"Посторонним открывать воспрещается!!! Даже родителям! Штраф 5 руб!" фиолетовым фломастером кричала обложка зеленой тетради с таблицей Пифагора на обороте, хранящая в себе мое первое, как мне кажется, прозаическое произведение; да, да, снова уборка, на сей раз со шкафа. Я датирую эту находку началом восьмидесятых, плюс-минус.
Внутри таился текст потрясающей силы. Судя по всему, я еще читал сказки, так как начало было классическим : "В обычной французской семье жили..." - минута нечеловеческой работы фантазии и - "...самые обыкновенные граждане Франции"! Интересно, почему именно родина буржуазной революции? Может, в тот день показывали фильм про мушкетеров?
Я был нетерпелив к своим героям. Вторая строка недвусмысленно давала понять, что рассусоливать я не собирался (наверное, через полчаса меня ждал ужин): "Они еще не знали, что их ждет". Ух! Я судорожно попытался вспомнить, что я мог сделать со своими героями в семилетнем возрасте; но неудачно.
Описание течения дня моих героев, с успехом уложившееся в страничку, характерно описывало все мои чаяния тех лет: "сын Патрик, который мечтал о походах, пошел в школу". О да, в то время я мечтал о походах, я ходил в походы; я просто обожал их; нагрузив бутербродами и соком свой маленький синий рюкзачок, я мчался к школе, откуда мы всем классом ехали в Лемболово; смешно, просто и весело. В тот знаменательный день, когда в мои руки попала авторучка, ставшая на миг писательским пером, я, наверняка, тоже мечтал о походах, что без промедления нашло отражение в событиях за несколько тысяч воображаемых километров от меня.
Неожиданный пассаж: "зарабатывать надо было много, но хватало на буханку хлеба, да кружку пива". Я искренне удивился: откуда это могло взяться в моей незамутненной голове? Неужели я и тогда смотрел новости по телевизору в таком количестве? Мы в семье всегда хорошо питались; это был явно какой-то внешний фактор, невосполнимо потерянный теперь во времени. Про отца семейства: "договорившись, что встретятся в пивнушке" - опять! меня это начинало пугать - " и поздравив с 7 ноября" - вот! теперь я точно могу определить хотя бы время написания бессмертного текста: поздняя осень, начало ноября. Да, в Питере это всегда была унылая пора; самое время взять лист бумаги и излить на него свои фантазии... и Франция, Франция стала мне тут понятна: о чем же еще грустить, когда за окном моросит - льет? - дождь, впереди зима и мрачная весна, а до лета еще как до этой самой Франции, прекрасной в своей недостижимости и манящем ореоле прочитанной литературы? Мечтать, мечтать, и только о Париже! Увидеть Париж и умереть; я не знал этого тогда, но, вероятно, чувствовал.
"Разошлись по своим станкам, на которых выпиливались велосипеды". О, мой велосипед! Как я скучал по нему после лета, отмахав на нем, наверное, с экватор. И всем своим сердцем чувствуя горечь утраты, я не представлял себе в то время занятия благороднее и нужнее для взрослого, чем выпиливать велосипеды (наверное, из велосипедного дерева).
На второй странице события разворачивались самым головокружительным образом: таки накатив пива - никто в семье у нас не пил пива! откуда? - , отец семейства пришел домой и обнаружил таинственный кувшин - да, восточные сказки я тоже чтил - разбив который, обнаружил в нем карту со словом "klad". Умилила сноска к этому слову (ах, дорогая моя Н.А., мой главред, прочтете ли вы эти строки? Наверное, это была первая в жизни сноска вашего дражайшего научного редактора). А несчастные французы: и что же, что же мне оставалось делать, как не посылать их за этим самым kladom? Ну, я и послал, раз так карта легла; в Мексику, явление которой в своем рассказе я не очень понимаю сейчас. Наверное, мне просто понравилось слово. И "а путь длиннющий! целых 20 часов!"
Красота стремления к точности в рассказе: "самолет вылетел 22.11.12" 12!? какого века? бог с ним, зато узнали точную дату сего рассказа - двадцать второе ноября, "в 11:00, и садился в 18:00, 23.11.12". Странно, ну и где же двадцать часов? Эх, юный математик...
Гениально: "Пришли. Нас встретил один пожилой мужчина с бородкой, как широкий нож." Интуитивное совмещение несовместимого - бородка, а не борода, и как широкий, а не как узкий, нож. А дальше-то, дальше: "глаза темные, добрые" - ого! - "и в то же время капельку злые" - вот это поворот! а почему ж злые-то вдруг? - "Наверное потому, что ему жалко отдавать klad". Ну, ясное дело, какой же бородатый мексиканец, да за просто так, да еще и французу...
Несчастный, интригу я убил, и klad был найден - тупо выкопан - уже на следующей странице; наверное, мне очень хотелось денег, и поскорее. Тут я понимаю себя очень хорошо, и протягиваю себе самому сквозь года руку - молодец, так держать! денег - и поскорее; а уж если все в моих руках, в моем пере, то чего мусолить-то?
Диалектически, мне казалось, что качество получается только из количества, поэтому стая персонажей росла у меня из отношения два новых на страницу. Мелькали и великие: "Скоро появился и еще один друг Флобера, Эмиль Золя". Смею предположить, что я просто исчерпал запас французских имен в своей голове; эмильзоля был некой знакомой на слух словоформой; о писателе я тогда не знал.
При дележе богатства я был щедр: "Тудже дали Флоберу 1000 долларов, Эмилю 1000 долларов, Мишелю 1000". Далее, поняв, что интриги нет, я две страницы горько тратил деньги - "вот это жизнь!" - , но не преуспев в этом - "но денег не убывало" - записал "глава iii", где попытался экстенсивным способом спасти роман - я подкинул им еще одну карту с kladom. Но; у них тоже наступил декабрь, все леденело, рассказ стал мертветь, и на последних страницах были видны отчаянные попытки его спасти. "Вокруг большевики, меньшевики, капиталисты, коммунисты, банды" - наверное, я проходил это тогда в школе - "Жака это не волнует". Устав от рассказа, я и сам хотел, как Жак, успокоения; но не находил его, и продолжал мучить своих героев. И большевики исчезли, сгинули со страниц так же внезапно, как и появились.
На предпоследней странице видны отзвуки темы пива: "Домой он пришел [зачеркнуто] пьяный". Что бы это значило?
Психологическое состояние доведенных мною героев показано на последней странице: "Жак проснулся. Но не от крика. Ему приснился сон"; описание кошмара в рассказе достаточно правдоподобно; мне часто снились в детстве кошмары, я и сейчас еще помню некоторые из них; так что с этим проблем не было. "На лапах огромные когти, с 45 сантиметров. Страшно!"
Рассказ обрывался. Я, мучимый неудовлетворенностью, вырвал с корнем последующие страницы. Уверен - там ничего такого не было; я выжал из себя все, что мог - 11 страниц детского почерка с характерными ошибками, несчастные герои, осень, милая уверенность, что счастье в каком-то кладе; вся моя подкорка лежала между страниц зеленой обложки, несчастная, детская, мечущаяся. Милая, бесстрашная уверенность в письме, натолкнувшаяся на необходимость выверки персонажей, проработки сюжета, наличия интриги. Как это было давно... И ничего не изменилось с тех пор.