У Хельги был комод оставшийся от бабушки. Из тех старых дубовых мастодонтов, что ценятся как антиквариат. Добротное чудище со множеством выдвигающихся ящичков, где можно было хранить все те предметы, описанные в книжке Незвала. Вещи для людей, люди для детей... Сейчас она помнила лишь отдающие блеклой позолотой чудесные строки его стихотворений. В одном ящике так и лежала открытка. Еще одно отделение было наполнено разнокалиберными пуговицами. В горстке незамысловатого пластика никто не подозревал ее странную колекцию. Думали - это, оставшийся еще с бабушкиных времен, инвентарь для кройки и шитья. А она хранила пуговицы в коробке из под монпансье. И любой человек, имевший счастье приглянуться ей, находил свое место в ее коллекции в виде пуговицы. Самым интересным было добывание пуговиц, похожих на людей. Порой они находились в самых неожиданных местах, на самых прозаичных предметах одежды. И тогда самым главным было незаметно сорвать пуговицу и испариться, чтобы законный владелец пуговицы ничего не понял, и может быть даже решил что она покинула его сама.
А если выдвигать ящики по одному и дальше, в конце концов откроешь самый важный, который еще пустой. Хельга, находила, что комод в чем-то очень на нее похож.
Ей всегда казалось, что у нее чего-то недостает. Совсем не так необратимо, как ее другу Шуми, который после автокатастрофы не мог ходить и по этому поводу сочинил песню про ноги. Скромная компенсация - успех - благодаря которому теперь можно было не работать всю оставшуюся жизнь. Шуми по ногам не скучал, ему недоставало адреналина, он тосковал по мотоциклам, и водил свой адаптированный Фольксваген пассат так словно с инвалидностью ему было даровано бессмертие. Сестра Шуми работала старшей медсестрой и считала уместным диагностировать состояние Хельги, как "огромная потребность в нежности".
- Звучит угрожающе!- мгновенно реагировал покалеченный Шумахер,- Поневоле начинаешь жалеть мужика, которому приходится в постели ограничиваться одними поцелуями и поглаживанием по голове.
Чувство нежности испытываешь, когда скучаешь, но не нуждаешься в ком-то.
Это распространялось на всех любимых ею людей.
- Значит тебе недостает родины! - вынесла свой вердикт соседка по лестничной клетке, которая сама будучи иммигранткой в первом поколении, утеряла чувство верности и оседлости, - Все мигранты несчастны по своему.
Каждый делится наболевшим, значит нечто подобное ощущает большинство мыслящих людей, и переживать не о чем. Даже если это и не связано со столь значимыми оплотами, как патриотизм и вера в Бога, и коренится в тебе с самого детства. Комплексом неполноценности она не страдала. Амбициозной не была. Глупостями вроде "Я стану счастливой когда у меня будет: любимый человек, хорошая работа, прямой нос, высшее образование, вон то платье в горошек", голову не забивала. Умела быть счастливой моментами, порой накатывала меланхолия. Все как у всех. Самый обыкновенный человек с переменчивыми в меру эмоциями, в меру неглупый, в меру привлекательный. На свой счет она не обольщалась.
Но чувство недостающего ее практически никогда не покидало. Она с ним сжилась и в последнее время даже искренне убеждала себя в том, что оно эволюционировало в так называемый "материнский инстинкт". По физиологическим ощущениям, во всяком случае, это немного походило на желание созревшей в половом отношении женщины почувствовать, как в тебе созревает твое живое продолжение. Как никак 26 лет. Когда никто не видел хотелось крепко обхватить себя за талию и посмотреть, сожмется ли внутри ее маленькая темнота.
Может и им сейчас хочется чего-то в этом роде, - размышляла она, разглядывая сверху из переводческой кабинки пожилых участников симпозиума, которые застыли в синих кресла, внимательно вслушиваясь в текст. Обычно, при ярком освещении конференц-зала лысины сверкали меж седых шевелюр, как новогодние шары среди ваты. Порой, головы казались ей похожими на кочаны капусты. Это означало, что поток творческой фантазии иссякал.
Хельга сосредоточилась на переводе, недоставало только ляпнуть что-то из Карлика Носа. Лектор в то самое время рассказывал анекдот. Хельга взглянула на свою напарницу, та напряженно хихикала. Поймав себя на том, что половину из того, что говорилось будто стерло из памяти, она с надеждой взглянула на коллегу - "Выручай!", но та сделала испуганные глаза, анекдоты переводить - это вам не шутки.
- Уважаемые слушатели, - невозмутимо продиктовала Хельга, головы в зале заметно оживились, завертелись в разные стороны, будто искали радиолокатор из которого вдруг к ним обратился лично инопланетный разум, - В этот момент Вам рассказывается анекдот, который в силу своей специфичности, к сожалению, совершенно не переводим. Маленькая просьба, сделайте усилие, посмейтесь пожалуйста, когда лектор закончит,
Зал тут же грохнул хохотом, лицо с трибуны озарилось радостной улыбкой, зал продолжал смеяться.
- Нас этому тоже учили, - хмыкнула ассистентка.
"Мы все учились понемножку чему нибудь и как нибудь", - думала Хельга, потягивая White Russian. После конференции не удалось увильнуть от празднования. Как будто не хватило банкета, на котором она, присутствуя уже, не как переводчик, а как гость, имела случай наблюдать довольно забавную сцену. Трое мужчин из бывших советских республик, эстонец, литовец и латыш делали усердные попытки составить цивилизованный диалог на английском. Хельга немножко понаблюдала за их мучениями. После пятой рюмки, латыш хлопнул эстонца по плечу.
- Да что ж мы мучаемся! - наконец сообразил тот, плавно переходя на русский язык.
- Людям все еще свойственны языковые предрассудки, - произнес сосед за барной стойкой, без всякого выражения, будто случайно прочел ее мысли в своем бокале.
Хельга пожала плечами. Ей они не свойственны, во всяком случае. Зато каждый раз после конференций, в голове у нее заводится пчелиный улей.
Хотелось затащить себя в какое-нибудь очень шумное злачное место, затесаться в толпу орущих подростков, и сильно трясти головой, пока пчелы не угомонятся. Вместо этого, она сидела в уютном баре и обменивалась молчаливыми взглядами с незнакомцем за барной стойкой, который, судя по всему, не собирался с ней заигрывать, угощать спиртным или завязывать диалог.
- Если хочешь все стихнет, - отозвался наконец мужчина, обращаясь вроде как опять к своему бокалу.
Хельга машинально кивнула. Мысли летели обрывками по вращательной, к ее работе над книгой про вдов. Издатель торопил, она задерживала. Не было верных источников, вдохновения, сил...
- А хочешь переспим, - так же невозмутимо предложил незнакомец.
Замечательно! Минимум усилий и эмоций. Логическое завершение вечера. В конце концов, почему нет? Рядом сидит великолепный мужик. И как раз похожий на викинга, отметила Хельга. И сегодня как раз такой вечер - чего кривить душой - когда хуже разврата, может быть только сладкая компания - белогвардеец и ее улей.
- Действительно забавно, - усмехнулся мужчина, отставляя заговоренный бокал. Он и в правду читает мысли или она настолько рассеянна, что размышляет вслух?
ВИКИНГ
Горьковатая смесь пота и крови, струясь по лицу попадала в рот, не оставляя послевкусия, разжигая страсть с которой он сражался, поднимая в нем все первобытное, природу, восходящую к Богу Отцу воинов, добытчиков, наделяя мощью, отвагой, непобедимостью настоящего викинга. У него было раздроблено колено, но он продолжал биться исступленно, с яростью, не щадя никого. Его щитоносец - сноровистый воин Лейф, умело отразил удар копья и меч Эрика скользнув вдоль поверхности разрубил напополам противника.
Опьянение схваткой, всегда овладевало им в бою. В клане его прозвали Эрик Неистовый. Поэт кочевник, зимовавший как-то в их селении, и повидавший на своем веку много странностей, рассказывал об удивительных животных Юга. Золотые кошки-демоны, ленивые и любопытные, когда сыты, стремительные, быстрые и жестокие - в ярости... Враги окружили их отряд на обратном пути к морю. Уставшие после боя, утомленные долгим переходом воины Эрика дали отпор с честью. Но атаковавшие превосходили их численно.
Лейф пошатнулся. 8-ми дюймовое копье проткнуло грудь юноши. Эрик ринулся на безоружного врага. Тяжелый взмах. Удар меча, в который Эрик вложил последнюю дань памяти верному щитоносцу. В синих глазах юноши еще теплилась жизнь, губы в запекшейся крови подрагивали в предсмертной, мужественной усмешке.
И не каждый увидит старость
Нам иная судьба дана...
Последний из его воинов стянул с головы тяжелый шлем. Эрик не признавал доспехов. Заходящее солнце слепило глаза, подобно шкуре золотистой кошки. Вот бы увидеть ее напоследок, думалось ему, пока руки крепко сжимавшие серебряный клинок, все еще орудовали мечом, как одержимые. Будто бы и не принадлежали его израненному телу, а двигались сами по себе. Хорошо, что он отослал часть отряда, а то полегли бы здесь все... Хоть и строптивились вояки. Всегда горазды пить и сражаться. Никто и не сомневался в их доблести. Только Эрик понимал, что на сей раз, ему непобедимому удача изменила. Так тому и быть. Воля судьбы превыше богов и людей.
Когда еще одна стрела вонзилась ему в бок, он заметил рану на бедре из которой не прекращая хлестала кровь. А он весело напевал про себя, хоть никогда уже не вернуться ему домой, на северный предел земли. Солнце - золотая кошка, а дома снега наверное еще не растаяли, а Дейра румяная возвращается с холмов, в руках у нее букет душистых трав и вся она такая красивая и вкусная. Нарвала весенних цветов, небось, станет украшать ими дом, и будет ждать...
Аск, последний из оставшихся воинов, младший брат жены, тащил его на плече, как куль с железом, прикрываясь щитом от вражеских стрел.
Аск настойчиво избегал смотреть в лицо своему вождю, из чего Эрик сделал вывод, что выглядит он еще хуже чем чувствует.
- Отпусти и убегай, кому говорят!
- Эрик, нет! - задыхаясь прошептал молодой воин, - Не проси, не оставлю тебя здесь на поругание врагам. Сколько раз ты выносил нас из боя. Не проси, мне Дейра не простит, если оба не вернемся.
Эрик не чувствовал ног и собрав последние силы стряхнул с себя руку юноши.
- Делай что тебе велят! Приказываю, во имя Одина, спасайся и позаботься о моей семье!
Круглые глаза Аска налились слезами, когда распростертый на земле Эрик стал сплевывать кровью.
- Я не уйду! Я буду охранять твое тело и погибну вместе с тобой, - плакал верный воин.
Эйрик, устало прикрыл глаза... На севере каждое утро, холмы покрыты инеем. Млечные просторы в белой дымке. Дэйна любит купаться обнаженная и ее кожа белая и прозрачная, как иней.
- Вставай Эрик, - снова зашептал Аск, - Нас не преследуют, похоже мы всех их положили. Не время геройствовать. Позволь мне тебя отнести на корабль.
Смеркалось. Или от слабости у него темнеет в глазах?
Аск страшно закричал, Эрик силился приподняться, но у него не вышло даже пошевелить рукой, а затем он услышал глухой звук упавшего замертво тела.
***
Хельга вышла из ванной. Над ее рабочим столом навис голый торс. Он что, всерьез читает? Хотя, вдруг это такая привычка, вроде посткоитальной сигареты.
- Здесь вот не совсем верно, - задумчиво произнес он, указывая абзац, где она описывала траур.
Тоже мне литературный критик нашелся.
- Я не об изложении... Просто все на самом деле не совсем так...
Показалось, или он действительно смутился? Хельга даже немного опешила. И тут же расхохоталась.
- Тот факт, что тебя зовут Эриком не делает экспертом по древней Скандинавии.
- Скажем, я немного сведущ в этом вопросе, - улыбнулся он плотно-сжатыми губами, впрочем без ложной скромности, - Дело в том, что вождем Ваш викинг стал еще подростком. У вас тут несостыковка получается...
- Почему же? - тут же загорелась Хельга , - Да и нечего стыковать, у меня слишком мало материала.
- Странно, что на совете старшин обсуждалась вдова, - заметил Эрик, пропустив ее слова мимо ушей, - Для викингов смерть в бою почитается за честь. Погибшие посвящаются великому Одину, и жене полагается с печалью принять неизбежность, утешаясь тем, что муж ее погиб с оружием в руках и попадет в Валгаллу, где место лишь отважным.
- Знаем, знаем - перебила его Хельга, - Мужчины часто покидали общину, отправляясь на охоту, чтобы добывать пропитание. То могло стать уделом всякой жены, и скорбеть безусловно был ее женовний долг, но помимо этого никогда нельзя забывать о своих обязанностях, как хранительницы и хозяйки поместья.
- Сущая правда, - невозмутимо продолжил Эрик, - К тому же долго горевать, противно богам, Смерть всегда предшествует рождению. Так гласит Слово Высшего.
- А ты, смотрю, чтишь традиции, - сказала Хельга, внутренне забавляясь. Сидит тут голый, самозабвенно рассуждает так, будто это его реалии. И Слово Высшего у него так гласит!
- Чтил когда-то, - сказал Эрик, взглянув на нее, как на малое неразумное дитя.
Чего она вредничает? В конце концов, голос у него такой, заслушаться можно. Пускай хоть сводку погоды зачитывает или отчет об истреблении крыс, в связи с их злонамеренным уничтожением урожая ячменя.
- Продолжай, пожалуйста.
- Жена вождя, безусловно, иное дело. Она могла бы быть похоронена с ним, вернись он из похода. Но могильный камень у дома, с приличествующими его памяти рунами, вот и все, что осталось от храброго викинга. Ни костров, ни жертвоприношений. Ничего не давала совершить несносная женщина. Вернувшиеся на подмогу воины сложили погребальную ладью всем погибшим, но так и не нашли тела вождя...
Взгляд его оцепенел, он говорил шепотом, словно видел перед собой картины древнего бытия, и атмосфера его рассказа убаюкивала Хельгу, будто звуки колыбельной.
- Теперь старейшинам предстояло решать, кто станет новым воеводой, и поведет дружины сражаться. Дети Эрика слишком малы. А Дэйра словно обезумела. Месяцами ходила, как в воду опущеная, не желает участвовать в общественной жизни. Не дала даже памятник соорудить, как следует. Не верю, кричала, что умер. Посмотрите, мол, он еще вернется. Какое кощунство! Боги разгневаются на них. И следует решить, как их умилостивить. Человеческих жертвоприношений они не одобряли. Но всякое может случиться. Пойдет мор скота, удача отвернется в бою...
- Знаешь, как археологи собирают воедино картину некоторых древностей? - он застал ее врасплох с ослепительной улыбкой, заставив внезапно очнуться. Ни намека, на отсутствующий взгляд и бредовый шепот.
- Как же?
- Бывает, что во сне.
Понятно. Ему пора к себе домой, читать более подходящую литературу. Хотя она бы предпочла еще немного поговорить о викингах. После секса с ним чувствовала она себя просто великолепно, будто проспала пару суток. Молодец парень. Полностью ее реанимировал. Эрик молча стоял и не двигался.
- Я еще даже не начинал.
ВЕНЕЦИЯ
Он направлялся в старый особняк в куртизанском квартале. С иронией думая, что Виктор не мог найти прибежища лучше. Устраивать оргии в районе, который шутливо прозвали "Мостом Бюстов" - никому бы в голову не пришло искать нечисть в самом сердце блуда. У входа в какой-то бордель, задрав юбку и призывно расставив ноги в подвязках, стояла девушка лет 17-ти.
- Эй, господин! - окликнула она его, - Куда бежите? Задержались бы тут, со мной знаете, как хорошо.
Он намеревался пройти мимо. Но девка не отставала. Громко расхохоталась ему вслед.
- Ах не хотите? Смотри-ка на него. Уж не содомит ли часом? Моя компания для него плоха! Мужеложец!
Проститутка оказалась горластая. Ее товарки из борделей по соседству загалдели, как утки:
- Содомит! Содомит! Смотрите, содомит идет.
Ноги тут же понесли его обратно. Грубо схватив девчонку за руку он поволок ее за собой.
- А-ну пусти, - заорала было блудница, и тут же захлебнулась от ветра и скорости, с которой он несся прочь от ярко освещенных окон притонов. Она повисла на нем, так крепко вцепившись, что умудрилась расцарапать ему плечо своими короткими грязными ногтями. Однако, едва он замедлил шаг, как девица мгновенно очухалась и невозмутимо потребовала.
- 10 вперед. Если греховные позы изволите, еще еще вот столько цехинов, - показала на пальцах.
Однако храбрая она. И наглая. У иных от страха ноги подкашиваются, большинство же сразу сознание теряет, а затем плачет-умоляет, заподозрив недоброе, а эта знай себе торгуется. Он даже развеселился. Ишь какая практичная!
- Чего улыбаешься? - хитро прищурилась девица, - Думаешь, раз красавец, я тебе за так дам? У тебя деньги-то имеются? С виду небось такой весь холеный, бледный, как принц крови.
Он рассмеялся. В эпоху, когда изнасилование проститутки не каралось законом, а даже в некотором роде поощрялось церковью, эта особа вела себя весьма безрассудно. Она что совсем не понимает, что ему от нее совсем не это нужно? Вытащив из кармана кожаный кошель, он выразительно взвесил его в руке. Шалая девчонка, наметанным взглядом оценив его содержимое, весело расхохоталась.
- Я бы и так с тобой пошла. Больно ты собой хорош, - Она легонько картавила и, не сводя глаз с кошеля, тут же полезла ему в штаны.
Он отдал ей деньги. Она немного угомонилась, и смеясь, последовала за ним, весело позванивания монетами зажатыми в ладошке, как ребенок.
У подъезда шайка молодых ремесленников занималась тем, что называлось в то время "проявлением здоровой сексуальности у молодежи", приспособив для этой цели прачку. Прачка слабо сопротивлялась. Его спутница чинно одернув юбки, прошествовала мимо, с высоко поднятой головой. Ладно, этих с собой приведет Бальтазар.
Одновременно с ними вошли несколько вампиров. За ними, как зачарованные шли юноши, примерно с дюжину, и, в женских платьях. Через сотню лет власти Венеции издадут указ, которым будет строжайше запрещено разгуливать по улицам в таком виде. За расфуфыренными юношами следовали несколько проституток. Лица людей ничего не выражали, кроме тупости, пожалуй, их врожденной черты.
Зато на бледном лице Руссо отразилось разочарование.
- И это все развлечение? Пара гусынь и педерасты?
- Тут на пару укусов, - согласился Бенедикт, - Я пожалуй возьму себе эту парочку.
Вампир неторопливо выбрал двух стройных брюнетов и поманил. Юноши бешено завращали зрачками, и женственно виляя бедрами пошли следом.
Точно также, как тогда на улице борделей, и когда он дал ей денег, сейчас он ощутил потребность в уединении. Краем глаза он заметил, как в комнату ввалились юноши из шайки, очень бледные, со спущеными штанами. Прачка была с ними. В белом накрахмаленном чепце. Она стыдливо прикрывала свои полные бедра, на которые тут же плотоядно уставились гости.
Он тоже чувствовал голод.
Рыжая быстро скинула платье, стянула с него рубашку, и уселась ему на колени, выставив вперед молочно белые груди. И пахнет она молоком, как пахнут младенцы. Надо же, помнит...
Он провел языком по маленькому розовому соску, и легонько куснул.
Она застонала, попыталась вырваться, они скатились на пол, девушка закричала, и тогда он вонзил в нее клыки поглубже.
Он впервые настолько себя не контролировал. Крепко прижимая ее к себе, впиваясь в сочную плоть, он пил не отрываясь, словно вдыхал ее, и не мог остановиться. С ним творилось что-то странное. Ликование переполняло его, как когда-то в бою, когда он был жив. И тогда он остановился в некотором оцепенении...
Вампиры потешались цитированием наизусть, нерукотворного труда епископа Вормсского. Кто-то из гостей притащил с собой некий деревянный предмет с дыркой посередине.
- И что с этим предполагается делать? - поинтересовалась Руссо, аккуратно облизывая кончиком языка уголки рта...
- Тебе лучше не знать, - прикрыл глаза ее спутник очень юный вампир, - Кстати, почтенный прелат предлагает за использование оного приспособления искупать грехи 12тидневным постом на хлебе и воде.
- Почему бы сразу не посадить его на кол? - заржал кто-то из молодых Вампиров
Виктор смерил его ледяным взглядом. Подобные шутки считались дурным тоном в обществе вампиров.
- Еще одна такая пошлость и тебе будет отказано от дома.
Их голоса гудели, он едва различал силуэты вокруг, словно отделенный от них радужной пеленой.
- Он пьян? - ехидно поинтересовалась Руссо, что вызвало новый взрыв смеха.
В голосе Виктора слышалось легкое удивление:
- Странно, отчего он так бледен.
- Впервые вижу, чтобы вампир осушив человека, был такого мертвецкого цвета, - продолжал ерничать молодой вампир.
- Тогда, должно быть, ему сейчас очень хорошо.
Ему было никак, он словно умирал занова рядом со своей жертвой. И это было весьма невероятным ощущением, во всяком случае для вампира. От такого можно умом тронуться. Вокруг воцарилось молчание, словно какая-то сила стерла присутствие остальных, когда Руссо посторонилась и в комнату, а дальше, к нему, в его радужную сферу вошел очень древний вампир. Почти старик.
- Это невероятно. Но такое случается.
- Что со мной? - мысленно спросил он мастера, и казалось, что скрипели даже его мысли.
- Ты выпил того, с кем у тебя были узы, которые сильнее чем кровные. Понимаешь о чем я?
- Не хочешь ли ты сказать, что меня что-то связывает с этой женщиной? - ему удалось посмотреть на девушку, чье мертвое тело все еще покоилось в его объятиях.
- Ты должен был почувствовать это, понять, заметить. У них всегда есть какая-нибудь физическая метка. Шрамы, родимые пятна, какие-то знаки, но главное - запах.
- Я не понимаю.
- Мы вампиры смотрим на людей свысока, поскольку они, - Йон усмехнулся, - скажем, так недолговечны. Нас интересует в них лишь источник питания, что есть не только кровь. Об этом известно любому мало мальски грамотному вампиру. Люди тоже бессметрны, бессмертна их суть, что люди называют духом. И жизнь их не ограничинается одной, которую так легко оборвать. У них намного все сложнее. Мы застревая в этом существовании вынуждены постоянно адаптироваться под меняющиеся условия. Они же умирают и рождаются занова, в новом обличье - которое кстати достигается нами ценой многих усилий - и ничего не помнят. Там откуда я родом это знали испокон веков.
- Это нелепо, - будь у него силы он бы рассмеялся. Но кровавые дорожки уже вовсю бороздили бледное лицо. А перед глазами стоял облик той, кого не было среди живых уже много веков.
Изо дня в день она сидела у колодца, вглядываясь в его темные недра. А с заходом солнца уходила в горы. И там, на склоне Йофа, глядя куда-то перед собой пустым взлядом, ждала, что он вернется. Всплывет из пучины? Поднимется на облаке? Это его злило, все то время, что он находился рядом, каким-то образом давая ей почувстовать свое присутствие. Он хотел, чтобы она продолжала жить. Что ему было делать? Убить ее? Обратить и вместе скитаться целую вечность? И он покинул родные края, подчинившись зову, обратившего его вампира. Но Дэйра...
- Обычно жизнь и нежить не пересекаются таким образом. Но с тобой это произошло. Ты теперь будешь чувствовать ее всегда.
Нет, это невыносимо. Он все еще лежал не в силах пошевелиться, испытывая новые и новые муки, когда старец деликатно отступил и почти растворился за мутной пеленой.
- Ты придешь в себя до рассвета, - успокоил Йон напоследок.
***
- Ты не историк. Ты персонаж из 1001 ночи, верно?
Эрик улыбнулся. Действительно примитивно. Подумаешь, что из того, что он не похож ни на одного из знакомых ей мужчин? Какое имеет значение, когда вместо того чтобы бросаться испытывать все возможные позиции в кровати, мужчина делает ей массаж и забавляет сказками на ночь. Этого было достаточно. К ней словно вернулось ощущение из детства, щенячий восторг всему происходящему, покой, чувство сладкой уязвимости и... как всегда, что-то ускользнуло, когда она принялась классифицировать свои ощущения. Эрик незамедлительно вернул ее в состояние детства. Как это получается, что ей так тепло, при том что у него ледяные руки.
- Я тебе нравлюсь?
- Ммм, очень... как горячее мороженое.
ВЕДЬМА
Елена тихонько наблюдала с лестницы за собственным свадебным пиром. Гости галдели, вино уничтожалось в диких коллечествах. К тому времени, когда колокала пробили полночь, присутствующие мало напоминали надменных, напомаженых мелокопоместных дворян. Новоявленый супруг ползал на карачках, пытаясь заглянуть под подол своей невестке. Затем он заметил ее в лестничном проеме. Глаза хитро прищурулись, и также на карачках он принялся подбираться к лестнице. Затем, в лице промелькнуло что-то похожее на разумное выражение. Яков обернулся к гостям и замахал руками.
- Вы веселитесь, а я пошел получить то, что мне причитается. Прав я тесть? - добавил он, обращаясь к ее отчиму.
Пунцовое лицо отчима с готовностью завертелось из стороны в сторону - видимо в знак согласия. Еще бы ему не кивать. Он ее продал Якову в уплату долга, как корову или пару ослиц. Еще и получил наверное впридачу серебра, которое скоро тоже пропьет. Тогда придет черед ее младшей сестры. Подох бы уж поскорее, подумала Елена, не особо задумываясь кого одаривала этим пожеланием. Супруг, который сличился по цвету с качественым кагором, натужно пыхтя и цепляясь за перила, неумолимо приближался. Елена с достоинством поднялась, разгладив кружева на подвенечном платье, и окатив мужчину презрительным взглядом направилась в комнату. Презрение и отвращение - все что у нее осталось. Говоря по правде у нее, кроме этого только и было, что густые волосы, смазливое лицо и молодость, которую догадался выгодно сторговать ее отчим.
С каким-то тупым отчаянием она затушила все свечи в комнате и взобралась на кровать. Может быть - закралась украдкой надежда - он настолько пьян, что заснет как только доберется до подушки. Такое не раз случалось с отчимом. А этот надо полагать и постарше будет. Дверь со скрипом приоткрылась, Яков шатаясь показался в проеме. Глаза ее уже освоились в темноте и она видела, как его бочкобразная фигура неуверено ковыляет к брачному ложу.
- Чего темно так? - ворчал он еле ворочая языком, а затем зашелся в хохоте, - Скромная фифа.
Потное тело тяжело рухнуло рядом, какое-то время он переводил дух, прерывисто дыша. Ну давай же, засыпай. Увы! Сминая простыни, он перекатился в ее сторону и навалился на нее, как жернов. У нее аж дух перехватило. Толстые неуклюжие пальцы стали дергать ее за корсаж, больно щипая ее кожу. Ну с этим ему в одиночку и без света не справиться. Дверь снова скрипнула. Наверное сквозняк, или крыса, напряженно думала Кристина. Вот бы она цапнула его, загрызла насмерть. При этой мысли то ли она сама себе рассмеялась, но она определенно услышала тихий смех Елена сосредоточилась на темном гобелене. Если она будет все время смотреть на стену, может ничего и не почувствует. Она так усердно вглядывалась, что от напряжения заболели глаза и даже стало чудиться, что от стены отделилась высокая фигура, делающая ей знак молчать. Тут Яков снова пришел в движение, обдав ее волной зловонного перегара, его рот потянулся к ее шее. Елена почти перестала дышать. У постели действительно стояла фигура. От нее исходило легкое свечение. Красивый молодой юноша с иконописными глазами. Это ее ангел хранитель, пришел избавить ее от ужасного, мерзкого мужа. Или же она сходит сума, что тоже, при сложившихся обстоятельствах, не самое плохое. Счастливы блаженные, написано в Библии. Нет, скорее блаженны нищие.
- Не смотри, - тихо прошелестел голос, - Тебе не надо это видеть.
Поверив ему, Елена улыбнулась, внезапно чувствуя себя в безопасности. Она послушно прикрыла глаза. В одно мгновение Яков, неуклюже откинувшись, убрался с нее. С омерзительным треском и хрустом, будто у него сломалась при этом шея. В теплой вязкой тишите, до нее донесся легкий хлюпающий звук. И снова тишина.
Ангелоподобное создание прижимало ее к себе, пока не унялась дрожь. Он объяснил ей, как надо поступить. Как зачарованная она повиновалась. И ей поверили, когда, объявив о безвременной кончине супруга, она наконец дала волю слезам. Траур на удивление ей шел. Ей было даровано освобождение. И она боготворила убийцу своего мужа. На следующий день он снова появился в комнате после заката и остался с ней вплоть до утра. Вдовий долг предписывал не появляться в обществе, и она с радостью предавалась радостям затворничества, предпочитая не задумываться о том, кем был ее избавитель. Приходилось тщательно скрывать следы его пребывания с ней, что было не сложно, поскольку траурный костюм включал в себя густую вуаль и перчатки, под которыми жили маленькие ранки. Точеные, пульсирующие, хранившие память...
***
- Довольно гадкая история, - думала Хельга, разбирая свои записи на следующий день. Эрик-сказочник деликатно испарился еще до того, как она проснулась. С удовольствием потягивая свежезавареный кофе, она делала пометки, перечитывая рукопись. В бликах апрельского утра персонажи виделись совсем в ином свете.
Она работала над книгой довольно много времени. Окна заполнялись оранжевым заревом, предзакатное сонце пересекало полы и стены, отсвечивая на медных ручках бабушкиного комода, в комнате пролегали сизые тени.
- Это, годится! - орал в трубку редактор, - Еще как годится!
Внезапно Хельга осознала, что все это время ее преследовало отчетливое разочарование, из-за того что он не остался тем утром. Препротивное, удивительное ощущение, которое усилилось сейчас еще больше. С чего бы?
Пытаясь справиться с нервозностью, она стала выдвигать по одному ящики старого комода, и перебирать их содержимое...
Суд святой инквизиции не стал особо разбираться в тонкостях обвинения. Ее арестовали утром, а к полудню уже пришли к заключению, что она была в сговоре с дьяволом. В перечне доказательств присутствовали признаки ведьмы - рыжие волосы, недюжиная сила, поскольку ни одной женщине не под силу сломать хребет здоровому мужчине, а также шрамы на запястьях. Несмотря на то, что срок траура еще не вышел, ей вменялось также, что она не показывается из дома днем. К протоколу прилагались свидетельства домашней челяди, с ужасом поведавших, что по ночам из комнаты доносятся "леденящие душу наречия", на которых говорят множество нечеловеческих голосов.
С нее взыскали расходы за судебные издержки, также она сама оплатила дрова для своего костра. Когда Елену облачили в рубашку, на теле обнаружись еще новые метки дьявола. В нее полетели комья земли и камни. Солнце еще не зашло.
***
Коробка выпала из рук, с грохотом, рассыпав пуговицы по всему полу. Хельга прислонилась к комоду, пытаясь восстановить дыхание, в висках пульсировало. Эрик жутко напугал ее, объявившись рядом словно бы из ниоткуда. Хотя она редко запирала дверь, ее всю трясло.
- Хватит меня пугать своими вампирскими штучками, - вспылила она, - Это невежливо в конце концов. Ты должен был постучаться.
Эрик отступил к двери и обернулся с легкой улыбкой.
- А может еще лучше позвонить?
- Если я сочту нужным оставить тебе свой номер! - нелегко казаться невозмутимой, когда не чувствуешь почвы под ногами.
- Ерунда.
- Куда ты тогда исчез? - возмутилась она, как будто он обязан был перед ней отчитываться. Что с ней? Она же никогда такого не спрашивает.
- Скучала? - он это скорее констатировал, чем спрашивал.
- Я закончила книгу, - поделилась Хельга.
- Давно пора было, - Еще и ухмыляется, - Вечность это очень долго, - заметив выражение ее лица, он добавил более вразумительно, - Я ждал, пока ты сама все вспомнишь.
Помнила ли она? Возможно, просто сжилась со своей книгой - так бывает. И эта память сохранится еще какое-то время. Но сейчас она в это верит. И маленькая чернота внутри сжалась, как горящая синтетическая нитка, и исчезла.