Аннотация: Соскучилась за одним из любимейших героев).
Бесцеремонно заглянувшая сквозь неплотно задернутые занавески луна разогнала сон почище выплеснутой в лицо пригоршни ледянной воды. Поворочавшись с боку на бок, Ричард осторожно поднялся с постели и, стараясь не шуметь, выслезнул на порог.
Таргест спал. Закутавшись в шерстянные одеяла досматривали последние сны фонарщики. Как и в любом другом городе, здесь они поднимались на много раньше остальных. Исключением были разве что городские стражники, но тем вообще строжайше запрещалось спать во время караула.
Задумавшись о чем-то своем, бард даже не заметил как прислонился к шершавой стене дома. Остывший за день камень обжег спину ледянным холодом.
Устроившись поудобней, мужчина внимательно посмотрел на небо. Без труда отыскав знакомые ему созвездия, он в который раз поразился причудливой фантазии их создателя. На первый взгляд разбросанные кое-как огоньки, в действительности складывались в настоящие картины, поражающие своей величественностью и непревзойденной гармонией.
Рич вспомнил как однажды, карабкаясь по отвисной стене, он вот так же засмотрелся на падающую звезду. Тогда ему самому едва удалось удержался на месте, чудом не рухнув в заполненный гнилой водой ров.
Следом всплыла в памяти весенняя ночь в саду: тихий перебор струн, нежный женский голос, звонкий смех.
Менестрель с удивлением впоймал себя на том, что его пальцы уже сами собой рванулись к невидимым струнам, привычно готовые взять давно знакомый акорд.
“В гильдию что ли записаться? Учеников наберу или сам чему ни будь новому подучусь.
Можно еще к барону или графу в услужение податься: “личный музыкант знатного вельможи, воспевающий непревзойденные подвиги его семейства”. А на деле, буду обычным слугой или того хуже, - выдадут колпак с бубенчиками и придется вместо пения с мартышками через обручи наперегонки скакать”.
Еще раз взглянув на покрытые мозолями ладони, Ричард тряхнул головой, и негромко рассмеявшись, заговорщитски подмигнув луне.
Конечно, за все эти годы ему доводилось выступать не только в портовых кабаках или на рыночных площадях. Он бывал и в богатых домах: играл на балах и званных обедах. Куда только не заносила его бродячая жизнь и поручения Кэра.
Пару месяцев она даже колесил с небольшей актерской труппой, давая по два, а то и три представления за день. Мастерил сцену, учился ходить по канату и ленте, показывал фокусы.
Вечером, вместо того чтобы наспех поужинав тут же увалиться спать, он брал лютню и шел в какой ни будь трактир, где все повторялось сначала: незатейливые баллады, давно привычные шутки, зардевшиеся от его слов хорошенькие служаночки.
Одна из них, немного поломавшись для виду, в конце концов всегда соглашалась скоротать с ним ночку.
Впрочем, иногда ее место занимала молоденькая вдовушка или истосковавшаяся по мужу пригожая горожанка.
Он почти никогда и ничего им не обещал. Проснувшись утром обменивался несколькими ничего не значащими фразами, и поцеловав на прощание туходил.
“Вот, пожалуй, и вся моя жизнь, — потеребив завязку на вороте, вздохнул про себя бард, - дороги, песни. Ничего кроме лютни не нажил. Впрочем, она десятка добрых коней стоит. Хотя и на них бы ни за что не променял”.
Смачно зевнув, мужчина еще раз взглянул на успевшие порядком потускнеть звезды и неспешно поднявшись на порог, все-таки отправился досыпать.