Мельникова Юлия Владимировна : другие произведения.

Дикий миндаль реки Кшень

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    По берегам реки Кшень, что течёт на юго-востоке России, растёт реликтовое растение, дикий миндаль. Известняковые кручи защищают дикий миндаль от холодных ветров, вот он и выстоял вопреки смене климата. Таким же реликтом являются и сектанты-субботники - русские люди, называющие себя евреями.
  Дикий миндаль реки Кшень.
  Судьба Москалькова висела на волоске. В Липовецком районе, в передовом совхозе "Коминтерн", объявилась сионистская секта "субботников". Уже вечером и.о. предрайкома позвонили из центра, ехидно поинтересовавшись, что сделано по плану антирелигиозной пропаганды? Москальков врал, извернувшись миногой, но ничего не помогло. Очень скоро голос в трубке крикнул -Так-то выполняете постановление от 4.10. 1958 ! Ленивцы! Полсовхоза в Израиль намылилось, а вы ушами хлопаете! - и отключился с линии.
  После этого и.о. предрайкома долго ворочался, прикидывая - снимут? Оставят? Под утро Москалькову приснилось, как сектанты варят его на медленном огне, патлатый жрец равнодушно читает книгу заклятий на один унылый мотив -убу убууууубу..... "Убу убу" послышалось не во сне -голосил под окном залётный удод, монотонно и противно.
  Утром невыспавшийся Москальков раздал указания по атеистической работе.
  - Лекция "Ветхий Завет - еврейские народные сказки" - Лакин!
  Лектор атеизма "знаньевец" Лакин боязливо жался к стенке. По его лицу пробегали волны дрожи - заметно, что не успел опохмелиться, выехав в райцентр Липовец на рассвете.
  - От "районки" - Макарова! Репортаж про секту!
  Худощавая дама беззвучно кивнула. На "расправу" она явилась в длинном сером свитере "под Хемингуэя" и в брюках. Правда, на ноги Макаровой никто не глянул и брюк не заметил.
  - И от райсанпросвета - Крыхин! Беседа о вреде обрезания!
  На ковер медленно выплыл маленький мужчинка непонятного возраста - живая иллюстрация к сказке "Колобок". Ноги его явно ссорились с головой, а толстое туловище с обвисшими боками давно жило отдельной жизнью.
  Через несколько минут вся триада уже сидела в разболтанной машине. От Липовца до "Коминтерна" меньше 13 километров, но каких! Ямы, снеговые "чаши", крутые повороты, чуть присыпанные сверху силосные ямы. Досадуя, Крыхин сам сел на водительское место. На верхних слоях его необъятного живота прыгал человеческий череп - гипсовый слепок с ярко раскрашенными гуашью долями. Мозгов под гипсом не было. Пустую коробочку изнутри украшало клеймом "комб.уч.пос.No2" и размазанный синий факел. Макарова везла с собой "бюрократа" - гигантский кожаный портфель, туго набитый банками сгущёнки, тушёнки, сухими супами в пакетиках и бутебродами. Лакин ехал королем, с одной картонной папкой.
  Все они давно друг друга знали и часто ездили в агит-туры, рассказывали про Библию, ящур, космос, кукурузу.
  - У Макаровой небось в портфеле одна закуска - с грустью подумал Лакин, мучимый всеми видами мук, но больше - жаждой, тошнотой и совестью.
  Словно прочтя его мысли, Макарова раскрыла пасть "бюрократа". Показались "клыки" холодных металлических замков.
  - Бутерброды - вытащила она большой сверток.
  - Хлеб вреден - отвернулся Лакин.
   - А я с радостью! - Крыхин выхватил хлеб с жирным куском пятнистой орс-овской колбасы, завернутый с изнанки в плакат.
  Макарова ездила не в командировку, а скорее в гости. Её корни по отцовской линии тянулись с хутора Благое недалеко от "Коминтерна". Не будь революции, Макарова получила б все его земли - женщины у "субботников" являлись по обычаю собственницами. Но теперь из огромного "клана" Юдиных осталась лишь двоюродная тётя Анюта и ее воспитанница Ксеня. Адрес у них был "Коминтерн" - после ликвидации "неперспективных" поселений исчезли Благое, Совий двор, Пустое. Еще раньше расселили Черный (он же Мертвящий) Колодезь - древнее село на развилке дорог.
  Дорога петляла и змеилась. Это был старинный путь на ярмарку, местами пересекающийся с почтовым трактом. С боков к дороге примыкали, словно ветки к стволу, тупиковые "отрожки" - заезды в бывшие хутора и усадьбы. Эпидемист Крыхин то и дело выворачивал руль, крыл матом Липдорстрой. Когда дорога ненадолго выпрямилась, Крыхин повеселел и спросил:
  - А что, правда сектанты-"субботники" обрезаются?
  - Сними штаны и проверь! - нагрубил Лакин.
  Мужчины стали быстро шептаться на узко-медицинские темы. Макарова показала им кулак с заднего сиденья - следите лучше за дорогой!
  Охальники притихли. Журналистка оказалась права - за разговорами Крыхин проглядел очердную ловушку. Машина застревала в липком растворе из ледяной крошки и глины. Макарову трясло, не застёгнутый на один "клык" портфель опасно накренился, у Крыхина с пуза съехал макет черепа. Но яма позади. Можно вздохнуть спокойно до следующей.
  И тут водитель вспомнил: - Я забыл яд! Крысиный яд! - закричал Крыхин, ударив себя по бледному лбу.
   Свои мощные яды для крыс Крыхин составлял дома, расфасовывал в кульки с печатью СЭС и продавал на выездных лекциях. Еще он варганил "сусликово зелье" - отравленное зерно, которое подсыпали в норки грызунам.
  -Как чуяла! Я с собой мышьяку взяла -Макарова вытащила из кармана спичечный коробок. - Приличный, от зубного.
  - Мышьяк сильно концентрированный- покачал головой Крыхин, поднеся коробок к глазам. - Боюсь. Разделять придется часа полтора. Это ж новые расчёты надо делать. Химию вспомнить.
  С какого боку санитарно-эпидемиологическая служба, СЭС - ездит в антирелигиозные туры? Заражение младенцев в купели, смерть от обрезания, грязные святые источники, слои бактерий на мощах и прочая антисанитария в конце 1950-начале 1960-х заняли почётное место в антирелигиозной пропаганде. Службы СЭС на местах включались в агитацию по умолчанию. Хочешь-не хочешь, а план райком уже составил.
  Дорога обманывала. Принимался и затихал мелкий дождь, осмелевшие вороны бились клювами в лобовое стекло, отчего оно покрылось сеткой трещин. На плоских полях елозили большими колесами. Но вот и разрушенная барочная церковь у Черного (Мертвящего) Колодезя, главный ориентир. Из рыжих кирпичей вылетели сотни орущих галок. Вдалеке они напоминали нетопырей.
  Наконец грунтовка упёрлась в рыжую яму, откуда торчали рассохшие ракиты. Впереди за холмом виднелись овчарни, "овчарники", по выражению несведущего Лакина, чуть дальше уже стояла контора совхоза. Субботы тогда еще не объявили выходныи, но все старались уйти пораньше, поэтому в послеобеденный час "Коминтерн" казался вымершим. Машину встретили гуси.
  Председатель Метихвостов выскочил на улицу, увидел Лакина и многозначительно поцокал языком. Метихвостов хорошо помнил эту бригаду. Позапрошлым летом Лакин привозил фильм о кознях Ватикана и спьяну спалил стог сена, заснув в нем с горящей "Шипкой". Еще председателя злило, что Лакин напирал на эллинистические культы, сыгравшие якобы большую роль в появлении христианства. Пассаж о воскресшем Митре, которого поздние греки вывезли из Персии, Метихвостов уже выучил наизусть. В "Коминтерне" даже одного барана назвали Митрой. Рога его напоминали нимб.
  Выругавшись, председатель пошёл искать ключи от клуба. Это было ветхое, наскоро побеленное здание раньше служило дровяным складом. Почти всю зиму оно стояло запертым. Но не для всех. В глухой ночной час нежно поворачивался тяжелый ключ в замке, и по пыльным половицам осторожно ступал Давид Иерусалимчик, "Рэб", как его прозывали односельчане. За Давидом растянутой вереницей, посекундно таясь и оглядываясь, шествовали Коломойцы - Фая, Рая с дочерьми, учётчик Сидор, полуглухой парень по кличке Матя и другие "ночники". Днём в клубе шебуршали мыши. Ночь в клубе была другой. С пятницы на субботу тихо читали затертый молитвенник, ломали белую "витушку", окунали в соль, плескали сок красной смородины (вина не делали), стоя, под луной, обмирая в страхе, что - поймают.
  Неизвестно, сколько бы еще шли в клубе ночные моления, если б не прилетело в районную газету "Липовецкие будни" письмо. На двойном тетрадном листке в клетку аноним сообщал - семьи Юдиных, Иерусалимчик, Толчеевых и Коломойцев устраивают ночью в клубе "Коминтерна" синагогу. Читают там тихонько поздним вечером и ночью Библию, поют псалмы и машут полотенцами. "Долго ли, писал обеспокоенный жалобщик, советские трудящиеся будут терпеть это змеиное гнездо сионизма?!"
  Макарова, прочитав лист первой, вздохнула. Она знала, кто писал. Почти знала. Подоплёка анонимки была ей ясна. Земля под клубо-сараем до революции принадлежала семье Юдиных, тётя Анюта, урожденная Юдина, просила председателя отдать этот участок ее зятю. Метихвостов отказал. Но тётя не унималась. План ее был прост - объявить клуб синагогой, поднять шумиху в "районке" через Макарову и дождаться сноса.
  - Ведь это черт знает что, а не клуб большого овцеводческого хозяйства! - возмущалась тётя Макаровой. - Сараи и то лучше бывают.
  Пока же по дощатым полам клуба раздора гуляли юркие сквозняки. Старшеклассники вносили длинные зеленые скамейки и кривые стулья из конторы. Девчонки мели пол длинными вениками. Метихвостов побежал за реку собирать народ. Крыхин "колдовал" на облезлой школьной парте, смешивая компоненты крысиного яда. Согнутый, сосредоточенный, он напоминал средневекового алхимика. Лакин мотался из угла в угол, сжигаемый внутренним жаром. Глаз его остановился; на дверном косяке, где красным (карандашом или краской) были написаны две цифры. Подойдя поближе, он заметил непонятные буквы, одна похожа на "ш", другая на большую букву "Г".
  -Это еврейские буквы, "шин" и "далет". Я в школе дружила с девочкой из еврейской семьи. Они на дверях пишут 2 буквы из имени Б-га - Шаддаи -сокращенно от "Шомер Далетот Исраэль". Страж дверей израильских. Защита от демонов. - сказала Макарова.
  - О! -Лакин удивленно посмотрел на нее. - Это лишь подтверждает мою версию, что евреи на самом деле скрытые язычники. Ведь разные имена остались от прежних, вавилонских еще, идолов. Шэд в их пантеоне отвечал за тень.
  - Сами вы язычники! - резанула журналистка.- Кто в прошлый заезд черного петуха в колодце топил?
  Лакин умильно сложил руки "домиком" и, сгорбившись, пародийно пролепетал- Mea culpa, mea maxima culpa! Не ведал, что творил!
  - Пить надо меньше!- назидательно изрёк Крыхин, мешая яд.
  - И есть! - съязвил Лакин, окинув взглядом его нестройную фигуру.
  Крыхин ему не ответил. Он боялся ошибиться в пропорциях. Тогда обиженный Лакин сел на стул и с обреченным видом стал читать свои старые записи. Тетрадь, озаглавленная "Против Библии", за годы бесконечных тасканий превратилась в пухлый, промасленный манускрипт со множеством закладок.
  Скоро клуб наполнился кричащей молодежью- интересовались, какой фильм покажут после лекции. Гордо прошествовали девчонки из выпускного класса. Макарова увидела Ксеню, свою дальнюю родственницу. Они обнялись и сели в угол поговорить.
  Журналистку удивила странная перемена в ксенином лице. В прошлый приезд Макарова видела смущенную девчушку неполных 16 лет, еще невзрослую, но сейчас Ксеня смотрелась серьезнее. Точно знает что-то, неведомое остальным. Влюбилась, что ли?
  Ксеня хорошо рисовала, собиралась поступать в институт на художественное отделение. Макарова всячески ее в этом поддерживала, даже получила нагоняй в райкоме, опубликовав у себя в газете статью "Юная художница из Благого". Макарова не учла, что ксенина манера рисовать грешила импрессионизмом и страшно вымолвить, пуантилизмом. Теперь Ксене оставалась получить аттестат и направление в ВУЗ от комсомола с характеристикой. Но.... Ксеня дружила со своей троюродной сестрой Диной Толчеевой. Дина выросла среди "субботников", бывала на тайных собраниях и даже выучилась от своего деда Иерусалимчика еврейской азбуке - алефбету.
  Не сказать, что она была верующей. Девчонки никогда не говорили о "субботниках" как о религии и уж тем более как о секте. Все, что касалось веры - было в их поколении уже вымарано. Оставалось лишь наивное самоопределение русских "субботников", назвавших себя безо всяких прав "евреями". Взявших библейские имена и специфические фамилии - Юдины, Жидовы, Моисеевы, Иерусалимчик etc. Религия их уже почти ушла, оставив от себя иудаистическую оболочку - именно оболочку. Держалось все исключительно на национальности. "Мы евреи", на том стоим. Но почему - уже туман.
  Двумя годами старше Ксени, Дина после 8 класса уехла в Липовец, поступила в СПТУ. Ее мечтой был большой город, где можно найти себе еврейского мужа. Соседки по комнате Дину сразу засмеяли - ведь евреев в Липовце почти что не было, да и приличные еврейские ребята не женятся на русских, тем более на деревенских. Мама не позволит. Именно поэтому Дине понадобился паспорт с записью "еврейка". Готовясь получить вожделенный паспорт, Дина указала в анкете национальность - еврейка. Ее вызвали, отчитали, вернули анкету, требуя исправить. Дина храбро отвечала - раз ее родственники считают себя евреями, то и она тоже должна быть записана еврейкой. Родители Дины, правда, числились русскими, но и паспорта у них появились совсем недавно - когда завербовались строить комбинат на целине. До них мало кто из "коминтерновцев" мог вытащить из широких штанов заветную книжицу.
  Тогда решили сломать Дину через подругу. Весь год комсорг требовал от Ксени переубедить Дину в ее "сионистских заблуждениях", заодно написав о "субботниках" разоблачительные заметки. "Наградой" стала бы положительная характеристика и покровительство при поступлении. Но Ксеня упорствовала. Стала тише воды ниже травы. Играла в молчанку, обходя комсорга издали. Усердно готовилась к выпускным экзаменам и заодно, для себя - прорабатывала технику рисунка.
  Ксеня перерисовывала все свои давние картины, надеясь ими так поразить приемную комиссию, что они забудут спросить у нее ту проклятую бумажку. В то, что ее отсеют еще при приёме документов, она понимала, но не сильно верила. Надежда все-таки была. Чахлая, призрачная. Как тот куст, одиноко торчащий в обрыве.
  - Я все жду, когда зацветет дикий миндаль?! Давно хочу перерисовать свой прошлогодний рисунок, с конкурса -"Дикий миндаль реки Кшень", помните? - спросила Ксеня у Макаровой.
  Она хорошо помнила небольшой куст цветущего ярко-розового дикого миндаля, вросшего в глинистый берег реки Кшень. Весь берег в ласточкиных дырках, внизу бурлят весенние воды, наверху деревья еще не распустили первые листья, солнце борется с серыми апрельскими тучами, но миндаль уже цветет. Вообще-то его - как и "субботников", наверное, - не должно было здесь прорасти. Дикий миндаль - реликт. Плотный высокий берег укрывал его от холода и ветра. На равнине миндаль не выжил.
  Трудно найти более точный образ для "субботников". С ними боролись все - церковь, цари, советы, а они живы вопреки переменчивому климату. Да, их немного. Да, они спрятались в непроезжем углу. Можно прожить всю жизнь рядом, так и не узнав ни про дикий миндаль реки Кшень, ни про липовецких "субботников".
  ..... Кое-как небольшой клуб набился народом. Школьников Метихвостов специально велел посадить в первые ряды, за ними сидели родители. "Субботники" расположились с краю, для вида внимательно слушая. Ритуал давно устоялся-приезжают атеисты, "субботники" мнимо соглашаются с некоторыми из их доводов, но лекторы уедут, а "субботники" останутся. Лакин читал свою лекцию в ускоренном темпе, не оставляя камня на камне от ветхозаветных сюжетов. По нему, там был одни страсти и насилие - явления, уже почти изжитые в социалистическом обществе. Лектор признавал Библию только в качестве фольклора.
  - Ну чему вас научит книга, где первые люди бегут из сада голые, с одной змеей и яблоком, а потом их дети убивают друг друга в бытовой ссоре?!
  Старшеклассники понимающе переглянулись. Ксеня сидела, подперев руками подбородок, и смотрела в стену, испещренную штукатрной осыпью. Ей хотелось, чтобы потолок упал на лектора. Макарова зевала. Крыхин тем временем уже развесил свои яды, оставалось лишь упаковать готовые порции в кульки. Бумаги не нашлось, он вспомнил, что в машине лежали бумажные обёртки от бутербродов. Второпях Крыхин вышел из клуба, открыл машину. Бумажки с вкусно пахнущими колбасными следамии правда валялись на сиденье. Он с трудом подобрал их и вернулся в клуб. Из большого куска мышьяка отравы вышло больше обычного. Поэтому у Крыхина один пакетик не купили. Он никуда его не стал прятать, так как должен был обличать обрезание, машинально оставив яд на лавке в сенцах клуба.
  Крыхину, конечно, прилетела еретическая мыслишка - а ведь в темных сенцах нет электричества! Вдруг кто-нибудь сдуру схватит кулёк с ядовитой смесью, остро пахнущий колбасой, испачкается мышьяком, рук не помоет, сунет палец в рот? Но сразу же отогнал ее от себя. Нет, невозможно, Лакин уснет каталептическим сном старого пьяницы, Макарова пойдет ночевать к тёте Анюте и вероятно, посидит за полночь с "субботниками". Надо же ей где-то черпать свежий материал!
  ..... После мероприятия Метихвостов сказал Лакину, что пить он ему не даст. И есть тоже.
  -Харчуйтесь сами. У нас не столовая, да вы и не предупреждали меня о приезде - резанул он, - ночевать где знаете, не впервой.
  Метихвостов повернулся и вышел. Его злило все - сорванная из-за погоды посевная, бесконечно сыплющиеся на голову противоречивые приказы, кампанейщина, страх. То закрыть кооперацию. То ее развить. То большой сельсовет. То малый. То химизация. То гипербеллины. То теплицу строить. То разобрать. То овцы. То бараны. С ума сойти. А сегодня, между прочим - Шаббат Гадоль. Великая суббота иудейского Песаха.
  В доме тёти Анюты уже погасили свет. Остался тоненький огонёк свечи в глиняном стаканчике, который должен сам догореть без усилия. Давно ждали под вышитой салфеткой пластинки мацы с волнистыми краями, блюдо с петрушкой и бараньей лопаткой. Ксеня раскрыла самодельную книжицу из картонок, разрисованную ей еще в 7 классе специально для тёти.
  На обложке лупилась огромная зеленая жаба с синими пятнами. Над жабьей спиной вились закорючки иврита - их Ксеня выводить не умела, просила Дину начертить - Агада шель Песах. Сказание о Песахе. История ухода евреев из Египта, где крестьяне тоже не имели паспортов и сгонялись на стройки.
  Вот картина египетских казней - черные "пёсьи" мухи размером с аэроплан жалят фараона, вяло отбивающегося от них змеевидным наголовником. Погибшие первенцы лежат шеренгой как дрова. Тётя Анюта рассказала Ксене, что в зиму 1930 у них в селе тоже лежали трупы друг на друге. И закапывать их председатель запретил. Лежали, таяли. Только в мае приехали солдаты и кинули их в яму с известью. Так что Ксеня рисовала не Египет.
  Красная, красная река - воды Египта окрасились в кровь. На берегу красной реки Ксеня изобразила горы черепов, на них - остроухую собаку, демона смерти. Уши собаки достигали неба. Страшная картина.
  Моисей ведёт народ через Красное море. Расступились волны. Не все идут - боятся. Женщина закрывает себе глаза рукой и осторожно заносит ногу.
  - Все знают, для чего мы здесь сегодня собрались? - весело спрашивает Метихвостов у Ксени.
  - Мы празднуем свободу - отвечает Ксеня.
  Дрожжи выметены из всех углов, крошки ссыпан птице. Ничего квасного, суп и то с клёцками из молотых обломков мацы.
  Макарова задумчиво смотрит на свечу-
  - А мне Москальков велел написать, что вы в Израиль собрались.....
  - Я б уехала. Видит Б-г, уехала - признается тётя Анюта. - Там социализм, здесь оциализм. Я вдова. Труда не боюсь. Только как выехать?
  - Магда Анатольевна, -вспоминает Макарова - через Польшу уехала. Вы ее застали же? Высокая, степенная. В клубе Липовецком концерты объявляла. А потом ее перевели под Воронеж. И вышла она там замуж второй раз за мелкую сошку по культпросвету, польского еврея. Он мальчишкой в 1939 году от немцев бежал.
  - Ну и что? - удивляется тётя Анюта, - польский еврей такой же еврей. Кто его пустит?
  - Слушайте! - Макарова нагнулась к тёте - у него остались польские документы, с орлом. И хотя возвращение беженцев уже кончилось, все равно отдельным лицам удается выезжать в ПНР, уж оттуда потом куда угодно. Поляки границу не совсем закрыли. Если кому уж очень надо - уедет в Израиль.
  - Это совсем авантюра - возразил Метихвостов. Как и многие евреи по матери, он привык мимикрировать под окружающий мир. Глаза председателя сузились (работал в Киргизии). Кожа приобрела бледный оттенок. Речь обогатилась фрикативным "г", столь привычным в южных областях. О еврействе его знали, "субботникам" Метихвостов негласно покровительствовал. Без его воли никто бы в клуб ночью не шастал. Но на публике он изображал строгого начальника. Мог справку не выдать, скандал закатить за то, что у овцы зад грязный.
  ..... Идиллия Великой Субботы резко обрывалась за порогом тёти анютиного дома. У дверей клуба бродил неприкаянный Лакин. Он скучал и хотел есть, да кто ж впустит лектора атеизма в разгар религиозного действа?
  Лакин вернулся в клубные сенцы, инстинктивно протянул руку к пахнущему колбасой свёртку на лавке. Он не знал, что слабый зрением Крыхин не просто переупаковал мышьяк. Он автоматически засыпал отраву в бумагу, к коей прилип недоеденный им кусок жирного хлеба. Ядовитый порошок пропитал поры хлеба, напоминая теперь по вкусу горьковато-соленое селедочное масло, которое Лакин пробовал в московском буфете.
  - Странный вкус у этого хлеба - испугался Лакин, но все равно дожевал.
  Крыхину после работы с ядами ему мерещилось, что все вокруг пропитано горьким мышьячным ароматом - река, облака, деревья, камни. Или это распускается миндаль?
  - Ой! - вспомнил он, - Лакин не ел с утра, его, видите ли, тошнит! Отнесу-ка я ему тушёнки.
  Крыхин влетел в сенцы, клуб ночью казался мертвым, никто не дышал.
  - Почему Лакин не храпит? - забеспокоился он.
  Стал в ужасе щупать тело коллеги, искал пульс и не находил. Валявшийся в углу обрывок плакатной бумаги с колбасным жиром не оставлял сомнений. Лакин уже не дышал.
  ....... Дальнейшее Крыхин помнил урывками. Он не хотел сидеть за Лакина. Это случайность, но у них были давно неприязненные отношения, ссоры и даже пару раз они дрались. В пьяном виде Лакин кидался на Крыхина, играя с ним в "корриду". Еще следствие непременно уцепится за то, что Крыхин раньше флиртовал с Макаровой, не вдаваясь в подробности, что то была просто болтовня двух немолодых людей, Макарова, к тому же, была вроде б замужем. Но кто ему поверит? Все мотивы налицо.
  Нет, надо бежать! В забайкальском горном посёлке был начальником завода армейский приятель, мог бы спрятать Крыхина, выдать ему новый паспорт и принять к себе в медчасть. Семьи у него не было, квартирка - служебная, терять нечего, там все устроится.
  Одержимый этой мыслью Крызин решил добраться как можно скорее до железной дороги, сесть на первый попавшийся ночной поезд. Дальше он знал, как выбраться, помнил наизусть расписание, знал в лицо проводников - каждое лето туда ездил, как не запомнить? Страна огромная, не найдут. Да и вина его неочевидна. Лакин сам съел этот хлеб. Может, нарочно?
  Ночь расщепилась на темные кадры старого кино. Эпизоды обрывочны. Вот Крыхин садится в машину. Руки дрожат, далеко уехать ему не удается, заносит на перекрёстке 3 грунтовок, бампер стукается о гнилые до черноты брёвна. Казенная машина ломает вековой Мертвящий Колодезь, а он сядет за непреднамеренное убийство. И еще ущерб.
  -Б-же, закричал Крыхин, вглядываясь в освещенную Луной осину Мертвящего Колодезя - а ведь Лакин был при исполнении долга! Убийство лектора атеизма во время командировки - лет 10 минимум! Это уже политика!
  Крыхин мычал, выл, плакал, ему хотелось рассказать все Макаровой, зарыдать, уткнувшись носом в ее колени. Она дама умная, поймёт. Но нет. Чего ее впутывать? Не мальчик. Сам.
  Лунный луч упал на дно старого колодца, выложенного из гниющих бревен. Дно сквозь прозрачную воду белело костяной решёткой, напоминавшей человеческие рёбра (потому колодец назвали Мертвящим). Но это просвечивал не скелет убитого - а ребристо выщербленные водой меловые породы дна.
  
  В отчаянии Крыхин пошёл топиться к Кшени, спускаясь, он зацепился штаниной о странный кустик, росший прямо в обрывистом берегу. Эпидемист оглянулся. Луна словно стала его фонарем. Белый свет озарил густые розовые цветы, осыпавшие тонкие ветки миндаля сплошной пеной. Дикий миндаль реки Кшень зацвёл. Зацвёл вопреки погоде, вопреки партии и правительству, вопреки тому, что этой ночью Крыхин невольно убил Лакина. Миндалю на все эти дела было глубоко плевать. Он рос еще при эоцене и хоть бы хны.
  Крыхин посмотрел на миндаль, подумал, что это последнее, что он видит в жизни, дальше будет одна тёмная вода, понюхал нежные цветки и зашёл в реку. Ноги промокли, но утопиться Крыхин не решался. Он проголодался. Умирать на пустой желудок, когда у него осталась ЦЕЛАЯ БАНКА СГУЩЁНКИ - показалось Крыхину глупым. Он вернулся, вскрыл банку, съел ее и ... неожиданно для себя уснул. Измученный стрессом мозг временно выключился.
  Коллеги нашли Крыхина ближе к полудню. Им пришлось пробежать километров 6, проверить все окрестности "Коинтерна" и в отчаянии выскочить на развилку старых просёлок у Мертвящего Колодезя. Местность там была дурная, с болотцами в виде "блюдец", горькими ягодами и мрачными "видениями". Деревья росли кривые, чахлые, много ёлок и осин, хотя в учебнике написано, что вместе эти породы не растут.
  Крыхина не разбудил ни крик луня, ни утренний гул тракторов, спешивших на поля, ни звук пролетевшего над ним самолёта-"кукурузника". Он спал, младенец в утробе теплой машины, беззаботный, румяный Колобок, убежавший и от волка, и от лисы, и от деда, и от родной милиции. Когда его плеча коснулся жесткой рукой живой Лакин, Крыхин заорал диким голосом, отчего померли, наверное, все суслики округи. Он орал так сильно, что Лакин упал на четвереньки и начал отползать, истово и мелко крестя Крыхина, как бабка.
  Оказалось, Лакин съел не тот яд, а последний из бутербродов Макаровой, единственный намазанный маслом. Колбасу с него Крыхин выел, хлеб оставил. Свёрток с непроданным мышьяком тихо валялся в углу.
  - Но почему же у тебя пульс не пробивался? - спросил несостоявшийся "убийца". - Я ж чуть с ума не сошёл!
  - Не знаю - пожал плечами удивленный Лакин. - Я всегда как сплю -мертвею. Надо б к доктору сходить. Вдруг это опасно?
  - Сходи, сходи - пробурчал потрясенный Крыхин. - К невропатологу.
  ..... С тех пор "троица" больше не разъезжала. Лакина вскорости сняли после долгого запоя, затем он исчез из области - да так, что даже паспортный стол не помог узнать, куда ж он выбыл. Крыхин ушёл из санпросвета сам и работал, по слухам, в филиале секретного НИИ над веществом с невиданными свойствами. Макарову через пару лет перевели из Липовца в Карелию и она часто ездила на поезде в Ленинград, навещала дочь-студентку. Встречала Макарову в северной столице и Ксению, поступившую, хоть и не сразу, на отделение книжной графики института полиграфии.
  Как-то раз Макарова ехала к дочери и смотрела в окно, где проносились одни и те же сосны, сосны, сосны..... Тамбур открылся, заскочил грязный, всколоченный "монах" - самозванец в черном балахоне, с большим самодельным крестом. Он поклонился пассажирам и начал бормотать о "братии", протягивая большую банку из-под кофе. Пассажиры отворачивались, только Макарова решила бросить ему копеек 20, завалявшиеся в кармане. Монах приблизился к ней и ..... узнал Макарову.
  Это был Лакин, сильно нечесаный, исхудавший, с горящими глазами, глубоко вдавленными в череп. 31.10.2019-1.2.2020
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"