Он лежит неподвижно на спине. Слегка блуждающий взгляд обращен в потолок. Он что-то видит, слышит, переживает. Глаза то наливаются тяжелой слезой, то приобретают стальной отблеск, то становятся темными, как будто бездонная пропасть разверзлась в них... То они вдруг голубеют весенними фиалками, которые осветило взошедшее солнце...
Снежная вершина Килиманджаро... Стадо жирафов у подножия гор... Гепард, затаившийся в засаде перед смертоносным прыжком на антилопу... Вездеход, буксующий в грязевом море после тропического ливня... Страшный озноб, зубы выбивают дробь, не может согреть ни пылающий костер, ни три одеяла, в которые его закутали... Потом доброе лицо европейского врача, который много дней пытается помочь ему справиться с этой страшной лихорадкой...
Ганг с тысячами паломников, погружающихся в его воды... Факир, завораживающий звуками дудочки кобру, поднявшуюся на хвост. Бескрайние дороги Индии... Мотоцикл мчится на предельной скорости, мелькают пальмы, обочины, редкие села... И вдруг удар, море искр, провал памяти... Очнулся на обочине, весь в крови, под искореженным мотоциклом, над ним колдуют какие-то парамедики...
И опять провал в памяти...
Германия. Страшная для евреев Германия, где он вынужден быть. Их резкий, немелодичный язык, язык приказов: "Вперед. Бегом. Ложись. Огонь! Стрелять, стрелять по этим грязным евреям! Зарыть живьем еврейских свиней..."
Путь к В-вышнему у Давида был нелегок. Стандартное учение в иешивот "Бней Акива" (вязаные кипы), религиозный техникум "Кфар Ситрин" не дали необходимой "боязни Небес". А три года в обычной армии, в ее боевых частях, окончание курса боевых санитаров и участие в особом подразделении расшатали и так неустойчивые основания веры.
Как и все демобилизованные из армии юноши в Израиле, он мечтал о "кругосветном путешествии" - познакомиться с "большим светом" нашей планеты. В моей нерелигиозной юности была такая же, тогда для нас неосуществимая, мечта. Он тяжело работал, собирая средства на путешествие. Одним из способов было обслуживание полностью парализованного человека, который мог общаться с окружающим миром посредством нажатия клавиша компьютера палочкой, которую зажимал в зубах.
И вот Додик уже в Африке, в Кении. Сохранились фотографии, короткие магнитофонные записи. Я его чувствовал на любом расстоянии. Всегда, когда ему было плохо, а это повторялось множество раз, я просто физически знал это. Имеются дневниковые записи. В Африке он прихватил какую-то тропическую лихорадку. Еле остался жив, спасенный одним европейским врачом...
Затем вернулся домой. Под мчащимся поездом, в западне закрытой кабины автомобиля погибла любимая и единственная бабушка - Мирьям, Мера... Неделю возле постели умирающей, почти полностью парализованной, с трубкой искусственного дыхания в горле... Она так любила его, так была привязана к первому внуку, носящему имя вечно ею любимого человека, так рано ушедшего от нее... В первые дни после актастрофы бабушка все просила, чтобы Додик массмровал, грел ей ноги...
Потом он даст ее имя своей первой дочери...
И опять Давид уходит в завершающую поездку. Вначале Германия, где должен заработать на дальнейшую дорогу. Та самая Германия, что уничтожила всех родных дедушки, та Германия, которая терзала, контузила, брала в плен дорогого человека, имя которого он носит. Кровь отца обильно оросила эту страшную амалековскую землю. Но такова насмешка судьбы...
Потом Индия, поездки на мотоцикле по странной земле, где секта "брахминов" идет из потомков Авраама (Абрахам) от жены Ктуры.
Он несколько раз был при смерти. Именно в далекой Индии познал В-вышнего, о чем не имеет права никому рассказывать. Там было начало сильнейшей хазары битшува. Дорожная катастрофа...
Чуть живой он добирается обратно в Германию, чтобы отработать большие материальные долги.
Почти все, что происходило с моим первенцем в этих жестоких переделках, я постоянно ощущал физически, хотя почти никакой связи у нас не было: ни почтой, ни телеграфом, ни телефоном. Не дай Б-г ни одному отцу и матери перенести когда-либо подобное!..
Потом нам стало известно, что Давид вновь в Германии. Стали искать связь с ним. Однажды мне было невыразимо плохо, почти до потери сознания. Тело мое было разбито, кружилась голова, страшные головные боли раскалывали черепную коробку... Нередко у меня возникали мысли, почему Додик должен быть именно в Германии, которую так ненавидел и покойный отец, и я, как и те миллионы евреев, выживших после Катастрофы европейского еврейства...
- Зачем Небеса забросили сына, продолжателя имени отца, именно в этот ад, который прошел покойный Мендельсон? Что за насмешка?..
Страшная та же Германия
Он работал тяжело. Многочасовые ночные поездки по междугородним шоссе, когда твой напарник засыпает рядом на сидении, а ты должен кусать губы, мотать головой, чтобы ненароком не заснуть и на огромной скорости не врезаться в кювет. Целыми днями торчать в машине-лавке, обслуживая ненавистных тебе людей, тех, которые так издевались над дедом, вырезали всех родных в Минске, жгли, топили, закапывали живьем, расстреливали, варили мыло из человеческого жира, делали поделки из людской кожи твоих соплеменников...
Давид стоял на платформе железнодорожного вокзала небольшого городка. При нем большая сумма денег для закупки требуемого товара. Темнота. Пустынно. Никого на вокзале, кроме уборщика, занятого своим делом. Он вообще не походит ни на израильтянина, ни на типичного еврея. Остриженная наголо голова блондина, европейское лицо, большие голубые глаза. Он одет в джинсы, как и вся здешняя молодежь. Мысли, мысли, мысли... Столько пришлось пережить за последний год. Сколько раз сама Смерть приближала свое костлявое лицо...
Так дальше жить нельзя. Ведь это были не намеки, не шлепки любящего Отца, а ясные предупреждения...
Кажется, что все уже ясно, но как трудно свернуть с дороги, особенно если ты уже разогнался и мчишься дальше по инерции. А куда мчишься? Ведь там ужас, падение, смерть. Надо остановиться... Вернуться...
Издали послышались голоса молодых немцев. Он уже научился понимать этот язык, иногда так похожий на незнакомый ему в прошлом идиш, язык его предков. Из темного вокзального угла вышла группа бритых юнцов. Их больше десятка. На всякий случай он отошел в более затененный угол. Стал, затаился. Они заметили его. Стали приближаться ровным ходом молодых волков, почти не нарушая тишину. Лишь одиночные реплики: "Это чужак. Не наш, не немец...
Наверное, еврей. Они опять переполнили нашу Германию..."
Они окружили плотной толпой, со всех сторон, не оставив возможности бежать. Медленно сужая круг, доставали что-то из карманов...
Недавний солдат, который был в разных переделках, бывал и переодетым среди арабов, он понял, что приближается настоящая опасность. Вопрос жизни и смерти. Это висело в воздухе...
Он весь собрался, лихорадочно соображая, что можно сделать. Они не спрашивали, не говорили, а молчаливой массой наплывали со всех сторон. Прислонившись спиной к круглому столбу, поддерживающему кровлю вокзала, он ждал их приближения. И вдруг его опытный слух различил щелчок взводимого затвора пистолета и реплику: "Кончай его..." Автоматически, не рассуждая ни секунды, он бросился на сближение с бритоголовым, взведшим пистолет. Сокрушающий удар ноги, обутой в солдатский ботинок, одного из нападающих, взобравшегося на станционную скамейку, сбил его с ног. Он упал, стараясь прикрыть живот. Он помнил только то, как они жадной вороньей стаей налетели, набросились на упавшего. Голодной собачьей сворой с проклятиями стали топтать, избивать ногами, стараясь поддеть под ребра и живот...
Очнулся в белоснежной палате госпиталя. Долго не мог припомнить, что с ним произошло, как он оказался здесь... Все деньги на покупку товара оказались в целости. Им нужна была только жизнь еврея. Как и тем амалекинянам, которые без всякой причины преследовали евреев в пустыне, убивали слабых и отставших, отрубая у них Брит-Мила и подбрасывая ее к Небесам...
Позже ему рассказали, что он очень долго был без сознания. Его жизнь была в опасности. Этот урок он не забудет никогда...
В Израиль Давид приехал истощенный, измученный, с застывшим горем и страхом в глубине посеревших глаз. Долго ничего не рассказывал...
Было мучительно видеть, как бесконечными днями он лежал неподвижно на кровати, устремив пустой взор в потолок. Сколько нужно было выдержки, чтобы наблюдать непонятные страдания самого близкого существа, не расспрашивать против воли, не вмешиваться, не давать советов! Так длилось более полугода...
Благословение Праведника
Я ненавидел его мучителей, я ненавидел мерзких немецких тварей. Недостаточно, что они сделали во время войны, мало того, что они так рано отобрали у меня отца... А теперь те же звери надругались над нашим сыном только за то, что он еврей. Да будут прокляты все амалеки!..
Чаще всего он лежал на спине, закинув за голову крепко стиснутые руки, пальцы в пальцы, и беспрерывно смотрел куда-то вверх, вдаль, будто во что-то пристально вглядываясь и стараясь в этом разобраться. Я даже не подходил к нему, не тревожил, не расспрашивал, хотя тысяча вопросов распирали меня. Это стоило огромной выдержки...
Спустя несколько мучительных месяцев, он стал оттаивать, оживать. Именно тогда он рассказал штрихи пережитого. Я даже не намекнул, что все это я пережил телесно, боясь спугнуть секунды откровения...
И вот Додик нашел работу в частной охране единичных еврейских домов в море арабской деревни Силуан, фактически, одном из древнейших еврейских иерусалимских мест - Шилоах. Купили ему отличный скорострельный пистолет в дополнение к тому оружию, которое он получил официально. И опять начались долгие ночи ожидания, когда он там, на крышах домов охранял покой поселенцев...
Когда он немного ожил, появились планы учиться дальше, мы решили устроить ему сеудат одая (благодарственную трапезу за спасение).
Мы собрались всей семьей за большим столом в салоне. Я незаметно со стороны включил видеокамеру, которая записывала все происходящее. Додик был еще худ, почти обритые волосы головы чуточку отросли. Голубые глаза с серым холодком были еще малоподвижны, как будто застыли в одной далекой точке, что походило на взгляд загнанного волка. Он был малословен, замкнут, как будто клещами из глубины вытаскивал каждое тихое слово. Мы поздравляли, как это принято в нашей семье в дни рождения: от младшего к старшему. Каждый держал стакан с ликером, на который говорил благословение, передавая затем следующему. Мы действительно отмечали день его нового рождения. Родился заново. Это происходило 31 мая 1992г. (йуд-бет сиван)...
Вдруг раздался резкий стук в дверь. Стук был требовательный, громкий, зовущий, как будто стряслось что-то очень срочное. Так как я врач и всякие неотложные события происходят в нашей жизни, то быстро побежал на стук. Открываю дверь и вижу на пороге... рава Ицхака Зильбера
Я был поражен его внезапным появлением у нас дома, да еще сопровождаемым таким требовательным и резким стуком в дверь.
-Квод арав, что случилось? - спросил я его, приглашая войти в дом.
-Реб Иегуда, почему я пришел к вам?
-...?
-Для чего я пришел сейчас сюда?! - вопрос был странным, непонятным и по его взгляду было видно, что он, действительно, не совсем понимает, что делает здесь, что его тянуло сюда...
Я оглянулся, посмотрел на всех наших, застывших в недоумении, на напряженного, как натянутая тетива, Додика и сказал раву, под руку заводя в салон:
-Рав, Вы просто пришли поздравить нашего Давида.
Рав говорил долго, четко, очень понятно и вместе с тем очень глубокие вещи. Странным было то, что он говорил как раз по делу, как будто бы знал всю подноготную приключений сына.
И вдруг я опешил, увидев, что видеокамера автоматически продолжала снимать этот бурный и неожиданный визит Рава и его речи.
-Извините, квод арав, - перебил я его, - мы записывали на видео, я от неожиданности забыл выключить его, и запись все время продолжалась.
-А что это такое?..
Тогда у нас дома еще был телевизор с видеомагнитофоном. Я вытащил записанную кассету и стал показывать раву Зильберу. В то же время я вставил в видеокамеру новую кассету и продолжал видеозапись происходящего. Вероятно, рав тогда впервые видел видеозапись...
Ровно через год наш сын не только сделал серьезную "тшуву", не только стал заниматься в иешиве, но и женился в йуд-бед сиван, ровно через год после благословения праведника.
Теперь его подопечный аврех-ватик, уважаемый софер-СТАМ (писец святых текстов), отец пятерых праведных маленьких евреев в религиозном поселении Кирьят-Сефер...