Он делал свое дело. Делал то, чего хотел, к чему стремился и что получил возможность делать теперь. Ему дали второй шанс. Прошлое: темное, страшное, полное боли и крови. Его тогда вычеркнули из списка тех, кому можно доверять хоть на миг.
Теперь прошло уже много лет. Сотни, а, может, и тысячи. Его долго не было, потом он вернулся. Вернулся полностью измененным, но этого не заметили. Не захотели, быть может. Для них он уже очень давно - Враг. Просто Враг, и не убили его в первые же секунды нового существования лишь потому, что у него нашелся защитник. Такой, с чьим мнением приходилось считаться волей неволей. Да и самого этого защитника многие слишком любили и уважали, чтобы пренебрегать хотя бы его просьбой.
И Врагу позволили жить. Жить, но не более. Его не пустили к себе, продолжая не доверять и ненавидеть его. Безусловно, было за что. И ненавидеть, и уж тем более: не доверять. А сам Враг никак не пытался изменять отношения к себе со стороны остальных, считая это неправильным и ненужным. Скорее даже наоборот: при каждом удобном случае подчеркивал свое прошлое и то, что именно в прошлом принадлежало ему и сделано было - им. Намеренно напоминая обо всей боли и смертях. Его не звали к себе, с ним не общались, его обходили стороной, если он вдруг показывался на жилых улицах городов. И за время своей обособленной жизни Враг накопил в себе столько сил, опыта и мощи, что в некоторых областях с ним мало кто мог соперничать.
И когда настали очень тяжелые времена, времена, в которые каждый разумный, способный сделать хоть что-либо: отдавал все силы для общего выживания, он сам вызвался помочь. Холодно, высокомерно, отчужденно. Ему не поверили. Не поверили тому, что он действительно сделает то, о чем говорит, не поверили, что не нанесет удар в спину, не поверили в реальное желание помочь. Поверили только в холод и презрительность слов. В любое другое время отказ швырнули бы ему в лицо колким снегом, но не сейчас. Даже без явного проявления в нем чувствовалась такая сила, пренебречь которой в такое время было невозможно.
Ему позволили сделать то, о чем он, нет, не просил, о чем он требовал. Подвели под его руководство сектор из нескольких десятков населенных разумными существами миров. И, если остальные действовали небольшими группами по двое-трое, то он был оставлен здесь один, без подстраховки. Разумеется, он мог погибнуть. Сам, от энергоистощения, или же со всеми мирами... Но если бы он погиб один, сохранив сектор, все, кроме двух или трех, были бы только рады, а миры эти без какой-либо поддержки и так оказались обречены.
И вот теперь он готов был возвращаться обратно. Разумеется, отведенный ему сектор он вытянул, переструктурировав всю подвластную ему Сеть, разумеется, настроил все на автономную работу по подобным векторам, ценой гибели всего одного мира создал устойчивую структуру. Казалось бы, за такой короткий срок и такой малой кровью это было невозможным. Этот сектор вообще казался безнадежным. Что ж, он совершил невозможное и теперь возвращался.
- Я сделал это. Проход открыт, все связи устойчивы, среднее вмешательство нанести серьезных повреждений не может.
- Сколько жертв?
- Один мирок, пять-десять миллионов разумных.
- Ты позволил погибнуть десяти миллионам душ? Ведь можно было обойтись и без этого!
- Разумеется, - коротко кивнул Враг. - Но так было бы сложнее. Ради любого хорошего результата необходимо принести какие-то жертвы, - губы тронула змеиная усмешка.
Собеседник произнес несколько слов, очевидно являющихся ругательствами на его родном языке и с нескрываемым презрением пополам с ненавистью смотрел на вернувшегося.
- Лучше бы было менее устойчиво, мы бы.... Впрочем... - оборвал он себя. - ...мне не о чем с тобой больше говорить.
- В любом случае мне пора, - оставляя след холодной насмешки, Враг исчез, переместившись.
Он брел по опустевшим улицам. Разумные попадались, конечно, но большинство было занято там, в Сети. Враг же больше не имел сил на очередной выход. Да и для окружающих его жесты, движения и походка были четкими, уверенными. Не размашистыми или резкими, а движениями человека, которой уверен в себе и в своих способностях. Он смотрел на город. На дома, улицы и улочки, бывшие столь уютным убежищем для тех или иных. Домом. У него тоже есть дом. Но там большую часть времени никого не бывает. Он сам там бывает нечасто. Да и незачем, обычно.
Плетение короткой боевой связки он заметить не успел. Да и защититься все равно не смог бы. Ощутимо обожгло бок, жар волной прошел по телу. "Хоть жар, а не холод, и то хорошо" - в какое-то мгновение, когда все остальное кроме боли перестало существовать, подумал он. Он ненавидел холод. По своему прошлому. Слишком много всего было связано со льдом и холодом. И ничего - хорошего. Кроме пары воспоминаний, но даже они - были чужими.
- Сволочь! Слышишь, сволочь!..
Враг оказался рядом с девушкой быстро. Очень быстро. Перемещение в пределах видимости - штука почти мгновенная и крайне неэнергоемкая. Привычным движением, сжал в пальцах запястья, и через секунду хрупкая фигурка уже лежала на траве под ним с заломанными за спину руками. Несмотря на кажущуюся изящность и утонченность, девушка была крайне сильной. Впрочем, как и все здесь. Внешность не имела значения. Скорее уж удивляло то, что она была слишком неосторожной, позволив так быстро связать себя. Хотя если она была новичком здесь, то это было не столь странно.
- Ненавижу тебя! - девушка, насколько смогла, повернула голову и теперь прожигала Врага яростным взглядом. Возможности ей он уже заблокировал, так что ничего серьезного она уже не могла сделать. Впрочем, не смогла бы и раньше. В крайнем случае - доставить несколько очень неприятных и болезненных минут.
Спрашивать, "за что?", он не стал. И так по этим глазам можно все было прочитать едва не дословно. Кого-то когда-то убил. Намеренно, или нет - это неважно. Может быть ее саму, а, может, кого-нибудь очень близкого, дорогого и любимого. Скорее всего, даже не одного, иначе такая ненависть не проявлялась бы теперь уже столь сильным желанием убить на месте - здесь это было, мягко говоря, не принято.
- Иди домой. Я не хочу тебя видеть.
- Ты, тварь, недостойная даже жалости. Я убью тебя!
- Хочешь уподобиться мне же? Разве этому вас учат? - ледяная насмешка. - А как же все мыслимые законы о справедливости, наказании и убийстве? Разве ТЫ должна быть моим Воздаянием? Насколько же мелко же тогда Воздаяние и насколько подла Справедливость. Недостоин даже жалости? Тогда к чему ты тратишь на меня свой гнев? Иди и ненавидь меня тихо, и приходи в следующий раз, когда накопишь достаточно сил, и нести будешь не месть, а справедливость. Тогда я, может, поговорю с тобой снова. Если захочешь, даже на Черном Пути, - холод и презрение в каждом слове. Ледяная маска спокойствия.
Некоторым болезненным для себя усилием Враг на короткое время подчинил разум девушки и насильно заставил уйти. И совершенно неважно, что она потом будет рассказывать другим. Ненависть для него хорошо, презрение и жалость - безразличны, а задумываться над остальным она не станет. По-крайней мере пока что.
Холодно, больно и тоскливо. Слишком тяжела была маска спокойствия, слишком ненавистна тишина одиночества, слишком устало от одних и тех же сцен. Нет, он не хотел возвращаться в прошлое и не хотел, чтобы его увидели иначе, чем видят сейчас. Кто-то должен быть Врагом, кого-то должны ненавидеть и обвинять, а он не против. Ему не должны верить. Он не хотел, чтобы ему верили. Так было лучше. Какое-то зло обязано быть неизменным. А частью себя он и не изменился. И когда-нибудь может не удержаться на этой грани прошлого и настоящего. И тогда, чем больше разумных сможет что-нибудь ему противопоставить, тем лучше. Давать второй шанс опасно, нелогично, нерационально. По-крайней мере - второй шанс для него.
Просто он хотел заснуть на плече человека, который понимает, что любое зло может быть измененным.