Данная повесть-сказка состоит из двух почти самостоятельных произведений, которые постепенно "сходятся" к одной точке. Одно из них написано по мотивам "Гадких лебедей" братьев Стругацких. А пронумерованные главы являются продолжением повести П.Давыдова и А.Кирюнина "Дело Блэквуда или Этюд о Крысином Смехе".
Что я могу сказать о своем произведении? Да ничего хорошего. "Этюд о пчелиной инфлуэнции" представляет собой коллаж из всякой всячины, с элементами прямого плагиата, да еще вперемежку с порождениями больной фантазии, навеянными созерцанием потолка. Ссылки на первоисточники в "Этюде..." даны не везде. Нехорошо, конечно, но вообще-то для художественных произведений это является обычной практикой. Например, братья Стругацкие, цитировавшие в "Гадких лебедях" отрывок из статьи Шерлока Холмса (Статья называлась "Книга жизни"), даже не указали, что это чужая цитата. И ничего. И вообще, поисковые системы Интернета позволят читателю найти любой источник по отдельной фразе.
Следует также предупредить, что здесь читатель встретит множество несоответствий - и англо-бурская война началась после Викторианской эпохи, и ... Да что объяснять! Читатель сам поймет, что все действительно взято с потолка. И то, что "Этюд о пчелиной инфлуэнции" называется повестью-сказкой, говорит само за себя: - когда автор не имеет никакого представления о том, что пишет, он называет свое произведение сказкой. Читатель может спросить: - "Неужели вам не стыдно за свою антихудожественную мазню?". И я отвечу: - Мне настолько не стыдно, что иногда даже стыдно становится за свою бесстыжесть. А кому не нравится - может не читать.
Примечание: Поскольку описываемые события происходили в другой грани этого мира, любые совпадения с историческими личночстями этой грани мира являются случайными.
ПРОЛОГ.
В качестве эпиграфа к "Этюду..." мне изначально хотелось использовать следующий отрывок из стихотворения Роберта Брауна:
Вожди, поджав хвосты, усы склонив и ушки,
младые стервецы, и старенькие клюшки,
обрюгзшие мамашки с гурьбою крысенят...
Все сразу позабыли, кто враг кому, кто брат.
Да что других - себя, себя не помнят крысы,
бегут за Крысоловом, лишь шелестят вибриссы.
Он их ведет по улицам, спокойно, не спешит.
И вот они у Везера, что к Бремену бежит.
Не понимая музыки, не вникнув в ее суть,
бросались в воду крысы, с мечтою утонуть...
И лишь хромую крысу, что в воду шла с опаской,
Флейтист за шкирку вынул, чтоб написала сказку...
К сожалению, этот текст не подходит для эпиграфа, поскольку он представляет выполненную мною переделку стихотворения Роберта Брауна. А канонический текст Роберта Брауна выглядит так:
Древние сидни, молодые пострелы,
Вожаки-хвостоносцы, усы-колючки,
Семьи по десятку, по дюжине целой,
Братья и сестры, жены, мужья
Шли за флейтистом, забывая себя.
С улицы флейтист идет на другую,
И крысы следуют за ним, танцуя;
Так он привел их на реку Везер,
Туда они бросились, там и остались,
Спаслась лишь одна, словно Юлий Цезарь,
Отважно переплыла теченье,
Затем чтобы (прозе и она предавалась)
В Крысландии описать свои впечатленья.
Но этот вариант меня не устраивает. Я не люблю классические верлибры, к тому же стих Брауна мало соответствует реальным фактам. Крыса не переплывала Везер и на тот момент не была замечена в пристрастии к прозе. Кроме того, описывать свои впечатления крысе пришлось в Лондоне, а Лондон находится не в Крысландии, а в Британии.
В моем варианте тоже имеются расхождения с фактами. Во-первых, Крысолов вынул меня не за шкирку, а за хвост. Это было больно и унизительно. Мой знакомый кот рассказывал, что даже в самых худших случаях его брали только за шкирку (про лучшие случаи он не говорил. По-моему, у него их раньше не было). А вот нас, крыс, берут за хвост почти всегда - и в худших, и в лучших случаях. Но попасть в рифму со словом "хвост", не нарушая ритмической композиции, у меня не получается. Конечно, можно было бы написать "за хвостик вынул". Но на это я пойти не могу, потому что у нас, у крыс, хвост является предметом гордости. Ни одна крыса не скажет про свою гордость уменьшительно - "хвостик". Вот "ушки" и "лапки" - это да. Но только не "хвостик". Вам, людям, это сложно понять, поскольку у вас нет хвоста. Но я могу привести аналогию... Хотя нет, такие аналогии понятны только взрослым, а сказка рассчитана на детей. В общем, просто знайте, что у меня - хвост. Не хвостище, конечно, но тем не менее, вполне солидный хвост.
Во-вторых, никаких крысенят там не было. И в третьих, слово "хромая" в моем стихотворении тоже появилось исключительно из-за желания сохранить ритм. На самом деле у меня был подпален хвост. И вот за него держал меня Крысолов. Мой многострадальный хвост! К тому времени он еще не успел зажить, хотя между купанием в Везере и тем нелепым судом, где мне его подпалили, прошло две недели. Две недели тысяча двести восемьдесят самого страшного года в моей жизни. Шестьсот лет минуло с тех пор, не оставив в моей памяти ничего, достойного упоминания. А вот эти две недели...
Если быть точным до занудства, то я - не "она", а "он". Впрочем, большинство людей в эти детали не вникают, а от тех, кто вникает, я стараюсь держаться подальше. Однажды ночью я пробрался в странное помещение с кафельными стенами, где эти люди работают, и увидел подозрительную запись в оставленном на подоконнике журнале: - "Контроль ?15 - половозрелый самец линии Вистар. Из расчета веса дали два кубика нембутала". Я не знаю, что это означает, но не хотел бы, чтобы про меня сделали подобную запись. Я не хочу кубиков! И мой знакомый кот тоже не хочет. Однажды эти изуверы отловили его на помойке, когда он занимался изучением пузырька из-под валерианки. Но он улизнул от них, сумев открыть форточку в камере, которую они называют "Виварий". Да ни одно здравомыслящее существо не станет называть "комнатой жизни" то помещение, где... Извините, я увлекся. Так вот, я - половозрелый самец почти исчезнувшего вида Mus rattus!
Другие крысы возмущаются: - "Как ты можешь общаться с котом?", "Зачем ты его сюда водишь?". Ну и пусть возмущаются. Глупым Лондонским крысам бесполезно объяснять, что мы с ним оба - из Гаммельна. Лондонские крысы даже не знают, что такое Гаммельн. Они вообще ничего не знают. А мы - знаем.
В городе Гаммельне дешево шить:
Только один покрой в нем.
В городе Гаммельне дешево жить
И помирать спокойно.
Русская поэтесса Марина Цветаева ошибается. Гаммельн - город страха. Единственное мое светлое воспоминание о Гаммельне - это ночь после вышеупомянутого суда, ночь, когда я отомстил этому мерзавцу, судье Каспару Геллеру. Я пробрался в судейскую комнату, разорвал в клочки мантию Геллера, а его судейскую шапочку утащил в свою нору. Я сделал из нее довольно уютное гнездышко, но оно прослужило мне всего две недели.
Недоумок Геллер думал, что я передам решение суда Крысиному Королю. Щас! Да ни за какие коврижки я не пошел бы к нему. Я всегда испытывал отвращение к этой кучке крыс, сросшихся еще в утробе матери. Если бы я умел рисовать, то обязательно написал бы большую картину маслом, как целая дюжина крыс волочет к Везеру Крысиного Короля. Но многие мои собратья действительно считали его своим Королем. Его жалобные свисты оказывали на них прямо-таки магическое действие - они тут же мчались исполнять его приказы. Именно приказы, а не просьбы, что всегда возмущало меня.
На меня свист этого социального паразита не действовал, чем я гордился. Я считал это доказательством своей ярко выраженной индивидуальности. Но когда на улице раздались звуки флейты, я поплелся за Крысоловом, как и все остальные - поджав хвост и опустив усы...
Безумие, охватившее людей, перешло и на нас. Вначале я этого не замечал, и только удивлялся, почему это у моих соплеменников возникла потребность собираться в кучи. Нам это не свойственно, мы не стадные существа. Встретились, быстренько обменялись информацией, и разбежались. У нас нет вожаков, нет родственных отношений между взрослыми особями, отсутствует такое явление как привязанность к кому-либо. Каждая крыса - сама по себе.
Поначалу эти кучи быстро распадались, что было естественно. Но со временем мне все чаще и чаще стали попадаться устойчивые стайки крыс с постоянным составом.
Однажды я рыл подкоп под одним из амбаров бургомистра, и уже достаточно углубился, когда почуствовал запах посторонних крыс. Меня это не интересовало - уже прошло полгода, как в Гаммельне не осталось котов, и потому нашего брата в городе стало много. Я продолжал рыть, но меня прервали, требовательно куснув за хвост. "Какое свинство. Неужели не видят, что я занят?" - сердито подумал я, выбираясь задом из подкопа.
- Что ты делаешь? - требовательно спросила одна из пяти крыс, окруживших меня.
- В каком смысле? - удивился я такому странному для крысы вопросу (Только у людей есть глупая привычка - спрашивать "что ты делаешь?").
- Мы спрашиваем, что ты делаешь для нашего Короля? - вступила в разговор другая крыса.
Я понял, что эти крысы наелись отравы и свихнулись. Нормальные крысы не говорят "Мы", "Наш". Ну что же, свихнулись, так свихнулись.
- Я ищу для Короля волшебный корень мандрагоры - ответил я самым серьезным тоном.
- Это хорошо. Продолжай, - сказала третья крыса, и вся компания побежала дальше.
Я принялся рыть дальше, посмеиваясь над этими недоумками. Но скоро мне стало не до смеха - за ночь ко мне трижды подходили такие же психи. А на следующий день я увидел, что стайки крыс, задающие глупые вопросы, выбегают из подвала, где располагалась тушка Крысиного Короля. Одни стайки выбегают, другие выбегают. Получается, что Крысиный король создал отряды, которые занимаются выполнением его поручений! А ведь раньше его обслуживали только случайно пробегавшие мимо него крысы, да и то не все, а лишь те, на кого действовал его свист.
Настоящий страх ко мне пришел тогда, когда на моих глазах одна из таких стай разорвала крысу, заявившую, что ей нет никакого дела до Короля, этой безобразной ошибки природы. И такие расправы стали происходить каждый день. Крысиный Король избавлялся от тех, на кого не действует его свист. От таких, как я. А меня в ту ночь спасло лишь то, что я ошибочно принял прихвостней Короля за сумасшедших. С сумасшедшими не спорят, с ними надо соглашаться. Так говорил ваш Аристотель, и даже ввел это правило в свою "Логику". Это правило действует у крыс. Поэтому я и сказал тогда, что ищу волшебный корень мандрагоры.
Признаюсь честно - я понятия не имею, что из себя представляет этот корень. Просто однажды ночью я закусывал крупой в одном странном доме, обитатели которого завесили все окна, расставили повсюду зажженные свечи и варили какое-то зелье в детской ночной вазе, зачитывая громким шепотом, переходящим в завывание, рецепт из очень толстой книги с металлическими застежками (После я попробовал переплет книги на зуб. Так себе, старая телячья кожа):
Помнится, я тогда сердито подумал про этих завывающих "шептунов", не отрываясь от крупы - "Идиоты! Хвост, а не хвостик. Хво-ост!".
Разумеется, с "хвостиком" у них ничего не вышло. Князь Тьмы не вылез из ночной вазы. По моему глубокому убеждению, у них ничего не вышло бы и с "хвостом". И вообще, у детской ночной вазы есть более достойное применение, чем быть вместилещем какого-то Князя какой-то Тьмы. А все эти "Лети-лети лепесток", "катись-катись колечко" - всего лишь сказки. Мне впоследствии приходилось неоднократно наблюдать забаву Лондоских детишек: - набьются гурьбой в темную туалетную комнату, зажгут свечу перед зеркалом, и напряженно вглядываются в него, пока кто нибудь, самый впечатлительный, не заорет - "Вижу! Черная Королева!!". После этого испуганные детишки с криками и визгами вываливаются из комнаты, чтобы прийти в нее завтра. За впечатлениями. Но когда взрослые люди начинают заниматься этой галиматьей, невольно на ум приходят мысли, что они объелись крысиного яда, либо их в детстве уронили из люльки вниз головой. Интересно, а если бы Князь Тьмы действительно появился? Да я более чем уверен, что в этом случае... как бы это сказать по-приличнее, сказка-то детская... В общем, у "шептунов" возникла бы острая потребность воспользоваться ночной вазой по назначению. Впрочем, это все лирика.
Постепенно были истреблены все "инакослышащие" - так, оказывается, нас прозвал Крысиный Король. Остался лишь я, благодаря своей спасительной отговорке про поиски волшебного корня. У некоторых из читателей может возникнуть вопрос: - а пытался ли я спасти своих товарищей по несчастью? Отвечу: - не пытался. Я смотрел со стороны, как убивают других "инакослышащих", и даже не думал подсказать "товарищам по несчастью" воспользоваться случайно открытым мною способом. Вас это шокирует? Меня тоже многое шокирует в людях. Вы кичитесь наличием у себя таких свойств, как "честь", "рыцарское поведение". Но ведь все это - ваши выдумки. Вы видели когда-нибудь настоящих рыцарей, которыми так восхищаетесь? Это малограмотные дворяне, которые убивали, насиловали и грабили по велению ваших Крысиных Королей. Рыцари отличаются от разбойников тем же, чем флибустьеры отличаются от пиратов - каперской грамотой. Бумажкой. Вот и все.
А известно ли вам, что большая часть средневековых рыцарей погибла не в войнах, а на дуэлях? Рыцарская честь... Ну, ну. На самом деле, дуэли возникали по любому поводу или без повода. "У тебя перо на шлеме зеленого цвета? А я ненавижу зеленый цвет! Значит, ты меня не уважаешь!". Рыцарям просто было нечем заняться в перерывах между крестовыми походами, в которых они занимались убийствами и грабежами.
Что касается Турниров в честь Прекрасной Дамы - это вообще ни в какие ворота не лезет. Вы почему-то связываете турниры с какой-то Любовью, но при этом приводите в качестве примера нас, "братьев ваших меньших" - оленей, баранов, глухарей, козлов. Да, почти у всех животных практикуются турниры. Но наши турниры производятся именно потому, что никакой любви у нас нет! У нас в крови заложена потребность в сохранении вида, поэтому самки выбирают победителя.
У крыс принято так: самец-победитель уходит, а самка без него выкармливает детей. И у вас половина матерей растит детей без их родного отца. А если бы вы ваши женщины, как наши самки, рожали бы каждый раз после встречи с самцом-победителем, то дети, воспитиваемые без родного отца, составили бы абсолютное большинство. Но если вы копируете нас, то зачем вся эта болтовня про любовь? Может быть, она у вас и встречается, в одном случае на миллион. Но это такое ничтожное количество, что рассматривать любовь как видовой признак нельзя.
Черт подери, как сложно писать для детей! Я же говорил Крысолову, что не справлюсь.
Если человеку нравится заниматься в свободное время греблей - это еще можно принять (понять это бесполезное занятие я не могу). Но большинству из этих людей почему-то не хочется просто плыть, им хочется соревноваться с другими. Тоже из-за любви? Да ничего подобного - победитель получает всего лишь кубок. А если вдруг соревноваться запретят, греблю покинет большинство людей. С турнирами в честь Прекрасной Дамы - то же самое. Их основной мотив - почувствовать свое превосходство над более слабым противником.
В общем, прежде чем порицать крысу, покопайтесь в себе. А я строго придерживался тех правил, которые у меня в крови, которые я впитал с молоком матери. Каждая крыса - сама по себе. Это - основа. Разумеется, мне не составило бы труда рассказать другим "инакослышащим", как следует отвечать на вопросы прихвостней Крысиного Короля. Но у нас это не принято. Мы не даем друг другу советов, а лишь обмениваемся информацией - "В амбаре на полу рассыпано отравленное зерно, вчера неподалеку отсюда пробегал кот...". Вот и все.
Не знаю почему, но я чувствовал, что дальше будет еще хуже. Поэтому я решил найти безопасное убежище. Но где? Мое племя стало вездесущим с тех пор, как люди истребили котов. Котов... Кот! Я даже подпрыгнул от радости. Я знал, что в Гаммельне остался один кот. Однажды у помойки, что находится за дощатым забором, прямо за зданием городского суда, я наткнулся на почти позабытый мною запах кота. Более того, этот запах был составным, он представлял собой смесь запахов, оставленных котом в разное время. То есть, я наткнулся на его охотничью тропу. А это значит, что по ней я смогу выследить его убежище, и оборудовать в нем нору. Другие крысы туда не сунутся...
Стоп! Что означает "другие крысы"? Какие еще "другие"?
Я долго не мог уснуть, размышляя о себе и о своем месте в изменившемся мире. Похоже, что всемирное безумие задело и меня - я нарушаю правила крысиного поведения. "Вчерашний ты - еще не ты. Завтрашний ты - уже не ты. Ты являешься собою только сегодня, сейчас" - так гласит основное правило, запрещающее нам думать о прошлом и будущем. Крыса должна жить только сегодняшним днем. А я думаю о своем будущем и о прошлом. Я строю планы на будущее, и сожалею о прошлом.
"Не верь, не бойся, не проси". А я прошу (но кого?), чтобы коты вернулись: - когда были коты, нас было меньше, и еды хватало всем. Я боюсь, боюсь своих же собратьев. А ведь правило "не бойся" означает "не бойся крыс", оно не распространяется на котов, собак, людей...
И я лгу про корень мандрагоры. У крыс отсутствуют такие понятия, как "ложь" и "вера". У нас не принято лгать-верить. Мы обмениваемся фактами, а не предположениями. Мы оперируем знаниями (это правило не распространяется на общение со свихнувшимися крысами). Если мне другая крыса сказала, что в таком-то амбаре лежит отрава, я не верю, а знаю, что это - факт. Но я теперь подсовываю прихвостням Короля дурилку картонную, а они мне верят, думая, что знают.
И еще у нас не принято делить крыс на "своих" и "чужих", а я - делю...
С другой стороны, самое главное правило крысы - быть осторожным. "Дают - бери. Бьют - беги". Я строю планы на будущее, лгу, боюсь для того, чтобы спасти свою черную шкурку. А делить крыс на "своих" и чужих" начал не я, а Крысиный Король. Это он поселил во мне страх перед собратьями, это он вынуждает меня лгать и прятаться...
Убедив себя, что я - нормальная крыса, живущая по крысиным законам, я принялся осуществлять свой план. Выследить убежище кота не составило большого труда. Запахи для нас - что открытая книга, и я без труда определил, что кот прячется в подвале здания суда. Я также установил время, когда кот уходит на охоту и возвращается с нее. Но прежде чем перебираться в подвал, я решил посмотреть на кота.
Даже глупая землеройка догадалась бы, что кота нужно караулить в тот момент, когда он возвращается с охоты, а не отправляется на нее. Разумеется, я его подкараулил в нужное время. И как же мне стало страшно! Сидя в старой шкатулке с треснувшей крышкой, я трясся, наблюдая проход Великого и Ужасного Кота. Таких котов я раньше не видел - он был огромен, а характер подрагивания его чрезвычайно пушистого хвоста выдавал в нем Самого Великого Охотника на крыс. Однозначно, в его подвал ни одна крыса не сунется.
А я? Поменять один страх на другой, шило на мыло. Стоит ли игра свеч?
Оказалось, что стоит. Уже на следующий день прихвостни Короля начали задавать более сложные вопросы: - к какому сроку мне было велено найти корень мандрагоры, укладываюсь ли я в график, не нужны ли мне помощники. К тому же они организовали перепись, чтобы сосчитать всех крыс и дать каждой номер. Я не хочу, чтобы меня сосчитали!... И я перебрался в подвал суда.
Я трудился целую неделю, не покладая лапок. Опережая график, я вырыл в подвале самую глубокую норку в своей жизни, безо всяких помощников я провел несколько тоннелей в помещения здания, и даже начал делать запасы еды, хотя это тоже не предусмотрено крысиными правилами.
Пока кот охотился, я работал, а в остальное время сидел в вырытой норке. Тяжелее всего было в самом начале: вернувшись с охоты, кот сразу же учуял меня, и весь следующий день он терпеливо просидел у входа в мою норку. К счастью, ночью голод заставил его вернуться к прежнему расписанию. Ну посудите сами - какой смысл сидеть у норы, если вся округа просто кишит крысами?
И вот настал тот самый первый из самых страшных дней в моей жизни - 5 апреля 1284 года.
Я тащил домой луковицу, украденную на монастырской кухне, когда меня остановил отряд крыс. За неделю, что я работал над обустройством своего убежища, произошли изменения, которые сразу же бросились мне в глаза. Теперь со мной разговаривала только одна крыса, а остальные стояли цепью в отдалении.
- Куда бежим, что несем? - спросила меня крыса.
- На кудыкину гору - огрызнулся я. - Ты слепой? Это лук.
- Я вижу, что лук. Но Королевские хранилища уже закрыты.
- Королевские хранилища? Я не знал о хранилищах. Я целую неделю работал за городом по приказу нашего Короля, искал волшебный корень мандрагоры.
- Но это лук! - сказала крыса и прищурилась.
- Конечно лук. Я бегу домой отдохнуть и перекусить. А завтра опять пойду искать волшебный корень. В график я укладываюсь, и помощь мне не нужна.
- Допустим, ты не знал о хранилищах, куда все крысы обязаны сносить провизию, и откуда все крысы два раза в день получают свою нормированную порцию. Допустим, ты не участвовал в переписи, и у тебя нет номера. Ведь нет? Нет. Я хочу получить от тебя ответ только на один вопрос: - кто тебе передал приказ Короля?
- Что значит "кто"? Сам король. Лично.
- Да неужели? - изумилась крыса - Ты получил приказ неделю назад, а вот уже как две недели Его Крысиное Величество передает приказы через вожаков, на которых пала сень Его благодати.
- Это был секретный приказ. Я не могу разглашать детали - нашелся я.
- Это правильно - согласилась крыса. - Стража! Не спускать с него глаз. Я сбегаю к Его Величеству за инструкциями.
Я не стал дожидаться его возвращения с инструкциями, и рванул что было сил к зданию суда. Стража, естественно, бросилась за мной. Я заскочил в открытую дверь и понесся по коридору, даже не глядя по сторонам. Я знал, что Стража не сунется в подвал, их спугнет запах кота, а моя цель - потайной вход в подвал, находящийся под статуей Фемиды - была совсем рядом. Но я не успел: - открылась дверь зала заседаний, оттуда вышел какой-то человек, схватил меня за хвост - и в стойло... простите, в клетку. Клетку поставили на стол перед судьей.
Пометавшись, я забился в угол и затих в покорной тоске. - "Все кончено. Даже если я сбегу из этой клетки, мне не жить. Я не смогу отсиживаться в своей новой норе вечно".
Вот тогда я впервые осознал смысл крысиной заповеди, запрещающей думать о прошлом и будущем. Страх. Страха не испытывают те, кто живет сегодняшним днем, текущим моментом. Они даже смерть принимают без страха, потому что им не свойственно чувство ожидания смерти и сожаления о прошлом. Да, вот тут Цветаева оказалась права:
Лжец и трус
Тот, кто в будущем видит гуз,
Мертв и сгнил
Тот, кто, идучи, видит тыл
.
Мне стало ясно, что я - уже не крыса, а трусливое создание без роду и племени. Но и эти прихвостни Короля - тоже не крысы. Они нахватались человеческих привычек. Вы знаете, для чего "шептуны", варившее зелье в ночной вазе, вызывали Князя Тьмы? Они хотели, чтобы пришел властелин, который будет вытирать об них ноги, и которому они будут беззаветно служить. "Шептуны" хотели стать его рабами. Зачем? А лишь за тем, что это даст им возможность вытирать ноги о других людей. Это и есть Главная Человеческая Мечта - помыкать другими! И турниры всего лишь одно из самых безобидных проявлений этой мечты. Я всегда презирал людей за такое свойство их натуры, но в тот злополучный день увидел, что оно перешло и к крысам. Почему эта так называемая "Стража" подчиняется какому-то "Вожаку"? Разве он умеет свистеть так, как это делает Крысный Король? Нет. Просто у нашего племени теперь появилась иерархия. И крысы перестали быть "сами по себе".
Вспоминая впоследствии ахинею, которую нес тогда в мой адрес судья, я понял, что безумие, охватившее мир, пробудило и в людях крысиные привычки. Как еще объяснить человеческую ненависть к кошкам? Только страхом, который испытываем к ним мы, крысы. Кошек люди жгли, а вот с нами боролись совсем иначе. Как? А вы почитайте Брэма:
Перед таким неодолимым, кровожадным врагом были бессильны обыкновенные средства, и вот средневековые набожные люди прибегли к чрезвычайным мерам - к помощи церкви, но все было тщетно. Напрасно некоторые высокие сановники папского престола громили крыс проклятиями с кафедр - лукавые животные оставались глухи к громам церкви. Напрасно Отенский епископ публично объявил крысу "отлученною от церкви", - отлучение, по-видимому, совсем не оказало должного действия: крыса презрела проклятия почтенного каноника и, как назло, еще усилила свою кровожадность.
Видя неуспех проклятий папистов, протестанты отнесли его к грехам католиков, и считая себя истинными христианами, думали избавиться от назойливого врага другим способом - именно, по образцу древних, постом и молитвой. По приглашению пасторов верующие, с сокрушенными сердцами, толпами наполняли свои кирки - просить у Всевышнего избавления от зла и напасти. Но, увы! - последователей Лютера постигла такая же неудача, как и папистов...
Очевидно, люди увидели в нас своих собратьев, поэтому и обращались с нами как с равными себе. Более того, вы даже окрестили нас. Не верите? Тогда задумайтесь, как Отенский епископ мог отлучить нас от церкви, если мы к ней не пренадлежали? И меня, как вы уже знаете, выпустили после суда на волю. Правда, подпалили мой хвост...
Я вернулся в свою нору, откуда не вылазил две недели, если не считать набега на судейскую комнату. Когда мои скудные запасы еды закончились, я решил выйти к коту - пусть лучше он меня съест, чем разорвут мои же собратья. И я вылез из норы. Но кот исчез.
Немного о коте. К тому времени ему было уже больше сорока лет! Обычные коты столько не живут, но он и не был обычным. Обычные коты не умеют улыбаться, не умеют открывать щеколды сараев и шпингалеты погребов, снимать с банок пергаментные крышки, аккуратно развязывая удерживающие их бичевки. Обычные коты не могут вписаться в интерьер обстановки так гармонично и быстро, что у стороннего наблюдателя возникает ощущение, будто кот растворился в воздухе.
Он - кот Чеширской породы, которых когда-то разводили в Альбигойских землях. Чистопородным его назвать нельзя: - чистопородные чеширские коты были гладкошерстными. Размерами и окрасом они напоминали черную пантеру, только они были более грациозны (точнее сказать, они были тощими - катары держали их на молочной диете). А этот кот чрезвычайно пушист, имеет белые "перчатки" и белое пятно на горле. Впрочем, эти особенности не бросаются в глаза, поскольку опрятностью кот не отличается. Так что его породу следует считать нечистой во всех смыслах.
Но во всем остальном он являет собой образчик Чеширского кота. А быть котом, да еще необычным, в то время было очень опасно. Всех Чеширских котов перебили, и мой приятель бежал из одного города в другой, спасаясь от идущего с юга безумия, заставляющего людей расправляться с котами. Но нельзя бегать бесконечно, и когда безумие накрыло Гамельн, кот остался.
Он надеялся, что его способности помогут ему переждать напасть, оставаясь незамеченным. И действительно, его очень долго не замечали. Но однажды жена горшечника застукала его в погребе за поеданием грудинки, которую он умудрился снять с длинного крюка, подвешенного к потолочной балке. Жена горшочника тут же приперла дверь поленом и побежала звать народ.
Посмотреть на казнь последнего кота Гаммельна пришло много людей. И кот чуть не погиб: когда он пытался открыть крышку корзины, болтавшейся над кучей разожженого хвороста, его огромный пушистый хвост уже вспыхнул. Но кот все же открыл корзину, а боль придала ему силы - с диким мявом он перемахнул через головы палачей, и канул во тьме. Не прекращая истошно орать, он пронесся гигантскими скачками по ночной улице, задрав дымящийся хвост. Проскочив мимо ошарашенных стражников в раскрытые ворота, он бросился к реке, чуть не сбив с ног... Крысолова, который вел нас! Крысолов на мгновение даже прервал мелодию.
Этот момент я помню отчетливо. Как только умолкла флейта, ко мне вернулось сознание, и меня окатила волна ужаса. Я смотрел вслед плывущему по лунной дорожке коту, и мне смертельно захотелось назад, в прошлое, где не было безумия, где были коты. - "Кис-кис" - тихонько пискнул я. Но вот Крысолов заиграл на флейте, и я снова погрузился в восторженное, веселое ощущение необходимости идти в воду.
Не думай, а следуй, не думай, а слушай.
А флейта все слаще, а сердце все глуше...
[1]
Я был совершенно здоров, но шел последним, даже позади процессии крыс, волокущих Крысиного Короля. В моей опустевшей голове стучало в такт биению сердца одно-единственное слово: "Зачем? Зачем? Зачем?". Это слово обладало какой-то непонятной силой - от него заплетались мои лапки, а хвост цеплялся за все, за что только можно уцепиться. Тем не менее, я зашел в воду. Мое сознание опять вернулось ко мне, когда крысолов взял меня за хвост. Я окунулся в ужасный черный омут его глаз.
- "Почему ты хочешь возвращения прошлого, глупая крыса?" - спросил меня Крысолов.
- "Там не было страха".
- "Застывшего прошлого не бывает. Страх опять вернется. Твой хвост цепляется за прошлое, что довольно странно для крысы, но ты воротишь нос от будущего. Почему ты так боишься будущего?".
- "Я - крыса. У крыс нет будущего".
- "Но у крыс нет и прошлого".
- "Мне страшно. Очень страшно. Прошлое, будущее - мне все равно, лишь бы ушел страх. Убей меня. Только если это возможно - без боли и мучений".
- "Ты глуп. Страх сидит в тебе, и ты готов умереть, вместо того, чтобы избавиться от него".
- "Я не могу избавиться от него! А если избавлюсь, то меня просто разорвут! Выйду без страха из норы - и мне конец".
- "Тебя разорвут, если ты останешься крысой. Что со страхом, что без страха. А тебе не хотелось бы стать кем-то другим?".
- "Я крыса, и не хочу быть котом или кем-то еще".
- "Ты не понимаешь. Ну да ладно - это разговор трезвого с пьяным. Отложим его напотом, когда ты протрезвеешь. А пока запомни: - когда Часы Времени пойдут назад, а это произойдет, рано или поздно, ты напишешь сказку. И мы продолжим наш разговор".
- "Я не умею писать и читать!".
- "Уже умеешь".
И вот я оказался на судне каких-то контрабандистов, которые плыли на Альбион. Я попал туда вместе с тем самым котом, с которым мы делили подвал, и которого я видел на Везере. Как получилось так - совершенно не помню.
Все время путешествия мы с котом молча сидели в трюме, прижавшись друг к другу, дрожа от страха за пережитое и страха перед неизвестностью. Впрочем, ничего страшного с нами в Британии не произошло. А когда мы добрались до Лондона, то решили, что попали в рай. Лондонские помойки - просто мечта кота и крысы с подпаленными хвостами. Конечно, первые четыреста лет нам приходилось прятаться, поскольку безумие докатилось и до Британии. Но здесь оно проявлялось гораздо слабее, да и спрятаться в большом городе гораздо проще.
Теперь я точно не мог считать себя полноценной крысой, потому что у меня появилась превязанность не к одному, а к двум живым существам - к себе и к коту. Да, я к нему привязан. И я искренне обрадовался, когда у него наконец-то появилась хозяйка. Интересно, сколько моящих средств она на него извела? Я его даже не узнал, когда он пришел проведать меня в первый раз после переезда. Конечно, мне было грустно - я боялся, что больше его не увижу. Но я ошибся - кот приходил ко мне так же часто, как и прежде. Иногда он возил меня "на пикник". Он знает, что я люблю сыр и масло. Когда ему удавалось обнаружить погреб с нужным содержимым, он приходил за мной, я мертвой хваткой вцеплялся в его хвост, и мы летели... Вы бы видели, как он вскрывает немецкие замки!
Впрочем, я пишу не о сыре. Шестьсот лет я ждал, когда придет предсказанное крысоловом время. И вот оно пришло. В светлой ночи повеяло холодом. Черная тень легла на город. "Дон", - последний раз прозвенели часы на Тауэре, и раздались совсем другие звуки, будто кто-то ножом скреб по стеклу. "Тжарч-тжарч-тжарч", - хрипели часы. Вы, люди, не можете слышать этих звуков, как и не можете видеть, что часы пошли назад. Вам кажется, что они идут как положено, а на самом деле они теперь ведут обратный отсчет.
***
Я уже говорил, что крысы не читают книги, они лишь грызут их. Но меня Крысолов научил читать за те несколько мгновений, что я висел на хвосте в его ледяной руке. В соответствии с инструкциями, данными мне Крысоловом, я облазил множество библиотек, архивов... Я читал все подряд (и грыз, разумеется). Я готовился к написанию сказки.
Когда Время пошло назад, я уселся на своем любимом вентиле, возвышавшемся над изогнутым и ржавым коленом трубы общесплавного коллектора, и принялся внюхиваться в темноту канализации. Мой хвост трясся от страха в ожидании неминуемой встречи. Вот-вот прийдет Крысолов, он обещал.
И вот я почувствовал Крысолова, хотя и не ощущал его запаха. Он здесь, он идет! Мои собратья в ужасе! Они бегут прочь, они пронзительно пищат, толкаются, лезут по головам друг друга. А я не могу убежать, ведь Крысолов идет ко мне. Он все ближе и ближе. А кто это с ним? Да это же запах моего приятеля-кота! Я догадывался, что Крысолов и его заставит писать сказку. Не зря же он свел нас...
Когда они показались из-за поворота тоннеля, я чуть не упал с вентиля от удивления - Крысоловом оказалась семилетняя девочка! Подумать только - девочка-Крысолов. Настоящий Крысолов, я это чувствую.
- А здесь довольно миленько, - сказала Крысолов, осматриваясь по сторонам.
- Королева в восхищении! Я - в восхищении! Мнэ-э-э, - сказал кот.
- Не паясничай!
Крысолов щелкнула кота по уху и подошла ко мне. В отличие от глаз Гамельнского Крысолова, ее серые глаза светились ровным изумрудным светом. Но ее взгляд был не менее ужасным, чем у Гамельнсского Крысолова. Я оцепенел.
- Здравствуй, Клаус,- сказала Крысолов.
- Я не Клаус! - пискнул я. - Проспер Мериме все перепутал в своей "Хронике...". В Везер тащили не меня, а Крысиного Короля, которого звали не Клаус, а "Номер Один". Имен у крыс вообще не было, только номера.
- Ты предпочитаешь, чтобы тебя называли по номеру?
- Контроль номер пятнадцать,- заулыбался кот.
- Я предпочитаю, чтобы меня называли крысой, без имени и без номера.
- Как угодно. Ну что, ты готов писать сказку?
- Я не имю представления, о чем писать. О событиях, произошедших в Гаммельне? Гаммельнская история входит в сотню Великих Загадок Истории, поэтому о ней писали все, кому не лень. На фоне произведений всемирно известных авторов сочинение выжившей крысы никто и не заметит. И вообще, гаммельнский Крысолов не дал мне конкретной темы.
- Может, взять за основу другую легенду, скажем, поэму о Нибелунгах? - задумчиво произнесла Крысолов и посмотрела на кота.
- Мнэ-э-э, - брезгливо произнес кот и принялся скрести лапой, как будто что-то закапывает. В последнее время я стал часто замечать у него проявления вульгарных манер. И откуда он их набрался?
- Ты прав. Вся эта поэма про Небилунгов - сопли с сахаром, сплошная ...
(Слово, которое произнесла Крысолов, позволило мне понять, от кого кот набрался дурных манер).
- Пусть остается гаммельнская история, но на современный лад и с современным антуражем. Крыса, ты читала "Этюд о крысином смехе"?
- Вот и напиши продолжение в том же стиле и с теми же персонажами. Скажем, "Этюд о крысином плаче". Пусть это будет оптимистическая, веселая повесть о том, как живет на свете человек, любит свое дело, не дурак, любит друзей, и друзья его ценят, и о том, как ему хорошо.
- Я его часто видел в канализации. Один раз он был здесь со своим туповатым другом, который написал "Этюд о крысином смехе". Я думаю, что если использовать похождения этой нелепой парочки в качестве антуража для гаммельнской истории, то получится чепуха. Если уж писать такую сказку, то надо разобраться, почему же этому хорошему человеку, Шерлоку Холмсу, хорошо? Я давно пришел к выводу, что ему хорошо только потому, что у него любимая работа, а на все прочее ему наплевать. И тогда какой же он хороший человек, если ему на все наплевать, кроме любимой работы?
- Вот об этом и напиши.
- Сюжета нет. А раз нет сюжета, значит, скучно. Придется сочинять, брать с потолка. А ведь крысы не умеют сочинять. К тому же "Этюд..." относится к произведениям юмористического жанра. Этот жанр не подходит для гаммельнской истории.
- Попробуй использовать два жанра.
- Так никто не пишет. Только читатель настроится на серьезный лад - и тут начинается маргинальный юмор. И наоборот. Два разных жанра в одном произведении будут раздражать читателя.
- Твоя сказка нужна именно для того, чтобы раздражать, а не развлекать читателя.
- Но писать сказку за доктора Ватсона при его жизни...
- Разве ты еще не понял за все это время, что сказки пишут только люди-крысы?
- Но я не человек, а просто крыса.
Крысолов немного помолчала, а потом тихо спросила меня: - Как ты думаешь, зачем гаммельнский Врач утопил твоих сородичей?
- Он же Крысолов.
- Ну и что? Я тоже - будущий Врач. А крыс я люблю, как и всех животных. Я даже этого обормота люблю, - сказала Крысолов и опять щелкнула кота по уху. - Гаммельнский Врач, кстати, его зовут Герберт, тоже любит крыс.
Я застыл в недоумении.
- Как, по-твоему, Отенский епископ мог отлучить некрещеных крыс от церкви?
- Церковь всех живых тварей считает крещеными.
- Не всех. Церковь всегда считала, что крысы, наряду с жабами и змеями, созданы дьяволом. Ты не думал, почему в Гамельнской летописи ничего не говорится о крысах образца 1284 года?
- Не знаю. О нашествии крыс в следующем столетии гамельнские власти все же написали.
- Попробуй соединить в единую, логически непротиворечивую картину три факта: Церковь не считала крыс крещеными, и, тем не менее, отлучила их; Герберт любит крыс, но утопил твоих собратьев; В летописи Гаммельна не говорится о нашествии крыс в 1284 году, хотя Гаммельн пострадал от них. Ты это видел сам. Что бы это все значило?
- Ну, если опираться на эти факты, тогда следует признать существование двух принципиально различных разновидностей крыс. Одних крыс Крысолов топит, а других - любит. Одних крыс, образца 1284 года, власти Гаммельна не считали крысами, в отличие от других крыс, которые заполонили город в следующем столетии. Одних крыс Церковь считает христианами, а других - порождением дъявола... Нет, какая-то чепуха получается. Ведь крыса - и в Африке крыса!
- Все получается правильно. Есть необычные крысы, которых отлучали от церкви, поскольку они уже были крещеными с момента своего возникновения. У тебя есть дети?
- Нет. Почему-то у меня атрофирован инстинкт продолжения рода. Такое, хоть и редко, встречается у крыс.
- Этот инстинкт был атрофирован у всех крыс, которых утопил Герберт.
Я похолодел и вжался в вентиль. А Крысолов продолжала говорить, не обращая внимания на мою реакцию: - Из каждого ребенка Герберт вывел по нескольку сотен крыс. Вот почему тогда в Гаммельне стало много вашего брата.
- Мне не нравятся такие аналогии, - пробурчал я. - Вещи следует называть своими именами. Процедуру, которую осуществляет Крысолов, лучше называть извлечением больной человеческой сути.
- Так ты об этом знаешь? Тем лучше. Тогда ты должен понимать, что у каждой сути должно быть воплощение. Информация не может существовать без носителя. Поэтому превращение больной человеческой сути в крысу осуществляется Врачом в буквальном, а не в переносном смысле. Вот почему нас, Врачей, называют Крысоловами.
- Этого не может быть!
- А ты не задумывался, почему в Гаммельне тогда не стало котов?
- Потому что люди уничтожили их!
- Мнэ-эчего подобного, в Гаммельне котов не уничтожали. Не успели. Коты ушли из города сами, от греха подальше. Выведенные крысоловом больные участки человеческой сути очень уж похожи на обычных крыс, а мы не людоеды. В Гаммельне я промышлял исключительно кражей запасов из погребов жителей, за что они и собирались меня казнить. Ма-ао! После Гаммельна я вообще не воспринимаю крыс в качестве пищевого объекта, так что твои соплеменники напрасно разбегаются во время моих визитов сюда.
- Но это же ... это жестоко! Больную человеческую суть нужно развеять в пыль и пустить по ветру, а не превращать в крысу!
- Жестоко, говоришь? Ты слышал о двух гаммельнских мальчиках-"отказниках"? - спросила Крысолов, внимательно рассматривая меня.
- Да. Судя по-всему, в основе легенды о Крысолове лежат рассказы этих детей.
- Совершенно верно. Герберт специально оставил им воспоминания, чтобы возникла сказка. Вот это - жестоко, и я бы так не смогла поступить. Всю оставшуюся жизнь они провели в тоске.
- Чего тосковать-то? Если им так захотелось...
- Им очень хотелось в Страну Полудня. Но они отказались от дальнейшего лечения.
- Дальнейшего? Разве Крысоловы отпускают тех, кто передумывает уже в процессе лечения?
- Конечно. Нельзя никого принуждать, у каждого человека должен быть выбор. Слепой мальчик сделал свой окончательный выбор после того, как Герберт изгнал из него первую крысу, крысу Эгоизма. Этого мальчика звали Клаус...
- Что?!
- Проспер Мериме перепутал тебя с Крысиным Королем, но не ошибся с именем. Ты был первой и последней крысой, которую вывел из Клауса Герберт.
Я свалился с вентиля, но Крысолов подхватила меня на лету за шкирку.
- Клаус был крещеным, следовательно, ты тоже христианин. Церковь и власти знают о нашей деятельности, поэтому тебя и тебе подобных, в ком воплотилась больная человеческая суть, они не считают настоящими крысами. Вот таких крыс и топил Герберт, потому что они очень опасны. Но согласись, это делалось гуманным способом - крысы тонули с радостью, а не в страхе и мучениях.
У меня началась истерика. - Я самая обычная крыса! Крыса!! Крыса!!! Himmeldonnerwetter! Der Teufel soll den Kerl buserieren!! (Как же это перевести? Если дословно, то получится только так: Baszom az istenet, baszom az aty?dot, baszom a vil?got!! Но это по-венгерски. А вот перевести на английский язык не получается).
Успокойся, сейчас ты самая настоящая крыса. Но раньше ты представлял собой одну из больных частей человеческой сути мальчика Клауса. А у него, между прочим, был писательский талант. Впоследствии он писал веселые истории о бароне Мунхгаузене, которые пользовались популярностью. Через своего литературного героя Клаус утверждал, что все глупости на Земле делаются с самым серьезным выражением лица, и призывал читателей улыбаться. Но сам Клаус никогда не смеялся...
В общем, тебе не составит труда написать сказку. Много сочинять тебе не придется. За основу возьмешь реальные события, я тебе предоставлю нужный материал. А потом сделаешь коллаж - разбавишь свою сказку тем, что наскреб из разных книг. Правильно? - Крысолов посмотрела на кота, который сразу же проиллюстрировал процесс "наскребания", то есть опять принялся закапывать. Разумеется, получил щелчок по уху.
- Ты, пылесборник, тоже что-нибудь напишешь для этой сказки.
- Я? Мнэ-э-ау! Я не умею сочинять! - сказал кот и "растворился".
- Научишься. Должна же быть от тебя хоть какая-то польза. Сочини что-нибудь по мотивам Альбигойской ереси. В ней есть много забавных моментов, хоть она и глупа до невозможности. А тебя, крыса, я забираю с собой.
- Зачем?!
- Во-первых, канализация подходит только для сочинения верлибров. Во-вторых, топить крыс - это средневековая дикость. Поэтому мы с ребятами разрабатываем методику по превращению крысы в человека. И нам нужна крыса. Мы уже спланировали эксперимент, и если не напортачили в расчетах, то...
- Что?! Меня - в человека?!
- Контроль номер пятнадцать! Два кубика нембутала, - снова заулыбался кот от своей глупой шутки.
- Мы будем превращать тебя в человека в фигуральном смысле, если тебя так больше устраивает. Твой хвост останется при тебе. Если захочешь.
- Но я не хочу в человека!!!
- Я не принужаю тебя. Но учти - Темные Века возвращаются, вместе с твоими страхами. Все повторится. Ты опять будешь искать корень мандрагоры. Но недолго. Тебе это надо? Ну так что ты выбираешь, глупенькая крыса?
- Меня зовут Клаус, - обреченно пробурчал я.
- Вот и отлично. А я - Эллис.
- А где гаммельнский Крысолов?
- У Герберта полно дел, поэтому он препоручил тебя мне. Так что собирайся. Где твои пожитки? Тащи их сюда... Фу, какая гадость! Что ЭТО? Постелька?!
- Королева в восхищении! - снова завыл кот. - Я в ...
- Королева НЕ в восхищении, королева в ужасе! Немедленно выкинуть! До чего же вы, крысы, не аккуратны! Сейчас заедем в зоологический магазин, купим тебе "постельку" и "туалетик". Только не вздумай потом путать "ИЛИ-ИЛИ" с "И-И"! Запомни: "постелька" и "туалетик" - это не одно и то же! Я не люблю схоластику.
Что у тебя еще? Кладовочка? Не беспокойся, я умею видеть сквозь стены. Интересно... Ничего себе! Ну ты и куркуль! Оставь свои запасы собратьям... Что? С чего ты взял, что она у них слипнется? Вот как? "Облезут и неровно обрастут"... Это тоже надо запомнить... Какой же ты эгоист, Клаус! Слушай сюда: - вся эта еда останется здесь. Я приказываю. Не волнуйся, свежей и хорошей еды у тебя будет вдоволь.
- Я не понял, "свежей" или "хорошей"? Ты же "И-И" не любишь, - сказал кот и поджал уши.
- Не собирай ерунды. Понятия "свежее" и "хорошее" не являются взаимоисключающими, они дополняют друг друга.
- Мнэ-э... Эллис, ты уж с расчетами будь повнимательнее, - серьезным тоном сказал кот, с тревогой глядя на меня.
- Будь спок, кошара. - С этими словами она пересадила меня на хвост кота.
- Слушай, а зачем ты меня караулил у норки в подвале суда, если ты уже тогда отказался есть крыс? - негромко спросил я кота.
- Мне-э было скучно, хотелось хоть с кем-нибудь поболтать. Мнэ-э. Держись крепче!
ЭТЮД О ПЧЕЛИННОЙ ИНФЛУЭНЦИИ, ВЗЯТЫЙ С ПОТОЛКА
(повесть-сказка)
Эпиграф: Хорошо бы написать оптимистическую веселую повесть... О том, как живет на свете человек, любит свое дело, не дурак, любит друзей, и друзья его ценят, и о том, как ему хорошо, - славный такой парень, чудаковатый, остряк... Сюжета нет. А раз нет сюжета, значит, скучно. И вообще, если уж писать такую повесть, то надо разобраться, почему же этому хорошему человеку хорошо, и неизбежно придешь к выводу, что ему хорошо только потому, что у него любимая работа, а на все прочее ему наплевать. И тогда какой же он хороший человек, если ему на все наплевать, кроме любимой работы?
А. и Б. Стругацкие. Гадкие лебеди.
Предисловие доктора Джона Г. Ватсона, капитана военно-медицинской службы в отставке.
Предлагаемое произведение неминуемо вызовет у большинства читателей сомнение в его подлинности. Так уже было с написанным мною ранее "Этюдом о крысином смехе". Поэтому я счел необходимым сделать разъяснения по поводу обоих "Этюдов". Читателю, не любящему предисловия, я рекомендую перейти непосредственно к произведению.
Будучи не просто биографом Шерлока Холмса, но еще и писателем-беллетристом, я постоянно испытывал жесточайшее давление с двух сторон - как со стороны самого Холмса, так и со стороны моего литературного агента, Артура Конан-Дойля. Первый хотел, чтобы мои рассказы представляли собой руководство по развитию дедуктивного мышления, и требовал от меня стенографических отчетов, выполненных в хронологическом порядке. Я пытался ему объяснить, что законы детективного жанра требуют держать читателя в неведении до конца произведения, поскольку раскрытие всех цепей логических рассуждений аналогично фокусу, секрет которого объясняется перед его демонстрацией. Все было тщетно. С другой стороны, Холмс почему-то не хотел раскрыть мне основные положения своей Общей Теории Преступлений. Ему было бесполезно объяснять, что без ссылки на эту теорию рассказы превращаются в описание индуктивного, а не дедуктивного метода.
Не легче было с моим литературным агентом. Он хотел, чтобы мои произведения подстраивались под интересы массового читателя, который представлялся ему в виде семейства, сошедшего с рождественской открытки. Этому читателю не интересны различия между дедуктивным и индуктивным методом, правила формальной логики. Все, что ему нужно - зловещие преступления, головокружительные погони, душевные переживания героев и счастливый конец. Конан-Дойль постоянно настаивал на включение в мои рассказы романтических историй. С его точки зрения, каждый рассказ должен заканчиваться женитьбой Холмса на ослепительной красавице. Я объяснял, что холодному рассудку Холмса чужды романтические чувства, но мой агент упирал на законы жанра. Я доказывал, что женя Холмса в каждом рассказе, я выставлю его как ветреного субъекта. Но Конан-Дойл предлагал, чтобы в начале каждого рассказа предыдущая жена Холмса умирала от неизлечимой болезни, попадала под поезд, срывалась с пропасти или тонула.
Находясь между молотом и наковальней, я вынужден был идти на уступки и Холмсу, и Конан-Дойлю. В результате получалось нечто несуразное. Я внушал читателю, что дедуктивный метод сводится исключительно к построению цепей логических рассуждений. Я умалчивал, что дедуктивная цепь должна начинаться не с окурка сигары или со следа башмака, а с Общей Теории Преступлений. Я связал себя узами брака (женить Холмса я не решился), а потом безжалостно сгубил свою жену посредством неизлечимой болезни. Я додумывал либо даже менял события, нагнетая атмосферу таинственности там, где ее не было. И поэтому я постоянно слышал упреки то с той, то с другой стороны. Наконец мое терпение лопнуло, и я решил назло им обоим написать серию рассказов об уже знакомых читателям событиях, заменив то, что было выдумано, на то, о чем я ранее умолчал. Но раскрытая Холмсом беспрецедентная кража пирамиды Хеопса натолкнула меня на другую идею.
Собственно, Холмс не собирался искать пирамиду, поскольку испытывает отвращение к постройкам подобного рода. Мы занимались расследованием другого дела - пропажей денег у сэра Дениэла Блеквуда. Но в ходе следствия мы вышли на пирамиду, которую преступники спрятали в угольных кучах под Лондоном. Вот тогда у меня и родилась идея создать произведение, полностью противоположное по духу требованиям Шерлока Холмса и Конан-Дойля. Дело о краже пирамиды идеально походило для моих целей, и я написал повесть, совершенно не похожую ни на что из написанного мною ранее - "Этюд о крысином смехе". Я понимал, что "Этюд..." может вызвать крайне негативную реакцию со стороны Шерлока Холмса и Конан-Дойля, поэтому я не стал им говорить о произведении, и опубликовал его самостоятельно, под иностранными псевдонимами.
Я имел все основания полагать, что у читателей "Этюд..." вызовет шок, и мужественно готовился принять шквал разгромных рецензий. Но шок после публикации "Этюда..." возник у меня - его приняли за пародию! А впоследствии вышло несколько скупых рецензий, относящих "Этюд..." к разряду произведений из серии "Прочитал и забыл". Я долго анализировал свой провал. Первым делом я отмел мысль, что роковую роль сыграли псевдонимы и отсутствие имени моего литературного агента. Есть множество подражаний моим рассказам, авторы которых не прикрываются моим именем или именем моего агента, и тем не менее, многие читатели рассматривают эти произведения как своего рода апокрифы, то есть подозревают меня в их авторстве.
Вторым делом я отбросил предположение, что читателей смутило отсутствие в "Этюде..." намека на дедуктивный метод. Большинство читателей и писателей не видят разницы между дедукцией и индукцией, не различают логические цепи и диалектические сети, и даже не имеют представления об особенностях такой рутинной процедуры, как осмотр места происшествия. Я не могу не упомянуть насмешивший меня апокриф одного американца, некоего мистера Стивена Кинга, где Холмс расследует убийство в запертой комнате. Смею заверить, что бригада Лестрейда не производит осмотр места происшествия через замочную скважину, а скрупулезно и аккуратно переворачивает все вверх дном! Так что Лестрейд с этим делом справился бы сам, опираясь исключительно на индуктивные методы (Я не снимаю с себя вины за невежество читателя в этих вопросах, и потому в предлагаемом произведении отчасти попытался загладить свою вину). А в "Этюде..." дедукции не было по объективным причинам. Как выяснилось уже по завершении дела, деньги у сэра Дениэла никто не крал, просто он их засунул в другую книгу. Дедукция опирается на теорию, а Общая Теория Преступлений дала сбой, поскольку она не распространяется на мнимые преступления. Поэтому Холмсу пришлось обходиться без своих дедуктивных методов, что, в свою очередь, давало и мне законное право обойтись без них в своем произведении.
И, наконец, я отбросил версию о том, что мой читатель действительно сошел с рождественской открытки. Конечно, расследуя дело Блэквуда, мы сталкивались с людьми и ситуациями, описание которых совершенно неприемлемо для возвышенных натур. Это и путешествие по лондонской канализации, и навозная куча, и выходки пьяного сэра Дениела, и многое другое. Но любой здравомыслящий человек должен понимать, что все мои предыдущие произведения тоже базировались не на пасторальных картинках, и лишь контроль со стороны сэра Конан-Дойля заставлял меня скрашивать действительность.
Итак, я отбросил все невозможное. Холмс говорил, что все оставшееся, каким бы оно не было неправдоподобным, и есть истина. Но в этот раз мне не хотелось с ним соглашаться, поскольку последняя оставшаяся гипотеза была слишком уж неправдоподобной - читатели "Этюда..." не узнали Холмса! Почему я счел эту версию неправдоподобной? Представьте себе ищейку, целенаправленно несущуюся по следу, и эту же ищейку, потерявшую след. Это одна и та же собака, хотя и выглядит она по-разному, в зависимости от ситуации. Про человека, который станет утверждать, что это две совершенно разные ищейки, говорят, что он страдает агнозией. Холмс, ведя расследование индуктивными методами, то есть путем проб и ошибок, оказался в непривычной для себя обстановке. Поэтому в расследовании дела Блэквуда он наиболее полно раскрыл те черты своего характера, которые в других ситуациях старался не выпячивать. А я их просто отобразил. Так неужели читатели моих произведений страдают агнозией?
Я неоднократно подчеркивал в своих рассказах многогранную природу личности великого сыщика. Я указывал на такие черты его характера, как несдержанность, нервозность, язвительность, раздутое самолюбие, мелкое тщеславие, эгоизм, цинизм. Я писал о своеобразном чувстве юмора своего друга, которое смело можно назвать извращенным, о его любви к чтению занудных поучительных лекций, о его невероятной неаккуратности... Конечно, я впервые упомянул в "Этюде..." о страсти Холмса к собирательству пузырьков и сочинению верлибров, которые можно охарактеризовать как абсурд, разбитый на строки. И я не упоминал раньше о крысином смехе, от которого волосы встают дыбом (Холмс не только открыл существование такого смеха у крыс, но и выучил его, и даже иногда применял шутки ради). Но ведь никого не смущала раньше любовь Холмса к сочинению и исполнению в самое неподходящее время суток скрипичных опусов весьма сомнительного характера!
Тем не менее, мне пришлось признать справедливость этой версии. Да, все люди страдают агнозией, в той или иной степени. Все понимают, что человек многогранен, но редко кто задумывается о своей способности воспринимать все грани. Можно прожить с человеком всю жизнь, но если вдруг нашему восприятию откроется его другая грань, мы перестанем узнавать этого человека. Увидев непривычную грань Холмса, читатели решили, что речь идет о совершенно другом человеке. А ведь у Холмса граней много!
Я понял, в чем была моя ошибка. В своих предыдущих произведениях мне следовало не УКАЗЫВАТЬ на другие грани личности великого сыщика, а ПОКАЗЫВАТЬ их. И потому я решил написать еще один "Этюд...". Впрочем, это произведение разительно отличается от "Этюда о крысином смехе". Во-первых, я решил, что читателю все-таки следует объяснить разницу между дедукцией и индукцией, между логикой и диалектикой. Во-вторых, по просьбе инспектора Грегсона я вставил в "Этюд..." несколько глав, написанных им (Хорошо, что хоть у Лестрейда не проснулась тяга к эпистолярному творчеству). Мне не очень-то хотелось это делать - слишком уж отличаются эти главы от основного текста. Но отказать просьбе моего друга я не мог, а читатель может смело пропустить эти главы (я их даже нумеровать не стал).
Мне глубоко безразлично, как воспримут новый "Этюд..." читатели и рецензенты. Мое дело - дать описание событий в реалистическом стиле. А любителям выискивать в моих произведениях хронологические и фактические нестыковки я хочу сказать одно - мир многогранен, а время может ждать. Понимайте, как знаете.
Заместитель начальника отдела расследования преступлений Скотланд-Ярда, старший инспектор Тобиас Грегсон.
Четверг, 20 апреля 188.. - пятница, 21 апреля 188...
- Страшная? - спросила маленькая Джинни.
- Не знаю, Джинни, - ответил инспектор Грегсон, раскрывая сборник сказок, взятый в библиотеке. Сам он раньше не читал этих сказок, но мисс Диана, библиотекарь, уверяла, что эти сказки понравятся его дочери. Грегсон пробежал глазами содержание и выбрал сказку с названием, показавшимся ему необычным: - "Гаммельнский крысолов" [2].
Славен и богат город Гамельн. На главной площади подпирают небо башни ратуши. Ещё выше тянутся к небу шпили собора святого Бонифация. Перед ратушей фонтан, украшенный каменной статуей Роланда. Мелкими брызгами покрыт доблестный воин Роланд и его знаменитый меч.
Отзвонили колокола святого Бонифация. Пёстрая толпа выплывает из высоких стрельчатых дверей собора, растекается по широким ступеням. Идут богатые бюргеры, один толще другого. Блестят золотые цепи на бархатной одежде. Пухлые пальцы унизаны кольцами.
Зазывают, заманивают покупателей купцы. Прямо на площади раскинулся рынок. Горами навалена снедь. Сало белее снега. Масло желтее солнца. Золото и жир - вот он каков, славный, богатый город Гамельн!
Глубоким рвом, высокой стеной с башнями и башенками со всех сторон окружён город. У каждых ворот стражники. Если пуст кошель, на колене заплата, на локте дыра, копьями и алебардами от ворот гонят стражники.
Каждый город чем-нибудь да знаменит. Знаменит Гамельн своим богатством, золочёными шпилями своих соборов. А гамельнцы знамениты скупостью. Умеют они, как никто, беречь свои запасы, множить добро, отнимать у бедняка последнюю денежку...
Каждый вечер Грегсон читал дочке сказки на ночь, если, конечно, был дома. Жене он не доверял это ответственное дело с тех пор, как она напоила дочку разбавленным виски. Мать Джинни, миссис Сьюзен, не любила читать дочке сказок. Она вообще ее недолюбливала. А у Джинни были проблемы со сном. Она очень тяжело и долго засыпала, что еще больше выводило из себя миссис Сьюзен. Вот поэтому в один из вечеров она и дала девочке разбавленное виски, по совету своей подруги. Тогда Грегсон совершенно случайно заглянул в спальню своей младшей дочурки: - у него возникло какое-то недоброе предчувствие. И предчувствие его не обмануло...
Джинни страдала аутизмом. Это заболевание у девочки проявлялось, прежде всего, в нарушениях речи. Словарный запас пятилетней Джинни явно не дотягивал до самых нижних границ нормы, соответствующей ее возрасту. Общение с ней затруднялось и тем, что немногочисленные слова из ее лексикона имели несколько значений. Например, слово "страшно" у Джинни являлось синонимом слова "интересно". Слыша от окружающих словосочетания "страшно красиво", "страшно обидно" и тому подобные, она морщилась, как от зубной боли. А если кто-то при ней произносил "страшно интересно", девочка зажимала ладонями уши. Ее старший брат и старшая сестра, Том и Джерри, частенько подшучивали над ней, вставляя в свои реплики подобные фразы. Впрочем, они любили свою сестренку, а вот миссис Сьюзен...
Наступил засушливый, неурожайный год. В округе начался голод. А гамельнцам до этого и дела нет. У них амбары полны прошлогодним зерном, гнутся столы от яств.
Уже с осени потянулись толпы голодных крестьян в город. Решили хитрые купцы попридержать зерно до весны. К весне прижмёт крестьянина голод, ещё выгодней можно будет продать зерно. Всю зиму у стен Гамельна, у закрытых ворот, стояли толпы голодных. Лишь стаял снег на полях, приказал бургомистр раскрыть все городские ворота и беспрепятственно пропускать всех. Встали в дверях лавок купцы, руки заложив за пояс, животы выпятив, брови строго нахмурив, чтобы сразу поняли: дёшево здесь ничего не купишь.
Но тут случилось невиданное дело. Пока ослабевший люд тащился в город, внезапно со всей округи, из голодных деревень, с пустых полей в Гамельн хлынули крысы.
Показалось поначалу: не так велика беда. По приказу бургомистра подняли подъёмные мосты, все ворота наглухо закрыли и завалили камнями. Но крысы переплывали через ров и через какие-то ходы, дыры проникали в город. Открыто, среди бела дня, шли крысы по улицам. В ужасе смотрели жители на страшное крысиное шествие.
Голодные твари разбежались по амбарам, подвалам и закромам, полным отборного зерна. И начались крысиные пиры!
Крепко призадумались бюргеры. Собрались на совет в ратуше...
Роды у миссис Сьюзен протекали очень долго и тяжело из-за неправильного положения плода. На консультации у врачей и медикаменты ушли все сбережения Грегсонов. Конечно, ситуацию облегчили деньги, собранные коллегами Грегсона (Лестрейд даже не пожалел своей неофициальной премии, полученной от сэра Генри за участие в раскрытии дела о собаке Баскервиллей), а также бесплатная помощь доктора Ватсона и акушерок Красного Креста, проводивших бессонные ночи у постели роженицы.
Дверь родильной комнаты распахнулась так резко, что Грегсон вздрогнул. Из дверей пулей выскочила помощница акушерки - тощая девчонка-подросток. Выскочила и вжалась в стену возле двери. По всей видимости, она первый раз в жизни присутствовала при родах, и совсем не так представляла себе "чудо рождения" - ее лицо по цвету почти не отличалось от ватно-марлевых тампонов, которые она зачем-то крепко прижимала к груди одной рукой. Второй рукой она зажимала рот.
- Что случилось? - встревожено спросил Грегсон.
Сестра посмотрела расширенными от ужаса глазами на Грегсона, замотала головой и побежала по коридору к туалетной комнате, роняя тампоны.
Когда наконец-то в дверях родильной комнаты показалась вторая сестра милосердия с ребенком на руках, Тобиас Грегсон испуганно замер, увидев слезы на глазах женщины.
- Мистер Грегсон, мне очень жаль... У вашей девочки явные признаки аномалии психического развития - печально произнесла акушерка.
- А что это такое? - севшим голосом спросил Грегсон - и почему вы так решили?
- Простите, дорогой Грегсон, я всего лишь отставной хирург - начал оправдываться доктор Ватсон, выходя из родильной комнаты. Его глаза были красными от усталости - Но она не кричит. И это только один из признаков...
.- Признаков чего?
- Того, что ей всю свою жизнь придется жить на чьем-то попечении.
- Но так живут все женщины!
Акушерка залилась красной краской - Мистер Грегсон, мы говорим про другое. И ваша жена согласна отдать девочку в приют при нашем монастыре.
- Это преждевременное решение, - возразил доктор Ватсон. - Нормальная семейная обстановка позволит минимизировать...
- У нее же взгляд нечеловеческий! - вдруг закричала монашка, и затряслась.
Грегсону стало плохо от этой вспышки истерики, и большой красный крест на фартуке акушерки в его восприятии слился в неровное кровавое пятно.
- Прекратите, сестра! - грозно прикрикнул доктор Ватсон и выхватил ребенка из рук истерично плачущей монашки.
Грегсон принял у доктора Ватсона дочку и взглянул в ее бесцветные глаза. Тогда все и началось. Грегсон вдруг почувствовал мысли этого беззубого куска плоти. Конечно, эти мысли не были заключены в надлежащую оболочку из понятных слов, и выражали скорее дискомфорт, чем просьбы. Но Грегсон не только вник в эти мысли, но и понял существование обратной связи с младенцем. После слов Ватсона Грегсону хотелось только одного - чтобы ребенок закричал. И девочка закричала...
Хоть и был бургомистр Гамельна изрядно толст и неповоротлив, но ничего не скажешь - умом крепок. Порой только руками разводили гамельнцы: до чего ж умён, хитёр! И вот, поразмыслив, приказал бургомистр: чтобы избавить Гамельн от нежданной беды, свезти в город со всей округи котов и кошек.
Скрипят телеги по дорогам в Гамельн. На телегах наспех сколоченные деревянные клетки. А в клетках не откормленные гуси и утки на продажу, а коты и кошки. Всех мастей и пород, худые, голодные.
![[]](/img/m/merkulxew_a_w/klaus/times.jpg)