Алина сидит за столом. Она мертва. Тень от ее склоненной головы падает на тощую вазу с мутной водой, торчащий труп георгина и вялый мандарин на блюдце.
Из уголка рта тоненьким ручейком стекает слюна. На подоконнике два пустых пузырька темного стекла с бумажными наклейками. Радио хрипло поет что-то из, кажется, восьмидесятых.
Тонкие белые пальцы Алины, ее тертые джинсы с разрезами на коленках, желтая кофточка, нечесаные русые волосы - каждая деталь приводит Ивана в ужас. Все это мертвое, все это больше не живет. Всего этого никогда больше не будет. Он первый раз в жизни видит мертвого человека не в телевизоре. Однажды Иван посмотрел фильм, где чеченцы отрезают солдатам головы - до этого дня это было самое ужасное зрелище, которое он видел. Смерть Алины оказалась вдвойне отвратительней.
Его парализовало в дверном проеме. Вдохнув минуту назад, Иван до сих пор не может выдохнуть, ему страшно, к тому же он выглядит глупо, застыв на пороге с бутылкой водки в одной и мобильником в другой руке.
Она все же сделала это. Она себя убила.
Сука.
Тварь.
Чертова дура.
Только что Иван шел к ней, переступая лужи, разглядывая мокрых голубей и размышляя, влюблен ли он, и это была самая серьезная проблема в его жизни, и вот теперь он тут, герой уже совсем другой истории. Романа с таблетками и не очень красивой смертью.
Мертвые глаза Алины, пустые, остановившиеся, смотрят на портрет кошки на дощечке.
Ивану кажется, что он сейчас заплачет, что-то даже подкатывает к горлу, он уже готовится разреветься, все равно его никто не видит, но ничего не происходит - слезы не появляются.
И он еще раз мысленно повторяет: сука, тварь, дура. Я же любил тебя.
Так он стоит, дрожа на пару с древним советским холодильником, около пятнадцати минут, потом уходит.
2
- Все не так, - сказала Алина, еще тогда, в прошлый четверг. - Повеситься - слишком ненадежно и тяжело. Ты не сможешь повеситься.
- Ну-у, - промычал Иван, собирая траву в аккуратную кучку, - это классика.
- Ты не сможешь. Ты слишком труслив для этого.
- Я? Труслив? Ты меня плохо знаешь.
- Я что-то вообще в тебе сомневаюсь. Ты недостаточно сумасшедший для этого. Вот я - сумасшедшая. А ты нормальный какой-то.
- Не сомневайся во мне, солнце, я тебя не подведу. Пацан сказал - пацан сделал.
- Глупости.
За окном прогудел невидимый в грозовом небе самолет, и стекло почтительно задребезжало ему вслед.
- Глупости, - повторила Алина. - Вот посмотри на эти часы. Ты, спорим, никогда не пробовал следить, как движется минутная стрелка. Если смотреть на нее минуту, успеваешь за это время передумать кучу мыслей. У меня получалось подумать тысяча двадцать восемь мыслей. Представь, сколько гениальных идей ты теряешь, если вместо этого смотришь бокс по телику! Да у тебя одна мысль - потрахаться. Нет, ты будешь застрелен. Это намного легче, чем повеситься, я думаю.
Иван вздохнул и поднял голову.
- Ну что ты несешь? - спросил он с деланной укоризной.
- Сначала я, - сказала Алина, уже его не слушая. - Я первая это сделаю. Ты удостоверишься, что все получилось, как надо, а потом уже сам. Мы будем как Ромэо и Джульетта. Или как японский самурай и его жена. Хоть это и пошловатые сравнения.
- Угу, - кивнул Иван, разглядывая ее спину.
- Я думаю, все проще, чем кажется.
- Наверное. - Взгляд Ивана спустился ниже, на ее задницу.
3
Иван пытается грустить. Включив в mp3-плеере депрессивного Кобейна, он выходит на улицу, и идет через площадь, руки в карманах, шарф намотан на шею. Во рту горько. Город постепенно погружается в какие-то неловкие осенние сумерки.
Иван заходит в смутно знакомый бар, садится за столик. Не прекращая дрожать, он берет кружку пива и пятьдесят грамм водки. Скучная девушка с толстенькой попой ставит все это перед ним, но еще долго он ни к чему не притрагивается, сидит и смотрит, как за соседним столиком хорошо одетые женщины пьют шампанское.
Иван шумно сморкается в клетчатый платок. Простудился, черт.
Однажды, вспомнил Иван, он заставил Алину исполнить что-то из Бутусова, и вдруг оказалось, что она отлично поет, он бренчал на гитаре, она пела, продолжала петь, хотя никто ее не слушал. Вокруг была пьяная компания, кто-то пытался забить косяк, прислонившись к стене, прикрытой выцветшим зеленым ковром. Но Алина пела, и вот уже все замолчали, перестали делать свои мелкие дела, и все слушали ее пение. Как будто стало теплее в недоотапливаемой съемной квартире.
Теперь Алины нет. Просто нет. Она покончила с собой, проглотив какие-то таблетки.
Иван уже не помнит ее такой, какая она была на самом деле - как она двигалась, какой у нее был голос, как она держала бутылку пива - за горлышко или ниже? Остались только странные воспоминания, картинки, которых, может быть, на самом деле никогда и не было, может, они приснились, или это все была какая-то другая девушка.
В ее квартире было больше книг, чем мебели, и, когда они однажды собрались пьянствовать у нее, оказалось, что последний стол унес бывший парень Алины, и они соорудили импровизированный стол из литературы. В какой-то момент все это рассыпалось, тогда уже все были в жопу пьяны, Иван помнит, как он целовал Алину, они лежали на Лимоновых и Уэлшах, и целовались. Толстый Мураками больно колол в бок.
Иван думает о том, что ему сейчас надо, по идее, сделать что-то, что обычно люди делают, когда у них большое горе. Например, горько нажраться в хлам, покурить, сочинить корявые, но очень искренние стихи, прочесть их какой-нибудь обдолбанной шалаве. Плача, проблеваться на улице, шатаясь, идти куда-то, не разбирая дороги, получить по морде от случайного прохожего. Не пойти на работу, сидеть, жрать черный хлеб и плакать, плакать...
Таким образом Иван бы искупил свою вину перед ней, и не попал бы в ад для неудавшихся писателей-фантастов.
Иван весь вечер смотрит, как девушки пьют шампанское. Вдруг, очнувшись, он понимает, что остался в баре единственным клиентом. Пусто, тихо, официантка протирает стойку белой тряпочкой. Иван выпивает водку, в три глотка вливает в себя теплое, выдохшееся пиво, и уходит.
По дороге он попадает под проливной дождь. Вжимая голову в плечи, кутаясь в моментально промокшее пальто, прыгая через лужи и хрипло матерясь, он теряет даже то небольшое опьянение, что у него было. Иван садится в троллейбус. Тошнит.
4
Иван познакомился с Алиной вроде бы и банально - на работе, и все же сомневался, что много парней встретило своих девушек так, как он.
Было лето, пыльно-желтое, огромная фарфоровая чашка блестящего неба накрыла город. Изнывая от жирной краснодарской жары, он - дилер всяких безделушек - тащил за собой большой пакет с поясами для накачивания мышц, ручными швейными машинками, приспособлениями для удаления катышков с одежды и лекарствами от всех невзгод.
На перекрестке стояла девушка в коричневой юбке и белой обтягивающей футболке, и он предложил ей купить чего-нибудь. Добрый день, у нас презентация нового товара, московская фирма, это рекламная акция, в магазины еще не поступило, только для вас, по низкой цене, уникальное предложение, берите, потом будете жалеть. Улыбочка.
Тут он заметил, что левая рука девушки исполосована продольными лиловыми шрамами и почему-то заткнулся и как-то сник.
Девушка, задумчиво наматывающая волосы на палец, казалось, только теперь заметила присутствие Ивана, удивленно провела по нему взглядом - от спутанных волос, далее по мятой рубашке, до пыльных кед - и предложила, ничуть не смущаясь:
- Пойдем, угостишь меня соком, продавец воздуха. Ну, или пивом. Да, лучше пивом. Жарко.
Иван сглотнул.
- Ну?
- Да, пойдем, - сказал он.
Они направились к ближайшему кафе, но по пути Иван не выдержал, остановил девушку и спросил, показав на ее руку:
- А это у тебя откуда?
- Да это так, - отмахнулась она, - протирала стойку, а там - раз - такой гвоздь. Ерунда.
Через неделю он стал бывать у нее каждый день, еще через неделю она вручила ему ключи от своей квартиры.
5
Иван приходит домой. Он живет в двухэтажном старом доме через дорогу от вечно лязгающего и пыхтящего завода, в соседях у него сумасшедшая старушка, художник-алкоголик и Дядя Витя, который уже год как сидит за убийство.
Он открывает скрипучую дверь, проходит в квартиру и, скинув ботинки, падает в кресло. Голова звенит, словно кто-то забыл фен у него в черепе.
А ведь он, Иван, должен быть номером вторым.
Номером вторым, номером вторым.
Иван рассматривает люстру - она похожа на дохлого пыльного паука, угнездившегося под потолком.
У них с Алиной есть договор, скрепленный кровью. Один экземпляр у нее, один и у него. Там написано: Алина убивает себя, приняв смертельную дозу лекарства, Иван - стреляет себе в голову. Он закрывает глаза и вспоминает, вызывая в воображении образ соседней комнаты - договор в ящике стола, пистолет... м-м-м... где же он? В памяти вдруг всплывает недавний вечер, когда Иван приплелся домой пьяный в хлам и развлекался с оружием. Он тогда сел за компьютер и пытался писать, но текст лез очень плохо, по граммам, и он стрелял себе в голову каждый раз, когда случался затык. Хорошо, что зарядить пистолет он так и не решился.
Ох, блядь. А ведь теперь все может закончиться по-другому.
Сухой паук-люстра, кажется, ожил и зашевелился.
Иван представляет: вот он, снова пьян, ползает по квартире в трусах и пиджаке, снова пытается натужно придумать сюжет для романа, опять жалеет и ненавидит себя, вспоминая все свои упущенные шансы. Возможно, нашел пистолет под кроватью, и он у него в руке. И тут он вспоминает Алину. Как они сидели на перилах моста, разговаривая об известных самоубийцах - писателях и музыкантах. И все это всплывает: чувство вины, и чувство долга, которое Алина в нем воспитала, словно бы он камикадзе, или шахид, и должен умереть ради их любви, и еще просто ощущение того, что он обманщик и ничтожество, трус, потому что так и не решился исполнить обещанное. Иван приставляет ствол к виску - он очень холодный - и нажимает спусковой крючок. На этот раз обойма на месте.
Иван просыпается с чувством, что кто-то забрался ему в голову, возможно, это пуля, а может быть, сухой паук-люстра. Он и не заметил, как заснул.
За окнами до сих пор темно.
Отныне Ивану нельзя пить. Иначе он покончит жизнь самоубийством - не застрелится, так сунет голову в вентилятор. Призрак Алины будет вечно стоять у него за левым плечом.
Вздохнув, Иван встает и, включив на кухне сочно-желтый свет, подогреваемый желтыми обоями в цветочек, не спеша, даже в какой-то прострации, варит кофе. Вдруг он вздрагивает, выключает газ и, оставив все, идет в ванную. Там он с закрытыми глазами мастурбирует над раковиной, представляя Алину, ее тело, и шрамы на ее белом запястье. В голову пытается влезть другая картинка - мертвая Алина, сидящая за столом, тонкая струйка слюны в уголке синих губ - словно таинственный двадцать пятый кадр - но Ивану она не мешает, почему-то он больше не холодеет, вспоминая труп своей девушки, та Алина, мертвая, для него теперь манекен, кукла.
"Я думаю, все проще, чем кажется", - выдыхает Алина ему в ухо.
Иван замирает и оборачивается, но никого нет - он здесь один. Из крана капает вода, отсчитывает секунды.
Воздух в ванной спертый, пыльный, но это только кажется, или к нему подмешан запах одной девушки?
Иван смотрит на себя в зеркало - жалкий тип с грязными волосами и потным лицом сжимает хуй дрожащей красной ладонью.
Ты мразь, бесхитростный ублюдок. Трус, ты можешь думать о пистолете сколько угодно, но воткнуть себе в голову пулю ты не решишься, даже если врачи скажут, что жить тебе осталось два дня. У тебя нет души, даже сейчас ты говоришь себе все это, но ты лицемеришь, на самом деле ты просто пытаешься отчистить то, что называешь своей совестью, ты, мечтающий стать писателем, разве имеешь право быть таким?
О чем ты будешь писать, имея в шкафу холодное тело Алины, мумифицированный труп сошедшей с ума девушки, ты же не сможешь быть честным ни с кем и никогда, и даже не сможешь эту честность сымитировать.
"Не хватало мне только призраков, нет, нет", - бормочет он, роясь под кроватью в поисках оружия. Наконец, он его находит, берет и подносит к глазам. Толи пистолет стал тяжелее с последнего раза, толи это Иван так ослаб.
Это легко - застрелиться. Не то, что повеситься, сломать себе шею, спрыгнув со стула. Алина, наверное, мучилась перед смертью, выблевывая яд, который не отпускал, обездвижил и съел ее.
Договор! Черт!
Его осеняет - у Алины остался ее экземпляр, а в нем указаны его имя и фамилия. Ивана легко вычислить. Он уже представляет, как мент, сжимая в руке серую фуражку, другой рукой шарит в ящике стола и вдруг натыкается на странную бумагу. Ивану остается лишь надеяться, что Алину не найдут так скоро, и он еще успеет уничтожить улику. А если... страшно подумать, что о договоре узнают. Возможно, Ивана посадят. Кажется, есть такая статья - "доведение до самоубийства". Могут ли ему ее пришить? Придется вернуться в квартиру Алины. Снова увидеть ее.
Надо спешить.
"Договор, договор", - бормочет Иван, одеваясь, и выйдя на улицу, все еще продолжает повторять это слово.
6
Вот уже Иван стоит во дворе ее дома, и ветер дергает полы его пальто. Еще толком и не рассвело, свет едва брезжит - в этом призрачном сиянии старый дом и путаница его угловатых теней прорисованы особенно четко, словно в компьютерной игре. Хотя, возможно, дело не в освещении, а в том, какие вещества шипят и булькают у Ивана в крови.
Там, наверху, в потрескавшейся желтой стене зияет окно квартиры, ее квартиры.
Мгновение - и Иван стоит перед дверью, он не может вспомнить, как сюда поднялся.
На двери нет печатей, никто не суетится поблизости - ничего такого, что, судя по фильмам, должно быть на месте преступления.
Иван толкает обитую дерматином дверь, и, оказывается, она открыта, подается вперед с тихим шорохом, и он видит пустую прихожую, полосатые обои. Никого нет. Он заходит, топчется, не решаясь заглянуть на кухню. На стене висит овальное зеркало, в черных точках, к стеклу криво прилеплена наклейка от какого-то белья, что ли. В нем отражается пожелтевший календарь за прошлый год, прикнопленный к стене напротив. Как будто в квартире никто не живет или живет компания неряшливых студентов, которым западло даже протереть зеркало. В жилище Алины совсем не видно обычного женского стремления к хотя бы минимальному порядку, и Иван думает, что это очень странно, что он никогда не замечал этого, когда здесь бывал.
Через несколько минут топтания в прихожей, Иван признается себе, что не в силах сдвинуться с места, боится ходить по комнатам этой мертвой квартиры - как будто он может встретить ее мертвую хозяйку. Ему придется рыться в вещах Алины, прикасаться к ее мебели, и почему-то это его безумно страшит.
Вроде бы труп должен нестерпимо вонять, но никакого запаха не чувствуется.
Тогда ему приходит мысль, что он не зря взял с собой пистолет. Он много раз видел в книгах эту фразу: "оружие придало ему уверенности". Вспомнив о пистолете, он сразу ощущает, как оружие оттягивает карман пальто.
Он вынимает пистолет и долго смотрит на него. Пистолет черный и матово-блестящий. У Ивана мелко трясутся руки. Придает ли он ему уверенности? Вряд ли. Призраки, наверное, не боятся пуль.
В конце концов Иван все-таки проходит в спальню Алины. Перед этим он встряхивает головой, чтобы выкинуть из нее всю эту чушь о призраках, мертвых девушках и их квартирах. Пистолет он все еще держит в руке.
В спальне Алины нет никакой мебели, кроме кровати, на которой разбросано постельное белье, тумбочки, обклеенной постерами с рок-певцами, и шкафа. Взгляд Ивана сразу же натыкается на искомый договор - бумага порвана на клочки и валяется на полу. Иван приседает на корточки и собирает ошметки бумаги - они все в каких-то жирных пятнах, как будто на договоре резали колбасу, и вообще все это теперь кажется Ивану таким детским и тупым - господи, договор, скрепленный кровью, вот они, их подписи, две плохо различимые бурые закорючки. Такое было бы нормально в двенадцать лет, но все-таки не в двадцать три.
Зачем Алина все это придумала, он так никогда и не понял. Просто однажды она сказала: "Мы умрем в один день". Вскочив со стула, она стала ходить взад-вперед по комнате и, взмахивая руками, словно пьяный дирижер, несла какую-то чушь про красоту ранней смерти, про легенды, которые про них с Иваном какие-нибудь люди обязательно напишут. С Алиной это всегда было так: если что-то заползло ей в голову, это что-то оттуда не вытравишь ничем. Иван сидел за столом и ел вареное яйцо. "Сначала я, - сказала Алина. - Я первая это сделаю. Ты удостоверишься, что все получилось, как надо, а потом уже сам". Иван был пьян и с ходу включился в игру.
"Я думаю, все проще, чем кажется", - сказала Алина.
Иван вздрагивает, и обрывки договора падают у него из рук. Тут же сквозняк хватает их и тащит по полу.
Алина стоит в дверном проеме, в зубах у нее мокнет незажженная сигарета. Теперь на ней нет ничего, кроме соблазнительного красного белья. Она убирает русую прядь с лица за ухо и произносит:
- Привет, Ваня. Я знала, что ты вернешься. Ты, честно говоря, предсказуем.
Иван смотрит на нее не отрываясь, словно кот, услышавший лай за окном. Все это так нереально, что он не знает, что сказать. Или он сейчас проснется, или он только сейчас проснулся.
- Я так и знала - на тебя нельзя положиться. Зачем ствол-то взял? - говорит Алина, вынимает сигарету изо рта, облизывает губы и вдруг чихает, зажав рот рукой, отчего сигарета падает на пол, Иван прослеживает весь ее полет как в замедленном воспроизведении. - Пойду оденусь, а то продует.
Она уходит в гостиную, и Иван слышит, как она шуршит там чем-то.
Он пытается что-нибудь сказать, но во рту все высохло, и получается только "т-ты т-ты". Иван садится на пол. Пол холодный.
- Я тебя разыграла. Ты такой предсказуемый, - говорит Алина из той комнаты. - Это просто была маленькая шутка. В таких случаях обычно говорят "ты бы видел свое лицо".
Алина смеется.
Иван сидит на полу и смотрит на пистолет - черный, как перебежавшая дорогу кошка.
Ощущение нереальности происходящего все усиливается.
Но ведь так не бывает. Не может быть, и все. Ну не мог же он перепутать живого человека с неживым? Как он мог не заметить? Она же должна была дышать! С другой стороны - он был в какой-то мере настроен на такой исход. Помнится, он и не удивился, когда зашел и увидел Алину. И не проверил пульс. И не послушал дыхание.
Да чему удивляться - такой закидон, проверка - это вполне в духе Алины. Она всегда была такой, всегда издевалась.
- Ты сука и стерва! - говорит ей Иван, дивясь, как легко ему удается это сказать, нормальным голосом, громко и четко.
Иван поднимается на ноги. Оказывается, он вспотел - толи от нервов, толи просто потому что не снял пальто.
- Ты слышала? Сука ты, девочка моя.
Размахивая пистолетом, он заходит в гостиную.
7
Алины там нет.
В комнате незаметно ничьего присутствия, все вещи на местах. На телевизоре толстый слой пыли. Подушки на диване несмяты. Иван ясно помнит, как только что обонял запах ее духов, он сам их ей подарил. Но в комнате нет никаких запахов.
Алины здесь нет.
- Ты где? Солнце мое? Ты здесь?
Тишина.
Может, она ушла на улицу? Иван должен был бы услышать. Странно.
- Эй! Лин, ты где?
Свет в туалете и ванной не горит.
Осталось проверить кухню.
Иван представляет Алину, на кухне, мертвую, снова видит ее такой, какой застал вчера. Синие губы, застывший, мертвый взгляд. Она не могла так натурально притворяться. Она мертва. Это же очевидно.
- ВАНЯ!
Крик застигает его врасплох. Он почти подскакивает от неожиданности, оборачивается, автоматически целясь в коридор из пистолета.
Алина стоит в дверях спальни, в красном белье, волосы спутаны, торчат во все стороны, как будто она только что из постели.
Жуткий грохот оглушает его, едкий пороховой дым неожиданно заполняет все вокруг и жжет глаза.
Кашляя, Иван продирается сквозь дым. Он пытается дышать, уткнувшись носом в рукав. На рукаве, у самых глаз - кровь. И на обоях, на зеркале, на календаре - везде кровь и какие-то розовые ошметки.
Алину отбросило в спальню. Видимо, тело ударилась о шкаф и сползло на пол. На месте головы у нее какое-то невообразимое месиво, но, к счастью, Иван почти ничего не видит из-за дыма.
8
Он заходит в комнату и вдруг все меняется.
Нет никакого тела. Нет крови. Нет никакой Алины, и, похоже, не было. Пороховой дым развеялся, и с глаз Ивана как будто спала пелена, словно он снял очки и понял - все, что он хотел получше рассмотреть, было нарисовано на их стеклах.
Иван смотрит на дыру, пробитую пулей в дверце шкафа, сквозь которую видны какие-то синие тряпки, и его череп гудит и звенит, как старая "копейка" на пределе скорости. В его голове больше не осталось мыслей, кроме той, что в его голове не осталось мыслей.
У него в руке пистолет.
А кто на кухне?
Он убил Алину или она давно и так была мертва? Даже если все то, что сейчас было, ему привиделось, вопрос не снимается. Сейчас он уйдет отсюда, и жизнь пойдет своим чередом, и сумасшедшая девушка со своими пустыми баночками из-под таблеток сгинет в недрах памяти.
Хотя теперь, может быть, и нет - он тут наделал столько шума, что соседи, должно быть, уже вызвали ментов. Нет более подходящего момента, чтобы исполнить обещанное Алине. Это было бы первое и самое впечатляющее его произведение. Великолепный перфоманс. Не придумать более подходящего момента, чтобы застрелиться.
9
Иван твердит себе: "Алина умерла, она там, на кухне, вернее, там ее труп. Алина умерла, иначе что бы я делал тут, в ее квартире, один, с пистолетом в руке". И если он сейчас пройдет на кухню, уверяет себя Иван, то увидит ее, такую же мертвую, что и раньше. И это его ни к чему не обяжет.
С седьмого этажа можно увидеть большой кусок серого города, заводские трубы, которые дымят и дымят, и как ползут по автостраде машины и вспыхивают, ловя стеклом солнечный луч. Сегодня очень теплый день - впервые за долгое время. Солнце так уютно путается в коричневых шторах.
На часах-радиобудильнике - половина одиннадцатого.
Иван стоит, в сыром расстегнутом пальто, прижимает ствол к виску и не может, просто не может зайти на кухню.