- В чем проблема? - теряя самообладание, вытаращила глаза Люба. - Объясни мне, в чем проблема?
- Да нет никакой проблемы, - сердито пробубнил сидевший напротив за столом Завязин. - Что ты так завелась?
- Что я завелась? Что я завелась?! - в негодовании повторила Люба. Вопрос любовника, который или действительно не понимал всю невозможность ее положения, или откровенно издевался над ней, стал последней каплей ее терпения. - Три месяца прошло! Ты говорил, что мы переедем еще до родов, потом обещал организовать все, пока я буду в отделении! И ничего! Три месяца мы ютимся в однокомнатной съемной квартире!!! - воскликнула Люба, уже перейдя на крик, но вдруг резко замолчала, замерла, и стала сосредоточенно вслушиваться в коридор.
Завязин тоже насторожился, но ничего не услышал - в квартире установилась полная тишина.
- Мы ежемесячно платим за аренду семь тысяч, - вновь обратилась к нему Люба. - Для чего? Денег и так не хватает - все никак не можем зимний комбинезон купить. Сколько ты еще намерен тянуть?.. Ты нашел квартиру?
- Я же тебе уже говорил, что да.
- Ее устраивает?
- Да.
- И что? Когда мы переезжаем?
- ... На следующих выходных, - не сразу ответил Завязин.
- Нет... Нет! - выпалила Люба. - Так не пойдет!
- Да что с тобой? Всего недельку подождать.
- Сколько ты меня уже просишь "недельку подождать"? Два месяца? Три? Не могу я больше ждать! Тебя, конечно, это не волнует - на работе до самого вечера пропадаешь. А обо мне ты подумал? О сыне ты подумал? Посмотри, какое здесь отопление. Я в двух кофтах по дому хожу.
- Ребенок плачет, - сказал Завязин, услышав доносившееся с комнаты тихое отрывистое кряхтение только-только проснувшегося малыша. - Ты подойдешь?
- Что ты мне указываешь?! Слышу что плачет!!! - яростно вскричала Люба, вдруг вспыхнув в гневе на Завязина. Он опять, как и во все эти три месяца, сказал "ребенок плачет", имея в виду собственного сына, Алешу, и в этих словах, в интонации, с которой он произнес их, было столько обезличенного, столько отстраненного, что душу ей скрутило сильнейшей обидой и болью. Но ясно ощущая скрытый в обращении Завязина эмоциональный посыл, Люба в то же время совершенно не осознавала его, и потому сама не смогла бы объяснить сейчас, что именно так вывело ее из себя.
Пройдя в комнату, к детской кроватке, и только взглянув на виднеющуюся из-под складок теплого пухового платка головку сына, Люба сразу же почувствовала, что он не голоден, не встревожен животиком, мучавшим их последнюю неделю, а проснулся из-за шума, и с удовольствием поспал бы еще часик-другой. Она поняла это по умиротворенному выражению его личика, по чуть приоткрытым расслабленным губкам, по обращенному на себя безмятежному заспанному взгляду, вовсе не осознавая, на основании чего пришла к своему убеждению. Врожденная женская способность Любы на подсознательном уровне улавливать, считывать малейшие оттенки эмоционального состояния окружающих, подкрепленная к тому же тем, что она, вот уже три месяца находясь с сыном каждую минуту его бодрствования, наблюдала, переживала, пропускала через себя любые изменения в его поведении и настроении, незаметно для нее в одно мгновение проделала всю работу, предоставив ей готовый однозначный и абсолютно точный вывод.
Сняв плотно подоткнутый со всех сторон платок, Люба взяла сына на руки и, опустившись на диван, принялась укачивать. Взбодрившийся с появлением матери малыш некоторое время внимательно наблюдал за ней, шаря в воздухе свободной ручкой, будто пытаясь дотронуться до ее лица, но скоро сон вновь настиг его и он, закрыв глазки и уткнувшись личиком ей выше груди, забылся в неге. Увидев, что умиротворенный в ее объятиях чувством безмятежного спокойствия сын задремал, Люба вновь переключилась на волновавшие ее мысли.
Последние месяцы, с того самого момента, как ее выписали из роддома, Люба мучилась постоянной тревогой перед будущим, будущим уже не только своим собственным, но и своего ребенка. Не убогое отопление и постоянный риск простудить малыша, не ограниченность в деньгах и даже не стесненные жилищные условия крохотной однокомнатной съемной квартиры, которыми она упрекала Завязина, беспокоили ее больше всего. Главной причиной обуревавших Любу волнений было то, что вопреки всем обещаниям и уверениям любовника в их отношениях не появилось ровным счетом никакой определенности. Они по-прежнему продолжали жить на съемной квартире, в квартире Завязина по-прежнему продолжала жить Полина, которая по-прежнему оставалась его законной супругой. Все это не давало Любе покоя, изматывая душу неуемными страхами. Отдавая себе ясный отчет, что они с любовником в сущности никак не связаны друг с другом и тому не составит никакой проблемы уйти от нее (для этого ему достаточно было просто съехать домой, где его в привычной обстановке уже ждала супруга безо всяких младенцев на руках), она прекрасно понимала всю зыбкость своего положения.
Пустить ситуацию на самотек было для Любы абсолютно невозможно, но и входить в открытое упорное противостояние с любовником она тоже не могла: такое поведение грозило опасностью вконец расстроить отношения и лишь спровоцировать расставание. Будучи зажатой меж двух огней, Люба ежедневно напоминала Завязину про его обещания, стараясь делать это как можно более спокойно и аргументированно. Но приводя все возможные доводы в обоснование необходимости скорейшего переезда, она никогда и близко не подходила к главной, столь беспокоившей ее причине - тревоге относительно своего положения. Выказать любовнику волнение по поводу их совместного будущего означало открыто допустить вероятность его ухода, дать повод к существованию такой возможности, и, в глубине души отчетливо понимая это, она избегала даже намеков на мучавшие, не дававшие ей покоя страхи.
Когда Люба ушла в спальню, совершенно сбитый с толку обрушившейся на него внезапной агрессией Завязин стал ждать ее возвращения. После выписки из роддома они большую часть времени проводили на кухне, чтобы не тревожить сон малыша, и он уже привык в такие моменты по полчаса сидеть за столом в одиночестве, но сейчас ему отчего-то сделалось тревожно. Неразрешенный, повисший в воздухе конфликт не давал Завязину покоя, так что он, не пробыв один и пяти минут, пошел за любовницей.
"Насколько же здесь прохладней, - подумал он, осторожно подходя к дивану и как можно тише усаживаясь рядом с Любой. - Из-за чего это? Дом на краю теплосети и температуры не хватает... Раньше как-то и не замечал. Просто на улице похолодало... Даже на кухне и то ощутимо теплее. Варили сегодня. Да и надышали, наверное", - предавался он размышлениям, разглядывая шерстяные носки любовницы, одетые на ней поверх толстых ворсистых колготок.
Укачав сына, Люба уложила его в кроватку и, сделав Завязину знак головой, как бы приглашая его за собой, вышла из комнаты.
- На следующих выходных меня не устраивает, - тихо, но твердо обратилась она к вернувшемуся следом за ней на кухню любовнику. - У нас аренда заканчивается в пятницу. Что ее, еще на месяц продлять?.. Нет, переезжать нужно в эти выходные.
- Хорошо, - ответил Завязин.
Это короткое безусловное согласие оказалось для Любы столь неожиданным, что она на секунду опешила; но, тут же глянув на Завязина и поняв, что он не увидел ее замешательства, вновь обратилась к нему.
- Когда ты скажешь ей об этом? - спросила она, стараясь сохранять прежний свой строгий тон, будто выказанное любовником намерение ничуть не удивило и не обрадовало ее.