И был серебряный дракон облачен в сумеречный доспех. Серый с чернью узор магических трещин скрывал контуры тела так, что целое распадалось на привычные частности сразу же за ровной полосой асфальта. Мелькнул деревянный дом, за ним прозрачный скелетик перелеска, снова дом, тоже деревянный, и, наконец, поле - белое-серое-серое-белое.
Начало сумерек. В поле, никотиновой рыжиной - жесткая щетина травы. А кто не знает, тому повторить: "жесткая щетина травы!", и пусть выйдет незнавший этого в русское поле среди зимы. Пусть не оглядывается назад, на реальность асфальта и пар над капотом, а сделает молчаливый шаг и увязнет по колено - глубже не дано, ветер смел к лесу - увязнет и увидит торчащую из снега жесткую щетину травы, проведет по ней ладонью и с гиканьем понесется вскачь, набирая ход... (я забыл сказать о коне? так вот же он!) ...вдоль лощины, из-за перелеска вылетит конная лава на деревню, что кучкой присыпаных снегом крыш занимает обветренный пригорок. Серой сталью над стылым полем мелькнет шашка, полыхнет в ответ из-под изгороди и посыплется пулеметный горох. Посечет, чуть сбрив щетину осенней травы и сделав ее еще жесче. Но горячо дыхание коней - стуку пулемета отвечает глубинный степной топот - и захлебнулся стрелок. А конница прошла деревню и несется дальше, уже не касаясь наста, и шашки растворяются в полутьме.
Тенью в облака, да и на запад - это уходят сумерки. Они скользят по чешуе серебряного драконе, но они не живут, они только тени на зеркальной чешуе - мой взгляд в стекло, уже начавшее запотевать. Снаружи холодно, градусов пятнадцать мороза. Я прикладываю ладони и смотрю через их следы.
Слившись в линию, проносятся в боковом стекле пунктиры дорожной разметки. Они же медленно подползают под капот спереди. Поле с пулеметом и шашками осталось позади, а в голове гудит отголосками шальная фраза: "какой же русский не любит парадокса..." - и непонятно, отнести ли ее к сухой изломаной траве? к этой разметке, такой разной в боковом и лобовом обзорах? к урожаю молока в оставленной позади деловито ползущей цистерне? к завихрениям выхлопного пара, набрасывающимся на спины автомашин? Или в самой этой фразе уже сидит сумасшествие, центробежной силой вырывающее из цикла и швыряющее вдоль лощины на вцепившийся в пригорок пулемет?
Серость зимы здесь не тягостна. Она покойна. Тем странным покоем, что появляется в глазах перед шагом за край - вернее тем, что единственно дает выжить при таком шаге. И сознание не в силах сопротивляться низкому неподвижному небу, перелескам, летящим вдоль трассы, сиреневым столбам дымов, особенно невероятным в стороне Северной ТЭЦ. Слабое сознание отпускает контроль, и по серебряной чешуе прокатывается вздох пробуждения.
Спасительная яркость рекламных щитов запоздало мелькнет в запотевшем уже безнадежно окне. Поздно. Оставив за спиной кольцевую, небритым ветром над жесткой щетиной травы уходим вслед за сумерками. Поджигать и гореть. Сочинять жизнь и производить неверное впечатление.
Где еще звучать тихому смеху безумца, как не над зимней кольцевой автодорогой?! Свобода в том, чтобы каждую секунду лететь сквозь пулеметы на пылающий горизонт. Чтобы догнать солнце и упасть вместе с ним в океан, а утром восстать над горами. Чтобы просто так, чтобы ни за чем. И незачем. О, смех!
Серебро дракона чернеет в ночь, когда нет ни луны, ни звезд. Рваная разметка дороги ползет под ноги слишком медленно...
"Какой же русский не любит..."? Нет, мон шер. Дело не в быстроте езды. Все дело - в парадоксе.