Все три дня Посейдоновых игр Мелана провела на круче за садовой оградой Делиадовой усадьбы. Сперва с слёзной обидой смотрела на людское скопище около Посейдоновой арки, затем, когда народ устремился за всадниками и колесницами к гипподрому и набережная опустела, печально глядела на город, на Акрополь, с яркими крышами храмов и серой башней царского дворца, на крышу родного дома в дальнем северном углу.
В полдень Харина едва уговорила её сбегать ненадолго в дом перекусить. Через полчаса она опять сидела на нагретом солнцем каменном выступе над кручей, высматривая, когда из пасти Тиритакских ворот выедет знакомая белая лошадь. По собственному опыту она знала, что гонки давно должны были закончиться, а его всё нет и нет! Но он ведь говорил, что сегодня его сотня охраняет басилевса, вспомнила она. Конечно, он освободится лишь поздно вечером. Мелана просидела над обрывом до сумерек. Вот уже и солнце село, и ворота закрылись, а белый конь Делиада так и не появился.
В первый раз за двадцать с лишним дней замужества Мелана легла в постель одна. Ночью ей снились его горячие объятия, поцелуи, и она на миг просыпалась, вся дрожа, с жарким огнём внизу живота и мучительно-сладким томлением во всём теле.
Не приехал Делиад ни утром, ни следующим вечером, ни через день. Мелана поняла, что это, конечно, отец его не пустил. Семья Делиада не приняла её - она для них осталась чужой. Не зная, куда себя деть, чувствуя себя брошенной (ужасное чувство для молодой жены!), Мелана часами бродила по садовым дорожкам в тоске и одиночестве, смахивая с ресниц наворачивавшиеся на глаза горестные слёзы, не слыша радостного птичьего щебета, не замечая разлитого в воздухе сладкого благоухания хвои и цветов. Они там веселятся, смотрят скачки, а она здесь бродит одна в тоске!
Время тянулось мучительно долго, порой ей казалось, что солнце вообще остановилось в небе и не движется. Неужели её семейное счастье оказалось таким коротким? Увидит ли она ещё Делиада?
На другой день по завершении Игр Делиад присутствовал вместе с отцом и дядей Левконом на приёме херсонесских послов в Тронном зале. На следующее утро он провожал вместе с отцом, Алкимом, Каданаком и царевичем Перисадом дядю Левкона, тётушку Герею и Элевсину в их загородную усадьбу. Одновременно с обозом Левкона к Мирмекийским воротам подъехал и этнарх дандариев со своим семейством и людьми. На перекрёстке за запрудой отъезжающие остановили на минуту коней. Лесподий попрощался с царевичем, нынешней и будущей роднёй и поскакал с Никием и десятком воинов-феодосийцев на одолженных в царской конюшне конях вдоль Северной стены к Скифской дороге. Делиада Лесподий отправил провожать невесту, чем тот с большим удовольствием и воспользовался, развлекая на пару с Алкимом весёлой болтовнёй Зопиру и Олтака за спинами рысивших впереди Левкона, Перисада, Муннака и Каданака. У Железной горы кавалькада опять разделилась: Левкон с семьёй, царевич Перисад, Каданак и Алким с полусотней соматофилаков поскакали по откосу на гору, а дандарии и Делиад с двумя десятками своих бойцов свернули вдоль горы на восток, к Порфмию. Подождав на круче над Порфмием пока паром с дандариями пересёк Пролив, Делиад, с не сходящей с губ радостной улыбкой, поскакал понад берегом Пролива к Мирмекию.
Выехав около Мирмекия к заливу, Делиад бросил взгляд на покрытые зелёными шапками садов высокие кручи полуострова Дия на противоположной стороне, отыскал ограду своей усадьбы. Мысли сами собой перескочили на ждавшую его там малышку Мелану. Мелькнула мысль не тащиться через весь Пантикапей вокруг залива, а завернуть в Мирмекий, переплыть в лодке на ту сторону напрямую и нагрянуть к Мелане внезапно через сад. Но представив ехидные ухмылки своих вояк, решил, что это недостойное гекатонтарха мальчишество, и вместо Мирмекия свернул на развилке к Пантикапею.
Сразу за Мирмекийскими воротами Делиад попрощался со своими воинами, свернувшими к Северным конюшням, и один поскакал к Тиритакским воротам.
На перекрёстке у храма Посейдона навстречу ему выехал Ламах с четырьмя конными гинекономами за спиной. Должно быть, утром он видел отъезд Делиада и теперь поджидал его тут. Молча пожав бывшему командиру руку, Ламах пристроил свою соловую кобылу к правому боку Снежка, торившего шагом путь по широкой центральной улице в сторону Скотьего рынка сквозь не прекращавшийся ни на миг с рассвета до заката людской, скотинный и тележный поток.
- Ты, я слышал, женишься на дочке этнарха дандариев?
- Да, отец настоял.
- Красивая девушка... Когда свадьба?
- В начале осени.
- А что Мелана?
Делиад вздохнул.
- Разведусь. Отошлю к отцу. Так что, если хочешь, можешь попросить у Олгасия её в жёны. Сказать ей?
- Скажи... У меня теперь свой дом возле храма Диониса, есть куда поселить жену...
Мелана встретила влетевшего галопом на усадебный двор Делиада на пороге андрона. Сияя белозубой улыбкой, Делиад резко осадил всхрапнувшего Снежка в двух шагах от жены и лихо спрыгнул на землю. Стоявший сбоку Орик, шагнув из-под нависающего над входом балкона, подхватил Снежка под уздцы.
- Коня хорошенько выводить и вычистить! - приказал Делиад. Передав повод подбежавшему от конюшни рабу-конюху, Орик отвязал притороченный к седлу шлем хозяина.
- Ну что, жёнка, соскучилась?
Раскинув с улыбкой руки, Делиад шагнул к жене. Уста Меланы улыбались, а на щеках блестели две мокрые дорожки. Кинувшись в раскрытые объятия мужа, она припала щекой к полированному серебру нагрудной пластины и по-детски зарюмсала носом.
- Я тоже по тебе скучал, - сказал Делиад, ласково оглаживая содрогающиеся плечи и спину Меланы. - Видишь, чуть Снежка не загнал, так спешил к своей миленькой жёнушке. Только проводил отца - и сразу к тебе!
- Я боялась, что больше тебя не увижу, - призналась сквозь радостные слёзы Мелана.
- Ну вот ещё! Что за глупости ты себе навыдумывала?
- Ты, наверное, голоден? - спросила Мелана, вскинув лучащийся счастьем взгляд в светящиеся нежностью глаза мужа.
- Как волк! - заверил Делиад и поцеловал жену между пушистыми бровями. - Сейчас мы с тобой быстренько чем-нибудь перекусим и выпьем вина, а затем я начну лакомиться этими сладкими губками, этой нежной шейкой, этими грудками, этой пухленькой попкой, пока не съем тебя всю, - плотоядно грозился Делиад, ведя радостно смеющуюся Мелану к софе у боковой стены.
Дабы вознаградить Мелану за пять дней разлуки Делиад, вопреки привычке, даже не стал в этот вечер и ночь брать на ложе рабынь ей в подмогу. Ни в этот день, ни в следующие, которые он безвылазно просидел в усадьбе, он так и не решился сказать Мелане о предстоящем вскоре расставании. Да оно пока и не к спеху. Вместо этого, в перерывах между бурными любовными приступами, он подробно рассказал о прошедших Играх, не преминув похвастать своими как никогда удачными ставками и небывалым везением в игре с друзьями в кости. На упрёк Меланы, почему же он не приезжал ночевать в усадьбу, Делиад, слегка покраснев, ответил, что отец его не пускал - боялся, что он привезёт её на гипподром.
На четвёртый день к отшельнику наведались друзья: Алким, Феокрит и Ксенопиф - и подруги: Афинаида, Илерия и Агапия - каждая с хорошенькой рабыней-служанкой. День выдался жаркий, и вся компания тотчас отправилась купаться. Мелана уже не стыдилась раздеваться и плавать в присутствии чужих мужчин (раз Делиад не имел ничего против) и заниматься с мужем любовью у всех на глазах, соревнуясь с другими парочками.
После очередного бурного соития выложившийся Делиад остался отдыхать на валуне в тени береговой кручи, а Мелану неугомонная хохотушка Илерия утащила купаться. (Научившись плавать, Мелана полюбила морские купания и забавы с Делиадом в ласковых прибрежных волнах.) К ним немедля присоединились Агапия, Алким, Ксенопиф и все три рабыни. Феокрит, выдоив после долгих усилий несколько капель молочка на лицо и груди Афинаиды, подсел к Делиаду. Расслабленно глядя сквозь прищур век на гоняющихся с громкими визгами и смехом друг за другом в искрящихся солнечными бликами зелёных волнах "рыбаков" и "нереид", негромко спросил:
- Ты уже сказал ей?
- Нет ещё... Ещё есть время. Пусть пока порезвится...
Смыв с лица и грудей дары Феокрита, Афинаида улеглась вниз животом на плоском камне рядом с Феокритом.
- А после? - спросил Феокрит, положив ладонь на покрытые бронзово-золотым загаром круглые ягодицы Афинаиды. - Отошлёшь назад к отцу? Какой позор для девчонки.
- Ламах хочет взять её в жёны.
- Такая красотка. Не слишком ли жирно для Ламаха?
- Он помог её выкрасть. Заслужил. Да и малышка избежит позора - сам говоришь.
- И не жалко отдавать такую милашку? - повернув лежащее на сомкнутых ладонях лицо к Делиаду, спросила Афинаида.
- Ещё бы не жалко, - вздохнул Делиад и сплюнул в плеснувшую о валун волну. - Да что поделаешь? Второй женой её не оставишь. Мы ведь не скифы... к сожалению. Хе-хе-хе!
- Есть способ оставить, - промурлыкала ласкаемая рукою Феокрита между ягодицами Афинаида.
- Какой? - воззрился на неё с вспыхнувшим интересом Делиад, дотоле следивший за игрищами купальщиков и проплывающими мимо кораблями.
- Жалко запирать такую красотку в гинекее какого-то Ламаха. Надо уговорить её стать гетерой. Тогда она сможет жить здесь с тобой и при дандарийке, - пояснила с лёгкой улыбкой Афинаида.
Феокрит звонко шлёпнул Афинаиду по упругой ягодице.
- А ведь Афинаида права! У девчонки есть все данные, чтобы иметь успех.
- Думаете, она согласится? - с надеждой спросил Делиад.
- Уговорим, - улыбнулась Афинаида.
- Ну, ладно, давайте попробуем, - с видимым облегчением согласился Делиад. - Это и вправду был бы для неё наилучший выход.
- Только не говори ей, что Ламах хочет взять её в жёны. Наоборот - скажи, что он от неё отказался, - посоветовал Феокрит.
- Ладно...
Накупавшись, парни, кто - таща за руку, кто - подталкивая сзади за ягодицы, вытащили девушек на кручу, полюбовались оттуда видом на залив и город и, разбившись на тройки, разбежались со смехом по саду.
Делиад уселся вдвоём с Меланой на укрытой в гуще персиковых кустов скамейке, собираясь сказать ей то, что должен сказать. Но Мелана, тотчас пересев к нему на колени, начала ласкаться к нему, целовать, напрашиваясь, как кошечка, на ласки, и он решил, что скажет после того как хорошенько её обмолотит: тогда, наверное, она воспримет это не так болезненно. Но и после энергичной затяжной любовной атаки (оба старались вовсю!) Мелана лежала в его объятиях такая радостная и счастливая, что у него не повернулся язык сказать ей жестокую правду.
Солнце уже садилось, пора было идти ужинать, и когда Мелана со смехом сказала, что она ужас как проголодалась, и, вскочив, потянула его к дому, Делиад решил, что скажет ей после ужина, хорошенько напоив вином: на пьяную голову и выговорить нужные слова будет куда легче, и восприняты они будут не так трагично.
Ужин на балконе, где декаду назад развесёлую компанию застукал неожиданно нагрянувший Лесподий, прошёл весело и шумно. Парни и девушки, разбившись на пары "по интересам", полулежали в обнимку на ложах: Феокрит с Афинаидой, Алким с Агапией, Ксенопиф с Илерией, Делиад, естественно, с Меланой, - кормили и поили друг дружку (четыре голые рабыни, стоявшие с кувшинами около столиков, наполняли им канфары), перемежая еду и выпивку поцелуями, фривольными шутками, раскатистым мужским гоготом и игривыми женскими смешками. Афинаида, а за нею и остальные девушки принялись поить своих мужчин "по-лесбосски": набирали вино в рот и, припав устами к устам, переливали в рот партнёра. В ответ Делиад предложил выпить за Афродиту и её прекрасных служительниц "по-скифски". Парни с энтузиазмом поддержали, девушки повиновались. Неразбавленное терпко-сладкое вино крепко ударило в головы, и то, что никак не выговаривалось на трезвую голову, без затруднений слетело с пьяного языка.
- Мелана! Мне нужно тебе кое-что сказать... важное...
Смешки и голоса на окутанном тенью вечерних сумерек балконе стихли, все взгляды обратились на Делиада и прильнувшую мягкой кошечкой к его груди Мелану. Два тонких жёлтых огонька, горевшие в медных цветках лампад на ближайших балконных столбах, освещали всю компанию бледным призрачным светом.
- Дело в том, что отец нашёл мне жену. Вот.
- Но я же твоя жена, - приподняв голову с груди Делиада, недоуменно воззрилась на него Мелана.
- Отец, мать, дед, тётушка Герея требуют, чтобы я с тобой развёлся и женился на дочери этнарха дандариев Муннака.
Хмельная улыбка медленно сползла с губ Меланы; до неё наконец дошёл смысл сказанного Делиадом. Лицо её вмиг сделалось пунцовым, будто ошпаренное кипятком.
- А как же я? Что же со мной?.. Я же люблю тебя! Я не смогу без тебя!
- И я люблю тебя! - поспешно заверил Делиад. - Но моя семья не приняла тебя. И я... я не могу идти против семьи, - нежно оглаживая плечо Меланы, Делиад грустно вздохнул.
Мелана села на ложе, высвободив плечи из объятий Делиада. По щекам её одна за другой покатились крупные слезинки. Делиад взял её за руку, не позволив убежать, удерживая в ладони её ладонь, другой рукой сочувственно поглаживал от запястья до локтя.
- И ещё... Мелана, я сегодня говорил с Ламахом. Он больше не хочет брать тебя в жёны. Да я и сам не хочу этого, - вполне искренне сказал Делиад. - Я хочу, чтобы ты и после моей женитьбы на дандарийке осталась со мной. У тебя есть такая возможность.
- Какая? - вскинула Мелана затуманенный слезами взгляд на Делиада.
- Ты должна стать гетерой.
- Друзья, давайте-ка выпьем по-скифски за Мелану! - предложил Феокрит.
Рабыни наполнили канфары неразбавленным пурпурным вином. Дружно возгласив тост за Мелану, четверо парней и три гетеры медленно цедили вино, не сводя глаз с Меланы. Стуча зубами о хрустальный край канфара, Мелана выпила всё до капли, надеясь утопить в сладком вине щемящее сердце горькое горе.
Поставив на столик недопитый канфар, Афинаида пересела на ложе Делиада, мягко обняла за плечи бесчувственно застывшую с поникшей головой Мелану.
- Всё не так плохо, как кажется, девонька. - Афинаида забрала из рук Меланы пустой канфар и поставила на столик. - Делиад предложил тебе прекрасный выход из ситуации. Перед тобой сейчас два пути: или вернуться с позором, как отвергнутая жена, в эргастул к отцу и матери, или посвятить себя служению прекраснейшей из богинь. Выбор за тобой. Любишь Делиада? Люби себе на здоровье! Тем более что и он страстно любит тебя - мы все тому свидетели. Из-за тебя он забыл прежних своих подруг. Так зачем же делать несчастными и его, и себя? Ведь любить можно не только супруга, но и возлюбленного. Став гетерой, тебе и уезжать отсюда, думаю, не придётся. Ты останешься жить здесь, в усадьбе, а жену-дандарийку Делиад поселит в городском доме. Так ведь, Делиад?
- Так, - подтвердил Делиад, продолжая нежно сжимать в ладони бесчувственную руку Меланы.
- С твоей красотой тебе сами боги велят служить Афродите, - продолжила уговоры Афинаида. - Чем хоронить себя в гинекее какого-нибудь старика-вдовца, которого найдёт для тебя отец...
- Я согласна, - глядя в пол, тихо произнесла Мелана.
- Что? - переспросила Афинаида.
- Я согласна... стать гетерой, - повторила громче Мелана. Может, доводы Афинаиды, а может, шумящий жаркими волнами в голове хмельной напиток Диониса помогли ей решиться.
- Ну вот и умничка! Вот и прекрасно! - обрадованно прижала Афинаида тонкие девичьи плечи к мягкоупругой груди. - Уверена - ты не пожалеешь! Правда, девушки? - обратилась она с улыбкой к своим подругам.
- Правда, - разом ответили Илерия и Агапия. - Конечно, не пожалеет!
- Сёстры, идите-ка сюда, поцелуйте нашу новую сестру, - позвала подруг Афинаида и, подавая пример, первая нежно поцеловала Мелану в мокрые от слёз щёки.
Выскользнув из объятий мужчин, Илерия и Агапия подошли к ложу Делиада, обняли и расцеловали улыбающимися губами Мелану.
- Не надо плакать. Всё будет хорошо, - мягким голосом подбодрила новоявленную подругу Агапия.
- Быть самой себе хозяйкой и самой выбирать себе возлюбленных - что может быть лучше! - рассмеялась Илерия.
Следом за гетерами Феокрит, Алким и Ксенопиф тоже подошли к ложу Делиада.
- Позвольте-ка и нам поздравить новую воительницу армии Киприды! - воскликнул с умильной улыбкой Феокрит. Взяв Мелану под локотки, он поднял её на ноги и крепко прижал к груди.
- Поздравляю, милая, - впился он в горестно опущенные Меланины губки долгим, страстным поцелуем.
- Эй, приятель! - похлопал его сзади по плечу Алким. - Не выпей её всю, оставь немного и другим.
- Хорошая девочка, - похвалил Феокрит с довольной улыбкой, оторвавшись от сладких уст Меланы.
Следом за Феокритом и Алкимом и Ксенопиф не упустил возможности отведать давно желанных Меланиных уст и прогуляться ладонями по притягательным изгибам и выпуклостям её тела.
- Если ты и Делиад не против, мы примем тебя в нашу компанию, - обратилась к Мелане Афинаида. - Главному, что должна уметь гетера: скакать на мужском жеребце и играть на мужской флейте Делиад тебя уже обучил, а петь, плясать, играть на лире и арфе мы тебя научим.
- Ну так что, друзья! Давайте прямо сейчас и выясним, насколько хорошо её обучил Делиад! - поспешил взять быка за рога Феокрит.
Алким и Ксенопиф с энтузиазмом его поддержали.
- Пора нашей красавице познакомиться с другими жеребцами!
- И узнать, насколько интереснее ездить на двух или трёх сразу, хе-хе-хе! - игриво хохотнула Илерия.
Мелана вопрошающе глянула на Делиада, по-прежнему полулежавшего, уперев локоть в набитую шерстью краснобархатную подушку, смакуя мелкими глотками рубиновое вино из бронзового канфара. Попытавшись изобразить ободряющую улыбку, Делиад кивнул, отпуская бывшую жену в новую жизнь.
- Кто первый? - спросил Ксенопиф.
- Кинем кости, - предложил Феокрит.
- Пусть она сама выберет, - обаял растерянную Мелану многообещающей улыбкой Алким.
- Нет, парни, - возразила Афинаида. - У девушки сегодня дебют, так что по нашим правилам полагается аукцион.
- Ну, хорошо. Даю тридцать драхм, - сказал Феокрит.
- За Ксенопифом сегодня не угнаться. Уступаю, - поднял с ухмылкой руки Феокрит.
- Я тоже, - отступился Алким.
Агапия и Илерия зааплодировали победителю.
- Вот видишь, милая, - нежно огладила Мелану по щеке Афинаида, - за одну лишь сегодняшнюю ночь ты заработала две с половиной мины серебра. Разве не здорово?
Мелана, никак не ожидавшая, что её оценят столь дорого, неуверенно улыбнулась - в первый раз, как узнала, что Делиад с ней разводится. На душе и впрямь как-то сразу посветлело. Конечно, было бы куда приятнее, если б её заполучил обаятельный Алким, а не сын рыботорговца с его уродливым родимым пятном на лбу, но раз таковы правила...
- Ну, красавица, пойдём... - взяв с самодовольной улыбкой Мелану за руку, Ксенопиф увёл её к своему ложу.
Притянув к себе, он поцеловал её в губы, затем стянул через голову с неё и с себя туники. Уложив спиной на ложе, принялся не спеша, дотошно исследовать её губами, языком, пальцами, ладонями и напруженным концом.
Алким и Феокрит, скинув хитоны, прилегли на свои ложа и, поглядывая на Ксенопифа и Мелану, стали подкрепляться едой и вином, дожидаясь своей очереди.
Выскользнув из полупрозрачных льняных туник, гетеры втроём насели на вернувшегося в ряды холостяков Делиада. Стянув с него с шаловливыми смешками тунику, принялись в три рта облизывать и сосать его распрямившийся ствол, а он, наклонясь с ложа, оглаживал, сжимал и ударял ладонями упругие полушария их ягодиц, попеременно проникая пальцами глубоко в каждое из имевшихся там эластичных отверстий. Затем поставил их на ложе на четвереньки, лицами к оплетенному виноградом балконному перилу, и, перемещаясь от одной к другой, принялся ожесточённо таранить их игриво колышущиеся выпуклые зады, слушая за спиной сладкие стоны терзаемой Ксенопифом Меланы.
Потом ещё затеяли популярную в диктерионах игру, подключив к ней и четырёх рабынь-прислужниц: определяли, кто кому достанется, бросая игральный кубик. Сперва бросали мужчины, затем по очереди все девушки: те, у кого выпадало одинаковое число, спаривались друг с другом. Случалось, мужчине удавалось запрячь в свою упряжку сразу двух-трёх-четырёх "кобылок", или двум-трём парням выпадало ездить на одной, а бывало, что - под громкий смех и подтрунивания товарищей и хохотки девушек - ни одной: тут уж как решит Афродита.
То ли под воздействием вина, а может, беря пример с гетер и рабынь, с видимым удовольствием вбиравших в себя мужские орудия, Мелана весьма скоро освоилась с новой своей ролью и с готовностью отдавалась Делиадовым друзьям, отрабатывая заплаченные за неё немалые деньги. Илерия не солгала: заниматься любовными играми сразу с двумя и тремя мужчинами и в самом деле оказалось необычайно приятно. И Мелана уже не жалела, что сменила смиренную участь жены на весёлую судьбу гетеры. Её новые сёстры правы: служить в воинстве Афродиты - завидная доля!
Изнурённые затянувшимися до первых петухов любовными битвами, проснулись около полудня. Феокрит после завтрака уехал домой - показаться жене и детям, остальные отправились на берег купаться. Вернувшись с купанья, мужчины сели на балконе играть на деньги в кости, а гетеры принялись учить в саду Мелану танцам, пению и игре на музыкальных инструментах (лиру, кларнет и пару тимпанов они, вернее их служанки, всегда носили с собой вместе со шкатулками косметики и украшений). Во время ужина, поданного по обыкновению на балкон, когда солнце клонилось к закату, Афинаида похвалила свою ученицу: у Меланы премиленький голосок и способности к танцам и музыке - из неё получится замечательная гетера. Мелана зарделась от удовольствия.
Через день Феокрит вернулся вместе с ещё несколькими друзьями Делиада, которые, прознав об "отставке" Меланы, жаждали отведать прелестей новоявленной гетеры. Зато пришлось уехать Алкиму: хилиарх Гиликнид передал через Феокрита приказ племяннику срочно прибыть на службу - отвезти своего подопечного в усадьбу Левкона.
ГЛАВА 2
Палак, братья Палака, вожди и тысячи простых воинов, напряжённо вглядывавшиеся и вслушивавшиеся с обрыва Девичьей горы в ночную тьму, не сразу поняли, что что-то пошло не так. Услышав на той стороне балки многоголосый собачий брех, испуганные крики, протяжные визги сигнальных труб, увидев замелькавшие на стене и на башнях и полетевшие искрами вниз факелы, разглядев на усеянном зёрнами звёзд тёмном небе над стеной в том месте, где был потайной ход, чёрные клубы дыма, на Девичьей горе решили, что передовой отряд проник в город и там обнаружен греками, переживали, удалось ли пробиться к воротам? А затем ушедшие к склепу воины вдруг вернулись на Девичью гору, и подошедший с видом побитого пса к царскому шатру тысячник Асхар угрюмо доложил об устроенной греками огненной ловушке и о погибших в огне и в дыму в подземном лазе сотнике Ситтаке и полутора десятках его воинов. Сообщение Асхара повергло Палака и его приближённых в шок. Вот уж действительно - совсем не такого начала войны они ждали!
Огорошенный Палак, не сказав ни слова, ушёл в свой шатёр и рухнул на расстеленную у дальней стены белую медвежью шкуру. За ним без зова последовали братья, тысячники, вожди, друзья, молча расселись вкруговую на подушки под шатровой стеной. Кробил поспешил наполнить царскую чашу вином. Не дожидаясь, пока Кробил с помощниками наполнят чаши его приближённых, Палак залпом влил в себя вино - испытанный способ справиться с потрясением и вернуть разлетевшиеся мысли в пустую голову.
Итак, греки знали о тайном ходе и устроили западню. Но как, от кого они узнали?! Проникнуть в город по-тихому и открыть ворота, на что делалась главная ставка, не вышло. Отправляясь в поход, другого способа, как захватить Херсонес, Палак не предусмотрел. (А есть ли он вообще - этот другой способ?) И что же теперь?.. Возвращаться с позором домой (да ещё накануне свадьбы с Амагой!)? Нет - невозможно!.. То, что он потерпел относительную неудачу на Боспоре, ладно - Боспор большая, сильная страна. Но то, что ему не пожелал покориться ничтожный Херсонес, дрожавший перед его отцом, подействовало на Палака, как саднящая заноза, которую нужно вырвать во что бы то ни стало.
- Давайте выпьем за наших погибших воинов, - скользнул Палак тяжёлым взглядом по сумрачным лицам приближённых после того, как слуги наполнили чаши по второму разу. - Клянусь мечом Ария, что не уйду отсюда, пока не отомщу за них!
Выпив вместе со всеми, Симах напомнил о сидящем в яме в Неаполе сыне хозяина дома, в который вёл подкоп. Скорей всего этот хлебопёк, его отец, и выдал тайный ход, предположил Симах. Палак распорядился утром послать спешного гонца в Неаполь - привезти заложника сюда.
- Ну, а невинность служанок здешней богини ты так и будешь щадить? - спросил Марепсемис, опрокинув в себя вслед за Палаком третью чашу вина.
Подумав секунд десять, Палак объявил:
- Ладно. Ступайте все спать. Что делать дальше, подумаем завтра на свежую голову...
Пока вожди, тысячники и братья покидали шатёр, Палак прикончил четвёртую чашу.
- Тинкас! - позвал он, когда все, кроме Симаха, Главка, Иненсимея и Кробила, покинули шатёр. - Возьми воинов, пойди в святилище и приведи сюда всех девок. Уразумел?
Вскоре все девять иеродул, сбившись в кучу испуганным оленьим стадом, стояли в центре царского шатра. С полминуты Палак, уперев руки в широко разведенные колени, разглядывал голодным волчьим взглядом из-под сурово сведенных бровей обмершие в предчувствии скорых мучений девичьи лица. Ещё час назад он был уверен, что завтра к его услугам будут сотни самых красивых херсонеситок, и вот... сорвалось. Придётся пока довольствоваться этими...
- Ну, девки, хватит вам служить каменным бабам, - сказал он с кривой ухмылкой по-эллински съёжившимся у оскаленной медвежьей морды иеродулам. - С этой ночи будете служить скифским жеребцам. Это куда интереснее, хе-хе-хе!..
Двух старших, некрасивых, Палак велел отвести в шатры к Марепсемису и Эминаку. Лигдамису отправил красивую двадцатилетнюю шатенку. Себе ожидаемо оставил юную смазливую блондиночку и старшую двумя-тремя годами миловидную брюнетку. Остальных четырёх, в том числе двух малолеток, отдал на потеху своим слугам и телохранителям.
- А ну, - протянул он руки рабыням, - поднимите меня.
Потянув за руки, девушки подняли отяжелевшего от вина царя на ноги. Пошатнувшись на непослушных ногах, он облапил их за упругие ягодицы, притянул к себе и сунулся мокрыми от вина усами и губами в девичьи лица.
- Не делай этого, господин, иначе богиня тебя покарает, - тонким, дрожащим голосом взмолилась Филея.
- А вот мы сейчас и узнаем, покарает или нет, - пьяно ухмыльнулся Палак. - Р-раздевайтесь!..
Всю ночь Палак и спавшие в его шатре друзья - Главк, Тапсак, Иненсимей, Тинкас - без передыха насиловали юных гречанок, утоляя накопившийся за долгие дни и ночи сидения под Херсонесом голод к сладкому бабьему телу. Выплеснув на залитые слезами прелестные девичьи лица обильную струю мужского "молочка", пили вино, переводя дух, и опять пихали им во все дыры, сопровождая безжалостную работу мужских таранов тисканьем девичьих грудей и возбуждающими шлепками по щекам и ягодицам. Под утро, когда заполнивший головы хмельной туман и усталость всё же свалили скифов в неподвижность сонного забытья, Филея и её подруга были едва живы.
Марепсемис и Эминак отдали присланных к ним младшим братом в явную насмешку перезрелых иеродул телохранителям и слугам. Вместо них Марепсемис зазвал в свой шатёр помянуть погибшего страшной смертью в подземной норе сотника Ситтака Мессапию, дочь Туонис и служанку дочери Багею.
Лигдамис обменял присланную ему братом иеродулу у царских слуг на двух малолеток - будто бы для своих юных сыновей, но, к огорчению последних, уложил перепуганных девчушек спать в уголке справа от себя, пояснив улегшимся с другой стороны сыновьям, что право на женщину им сперва нужно заслужить...
Выбравшись около полудня из шатра с тяжёлой, как походный казан, головой, Палак долго поливал тонкой прозрачной струёй откос, держась ладонью за шершавый ствол осокоря. Морщась от боли, пронзавшей раскалёнными иглами мозг при малейшем движении головы, глядел на город - такой близкий и такой недоступный, - силясь придумать что-нибудь взамен не сработавшего минувшей ночью.
- Служанок здешней богини опробовали и ничего - все пока живы-здоровы, хе-хе-хе! - хохотнул неслышно подошедший сзади Эминак, непонятно кого имея в виду - скифов или служанок. - Теперь бы ещё в обед здешней оленятинки отведать! Хе-хе-хе!
Став по другую сторону осокоря, Эминак, что тот жеребец, принялся поливать поросший редкими пучками высокой травы каменистый крутосклон мощной жёлтой струёй.
Ничего не ответив брату, Палак вернулся в шатёр, жадно припал к костяному "сосцу" выхваченного у Кробила винного бурдюка, после чего сразу почувствовал себя лучше. Покосившись на спавших между Тапсаком и Главком голых девок, подумал, не вставить ли по-быстрому блондинке, но его притомившийся жеребец не откликнулся на пожелание глаз. Ладно, не к спеху...
Оружничий Стамен помог царю облачиться в боевой кафтан, затянул на бёдрах пояс с акинаком. Сняв с опорного столба горит, Палак перекинул лямку через правое плечо. Стамен тем временем, уперев нижнее налучье в ковёр на полу, натянул на царский лук свитую из оленьих жил тетиву.
- Ну, идём, поохотимся, если хочешь, - выйдя с луком в руке из шатра, предложил Палак Эминаку. Радостно осклабясь, тот велел одному из топтавшихся около шатров слуг принести его горит и догнал Палака, Стамена и Тинкаса в калитке святилища.
Через пару минут все шесть ланей и косуль валялись в кустах со стрелами в боках, в шеях и в груди (заодно перестреляли и четырёх стороживших святилище собак). Вытянув, обтерев и вернув охотникам стрелы, телохранители взвалили истекающие кровью оленьи туши на плечи и понесли к кострам - жарить на вертелах к обеду. (Одну Палак оставил себе, одну - старшим братьям и племянникам, две отослал тысячникам сайев и две - племенным вождям.)
Вернувшись через распахнутые настежь ворота святилища (теперь держать их закрытыми было незачем) к своему шатру, Палак повелел в отместку грекам поджечь усадьбы - покамест ближние к городу, а там, если не одумаются, дойдёт и до дальних. По просьбе Лигдамиса и Мессапии Палак приказал пока не трогать сады и виноградники. Вскоре за Девичьей горой, за Восточной и Западной бухтами к плывущим по небу белым облакам потянулись десятки чёрно-сизых дымных столбов...
Пока поспела оленятина, Палак успел вставить обеим своим заспавшимся рабыням, после чего велел позвать братьев, тысячников и вождей к себе на обед. Марепсемис и Лигдамис пришли с сыновьями: хоть младшие и не заслужили пока право пить вино с царём и вождями, пусть слушают, какие речи звучат на царском совете, и набираются ума на будущее. Выпив по традиции первую чашу во здравие царя, все принялись с жадностью насыщаться нежным, сочным оленьим мясом вместо поднадоевшей баранины и конины, щедро посыпая его солью и заедая зелёным луком и чесноком с херсонесских огородов и испеченными Туонис и её служанкой горячими ароматными лепёшками.
Утолив голод, Палак приказал Кробилу с помощниками вновь наполнить чаши и призвал высказываться, кто имеет какие-либо мысли о том, что делать с Херсонесом. Несколько минут все продолжали сосредоточенно жевать, обдумывая, что бы такого умного посоветовать. Марепсемис то и дело завистливо поглядывал на двух вжавшихся за спиною Палака в полотняную стенку шатра смазливых рабынь (в начале обеда Палак кинул каждой по лепёшке и куску оленины), негодуя на стервеца младшего брата за его вчерашний издевательский "подарок". С усилием оторвав глаза от очаровательной мордашки блондиночки и отогнав назойливые мысли, как бы запихать свой массивный кожаный рог в её прелестный пухленький ротик, Марепсемис обтёр жирные пальцы о мягкий ворс устилавшего пол шатра персидского ковра, отхлебнул одним махом треть вина из своей немаленькой чаши, обсосал вино с усов и на правах старшего первым высказал своё мнение:
- Я считаю, теперь нет другого выхода, как штурмовать стены. Изготовить побольше лестниц и атаковать сразу везде, от правой бухты, до левой... Или уходить домой, спалив здесь всё. Сидеть тут дальше и ничего не делать бесполезно.
- Штурмовать такие стены - погубить множество воинов, - усомнился Дионисий.
- Так это война, а не охота на ланей! - не удержался Марепсемис уколоть насмешкой младшего брата, с удовольствием отметив, как тот залился багровым румянцем. Эминак - ещё один сегодняшний охотник - тонкоголосо хохотнул. - Сколько у нас воинов? Больше десяти тысяч. А у греков? От силы три тысячи. По три наших бойца на одного грека. Мы задавим их числом, если нападём сразу со всех сторон. Если хотя бы в одном месте нам удастся захватить прясло стены - город наш! Я так чуть было не захватил Феодосию. Если б грекам не подоспела подмога... Если считаете, что десяти тысяч мало, можно позвать ещё вождей, пусть приведут сюда ещё десять тысяч. Будет шестеро наших на одного грека - тогда уж наверняка.
Марепсемис поднял с ковра недопитую чашу и, прикрыв веками глаза, стал неспешно цедить вино, давая понять, что всё сказал.
- Я считаю, Марепсемис прав: нужно позвать ещё вождей и штурмовать! - поспешил присоединиться к Марепсемису Эминак; в том, что он, как всегда, поддержит старшего брата, никто не сомневался.
- Предложение Марепсемиса стоящее, думаю, можно попробовать, - высказал своё мнение тысячник Камбис, ещё двое-трое молча одобрительно кивнули.
- Захватить Херсонес штурмом, может, и удастся, - вступил в разговор Лигдамис. - Мы потеряем немало воинов, атакуя стены и потом сражаясь на узких улочках. Ещё больше перебьём греков. И в результате получим пустой город, залитые кровью камни. Зачем они нам нужны? Кто будет работать в здешних виноградниках, делать для нас вино? Херсонес нам нужен и ценен как подвластный нам союзник, вроде Ольвии, а не мёртвый город.
- К тому же, когда мы ворвёмся в город, херсонеситы могут погрузиться на корабли и попросту уплыть. По крайней мере, часть из них, - поддержал Лигдамиса Дионисий.
- Куда уплыть? - спросил Тапсак.
- А хотя бы в Старый Херсонес или даже на Боспор. И мы не получим ни херсонесских кораблей, ни мастеров, которые умеют их строить и водить по морю, - подытожил Дионисий.
- Что же делать? - спросил Палак, уже было склонявшийся последовать совету Марепсемиса.
- Держать город в осаде, пока херсонесцы не согласятся на наши требования, - сказал Лигдамис.
- А если они никогда не согласятся? - спросил Эминак.
- Долго существовать без хоры эллинский город не сможет, - сказал Лигдамис.
- И сколько же нам тут торчать: до зимы, до весны или целый год? - спросил недовольным голосом брат Иненсимея Ариант - походный вождь палов.
- А может, сперва попробуем захватить Стены и Старый Херсонес? - предложил Тапсак. - Может, тогда херсонесцы поймут, что лучше признать власть Палака.
- Тапсак верно говорит: потеряв Старый Херсонес, херсонесцы скорее образумятся, и Формион со своими приверженцами возьмёт верх над смутьянами, - поддержал сына Иненсимей. - Долгая осада будет стоить нам больших расходов. Каждый день войско нужно кормить, а здесь всё голо.
- Чепуха! Можно подумать, что у себя дома наши воины ничего не едят, - возразил Лигдамис. - Так какая разница, съедят ли они то, что съедят, дома или здесь, в таборе?
- Можно здешних тавров пошарпать, - предложил вождь хабов Госон.
- Нет! - резко отверг Палак. - Я дал слово тавров не трогать. (Госон, ехавший к Херсонесу в конце скифской колонны, этого не знал.) Многого у них не возьмёшь, а вреда они могут причинить много, если перекроют дорогу в горах. Так что с таврами нам лучше ладить. Будем по мере надобности пригонять стада сюда. Думка Тапсака мне нравится: наверно, и правда, сперва нам нужно захватить Стены и Старый Херсонес. Там у них и скот, и хлеб. Если мы лишим их этого, у них не останется выбора, кроме как подчиниться.
- Думаю, и тогда херсонесцам голод не грозит, - возразил Главк, несколько расстроенный, что идея захватить Старый Херсонес пришла Тапсаку, а не ему. - Они вон спокойно каждое утро отправляются в море ловить рыбу. Да и зерно и скот привезти по морю для них не проблема. Тут можно и два года просидеть без толку.
- Нам важно показать, что отступать мы не намерены, - стоял на своём Лигдамис. - К зиме херсонесцы съедят все свои запасы, а море станет опасно из-за штормов и у них начнётся голод. Думаю, тогда у них точно не останется выбора, кроме как принять наши условия. А мы можем менять наших воинов: через каждые пару месяцев одних отправлять домой, а других присылать сюда им на смену.
- Я думаю, зимы ждать не обязательно, - послышался вдруг тихий голос царского писца Симаха, - можно заставить херсонеситов сдаться раньше.
- Как? - обратил вместе с остальными к нему вопрошающий взгляд Палак.
- Нужно послать воинов в Ольвию, Керкинитиду и Калос Лимен и захватить все корабли, которые окажутся в тамошних гаванях, вместе с навклерами и командами. Купцам объявить, что мы берём их корабли временно, для войны с Херсонесом, и посулить командам щедрую долю в добыче. Ради хорошего прибытка, думаю, греки охотно согласятся нам служить, - усмехнулся Симах.
- Собрав так несколько десятков кораблей - чем больше, тем лучше - нужно загрузить в трюмы побольше наших воинов, а на палубах разместить воинов в греческих шлемах и доспехах, - раскручивал дальше нить своей задумки Симах. - Затем, скрытно от херсонесцев, может быть, ночью, перевести наши корабли к Старому Херсонесу. А утром наш флот поплывёт оттуда к Херсонесу под видом плывущей из-за моря подмоги. Ведь херсонеситы разослали во все греческие города своих послов с просьбой о помощи. Вот те и плывут к ним на помощь. О том, что это скифские корабли им наверняка никому и в голову не придёт! Наши корабли войдут в восточную гавань под ликования херсонеситов. Их демиурги наверняка поспешат в порт приветствовать прибывших на их призыв союзников. Никто из них и глазом моргнуть не успеет, как все они, их корабли и портовые ворота окажутся в наших руках.
Все, кто был в царском шатре, слушали Симаха, затаив дыхание, даже чаши с вином подносить к губам перестали.
- Здорово! - восхитился Эминак после того как царский писец умолк.
- Ай да, Симах! Ну, голова! Ну, хитрец! До чего же здорово всё придумал! - распялив в улыбке рот, сыпал восторженными похвалами обрадованный Палак. От мрачного утреннего настроения не осталось и следа. - Эй, Кробил! Налей всем вина! Давайте выпьем все за Симаха и его мудрую голову!
- Чем же мне тебя наградить? - обратился Палак к Симаху после того как все дружно и шумно выпили за его здоровье. Он оглянулся через плечо на сидевших за спиною рабынь, отнятых у здешней богини. - Девки тебе не нужны...
- Сперва нужно, чтоб задумка сработала, а о наградах подумаем после, - пригасил энтузиазм царя довольный логограф.
- Даже если захватить ворота и город сходу не удастся, не беда! - сказал с улыбкой Лигдамис. - Главное - захватить корабли. Мы тогда сможем перехватывать все плывущие в город корабли. Лишившись кораблей, они скоро сдадутся.
С подсказки Главка Палак решил отправить в Ольвию за кораблями Дионисия, назначив его навархом своего флота: тот единственный из его приближённых имел опыт морских плаваний. В помощь новоявленному наварху Палак отрядил тысячу сайев Камбиса. Тут же было решено, что по пути к Тафру Камбис отправит по паре сотен своих сайев в Керкинитиду и Прекрасную Гавань с задачей захватить все корабли, которые окажутся там и приплывут в гавани до появления Дионисия. Сам же Дионисий с шестью сотнями сайев поспешит в Ольвию и, завладев тамошними кораблями, двинется к Херсонесу, зайдя по пути в Калос Лимен и Керкинитиду.
В порыве радостного возбуждения новым замыслом, на этот раз обещавшим верный успех, Палак повелел Дионисию и Камбису отправляться в путь немедля - чтобы успеть до темноты перевалить горный отрог и выбраться на степной шлях.
Поклонившись царю, Дионисий и Камбис покинули шатёр. Палак приказал слугам наполнить чаши. Позвав сидевшего с главными царскими слугами у входа в шатёр гусляра Максагиса, Палак велел спеть своё любимое сказание о войне скифов с Дариушем. Смакуя мелкими глотками под грозный рокот струн и звонкий голос юноши терпкое, как кровь, вино, слушая с увлажнившимися глазами с детства знакомые вдохновляющие строки, Палак расчувствованно мечтал, что скоро и сам он совершит подвиги, о которых будут петь сказители и через много-много лет после того как сам он переселится на Небо. И первым будет захват неприступного Херсонеса, который не покорился даже его великому отцу Скилуру...
Дослушав песню и допив вино, Палак отпустил сотрапезников. Остановив направившегося с бережно упрятанными в чехол гуслями вслед за царевичами, тысячниками и вождями к выходу Максагиса, после того как все лишние вышли, Палак с масленой улыбкой кивнул на сидевших под дальней стенкой, обвив руками прикрытые холщовыми туниками ноги, полонянок.
- Нравятся греческие кобылки?
Юный гусляр робко кивнул.
- А какая больше нравится: вороная или белая?
- Белая.
- Ишь ты, каков гусь! Белая мне самому нравится, хе-хе-хе! Хотя обе хороши! - рассмеялся довольный Палак. - Скажи, Максагис, сможешь ты придумать песню о том, как мы захватили Херсонес?
Юноша неуверенно снизал плечами:
- Н-не знаю... Я попытаюсь.
- Попытайся. Если сумеешь, так и быть, подарю тебе эту блондиночку. А пока бери чёрненькую и задай ей жару как следует! Ха-ха-ха!
Вложив руку черноволосой рабыни в ладонь Максагиса, уведшего её в переднюю часть шатра, Палак заграбастал левой рукой за волосы на затылке блондинку, другой рукой выпростал из штанов взведённый в боевое положение таран и коснулся его пунцовым наконечником пухленьких девичьих губок. Вскинув на царя страдающие ланьи глаза, Филея попросилась выйти по нужде. Палак неохотно выпустил её волосы и спрятал конец в штаны.
- Иди, и быстро назад... Зариак! - окликнул он сидевшего на входе в шатёр глашатая. - Проводи девку в кусты...
Выбежав из шатра, Филея вбежала в распахнутые слева за шатром ворота святилища и присела в росших у стены сбоку ворот можжевеловых кустах, отвернувшись от уставившегося на неё с блудливой ухмылкой, поигрывая тонким хвостом плети, доверенного царского слуги.
Вернувшись через пару минут к шатру ждущего её для жестоких мужских забав (отдававшихся в её терзаемых потаённых отверстиях мучительным наслаждением) владыки скифов, Филея с защемившей сердце тоской устремила взгляд между стволами тополей на лежащий по другую сторону балки город. Затем глянула на сидящих с другой стороны шатра вокруг чуть дымящегося перегоревшими сучьями костра царских слуг и телохранителей, доедавших остатки мяса с насаженного на вертел костяка с головой лани. Вот, оказывается, чьим сладким мясом угостил её и Гикесию скифский царь. Из синих, как окружающее город море, глаз Филеи покатились горькие слёзы.
ГЛАВА 3
Открыв глаза, Карбона увидела сквозь прозрачную косскую ткань балдахина, что спальня наполнена сумеречным утренним светом, пробивавшимся через два широких окна сквозь густую листву сада. Карбона лежала, вытянувшись на спине, под красным плюшевым покрывалом. Слева, в своей излюбленной позе - на правом боку, с поджатыми ногами - спала Элевсина. Голова её, сползя с подушки, уткнулась в плечо Карбоны, коленки упирались ей в бедро.
Осторожно приподняв со своего живота руку Элевсины, Карбона медленно отодвинулась на край ложа и, опустив широкие коричневые ступни на мягкий ворс покрывавшего дощатый пол спальни красно-сине-зелёного ковра, выскользнула из-под балдахина. Вскинув над головой переплетенные руки, Карбона сладко потянулась, протёрла глаза и накинула лежавшую на табурете у стены короткую светло-бежевую безрукавную тунику.
Спальня Элевсины занимала угловую комнату на верхнем этаже в северном торце усадебного дома (в противоположном, южном торце располагались спальные покои Гереи). Покрытое позолотой деревянное ложе примыкало высоким резным изголовьем к глухой западной стене, раскрашенной, как и остальные стены, по светло-розовому фону вертикальными рядами вьющихся зелёных растений с симметричными красными цветками. В четырёх углах комнаты на высоких круглых одноногих столиках стояли расписанные Гереей большие широкогорлые вазы с пышными букетами цветов, наполнявшими спальню душистым цветочным ароматом. Склонившись над вазой, Карбона, погрузив лицо в цветы, с наслаждением вдохнула нежный аромат, затем вынула подувявшие за ночь цветы из вазы. Подойдя к расположенному напротив ложа окну, выглянула в наполненный ликующим щебетом пробудившихся птиц обширный сад, полого спускавшийся от восточной стены дома к протекающему по дну балки ручью. По другую сторону ручья поднимались по склону до оплетенной колючей ежевикой каменной ограды Левконовых владений зелёные грядки огородных и бахчевых растений. За оградой поросший травой восточный склон широкой балки, в которой пряталась усадьба, круто вздымался вверх, скрывая от глаз Карбоны только что вставшее за Проливом солнце. Высунув голову в другое окно, Карбона с наслаждением наполнила лёгкие тонким смолистым духом растущей у самого окна пихты и поглядела между синих иглистых лап на северную часть сада, спускавшуюся от усадьбы к низкому берегу Меотиды, разглядев вдалеке над зелёными кронами дерев залитую золотым утренним солнцем полоску бирюзовой воды.
Забрав цветы из трёх других ваз, Карбона выскользнула из спальни через завешенную тяжёлым двойным тёмно-красным бархатным пологом дверь напротив северного окна. Пройдя скорым шагом ряд полутёмных комнат, она спустилась по крутой деревянной лестнице в андрон и вышла на большой, вытянувшийся на два плефра в длину и на плефр в ширину двор, окружённый с северной, южной и западной сторон одноэтажными хозяйственными строениями. Покрытые оранжевой черепичной чешуёй, скошенные во двор односкатные крыши хозяйственных строений выступали за фасад, образуя по периметру двора поддерживаемый тёмно-красными столбами навес в три локтя шириной. Посередине западной стороны между строениями имелся прогал шириной в две оргии, за которым выгнулась выше крыш каменная арка, закрытая двустворчатой бронзовой решёткой, богато украшенной кованой листвой и завитушками. Плотно утрамбованная, без единой травинки, светло-серая поверхность двора имела небольшой уклон от ворот к дому. В десяти шагах от дома, на выложенном плиткой одноступенчатом стилобате, возвышались три ярко раскрашенных жертвенника наиболее почитаемых хозяевами усадьбы богов: посредине, как полагается, - алтарь Зевса, по бокам, на ладонь ниже, - Геры и Афродиты.
Просторный андрон господского дома отделяла от двора выкрашенная в зелёный цвет деревянная решётка с широким открытым проходом посередине. Над андроном вдоль обращённого во двор фасада тянулся широкий балкон с выкрашенными в золотой цвет столбами, перилами и амфоровидными балясинами. В углах около дома вросли в землю два толстых извилистых виноградных ствола, оплетавших густой светло-зелёной сетью края решётки андрона, боковые столбы и перила балкона. По бокам входа в андрон, во дворе вдоль решётки и наверху у балконных столбов стояли деревянные кадки с кустами любимых Гереей вьющихся роз, покрывших тёмно-зелёной листвой и сотнями нежно-розовых бутонов центральные решётки и балясины, наполняя андрон и балкон упоительным благоуханием.
Едва Карбона сошла по двум широким зализанным каменным ступеням во двор, как дорогу ей заступил притаившийся за розовым кустом Герак.
- Хайре, Карбона. Как спалось? - поздоровался он, оскалив в улыбке мелкие белые зубы.
- Хайре.
Скинув в подставленные руки Герака охапку увядших цветов, Карбона направилась к примыкающей к южному краю дома поварне. Прижимая к груди цветы, Герак последовал за ней. Облизывая влюблёнными очами, точно кот плавающую в фонтанной чаше рыбу, её миловидное лоснящееся коричневое лицо, точёную шею и вздымающие тунику острые конусы девичьих грудей, сообщил, что день сегодня опять будет солнечный и жаркий. Хотя ей была приятна влюблённость Герака, каждое утро ни свет ни заря сторожившего её у порога андрона ради минутной встречи, Карбона гордо не соизволила снизойти до разговора с ним. Ополоснув лицо в одном из врытых в землю по бокам открытого входа на поварню (где уже вовсю шла утренняя готовка) огромных коричневых пифосов, она поспешила вернуться в дом. Проводив её взглядом, Герак вздохнул и понёс цветы в расположенный слева от въездной арки хлев - угощать ждавших утренней дойки коз.
Выйдя через прикрытый завесой витых золотых шнуров дверной проём в заднем фасаде дома, Карбона торопливо зашагала по обсаженной гранатовыми и персиковыми кустами, присыпанной белым морским песком аллее, полого спускавшейся через сад к Меотиде. Когда светлая полоса моря проглянула между деревьев, Карбона, пронырнув между кустами, свернула с аллеи в тянувшийся слева вдоль Меотиды на добрых полстадия - до ограды виноградника - сад. Воровато оглядевшись, она убедилась, что в саду никого нет, и, прокравшись к краю сада, затаилась в густой серебристой листве высаженных вдоль берега в виде живой изгороди диких олив (настоящие оливы в суровом здешнем климате не росли).
Её взору открылась врезавшаяся в берег полукруглая бухта. С восточной стороны, за упирающейся в воду оградой Левконовых владений, берег круто заворачивал на север, огибая выдающийся в море высокий гористый полуостров с отвесными каменными склонами и выступающими из воды серыми зубьями скал, утёсов и бесчисленных массивных валунов. С левой стороны линия берега, плавно загибаясь и поднимаясь, уходила далеко на северо-запад. В самом заглублённом в берег месте, где в бухту впадал вытекавший из балки ручей, виднелся причал, похожий очертаниями на топор или молоток: лежащий на толстых сваях широкий прямоугольный дощатый помост и тянущийся от его середины к берегу узкий дощатый мостик длиной в два десятка шагов (возле берега море было мелко). С правой стороны к причалу был привязан небольшой баркас с торчащей посредине тонкой мачтой.
В полусотне шагов от причала над бирюзовой рябью бухты виднелись друг подле друга головы двух пловцов. Одна из них, с закрученным на макушке толстым жгутом чёрных волос, была голова Гереи. Более светлая принадлежала Левкону.
После переезда в усадьбу Левкон и Герея, по давнишней - ещё со времён жизни на Лесбосе - привычке, каждое погожее утро встречали восход солнца, купаясь в море. И каждое утро Карбона, спрятавшись в оливковых зарослях на краю сада, подсматривала за ними. Точнее, грустный и счастливый взгляд её любящих очей был прикован к мускулистому бронзовому телу Левкона...
Подплывя к причалу, Левкон и Герея обогнули его с левой стороны. Герея легла грудью на помост (со стороны берега воды под ним было по поясницу), призывно выпятив мокрый круглый бело-розовый зад. Отвесив по нему несколько ласковых шлепков, Левкон принялся гладить и мять в ладонях упругие шары ягодиц, затем вжался в них лицом. Старательно облобызав аппетитный зад жены, Левкон распрямился. Из своей засады - наискосок от причала - терзавшая пальцами свою увлажнившуюся раковину Карбона, млея от зависти, отлично видела, как он постучав и потёршись взведенным концом о выпуклые ягодицы Гереи, вогнал свой акинак в её ножны и, придерживая за бёдра, принялся ритмично и сильно ударять животом мягко-упругие полушария. Глядя с кошачьей полуулыбкой в зеленоватую даль Меотиды, Герея мяла в ладонях ёрзающие по помосту груди, затем, прижавшись к гладкой некрашеной доске щекой, принялась в такт сотрясавшим её толчкам ударять по настилу раскинутыми в стороны кулачками, сладострастно постанывая под ласковый плеск облизывающих сваи волн. Наконец, после трёх-четырёх энергичных толчков, Левкон вынул свой таран и окропил зад жены молоком. Растерев белую слизь по ягодицам, Левкон усадил жену на помост, забрал в ладони круглые чаши её грудей и припал губами к тёмно-розовому соску. Обцеловав восхитительные нежно-упругие груди, впился долгим поцелуем в приоткрытые в довольной улыбке ярко-розовые губы Гереи, тотчас запустившей пальцы в его волосы на затылке и обхватившей ногами его бёдра. Наконец они оторвались друг от друга. Левкон ссадил Герею с помоста, и, обнимая друг друга за бёдра, они побрели к берегу.
Сидевшая, свесив ноги в воду, на мостике у берега Малока, поднявшись, протянула хозяину мягкое льняное полотенце. Левкон сам обтёр ставшую на лежащий в воде у мостка невысокий плоский камень жену, после чего Герея, целуя его спину и грудь, вытерла тем же полотенцем на том же камне супруга. Пока Герея и Левкон накидывали и расправляли друг на друге поданные рабыней туники (белую с тонкой голубой каймой у Левкона и розовую с красной каймой у Гереи), Малока надела им на ноги лёгкие сандалии из тонкой красной кожи.
Тем временем Карбона, отбежав вглубь сада, перебежала ведущую от причала к дому аллейку и, зайдя в росший за ней до самого ручья обширный цветник, принялась торопливо срезать прихваченным из дому маленьким ножиком самые крупные и красивые бутоны пионов, гладиолусов, маков, маргариток, ноготков, васильков и, конечно, роз.
Обвив друг друга за бёдра, Герея и Левкон неспешно брели между густолистыми персиковыми и гранатовыми кустами к дому. Шагах в семи позади, с перекинутым через плечо мокрым рушником, шла Малока.
- А помнишь наш лесбосский сад? - донёсся сквозь зелёную стену до Карбоны томный голос Гереи.
- Конечно, - ответил мягкий голос Левкона.
- Там было красивее, чем здесь.
- И мы тогда были немного моложе, - улыбнулся голосом Левкон.
- Я здесь часто его вспоминаю, - вздохнула Герея. - А сегодня он мне приснился... Как мы играли там в прятки с нашим сыном. Сейчас нашему Агапиту было бы уже восемнадцать. - Голос Гереи задрожал печальной хрипотцой.
- Да, - вздохнул Левкон. - Бегут годы...
- Вот уже и Элевсина невеста, - справившись с подступившей к горлу слезой, продолжила Герея. - Скоро упорхнёт из нашего гнезда, и мы останемся одни.
- Ну-у, года два-три, я думаю, она ещё поживёт с нами, - утешил жену Левкон. - А там внуки пойдут, одни не останемся.
- Внуки! - горестно всхлипнула Герея.
- За кого только её выдать - ума не приложу, - продолжила она, пройдя несколько шагов. - Хорошо бы за внука Молобара, да тот на два года её моложе. Наверное, придётся отдать за одного из сыновей Гегесиппа.
- А может, выдадим за Олтака? Ты заметила, как Элевсина поглядывала на него?
- Фр-р-р!.. Ты предложи ещё кого-нибудь из сиракских царевичей! Или отправь её в Неаполь к Палаку! - громко возмутилась Герея. - Нет уж - варвару наша дочь не достанется!
Левкон захохотал и звучно чмокнул жену в щёку.
- Да я пошутил! Думаю, подождём ещё пару лет, а там наша дочь сама выберет того, кто придётся ей по сердцу, - долетел до Карбоны отдалившийся голос Левкона.
Посчитав, что набрала достаточно, Карбона выбралась с охапкой омытых утренней росой цветов на садовую дорожку и, утопив лицо в пахучие бутоны, побрела к дому, в первый раз задумавшись над тем, что будет с нею после замужества Элевсины.
Войдя в переднюю комнату покоев Элевсины, Карбона молча поцеловалась с Малокой, тотчас погрузившей нос в охапку цветов на её груди и несколько раз глубоко вдохнувшей их густой пряный запах.
- Просыпайся, сонюшка, солнышко давно встало, - донёсся из-за дверной завесы спальни бархатный голос Гереи, каждое утро после купанья будившей дочь поцелуями.
- Ах, мамочка! Мне такой чудной сон сейчас приснился!
- И что же тебе снилось?
- Будто я играла в прятки с Перисадом на гипподроме и спряталась за Посейдоном, но он меня заметил, и я побежала по Спине к красному Пегасу, а он погнался за мной, но я далеко обогнала его, так как бегаю гораздо быстрее. Возле Пегаса я хотела спрыгнуть вниз, но добежав до края, увидела внизу вместо скакового поля тёмный бездонный провал. Я оглянулась и увидела, что Перисад приближается, раскинув руки и усмехаясь во весь рот. "Что, попалась птичка? Теперь не уйдёшь!" - закричал он мне. Я очень испугалась и полезла на Пегаса. И вдруг бронзовый конь заржал и превратился в настоящего. Я схватилась за гриву, Пегас взмахнул крыльями и взлетел вместе со мной над окружавшей Спину пропастью. Я оглянулась на застывшего на Спине с раскрытым ртом Перисада и от радости, что он остался с носом, показала ему язык.
- Да, интересный сон, - сказала Герея.
- Но это ещё не всё, мама! Самое необычное и странное было потом!
- Да? И что же было дальше?
- Мой Пегас взмыл над трибунами, пролетел над Царской ложей, едва не задев копытами крышу, и полетел к Акрополю. Я, будто птица, глядела с высоты на красные крыши домов, маленькие дворики, узенькие улочки, а снизу на меня удивлённо глядели тысячи крошечных людей. И мне ни капельки не было страшно! Затем я оглянулась назад и увидела, что от гипподрома за мной гонится по небу Перисад на чёрном Пегасе и целится в меня серебряной стрелой из маленького золотого лука. Он выстрелил, я испуганно прижалась в шее моего Пегаса, и стрела просвистела рядом с моей головой. Мой Пегас прибавил ходу и взлетел ещё выше. Мы пролетели над Террасами, над крышей храма Аполлона и полетели к галерее Нового дворца. А Перисад продолжал пускать в меня стрелу за стрелой с чёрного Пегаса, но мой Пегас ловко уворачивался от его стрел. А когда мой Пегас уже приготовился залететь через раскрытую дверь в Тронный зал, и я бы выиграла у Перисада, первой добравшись до трона, мой Пегас вдруг заржал и опрокинулся на бок, и я свалилась с него и полетела спиной вниз вдоль стены, а мой конь падал за мной кверху брюхом с жалобным ржанием, похожим на крики чаек, а в его правом боку, возле крыла, торчала стрела. Затем я увидела подлетевшего к галерее на чёрном Пегасе Перисада. Он глядел сверху, как я падаю, и радостно смеялся. И в этот момент ты меня разбудила.