Без малого уже три недели Завязин пребывал в безудержном смятении, всеми силами стараясь убежать от наваливающейся на него нестерпимой действительности. После устроенного Полиной сюрприза в день его возвращения с залива и тех, для него самого непонятных, яростных, жутких в своей несправедливости оскорблений, которыми он обрушился на супругу, он не мог теперь даже взглянуть на нее, не говоря уже о том, чтобы сообщить о беременности любовницы. Просто находиться с ней в одной квартире стало для него невыносимо, и несколько дней он ночевал у Любы; но та с первого же вечера стала требовать немедленного объяснения с женой и отношения с ней тоже очень скоро перешли на надрыв. Не в силах разрешить сложившейся ситуации, Завязин метался между домом и квартирой любовницы, отправляясь в новое место, когда оставаться на прежнем становилось до невозможности тяжело, а в выходные мыкался по третьесортным гостиницам, где только удавалась подешевле снять номер.
Душа Завязина горела. Мучительные переживания не покидали его ни на мгновение, изнутри растравляя сознание. То и дело в горестном раскаянии сокрушался он вопросом, как же такое могло с ним случиться, неизменно приходя к выводу, что всему виной было непреодолимое, от него никоим образом не зависящее обстоятельство - беременность любовницы; когда же подступался к мысли о том, как быть дальше, все его существо охватывало такая тревога и беспокойство, что он полностью терял способность о чем-либо рассуждать. Объясниться с женой - это было очевидное единственное решение, и в глубине души он прекрасно понимал, что больше ничего не оставалось, но мысль эта теперь приводила Завязина в неимоверное отчаяние, и он попросту не мог допустить ее в свое сознание. В паническом испуге бежал он от этого вывода, но как ни старался, неумолимая реальность попятам следовала за ним. Не в силах оставаться один на один с собой, Завязин стал допоздна задерживаться на работе, по вечерам встречался с друзьями или засиживался со знакомыми в гараже; в выходные же с самого утра спешил заглушить сознание алкоголем, чтобы только не воспринимать со всей ясностью трезвого разума мучительно-неразрешимой действительности, которая не давала ему ни секунды покоя, а напившись допьяна рыдал, терзаясь сильнейшим чувством вины пред супругой.
Эмоциональное напряжение Завязина нарастало как снежный ком и с каждым днем ему становилось все тяжелее носить в себе этот груз. Он испытывал насущную потребность разделить с кем-нибудь переживания, но не находил возможности сделать этого. С Любой он не мог и подумать обсуждать свое душевное состояние, с друзьями тем более - они попросту не поняли бы его. На сочувствие лишь одного человека в кругу своих знакомых хоть в какой-то мере мог рассчитывать Завязин, и в течение этих недель он то и дело порывался поговорить с Кристиной, но каждый раз так и не решался. Она была женщина, близкая подруга Полины, и ему было и совестно и страшно признаться ей в том, какую участь уготовил он супруге. Завязин продолжал носить в себе мучительные переживания и неизвестно, сколько бы долго это продолжалось, если бы на неделе он не встретил Юрия. Во время разговора друг сообщил ему, что Ольга в субботу устраивает девичник, на котором будет как Кристина, так и Полина. Это короткое упоминание о вечеринке оказало на Завязина решающее воздействие: он понял, что непременно должен увидеться в пятницу с Кристиной и открыть ей все, подталкиваемый скрытой в глубине души несознательной надеждой на то, что она на девичнике передаст их разговор супруге.
Приняв после работы внушительную порцию алкоголя, Завязин отправился в гости к Кристине, захватив по пути чекушку водки себе, вина для нее и разной нарезки на закуску. Та уже давно ждала его и, по-быстрому накрыв на стол, стала расспрашивать о делах и работе, между делом с истинно женской проницательностью вглядываясь в собеседника. Завязина она нашла совершенно подавленным: он был особенно кроток, насторожен, зажат, и всячески избегал смотреть на нее. Обмениваясь с гостем общими фразами, Кристина еле сдерживала обуревавшее ее волнительное нетерпение, не переставая думать о том, как лучше вывести его на разговор о любовнице.
- Я с Полиной на днях встречалась, - сказал вдруг она, пристально посмотрев на Завязина, и не дождавшись от него никакой реакции добавила: - Она говорит, ты дома теперь редко появляешься.
Завязин продолжал молчать. Беседуя с подругой на отстраненные темы, он только и ждал удобного момента подойти к терзавшему его вопросу, но сейчас, когда разговор зашел о его отношениях с женой и любовницей, почему-то совсем смешался и не знал что говорить, как говорить.
- У нее живешь? - продолжала наощупь подбираться к другу Кристина.
- Да.
- Ты любишь ее?
- ... Да.
- Она молодая?
- Двадцать два года, - пристыженно пробормотал Завязин.
- Обалдеть! - в удивлении вскинула брови Кристина и, взяв бокал, принялась маленькими глотками потягивать вино, исподлобья разглядывая уткнувшегося в стол друга. - И что ты думаешь, теперь быть с ней?
- Да.
- А Полина?
При упоминании о супруге Завязин звучно выдохнул и с силой зажмурил веки.
- Глеб вспомни: Полина всегда находилась рядом с тобой. После того как у тебя не пошел бизнес..., - начала было Кристина.
- Что после того как у меня не пошел бизнес? - прервал подругу Завязин, в возмущении посмотрев на нее.
- Несколько лет она одна обеспечивала семью.
- И что?! До этого полностью содержал ее я... И последние лет восемь живем в основном на мою зарплату! - все более распалялся Завязин. - За те годы, что мы были женаты, я принес в семью намного больше Полины!
- Были женаты? - переспросила Кристина, сделав особенный акцент на слове "были" не столько голосом, сколько мимикой сложившегося в недоумении лица.
Завязин осекся и отвел взгляд.
- Подумай о том, как она будет одна, - почувствовав гложущую друга вину, продолжила Кристина, несознательно желая сильнее проявить в нем это чувство. - Ей же придется квартиру снимать, а зарплата у нее совсем мизерная и по специальности она после стольких лет уже не устроится.
- Я буду помогать, - произнес Завязин и с этими словами вновь посмотрел на подругу в надежде услышать или хотя бы увидеть в ней одобрение относительно выказанного им намерения, но Кристина с самым серьезным видом молчала, и этот молчаливый укор окончательно вывел из равновесия его расшатанные нервы. - Она беременна, - опустив скривившееся в отчаянии лицо, чуть слышно выговорил он.
- Кто беременна? - оторвавшись от бокала и уставившись на Завязина, спросила совершенно ошеломленная Кристина.
- Она.
- А какой месяц?
- Седьмой.
- О-бал-деть, - проговорила Кристина, не в силах уже сдерживать обуревавших ее сенсационных эмоций: брови ее приподнялись, глаза загорелись, а губы раскрылись наполовину в улыбке, наполовину в изумлении.
С минуту оба сидели молча, приходя в себя и собираясь с мыслями.
Завязин весь понурился, сжался, затаился, будто на него вот-вот должен был обрушиться потолок. Раскрыв, хотя только Кристине, истинное положение вещей, виной которому был он, и которое означало для Полины неминуемое крушение всей ее дальнейшей жизни, Завязин в душе ожидал сейчас взрыв негодования и критики в свой адрес, но ни того ни другого не последовало. Когда же он, вновь подняв взгляд на подругу, увидел, что та, хоть и поражена услышанным, но похоже не собирается ни возмущаться, ни обвинять его, испытал огромное облегчение. Умеренная реакция Кристины освободила Завязина: с него будто сорваны были многотонные цепи, сковывавшие и удерживавшие на самом дне пучины невыносимых переживаний. Реальность, та реальность, которая в течение нескольких недель страшила и изводила его, когда он носил ее только в себе, сейчас, озвученная другому человеку, вдруг потеряла свое нестерпимое, невозможное значение - стала проще, понятней, легче.
- А Полина в курсе? - наконец прервала молчание Кристина.
- Нет.
- И когда ты собираешься сообщить ей?
Завязин нахмурился и потупил глаза.
- Глеб, она должна знать, - в упор смотря на друга, настойчиво сказала Кристина.
Завязин молчал, неподвижным взором вперившись в стоявшую перед ним рюмку с водкой.
- Ты же понимаешь, что я вынуждена буду рассказать ей все?
Услышав ясное и твердое намерение подруги передать их разговор Полине, Завязин скорчился в раскаянии и, опустив локти на стол, закрыл лицо ладонями, начав сотрясаться в бесшумном рыдании.
- Что мне... остается делать? - сказал он прерывающимся плачем голосом. - Она беременна... Это мой ребенок. Не могу же я бросить их?!
Он поднял на Кристину залитые слезами глаза и, увидев, что лицо ее было преисполнено теперь лишь сочувствием и жалостью к нему, вдруг прорвался.
- У меня нет выхода, Кристина!.. Представь, каково мне сейчас будет с новорожденным. Это же такое испытание!
- Что тебе, в новинку что-ли? Вспомни время, когда дочка маленькая была. Наоборот здорово! - при виде слез невольно проникнувшись жалостью к другу, взялась утешать его Кристина.
- А с ней как мы будем жить? Ты же прекрасно знаешь, что происходит в отношениях, когда появляется маленький ребенок...
- Привыкните. Ничего страшного.
- Мы и сейчас-то нормально общаться не можем. Постоянные придирки, ругань!.. Мне ходить к ней тяжело!
- Ты что не у нее живешь?
- Уже третьи выходные по гостиницам ночую... Ей двадцать два, Кристина! А мне сорок два. Она же мне рога ставить начнет, так что я скоро в двери проходить не буду!
- С чего ты взял?
- Все молодые такие... Сама посуди: через восемь лет ей будет тридцать, а мне уже стукнет пятьдесят.
- Брось Глеб. Нормально все будет..., - вновь принялась успокаивать его Кристина.
Жадно впитывая всецелое сочувствие и понимание подруги, Завязин еще в течение часа продолжал слезно сокрушаться на свою безрадостную участь, утешаясь собственными проблемами и страданиями, которые компенсировали его глубинное чувство вины перед супругой. Большая часть этих трудностей, переживаний, опасений рождалась у него буквально на ходу, но он тут же всецело проникался ими. Своими жалобами и сожалениями он несознательно стремился оправдаться, убедить Кристину, а вместе с ней и себя, что нисколько не довольствуется сложившейся ситуацией. Измученная душа Завязина кричала, что он не виноват в случившемся: не он являлся причиной произошедшего, потому что все это не предвещало ему ничего хорошего, а наоборот - он такая же жертва обстоятельств, как и Полина. Упиваясь утешениями Кристины, которые лишь подтверждали справедливость его слов, он в несознательном порыве усердно складывал с себя вину, желая получить от подруги еще больше ее успокоительного сострадания.
Чутко внимая выплеснувшимся на нее откровениям, Кристина старалась не прерывать Завязина, а только утешала и все больше слушала; когда же друг ушел, вернулась на кухню, где принялась заново по нескольку раз прокручивать в голове их беседу, размышляя над ситуацией и смакуя оставшееся в бокале вино. Разговор с Завязиным всколыхнул и взбудоражил в Кристине самые разнообразные чувства и мысли, и главенствующим среди них было то, как она на завтрашней вечеринке сообщит Полине свое ошеломительное известие. В трепетном волнении раздумывала она о сенсации, которую произведет, предвкушая первые и оттого самые яркие эмоции подруги, свидетельницей которых ей случится стать.