Аннотация: Война - кровавое дело. А что если сделать ее хоть в половину гуманней?
Герой поневоле.
Дмитрий Меровинг
В воздухе, совсем рядом, раздался громкий свист. Я поднял голову и увидел летящий прямо на меня валун. Едва успел отпрыгнуть, прежде чем он врезался в мостовую, вырывая из нее, словно волк из тела жертвы, каменные осколки, разбросал на сотни ярдов окрест. Многие из моей сотни остались погребенными под ним.
Я дотянулся до выскользнувшего из рук гладия, поднялся, поправил съехавший на бок шлем. Поглядел на небо - шальное попадание, катапульты должны бить по стенам, до воинов за ними наводчикам их дела пока нет. Оставшиеся в живых тем временем вновь заняли оборону возле городских ворот - за наспех сооруженными редутами и баррикадами. Удивительное дело - пятый раз за два года Арисполь пытаются захватить и каждый раз все укрепительные сооружения на улицах возводят на скорую руку. Правда, в четырех случаях они вообще не пригодились.
Я украдкой посмотрел в сторону - Герман остался жив. Жаль. Я завидовал этому белокурому красавцу, любимчику женщин и идолу мужчин. Он в каждой битве совершал подвиги, которые мне могли только сниться, уносил в могилу за собой десятки врагов, лучших врагов. Но сегодня, клянусь, я обойду его. Иначе и быть не может.
Небо серое, безжизненное - природа словно чувствует неприглядность происходящего. Кажется, вот-вот польет дождь, но еще не сейчас, после. Он смоет кровь погибших и скроет слезы обездоленных жен. Надеюсь, плакать будут не в Арисполе.
Гром грянул уже давно, почти час назад, но пока атакующие не смогли даже подобраться к стенам. Четыре раза в минуту раздавался вой сотен стрел, пущенных со стен бастионов, раз в минуту взвивались в воздух, словно легчайшие пылинки, камни, уносились далеко за стены, в поле, где раскинулось вражеское войско.
Мы, закрытые высокими стенами не могли даже увидеть врагов, до нас доносились только рваные отголоски боевых кличей. Они звучали все ближе. Очень скоро неприятель все же достигнет городских стен.
Лишь только первый удар сотряс ворота, все вокруг напряглись. Мирно разговаривавшие доселе копейщики ощетинились сотнями смертносных шипов, сидевшие на земле кирасиры тяжело поднимались на ноги, обнажали мечи.
Рядом беспокойно переминался с ноги на ногу юнец с пушком над губами. Посмотрел в мою сторону:
- Арбитры ведь знают? Они следят?
Все ясно, у малыша первая битва. Никто иной такого вопроса бы не задал.
- Конечно знают. Если есть битва, значит они знают.
Я осмотрел еще раз застежки кожаной куртки, что заменяла мне латы.
- Г'товсь ребята! - взревел сотник, громадный мужик с рыжими волосами, беспорядочно торчащими из-под шлема. Он недавно командовал нами - прежний сотник пошел высоко вверх, сейчас один из триумвирата полководцев.
Второй удар, третий... Тела большинства лучников, сметенные со стен, лежали на мостовой подле наших ног. Немногие оставшиеся в живых стреляли почти прямо вниз, стрелы летели еще быстрее, били сильнее. Но нападающих у стен уже не остановить - это ясно.
Четвертого удара невидимого нам тарана ворота не выдержали - развалились в щепки. В провал хлынуло пестрое вражеское войско. Время тактики и стратегии кончилось, сметено, словно детские постройки на прибрежном песке под натиском могучей волны. Осталась только сила против силы, героизм против героизма.
За считанные мгновения все смешались - все здесь равны - и закованные в броню рыцари и мы, едва скрывшие под обносками голое брюхо. Все слилось в общем гуле криков, стонов, воплей, предсмертных хрипов и бульканья рвущейся на свободу крови. Я едва успевал уворачиваться и наносить хаотичные, не достигающие большей частью цели удары гладием. Рядом остервенело рубился Герман. Глаза его потеряли человеческий вид, остекленели - сейчас он совершит очередной легендарный подвиг. А я должен выжить, должен посмотреть, что сделает он. Чтобы самому сделать еще больше. Если это будет в моих силах.
Ждать долго не пришлось. Мне оставалось только заворожено смотреть, как время будто бы сжимается для Германа, как он оставляет спины товарищей, бросается в одиночку в самую гущу врагов - там, где больше всего почти неуязвимых панцирников. Его меч взлетал и падал, раз за разом находя едва различимые щели в латах. Сам он даже не пытался отражать выпады, его плоть трижды разрывалась беспощадным железом, прежде чем он упал на землю, взглянул последний раз на свое ратное дело и удовлетворенно вздохнув, умер. А рядом падали под коварными ударами защитники города, внезапно потерявшие прикрытие со спины.
Мне предстояла поистине непосильная задача - превзойти подвиг Германа. Я окинул взглядом толпу и нашел подходящую цель. Дюжина рыцарей, плотно прижавшись друг к другу медленно но непреклонно продвигалась вглубь города, прорубая себе дорогу в телах защитников. Если я только смогу их остановить. Тогда, наверняка мой подвиг затмит этого красавца-выскочку.
Я рванулся к ним, налетел сбоку, внезапно, как показалось. Гладий по рукоять вошел в одного из противников, я ступил на его место. Попытался, закрывшись щитом пронзить еще нескольких, но получилось только одного - щит не выдержал даже пары ударов, раскололся на две половины. Я почувствовал острую боль в животе, еще несколько раз ткнул наугад мечом. Тяжелая рукоять направляемая рукой одного из рыцарей врезалась мне в затылок, я упал на колени, склонил голову. Последний удар пришелся в спину. Я только успел подумать: "Не смог!", закрыл глаза и погрузился в непроницаемую тьму смерти.
Тьма как обычно внезапно сменилась сероватой темнотой, я услышал голоса где-то невдалеке. Значит, все-таки победили! В шестой раз!
С трудом возвращалась память о случившемся, о попытке превзойти Германа, закончившейся крахом и смертью. Разомкнул веки, в глаза ударил яркий солнечный свет. Небо теперь голубое, радующееся нашей победе. Надо мной склонился рыжий сотник, потеребил за щеку.
- Вставай, лежебока.
Я приподнялся на руках, огляделся - то самое место, где меня настиг разящий удар в спину. Вокруг и впрямь уже все ходили, обнимались, пели победные песни. Таких как я, только очнувшихся, всего несколько человек. Я победно помахал кулаком - те, кто разменяли жизнь дороже всего, встают последними, это известно. Но улыбка быстро сползла с моего лица - Герман все еще лежал на земле, последний из воинов Арисполя. Хоть бы он вообще не встал!
Но так не бывает, Арбитры никогда не оставляют работу незаконченной. Поднялся и Герман, победоносно огляделся и, не подумав разделить общую радость простых воинов, ушел прочь.
Я окликнул проходящего мимо лучника. Он то и дело нагибался, собирая уцелевшие стрелы. Обернулся ко мне, улыбнулся:
- С победой, воин-герой!
- С победой, доблестный лучник.
- Тебе от меня что-то нужно?
- Да... Я бы хотел спросить тебя. Ты ведь остался жив? Ты видел, как происходит воскресение? Каковы из себя Арбитры?
Я, конечно, знал о них многое - из сплетен, домыслов. Хотел услышать рассказ из первых рук, и, не скрою, побахвалиться.
- Ты что, никогда Арбитров не видел? - удивился лучник.
Конечно же нет, - усмехнулся я про себя, - я ведь не трясусь за жизнь, как многие. Да, мы можем и потерпеть поражение - что ж, значит такова судьба. Но вслух ничего не произнес, только развел руками.
- Я даже не знаю как рассказать... Когда битва закончилась, появился Арбитр. Не появился даже, а как это... приплыл. Да-да, приплыл, значит, с небес. И замер, повис в ярде над землей. Весь в сером балахоне, капюшон такой глубокий - не то что глаз, подбородка не видно. Взмахнул он, значит, руками - и тут вдруг из-под земли туман заструился. Синий такой, как от табака, что мой кум сушит. И вокруг вас сгустился, окутывать стал. А потом через ноздри внутрь... И начали все вставать.
Хотел бы я это увидеть. Да только вряд ли получится когда. Я благодарно кивнул лучнику, тот махнул рукой и отправился дальше собирать стрелы.
Что ж, пора домой и мне, дед заждался новостей.
Арбитры появились в нашем мире недавно, еще не успела и сотни раз зима сменить лето. Откуда они взялись никто не знал. Говаривали, их послал Бог, разгневанный беспрерывными кровопролитными войнами, уносящими без числа его верных чад. Возможно что и так. А может, Арбитры лишь обычные люди, получившие, волею судеб, доступ к каким-нибудь тайным знаниям. Узнать даже крохи правды о них никому пока не удалась. Да и не часто можно встретить сорвиголов, решившихся расстроить Арбитров. Они пришли вдесятером, одинаковые, словно один человек. Хотя не уверен, что слово "человек" к ним применимо.
"Нас расстраивает такое бессмысленное уничтожение человеческих жизней", - сказали они, - "мы здесь, чтобы помочь вам жить". И поставили условия. Перед каждой битвой воюющие стороны должны заявить о желании биться. "Просто громко позовите. Один из нас обязательно явиться".
Битва теперь начиналась "со звука, что обычно последует молнии", мы его называем просто Громом Арбитров. И лишь Арбитры судят, кто же победил. После того, как победитель определен, начинается настоящее таинство - все воины победившей армии восстают из мертвых. Этого мне еще никогда наблюдать не приходилось - я всегда оказывался среди тех, кто нуждался в воскрешении.
Новый условия понравилось если не всем, то многим: и военачальникам - им не приходилось понапрасну терять людей и набирать новых, едва оперившихся птенцов, нуждающихся в длительном обучении; и простолюдинам - теперь велик шанс, что с войны вернешься живым. Раньше многие, "требушетное мясо", и в победоносной армии не могли рассчитывать на благополучное возвращение.
В первые годы нашлось немало напористых смельчаков, которые собрав армию отправлялись завоевывать весь мир. Оно и не глупо, если встречать врагов поодиночке, то можно почти без потерь добраться куда угодно. Рано или поздно кому-то удавалось собраться в союз - тогда завоеватель со всей армией оказывался обречен.
Так или иначе, с тех пор ни одна битва не оставалась обделенной вниманием Арбитров.
Я шел по городу, насвистывая на ходу безыскусную мелодию. Даже обида от того, что не удалось пересилить Германа не могла затмить мою, нашу всеобщую радость. Снова победа, снова враг, прельстившийся богатством Арисполя, отступил ни с чем.
По правую руку остался замок иренарха города и окрестностей. Сколько раз за жизнь я прошел мимо и все равно взгляд невольно замирает на этом величественном здании, одновременно надежном и воздушном, будто висящий над землей Арбитр. Замок олицетворял мощь и богатство неприступного Арисполя.
Мне же пришлось свернуть в грязную подворотню - мы с дедом жили не в самой роскошной части города. Пенсион бывшего сотника, да жалование подмастерья кузнеца - не слишком много для жизни в этом оплоте негоциантов. Путь к нашему жилищу не всегда бывает безопасен - здесь много желающих поживиться чужим добром, пусть и таким скудным, как у меня. Но я не волновался, сейчас рады все - от иренарха до последнего воришки.
Дед встретить не вышел. Я заглянул в комнату. Так и есть, сидит на любимой скамейке за столом, склонив голову. И ничего не замечает. Думаю, не заметил бы даже, если бы город уже захватили.
Все как обычно - в одной руке деревянное поленце, в другой - изогнутый нож. Он может вырезать днями напролет. Часто даже ночью, со свечей - рискуя спалить весь дом. Иногда получалось что-то полезное, вроде ложек - тогда дед сам ходил на рынок, продавать, безделушки же доверху заполнили дом.
Рядом, на полке среди инструментов лежал длинный иззубренный меч, память о бесчисленных битвах прошлого. Брошен так небрежно, что казалось, будто им пользуются каждый день. На самом деле дед не брал его в руки вот уже двадцать лет.
Все они, воители прошлого, постарались уйти быстрее, так и не сумев подстроиться под новые правила войны. Они не смогли оценить щедрость дара Арбитров и сочли за благо уступить место нам.
- Дед, я вернулся! Мы победили.
Он обернулся. В его серых глазах играла насмешка.
- Я уже понял. Ну что, ты сегодня снова герой?
- Да, можно сказать так. Но я хотел сделать куда больше, чем вышло.
- Ну, иди есть, герой, - вздохнул он.
Я остановился - слова говорили одно, но по интонации я понял, что лучше остаться. Предстоит разговор и ставлю свой гладий, что непростой.
Вообще-то дед любил меня. С тех пор как мои родители погибли от мора, никого ближе его для меня не было. Он терпел мои нередкие выходки, давал полную волю в доме. Не запрещал водить друзей и нечастых женщин, но при этом всегда ворчал. Он вообще мог ворчать непрерывно, часами напролет. Больше он любил только вырезать. Ворчать он мог о чем угодно, даже о том, что трава раньше была зеленее, а уж небо-то...
- Дед, ну что опять случилось? Опять Арбитры тебе не угодили?!
Он смолчал, но ответ я знал и так.
- Ну что плохого, скажи мне! Что плохого в том, что после любой, самой кровопролитной битвы больше половины воинов возвращаются домой, к женам и детям? Насколько ведь меньше горя! Ты думаешь иначе?!
Я не хотел на него кричать, само так вышло. Дед глянул на меня с укором.
- Если вы мужики, то и воюйте, как мужики, а если бабы, то сидите и прядите - оставьте битвы настоящим...
- Дед, не стоит так, - в голосе прозвучала угроза. Он только усмехнулся.
- Да, вы теперь все герои, все храбрые. Только геройство ваше, - дед взял со стола неровно вырезанную медную монетку, - даже половины вот этого дира не стоит. Когда мы воевали, тоже ратную доблесть показывали. И знали, что никакой Арбитр, если умрешь, с земли тебя не поднимет - черви сожрут. Да, тогда героев было - горстка, но настоящие они были. А не такие, как вы.
- Перестань! Ты несешь чушь, дед. Вы завоевались, вы не жалели людей, вы не замечали человеческую боль, которую несли. Если этому нельзя положить конец, надо постараться уменьшить эту боль. Арбитры только тем и занимаются.
- Хорошо, внук, хорошо. Ты большой, ты свободный и волен поступать, как знаешь. Но попомни мое слово, вам еще поплатитесь за трусость.
Я в сердцах харкнул на пол, развернулся и вышел из комнаты. Напоследок хлопнул дверью так, что косяк едва не развалился. Пройдет совсем немного времени, мы поговорим, но сейчас его слушать невыносимо. Он же просто завидует мне. Что я прижился, что сумел понять, завидует моим подвигам...
С тех пор луна успела превратиться в тончайший серп и вновь распухнуть, как на хороших дрожжах. Ночью я проснулся от громких криков на улице. С трудом продирая глаза встал на ноги, открыл дверь. Крики стали не просто громкими, а истошными. Люди суматошно носились по улице, многие даже не успели ничего одеть. Женщины несли в руках весь скарб, что смогли унести из дому.
Может Арисполь охватил пожар? Но нигде не видно зарева, ночь непроглядно темная. Тогда что же?
- Постой! - крикнул я пробегающему мимо знакомому мяснику. Ему доставляло немалых трудов нести не только грузное тело, но и полюбившийся инструмент, и все же он бежал.
Он повернул ко мне испуганные заячьи глаза.
- Ты что-то хотел? Давай быстрее, я спешу, - рад представившемуся отдыху и тяжело переводит дух.
- Что происходит в городе?! Куда все бегут?
- Бегут куда? Так оно немудрено - куда угодно, лишь бы из городу. На нас напали. Ахелы.
- Напали? - удивился я. Я не слышал, чтобы кто-то нападал ночью - зачем попусту над людьми издеваться, если все равно, пока Арбитры дадут начать бой, армия противника уже успеет собраться. Правда, ахелы никогда особым здравомыслием не славились, - грома-то еще не было. Значит все в порядке. Сейчас соберется армия, и сокрушим мы этих ахелов. Шесть раз выстояли и седьмой, надеюсь, выстоим.
- Не будет его, грома. Ахелы уже внутри стен, вот-вот подступят к замку иренарха. Кто-то открыл им ворота.
Мясник решил, что потерял на разговоры уже слишком много времени, подтянул ремень и бросился прочь, к западным воротам.
Как это, внутри стен?! Это значит они не поставили Арбитров в известность! Но тогда... нет, не может этого быть! Их военачальник сошел с ума! Да Арбитры им за это потом... Ничего Арбитры не сделают, - внезапно понял я, - они не приказывали, они лишь предложили. Мы с радостью согласились.
Все так просто, так по-детски - а мы даже и думать забыли о том, что такое возможно.
Я разбудил деда, коротко сказал о нападении. Приказал ждать дома, а сам наспех нацепил амуницию и поспешил к замку. Там я застал не больше сотни вооруженных воинов. Из разных сотен и десятков, они впервые стояли рядом. Воины бросали друг на друга тревожные, даже испуганные взгляды и внимательно всматривались вперед, в едва проглядываемую темноту. На одной из ведущих от городских ворот к замку улиц должно показаться вражеское воинство. Среди этой сотни я заметил светловолосого Германа. Куда делось все его бахвальство? Он жался ближе к товарищам, старался встать подальше от авангарда нашей смехотворной армии.
- Где все остальные?! - спросил я у ближайшего, - где армия?
- Кому где вздумалось. Сбор-то не объявили. Ни иренарх, ни полководцы не ожидали такого. Наверняка уже дали деру. Умирать-то не хочется никому.
До нас долетело гиканье и рев, затем из-за угла как река в узком русле, хлынули сотни теней. Не больше десяти секунд мы простояли на месте - до тех пор пока не взвились над мостовой десятки стрел. Трое или четверо наших упали, хватаясь за древки вспоровших тела стрел, хрипя в предсмертной агонии. Мы видели это тысячу раз, но кто-то, как нарочно, просипел:
- Я не хочу... не надо...
Только сейчас мы со всей ясностью осознали, что любой точный удар меча, любая метко пущенная стрела или болт - обязательно будет последний. И не важно, устоит город, или нет - ты этого все равно не увидишь.
Никого не пришлось уговаривать, слово по безмолвному приказу все развернулись и отталкивая друг друга, бросились в спасительную подворотню. Мы бежали что есть мочи, по дороге встречая таких же. Похоже, никому не пришло в голову биться в таких нечеловеческих условиях, оно и понятно. Это же варварство!
Только невдалеке от нашего с дедом дома, на крохотном перекрестке я увидел первую баррикаду. Ее возводили четверо воинов, любому из которых давно пора лежать на лавке, а не биться. В следующий миг я понял, что один из них - мой дед. Я замер на месте, позволив бегущему за мной лучнику врезаться мне в спину. Тот только выругался, обогнул меня и побежал дальше.
Я подошел к редуту. Дед увидел меня и поприветствовал взмахом знакомого иззубренного меча.
- Дед, я же приказал тебе сидеть дома!
- Ждать, пока придут и вырежут в постели? Я буду драться, раз вы боитесь, защитники Арисполя!
- Ты знаешь, что Арбитра нет?! Если тебя убьют, а так и случится, ты умрешь!
- Я только так и умею биться! Все мы, верно?!
Окружающие деда старики разразились воинственными возгласами. Вдалеке показалось кажется совсем и не поредевшее, хотя отчего ему редеть, ахелское войско. Двое "воинов" вскинули луки, приготовились стрелять так далеко, как позволят их слабые руки.
Внезапно из проема прямо перед редутом выбежал обливающийся потом Герман. Он только взглянул на приближающуюся армию, на установленную баррикаду и ее защитников - рванул прочь.
Вот только убежал он не далеко - пущенный могучей рукой болт врезался ему под правую лопатку. Герман вскрикнул и повалился на мостовую.
- Помоги, - прошипел он, - уведи меня отсюда...
Я со смесью ужаса и злой радости смотрел, как извечный герой корчится от боли. Достойная смерть для героя, нечего сказать.
- Не стой на месте, - крикнул дед, - беги!
- А ты?
- Я останусь. Мне лучше здесь. А ты не привык, я понимаю. Я тебя не виню.
Я кивнул, глянул на Германа, на тянущиеся ко мне руки и побежал. Сперва медленно, оборачиваясь на ходу, а после того как могучая ахелская волна накатила и даже не заметив, смела хлипкий редут - припустил что есть мочи. Главное добежать до холма, за холмом - лес. Туда вход только для ариспольцев, врагам туда ходу нет. Да и вряд ли они туда пойдут - им нужен город, нужно золото, камни, а не его жители.
Я сидел на холме, спиной к огромной, но уже теряющей в свете луну и смотрел на родной город, теперь ставший ахельским. За дальней стеной медленно вздымалось кроваво-красное солнце, окрашивая белые нетронутые бастионы.
Они уйдут, через день или два, когда награбят вдоволь. Мы вернемся в город, только вот я отчетливо понимал, что это будет уже совсем не тот город. Арисполь пал без боя, отдался на откуп тем, кто изворотливей. Или все же храбрее?
Я погрозил небу кулаком. Будьте прокляты, Арбитры!