Мобильник пропищал ровно в полночь, и она, раздевшись догола, встала на подоконник. И прыгнула.
Сначала, когда девушка только увидела эту огромную многоэтажную бездну, она не смогла закричать, дыхание просто отключилось. Она летела вниз, раскинув руки и ноги, как летают парашютисты, только ничего такого у нее с собой не было. Ветер безжалостно хлестал ее по лицу, и вдруг скрутил, подкинул вверх и, кувыркнувшись, она ударилась о чей-то балкон.
Ей выбило зубы, тонкие руки, которыми она рефлекторно пыталась защититься, хрустнули и сломались. Они беспомощно болтались на ветру, как плети.
Тут из нее наконец вырвался крик, она заорала насколько хватило сил, захлебываясь кровью и раздирая горло. Ветер играючи крутил ее и подбрасывал, словно целофановый пакет.
Затем она упала на дерево, сломав позвоночник. Девушке показалось, что из нее вынули все кости и вставили вместо них раскаленные шпажки для барбекю. Она пролетела через крону, где гибкие ветки изрезали ее лицо, и упала на шиферную крышу продуктового магазина "Тамара". Ударившись, она сломала шею и проломила себе череп.
В магазине заверещала сигнализация.
* * *
- И что мы, блядь, теперь будем делать? - спрашивает Ленка и сморкается в платок.
Я молча пожимаю плечами.
Сегодня мы первый раз собрались на квартире Изгоя. И даже притащили сюда эту штуку. Изгой не против, чтобы она оставалась у него, мне они не доверяют, а Ленка сразу отказалась жить под одной крышей с тикающей и клацающей дрянью. Изгою же все параллельно, мне последнее время думается, что все это для него как игра или затянувшийся наркотрип. Ему, Изгою, всегда по приколу, не жизнь, а мультики.
Ленка сидит на диване, поджав ноги, ее трясет. Кажется, сейчас она сойдет с ума. Она постоянно совершает множество мелких нервных движений - вытирает нос платком, рассматривает ногти, трет глаза.
Чешет голову.
Облизывает губы.
Барабанит пальцами.
В принципе, и я готов удариться в панику. Все от неизвестности, нет ничего страшнее, чем сидеть вот тут, в вонючей квартире с драными обоями на стенах, и гадать, как продолжится игра. Нас было четверо - этой ночью мы понесли первые потери, чертова Маша прыгнула из окна. Самое ужасное, что никто из нас не знает, почему. Даже я.
Игра меняет нас и мир вокруг нас. Ленка стала убийцей. Изгой бросил пить. Я... я вообще отдельный разговор.
На кухне вдруг гремит посуда, и мы с Ленкой вздрагиваем, страх похож на крысу, ползающую внутри, сейчас он протискивается от желудка до пяток. Мы понимающе смотрим друг на друга.
Но это всего лишь Изгой уронил сковородку.
- Я вот надумал, ребята, охуенную мысль, - хрипло вещает он из кухни. - Все люди на свете - словно кораблики в бутылках. Понимаете? Кораблики, запертые в бутылки своих реальностей.
Он появляется в дверном проеме - загорелый, поджарый, как пес, в запахе сладковатого дыма. Весь его оголенный торс покрыт татуировками, черные волосы падают на глаза - ну прямо Конан-варвар, мать его. Философ-рыцарь в черном трико.
- Весь наш мир, - продолжает он, - его нет. Есть только наши представления о нем, то, что нам докладывают органы чувств. А кто сказал, что они говорят правду? Может, все это сон? Может, я и тебя, и ее, - он тычет пальцем в Ленку, - тоже придумал?
- Это банальность, Гоша, - говорю я. - Это древняя и всеми обсосанная мысль.
Ленка смотрит на нас, как на дебилов.
У Изгоя загораются глаза:
- Подожди, я не договорил про кораблики. Мы - кораблики в бутылках. Живем в тюрьмах своих ощущений. Но что мешает из нее вырваться? Стекло. Горлышко есть, я верю в это, выход и вход есть всегда. Но кораблик слишком велик и слишком негибок, чтобы туда пролезть. Значит, чтобы сбежать из тюрьмы, кораблик должен перестать быть корабликом. Он должен измениться.
- Стать резиновым мячиком? Сделаться пластилиновым? Как?
- Да, и мы с вами это почти сделали. С помощью этой штуки.
Он кивает на дрянь. Она стоит на комоде и вращает своими богомерзкими шестеренками, щелкает пружинками. Ленка отводит взгляд, чтобы ее не видеть.
Я глубоко вздыхаю.
- Давайте выпьем за Машку, что ли.
И тут кто-то звонит в дверь.
* * *
Штуку, втянувшую нас в эту игру, сделал я. Как-то я собрал ее из деталей старых советских часов, заводного цыпленка, электробритвы "Харьков", сломанного барометра, древнего телефона. Со мной всегда так - соберу какую-нибудь дрянь из ненужных деталей, а что это и для чего - не знаю. Скажу что-нибудь, а что это значит - без понятия.
Поэтому половину детства я провел в психушке.
Однажды я усовершенствовал светильник и мои родители умерли. Никто так внятно и не сказал, отчего. Какое-то излучение. Поэтому я вырос в интернате. Там меня научили нюхать клей и бензин.
Я не такой, как все. В другой раз я собрал механическую кошку, которая сорвала все обои и сбежала в окно. Больше никто и никогда ее не видел.
Одно время я работал продавцом в супермаркете. Я расставлял по полкам дорогое пиво и улыбался покупателям-снобам. Мой друг научил меня ширяться героином. Я изобрел особый шприц и все мои друзья умерли. Я с трудом преодолел зависимость, растеряв в это время все здоровье. Теперь у меня не было работы.
Потом я сделал Штуку, и как раз в это время я встретил Изгоя. Он научил меня смотреть на мир философски.
* * *
- Давайте не будем открывать, - умоляет Ленка, хотя Изгой еще ничего не сказал.
Он отрывает взгляд от дверного глазка и пожимает плечами.
- Что? - спрашиваю я.
- Да никого там. Темно.
Ленка сморкается в платок.
- Не будем открывать, а?
- Давайте лучше еще выпьем, - предлагаю я.
Изгой морщится.
* * *
Снаружи Штука черного цвета. Более всего она похожа на часы непонятного назначения и несколько неправильной, как на картинах сюрреалистов, формы. На ее полукруглом циферблате только одна стрелка, и деления - от одного до шести. Мы в игре - игра прекратится, когда стрелка дойдет до конца. Когда стрелка перещелкивает на следующее деление, что-то происходит, нечто вроде испытания. Иногда это может иметь необратимые последствия. Тот, кто преодолеет все препятствия, получит приз. Что за приз - неизвестно.
Что случится далее - неизвестно.
Стрелка сдвигается раз в неделю. Убежать от испытания невозможно. Маша была первой, кто попытался. Она уехала в другой город, и вот что вышло. Теперь мы пьем, чтобы земля была ей пухом и понятия не имеем, что толкнуло ее на самоубийство. Вроде как прошлый раз был простым - каждый из нас получил небольшой физический дефект: у меня вырос шестой палец на левой ноге, у Ленки теперь постоянно течет нос, какой-то неизлечимый насморк. Досталось Изгою - у него появилось категорическое отвращение к алкоголю. Для него это был удар. Что случилось с Машкой, никто не знает, мы не видели тела.
Мне приходится носить обувь на размер больше.
Однажды я позвонил Изгою и сказал:
- Здоров, я тут кое-что хочу тебе показать.
Изгой был, наверное, с похмелья или укуренный, и ответил едва разборчиво:
- Че показать? У меня другая идея, бля. Он мне показывать что-то собрался, бля.
- А?
- У нас сегодня парное свидание, чувак. Ты когда увидишь этих самок, ты обалдеешь, у-у-у-у-у, они такие клеевые ваще... Я за тобой заеду в семь вечера. Если ты не пойдешь, я тебя выпотрошу, как курицу.
- Ага, но я возьму с собой эту штуку. Пусть девчонки тоже посмотрят.
Мы сидели в баре "Министерство" и пили пиво, и вот я достаю из сумки Штуку. Выглядит она эффектно и таинственно, так что даже девчонки заинтересовались. Я сказал, что сделал эту вещицу сам из часов и бритвы. Все были сражены.
Изгой клеился к Маше, задумчивой брюнетке, мне досталась блондинка Ленка. Мы трахали их всю ночь на квартире у Гоши, и все это время Штука стояла на комоде и шуршала пружинками.
Каждый, кто прикасается к Штуке, включается в игру. Естественно, мы четверо держали ее в руках.
* * *
Меня кидает из стороны в сторону. Шатаясь, я прохожу мимо сортира, где блюет Изгой. Он пил водку через силу.
- Я ненавижу себя, - объявляю я.
- Заткнись! - кричит Ленка и опять начинает плакать, уткнув в согнутые колени свой красный нос.
- Ох, знал бы ты, как я тебя ненавижу, - говорит Изгой, выходя из туалета, хлопает меня по плечу, улыбается и идет на кухню. Как всегда, я не могу понять, шутит он или серьезно.
Иногда мне кажется, что мы похожи на тараканов, участвующих в забеге по мусоропроводу, где сверху постоянно что-то льют. Кто останется жив, тот и выиграет.
- Знаешь что, - говорит с кухни Изгой. - А ты не думал, изобретатель, что это все гонки на выживание? Победитель будет только один, и только этот горец и останется в живых, а?
- Только что. Об этом подумал.
- А остальные все сдохнут.
- Мы все сдохнем! - кричит Ленка сквозь слезы.
Я чешу щетину на подбородке. Они, конечно, никогда этого не поймут, но я такой же, как и они, такая же жертва, участвую в игре на равных. Дело в том, что я себя не контролирую. Во мне с детства как будто два разных человека. Все, что касается моих механизмов, делает тот другой, не я. Если бы моя воля, так я бы никогда не стал делать такую Штуку, и даже сделав, не стал бы никому ее показывать.
Захожу на кухню. Изгой сидит за столом, забивает косяк.
- Кораблик, - говорит он, - не может стать резиновым мячиком. Чтобы протолкнуть в горлышко, его придется разломать на части.
* * *
Они меня тогда чуть не убили, когда я им все рассказал. Все свалили на меня. Но я ведь тоже жертва, я сам давно живу где придется, потому что у меня в квартире поселилось чудовище, похожее на трехметровую пиявку. Такая мне карта выпала.
- Какого хера! - визжала Ленка, кидая в меня всякой дрянью. Она бегала по квартире Изгоя, хватала отовсюду его вещи и бросала, целясь мне в лицо. Я как мог уворачивался. В меня летели скомканные газеты, вазочки, стаканы, кружки, книжки, карандаши, пустые пивные бутылки...
Засохшие бутерброды.
Тарелки.
Носки.
Изгой не паниковал, когда начались приключения, он даже был рад, что матово-зеленая бутылка его реальности стала чуть разноцветнее. Услышав мои объяснения, почему хлеб теперь в его руках превращается в дерьмо, он упал на пол и нечеловечески заржал.
Потом он сломал мне нос.
Маша - странная девушка - беззвучно ходила по комнате и плакала. Она так и не рассказала нам ни об одном своем испытании.
Ленка же билась в истерике. Ну, ее можно было понять - она убила свою подругу.
История была такая:
Ленка сидит одна дома, пьет чай, пишет смс-ки каким-то мужикам, отдыхает, в общем. Тут звонок в дверь - нагрянула подруга с бутылкой коньяка и пирожными. Они садятся на кухне, пьют и закусывают, за окнами уже стемнело, радио играет - красота.
Сначала они обсудили своих бойфрендов.
Потом чужих бойфрендов.
Затем начальников и коллег.
Ленка уже с трудом стоит на ногах, перед глазами все плывет, сплетни путаются одна с другой. Она встает, глупо улыбаясь, одергивает юбочку и плывет в сортир. Заходит и видит в унитазе лицо.
Это лицо ее подруги.
Она с диким криком бежит обратно на кухню, и видит то же лицо. Что случилось, недоумевает подруга, у меня чуть инфаркт не...
Тут Ленка теряет над собой контроль. Она хватает со стола бутылку, разбивает об дверцу обклеенного постерами холодильника и втыкает розочку в щеку подружки. Кровь разлетается по столу и обоям, забрызгивает посуду.
В это время квартиру заполняют чудовища. Это двухголовые летучие мыши, скользкие змеи, пауки и крысы, состоящие наполовину из шестеренок и механических конечностей, они ползут по полу, стенам и потолку. Звери окружают Ленку и замирают на месте.
Она смотрит на свои руки, которые вновь стали ей послушны, на окровавленные осколки бутылки, на мертвую подругу, чье лицо она в помешательстве изорвала в клочки, и ее накрывает. Ленка кричит и, обезумев, выбегает из квартиры, твари послушно расступаются перед ней. Она выскакивает на лестничную площадку, падает и скатывается по лестнице на первый этаж. Окровавленная, в синяках и ссадинах, в рваной домашней пижаме она доползает до дверей моей квартиры и блюет на коврик. С тех пор она без конца плачет, кричит, жалуется на жизнь и, с недавних пор, сморкается в платок.
Меня в это время нет дома, я боюсь возвращаться, потому что у меня поселилась гигантская пиявка, которая жрет мои механизмы.
Это было первое деление циферблата Штуки. Теперь стрелка стоит на пяти.
* * *
- А где Изгой? - спрашивает Ленка.
Я открываю глаза и, поднимая голову с подушки, тру волосы руками, чтобы скорее согнать мутный клубок бестолковых ночных кошмаров. Пытаясь встать с прожженного сигаретами засаленного дивана, я падаю на пол.
- Где Изгой? - спрашивает Ленка.
Наверное, он кажется ей крутым парнем, гарантом безопасности, но ей ли не знать, что ни один Саша Белый тут не помощник. У меня болит голова. И спина. Ленка как-то пыталась штуку сломать. Целый день била ее об стены, только я сразу сказал, что это пустая затея. Если я что-то делаю, то это трудно сломать, а Штуку и вовсе невозможно.
- Эй?
- Ну заткнись же, - умоляю я. - Он накурился и валяется на кухне на полу. Забей.
Ленка сморкается. И вскрикивает.
- Дверь... открыта.
Черт, твою мать. Я поднимаюсь с пола и вижу, что входная дверь и правда распахнута. Мне становится страшно, я вспоминаю, что не ел двое суток, теперь страх свободно ползает по стенкам пустого желудка. Я подкрадываюсь к двери и осторожно выглядываю.
Но ничего не вижу. Только тьма. Постойте, в подъезде должны же быть лампочки, да и день ведь на дворе... Или я уже собственной тени боюсь?
- Никого нет. Темно, - говорю я кому-то.
Я иду искать Изгоя, но не нахожу его на кухне, я смотрю в сортире, в ванной... Он там. Ванная комната заполнена застоявшимся тяжелым анашовым дымом, махровые полотенца, древние носки - все им пропиталось. Изгой лежит с головой в кровавой воде, на дне эмалированной ванны. Придурок вскрыл себе вены. Кораблик утонул, сломался.
Я выхожу оттуда и закрываю дверь. В коридоре, сжимая платок тонкими нервными пальцами, стоит растрепанная Ленка. Ее голые ноги покрылись мурашками - из открытой входной двери дует.
- Нашел Изгоя?
- Да. Он умер.
Ленка садится на пол и плачет, плачет, плачет...
Я оборачиваюсь на шорох и вижу: Штука оживает. Сначала она начинает громче шуршать и быстрее тикать и вдруг со звонким металлическим щелчком выпускает две механические конечности. Больше всего они напоминают паучьи лапки, оканчивающиеся изогнутыми ножиками. Не в силах отвести взгляд, я смотрю, как мое изобретение начинает двигаться. Штука подтягивается на двух конечностях и скидывает свое искусственное тельце с комода.
- Лен, ты видишь... - начинаю я, но закончить не успеваю, потому что получаю мощный удар в голову. В глазах темнеет - бамс, и в голове словно взорвался шарик с чернилами - и я выключаюсь.
Очнувшись, обнаруживаю себя на полу, на пыльном вонючем ковре. Видимо, я терял сознание всего на несколько секунд, потому как Ленка еще не успела меня убить. Она высится надо мной, в руках у нее тяжелая белая табуретка, по лицу текут слезы.
- Ты сука, ты ублюдок, - она будто произносит заклинания, - ты мразь, скотина, сволочь, уебанок позорный, я убью тебя, ты во всем виноват...
Я запускаю пальцы в волосы и чувствую кровь, она залила мне полголовы, липкая, как растаявшее мороженное. Больно.
- Ты ублюдок ублюдок ублюдок, скотина, убью тебя...
Она бьет снова, но я уворачиваюсь и Ленка, промахнувшись, спотыкается и падает. Я встаю на ноги, подбираю с пола табуретку. Она испачкана моей кровью. Ленка лежит у стенки, свернувшись калачиком, и тихо стонет.
Я слышу звонкий щелчок. Этот щелчок мне знаком - именно с таким звуком стрелка на циферблате Штуки перепрыгивает на новое деление. Последнее испытание. Финал игры.
Втыкая ножики-когти двух своих лапок, Штука проползает у меня под ногами, добирается до порога и там останавливается. Она словно ждет меня. Будто приглашает следовать за ней, туда, за порог, где темно и больше ничего не видно.
И я понимаю - я выиграл. Я победил в конкурсе. Прошел все испытания.
"Да", - доносится до меня отдающий металлом жестяных пивных банок шепот Штуки.
Я победил? Я смогу пройти через горлышко бутылки и увидеть мир настоящим, таким, какой он за пределами моей тюрьмы?
"Да. Ты будешь первым корабликом, который покинет бутылку и увидит, какова вселенная со стороны. Ты сделал меня специально для этого".
Зачем же все эти испытания? Зачем эти они умерли? Я любил этих людей, зачем их было убивать, сводить с ума?
"Ты, мы должны были изменить реальность, чтобы открыть выход наружу. Ты принес их в жертву. Теперь он перед тобой, горлышко твоей бутылки, выход из тюрьмы. Любил, дружил, верил - забудь эти слова, они тебе больше не понадобятся. Взглянув на этот мир со стороны, ты сможешь взять от него только нужное".
И... я могу пройти?
"Конечно можешь, только..."
Что - только?
"Человек не может пройти. Успокойся, ты никогда не был по-настоящему человеком. Ты был не таким, как все. Ты сделал меня, ты изменился еще. Осталось совсем чуть-чуть".
Что - осталось? Я человек, а ты мое проклятие. Мои идиотские способности - это мое проклятие. Я убийца. Я убил своих друзей.
"Плевать. Ты сделал меня, чтобы вырваться. Ты победил, выход перед тобой. Осталось только сделать из тебя того, кем ты должен быть".
Как это - сделать?
Что-то во тьме за дверью шуршит, шевелится, приближается с металлическим лязгом, как будто ко мне приближается тысяча жестяных пауков. Вот они показываются на свет, переползают порог и рассаживаются на полу. Это все механизмы, которые я изобрел за свою короткую глупую жизнь, собрал из никому не нужных часов и электробритв, собрал, скрутил, спаял, выточил. Это мои дети и мои новые друзья. Все они сегодня собрались у меня под ногами - заводная кошка, телефон, который говорит сам с собой, механический муравей, светильник, который убивает людей.
Миниатюрный механический палач.
Миниатюрная механическая жертва.
Миниатюрный механический священник.
Миниатюрная механическая смерть.
"У нас много материала - твое тело, тело в ванной и еще живое женское тело. Жаль, нет второй женщины. Но зато в квартире много других механизмов, детали которых можно использовать".
Телевизор? Холодильник? Мое новое тело будет сделано из телевизора? И из трупов моих друзей? Нет, постойте... Я приказываю вам остановиться.
Они меня не слушают, включают, заводят свои пилы, сверла, горелки. Они сделают из меня резиновый мячик, который пролезет в горлышко. Я пячусь назад.
Нет.
Я не хотел этого.
Я пячусь назад, прекрасно понимая, что бежать некуда. Некуда бежать из бутылки. Не убежать от себя.