Аннотация: Писался на конкурс "Публикант - Книга будущего". Занял там двадцать какое-то место.
Опубликован в сборнике "Аэлита. Новая волна 2005"
НЕТ СЕКРЕТОВ ОТ СМЕРТИ
Сегодня я узнал, что Грегори при жизни по-настоящему презирал меня.
Даже будучи наполненным откровенным негативом, сей поразительный и поучительный факт все равно стал для меня подлинным Открытием, которое я тщательно очистил от эмоциональной шелухи и сложил в лукошко памяти.
- Алешенька, ты - жалкое кретиническое чмо, - помнится, говорил Грегори мне прямо в глаза и просил в долг, будто эти слова были паролем к моему бездонному кошельку.
Я же считал, что так он потакает моему самоуничижению. И только теперь понял, насколько же прямым, честным, правдивым он был. Золотой, редкой чистоты человек... Как же теперь я гордился своей дружбой с ним!
Если уж говорить откровенно, честность составляла весь его капитал. Более того, Грегори порой казался мне воплощением идеи неудачника. За три года нашей дружбы я достаточно хорошо начал разбираться в его мечтах и прожектах, прилежно выучил всю биографию - и даже самая пристальная ретроспектива показывала, что ему не удалось ни одно из начинаний.
Ладно бы он принимался за свои проекты спустя рукава, с ленцой и подспудным желанием фиаско, но нет же! Брался за работу с полным напряжением сил, залезая в долги, становясь спецом в области, о которой прежде слыхом не слыхивал... Конечно, он не мог не попробовать играть на фондовой бирже - с предсказуемым результатом. Потом была торговля паями еще не разведанных палладиевых месторождений на Марсе, ирландский ресторан в Самаре, субаренда горнолыжной трассы на Домбае и много чего еще, столь же рискованного и неизменно неудачного.
И при всем этом Грегори ухитрялся совершенно искренне презирать меня, беззастенчиво пользоваться моими связями, брать в долг и нагло заявлять, что отдавать ему все равно нечего.
Да, таков был мой дружок Грег.
Когда он умер (самоубийство путем выстрела в голову, как было написано в полицейском протоколе), родственники не захотели забирать ни его пепел, ни ментал-слип, даже ничего из его личных вещей, словно боялись заразиться его невезучестью. И все это богатство досталось мне.
Как изначально и задумывалось.
***
Небольшая сессия на полтора часа, проведенная под декодером ментал-слипа ныне покойного друга Грегори позволила мне отвлечься мыслями от волнений сегодняшнего дня.
Утром в который раз безобразно поругался с Анкой. В ответ на мое пустячное замечание, она, не успев дочистить зубы, начала кричать и плеваться сине-красной пеной, швырнула в меня тяжелую индийскую расческу из пятисотлетней смоковницы и выскочила из дома в одних шортах. С улицы провизжала, что уходит навсегда, прыгнула в свою "Октавию" и выехала на дорогу, разворотив клумбу с редким сортом георгинов.
Все это было вполне предсказуемо и даже ожидаемо, но все же неприятно, будто провоцируя эту милую, слегка полноватую девушку, я делал что-то гадкое и постыдное. И, что любопытно, за весь утренний инцидент его истинная причина даже не была упомянута. Потому что в наших отношениях с Анкой есть только одна глобальная и неразрешимая проблема, над которой я бьюсь уже третий год - свет очей моих, загадка-ягодка моя наотрез отказывается сделать себе ментал-слип.
***
Теперь, спустя почти два десятилетия, мне кажется само собой разумеющимся, что я до конца понял Валеру, моего друга детства, лишь через неделю после его смерти.
После школы наши дорожки разошлись: он поступил в престижное летное училище и рано женился. Я же тем временем самозабвенно вкалывал в еще никому не известной московской фирмочке МнемоТек.
Тогда психоактивные поликристаллы пытались применять даже в бытовой технике. Но реализовать мысленное управление компьютером, кофемолкой или кондиционером на сколько-нибудь приемлемом уровне не удалось ни одной из трех сотен возникших по всему миру венчурных компаний, что и предопределило их скорый и бесславный конец.
МнемоТеку посчастливилось выжить только потому, что мы нашли, пожалуй, единственное коммерческое применение этой инновации, которого братья Спирины, первооткрыватели психозависимой стереомеризации, уж никак не могли предвидеть. Технология оказалась подходящей для фиксации образов и эмоций, возникающих в человеческом мозгу, и в перспективе могла позволить записывать воспоминания. Все это мы поняли, когда, потратив десять миллионов евро и три года жизни, смогли снять запись с крысиных нейронов, от которой у французского инвестора начался эпилептический припадок. Так, на моих глазах, была разработана технология психоотпечатков, которую впоследствии совсем другие люди назвали МС (ментал-слип).
Headhunter из Ментал Инк, душевный и чуткий немец, встретил меня вечером у проходной МнемоТек, проявил осведомленность о нестабильном моем положении в фирме, и предложил сменить место работы и жительства. Почувствовав, что его собираются послать, назвал такую сумму, от которой у меня с ладоней потекли водопады.
Так я переехал из московской квартирки в трехэтажный коттедж в получасе езды от Праги, получил собственную лабораторию с толковыми индусами и кучу свободного времени на свои увлечения. Потом начал ездить в командировки по всей Европе - по мере того, как открывались новые региональные отделения Ментал Инк.
Съездил и на открытие отделения в Москве. И первым клиентом оказался... мой друган Валера. Он был в офицерской форме и сверкал иконостасом орденов за ряд кампаний, в которых успел принять участие. Тринадцать лет мы не виделись, но узнали друг друга сразу.
Ментал-слип он решил сделать после очередной командировки куда-то на Ближний Восток. Вернулся с орденом за разбомбленную школу и полутора сотнями тысяч боевых в кармане. Объяснил мне, что хочет, чтобы сын не тратил время на тупую зубриловку, а лет в семнадцать разом ассимилировал все его профессиональные навыки.
Когда Валера погиб на очередной миротворческой бомбардировке, я узнал, что навязываемая роль совсем не годится его сыну. Тот уже в одиннадцать лет был подслеповат, не отличался живостью реакции, но проявлял себя как совершеннейший гений в музыке.
- Заберите это! - сказала вдова Валеры, отдавая мне фиолетовый диск МС в пафосной рамке из красного дерева (покойный держал его самом видном месте, будто свадебную фотографию). - Я никогда не хотела, чтобы мой сын стал летчиком.
Я легко согласился. Еще с эпохи подростковых влюбленностей у меня накопилось к Валере множество вопросов, найти ответы на которые теперь можно было только одним способом. И, должен сказать, эффект от просмотра его МС превзошел все мои ожидания - за три часа я прожил всю его жизнь, узнав попутно об военных кампаниях много такого, чего не показывают по HV. Но все же чувствовал, что чего-то не хватает.
Через месяц вернулся за урной с его прахом; ее как раз доставили из Ирана. Вдова сопротивлялась недолго: пять тысяч сразу и десять потом - неплохой аргумент даже на фоне страховки Валеры и назначенной пожизненной пенсии.
***
Следующей в моем списке бесценных друзей была изумительная парижанка Миранда Кацман, старше меня лет на десять и умнее на добрых полторы сотни единиц IQ. После двух лет упоительной нашей любви-дружбы-взаимопознания она умирала в безумно дорогой Женевской клинике от злокачественной опухоли, так и не открывшись мне до конца.
- Ты мучение и наказание моё, - как-то сказала она, худая, оплетенная трубками и датчиками, - я люблю тебя всем сердцем, Лекси мой, Лекси... но головой понимаю, что редкий ты мерзавец, бессовестный и безоглядный.
Я всегда любил людей прямых и честных. И всегда подозревал, что есть где-то у этой честности дно, опустившись до которого, упрешься в непробиваемый панцирь, а за ним, предполагал, - подлинность человека, его суть. Черна ли она или светла? - думал я. - Имеет ли она вообще цвет? Каково это - соприкоснуться с сущностью другого человека, которого, вроде бы, отлично знаешь. Не окажется ли он изнутри чужим, так и не понятым за долгие годы?...
В похвале ли, в упреке Миранды всегда чудился мне скрытый подтекст. Вот, что я понял: чем лучше человек, чем чище он и открытее, тем глубже открывающаяся бездна, в которой хочется достигнуть самых запретных глубин. И то, что глубины эти могли вот-вот закрыться навеки, похоронив свои секреты, наполняло меня почти физиологическим отчаянием.
Так мы и умирали на пару, обоюдно терзаемые болью. Она - в клинике, я - в гостинице напротив. Но к ней приходили внимательные врачи и сестры, делали инъекции самых мощных опиатов, чтобы заглушить боль на несколько часов. Я же страдал непрерывно.
Наконец, не выдержал. Принял самое правильное решение, запасся наличностью и в сумерках направился в клинику. В итоге все сложилось как нельзя лучше: сиделка и дежурный врач правильно поняли меня (как трудно было запихивать им в карманы белых халатов пачки купюр!) и на машине скорой помощи отвезли Миранду в местное отделение Ментал Инк. Процедура снятия ментального отпечатка заняла три часа - все время Миранда была без сознания.
Утром она так смотрела на меня, будто все знала. Начала разговор, которого я давно ждал, а потому слушал тихо и внимательно. От меня требовалось всего лишь нажать на маленькую зеленую кнопку.
Назавтра я проконсультировался со своим адвокатом, подписал все документы, предусмотренные протоколом эвтаназии, и поцеловал Миранду на прощание в сухие губы. Зеленая кнопка почему-то все не хотела нажиматься, а молодая сиделка упала в обморок.
На следующий день поставил в декодер ее только что активированный МС... Боже мой, как она была честна, как же я, мерзавец такой, мог подозревать ее в некой глубинной неискренности! Любовь моя к ней расцвела миллионами оттенков, и постиг я простую истину: если влюбляться - это задавать вопросы, то любить - это, конечно, знать.
***
Когда я вывел для себя эту формулу, мне уже невозможно было остановиться. Я всегда любил общаться с интересными людьми, но теперь увлечение приобрело совершенно новый вектор. То, что подготовка к подлинному и окончательному постижению очередного душевного друга занимала долгие месяцы и годы, меня не смущало. Наоборот, тонкая игра в предсказание, в зондирование, в прощупывание доставляла все больше удовольствия.
Часто я сам оплачивал эту безумно дорогую процедуру - записи МС. Когда зарабатываешь сто сорок тысяч в год и живешь вполне себе скромненько, пятьдесят тысяч собираются довольно быстро. К тому же, у меня, как у одного из ведущих сотрудников Ментал Инк., скидка в 50% на запись МС, и все смотрят сквозь пальцы на то, что я за минувшие годы пользовался этой льготой не менее двадцати пяти раз. И только один раз - для себя.
Следующий дружок-приятель Никита Пригожин был сколь мне интересен, столь и крепок здоровьем. Год без малого я присматривался к нему, изучал и проверял. Страшно представить, скольких нервов и денег мне это стоило, но его болид загорелся прямо на пит-стопе точно через сорок дней после того, как я за руку отвел его в ближайшее отделение Ментал Инк.
***
Анка была слишком похожа на Миранду. Настолько, что через месяц после знакомства с ней, потащил ее на обследование к лучшему в Праге онкологу. Оказалось, все в порядке, вероятность такого рода опухоли (длинное и горькое на языке название) у нее минимальна. Просто не хотел повторения уже раз проигранного сценария.
Только основательно влюбившись в Анку, понял, что у меня нет ни единого шанса разгадать ее, такую сложную и противоречивую, с богатой биографией и мелкими тараканами в голове.
Она и слышать не хотела об МС. У меня же оказался на удивление скудный арсенал доводов. Раз за разом я предлагал ей деньги, говорил о присущем каждому человеку желании оставить после себя что-то для вечности или ссылался на ее больную мать. Более убедительных аргументов придумать не удавалось. Она оказалась глубоко религиозна и утверждала, что МС богопротивно и омерзительно. Я спрашивал ее, богопротивны ли фотография и holo, она кивала без тени сомнения.
Впрочем, помучавшись полгода, я нашел способ, как подобраться к ней. Но это требовало очень много времени и миллион тонн терпения.
***
В моем кабинете один угол занимают три самых важных предмета - это пневмо-кресло, изготовленное по индивидуальному заказу, эксклюзивная модель декодера МС (с функциями поиска по образу и биографического монтажа), и стеллаж, закрытый пуленепробиваемым стеклом.
Верхняя полка занята футлярами черного дерева для хранения МС. На полированной поверхности - золотое тиснение: "Валера", "Миранда", "Никита", "Карим"... Всего два десятка томов - небольшая, но уникальная библиотека человеческих судеб. Футляра с надписью "Грегори" здесь пока нет, но место для него уже приготовлено.
Основная проблема - в несовершенстве технологии. Диски МС можно проиграть не больше десяти-пятнадцати раз - как записи первых фонографов на восковых валиках. Просто никто не заинтересован в совершенствовании технологии - ни те, кто продает МС голливудских звезд, ни скорбящие родственники покойных.
Мне диски доставались уже не раз пользованными - это сразу чувствовалось; будто ложишься в постель, в которой до тебя ночевало несколько человек. Записи прокручивали члены семьи, друзья, коллеги по работе, - конечно, не всё целиком, только избранные места (ведь самый распространенный интерес - что покойный думал о его драгоценной персоне).
На нижней полке стеллажа стоят шестнадцать одинаковых матово-черных сосудов с выгравированными именами. Это их пепел - тех, кого хватило настойчивости выпросить, купить, выкрасть. Его тоже нужно расходовать экономно.
***
О, друг мой Грегори! Запись закончилась в девятом часу вечера и я, обремененный десятилетиями твоих бесценных воспоминаний, мыслей, чувств, поднес к губам слабую руку и облизал пальцы от последних въевшихся в кожу крупинок твоего праха с легким солоновато-мыльным привкусом.
Скрипнули тормоза на повороте дому, лязгнули внизу автоматические гаражные ворота. Анка вернулась, будто и не обещала этим утром вычеркнуть меня из памяти. И теперь поднималась по лестнице.
Я не успел даже увидеть ее, услышать ее голос, и только по самому звуку шагов уже понял, что победил. Дальше тоже будет трудно, но основное препятствие уже преодолено.
Она вошла в комнату спокойная и собранная, но, едва увидев меня, такого кроткого и любящего, протягивающего ей руки для примиряющего объятия, тут же зарыдала в голос, залепетала что-то истерически-невнятное. Мне не нужно было прислушиваться, чтобы понять, о чем этот плач: у мамы обширный инфаркт, она сейчас в реанимации, срочно нужно много-много денег, тысяч пятнадцать, не меньше.
- Алеша, ты дашь мне денег? Я знаю, у тебя всегда отложено...
Я запирал ее мокрые губы, прикладывая палец (даже вымыть не успел от пепла твоего, Грег!) и шептал убедительно:
- Разумеется, милая, разумеется!
И обнимал ее в трогательном порыве умиления, глотая всамделишные слезы. И чувствуя себя триумфатором, наконец, произнес фразу, которая, без сомнения, была лишней, потому что и так все было понятно:
![[]](/img/m/mero_m/net/oblozhka_wlad-2005.jpg)