Можно узнать, сколько вам лет? Вы не подумайте ничего, я просто интересуюсь. Многие из тех, кому уже перевалило за сороковник, на полном серьезе считают школу, как они любят выражаться с придыханием, "лучшим временем жизни". Вот и мои родоки то же самое талдычат, когда в состоянии, конечно. А по мне, так это первый признак приближающегося разжижения мозгов. Не уверен, что они именно разжижаются, но вы понимаете о чем я. Они серьезно считают удовольствием сидеть по восемь часов в день в дурацком классе за дурацкими партами и слушать заунывную болтовню старых зануд. Я одному предложил поменяться, но он почему-то отказался. Сказал, что мне нужнее. Нужнее что? Узнать про то, как пестик опыляет тычинку и какие важные особенности у бензольного кольца? Лучше бы они научили как одному дать отпор двум гориллам-пэтэушникам. А бензольное кольцо мне нафиг не вперлось. Жду не дождусь, когда уже закончатся эти последние два года моего обучения.
Я в эту школу перевелся три недели назад, и уже дважды был у директора, этого неприятного типа с масляными глазами и тонкими поджатыми губами. Фу, какая мерзость!
Причем я бы понял, за что-то серьезное вызвали, так нет же. Ну побаловался чуть-чуть, с кем не бывает. Все-таки информатичка наша - психопатка. Она в компьютерах понимает меньше орангутанга Васи из городского зоопарка, зато стаж в педагогике - заоблачный. Она раньше математичкой была, еще при этом, с медалями, как его... Брежневе, вот. А я, надо сказать, в компах кое-что понимаю, хотя у меня дома такой гроб стоит, что им можно от зомбяков отбиваться. Новый у родителей я просить несколько опасаюсь.
Вам наверно интересно что же будет дальше, а совсем не то, за что меня к директору вызывали? А я все равно расскажу, раз уж вы эту муть читаете.
В первый раз я перед уроком пробрался в компьютерный класс и нашел в инете пароль к известному порносайту. Записал адрес, логин и пароль на обрывок бумажки и положил у компьютера, за которым сидит Рома Осипов. А когда он ее увидел...
Стоп, стоп... Я же не рассказал, кто такой Рома Осипов. Этот урод заслуживает того, чтоб по нему проехался каток, честное слово. Местный "криминальный" авторитет. Тип крупный, в основном за счет жира, и наглый до безобразия, но это же не повод чтобы ему все время в рот смотреть. А мои однокласснички смотрят, все до единого, олухи. Один не захотел, да только слабак оказался. Тихим прекрасным вечером отмутузили его так, что он в больнице месяц лежал. Родичи его хотели уже разборки устроить, но директор их как-то угомонил.
Меня Рома сразу невзлюбил. Во-первых, я не особо-то на него заморачивался, а во-вторых, наши одноклассницы стали больше внимания обращать на меня, чем на него. Ума не приложу, чем я им понравился. Одна только Аня Лескова даже не смотрит в мою сторону. Моя обычная проблема - девчонки, которым нравлюсь я, не нравятся мне, и наоборот. Так вот, никто кроме Ани мне и не нужен, зря Осипов из штанов вылезает.
На меня этот тупица решил наехать, когда я на подоконнике бутерброды разложил и видимо слишком аппетитно поедал. Он их попытался забрать. Ну понятно, ему без моих бутербродов никуда. Нормальные уговоры угомониться он не воспринял, зато удар ребром подошвы в пах, а ботинки у меня, надо сказать, ох какие замечательные в этом смысле, оказал на него благотворное влияние. Орал как скаженный, обзывал бабой, но в одиночку лезть не стал. Боюсь, рано или поздно может нагрянуть уже с товарищами-отморозками.
Так вот, когда Осипов обнаружил у себя на столе эту бумажку, у него аж руки затряслись, и слюни по подбородку потекли. Через пять минут все пацаны столпились у его компьютера. Смотреть на их тупые вытянутые рожи было смешно, честное слово. Особенно когда из-за их спин на монитор взглянула информатичка. Что тут было! На прошлой неделе, когда учебная тревога была, так сирена выла в сто раз тише. "Извращенцы!" - орала она, - "Ах вы отребье, уроды моральные, подонки!" Ну и еще много чего такого веселого. Старой закалки женщина, да... Ну а я стою в стороне, и головой качаю, типа, ну как же так. Она меня даже похвалила.
А потом весь класс вызвали в кабинет директора. Этот почему-то громко орать не стал, только сказал, - нехорошо. А информатичка, стоявшая рядом, почему-то кривилась, будто перцу пачку за раз съела.
И все бы ничего, но тут один умник поведал, что видел меня, входящего в компьютерный класс. И понеслось. Начали разбираться, и естественно, ни одна сволочь за меня не вступилась. Своя шкура дороже. Заставили меня неделю после уроков этот класс убирать, уроды.
Ну второй раз был не так интересен, на мой взгляд. Правда директору и информатичке эта моя проделка не понравилась еще больше. За неделю до того вышел замечательный вирус - он выводил окошко с отборным трехэтажным матом, где доступно объяснялось, кто есть на самом деле несчастный владелец компьютера, и куда ему следует отправиться немедленно, попутно запихнув туда же клавиатуру, мышку и если получится, монитор. А внизу кнопка большая, с надписью "Закрыть". И лучше бы ее не нажимать... Но информатичка, у которой волосы на голове при виде этой фразы, растянутой на весь экран, встали дыбом и тихо зашевелились, конечно везде эту злосчастную кнопку судорожно понажимала. Вспоминать не хочется. Сорвали занятия, пропали все операционки. Вот после этого меня предупредили - еще раз, и все, пойду гулять куда глаза глядят. Я себе обещал терпеть, но вышло как-то не очень...
Хотя честно сказать, сегодня за что меня к директору вызвали хоть убей не пойму. Это все из-за биологички, дуры набитой. На внешность - модель, но мозгов как у курицы. Я ей всего-то комплимент сделал, а она как заорет: "К директору, к директору!" И еще сказала, что это уже третий раз, и теперь меня наконец-таки исключат. Чертова дура! Если меня исключат, я лучше домой вообще не вернусь. Мать меня точно отстегает, а отец когда вернется с работы, и того похлеще...
А пока я сижу и жду этого говнюка. Школа уже пустая, седьмой час как-никак. Темно везде, и хлоркой от намытых полов пахнет. Главное тихо так, все равно, что в склепе. Директора все нет.
Звук шагов по коридору - вот он прется. Еще улыбается своими тощими губами. Как же я его ненавижу!
- Здравствуй Сидоров. Проходи.
Я молчу пока, непонятно чего от него ждать можно. Настроение вроде хорошее, может и пронесет. Подходит он ко мне, берет под локоть, как будто я его девушка и подталкивает в сторону кабинета. Я отдергиваю руку. Эй, слышь, ты может и директор, но право меня трогать тебе никто не давал!
- Ну-ну, ты чего, - улыбается.
Пропускает он меня внутрь, и дверь за собой плотно прикрывает. Садись, - говорит. Сажусь я, он в свое кресло бухается, из крокодилловой кожи. Ему это кресло родители одного парня из параллельного, десятого "Б" купили, чтобы их сынка не выгнали за драку. Оно штуку баксов стоит, не меньше, а им чего - тьфу, и выбросить. Не подумайте, я не завидую. Просто бесит меня когда вот так, - тьфу, и... ну вы понимаете. И главное, было бы так уж удобнее в нем сидеть. Но нет, нисколечко не удобнее, чем в обычном. Ну может самую малость. Я не привираю, я в нем и правда сидел. Во время первого нашего с ним свидания. Говнюка этого срочно к телефону позвали, кажется из РОНО звонили. Он выскочил, будто ему петарду в одно место засунули, даже меня забыл выгнать из кабинета. Вот я и посидел. Думал ему какой-нибудь сюрприз устроить, но удержался. На первой неделе исключаться - плохая примета.
А сейчас он сидит напротив меня и смотрит в упор. Лениво поглаживает ладонью гладко выбритые щеки и говорит:
- Ну что, расскажешь, что натворил?
А я только плечами пожимаю. Что мне еще делать? Ничего, - говорю, - не творил.
- Да? А у Елены Сергеевны другое мнение на этот счет.
- Я просто ей комплимент сказал. А она обиделась.
- Да? И что за комплимент? - говорит он, а сам улыбается, так что кожа на голове трескается. Ведь знает же, говнюк, так чего спрашивать?
- Сказал, что с такими... ну, грудью работать учительницей - зарывать талант в землю.
Тут директора на смех проперло так, что он чуть с кресла не свалился. Главное смех такой мерзкий, так наверно гадюка болотная смеется. Отсмеявшись, переваливается через стол и похлопывает меня по плечу.
- Нравишься ты мне, - говорит, - но устав школы, есть устав школы. Три вызова за четверть - автоматическое исключение.
Сказал и смотрит на меня выжидающе. Думает, я упрашивать его буду, умолять. Ага, на колени еще может стать перед тобой, говнюк?
Я, пока он на меня зырил, даже бровью не повел. Надоело ему видать в гляделки играть и спрашивает:
- Так что делать будем?
И что я должен ответить? Давайте меня отпустим и дело с концом. Только чувствую, не понравится ему такой расклад. А он пока с кресла встал и вокруг стола обходит, ко мне поближе. Кладет руку на плечо и говорит:
- Что ж, если ты не знаешь, я могу подкинуть идейку.
А рука его в этот момент словно случайно с плеч на локоть падает. Тут я уже чувствовать начинаю, что дело вырисовывается тугое. И как бы не в прямом смысле. Поднимаю на этого говнюка взгляд, и вижу глаза у него, что у кота, которому после недели голода вискаса полную миску наложили. Я срываюсь со стула как ракета с Байконура, точно. Самое время: свободной рукой директор успел вытащить из кармана наручники щелкает им там, где еще секунду назад была моя рука.
Я бросаюсь к двери, дергаю за ручку - не открывается. Еще раз, сильнее - черта с два. А этот хмырь сзади стоит и посмеивается.
- Никуда ты не денешься. Провинился - надо исправляться. Ты же не хочешь вылететь из школы?
Оборачиваюсь к нему лицом, спиной к двери жмусь и лихорадочно соображаю, что делать. Я, к слову, соображаю неплохо, что бы эти учителя не думали. И сейчас всей своей соображалкой я понимаю, что дело труба. Кричать бесполезно - наверняка выпроводил консьержку. Угрожать ему оглаской еще глупее, я - самый "неблагополучный" ученик в классе, а у него пятнадцатилетний стаж. И кому поверят?
- Ну что молчишь? Стыдно? Иди сюда, я похлопаю тебя по заднице.
- Пошел в жопу, мудак.
Я хотел вывести его из себя. Ага, куда там. Он опять смеется и приговаривает: "Вот за это ты мне и нравишься!" Все чертовски плохо.
- Ну что ж, если гора не идет к Магомету, Магомет придет к горе.
Если бы у этой горы был такой Магомет, как у меня, она бы незамедлительно снялась бы с якоря и перебралась куда-нибудь в Австралию.
А Магомет тем временем шагает мне навстречу. Я озираюсь и вдоль стены перебегаю на противоположную сторону. Теперь между мной и директором его дурацкий стол и кожаное кресло.
- Веселая игра, мне нравится.
Он опять улыбается!!! Да что за хрень! Мне становится действительно страшно - его ничем не пронять.
Мы стоим друг напротив друга, разделенные столом. Я - уставившись исподлобья, он - сложив руки на груди и, о да, улыбаясь. Меня бесит его улыбка. С какой радостью я вогнал бы ее ему в горло поглубже.
Я жду. Жду и слежу за ним. В какую сторону бросится он? В какую бежать мне? И вообще, что делать дальше? Я же не смогу до самого утра бегать от него по кабинету.
Я совершил идиотскую ошибку - недооценил противника. Директор не выбирал, с какой стороны меня обойти, нет, у него на уме было совсем другое. Он летит прямо мне навстречу, как заправский акробат перемахнув через стол. Черт! Я цепенею, едва успеваю сделать шаг назад, как оказываюсь в его горячих объятиях. Это говнюк схватил меня с легкостью, внушающей, черт побери, уважение.
- Ну вот наша игра и закончилась, - шепчет он мне на ухо и нагибает над столом. Приходится опереться руками, чтобы не припечататься к его полированной поверхности лицом. Но говнюку так не нравится. Он хватает мои руки и заводит за спину. Все-таки я уткнулся щекой в стол. Хотя все эти неудобства в свете того, что этот старый козел собирается провернуть, меня мало колышут.
Одной рукой директор держит мои руки за спиной, а второй - нащупывает пряжку на ремне. Он прижался ко мне, давит животом на спину и пыхтит в ухо как паровоз. Дерьмо, никогда не думал, что он настолько силен. Ты можешь дергаться, дружище, можешь скрипеть зубами - результат одинаковый. Я пытаюсь пнуть его ногой в колено, но промахиваюсь и тут же получаю чувствительный пинок под зад. Я кажется сейчас заплачу. Свинство, я последний раз плакал в детском саду, когда какой-то пятилетний бугай отобрал у меня любимого солдатика и свернул ему башку.
Ремень расстегнут, его рука шарится в поисках пуговицы. Думай, сопляк! Ты же не отдашься вот так просто этому... слов не подберу. Я окатываю взглядом стол и замечаю... спасение. В другом состоянии я бы трижды подумал, стоит ли, но не сейчас. Один рывок, мощный, полный силы отчаявшегося, припертого к стенке зверя, - это я про себя так живописно, если кто не понял, и я хватаю дурацкую, как и все в этом кабинете, статуэтку тетки с весами в руках. Кажется, директор не ожидал от меня такой прыти. Наступил на ту же мотыгу, что и я минутой раньше. Ну так получай!
Директор осаживается наземь, как мешок муки, не проронив ни звука. На виске рана размером с блюдце, не вру. Кровь хлещет как из рога изобилия. Ну тут даже думать не надо - убил я его. И что теперь делать? Как оправдываться? Рассказать, что директор школы пытался меня изнасиловать, а я сопротивлялся? Ну да, мне поверят, к гадалке не ходи. Другой на моем месте может и отболтался бы, но не я. Мне никогда не удавалось.
Я не хочу в тюрьму, понимаете?! Черт возьми, не хочу! Может лучше было, как эти тупицы говорят, "расслабиться и получать удовольствие"? Ну уж нет! Но и в тюрьму я не собираюсь - поймайте сперва!
Все будет в порядке. Главное убраться отсюда по-быстрому. Я наклоняюсь над директором, лезу ему в карман брюк - туда он кажется положил ключ от кабинета. И слышу растерянный вскрик за окном.
Сердце как было, так в пятки и рухнуло. Вот тебе и не поймают... Я поднимаю взгляд и вижу Аню Лескову. Прижалась лицом к стеклу и смотрит на меня широко распахнутыми глазами, будто не верит. Ну да, я бы тоже не поверил. Директор лежит в луже крови величиной с водохранилище, я у него в карманах копаюсь. Картина маслом.
Мать вашу, ну почему у меня все всегда так плохо? Аня зажимает рот ладонью, чтобы не заорать. Ума не приложу, зачем - самое время орать, мне кажется. Пока я удивляюсь ее поведению, она бросается прочь, в сторону дворов. Если успеет добежать до дома, рассказать родителям - мне конец. Я ни за что не оправдаюсь, ни за что.
Я хватаю тетку с весами, сам не знаю, то ли как улику, то ли как оружие, распахиваю окно и выпрыгиваю на улицу. Надеюсь, никто этот акробатический выкидон не видел. А теперь в погоню! Я несусь что есть мочи, никогда так не бегал, вижу впереди ее мелькающие подошвы, все ближе и ближе. Аня кричит, да только никого нету рядом. Бред какой-то, в это время - и никого, вообще никого! Кажется, кто-то так же сильно, как я сам не хочет, чтобы я попал за решетку. Кто-то значительно круче меня.
Аня уже на расстоянии вытянутой руки, еще немного, и я смогу дотянуться до нее. Она оборачивается на бегу, бросает на меня взгляд, до краев наполненный страхом. Но у меня пелена перед глазами, я вижу только тюремные нары и полосатую робу. И не говорите мне, что такую уже сто лет не носят. Именно такую представляю, и себя в ней. Между мной и волей - только Аня, хрупкая, рукой тронь - рассыплется, не то что этот говнюк директор. Я заношу статуэтку у нее над головой, осталось только опустить. Опустить - и все, вот она свобода.
Еще секунда, всего одна. И в этот момент я взлетаю, как кукурузник над полем. Убил бы кретина, который догадался бросить посреди дороги кусок арматуры размером с... да просто громадный, черт побери. Приземляюсь на землю, сдирая кожу с ладоней, и качусь кувырком. Статуэтка выпадает из рук. Чувствую только боль и разочарование. Не знаю, что сильнее. Поднимаю голову, и вижу Аню, стоящую в десяти метрах поодаль. Глаза, как два блюдца, но не убегает, смотрит на меня. Какого черта?! Беги домой, расскажи родителям. На улице чертовски холодно - пусть меня уже побыстрее заберут, хоть согреюсь. Но она не уходит, смотрит как я кряхтя поднимаюсь с земли. Ну и дура! Тебе же хуже будет. Я озираюсь в поисках тетки с весами - она улетела довольно далеко. И тут Аня начинает говорить, быстро-быстро.
- Саша, постой. Подожди пожалуйста, я прошу тебя! Послушай меня. Поверь мне, я тебя не выдам. Только расскажи мне, что случилось. Мы вместе найдем выход!
Что за бред?! Не верю ни одному ее слову! Трясется за свою шкуру и все. А как только попадет домой, сразу же растрындит родителям. Она же пай-девочка. Тьфу!
Я не отвечаю ей, с врагом нельзя разговаривать, а она сейчас враг. Я иду к тетке с весами, нагибаюсь над ней и подхватываю в руку. Теплый металл входит в кулак как влитой. Мы с ним уже сроднились. Аня оборачивается. Похоже собирается убежать. Я иду к ней, все сильнее сжимаю чертову статуэтку. Я ведь ее ненавижу, эту дуру с весами, я только сейчас понял. Так и есть. Ненавижу! Наверно она должна, как это говорят, доиграть до конца роль в моей судьбе. Ну так доигрывай! Я уже устал.
Между нами - рукой подать, а она стоит! Какая-то часть меня вопит, что есть мочи- беги! Что ты стоишь?! Беги!
- Саша, Саша, ну послушай ты? Тебя все равно найдут! Даже если ты убьешь меня. Саша, неужели ты не понимаешь?! Все знают, что ты должен был быть у директора! Понимаешь?! Остановись!
Я останавливаюсь. Ты совсем рехнулся, Сидоров? Неужели тебя мало жизнь научила, что никому нельзя доверять? Каждый думает только о себе. И все же я останавливаюсь.
- Какого черта ты полезла смотреть в это окно?
- Я хотела знать, что он там с тобой делает.
Ха, видела бы она, что он собирался сделать со мной, до того, как я его укокошил! И все же я ничего не понимаю. Пойти вечером к школе, чтобы посмотреть, как я общаюсь с директором? На кой ей это сдалось?
- Зачем?
- Потому что ты мне нравишься.
Ну да, как же. А весь месяц, что я к ней подкатывал, как-то об этом сообщить забыла. Тут могут и чувства проснуться, если вопрос между жизнью и смертью. Ненавижу лгунов. Все вы одинаковые - лгуны и эгоисты! Уроды!
Я заношу статуэтку над головой. Три. Она испуганно смотрит на мою руку. Два. Голова как у черепахи пытается скрыться в теле-панцире. Один. Она закрывает глаза и кричит.
- Я знаю, я знаю что он педофил!
Рука, сжимающая статуэтку, замирает на полпути. Я смотрю на нее, и не верю своим ушам.
- Это правда, я знаю.
Да что за бред? Откуда ей знать?
- Потому что, потому что он...
Она заливается слезами, закрывает лицо руками и отворачивается. Я смотрю на нее, плачущую и мне радостно. Мне впервые в жизни так радостно. Я могу ей доверять. Могу ей доверять! Черт побери, как это прекрасно. Я готов прямо здесь броситься в пляс. Я даже не замечаю, как некрасиво это выглядит по отношению к Ане. Наконец, я подхожу к ней и обнимаю за плечи.
- Я никому еще не говорила, никому... мне стыдно... если об этом кто-нибудь узнает, мне жизни не будет. Но если будет нужно, я расскажу.
Черт побери, поверьте мне, это удивительное чувство, когда человек открывает тебе самые страшные свои тайны. Оно не похоже ни на одно обычное. Не гордость, не страх, я не знаю как его назвать, но я бы пожалуй пережил еще раз такое.
- Ты же потому убил его? Он и тебя пытался...
Я киваю. И еще крепче прижимаю ее к себе. Вот ведь как бывает. Десять минут назад я мечтал о том, чтобы уже наступило завтра, сейчас я хочу, чтобы этот вечер никогда не кончался. Мне даже крепко выражаться не хочется.
Так нас и нашла милиция, обнявшихся и замерзших, под кустом. Огласку дело имело громадную. Но Аня меня не подвела, рассказала все как было, ну и я тоже врать не стал. Судили меня за превышение пределов необходимой самообороны, как будто бывают пределы у необходимой самообороны, но в конечном итоге оправдали. Мои родители с тех пор даже в стельку пьяные побаиваются ко мне руки прикладывать. А с Аней мы после школы собираемся пожениться.
Ну и слащавое же окончание у меня получается. Как бы его подпортить, в бочку меда - да ложку дегтя? Не знаю. Ну может мы и не поженимся... хотя, хрен вам, обязательно поженимся.