Аннотация: "В цепочке памяти военных лет не должно быть слабого звена - забвения." (Евгений Ханкин / ПОБЕДА , ПАМЯТЬ, ВОЙНА)
Зима выдалась ранняя. Снег выпал в конце октября, а к январю сорок второго повсюду стояли трескучие морозы. Части 15 стрелковой дивизии отошли от Горловки и Артемовска. Фронт стал у Попасной, Троицкой, Дебальцево. Остатки полков выдохлись, да и немцы не стремились вперед, остановленные на новых рубежах. Были дела по-важнее. Почти совсем не осталось артиллерии. Одно орудие, старая трехдюймовка, притянутая воловьей тягой, стояло в двадцати метрах от штаба. Штаб же размещался в хате Кишмаревых в Новозвановке. На далекой высотке закрепились немцы. На передней линии кроме окопов и блиндажей оказалась будка путевого обходчика со станции Логвиново. В бинокль был виден поднимавшийся дым из трубы. Очень удобно. Будка была не просто теплопунктом, оттуда корректировался беспокоящийся огонь по Новозвановке. Будка была также неким форпостом, выдаваясь с передовой линией на несколько километров вперед. Где-то за ней, через три поля, было Троицкое. Старинное поселение времен Екатерины, заселившей Дикое поле выходцами из Бессарабии. Троицкое оставалось за Красной армией.
Орудие у штаба стояло без дела. Снаряды были, но последнюю панораму Герца разбило при минометном обстреле еще у Горловки. За недостатком прицельных приспособлений пушка просто грозно смотрела в сторону противника и, насупившись щитками, молчала.
В хату к Кишмаревым захаживал дед Авдей, погреться, да и новости узнать. Приходя, приносил поленья дров. По этой причине его терпели штабные, которых он докучал расспросами и советами по ведению войны. Было ему за восемьдесят, и в первую мировую он был уже не первой свежести, а теперь подавно. Старик-ветеран зарос бородой, пожелтевшей от самосада, по самые глаза. Вокруг него непрестанно образовывалось облако табачного дыма.
-Дед, шел бы ты домой, закоптил уже всех!
-Щас пойду, сынки, щас. Вы мне скажите вот что, отчего опять антирелия молчит?
-Не как прицелиться, прицелов нет, говорили уже не раз.
-И я вам не раз говорил - дал снаряд и по разрыву сколектирывал, раз , два и попал!
-Дык, через ствол ишо можно! Мы в шишнадцатаму годе австрияков через ствол выцеливали.
-Куда же через ствол попадешь? Это на прямой наводке еще куда ни шло.
-А куда целишь - туда и попадешь!
Досаждая своими познаниями в области "антирелии", дед Авдей измучил штабистов. И, наконец, те сдались.
-А куда б ты целился?
-Дык , в будку, куда ишо! Негде будет греться, они и уйдут. Ерманец тепло любит, ему тепло подавай! Энто рази на морозе повоюешь?
-Оно-то так. Только попасть не как.
-Я ж говорю, через ствол. Дайте, я прицелю, через ствол.
-Ладно, только не больше, как три снаряда, больше нету!
Дед подхватился, затушил цигарку, и завертелся по комнате.
-Дайте мне антирелистов, я ж не покручу, застыло на морозе, сколько стоит.
-Дадим, дадим, что надо, жди во дворе.
Собирались часа два. А ж дед Авдей притомился. Наконец, расстегнув тулуп, дед Авдей раскорячился у орудия.
-Не вижу ни черта! Да вы его чистили когда, ай нет?
Дед заставил почистить ствол при нём. Пока искали банник, масло, пока чистили под счет деда, стемнело.
На следующий день спозаранку дед снова был на позиции. Снова присел и долго выцеливал ненавистную будку, заставляя обслугу крутить маховики наводки взад-перед. Измотав номера расчета, дед, так, как и стоял, раскоряченный, отодвинулся в сторону. Поясница не давала разогнуться.
-Заряжай, ребяты. Осколочным. Шрапнелью опосля дадим, на добивание.
-Шрапнельные еще под Михайловкой кончились. Выдано три осколочных.
-Ну, как вы воюете? Мы вот в картоновых сапогах австияков били, но снарядов хватало, каких надо.
-Ну, давай, дед, не томи!
-Ну, дык, батарея...
Завопив, дед осекся, спохватился, какая батарея, одно орудие всего! И уже спокойней добавил:
-Орудие! Огонь!
Жахнул выстрел. Все смотрели на бугор, где упадет. Снаряд ушел с большим перелетом. Где-то в далекой степи ухнул взрыв.
-Так, перекурим, тогда опустим чуток.
Бойцы были совсем не против, а у штаба, наблюдавшие за стрельбой, скептически закивали головой и ушли греться.
После долгого перекура, дед Авдей заходился поправлять прицел.
-Да не попадет, "антирелист".
-Не поспешайте, сынки, увидим ишо.
Второй снаряд попал в бугор, который предательски заслонял будку. Присев у орудия, широко расставив ноги, дед оконфузился громким треском ткани - по шву лопнули брюки.
-Щас третий запустим и греться пойдем.
Дед не замечал ухмылок бойцов. Разгорячившись, скинул с себя тулуп. В азарте сам стал крутить маховик наводки, лицо стало красным на морозе, от спины поднимался пар.
Наконец, отвернувшись от орудия, собираясь пережить очередной промах, и идти домой греться, дал команду:
-Заряжай! Огонь!
Опустив плечи, дед Авдей успел сделать несколько шагов .
-Ты глянь! Попал!
Боец с биноклем наблюдал , как листы кровельного железа взмыли высоко в небо. Когда дым осел, будки не было видно.
-Ура!
-Попали!
-Эх, жаль, беглым бы сейчас! А тут снаряды кончились!
Штабисты уже бежали к орудию.
-Ну-ка. Дай бинокль! Вот, так дед! Размолотил будку!
Дед важно доставал цигарку. Кто-то набросил тулуп ему на плечи, чтобы не замерз. Дед сидел на станине и, казалось, был полностью поглощен скручиванием цигарки.
-Идем греться, дед, застудишься.
Штабисты приглашали греться в штаб, а дед, старый ветеран-пехотинец, не спешил, наслаждаясь моментом славы.
* * *
Оставшись без теплой будки, немцы на утро атаковали Троицкое, и, не считаясь