Аннотация: Попытка донаписать за Александра Сергеевича задуманное, но так и не исполненное в силу природной дворянской лени (карты, женщины, вино) продолжение "Бориса Годунова".
ЗАГОВОР ШУЙСКОГО
Что ж вы молчите? Кричите: да здравствует
царь Дмитрий Иванович!
Н а р о д б е з м о л в с т в у е т.
А. С. Пушкин. "Борис Годунов"
СЦЕНА 1
(20 июня 1605 года)
Москва. Красная площадь.
(Толпы народа. Мальчишки на заборах и на деревьях. Вдали слышен звон колоколов, постепенно приближающийся. Лобное место окружено
стрельцами и пусто. В толпе народа есть и дворяне,
в т. ч. стольник Дмитрий Пожарский)
Один из народа (под деревом у Кремлёвской стены): Ну, что? не видать ещё?
Мальчишки с дерева (хором): Не-е, дяденька, пока не видно.
Баба (под деревом): Народу-то, народу-то, Осподи-и! И всё идут и идут...
Купец: Ну, куда прёшь, дьявол?! По рылу захотел? (оборачивается со вскинутым кулаком и видит монаха) Тьфу, ты, чорт! (толпа вокруг хохочет)
Монах: И что ты, мил человек, лаешься богопротивно? Меня самого в спину пихнули. А ты сразу: по ры-ылу, чо-орт!
Купец: А ты не лезь со своей кружкой поперёд батьки в пекло! Стой, где стоишь.
Горожанин: Это ещё что! Вот когда царевич покажется, тогда держись! Тогда, глядишь, не только ноги отдавят, а и...
Баба: Гришка! Ты куда полез, зараза, на самый верх?! Ану, слезь! Слышь, ветка трещит: свалишься добрым людям на голову! Слазь, говорю! Вот, ужо, я до тебя доберусь!
Горожанин: А колокола-то, колокола! Пол Москвы-то, поди, звонит!
Второй горожанин: Да, сосед, давненько мы уже такого звону на Москве не слыхали!
Третий горожанин: Так ведь не кого-нибудь встречаем, а самого Димитрия Ивановича, сына Грозного, природного царевича нашего!
Первый горожанин: О! О! слышите? Уже совсем близко зазвонили. Приближается, родимец наш!
Второй горожанин: Это где звонят? На Сретенке?
Третий горожанин: На Воздвиженье.
Четвёртый горожанин: Нет, это у Николы.
Третий горожанин: Мели, Емеля! На Воздвиженье это: пономарь Фаласий вызванивает.
Четвёртый горожанин: Какой же это, к ляхам, Фаласий, коли это Евдоким с Николы!
Пятый горожанин: Зараз Иван Великий вдарит.
(Почти над головой раздаются могучие удары с колокольни Ивана Великого. После этого колокольный звон подхвачен по всей Москве)
Народ: Иван Великий! Иван Великий заговорил! Ажно ушам томно.
Первый горожанин: Знать царевич мост переехал! Счас здесь будет!
Баба: Батюшки-светы! Звону-то, звону! Даже и себя-то не слыхать!
Второй горожанин: Славна Москва наша, матушка, колоколами! Нигде больше нет столько, да таких голосистых!
Мальчишки (с дерева): Едет! Едет! Едет!
(движение и волнение в народе)
Голоса из толпы: И-и-и! Не при, задавишь, ирод! Ах, нога! Ногу истоптал, боров толстопятый!
Первый горожанин: Гляньте, гляньте: бояре выходят из Кремля!
Второй горожанин: И духовный чин с иконами и крестами!
(Из Спасских ворот выходят бояре и иерархи и проходят на Лобное место)
Мальчишки (на дереве): Вон! Вона царевич! - Где? - Вон на белом коне! - А войско за ним какое: латы так и горят! - А из шеломов перья торчат, что у петухов из хвоста! Ха-ха-ха! - Это ляхи!
Третий горожанин: Гляньте-ко, что там такое впереди? Все валятся, как косой кто косит.
Архидьякон (из рядов духовенства у Лобного места): На колени, народ православный! На колени пред царевичем Димитрием Иоанновичем, единокровным сыном и наследником Иоанна Васильевича!
(Все валятся на колени, крестятся, бьют земные поклоны. На площадь въезжает Лжедмитрий в сопровождении пышной польской свиты)
Голоса из народа: Дай, Господи, тебе, государь, милостивец наш, здоровьица на долгие веки! Ты наше солнышко праведное!
Лжедмитрий: Дай Бог и вам здоровья, люди добрые! Встаньте и молитесь за меня Богу! Встаньте, детушки!
Монах (в толпе возле дерева): Ох, Господи! Гришка! (Зажимает себе ладонью рот и испуганно оглядывается на соседей, но все вокруг восторженно таращатся на царевича) Ах, ти, Господи, Царица Небесная! (Часто, мелко крестится) Свят-свят-свят! Свят-свят-свят!
(Около Лобного места Лжедмитрий спешивается. Хор поёт ему "Славу". Лжедмитрий принимает благословение митрополита, целует икону, кланяется боярам и народу, затем отходит от Лобного места к собору Василия Блаженного и крестится со слезами)
Лжедмитрий: Господи! Святый и честный! Благодарствую, что сподобил раба твоего увидеть родную Москву!.. Сколько раз в горьких скитаниях по чужбине видел я во снах красные кремлёвские башни и этот предивный храм - творение батюшки моего! Сколько раз просыпался я в горючих слезах, оттого, что это только сон! И сколько раз молил я Бога, чтобы увидеть отчину мою Москву и мой добрый народ не в мечтах, а наяву, чтоб дал мне силы одолеть коварного врага и супостата, злодейски похитившего отцовский венец, лукавого сатану, сгубившего брата моего Фёдора, замышлявшего погубить и меня... Но не попустил Господь... И вот я здесь. И так чудесно сбылись все сны, все мечты мои!.. Слава тебе, Господи милосердый, и ныне, и присно, и во веки веков!
(Падает на колени и кладёт земные поклоны в сторону Василия Блаженного. Народ весь тоже плачет, крестится и бьёт поклоны)
Голоса из толпы: Ай да царевич! Истинно он Дмитрий, сын Ивана Васильевича! - Можно ли более в том сомневаться! Врали всё о нём годуновские грамоты - царевич он! - Наш, русский, православный, а псы годуновские лгали, будто лях он, латынянин. - Слава, слава царевичу Дмитрию!
(Лжедмитрий с архиереями заходит в храм Василия Блаженного. На Лобном месте среди бояр шушуканье. Растолкав других, наперёд выходит
Богдан Яковлевич Бельский)
Бельский: Слушай! слушай, народ православный! Я, Бельский Богдан Яковлевич, издавна верный слуга московским царям. Смолоду я был обласкан Иваном Васильевичем, Грозным царём! Верой и правдой служил я и сыну его, благочестивому Федору Ивановичу! Все знаете меня?
Народ: Знаем! Знаем, Богдан Яковлевич! Как не знать?
Бельский: Ну так вот! Как вы знаете меня, так я знавал покойных государей наших и всё семейство их. И ныне я, Богдан Бельский, пред вами, пред всем честным народом московским, пред святыми престолами и пред самим Господом Богом даю верную клятву в том, что сей юноша, сей муж, кого мы все здесь встречаем со слезами... есть не кто иной, как царевич Дмитрий Иванович, единокровный сын Ивана Васильевича Грозного, единственный законный наследник венца и барм Мономаха, государь и повелитель наш долгожданный. Слава Дмитрию Ивановичу!
Народ: Слава! Слава! Слава! Да здравствует Димитрий Иванович, свет наш красный! Сокол наш ясный! Царь и господин наш! Слава! Слава! Слава!
(Под эти восторженные крики Лжедмитрий выходит из храма Василия Блаженного и в сопровождении духовенства, бояр и своей свиты уходит через Спасские ворота в Кремль. Боярин Василий Иванович Шуйский и думный дьяк Василий Яковлевич Щелкалов задержались на площади)
Шуйский (Щелкалову): Ай, да Гришка! Вот ведь, как разволновал народ! И вправду можно подумать, будто прирождённый царевич.
Щелкалов: Тише, тише, Василий Иванович! Народу-то вокруг ещё много, не дай Бог кто услышит... А славную мы таки с тобой штуку придумали, чтоб свалить проклятого Бориску!
Шуйский: Да, Василий Яковлевич! Выбор наш оказался, что ни говори, удачным. И всё ж я не ожидал от Гришки такой прыти. Кто бы мог подумать! Ведь два десятка лет никто не мог пошатнуть Бориса у царского престола. И ведь какие люди с ним боролись: дядя мой, Иван Петрович, царствие ему небесное, Мстиславские, Воротынские, Головины, Нагие, тот же Богдан Бельский, Романовы... и голод невиданный!
Щелкалов: Что верно, то верно.
Шуйский: А тут какой-то монашек-расстрига, сын худородного уездного дворянишки - и поди ж ты! Ведь и года не прошло, как вторгся он на Русь с ничтожной кучкой ляхов и козаков, и вот уже всесильный Борис и вся семья его в могиле, а наш Гришка ходит хозяином по палатам царским, о коих ранее и помыслить не мог, и будет над нами царём.
Щелкалов: Чудны дела твои, Господи! Что и говорить! А всё-таки отрадно душе, что это мы с тобой, Василий Иванович нашли этого Отрепьева и внушили ему мысль бежать в Польшу, назваться там царевичем Димитрием и просить у короля помощи на злодея Бориса.
Шуйский: Да, выдумка наша вышла удачной и очень кстати. И всё же, говоря по-правде, я не думал, что всё станется так скоро и так просто. Наш "Дмитрий" оказался смел и ловок. Видно и впрямь сам Бог с ним ополчился на Бориса... Ну что ж, тем лучше. Теперь он сделал своё дело, и мы, Василий Яковлевич, должны с тобой позаботиться, чтобы царствование этого расстриги оказалось недолгим. А там настанет и наш час.
Щелкалов: Конечно, конечно, князь. Но ради Бога, тише! Людишки-то всё никак не расходятся: не дай Бог, кто услышит да донесёт.
Шуйский: А, ну и пусть себе слушают! Годунова-то нет больше. Кого же нам бояться? Уж не этого ли облыжного царька, мальчишки, щенка? Ха-ха!
Щелкалов: Вот ты, Василий Иванович, над ним смеёшься, а я в самом деле боюсь, как бы этот мальчишка в благодарность не прислал к нам своих молодцов с удавками и ножами, как к вдове и сыну Годунова, чтобы никто не узнал, как это скромный писчик Чудова монастыря Григорий Отрепьев вдруг превратился в царевича Димитрия.
Шуйский: Он не осмелится! Ведь я ему не щенок годуновский! Да у меня слуг в доме больше, чем у него войска! Меня так просто голыми руками не возьмёшь.
Щелкалов: А за него сейчас вся Москва - видал, что творилось! Любого за него на куски порвут - стоит ему перстом указать. Да к тому же, князь, ему и не обязательно присылать к нам домой убийц с ножами, как к царице Марье. Что если он призовёт нас сейчас на пир, да и поднесёт нам с дружеской улыбкой из своих царских рук заздравные чаши с отравленным вином? И что же будешь делать? Придётся пить. А я, хоть и старик, а пожить ешё хочу.
Шуйский: Да, о такой шутке с его стороны, признаться, я не подумал... Ну так тем паче нужно скорей рассказать людям правду! И этот самый народ, который только что кричал воскрешённому нами царевичу Димитрию славу, как только узнает, кто он есть на самом деле, сам же и искрошит его в клочья! Только так мы убережём свои головы. Нам, Василий Яковлевич, надо действовать незамедлительно, не то будет поздно!
Щелкалов: Твоя правда, Василий Иванович! Но и осторожно, исподтишка, чтобы он не проведал, чья рука нанесла ему удар. А до того, пока гром не грянет, он должен видеть в нас верных слуг. Кстати, нам пора поспешать за остальными боярами в царские палаты. Чтоб не вызывать подозрений, мы должны быть всё время на виду. Даст Бог и пронесёт.
Шуйский: Пойдём, Василий Яковлевич... Постой! Я вижу знакомых мне людей. Ты, Василий Яковлевич, иди, а я перекинусь с ними парой слов и приду следом.
(Щелкалов уходит в Спасские ворота. Шуйский делает знак двум горожанам, спорящим о чём-то неподалёку. Горожане подходят и поясно кланяются князю)
Горожане: Здоров буди, князь Василий Иваныч!
Шуйский: И вы здравы будьте, добры молодцы. Ну что, видели царевича?
Горожане: Видали, Василий Иваныч! Вот как тебя видали: рядышком проехал!
Шуйский: Вот и я видал царевича Дмитрия, как вас сейчас вижу. В Угличе, во гробе, четырнадцать лет тому назад.
(Горожане испуганно крестятся)
Горожане: Что ты, что ты, Василий Иваныч! Ведь вот же он - живой.
Шуйский: Живой, гм! Пока живой, да только не он, не царевич.
Горожане: Ох, Господи, что такое говоришь ты, Василий Иваныч!
Шуйский: Ты, Фёдор Конев, торговый человек, и ты, Костя, лекарь на Москве известный. Знаю вас, как людей толковых и мне верных. Да и вы меня хорошо знаете, изведали щедрость мою и верность свою мне не раз доказали. Потому и не боюсь открыться вам, знаю, что свои, не предадите.
Горожане: Не предадим, Василий Иваныч!
Шуйский: Так вот, знайте, что истинный царевич Димитрий зарезан людьми Годунова и уже четырнадцать лет спит во гробе в Угличе. Это так же верно, как то, что я теперь стою тут перед вами. А воскресал из мёртвых на Земле пока один только Христос.
(Крестится на Василия Блаженного)
Фёдор Конев: Но ведь только что Бельский перед всеми крест целовал...
Шуйский: Грош цена этому целованью! Богданка известный клятвопреступник, он добром не кончит. При Годунове был в немилости, в далёкой ссылке, а смолоду привык быть на виду, вот теперь и бросился наперёд всех со своей клятвой! Торопится заслужить милость у нового царя, жаждет быть первым при дворе... А ведь если кому и свидетельствовать истинность царевича Димитрия, так только мне. Ведь я был послан в Углич царём Фёдором в тот злополучный май, когда Димитрия не стало. А Бельского тогда и близко не было... Да ещё, пожалуй, мать царевича Марфа Нагая знает истину.
Костя лекарь: А не мог ли ты, боярин, тогда обознаться? В народе говорят о подмене. Нашли де братья царицы мальчика, сходного обличьем с царевичем, обрядили в царевичевы одёжки, его де и зарезали убийцы.
Шуйский: Тебе ли, Костя, учёному человеку, верить в эту сказку! Мыслимо ли думать, что люди, охранявшие царевича (а их-то и подкупил Борис для злодейства), могли средь бела дня не заметить подмены? Или вы думаете, что я, Василий Шуйский, был слеп иль пьян и не разглядел, кто лежит в гробу с перерезанным горлом - царевич или кто-то другой? Или я не мог различить истинно ли горе матери царевича Марии Нагой или притворно? Подумайте, кому вам верить: мне или Бельскому? Ежели слов моих против клятвы Бельского вам мало, то вот вам моя клятва в том, что истинный царевич Дмитрий давно мёртв. (Целует нательный крест) Ну, верите теперь?
Фёдор Конев: Да, верим...
Костя лекарь: Но кто же тогда этот... кому все мы, вся Москва только что кричала славу?
Шуйский: Станьте-ка ко мне ближе, я расскажу, как было дело. Лет пять тому назад в Чудовом монастыре у игумена Паисия появился новый служка, монах Григорий. А до монашества он звался Юшкой Отрепьевым и служил у бояр Романовых. Ну да это всё вы и без меня знаете из годуновских грамот. Не в том суть... Года два назад, в разгар страшного глада и мора, насланного на Русь Господом за великие Борисовы грехи, мы с дьяком Василием Щелкаловым додумались выставить против злодейского царя кровавую тень его несчастной жертвы. Надобно было только сыскать человека молодого, достаточно смелого и ловкого, чтобы принять на себя имя царевича Дмитрия. Наш выбор пал на чудовского монаха Григория. Ту сказку о подмене мы же со Щелкаловым для него и придумали! Мы сумели внушить ему, что он предивно похож на царевича Дмитрия, и что сам Господь избрал его своим орудием, дабы избавить гибнущую Русь от кровавого злодея Годунова. Гришка настоль уверовал в это, что проболтался кому-то из монастырской братии и чуть было не погубил всё дело. Но милостью божьей всё обошлось: мы с дьяком-печатником помогли Гришке убежать в Литву. И вот, что из этого вышло: Годунова больше нет, а ловкий расстрига снова здесь с ляхами и козаками и метит к нам в цари.
Фёдор Конев: Матерь Божья, ну и чудеса!
Шуйский: Ну вот, теперь вы знаете истину. Так позаботьтесь о том, чтобы о ней узнала вся Москва... Негоже, чтобы нами правил безродный самозванец. Верно я говорю?
Фёдор и Костя: Верно, князь!
Шуйский: Тогда клянитесь, что всё исполните, как должно. А уж наградой я вас не обижу.
Фёдор и Костя: С превеликой охотой, князь-батюшка! Всё сделаем!
(Оба целуют нательные кресты)
Шуйский: А теперь ступайте, действуйте смелее и без промедления: народ должен узнать правду. (Фёдор Конев и Костя-лекарь с поклоном уходят). А мне пора в царский дворец, доставшийся после злодея вору-самозванцу. Пойду, поздравлю его со счастливым возвращением под родительский кров.