Мы с Тобой много говорили о стихах, но даже больше Ў о людях, пишущих то, что называют "художественная литература". Я вовсе не литературовед, и, не будучи "профи", рецензии по всем правилам писать не хочу. Кроме того, знаю кто и на каком профессиональном уровне пишет, как правило, эти рецензии. Поэтому и обращаюсь к Тебе, а не к самому автору. Если сочтешь, что написанное мной можно и нужно ему показать (ты все-таки его знаешь лично) Ў то так тому и быть. Я прекрасно знаю, как болезненно воспринимается всеми пишущими любое мнение, сколько-нибудь отличное от дифирамбов. Но я высказываю здесь не общепринятые взгляды на литературу, а всего лишь свои собственные, никого ни к чему не обязывающие.
Чем, как ты думаешь, художественная литература отличается от любого другого текста?
Тем, очевидно, что она художественная. Т. е. произведение искусства. Шедевр слова.
Следовательно, бывают простые тексты, а бывают тексты-шедевры. В чем разница?
Когда я говорю "табуретка", я не имею в виду что-то неосязаемое или невыразимое. Более того, произнося это слово, я заранее рассчитываю на то, что сказанное (выражаемое) совпадает с изображаемым (табуреткой) и с воспринимаемым.(табуреткой же!) Что вижу, о том и говорю. О чем хотела сказать, о том и сказала. Никто не будет искать в этом иносказаний, аллюзий, метафор. Никого не заставляет трепетать это обычное название. Следовательно,
1) основная функция нехудожественного текста Ў информационная коммуникация, обмен адекватной происходящему неискаженной информацией, когда лексическое значение слова полностью совпадает с понятием (смысловым значением этого слова) .
Хорошо. А если рассмотреть табуретку, написанную художником в качестве предмета в натюрморте? Например, голландский мастер Вермеер Дельфтский почему - то поместил табуретку на холсте на передний план и "бросил" сверху свой знаменитый солнечный луч:
...дрожание частиц воздуха, растворивший весь ее дальний край потоком льющегося света. И молчание. Пустота в комнате. Скомкана дорогая ковровая скатерть...
Почти осязаема красноватая поверхность дерева, отполированная безымянным голландским мастером триста лет тому назад. Самой табуретки давно уже нет, а ее тускловатая поверхность светится из полутемной чужой комнаты, как часть другой, не испытанной нами жизни, чужого языка, и чем - то похожих на нас людей... Их вера была другой. Их язык был другим. Их одежда была другой. Их мораль была другой. Теперь их нет. И мастер, чья рука дала вторую жизнь простому предмету Ў его тоже уже нет. Зато сохранился тот случайный взгляд вглубь комнаты, брошенный им однажды, и увидевший все, что видим теперь мы.
Что же, разве все это тоже называется одним словом "табуретка"?
Табуретка-то есть, не спорю. Но там, на полотне, она — не идея табуретки, не чертеж табуретки, не модель табуретки, не предмет вообще! Она Ў часть чего-то неизмеримо большего. Часть другого мира. Говоря научно Ў часть того контекста. И поместить ее на первый план художника заставила не особая любовь к мебели, а чувство гармонического равновесия в композиции холста, загадочная фактура красного дерева, изгибы и блики гнутых фигурных ножек, странное неожиданное освещение... Не красота табуретки, а какая-то иная красота. Вот это и есть —художественное. Следовательно, вывод:
2) Одним из признаков художественного есть несовпадение изображаемого с выражаемым.
Художник при этом не подписал картину. Не добавил ни слов, ни пояснений. Не объяснил, почему так, а не иначе. Не рассказал, как рождался замысел. Не поделился, что он при этом чувствовал.
Откуда же мне все это известно?
Да очень просто все... Эта информация уже была во мне. Она как бы спала. Я ее оживила. Тем, что откликнулась на невыразимое. На красоту. В ком - то другом проснется другая информация, достойная его, нужная именно ему, доступная только ему. Так он достроит частичку себя самого. Затем, собственно, и существует искусство...
И еще одно кощунственное разоблачение: художник всего лишь добросовестно выполнял чей-то заказ. Он ничего не хотел сказать особенного, тайного, неизреченного. Он просто любил рисовать. Потому что видел вокруг красоту, потому что умел ее видеть и Ў главное Ў хотел ее искать во всем. Любил, умел, хотел —вот троица, достаточная для сотворения. Он был мастером и знал это— и
3) он в совершенстве владел ремеслом!
Он сам смешивал состав грунта, с особым тщанием выбирал кисть, и он чуял и осязал цвета алчно, как хищный зверь, как слепец, осязающий поверхности предметов. Он забывал обо всем, постигая заново законы света и тени, воздушной перспективы, он делал неразличимые неискушенному глазу зрителя маленькие открытия, он лепил видимый мир заново, он чувствовал себя Богом, и на короткий миг он им был. Совсем не зря талант иногда зовут искрой Божьей. Такие выражения стоит понимать буквально Ў в этом разгадка воздействия красоты творящей на любого человека.
Так бывает: мастер сделал что-то с особым чувством, и его произведение получило дополнительный смысл, о котором он и не заботился. Через его произведение вдруг хлынул мощный информационный поток нечеловеческого знания, невыразимого, но достающего до самых глубин человеческого существа. Вот это и есть художественное. В отличие от других качественных ремесленных изделий.
Справедливости ради скажу, что Вермеер этой картины никогда не писал. Я все придумала, чтобы
4) не объяснять, не описывать, не повествовать, а показать, создать ощутимый образ при помощи тех же простых слов.
Это тоже один из принципов построения художественного текста: слово при этом используется не для передачи информации, а для создания художественного образа, который сам в себе несет уже свою собственную, а не только мою информацию, будучи предельно компактным и зримым. Тогда объяснения уже излишни. Ведь зримое мы воспринимаем уже не умом, а чувством. И образуется тот самый эффект общения с чем-то ЖИВЫМ, который так необходим нам при чтении художественной литературы.
Период любого изучения в процессе познания всегда затянут, постепенен. Момент же понимания молниеносен. Это всегда откровение. Потому что изучение Ў это инициатива человека, это его воплощенная воля и движение к познанию. Понимание Ў это мгновенный контакт с истиной, это ответ Бога на вопрос человека Ў на вопрос, долгими усилиями, поисками, раздумьями доведенный до предельной концентрации. Вот почему восточные школы учат концентрации внимания и сосредоточению, готовя адепта к пути познания мира.
Вот почему я в текстах никогда не играю в "искусство-от-нечего-делать". Вот почему я никогда не сажусь писать от скуки. Вот почему я не пишу много. Вот почему мне безразличны и Союз писателей и Союз читателей, и толпа аналитиков очередной литературной моды. Контакт с истиной Ў это индивидуальный контакт с нечеловеческим. Много народу (на памяти твоей Ў Ленка) крышей поехало, и не от жизни трудной, а от расшатанного такими упражнениями сознания, оставленного без какой бы то ни было духовной поддерживающей практики. В нечеловеческом нет наших привычных человеческих ценностей, и не все люди, добравшись до этой истины, в силах ее перенести, оставаясь прежними и на своем месте. Эти масштабы непомерны: нет зла, нет добра, нет ничего от привычного, пусть и несовершенного Ў но своего, одомашненного мира.
Поэтому я пишу мало и редко. Поэтому я отношусь к написанному серьезнее, чем к жизни.
Теперь Тебе, должно быть, ясно, как я отнесусь к любой попытке использовать художественное слово в качестве красного словца. Стихи Ў это не рифмованные строки. Это не случайные слова, подставленные для красоты. Не личный интимный дневник гимназистки. И уж тем более не "романчик"... не слащавые и такие стандартные, грубо и кое-как срифмованные описания чьих-то гормональных страстей или мстительные претензии ко всему миру (Не поняли!! Не оценили!! Вот ка-ак умру!! Ужо вспомните, да поздно будет!!).
Многие со мной не согласны: человек-де имеет право делать отвалы из шлаков своего использованного психического дерьма, иначе у него наступит общая интоксикация организма. Может быть и так Ў я встречала людей, всю жизнь пишущих "в стол" для собственного удовольствия, а также для застолья, для пары близких друзей, которым это нравится. Разве я против этого? Пишите на здоровье, граждане. Радуйте тех, кто от вас этого ждет. Это Ў нормально. Это совсем не трудно. Это приятно.
Но только не зовите себя поэтами, и других к этому не приучайте! Не устраивайте грызни из-за публикации своих собраний сочинений, не "грузите" своими проблемами читателя и не тираньте близких, которые могут, но не обязаны восторгаться вами и вашими творениями. Пишущий Ў такой же человек, как все остальные. Не лучше. Не хуже... просто Ў ТАКОЙ ЖЕ.
Словом, в прочитанной рукописи с т и х о в я не видела. Пусть даже топорных, неумелых, но Ў стихов: связной образной системы, пусть еще неуклюжей, но уже одушевленной неподдельным чувством. Стихов именно как поэзии, а не строчек в столбик. Видела только вполне искреннее намерение их писать. Видела за всеми неописуемыми ляпсусами вполне человеческие интенции. Было ясно, что автор попросту нем. Он хочет нечто ценное для себя высказать, но увяз в литературных штампах, не владеет своим главным инструментом Ў словом, абсолютно не соблюдает речевой стилистики, хочет покрасивее, позабористее как-нибудь сказать, побесшабашней, поэффектнее Ў а эффект обратный, почти комический Тяга к наивному подражанию классикам должна, видимо, служить изображению всего особенно возвышенного. А ведь возвышенное всегда предельно просто. И если бы он перестал строить из себя Поэта-в-темнице, забыл бы хоть на миг, что он Ў Поэт с высокой миссией и тяжкой судьбой бесшабашного гуляки, не писал бы для поколений, а спокойно, просто и внимательно смотрел перед собой Ў то, возможно, ему приоткрылось бы что-то иное, что дает силы жить, отбирая взамен полжизни на понимание красоты. Это Ў основа. Дальше непременно должно идти ремесло. Утонченное, виртуозное владение словом, и строгость к себе, и умение выбросить из текста все необязательное, все лишнее, все чужое и вычурное. Ремесло Ў это труд исследователя, это секреты мастерства. Нужно читать, много читать других и разгадывать их метод, их секреты. Не подражать слепо, не копировать. Нужно забыть, что до тебя кто-то писал стихи. Нужно забыть, как называются вещи. Нужно создать свою вселенную, все называя впервые, заново, так, как только ты можешь это назвать, и никто за тобой не повторит. Надо тратить на это годы. Надо думать о значении слов, надо искать их разгадку. Надо чуять нужное слово, надо его выискивать, как охотничья собака берет след.. Надо забыть о признании и тщеславии. Надо уметь молчать. Многословие Ў это словесное распутство, растрата, разменная мелкая монета. А слово должно быть на вес золота. Каждое.
Почему-то никто не идет в бой, не научившись стрелять. Никто не сядет за штурвал самолета или за пульт АЭС без серьезной подготовки. Кто же сказал, что литератору достаточно лишь раззадориться Ў да ка-ак написать поэмку-другую... А после Ў головой в винегрет Ў и гуляй до утра, размазывая пьяные сопли! Вдохновение, мол, на трезвую голову Ў это нонсенс... А где же труд? В чем он состоит, литературный труд? В писании авторучкой по бумаге, что ли? Халявы ведь нигде не бывает. Что, разве труд —в поиске рифмы или темы?! Или труд Ў позволить себе сильно чувствовать? Все люди могут сильно чувствовать, только вот выразить это не все могут с помощью слова. Труд и состоит в постоянной учебе. Поэт должен понимать чужие культуры, чтобы строить свою. Чтобы понимать все многообразие и гибкие формы красоты. Поэты чаще всего Ў образованнейшие люди своего времени. Образование, конечно, не помогает, если дара к нему нет, но может вполне удержать от какой - нибудь явной безвкусицы и бездарности в жизни, в поступках, что тоже не лишнее. Кстати сказать, то, что я называю образованием, ничего общего с ВУЗом и дипломом не имеет. Я говорю о развитии личности. Личность развивается в поступках. В особенности Ў поэтическая. А развитие личности, как следствие, влечет за собой новое открытие жизни и интерес к знаниям. Но это Ў следствие образования, а не само образование.
И еще: нет и никогда не будет труда более тяжелого и неблагодарного, чем литературное творчество. Самое интересное, что это правильно. Поэт Ў что - то вроде монаха. Куча запретов, ограничений, обязательных условий. Дивидендов Ў никаких. Гарантий Ў никаких. Иначе мозг жирком заплывает. Как это со многими талантами случалось.
Это далеко не все, что можно требовать от человека, назвавшегося самонадеянно поэтом. Поэт не может смешивать лексики разных жанров. Поэт не может обходиться словарным запасом десятилетнего ребенка. Поэт не смеет размахивать новоизданной брошюркой, как пропуском в рай. Поэт не может не чувствовать и не понимать, что табуретка видимая не совпадает с табуреткой изображаемой, что это две разные табуретки: одна Ў деревянная, вторая Ў литературная. Плачущий человек не всегда артист. Плачущий на сцене артист Ў всегда художник, слабый или сильный Ў но художник. "Правду жизни" можно показать, как деревянную табуретку, напрямую, как есть. Она не потеряет правдивости. Но табуретку каждый видел и сам. Тут никакой художественности нет. А значит, нет и стихов.
Все. Я очень старалась быть понятной. А Ты рассуди, стоит ли все это читать автору. В любом случае, по-человечески я ему сочувствую, надеюсь, что ситуация его не сломает, может быть, даже послужит развитию, хотя это и не просто.