Аннотация: Участник основного конкурса "Далёкие берега - 11" журнала "Пересадочная станция".
- Ленивых слуг... наказывают! Верно, Алваро? - Филипп Бюно одним глотком допил портвейн, неловко вытер рот и забрызгал сорочку. - Чёрт! - Белый шёлк украсили бордовые кляксы. - Дьявол! Алваро! Хватит меня окуривать, болван! Побереги ладан, - звякнув цепочкой, Алваро опустил на стол дымящую лампаду и перекрестился. Филипп постучал перстнем по бокалу: - Моя чаша пуста!
Слуга вздохнул:
- Истина ускользает от вас, любезный господин, - и откупорил новую бутылку.
Скрипнуло складное кресло, Филипп Бюно поднял голову, недобро прищуриваясь:
- Вассал отгоняет комаров и поучает сюзерена. Я в полном восторге! - Он захохотал. Алваро поклонился. Струя портвейна упала на дно бокала, заискрилась в лучах заходящего солнца. - Прекрасный вид, - сказал Филипп, обращая на закат янтарь в хрустале. - Рио-Гранда! Панама-Сити! Лайман-Бэй! Когда-то я бредил этими названиями, кастилец. Когда-то я бредил.
Алваро кивнул, проворчал чуть слышно:
- Ад таков, каким мы его представляем, - и, взглянув на долину реки, утопающую в джунглях, поёжился.
Зелёная волна катилась навстречу, кипела жизнью, перешептывалась листвой, но у подножья холма теряла мощь и, не доходя вершины, расплёскивалась в буреломе лесоповала прелым, безнадёжно-гибельным месивом.
- Там, - Филипп Бюно нацелился пальцем на стоящий перед ним мольберт, - жалкое прошлое, - перевёл руку в сторону вздрагивающего на ветру шатра. - Выше, выше! - вскинул пятерню, словно пытался ухватить горизонт каменной гряды Са-Бласо. - Там будущее! Там скрыто Южное море. И мы доберёмся до него. Рано или поздно распахнём врата Посейдона. Распахнём, - он закрыл глаза, зашептал пьяно и неразборчиво: - ...далеки берега Франции.
Слуга осторожно обошёл заснувшего господина, упёрся взглядом в акварель на мольберте. Размытая синь, уродливые посеребрённые сороконожки, домик с оконцем. Под ногами хрустнули сломанные кисти. Алваро обмотал картину тряпкой, сложил треножник и, развернувшись к шатру, не видя, но чувствуя ядовито-зелёное буйство долины, вдруг понял: "Русская зима! На бумаге мороз, снег и берёзы!" Память обожгла лицо стужей, ослепила ледяным блеском. Он вспомнил поездку в Санкт-Петербург. Хозяин ездил туда за деньгами. Долгая дорога туда и безнадёжный путь обратно. Денег не дали. Чужая стылая столица не услышала, не поняла. Жизнь инженера Филиппа Бюно превратилась в ад. И Алваро заключил сделку с дьяволом.
Мистер Чака сидел за столом, курил, ждал.
Алваро поправил полог шатра, зачерпнул ковшиком воды из бочки и, обливая грудь, жадно напился.
- Открытая вода призывает лихорадку, - мистер Чака потушил сигарету, спрятал окурок в карман.
- Ты о чём?
- Бочку крышкой закрывать надо, - гость ехидно улыбнулся. - Эпидемия малярии всё же не шутка, братец.
- Иди ты к дьяволу!
- Да, я ненадолго, - согласился Чака. - Как наш малыш Бюно?
- Всё по плану. Ест, пьёт, спит. Бредит прошлым величием "Всеобщей Компании". Ждёт продажи французской концессии. Переживает за старика Лессепса и Гюстава Эйфеля.
- Оба скоро выйдут из тюрьмы.
- Предлагаешь поделиться с ним новостями?
- Не пыли, Чарли. Или как тебя... Алваро. Я всё понимаю, сложный подопечный, дерьмовая работа...
- Работу не тронь!
- Хорошо, хорошо, - Чака закивал, миролюбиво продолжил: - Ты лучший, Чарли! Благодаря тебе Россия не вступила в игру.
- Было бы забавно увидеть русских медведей в джунглях. - Гость ухмыльнулся, промолчал. - Ещё есть новости?
- Завтра застрелится барон Рейнах.
- Очередная жертва "Панамской афёры". Новый скандал. Неужели нельзя обойтись без лишней шумихи?
Чака развёл руками:
- Ты же знаешь, мы не меняем историю. Мы её корректируем.
- Знаю, - Чарли устало закрыл лицо ладонью. - Сложно здесь всё. Чужой мир, чужие страсти. Бог и Дьявол рядом, ближе, чем мы думаем. Сны и явь переплелись. Я уже не понимаю, сколько во мне Алваро, и осталось ли что-нибудь от Чарли.
- Надо потерпеть, - гость застучал пальцами по столу. - Когда-нибудь недорытая канава превратится в межокеанские врата.
- Наши врата.
- Да! А малыш Бюно преподнесёт нам договор на блюде.
- Его имя будет в списке пассажиров первого корабля на Панамском канале.
- Через пятнадцать лет, старина. Через пятнадцать лет. - Чака зашевелился: - Ну, мне пора в хроноскоп. Доложу начальству, что ты в норме.
Шатёр всколыхнулся от сквознячка, померк свет.
- Похоже, я вовремя, - прозвучал сухой голосок.
- Сбой? - спросил Чарли.
- Я не включал машинку.
За столом напротив сидел худой старик.
- Моё имя Бальбоа, - представился он.
Чарли, упираясь ладонями в столешницу, отодвинулся назад.
- Ты кто? Откуда взялся? - не выдержав, вскрикнул Чака.
Старик наклонил голову набок, улыбнулся. Нос, красный, в паутинке капилляров, шумно втянул воздух, сморщился.
- Поговорим?
Старик сложил руки на стол, сцепил узловатые пальцы и, не дождавшись ответа, начал:
- Края здесь гиблые. Человек создание слабое.
- Ты кто? - Чака поднял указательный палец.
Старик склонился вперёд, внимательно изучая лицо собеседника:
- Ловец душ. А ты кто?
- Координатор времён, - выпалил Чака.
- Вот и хорошо!
Чарли потянул из-за пазухи шнурок с крестиком.
- Рано! - сказал старик. Шнурок порвался. Чарли стиснул зубы и замычал.
- Я спросить хочу, - голос гостя звучал тихо. - Сколько здесь народу полегло при французах?
Напротив переглянулись.
Старик ждал ответа, улыбался.
- Двадцать тысяч, - сухо бросил Чарли.
- Верно! А сколько упокоится на стройке у американцев?
- Шесть тысяч, - выдохнул Чака.
- И это знаете, - обрадовался старик. - Надо, стало быть, договор заключить.
- О чём договор? - скривился Чарли.
- О покойниках.
- О чём? - Чака вздрогнул. - Да ты спятил, старик!
Старик хмыкнул:
- Смешной человек.
В голосе не было ничего странного, но по коже прокатился холодок, в сознании всплыли забытые воспоминания, спрятанные глубоко, на самый край памяти, стыдливые и саднящие сердце.
- Покойников в моих гробах хоронить будем, - отчеканил гость.
Чарли кивнул.
- Я согласен, - буркнул Чака.
- Вот и славно, - Бальбоа встал.
- Жаль, - он взглянул на Чарли. - Не захватишь ты нескучное время в России. Тот сжал кулаки. Зашуршал полог шатра. - Передай художнику, пусть пейзажи пишет багровым цветом.