По стенам мечутся блики,
отражается ветер от стекол, а
возле замка - великий
охотник спускает сокола.
Охотнику цель неведома,
но ведомо настроение:
не хищник идет по следу, а
след, по его велению,
приводит кролика к гибели,
под клюв серпокрылой бестии -
и дух из кролика выбили,
и трупик снесли в поместье,
но снова зудит намеренье,
дрожит тетивой натянутой,
звонит во все измерения -
и звон рассекает страны - той
нотой, высокой, скрученной -
нигде, но повсюду - около,
звенит тетива. Отпущена.
Охотник спускает сокола.
Холеная и бездушная
стрела с оперением пестрым
царапает воздух душный
клювом - кривым и острым.
А крылья сверкают пламенем,
небесные режут своды,
чтобы обрушиться камнем на
кровавый алтарь природы.
А очи сверкают зеленью -
полями и перелесками -
убийца летит, как велено,
убийцы движения - резкие.
Голосом, что крепче стали,
сверлит он купол тонкий -
у окон в высоком зале
полопались перепонки.
Забились в агонии крика
все колокольни на свете -
и в замок, что был великим,
горячий ворвался ветер...
Доносит запахи пряные
вечер - с остывшего луга
кузнечик скрипит упрямый -
не слышит его подруга.
В камнях, где когда-то цокала
лошадь походкой уверенной,
спускает охотник сокола
с цепочки своей серебряной.
Ночью застынет в ямах
с водой отражение лунное:
убийцы глаза - стеклянные,
а сердце его - латунное.
Неутолимое жжение
трассирует в ночь отрезками -
разорванное скольжение
по кругу: над перелесками,
над серым туманным полем,
над оловянными реками -
звезды горят от боли -
зверя ли, человека ли?
Вращается хрупкий купол -
хрустально звенят капели,
и вырастают из кукол
младенцы и колыбели.
Лошадь твоя цокала, пом-
нишь, походкой уверенной?
След ее вел к соколу. В том
лишь ей путь отмерен был,
чтобы с тобою встретилась
птица латунной пули, и
чтобы душа отметилась
на небесах в июле.
Гадая, за что - возмездие,
навзничь во мрак летя, на миг
узришь над собой созвездие,
прицелившееся когтями.
Подверженный настроению,
охотник спускает сокола:
согласно его велению
бьется ветер со стеклами.