Я сидела на скамейке, прислонившись к её спинке, и смотрела вверх - на октябрьское серо-голубое небо. Листья уже потихоньку начинали желтеть (в наем городе природа всегда довольно поздно прощалась с летом), одевая деревья в осеннее золото, а потому на улице было как-то по-особенному красиво.
А впрочем, для меня в диковинку уже было всё, что отличалось от чёрно-белых страниц с нотами.
Рядом сидел Юра. Сидел молча, лишь изредка говоря что-то в ответ на мои реплики. Мне нравилось молчать рядом с ним. Я не раз ловила на себе Юрин взгляд. Его, в отличие от меня, не интересовали пейзажи или что-то, что не было связано с его собеседником. Он смотрел на меня постоянно, но не ждал, что я что-то скажу или отвлекусь от разглядывания неба. Он просто смотрел.
- Что-то не так? - я всё же не выдержала.
- В смысле? - продолжая довольно улыбаться, спросил Юра.
- Почему ты не отводишь взгляда от меня?
- Забыл, как ты выглядишь.
- Что? - я не столько разозлилась, сколько удивилась.
- Ну, без инструмента. И не в чёрном платье. Я же тебя только за роялем в строгих нарядах вижу.
- А-а... - я успокоилась. - А то я уж испугалась.
- Тебе вообще больше отдыхать нужно, а то вон уток уже не понимаешь.
- Неправда. Понимаю.
- Ну, если они связаны с музыкой, то да, понимаешь.
- Это уже неважно, - с напускной серьёзностью, но сдерживаясь от смеха, заявила я. - У тебя у самого-то как дела? Учишь своего Ивина? А то сам сидит вечерами в консерватории, занимается и что-то про меня ещё говорит.
- Ой, Наташ... Может быть. Ну её, эту музыку? Хотя бы на пару часов. Иногда и без аккомпанемента пожить нужно.
- Ну ладно, - ответ Минина почему-то показался мне необычным. Но, честно говоря, я была полностью с ним согласна: при всей любви к музыке и консерватории, от них хотелось немного отдохнуть. Теперь я понимала, что значит "жить музыкой". В переносном смысле я всегда толковала это выражение как "любить музыку, часто её слушать и исполнять, получая от этого удовольствие". То есть, испытывать потребность в музыке. А прямое значение этих слов стало известно мне только сейчас: "двадцать четыре часа в сутки посвящать музыке, не расставаться с ней".
Чем меньше времени оставалось до юбилейного концерта, тем больше времени я уделяла работе над пятой симфонией. Обратно пропорциональная зависимость, честное слово. Мария Александровна даже решила освободить меня от "традиционной" программы и поставить оценки за победу на конкурсе-прослушивании и за честное отрабатывание выигранного приза. Я была безумно ей благодарна, хотя иногда втихаря от собственной совести и здравого смысла, подумывала, что было бы неплохо играть разные произведения, переключаясь с одного на другое.
Юра был прав, музыка поглотила меня целиком и полностью. И неважно, что мне это нравилось. Со мной практически ни о чём нельзя было поговорить, кроме как о консерватории. Музыка занимала все мои мысли, всё моё время. Поэтому я прекрасно понимала Юру и его здоровое желание видеть рядом с собой обыкновенного человека, а не одержимого своим делом музыканта.
- Юр, а расскажи что-нибудь, - попросила я, поняв, что не могу так резко сменить тему разговора.
Минин удивился, но это было заметно только по его глазам - лицо оставалось спокойным и невозмутимым.
- Ну что тебе рассказать?
- Неважно. Что-нибудь.
- Ну, слушай.
Юра ненадолго задумался, видимо вспоминая что-то, что может быть мне интересно. Он шумно вдохнул, огляделся, на лице его появилась довольная улыбка, но глаза почему-то стали немного грустными.
- Я ведь здесь на лыжах бегал, - сказал, наконец, Юра с интонацией, которая сразу выдала всё, что у него на душе. Я поняла, что на Минина напала ностальгия.
- На лыжах? - переспросила я. - Ты умеешь?
- Да, я два года занимался. Профессионально. Здорово тогда было... Представь только: зима, всё белое-белое и блестит на солнце. Все нормальные люди дома сидят или спокойно гуляют, а мы всей ватагой во главе с тренером на лыжах снежные "волны" рассекаем. Кто в сугроб провалится, кто шапку уронит, кто палку сломает...
- А тренер что на это говорил?
- Да ничего не говорил. Уронил шапку - поднимай, надевай - и дальше. Увяз в снегу - вылезай и догоняй остальных. Палку сломал - выкарабкивайся с одной и ковыляй до дома.
- И что, никак не помогал?
- Ну, только в серьёзных случаях.
- Например?
- Ну, например когда кто-то в лыжах запутался и ногу подвернул. И то сначала Анатолий Алексеевич дал возможность самому встать. Но мы маленькие были тогда были, неуклюжие. Да ещё и на одном из первых занятий всё это случилось...
- Вы, наверное, его ненавидели...
- Кого? Тренера? Нет, мы его любили. Он на самом деле очень хорошо к нам относился. А строгим был, чтобы из каждого Человека сделать.
- И как, сделал?
- Ну, из меня, как видишь, нет.
- Юр, я же серьёзно!
- Думаю, да. Благодаря его урокам я понял две важные вещи. Первая: никогда и никому не бывает тяжело. Понятия "тяжело" не существует, потому что всегда можно найти того, кому тяжелее. То, что нам кажется трудным - полнейшая ерунда по сравнению с проблемами других людей. Но и чужие проблемы не предел, для кого-то и они могут показаться детским лепетом. А если их проблемы, более серьёзные, чем у нас - детский лепет, то нам вообще ныть не положено. И так до бесконечности, понимаешь? Никогда и никому не бывает тяжело, это всё иллюзии.
- Но для каждого человека "тяжело" своё. Кто-то выстоит всё, а кто-то сломается из-за самой незначительной, самой ерундовой ерунды.
- Это уже другое, это зависит от личных качеств человека, - "проповедовал" Юрка. - Но важно уметь смотреть вокруг, не зацикливаться на том, что происходит внутри тебя.
- Да... - я согласилась. - А вторая? Вторая "вещь"?
- Никто не должен видеть, что тебе тяжело или что ты много работаешь, чтобы достичь результата. Со стороны всё должно выглядеть элементарным, простым до невозможности. Умные люди поймут, что лёгкость - результат огромного труда. А глупые либо лишний раз продемонстрируют свою глупость, либо поймут, что были неправы, когда обожгутся, попробовав достичь успеха в твоём "лёгком" деле.
Я молчала. Вот откуда у Юры железная сила воли и выдержка, которая позволяет ему сохранять репутацию настоящего волшебника. Я бы никогда не подумала, что в жизни Минина был спорт. Не знаю, почему. Просто не подумала бы и всё. Не ассоциировался он у меня с физической культурой, хотя не выглядел "хилым" или болезненным. Я не представляла его на лыжах - только за роялем. Эта картина казалась мне более естественной и гармоничной. Наверное, из-за того, что до поступления в консерваторию я просто не знала Минина.
- Юр, - после продолжительной паузы спросила я. - А почему ты не стал спортсменом? Почему ты выбрал музыку?
- Не знаю, - замялся друг. Точнее, не помню. Может быть, я болел много, или учёбе занятия лыжным спортом мешали. Или просто музыкальная школа отнимала много времени, и пришлось выбирать... Но, так или иначе, я не жалею о своём выборе. Но и о том, что в моей жизни был маленький кусочек, посвящённый спорту, - тоже. Я бы, наверное, другим сейчас был, если бы не те два года.
- Знаешь, мне тоже кажется, что ты на верном пути, - улыбнулась я. - Никто в консерватории не играет так, как ты.
- Как я - никто, - подтвердил Юра. - А вот лучше - запросто.
Минин заговорщицки подмигнул мне.
- Неправда. Я не лучше тебя. Хочешь, я отдам тебе свою победу? Ты больше её заслуживаешь. Слышишь? Больше!
- Наташа, что ты, успокойся, - Минин взял меня за руки, которыми я усердно размахивала, чтобы казаться более убедительной. - Не надо мне ничего отдавать. Я уже не успею выучить симфонию... Шучу. Никто лучше тебя не выступит, поверь мне. И не говори ничего.
Юра осторожно обнял меня, а затем робко поцеловал в губы. Мне почему-то казалось, что он боится напугать меня этим или испортить настроение. Но, к счастью для нас обоих, его опасения (если они были) оказались напрасными.
***
В концертный зал вошла женщина. Самая обычная женщина лет сорока пяти. Она чувствовала себя немного неуютно в практически пустой консерватории, но вместе с тем радовалась, потому что давно мечтала увидеть учебное заведение её мечты именно таким.
Женщина тихо, едва слышно цокая каблучками, прогулялась по залу. Он показался ей большим, просто огромным. Наверное, из-за того, что не был переполнен зрителями. Всё выглядело пустым...но гостья консерватории была уверена, что в каждом укромном уголке теснится музыка, занимающая, словно газ, весь предоставленный объём. А может быть, это были пары? Целебные пары музыки? Может быть.
Женщина долго слушала тишину. Тишина никак не хотела замолкать и постоянно что-то напевала, воспроизводя мелодии, которые слышала во время учебного дня. Она мечтала поделиться с кем-то своими новостями, но почти все прерывали её монолог. Однако тишина любила людей, которые любили её. Им она могла рассказывать что-то часами. А они часами слушали.
Вежливая гостья позволила тишине рассказать до конца одну из её многочисленных историй и с виноватым видом (мысленно, должно быть, извиняясь за свои действия) села за Рояль. Она аккуратно подняла крышку, поставила на пюпитр ноты и тихо-тихо, по-прежнему боясь кого-то потревожить, начала играть. Женщина едва прикасалась к клавишам, но старательно соблюдала интонацию и оттенки произведения.
По её лицу было видно, что своим исполнением она всё же недовольна, так как играет не в полную силу и почти не напрягается. Когда дело дошло до форте "шёпотом", женщина резко остановилась. Она огляделась, решила, что всё-таки никому не помешает и уже приготовилась начать заново уже по-человечески, как вдруг...
- Сыграй уже нормально, Таня, не бойся, - пианистка услышала мягкий и спокойный баритон и вскочила на ноги.
Она даже не вскрикнула. Нет, на этот раз она не боялась кого-то потревожить. Просто она удивилась так сильно, что в принципе забыла, что может говорить, кричать и так далее.
- Кто здесь? - в конце концов спросила она почему-то шёпотом.
- Здесь тот, на ком ты играешь, - отозвался голос, заметно стараясь звучать приветливее и дружелюбнее.
- Только не говорите мне, что со мной разговаривает рояль, - женщина медленно, словно боясь пошевелиться, поправила прядку волос, которая лезла ей в глаза. - Этого не может быть.
- Но с тобой же правда разговаривает Рояль, - всё так же приветливо ответил Инструмент. - Значит, такое может быть.
- Логично, - пианистка вдруг засмеялась. - Неужели я всё-таки сошла с ума?
- Да нет же, нет! - к голосу для пущей убедительности подключились клавиши, отчего женщина вздрогнула. - Поверь мне, Таня.
"Он знает моё имя", - пронеслось в голове у Татьяны, которая всего-навсего заглянула в консерваторию, чтобы позаниматься. Она даже представить не могла, что авантюра, на которую она решилась и из-за которой, собственно, уже в течение длительного времени приходила к своему бывшему педагогу, такое с ней сотворит. Она же просто решила исполнить свою давнюю мечту, у которой был шанс сбыться очень-очень давно...
И чем всё в итоге обернулось? Помешательством? Сумасшествием? Потерей той самой "границы реальности", о которой так любят говорить актёры?
Так или иначе, всё это выглядело очень странно и даже жутко. Если учесть, что в консерватории не было никого, кто бы мог "озвучить" Рояль.
- Я тебя долго ждал, - Инструмент нарушил тишину, поняв, что гостья никак не хочет верить его словам. - Лет двадцать, наверное.
- Ты, если ты правда Инструмент...ты видел-то меня всего пару раз: пришла на вступительный экзамен, потом на специальность, а потом доку-менты забрать...
- Ну и что? Я всё равно ждал.
- И всех ты так ждёшь? Студентов ведь много, до конца могут дойти не все. Неужели о каждом хранишь какие-то воспоминания?
- Нет, не о каждом.
- А о ком же? - женщина говорила быстро, ровно и с нотками сожаления в голосе. Периодически её слова сопровождались грустными усмешками. Можно было подумать, что в итоге она смирилась с происходящим, приняла своё сумасшествие и перестала сопротивляться ему. Однако Татьяна думала совсем о другом.
- Тех, с кем я хочу поговорить, очень мало, - продолжал баритон. - Но это особенные люди. Я даже не могу точно сказать, почему, только чувствую, что они другие.
- Мне всегда говорили, что я другая. Я сама в это верила и поступила в консерваторию, чтобы стать не просто другой, а исключительной... - женщина осеклась и опустила голову. Ей было тяжело вспоминать прошлое.
- Но почему ты ушла?
- Неважно. Главное, что я очень не хотела этого...
Пианистка резко встала из-за инструмента и выбежала из зала. Она не понимала, что с ней происходит, а потому хотела поскорее вернуться в привычную обстановку или просто выйти из консерватории, которая была для неё несбывшейся мечтой и одним большим и грустным воспоминанием одновременно.