В городе погасли все огни. Лишь один неяркий, светил мерцая в холодном полумраке улиц. За окном выл пронзительный холодный ветер, унося куда-то вверх большие комья снега. Метель развернулась во всю мощь своих ледяных сил. А за окном у тусклой свечки, склонив, устало голову, плакала женщина. Ее густые волосы стали совсем седыми, а яркий прежде халат, совсем невзрачным.
Она плакала не о том, что жила в маленькой комнатке коммунальной квартиры. Не о том, что ела только хлеб с водой, который по доброте отдавали ей соседи. Не о том, что скоро не сможет оплатить даже эту, почти родную комнатушку, воду и газ, чтобы согреться. Не о том, что никто не поможет в старости и что никому не нужна. Не о том, что у нее, кроме старого пухового платка почти ничего не осталось.
Она тонкою рукой осторожно стирала с морщинистой щеки катившиеся слезы, лишь изредка бросая печальные взгляды на улицу, где кружила зима, свистел ветер и, хлестая, тонкие окна бушевали деревья.
Она плакала о сыне, который погиб, о той дорогой для нее жизни, которая в миг прервалась, о самом главном в жизни, что может быть для матери. Тоску о нем, ничто не могло заглушить.
Провожая день за днем, она молча смотрела в окно, усталым жестом стирая с лица слезы.
Неожиданно за окном все стихло. Ветер успокоился, снег осел, метель отступила. Женщина устало закрыла глаза, и тусклый огонек ее свечи погас.