Странное начало? Но этот ответ Зинаиды Гиппиус, известной русской поэтессы, для меня имел, да и до сих пор имеет, особое значение.
Открыла сегодня "Старую сказку", а в ней - черновик письма... Мама...
Первый раз в Подольск меня привезли мои родители, когда мне было восемь лет. Мы ехали на новеньком 407-ом "Москвиче", который недавно появился у нас. Перед этой грандиозной покупкой, помню, мы сидели с папой на Сретенском бульваре, и он спросил меня, какого цвета я хочу машину. Я сразу сказала, что красную. Мне казалось, что красивее быть просто не может. Поэтому, когда через неделю папа приехал на салатовом "Москвиче", я была несколько разочарована, но не стала расстраивать родителей: они выглядели такими счастливыми.
Это сейчас доехать до Подольска на современных автомашинах ничего не стоит. А тогда от нашей Кировской отмахать целых пятьдесят километров - сначала по Москве, потом по Симферопольскому шоссе - считалось настоящей большой поездкой.
Дом 27 на Большой Зелёновской улице показался мне тогда большим, двухэтажным. На самом деле, вторым этажом служил старомодный мезонин. Родители о чём-то долго говорили с людьми во дворе, на лавочке. Меня это мало интересовало тогда. Гораздо увлекательнее было возиться с большим рыжим псом.
Да, я тогда уже знала, что мы приехали в дом, где родилась и жила поэтесса Надежда Львова, мамина тётя. Мама названа в её честь, она тоже Надежда Львова. И ещё я слышала, что моя двоюродная бабушка не просто умерла, а застрелилась из-за Валерия Брюсова. Но что понимает ребёнок? Помню только, что на обратном пути мама была очень расстроена.
- Даже в Надину комнату не смогли попасть, - вот что сказала она тогда.
- А почему? - спросила я.
- Потом как-нибудь расскажу... потом.
Но рассказ этот услышала я намного позже. Наверное, только когда мама почувствовала, что я всё пойму.
О Валерии Брюсове написано много. В различных статьях приводятся цитаты и слова знаменитостей, таких, как Ходасевич, Ахматова, Эренбург, Бальмонт. Там упоминают и о связи Брюсова с Надеждой Львовой. О её самоубийстве. Почти везде одни и те же цитаты, высказывания. Но мне хочется рассказать о том, что говорили в семье Надежды, её родные. Вряд ли об этом знают, и никто не напишет. После смерти Нади мало кто заглядывал к её родителям. А если говорить правду, то НИКТО не заглядывал. А ведь при жизни Надежды там бывали и Илья Эренбург, и Валерий Брюсов, и Владимир Маяковский. Да, с Маяковским была на "дружеской ноге" Мария, сестра Нади.
В семье Григория Ивановича и Софьи Андреевны Львовых было три сына :Александр, Сергей, Николай, и две дочери: Мария и младшая Надежда.
Надежда родилась 8 августа 1891 года. Львовы имели дом в Подольске. В Москве у Григория Ивановича была казённая квартира на Мясницкой улице.
Впоследствии эту квартиру передали в личное пользование моему деду, Александру Григорьевичу Львову, профессору, одному из основателей Московского Института Связей. С этой огромной квартирой у меня связаны самые тёплые воспоминания, ведь в ней своё детство провела и я.
Сёстры Львовы учились в Екатерининской гимназии. Надя закончила её с золотой медалью в 1908-ом году. Надя и Маруся, как называли дома старшую Марию, имели исключительные способности, отлично рисовали. Все Львовы увлекались живописью. У нас дома до сих пор много картин, написанных моим дедом. Наверное, этот дар передался по наследству: мои две сестры стали художницами.
Надя была скромной девушкой, но очень увлекающейся натурой. Во всём доверяя старшей Марусе, она, вслед за ней, вступила в подпольную организацию РСДРП - "Союз учащихся средних учебных заведений". Молодые подпольщики писали антиправительственные листовки, обсуждали статьи Плеханова, работы Ленина. Вскоре Маруся охладела к этой деятельности, но Надя продолжала с большой энергией работать в так называемых рабочих кружках. Там она познакомилась с Ильёй Эренбургом, Николаем Бухариным. Эренбург неоднократно упоминал об этой дружбе в своих работах.
Но летом 1908 года подпольщиков разоблачили. Многих арестовали. В тюрьму попали Надя и Илья Эренбург. Обоим помогли родственники. В связи с несовершеннолетием, их выпустили. Эренбург, как известно, уехал в Париж. А Надю отец отправил в Подольск. Чтобы она была, так сказать, под присмотром старших братьев.
Те два года в Подольске не прошли даром. Надя начала писать стихи. Вместе с Марией они поступили на Высшие женские историко-филологические курсы Варвары Полторацкой.
В 1911-ом году Надежда Львова начала печататься. И тогда же познакомилась с Валерием Брюсовым в редакции журнала "Русская мысль". Она, ещё девочка, влюбилась в маститого поэта, старше её почти на двадцать лет. Он стал приезжать к Львовым в Подольск. Флирт постепенно перешёл в настоящие чувства.
В 1913 году вышел единственный прижизненный сборник стихов "Старая сказка. Стихи 1911-1912 гг.", сопровождаемый предисловием Валерия Брюсова.
В семье прекрасно понимали, что эта Надина любовь вряд ли может привести к чему-нибудь хорошему. По мнению Софьи Андреевны этот гений был циником и холодно взирал на любовь женщин. Она попыталась как-то поговорить с дочерью об этом. Но Надя не хотела слушать. Она заткнула уши и убежала из комнаты со словами: "Не надо, мама!"
Бурная любовная жизнь знаменитого поэта Валерия Брюсова была разложена по полочкам. Им самим. Имена многочисленных женщин он бесстрастно систематизировал по разделам: "Я ухаживал", "Меня любили", "Не любя, были близки", "Казалось, что люблю".
Всем были известны его романы. Он и не скрывал их, даже наоборот.
Как-то Маруся рассказала сестре о существовании дневников Брюсова. Говорили, что в них были шокирующие записи с описанием любовных свиданий. А когда одна из его любовниц, Елена Маслова, серьёзно заболела, он написал: "Леля больна... если она умрет... Жаль, очень жаль будет. Всего-то 5 свиданий! Но если она умрет, разрубится запутывающийся узел наших отношений, распутается красиво, театрально и с честью для меня. О! Каково будет мое отчаяние. О! Как это красиво, как это эффектно".
Но никакие увещевания родных не действовали. Надежда любила и всю себя отдавала этой любви.
Брюсов имел дело с опытными женщинами. Но Надя была невинной девушкой, и, как она говорила сестре, он обещал многое. Она была уверена, что он женится на ней. А ведь в семье Львовых, со старыми дворянскими корнями, сёстры имели строгое воспитание. Для встреч с Брюсовым Надя сняла комнату в Москве, в Крапивинском переулке, где ждала его постоянно. В конце концов, это стало невыносимо. Невыносима неопределённость, в которой её держал Брюсов. Окружение знало, что при множестве связей, он не собирался разводиться с женой, которая ему всё прощала и обеспечивала спокойную жизнь. Что бы он ни делал, дома проблем не возникало. Ревнивая и страстная молодая жена в его планы не входила. Для него отношения с Надеждой были просто очередным романом. Ответственность за девушку очень скоро сменилась раздражением и усталостью.
Надежда замкнулась. Перестала откровенничать с Марусей. Только стихам она открывала душу. Дома в Подольске она чаще всего закрывалась в мезонине и писала, писала.
Я дома... Дверь закрыта плотно...
Весенний дождик за окном
Стихает звонко, беззаботно,
И тишина растёт кругом.
И так мне страшно, так мне душно
В невозмутимой тишине...
Лишь ты со мной, мой стих послушный,
Один, не изменивший мне!
Ты вновь со мной тревожной ночью,
Как верный страж, как чуткий друг...
И сны сбываются воочью,
И всё былое близко вдруг.
И я, с улыбкою участья,
Переживаю нежно вновь
Моё безрадостное счастье -
Мою ненужную Любовь.
Дни тягостной тоски сменялись минутами радости встречи с любимым. Маруся рассказывала, что как-то приехала к Наде в Москву. Она её встретила весёлая, поцеловала в обе щеки.
- С ним встречалась?
- Да, да! - и Надя закружила сестру.
"Бедняжка" - подумала тогда Мария.
Я нынче светлая. Я нынче спокойная,
Нежная, нежная...
Душа моя нынче, как стих твой, стройная,
Как сон - безмятежная.
И небо серое, осенне-тоскливое,
Ветра рыдание -
Мне радостны, радостны... Вся я счастливая,
Вся я - сверкание.
Моё падение - встречаю улыбкой,
Славлю страдание...
Ах, я павилики веточка гибкая
В миг увядания!
Однажды Надя приехала в Подольск. Заперлась в мезонине. Под вечер позвала сестру погулять к Пахре. Ходили молча.
- Наверное, я скоро умру, - вдруг сказала Надежда.
- Ну, что ты! Почему? - испугалась Маруся.
- Нет, нет... не обращай внимания.
Дальше гуляли молча. Когда утром Надя уехала, Мария в мезонине нашла черновик стихотворения. Она рассказывала об этом моей маме как-то почти перед войной. Сказала, что листок потерялся. Запомнила только конец:
Я странно устала. Довольно! Довольно!
Безвестная близится даль.
Маруся сказала, что испугалась тогда за сестру. Но время прошло, и случай постепенно забылся.
Мы с мамой нашли это стихотворение в "Старой сказке", в нашем домашнем экземпляре в бордовой матерчатой обложке, выпуска 1914 года Книгоиздательством "Альцiона".
Пусть так. Я склоняюсь с покорной молитвой,
Без слёз, без ненужной борьбы.
Как верный во храме, как рыцарь пред битвой,
Я слушаю шёпот Судьбы.
Мне внятны ея несказанныя песни,
Что раз нам дано услыхать...
И если ты вскрикнешь: "воскресни! воскресни!"
Не знаю, смогу ли я встать.
Я странно устала. Довольно! Довольно!
Безвестная близится даль.
И сердцу не страшно. И сердцу не больно.
И близкого счастья не жаль.
Да, она устала. Устала от постоянного ожидания, от безысходности. Перестала верить. Всё теряло смысл. Мысли о смерти, видимо, стали посещать Надю.
Лежу бессильно и безвольно...
В дыму кадильном надо мной
Напев трепещет богомольный,
Напев прощанья с жизнью дольной,
С неверной радостью земной.
Невеста, - в белом покрывале,
И fleur d"orang"евом венке, -
Я жду тебя в пустынном зале,
Где мы с тобой рассвет встречали,
Где ночь я встретила в тоске.
Я знаю: ты придёшь, покорный,
Прильнёшь к синеющим губам...
Но не отбросить креп узорный,
Но не рассеять сон мой чёрный,
Твоим томящимся рукам!
Что мне до ласк и поцелуя!
Что мне до запоздалых слов!
Взгляни, взгляни, как тихо сплю я...
И не могу, и не хочу я,
Тебе ответный бросить зов.
Но Он не пришёл. Он убежал. Быстро. Постыдно. А стихи после - что же... отчего не написать, если умеешь.
Откуда в цитатник попали строки письма, написанного Надеждой в сентябре 1912-го года? Возможно, сам адресат не был щепетилен.
"... И, как и Вы, в любви я хочу быть "первой" и единственной. А Вы хотели, чтобы я была одной из многих? Вы экспериментировали с ней, рассчитывали каждый шаг. Вы совсем не хотите видеть, что перед Вами не женщина, для которой любовь - спорт, а девочка, для которой она всё..."
Моей маме много рассказывала бабушка, Софья Андреевна, и Маруся. Ведь мой дед, Александр Григорьевич, каждое лето проводил с семьёй в Подольске. В мезонине располагалась библиотека. Мама целые дни проводила в ней, прочитала множество книг. Как она говорила, многие из них ей вовсе не следовало читать. Но бабушка души не чаяла во внучке, разрешая ей абсолютно всё. Неизменно вечером, за чаем, родные вспоминали Надю. В доме была "Надина комната", в которой жили сёстры... Теперь же жила одна Маруся.
Надежда знала, что одновременно с ней у Брюсова в разгаре роман с Ниной Петровской, который длился на протяжении семи лет. Побочные романы и романчики её любимого угнетали, разрывали Надину душу.
Я покорно принимаю всё, что ты даёшь:
Боль страданья, муки счастья и молчанье-ложь.
Не спрошу я, что скрывает сумрак этих глаз:
Всё равно я знаю, знаю: счастье не для нас.
Знаю я , что в чарах ночи и в улыбке дня
Ты - покорный, ты - влюблённый, любишь не меня.
Разрывая наш цепи, возвращаясь вновь,
Ты несмело любишь нашу первую любовь.
Чем она пылает ярче, тем бледнее я...
Не со мною, не со мною - с ней! Мечта твоя.
Я как призрак ночи таю, падаю любя,
Но тоска моей улыбки жалит не тебя.
Ты не видишь, ты не знаешь долгих, тёмных мук,
Мой таинственный, неверный, мой далёкий друг.
Ты не знаешь перекрёстков всех дорог любви...
Как мне больно. Как мне страшно. Где ты? Позови.
Летом 1913-го года Брюсов и Надежда примирились. Он отвёз её в Финляндию, на озеро Сайма. Месяц они провели вместе.
Она написала тогда:
Хорошо прилечь под старыми соснами,
Змейкой свернуться на старом граните,
Забыть о Горации, о Бальмонте, Эврипиде,
Дышать Саймой и соснами
Безвопросными...
Хорошо следить, как волны задорные
Играют в камешки, словно дети,
Смотреть в глаза твои влюблённо-покорные,
И чуть слышно смеяться над фантазией вздорной:
"А вдруг мы одни на свете"!
После этой поездки, осенью, Брюсов дал понять Надежде, что отдаляется от неё. Кстати, туда же, на озеро Сайма, в1905 году Брюсов возил и Нину Петровскую. Тогда Брюсов привез цикл любовных стихов о "любви единой, беспредельной, навеки".
А Наде Львовой в этой поездке он подарил револьвер. Странный подарок любимой женщине...
При прощанье же заговорил о неизбежности расставания.
Может быть, на решение Надежды повлияла попытка самоубийства Марины Цветаевой? За два года до смерти Нади та хотела повеситься из-за любовной драмы с поэтом, историком Владимиром Нилендером.
Как вспоминала Анастасия Цветаева (младшая сестра Марины), В конце 1909 года Нилендер, сделал Марине предложение. Хотя знал, что из-за наложенной на него церковной епитимьи в официальный брак он мог вступить лишь через несколько лет. Но 17-летняя Цветаева приняла его всерьез.
Нилендер - герой многих произведений Марины Цветаевой. Ему посвящен ряд стихов из сборников "Вечерний альбом". Вот одно из них. Возможно, оно поимело сильное влияние на молодую Надежду.
НЕВЕСТАМ МУДРЕЦОВ
Над ними древность простирает длани,
Им светит рок сияньем вещих глаз,
Их каждый миг - мучительный экстаз.
Вы перед ними - щепки в океане!
Для них любовь - минутный луч в тумане,
Единый свет немеркнущий - для вас.
Вы лишь в любви таинственно-богаты,
В ней всё: пожар и голубые льды,
Последний луч и первый луч звезды,
Все ручейки, все травы, все закаты!..
- Над ними лик склоняется Гекаты,
Им лунной Греции цветут сады...
Они покой находят в Гераклите,
Орфея тень им зажигает взор...
А что у вас? Один венчальный флёр!
Вяжите крепче золотые нити
И каждый миг молитвенно стелите
Свою любовь, как маленький ковёр!
Да, Валерий Брюсов для Надежды Львовой был кумиром. Её стихи - все - полны чувства к нему.
Не проклинай меня за медленные муки,
За длинный свиток дней без солнца и огня,
За то, что и теперь, в преддвериях разлуки,
Я так же свято жду не вспыхнувшего дня!
Я помню: гасли дни и гасли жизни стуки,
Ты уходил и вновь ты приходил, кляня...
За то, что слёз моих вонзались в сердце звуки,
Не проклинай меня!
В последний раз в мольбе тяну к тебе я руки...
За то, что к вечным снам томительно маня,
Я, так любя, сама сковала цепь разлуки,
Не проклинай меня!
А вот другое. В "Старой сказке" это стихотворение датировано 1-ым ноября 1913-го.
Мне заранее весело, что я тебе солгу,
Сама расскажу о не бывшей измене,
Рассмеюсь в лицо, как врагу, -
С брезгливым презреньем.
А когда ты съёжишься, как побитая собака,
Гладя твои седеющие виски,
Я не признаюсь, как всю ночь я плакала
Обдумывая месть под шприцем тоски.
Какие же бурные чувства кипели в душе молодой Надежды!
Валерий Брюсов, гений стиха, посвящал их женщинам. И Надежде Львовой посвящено много стихотворений. Известен его венок сонетов "Роковой ряд". Каждое из стихотворений этого цикла было посвящено реальным персонажам - женщинам, которых когда-то любил поэт.
Хотя Брюсов не открывает, кому именно посвящены строки, даже считается, что он изменил все имена, но нетрудно определить, что двенадцатый сонет посвящён Надежде Львовой.