2004

Kapellmeister

История наша о необыкновенно ярком музыканте из большого немецкого города Рига, который в 50-70 годы жил как бы среди нас. И вместе с тем, особняком. Латыши на нас могут обидеться, но кто был в этом чудесном городе и кто хотя бы немного читал о специфических особенностях национальных архитектур, те не сомневаются. - Рига, безусловно, немецкий город. Да и наш герой позже в повествовании, сам того не ведая, подтвердит наше утверждение. Он будет, опять же не случайно, называть себя немецким словом "Капельмейстер". Звали его Экс Эрик.

Так вот, он был латыш. Но в нашем многонациональном селе это было не суть как важно. Мало кто с ним был лично знаком. Он сам к этому явно не стремился. Были, конечно, учреждения и люди, которым о некоторых нужно было знать поболее. Они, славные чекисты-дзержинцы именовали его достаточно продолжительно: Экс Эрик, он же Озольс Петер.

Он же, для нас с вами, муж тёти Фриды Шек. Для нас она многолетняя соседка, славная труженица, мама трёх детей, которые выросли рядом с нами. Подробно и очень образно она иногда рассказывала о своей многострадальной судьбе. Но вот о своём муже, с которым она прожила 15 лет, рассказать не может. Причин к тому не одна.

Время появления его у нас в селе со своей семьёй - 1958 год, многое и сразу объясняет. Хрущёв решил, что негоже стране, которая вот-вот начнёт развёрнутое строительство коммунизма, нахально удерживать в тайге миллионы рабов. Попадали все они туда, как известно, огульно с клеймом "враги народа". Столько там было люда. И все они были враги народа? Какого народа? - Наверное, народа, который сидел в совнаркоме и в политбюро. За что сажали? - Экс Эрик, он же Озольс Петер жизнь прожил и не мог понять, за что его сажали! Сажали немцы, сажали советские. Рано он умер, в 1984 году, а то глядишь, и получил бы как многие другие реабилитационную справку, о том, что сидел ни за что!

Но до перестройки он не дожил. А вот с того времени, когда власти перестали его долбать, он устроился в нашем совхозе долбать камень. Работал он по индивидуальному подряду от стройцеха на окружающих село невысоких лесистых сопках. Так называемый бутовый камень, использовался в кладке фундаментов совхозных строек. Приезжали грузовики, грузчики споро загружали заготовленный камень и уезжали. Контакты у Экса были лишь с ломом и тяжеленной кувалдой. Вспомнишь только предостережения, что музыкант должен, прежде всего, пальцы беречь.

Естественно, что он прослыл быстро среди всех молчуном. Как он мог объяснить многочисленные причины своего молчания. Жизнь его так научила жить. А самое главное, если бы даже он и решился с кем-то объясниться, то, как это сделать? Даже с женой.

Родной латышский язык он по всему, за долгие десятилетия разлуки с родиной подзабыл. Родной немецкий язык жены он толком не выучил. А русский язык вроде учить было не с кем, так как большую часть времени, ненормировано проводил в одиночку в карьере. Да судя по всему, ему было и незачем. Он ведь страстно мечтал вернуться на родину. Не знал бедный, что и на родине так многое изменилось. И не очень-то он нужен кому-либо там!

Об общении с женой. - Не смешно. Если поначалу, в сентиментальный период романтического знакомства, можно на жестах объяснятся. Но дальше-то как. Что делать разноязычным парам? - Переходить на какой-то общий язык! Но тем и особ случай наших теперь уже двух персонажей. Не нашли они общего языка. В прямом и переносном смысле. Трагедия. Прожить столько лет. - Столько лет непонимания и даже определённо можно сказать незнания друг друга. К чему это должно было привести? Наступит время: разорвётся их связь, неизвестно на чём державшаяся. Многих разбирало любопытство. Действительно, на чём она держалась. Не будем пытаться на этот счёт строить догадки. Неэтично это.

Расскажем лишь о видимой жизни соседа. Зарабатывал он на своём промысле, видимо, неплохие деньги. Они-то и плюс, явно творческие задатки, позволили ему самостоятельно построить очень даже хороший дом. Талантливый человек ведь во всём талантлив. - В труде, увлечениях, любви. - Хотя о последнем, точно сказать не можем. И опровергать не хочется.

Но вот в чём он себя действительно ярко проявлял, это была музыка. Музыка не требует слов. Из его косноязычных пояснений было понятно, что в довоенное время он на родине получил отличную музыкальную подготовку. Когда он играл, это было нечто обворожительное. Он сам преображался. Исчезал ещё недавно угрюмый тип. Излучался совершенный профессиональный артистизм. Слушатель невольно, вне зависимости от уровня музыкальной подготовки, становился соучастником музыкального действа. А играть он, наверное, мог на всех инструментах. Даже на столовых ложках. Он имел скрипку. Купил себе невиданный в округе новенький аккордеон немецкой фирмы "Weltmeister". Сам сделал нечто вообще неведомое нам. - Изготовил изящный деревянный корпус, гриф был с металлическими ладами. Оказывается, это был известный в Европе щипковый инструмент. - Цитра (нем. Zither, греч. - кифара). Уже позже я прочитал в музыкальной энциклопедии, что инструмент этот был особенно распространён в Австрии и Германии.

Ну что ж, был Озольс-Экс и там, и там. В начале Второй мировой войны, поначалу победоносной для Германии, её войска успешно продвигались по Европе, ступая на территории всё новых стран и призывая под свои знамёна пушечное мясо оккупированных территорий. Рождённому на хуторе, не очень видимо сведущему в политике молодому парню, надо полагать, не очень-то хотелось быть пушечным мясом. При первом же удобном случае он "слинял". Недалеко. На хутор. Нашли, конечно, очень быстро. Определили ему несколько лет лагерей, как дезертиру "родного вермахта".

Страх, внутреннее одиночество и недоумение. Вот, пожалуй, чувства, с которыми большую часть жизни жил этот человек! Какая такая родная армия? Какого такого народа он враг? - Куда опять везут, зачем? Никто и ничего не объяснял, и когда после окончания войны, из немецкого лагеря, советские освободители повезут его в северные лагеря валить лес. Ну что поделаешь. - Призывался в фашистскую армию? - Призывался. А в то, что убежал, не успев взять в руки оружие, кто так уж сразу поверит. Получи стандартные 25 лет. Все вы так говорите, что и не служили-то почти! Не хватало ещё с каждым долго персонально разбираться. Вон сколько народищу нужно оприходовать!

А тут ещё с именем путаница. Во время дезертирства выкинул документы на собственное имя - Петер Озольс. Подобрал "аусвайc" некого убитого немца Экса Эрика. Зачем это сделал? На что надеялся? Понятно, что присвоение чужих документов, лишь усугубило степень наказания.

Много пришлось сменить немецких лагерей за годы войны. О последней дислокации особо следует сказать. За счастье любому музыканту можно счесть возможность побывать в Вене. Город, осиянный творчеством великих композиторов, война не пощадила, как и другие. Ему пришлось с другими солагерниками мостить булыжником улицы музыкальной столицы Европы.

Со своей будущей женой он познакомился в 50-ые годы на северном лесоповале. Её многочисленная родня пережила там же 10-летнюю ссылку. Тоже как враги народа. Того самого, который указы сочинял.

Как он выживал в лагерях, трудно представить. Доподлинно известно, из многочисленных воспоминаний узников коммунистических лагерей, что выжить, прежде всего, удалось, так называемым "придуркам". Так, основная масса трудового люда, называла учётчиков из числа заключённых, как и поваров, санитаров, нормировщиков, библиотекарей. Ну и конечно музыкантов, без которых даже в заключении не обходились. Точно не известно, можно лишь предполагать, что где-то лишняя пайка перепала такому таланту. Вот и выжил. Всё не вообразишь, что пережили люди в тех условиях. А ему трудно было рассказывать, правильнее сказать объяснять, все злоключения, выпавшие на его долю.

Зато в музыке он выразить мог всё, что хотел. Мог даже, например, исполнить собственную импровизацию, как он на работе камни долбит. Вот такой был виртуоз. Народу особо нравилось, как он исполняет танцевальные мелодии. Воссоздавался зримый национальный колорит исполняемой музыки. Польскую мазурку сменяла кубинская румба. Звучали вальсы венских маэстро. Сам он отдавал предпочтение фокстроту. И благодарно восхищался, если среди тех, для кого он играл, находился танцор хорошего уровня. К взаимной радости, такое случалось нередко. Были в то время люди с хорошей разнообразной танцевальной подготовкой.

Короткого общения с ним было достаточно, чтобы понять, что перед вами незаурядная личность. Во всём. Самогон, который изощрённо тётя Фрида прятала от него, он находил в два счёта. Хоть на огороде закопай! Без хорошего подогрева, музыканта, наверное, быть не может. Что ещё нужно музыканту? Видеть глаза зрителя. Там он увидит свою работу, почувствует, скажем, где сфальшивил. И далее всё, что ему нужно, а нам неведомо.

Играл он в доме, на огороде. Играл на свадьбах, встречах, проводах. Но надо сказать, что приглашали его немногие. Что тут было? Разные вкусы по репертуару? А могла и быть настороженность по отношению к чужаку. Не знаю. Могла быть и другая причина. Но это должно бы стать предметом другого исследования, социально-экономического. Я имею ввиду такую деликатную проблему, как гонорар музыкантов. Дело в том, что существовавшие в то время неписанные правила общинной саморегуляции отношений, предполагали, как обязательное условие, за работу музыканта напоить водкой.

- А что ещё?

- Всё!

- Господа, а гонорар?

Да. Советский человек к тому времени уже около 50 лет это занятие и подобные, серьёзным ремеслом, достойным оплаты в классическом понимании не считал. Для нашего героя, ещё не так уж давно вышедшего из Европы, этого было не понять. - Общину вашу, одичалость вашу политэкономическую!

Среди его слушателей, а можно сказать партнёров за рюмкой ...чая, нередко бывал наш отец. Музыкантом он не был. Но игрой такого незаурядного соседа он искренне восторгался. Политику и войну они по молчаливому уговору не обсуждали. Ведь можно сказать, что в своё время они были по разную сторону линии фронта. Это им не мешало мирно по-соседски общаться.

Музыка дома, в кругу друзей или близких соседей, редко на стороне по приглашению. Но однажды он попал на сцену. В совхозной самодеятельности равного ему, конечно же, не оказалось. И он был направлен с другими лучшими на районный смотр. Там все были изумлены. То что он продемонстрировал, наконец выйдя на настоящую сцену и как его приняли в зале, не вызывало сомнения, что на следующий тур, теперь областной, он попадает. Но в жюри, кроме искусствоведов были и другие товарищи. Они-то и сказали жёсткое: "НЕТ!". - "Есть мнение". Какое мнение, чьё оно было, не принято было объяснять. Вокруг были понятливые.

Ну, действительно, похвались самородком из своих рядов. А старшие товарищи может отметят, хорошо мол, работаете с талантами. А могут и поинтересоваться, кто такой и пролетарское ли у него происхождение. Ох, от греха подальше. Попробуешь ненароком выдвинуть такого, так тебя так задвинут. Пусть лучше отправляется в свой карьер.

Что ещё мы видели в нём. Вне музыки и без алкоголя он был суров, замкнут. Дети свои и чужие от него держались поодаль. Никого из детей музыкантами не воспитал. Жене, с досады от жизни несостоявшейся, кричал (конечно с акцентом): "Уеду в Ригу. Ты останешься копаться в .... (навозе). А я буду капельмейстером".

Действительно, в какое-то время он решился. Бросил всё что имел, оставил семью. Уехал в Латвию. Ничего не сообщал о себе. Жена через годы, взяв двух детей, решилась поехать разыскать его, проведать. Сохранился адрес его сестры. Нашли без проблем. Оказался одиночный хутор. И там несчастный Озольс Петер. Уже это был не Экс Эрик. Ненужное, чужое имя он отбросил. Вернулся к своей земле. И рассчитывал, - к прежней жизни.

Но нет! Не стал он капельмейстером. На дворе было другое время, другие нравы, другие ритмы. Подросло новое поколение капельмейстеров. И пришлось ему на этом хуторе жизнь доживать и копаться в .... (навозе).

Я не спрашивал никогда Шеков, часто ли они в семье вспоминают отца. Это их личное дело. Но мне хочется помянуть добрым словом этого вечного страдальца.