдвоем, рука в руке, точно как на картине и смотрели, как человек ее нарисовавший, приближается к обрыву. Они не смели нарушить тишину словами.
Райан подошел к самой пропасти. Он не смотрел вниз. Он смотрел только вперед, где небо сливалось с морем. Он спокойно улыбнулся. И сделал шаг...
Прошло совсем немного времени, а сердце Криса все никак не могло успокоиться. Он стоял у обрыва, сжимая в объятьях рыдающую Анну. Она плакала горько и почти беззвучно, он чувствовал, как ее плечи мелко тряслись.
Там внизу, на острых скалах, на мокрых камнях лежало тело человека, который всего несколько минут назад ходил, смотрел, улыбался и говорил. Человека, который жил.
Сейчас он был больше похож на куклу. На смешную нелепую игрушку, которую выбросил капризный ребенок. Он широко разбросал руки и ноги, будто надеясь обнять всю землю. Крису было очень страшно. Он благодарил Бога за то, что с такой высоты невозможно рассмотреть подробности. Он и так увидел больше чем достаточно.
-Кто... - глухо сказала Анна, пряча лица у него на груди. - Кто скажет его родителям?
Кристофер к своему ужасу понял, что это придется сделать им. Больше некому.
-У него нет родителей. - чей-то незнакомый голос прозвучал над Холмом.
Это был Дед. И одновременно не он. Он стоял ровно, наперекор обычной смешной скрючености, широко расставив ноги. Борода его, теперь причесанная и ухоженная, сверкая сединой, развевалась по ветру, как стяг потерпевшего поражение войска. Он помолодел на пол века. И одновременно постарел на век. Теперь кроме столетней мудрости, в его глазах таилась столетняя усталость. И глубокое горе.
-У него нет родителей. Он один в этом мире. Всегда был один. Он вырос в том же приюте что и ты, Кристофер. Просто ты его никогда не замечал.
Волна жгучего, удушающего стыда захлестнула Криса с головой.
-Он всегда сидел в самом далеком и темном углу, гонимый всеми. И рисовал. Иногда сворованным с печки углем, иногда огрызком карандаша, найденном во дворе. На обрывках, на бумажных салфетках, на малейших кусочках чистой бумаги. На бумагу он переносил все те, чего ему так не хватало в его темном сыром углу. Он рисовал радость. Счастье. Веселье и смех. И становился счастливым.
Старик медленно подошел к ним и стал рядом. Он говорил и говорил. Голос его не осуждал и не винил, он просто рассказывал. Рассказывал так, что ни Крис ни Анна не решались даже вздохнуть. Перед их глазами вырисовывалась чужая жизнь. Трагичная жизнь.
-Позже, когда его выбросили из приюта, он жил впроголодь. Спал на улице, ел что удавалось найти. Мок под дождем, мерз в холода, изнывал в жару. Но никогда, никогда не отчаивался. Он был неспособен на отчаянье.Его счастье жило в его сердце. В его руках. В его картинах.
Багряное солнце медленно опускалось в лазурь моря. Кристофер вспомнил, тот первый рисунок, что он увидел в долине. Он назвал его мазней.
-Иногда он зарабатывал кое-какие деньги, рисуя на заказ портреты. Не всегда с эти складывалось удачно. Однажды, его нанял один богатый лавочник. Жадный, обозленный и жирный, как свинья. Хотел запечатлеть себя для потомков. Райану понадобилось всего несколько часов, чтобы его нарисовать. Когда лавочник увидел свой портрет, он приказал выбросить художника на улицу, не заплатив ни гроша, а картину сжечь в топке немедля. Дело в том, что Райан обладает уникальным даром. Он умеет видеть правду. И переносить ее на холст. А правда пугает. Такие люди как тот лавочник ее люто ненавидят, именно потому что боятся. Никто не хочет видеть собственную мерзость, низость и недалекость. Зеркало еще можно обмануть, Райанову кисть - никогда.
Он надолго замолчал. Ветер совсем успокоился и таинственная тишина окутала Холм. Даже прибой перестал шуметь, сохраняя скорбное молчание. Стихия скорбела. "Смотреть - не значит видеть. А видеть - не значит смотреть", вспомнил Крис слова художника. Тогда он не смог их понять. Сейчас понял. Он крепче прижал Анну к себе.
-Такие люди - гости в нашем мире. И всегда мы им не рады. Мы их отвергаем. Мы их убиваем, калечим, прогоняем с порога. Не хотим их слушать, не хотим их видеть. Ненавидим их. А все только потому, что они знают нас лучше чем мы сами. И они смеют не осуждать нас. Смеют прощать нас. Смеют с помощью своего гения попытаться сделать нас лучше, чище, ближе к совершенному. Но мы предпочитаем остаться в грязи и тьме. Яркий свет - ослепляет. А Райан и подобные ему люди горят. Горят как свечи в ночи, как путеводные огни, маяки в бушующем море. И сгорают. Райан не полетел не потому что, не мог. А потому что не хотел. Он устал. Устал биться о глухую стену. Он не полетел, потому что и так летал. Всю жизнь.
Медленная слеза застыла на Крисовой щеке, словно драгоценный камень. Впервые за этот бесконечно длинный разговор Дед повернулся к ним. Анна и Крис встретили его взгляд смело. Они готовы были ответить за все то зло, что род человеческий причинил тому человеку, что лежит сейчас на дне пропасти. Дед улыбнулся так, как не улыбался никогда до этого. Это была улыбка человека, увидевшего луч света в непроглядной тьме.
-Но вы другие. Вы пробыли с ним всего один день, но как вы изменились... С этого Холма вы сойдете совсем не такими как взошли на него. Ты, Крис, сумел найти и принять свою слабость, а ты, Анна - свою силу. А самое главное - вы нашли друг друга. А значит, этот мальчик прожил свою короткую жизнь не зря. Если он смог хоть что-то изменить - значит не зря. Он передал вам частичку своего огня. Храните его как величайшее сокровище, и кто знает - может быть вам удастся зажечь яркий и теплый костер? Я надеюсь на это. Я буду в это верить. Как верил в это Райан. А теперь идите. Возвращайтесь в деревню. Вас ждет огромный мир и длинная счастливая жизнь. Но всегда помните этот день. Не старайтесь забыть его, стереть из памяти. Помните его. Помните одного молодого художника, попытавшегося согреть мир, а в итоге - согревшего двух людей, которым так не хватало тепла. Идите, уже темнеет. Зимой всегда рано темнеет.
И они ушли. Рука в руке. Так, как на той картине. На том клочке бумаги, которого подхватил ветер-баловник и унес в неведомые дали.
А дед еще долго стоял на Холме. Пока первые звезды не проклюнулись на темном бархате ночного неба. И еще дольше. Ему не нужно было смотреть вниз, чтобы знать, что он не увидит там тела погибшего художника, не увидит даже следа на блестящих в лунном свете скалах. Ему не нужно было смотреть вверх, чтобы знать, что там высоко, у самого солнца парит одинокая острокрылая чайка, смело порхающая меж двух синих гладей - моря и неба. Дед вздохнул, согнулся, достал из ниоткуда узловатую клюку, вставил в рот трубку, раскурил и неспешно, охая и вздыхая, начал спускаться с Холма. Зимой всегда темнеет рано.