Сержант Тридуб, по прозвищу Сдоба, не любил ходить в храм. В детстве, конечно, ему здесь нравилось, особенно причащаться, подолгу сидеть за столом, слушать разговоры. Что ещё нужно маленькому мальчику? Сейчас же пятичасовые службы выводили его из себя. Столько потерянного времени! Можно весь плац вылизать, марш-бросок устроить, рапорты капралов принять! Да лучше отжаться три по сто, чем это Большое чаепитие. Всей роте отжаться, конечно же, сам-то сержант раньше часто в храм ходил - располнел.
По традиции, на Большое чаепитие должен явиться капитан гарнизона или лицо, его заменяющее, уполномоченное согласно уставу, пункт шесть дробь три раздела вэ два "Капитан и его обязанности". Второй абзац снизу. Сержант Тридуб знал это наизусть и ничего не мог поделать с написанным. Устав - это закон. Особенно раздражало, что капитан ещё вчера был здоров как бык - на Дурбеня орать, так силы у него есть. А как в храм на ежегодное предсказание - так сержанта послал. "Ты, Сдоба, говорит, иди, а то я что-то занемог, - вспоминал сержант. - Знаю я, как он занемог, всё с прошлого раза в себя прийти не может. Обиделся".
Какафарианские храмы строят в виде высокого чайника. Не пузатого, как у раскольников, а с ровными стенами, сужающимися к крышке. И носик прямой, чтобы души прямиком в рай отправлялись, а не зигзагом их по трубе мотало. В крематорий, опять же, вход отдельный. Вот с тех пор, как отца Тридуба проводили, храм он и не любил.
Начало тожественной службы прервало невесёлые думы сержанта.
Главный чаечерпий - невысокий толстяк - забрался на церемониальный стул, мельком взглянул на клирос и начал проповедь:
- Мир - это чайник. И все мы суть чаинки в нём.
Хор отозвался:
- Всеблагой Торт, даруй нам са-аха-ар.
- Допрежь всего бултыхались мы без толку, без смысла, покуда не настало время Чаепития.
- Алилуйя, алилуйя, алилу-уйя-а.
- И возгорело тогда то, что должно было возгореть, и забурлило то, что должно было забурлить и придало бессмысленному бултыханию смысл.
- Славься Великий То-орт.
- И стала тогда жизнь кипеть и пузыриться, и паром в свисток исторгаться на радость Вселенной.
- Алилуйя, алилуйя, алилу-уйя-а-а.
Строевая служба хороша тем, что учит спать на ходу с открытыми глазами. Каждый раз одно и то же слушать - сил нет. Пока закончат, проголодаешься по самые зубы, так что потом готов причаститься хоть крекером, хоть коркой, не то что печеньем. Сержант впал в состояние, в котором человек вроде слушает и смотрит, а сознание спит, разве что храпа не слышно. При должной практике некоторые настолько развивают в себе эту способность, что умудряются разговаривать во время сна и даже отдают команды. Сам сержант пока не постиг вершин этой науки, хотя подозревал, что генералы владеют коматозным методом в совершенстве.
Но ежегодное пророчество пропускать не стоило - оно каждый раз новое. Да ещё и тому, кто догадается, что пророчество означает, достанется не простое печенье, а первый кусок предсказательного торта. Если, конечно, быстро догадается, пока пророчество не протухло. После священного чая уж больно заковыристые слова у оракула выводятся, когда он на волну настраивается. Такое ещё бывает, если чужое предсказание не в того оракула влетает, из другого языка, например, или вообще из чужого мира, а то и по несколько пророчеств кряду.
Вот в прошлом году только последние слова разобрали: "И отмурчится бамба, и голою вернётся". Решили, что крем пополз, не "отмурчится бамба", а "отмучается баба" должно быть. Ох уж эту голую бабу искали, искали, капитан всю роту на ноги поднял, так торт попробовать хотел, половина роты только к утру вернулась - каждый свою бабу нашёл. Храм снизу доверху обыскали, даже под крышку заглянули. Связку ключей умыкнули - все закутки проверили. Тридубу тогда повезло - он припасы осматривал, наелся на трое суток вперёд, да карманы набил. А вышло что? Повар храмовый - не последний человек в какафарианской иерархии - не поверил исправлению предсказания, всё ходил и твердил: "Бамба, бамба". Под окнами коты орали, мешали над пророчеством думать, он разозлился, выкрикнул "Бамба!" и вылил на них, что в ковшике под рукой оказалось, да на кошку первосвященника и попал. А это сироп освящённый был. Так и нарёк её повар новым именем - таинство вроде как свершилось. У кошки вся шерсть слиплась, не отмыть. Кондовый сироп попался - мастер готовил. Испугался повар тогда, обрил её с перепугу. И ещё больше испугался, когда понял, что натворил, и что теперь вдвойне попадёт, за кошку и за пророчество испорченное. Виниться пришёл, кошку принёс, рассказал всё как есть. Посмотрел тогда капитан на бритую киску первосвященника, и такая тоска у него в глазах появилась, Тридуб даже переживать стал. Но ничего, смолчал капитан. Только в храм теперь ни ногой.
Чаечерпий закончил проповедь и уступил место. К прихожанам вышел оракул, а за ним появился жрец - подливатель чая. Оракул, худой и старый, постился годами, чтобы прорицания давались легче. Тридуб помнил его с детства, тот почти и не менялся, разве что морщин прибавилось. А вот жреца видел впервые.
Оракул прошаркал к алтарю, сел за стол, взял в руки кулёк с кремом, примерился над стопкой коржей и закрыл глаза. Бородатый жрец, важный, как влюблённый петух, и круглый, как испуганный ёжик, только размером с хряка, поднёс чашку священного чая к губам оракула, тот отхлебнул и начал пророчествовать. Крем тонкой струйкой лился на корж, складывался в слова, а жрец читал и глубоким басом возвещал прихожанам. Попутно размахивал церемониальным чайником, который исходил паром и наполнял помещение ароматом цветочного чая.
- Инда накось я шиздец! - торжественно объявил жрец и сменил исписанный корж. - Обниматель брюквы посолонь, - следующий корж лёг поверх первого, формируя пророческий торт. - Истинно я реку в карма. Сёт и сунет в пыль меж кни. Ачит всю страну уста. Шесть тринадцать в два пе. Берите толстого болвана. Больше не теряйте.
Долго, с расстановкой читал жрец, коржи менял медленно, аккуратно. Иногда поил оракула из чашки и подливал в неё отвар из чайника. Паства - кто записывал, кто так старался запомнить. Тридуб морщил лоб и пытался сообразить, куда пристроить толстого болвана, а главное, где его взять. Почему-то вспоминался дедов огород с круглым соломенным чучелом. В воображении Тридуба чучело грозно хмурило соломенные брови и совало под нос сержанту документ с королевской печатью, о зачислении чучела взводным на полставки.
В задних рядах возникло движение, кто-то взвизгнул, забормотал неразборчиво. Там зашикали, пронеслось:
- Бесы, бесы выходят.
А высокий фальцет заголосил:
- Великий Торт не сам велик! Кто испёк его?! Кто разжёг огонь? Кто Шеф-повар?
Жрец отвлёкся, побагровел и рявкнул:
- Ересь!
- Шарлатан! Какадемон ты, а не какафарианец! - взвизгнул фальцет.
- Ах, ты! - взъярился жрец, замахнулся чайником и всей своей массой двинулся в толпу, грозя кого-нибудь задавить ненароком.
Оракул выводил кренделя на коржике, и некому было прочитать и сменить исписанное.
- Я тебе покажу какадемона! - гремел жрец.
Паства подалась в стороны, подальше от этого взбесившегося бородатого шара.
- Караул! - завопил фальцет.
Его обладатель бросился бежать. Нет бы к дверям, может и проскочил бы мимо сторожившего вход Дубреня, а так кинулся к банкетному столу. "Да это же Шпилька, - сообразил Тридуб, - местный юродивый". Тот, как умом тронулся лет десять назад, когда случайно священного чая перебрал, так с тех пор на каждое Большое чаепитие приходил и агитацию вёл о Шеф-поваре. На праздник обострение у Шпильки наступало, поэтому его накануне в гарнизонном остроге запирали, а он там бесился и требовал адвоката. Тридуб сам вчера и запер. Никак сбежал?
- Шпилька! Стоять, олух! - гаркнул Тридуб, надеясь остановить безобразие. Как старший по званию, он отвечал за порядок.
Эффект получился обратный. Шпилька истошно завопил, вскочил на праздничный стол, схватил блюдо с бутербродами, да поскользнулся на пирожном и грохнулся на спину. Бутерброды фонтаном разлетелись во все стороны. Тут до него жрец и добрался.
- Ага, - проревел он. - Великий Торт всё видит! Это он тебе под ногу эклер сунул! Н-на! - и с размаху горячим чайником Шпильку приложил.
Толпа одобрительно загудела, на шум отовсюду служки да поварята повыскакивали, про оракула совсем забыли, а тот всё пишет и пишет, уже третьим слоем ложится крем. Сразу видно - на волну настроился, движения уверенные, размашистые. Горка крема на корже накренилась, того и гляди рухнет - больно заковыристое пророчество попалось.
Чайник, как на грех, расплескался. Шпилька ошпарился, завизжал, а жрец захохотал, снял со лба прилипший бутерброд, в рот сунул, проглотил и запил из чайника, прямо из носика.
И вот тогда тишина наступила, даже Шпилька заткнулся.
Морда у жреца ещё больше покраснела, хотя краснеть уже вроде некуда было, глаза выпучились, и стал он свободной рукой по столу шарить. Нащупал печенье ореховое и давай шкрябать им по столешнице, буквы выводить. Получилось у него вот что: "Хвост в штанах здоровый бел". Тут печенье и кончилось. Жрец ещё постоял немного, глаза повыпучивал, да и повалился на спину. Поддержать его никто не решился - увечий страшились. Но хорошо, что жрец сам по себе такой массивный попался, так что он не упал, а скорее сменил точку опоры.
В наступившей тишине раздался голос Тридуба:
- Капрал Дурбень!
- Я! - подскочил капрал.
- Устранить последствия!
- Есть! - Дурбень развернулся и обыскал взглядом толпу - наверняка кто-нибудь из солдат сумел просочиться на церемонию. - Рядовой Жбан, рядовой Кроник, ко мне! Убрать безобразие!
Высокий, как сам Дурбень, с таким же лужёным горлом и желудком, Жбан светил своей лысой макушкой на весь храм. А вот похожего на грызуна Кроника даже Тридуб не заметил. Видимо, Дурбень просто чувствовал его присутствие.
Рядовые скорбно переглянулись, подошли к жрецу, поднатужились и покатили его в подсобку. Только в дверь он не пролез. Тогда решили спрятать его на кухне - туда двойные двери вели. Возле них топтались поварята, а главный повар их ругал:
- Лопухи косорукие! Кто вас звал сюда, какой дурень последним выходил?
- Посторонись! - прикрикнул Жбан. Они здорово разогнали жреца, и пара подвернувшихся по пути скамеек уже погибла.
- Стойте, стойте! - занервничал повар. - Сюда нельзя! Дверь захлопнулась!
Куда там... Остановить такую тушу можно только бросившись под неё, но смельчака не нашлось.
Поварята метнулись врассыпную, Жбан с Кроником докатили жреца и выбили им дверь. Створки ударились о стены и ощерились обломками замка.
- Вы что творите?! - повар схватился за голову. - Зачем здесь это? Оно мне не нужно!
- У нас приказ!
- Приказываю: уберите толстого болвана!
- По уставу командовать может только старший по званию, - перебил Жбан. - А ты кто такой?
- Я здесь главный! Это моя кухня!
- Вот именно, что никто, - изрёк Жбан и скрылся на кухне. Оттуда тут же раздался грохот.
Повар всплеснул руками, бросился следом, а поварята решили подождать снаружи.
Через минуту повар выбежал и столкнулся с капралом Дурбенем. Тот сопровождал Шпильку.
- Ага! - повар подскочил к Дурбеню и потребовал: - Немедленно убери их!
Дурбень невозмутимо отстранил повара, втолкнул Шпильку на кухню и ответил:
- С дороги, штатский. Здесь командует сержант Сдо... Тридуб!
Повар пробормотал что-то себе под нос и направился к сержанту.
- Я требую, - грозно начал он.
- Отравитель! - перебил его Тридуб.
- Я требую... - ошеломлённо повторил повар.
- Понимаю, - Тридуб отечески похлопал повара по плечу. - Не хотел. Ну да ничего, следствие покажет.
- Что покажет? - обалдел повар.
- Злой умысел. А пока иди, позови капрала.
Оракул же всё писал. Сообразительный поварёнок напоил его из чашки, сменил корж и замахал пустой чашкой над головой - предсказательный отвар закончился. Чайник валялся на полу, в скудной луже жёлтого цвета, которая пузырилась и разъедала доски.
Повар охнул, подхватил чайник и убежал на кухню.
Вопреки ожиданиям, вскоре оттуда выплыл жрец. Он шатался и держался за стену. То ли доза ему досталась небольшая, то ли сам он оказался слишком корпулентным, но очухался он подозрительно быстро. За ним вышел Дурбень, держась на безопасном расстоянии. Жрец окинул бессмысленным взглядом паству, покачался, прошёл к оракулу, взял последний корж, прочитал басом:
- Не хотел а с заду проник ка, - потом сел, где стоял, и заворожено уставился на надпись.
- И этот с глузду тронулся, - заметил кто-то.
Оракул же замер с открытым ртом. Поварёнок беспомощно оглядывался - чай закончился, поить оракула нечем. А вот предсказательный торт вышел на славу - высокий, с целой горой крема наверху - такие редко получаются.
Из кухни раздался вопль. Кричал повар.
- Воры! Украли!
Тридуб нахмурился.
- Капрал Дурбень!
- Я! - Дурбень вытянулся во фрунт.
- Разберись.
- Есть!
Капрал метнулся на кухню. Крики прекратились. Тридуб подумал-подумал, озабоченно почесал затылок и пошёл следом.
Не такой запомнил кухню Тридуб, когда осматривал её в прошлом году. Тогда всё находилось на своих местах, половники висели вдоль стены на гвоздиках, тарелки стояли в стопках по ранжиру, словно на параде. Сейчас же здесь царил беспорядок - вещи валялись, мука просыпалась, шкафчики распахнуты настежь.
Посреди кухни Жбан и Кроник вязали повара, а капрал Дурбень затыкал ему рот. Получалось у них плохо, потому что повар брыкался, а солдаты не теряли время зря - от них несло выпивкой, а их губы блестели жиром. Шпилька спрятался за мешком с овощами и хрустел яблоком.
- Отставить! - скомандовал Тридуб. - Что случилось?
Солдаты замерли, а повар нервно выкрикнул:
- Ситечко! Ситечко священное пропало! Да отстань ты!- это Кронику. - Без него нельзя процедить предсказательный чай!
- Хм... - отозвался Тридуб. - Капрал Дурбень! Обеспечить охрану храма. Всех обыскать, никого не выпускать.
- Есть! - отсалютовал капрал. - Жбан, Кроник, за мной!
Солдаты убежали, а повар рассказал, что он, как обычно, готовил дополнительную порцию заварки, пока оракул прорицал. Её следовало перелить в чайник, процедив через священное ситечко, если первая порция закончится. Тут в храме начался переполох, из кухни все выскочили, спеша если не принять участие, так хоть полюбоваться мордобоем. А когда всё закончилось, двери на кухню оказались закрыты, пока их жрецом не вышибло. Повар поначалу не обратил внимания, на месте ситечко или нет, а когда вернулся с пустым чайником, ситечка не оказалось, и никто не видел, куда оно подевалось. Ещё повар посетовал, что, наверное, зря поднял переполох, вместо того, чтобы тихо подменить реликвию. Ну и что, если бы священное ситечко вдруг изменило цвет и форму - у волшебных предметов такое в порядке вещей. Чашки сакральные постоянно менять приходится, никто не замечает, можно сказать. А теперь и церемония нарушена, и священный предмет исчез.
- Балбес ты правдивый, - решил Тридуб. - В прошлом году кошка, сейчас ситечко. Где, ты говоришь, видел его в последний раз?
- Вот тут, на большом чайнике, я из него переливаю, - показал повар. - Сюда никто не заходил, кроме этих, - он неопределённо дёрнул головой.
- Поня-ятно... - Тридуб задумался. - Шпилька, верни ситечко.
Шпилька подавился яблоком, закашлялся и возмутился:
- Я не брал!
- Мне что, упрашивать надо? Сам посуди, кроме жреца и тебя, тут никого не было.
- То есть как?
- А так. Повара и мои люди не в счёт, они такую ерунду брать не будут. Жрец тоже местный. Так что только ты остаёшься.
Шпилька в панике сунул в рот огрызок и уставился в честные глаза сержанта.
- Это Жбан с Кроником брать не будут?! - воскликнул он, проглотив огрызок. - Я же видел, как они тут повсюду лазили, храмовое вино искали.
- А вот поклёп на представителя власти карается розгами, - внушительно сказал Тридуб.
- Да я...
- А если ты и на меня напраслину возводить будешь, то я, чтобы тебе было известно, сейчас исполняю обязанности капитана. А поклёп на капитана, это по уставу уже не розги, дубовые палки.
Шпилька закатил глаза.
- Мне плохо, - сообщил он и прилёг на мешок с луком.
Повар взял большой половник, скорчил злобную рожу и направился к Шпильке.
- Отставить! - скомандовал Тридуб. - Он сам отдаст.
- Но у меня нет! - простонал Шпилька. - Можете обыскать. Мне плохо. Я умираю.
- Ты что, проглотил его? - осенило Тридуба.
- Не мог он его проглотить, - повар критически осмотрел тощую шею Шпильки, с прыгающим туда-сюда кадыком. - Оно размером с половину большого ореха - не проскочит. И серебро не жуётся.
- Серебряный орех, говоришь? - Тридуб оглянулся. - Эй, кто-нибудь! - в кухню заглянул поварёнок. - Ну-ка, позови сюда рядового Кроника.
Вскоре явился Кроник и молча отсалютовал.
- Ты ситечко брал? - спросил его Тридуб.
Кроник отрицательно помотал головой.
- А кто?
Кроник пожал плечами.
- Этот? - Тридуб ткнул пальцем в Шпильку.
Ещё одно пожатие плечами.
- И орех серебряный не видел?
И опять мотание головой.
- А это что? - спросил повар, указав на оттопыренные штаны рядового.
- С. С-с... - начал тот.
- Ситечко?! - обрадовался повар.
Кроник возмущённо фыркнул.
- С-с...своё! - наконец выдал он.
- Да ладно, не может своё таким большим быть, - усомнился повар.
Кроник показал.
- Иди отсюда. Толку от тебя, - сердито сказал Тридуб.
- С-с-с. С-слушсь! - ответил Кроник и ушёл.
А обалдевший повар тихо произнёс:
- У него же хвост в штанах. Здоровый беличий хвост!
- Он сторонник ученья о хомо протеинусе, считает, что люди произошли от белок. А сюда за ореховым печеньем ходит. Не удивляйся.
- Так вот что жрец печенькой напророчил... - задумчиво протянул повар.
Своим солдатам Тридуб до определённой степени верил. По крайней мере, несъедобное и безалкогольное они бы вернули. Допрос Жбана и Дурбеня тоже ничего не дал, как и обыск Шпильки. Ситечко как провалилась. Оставался жрец, но он сидел в прострации над коржом и на слова не реагировал. Его тоже обыскали, но только сверху. Рядом главный чаечерпий возносил молитву, упрашивая вселенную вернуть жрецу память, но глумливая ухмылка позволяла усомниться в искренности просьбы. Довольная паства разбрелась по храму, потихоньку поедала угощенье и предвкушала продолжение представления.
- А что, если он на нём сидит? - глубокомысленно произнёс Тридуб.
- Кто на ком? - спросил Шпилька, которого сержант не решился оставить на кухне одного.
- Если он на нём сидит, - продолжил Тридуб, не обратив внимания на вопрос, - то оно стало плоским.
Они уставились на жреца. Вокруг него ходил повар и в раздумье чесал себе макушку половником.
Чаечерпий бросил молиться, подошёл к Тридубу, огляделся по сторонам и зашептал:
- Я всегда знал, что нельзя ему доверять. Приблудный он. Взяли его весной из поселкового прихода, там житья от него не стало - всё поел. Никакого толку, одно разорение. А ещё на место первосвященника метит! - чаечерпий повысил голос, сдвинул брови в гневе и воздел перст. - Меня обойти хочет! Мало мне повара. Выскочка!
Жрец услышал, завозился, завращал глазами.
Чаечерпий икнул, бросил Тридубу: - Чайник смотрит на тебя! - подхватил подол хитона и побежал вверх по ступеням на клирос.
- Я тебе покажу... - медленно прогудел жрец, приподнялся, но завалился набок и захрапел ещё в падении.
Его туша содрогнулась от удара, волны жира походили туда-сюда и понемногу успокоились.
- Так, Шпилька, посмотри, что под ним, - приказал Тридуб.
- Почему я?! - возмутился Шпилька.
- Быстро! Пока я тебя в краже не уличил.
Шпилька, ворча и ругаясь, исследовал пол возле жреца и обхлопал его самого. Сверху опасливо посматривал чаечерпий и давал советы, где искать в первую очередь.
- Нет тут ничего. И он потный и противный, - сказал Шпилька.
- Плохо, - заключил Тридуб.
- Ещё бы, - поддакнул Шпилька.
Тридуб снова не обратил на него внимания.
- Значит, что мы выяснили? Все, кто оказался на кухне, имел мотив. Серебро стащить или подложить свинью конкуренту.
- И я? - спросил повар.
Тридуб благосклонно согласился:
- И ты. Но мы всех обыскали и ничего не нашли. Значит, что-то упустили. А что мы упустили? То, что преступник мог спрятать реликвию на кухне. Так что давай-ка осмотрим помещение.
- Я хочу вымыть руки, - встрял Шпилька.
- Потом. Идём, - сказал Тридуб, прошествовал на кухню и первым делом заглянул в большую кастрюлю. - Это что?
- Суп, - ответил повар.
Тридуб забрал у него половник, поболтал им в кастрюле, достал полный, надолго приник к краю.
- М-да, - облизнулся Тридуб и отложил половник. - Там его нет. А это что? - ткнул он в вязанку колбасы.
- Колбаса, - растерялся повар.
- Ну-ка, - Тридуб оторвал солидный кусок и стал есть. Доев, решил: - И тут пусто.
- Я хочу руки помыть! - настаивал Шпилька. - Они уже чешутся.
Тридуб отмахнулся и попробовал на зуб головку сахара.
Так сержант осмотрел всю кухню. Под конец обыска стал сыто рыгать, появилась одышка.
Шпилька нервничал и даже подпрыгивал на месте.
- Где у тебя умывальник?! - затряс он руками перед лицом повара.
- Вон ведро, в углу. Только вода кончилась, на улицу идти надо, - повар кивнул в сторону чёрного хода.
- О! - Тридуб наконец обратил внимание на дверь. - Вор мог прийти оттуда!
- Не мог, - буркнул повар, злобно посматривая на сержанта, не захочет ли тот проинспектировать ещё и погреб. - Ключ только у меня и у первосвященника. А он ходит плохо, тяжело ему, всё у себя лежит. Вон, даже на Большое чаепитие не явился.
- Ага! - воскликнул Тридуб. - Вот оно! Сам идти не хотел, а с заду проник, как в пророчестве сказано! Все невозможные варианты мы уже рассмотрели, так что остался только этот. Ну-ка, открой.
Повар пожал плечами, достал из кармана ключ, провернул в замке и открыл дверь. Сразу поднялся сквозняк, и створки, ведущие в храм, захлопнулись.
Тридуб поднял палец:
- Как в тот раз. Веди к подозреваемому!
Повар решил не спорить и повёл к первосвященнику во внутренние покои храма, а Тридуб поманил Шпильку и направился следом.
Первосвященник в ночной рубашке и спальном колпаке полулежал на кровати и читал при свете лампады.
- Твошество, - поклонился ему повар, когда они вошли в опочивальню. - Тут это самое... Короче...
Тридуб отодвинул его в сторону и сказал:
- Сдавайся, твоё священство. Ты подозреваешься в краже храмового имущества.
- И в умолчании правды о Шеф-поваре, - вставил Шпилька.
Первосвященник сначала удивился, а потом с иронией посмотрел на них, отложил книгу и мягко попросил:
- Очень интересно. Рассказывайте с самого начала.
И Тридуб рассказал, как глава храма замыслил кражу ситечка, как воспользовался удобным случаем, проник с чёрного хода на кухню и утащил реликвию. А ещё поведал, что первосвященник долгое время готовился, притворялся немощным, что говорило о тщательном планировании преступления.
- Допустим, - не стал спорить первосвященник. - А мотив?
- Я в ваших дрязгах не разбираюсь. Преемник тебе нужен, кого-то надо убрать, кого-то продвинуть. Чем не повод? В общем, мотив - дело мутное, - ответил Тридуб и добавил невпопад: - Я предпочитаю барабаны.
Первосвященник понимающе покивал и спросил:
- Артефакт везде искали?
- Да. Как в воду канул.
Первосвященник глубоко вздохнул, полез под подушку, достал оттуда шёлковый мешочек и стал развязывать на нём тесёмку.
- Ну что же. Хочу выразить тебе, сержант, свою признательность в деле укрепления правопорядка и обеспечении охраны храма. Ты прав, ситечко, действительно, взял я.
- Но... - обомлел повар.
- Не спорь, - поднял руку первосвященник. - Не спорь, это было нужно для проверки безопасности реликвий во время службы. В остальное время они находятся в моём личном сейфе, и я уверен в их сохранности, - пояснил он. - Сержант, будь любезен, возьми этот ключ и открой сейф за той шторкой.
Тридуб принял из рук первосвященника замысловатый ключ, отодвинул шторку возле стены и с усилием открыл тяжёлую дверь. Личный сейф оказался размером с небольшой шкаф.
Шпилька жадно заглянул внутрь.
Там находилась пара медных подносов, два одинаковых чайных набора, церемониальный чайник, а в углу притулился веник. Ситечко лежало на полочке.
- Но... - опять затянул повар.
- Ах вот он где, - воскликнул первосвященник, указав на веник. - А я его искал. Надо же. Забирайте ситечко и идите, не тратьте время. Ведь оракул ждёт свой чай. И больше не теряйте!
Повар схватил ситечко и убежал заваривать чай, а первосвященник устало махнул рукой, выпроваживая посетителей. Тридуб растерялся от такого поворота и не стал арестовывать старика.
- Слышь, сержант, ты гениален! Я бы в жизни не догадался, - Шпилька подмигнул Тридубу и легонько ткнул в плечо, когда они вышли в коридор. - А найдёшь, где они прячут колпак Шеф-повара?
- Вот так как-то, - Тридуб закончил свой доклад.
Капитан сидел за столом и смотрел на сержанта поверх сложенных домиком пальцев.
- И что, это всё? - спросил капитан.
- Так точно! Только...
Тридуб замолчал.
- Только, что?
- В сейфе-то всех предметов по два было. А ситечко одно. И чайник один, из второго оракулу наливали. Веник не в счёт, он настоящий.
Капитан откинулся на спинку стула и вскинул брови.
- И о чём это говорит?
- Я думаю, это оригиналы и дубликаты реликвий на случай порчи. И одна копия ситечка. Первосвященник не захотел поднимать скандал, а вор ушёл с оригиналом. Настоящий вор.
- Печально, - тихо заметил капитан.
Тридуб нахмурился и уставился в угол, избегая встречаться с капитаном взглядом.
- И вот ещё, что я думаю. Кто же мог знать, что Шпилька сбежит из острога и устроит переполох во время церемонии? Я, кстати, выяснил, как Шпилька это сделал. Его просто отпустили. По распоряжению капитана.
Тридуб вдруг очень заинтересовался своими ногтями, а капитан лениво покачивался на двух ножках стула.
- Да, это я его выпустил, - подтвердил капитан. - Уж очень громко он орал, а мне нездоровилось, как ты помнишь. Голова просто раскалывалась.
- Да-да. А ещё мы в прошлом году все ключи от храма взяли, кроме сейфового, да так и не вернули. Куда они делись - ума не приложу.
- И я не знаю, - капитан развёл руками.
- Вот я и подумал, повар тогда пророчество испортил, да как-то некрасиво совсем... Обидеться кто-нибудь мог... Отомстить захотел...
Тридуб говорил всё тише и куда-то в сторону, словно рассуждая сам с собой, пока совсем не замолчал. Капитан не отвечал. Он балансировал на стуле и спокойно смотрел на подчинённого. Тридуб постоял ещё минуту в тишине, поразглядывал пятна на потолке и спросил:
- Так я пойду?
- Погоди немного.
Стул ударил ножками о пол, капитан встал, открыл шкафчик, стал что-то искать.
Тридуб старательно делал вид, что ему совсем неинтересно, что внутри.
- Ты знаешь, сколько в нашей стране сект и религий? - не оборачиваясь, спросил капитан. - Нет? Больше ста. А ведь вера объединяет людей, одна страна - одна вера, так легче управлять народом. Ммм?
Тридуб не понял, куда клонит капитан, и ответил:
- Издревле заведено так. Да и своему богу проще молится, он же рядом. Далёкий-то не поможет.
- Это верно. Но что нас всех объединяет в таком случае?
Тридуб почесал затылок.
- Деньги?
Капитан шлёпнул на стол потрёпанную книжку и сказал:
- Священное писание. Вот что объединяет тех, кто держит в руках оружие, а значит всю страну.
- Устав? - в голосе Тридуба прозвучали удивление и благоговение разом.
- Устав, - подтвердил капитан. - И если какая-то религия собирает слишком много сторонников, её нужно притушить, пока она не стала нам конкурентом. Так уже однажды было с какафарианцами. Раскол, помнишь? И так будет. Ежегодные пророчества стали чересчур популярными.
Тридуб на всякий случай расправил плечи, втянул живот и отсалютовал.
- На, возьми, - капитан протянул Тридубу завёрнутый в тряпицу предмет, размером с кулак, - передай Шпильке. И найди ему поварской колпак.
|