Глава эта написана под сильным влиянием "Занимательных рассказов" ат-Танухи. Ну и всякой специализированной культурологической литературы, естественно.
Меня, к примеру, очень впечатлило, что еще в прошлом веке шестьдесят процентов бедуинов Омана были язычниками - однако ж, какое многовековое сопротивление исламизации... Вот почему кочевые ашшариты выведены у меня в основном язычниками - сознательными или... ммм... бессознательными. Под бессознательными я понимаю таких, что видят в вере Али прежде всего свод обрядов, замечательно дополненный местными суевериями.
Амулеты, заклинания, талисманы - это всегда было в ходу в мусульманском мире, не знавшем жестких запретов на магию. Возможно, читателю будет интересно узнать, что Афаф применяет весьма действенный по арабским поверьям заговор - двухсотый аят третьей суры действительно рекомендуют как помощь против пьянства.
Если вдруг кому нужно, то вот еще списочек на многие случаи жизни.
"Чтение аята 74 во второй суре должно способствовать "увеличению количества воды в ручьях и водоемах", а аят 255 из той же суры - "получить доступ к правителю". Сура 3, аят 17 помогает "для приобретения способности к красноречию"...
...Некоторым аятам приписывается способность нанести вред. Естественно, предполагается, что этот вред будет нанесен врагу, немусульманину. Аят 102 (из второй суры) может спровоцировать "раздор между супругами", а аят 148 (из суры 4) - "навести немоту". Тот же эффект имеет аят 122 из суры 6. Для наведения болезни на кого-либо используют суру 27, аяты 50-52. А в суре 78 есть аяты, способные внести "раздор между друзьями". (Ольга Бибикова "Арабы").
Что образа жизни и репутации бедуинов, то у оседлых арабов (прежде всего купцов и горожан) они традиционно пользовались дурной славой конокрадов, разбойников, побирушек, наглецов, лжецов и вообще моральных уродов-ворюг. И в то же время они превозносились как хранители традиции и подлинной чистоты крови. В этом смысле любопытно, что в Омане племенное общество до сих пор разделено на чистокровных и пришельцев. Пришельцы - это племена баайсира и байадира, потомки иранцев, угнанных в рабство еще в первые годы распространения ислама. Представители этих племен находятся в крепостной зависимости от чистокровных арабов. То есть потомки плененных персов крестьянствуют, работают в оазисах и всяко носят воду, а чистокровные арабы пользуются плодами их трудов. Ну и угоняют друг у друга скот. Прекрасное разделение труда, кстати, абсолютно не изменившееся с первых лет распространения ислама (ссылаюсь все на ту же книгу Бибиковой).
А вот что пишет о бедуинах историк ибн Халдун (XIV век): "Бедуины - это, в сущности, грабители и разбойники: все, что можно захватить без боя и опасности, они захватывают и убегают к своим пастбищам в пустыне... Племена, которые укрываются от них в горах, избавлены от их грабежа и насилия, ибо те совсем не поднимаются на высоты, не вступают на трудные земли, не подвергают себя опасностям, чтобы добраться до них. Но равнины, захватываемые бедуинами, поскольку они плохо защищены или у правительства недостает силы, становятся их добычей и подвергаются растерзанию: не встречая сопротивления, они множат там свои сторжения и насилие, так что жители в конечном счете подпадают под их власть; затем земли переходят из рук в руки, и беспорядок завершается крушением цивилизации: Аллах властен над своими творениями; Он Един, Повелитель, и нет другого Господа, кроме Него! Эти бедуины, в сущности, народ дикий, среди которого грубость нравов укоренилась до такой степени, что стала их натурой и свойством темперамента; и они находят в ней удовольствие, потому что она позволяет им избежать зависимости и повиновения правительству. Такая натура несовместима с цивилизацией и мешает им развиваться, ибо скитаться и быть сильнее всех - это их единственная цель, которая обусловливает их образ жизни, отрешает их от городской, создающей цивилизацию жизни, будучи несовместима с нею" (цит. по Доминик Сурдель, Жанин Сурдель "Цивилизация классического ислама").
А вдохновляющие на творчество рассказы про кражу лошади были, как уже сказано выше, найдены у ат-Танухи.
Вот ссылка: http://www.vostlit.info/Texts/rus12/Tanuchi/text4.phtml?id=1393
"Вот что сообщил нам Абу-ль-Хасан Мухаммад ибн Ахмад ибн Умм аль-Мукатиб аль-Багдади, отец которого был известен как Абу-ль-Лайс аль-Хамазани:
- Мне рассказал, - говорил он, - укайлит Мухаммад ибн Бади, один из их предводителей, человек знатный, появившийся при дворе Муизз ад-Даули и принятый там с почетом, такую историю:
- Я видел бедуина из племени укайль, - сказал он, - у которого по всей спине были шрамы, напоминающие надрезы, какие делает цирюльник при кровопускании, только побольше. Я спросил его об этом, и он ответил:
"Я влюбился в мою двоюродную сестру, но ее родственники сказали, что отдадут ее за меня, только если выкупом будет скакун по кличке аш-Шабака, принадлежавший одному из бедуинов племени бакр ибн киляб. Тогда я стал замышлять кражу лошади у ее владельца, чтобы получить мою невесту.
Я отправился в становище племени, где находилась лошадь, под видом погонщика верблюдов, с которыми я туда и проник. Однажды мне удалось войти в палатку, где находился скакун, под видом нищего, и я узнал, где его держали в ночную пору. Потом мне удалось пробраться в заднюю половину палатки и спрятаться позади скакуна под грудой прочесанной шерсти, приготовленной для прядения.
Когда настал вечер, вернулся хозяин, женщина приготовила ему ужин, и они сели за еду, а было совсем темно, и никакого светильника у них не было. Я был голоден и поэтому протянул руку к блюду и стал есть вместе с ними. Мужчина заметил мою руку и, встревожившись, схватил ее - тогда я схватил руку женщины. Она сказала: "Зачем тебе моя рука?" А он, думая, что это рука жены, отпустил мою руку, а я - ее. Так мы продолжали есть, и тут женщина, обеспокоенная видом моей руки, схватила ее, а я поймал руку мужа. Тогда он спросил ее, зачем ей его рука, после чего она отпустила мою руку, а я - его.
Поев, муж лег спать, и, когда он заснул достаточно крепко, я осмотрелся. Лошадь была стреножена и привязана к палатке цепью, а ключ от цепи находился под головой женщины.
Тут пришел принадлежавший хозяину этой палатки черный раб и бросил камушек. Женщина проснулась и поднялась, оставив ключ на месте. Она вышла из палатки, а я за ней следил. Они занялись друг другом, а я подкрался, взял ключ и отпер замок. У меня была с собой волосяная уздечка. Я набросил ее на лошадь, а потом вскочил на нее и выехал из палатки. В это время женщина встала, вернулась в палатку и закричала. В племени поднялась тревога, меня заметили и пустились за мной в погоню. Я гнал лошадь, а они во множестве скакали следом, но, когда настало утро, я увидел позади только одного всадника с копьем в руке. Когда солнце поднялось, он приблизился ко мне и принялся метать в меня свое копье, но лишь задевал меня им, потому что моя лошадь все же могла унести меня на такое расстояние, что его копье не могло меня поразить.
Наконец мы добрались до большой реки. Тут я прикрикнул на свою лошадь, и она перепрыгнула через реку. А конь моего преследователя, как он ни кричал на него, прыгнуть не мог. Увидав, что преодолеть это препятствие он не может, я остановился, чтобы дать отдохнуть моей лошади и отдохнуть самому.
Мой преследователь позвал меня, и, когда я обернулся к нему лицом, сказал: "Послушай! Я хозяин той лошади, что под тобой, а это ее жеребенок. Раз ты завладел ею, так знай же о ней всю правду: она стоит трижды по десять выкупов. Никогда не бывало такого, чтобы я скакал на ней за кем-нибудь и не догнал или чтобы кто-либо погнался за мной, а я от него не ушел. Зовут ее аш-Шабака, потому что она всегда получала то, чего хотела, ловя все желаемое, как сеть".
Я ответил ему: "Ты сказал мне правду, и я отвечу тебе тем же. Вот что случилось со мной вчера", - и я рассказал ему о его жене и о рабе и о том, как я раздобыл эту лошадь. Он опустил голову, а потом поднял ее и сказал: "Да не будет тебе награды от Аллаха за твой приход! Что тебе до того, что ты развел меня с женой, угнал моего скакуна и убил моего раба!""
Вот что еще рассказал нам катиб Ибн Аби-ль-Лайс:
- Бедуин из племени ан-намр ибн касит, по имени Дукайн, которого я видел в аль-Анбаре, сообщил мне, что когда Муизз ад-Дауля был в Синджаре, он привязывал своего породистого скакуна как можно ближе к тому месту, где спал.
- Я восхищался этим конем,- сказал бедуин, - и очень хотел украсть его. Я придумал, как это сделать, но никак не мог найти удобный случай, пока однажды ночью не увидел, что один из конюхов уснул, сбросив на землю рядом с собой шерстяную джуббу. Я надел эту джуббу на себя, подошел к лошади и ухватился за торбу на ее голове. Я хотел освободить коня и сесть на него.
Сбросив торбу, я заметил, что Муизз ад-Дауля проснулся и зашевелился. Тогда я схватил сито, высыпал туда из торбы остатки ячменя, просеял его и снова насыпал в торбу, чтобы Муизз ад-Дауля подумал, что я - один из конюхов и просто делаю то, что надо, ухаживая за конем.
Увидав это, он крикнул по-персидски, но так, что смысл его слов был мне понятен: "Он уже получил довольно ячменя, больше не надевай ему торбу". Тогда я отложил торбу, а конь потянулся за ней. Муизз ад-Дауля сказал по-персидски: "Затяни поводья", что дало мне возможность сделать вид, будто я затягиваю поводья, а на самом деле я отвязал коня, вскочил на него и умчался из лагеря. Эмир Муизз ад-Дауля закричал, и самые быстрые наездники из его войска кинулись за мной вдогонку.
Я несся вперед, а они все скакали за мной, пока я не въехал в длинное ущелье. Они все еще следовали за мной, когда я увидал ехавших мне навстречу торговцев сеном. Их было видно издалека благодаря факелам, которыми они освещали себе дорогу, а с ними были воины.
Я сказал себе: "Дукайн, твой день настал. Позади тебя войско, и впереди тебя войско, и если они тебя схватят, то живым к Муизз ад-Дауле не доставят. Не упускай пути к спасенью, каков бы он ни был!"
Я решил, что мне лучше броситься на воинов, которые были впереди меня, ибо они ничего обо мне не знали. Я вытащил меч, висевший на моей одежде под джуббой конюха Муизз ад-Даули, подогнал коня и, невидимый для них, поскольку они были освещены, а я - нет, подъехал к ним с громким криком. Они решили, что я еду впереди всадников, которые уже окружили их и вот-вот на них нападут. Я стал наскакивать на них всех по очереди. Они уклонялись от моих ударов, а я - от их. И так я миновал их. А пока я двигался вперед, мои преследователи столкнулись с той группой всадников, стали расспрашивать их обо мне и потеряли время. Так мне удалось уйти и от тех, и от других, и я поскакал в Сирию, где продал скакуна Сайф ад-Дауле за три тысячи дирхемов.
Я ездил по стране, пока не прибыл в Багдад. В это время Муизз ад-Дауля набирал наемников из бедуинов, которых можно было отправить в поход. Укайлит аль-Мусаййиб ибн Рафи привел меня к нему вместе с другими и назвал ему наши имена, и тот согласился принять меня. Когда я стоял перед ним, он посмотрел на меня с сомнением, потому что я маленького роста, и сказал по-персидски: "Двадцать динаров", а я понял. Двое укайлитских вождей аль-Мусаййиб и аль-Муханна поговорили с ним, и он добавил еще три динара. Они [150] сказали ему: "Он человек достойный и знатный, из хорошего рода и отважный". Он сказал на это: "Если он таков, как вы говорите, то что он сделал в прошлом?" Тогда я попросил одного из военачальников перевести его слова и сказал ему: "Эмир, я кое-что умею. Я могу притвориться, будто я ухаживаю за скакуном, как конюх, в присутствии такого правителя, как ты, придумать, как захватить этого скакуна и вскочить на него". Потом я рассказал ему о том, что случилось с его конем в Синджаре, как я сумел его похитить и сколько за него выручил. Он сказал: "Значит, ты - тот человек, который увел скакуна в Синджаре?" Я ответил: "Да". Он рассмеялся и велел внести меня в список тех, кому он платил по сорок динаров, что они и сделали."