роман : другие произведения.

Аристократия духа

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 8.80*15  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Женщины считаются особами, уступающими в уме мужчинам, но ни одна из них никогда не была такой дурой, чтобы, подобно мужской половине человечества, предпочесть смазливое личико или красивую фигуру истинным достоинствам ума и души... Но что есть истинные достоинства ума и души? Классический роман викторианской эпохи. Предназначен для женщин

   Аристократия духа
  
   Глава 1. 'Я уже не настолько юн,
  чтобы знать всё на свете...'
  
  Четырехугольная башня часовни Мертон-колледжа тонкими угловыми шпилями подпирала нависшую над Оксфордом серой периной непроницаемую грозовую тучу. Студенты, зябко кутаясь в чёрные гауны, с тоской наблюдали, как на дроги устанавливается гроб, и профессор Давердейл приказывает кучеру трогать. Кончина Чарльза Гритэма, которому предстояло теперь найти вечный покой в фамильном склепе в Дорсетшире, была ударом для многих. До конца второго триместра оставались считанные дни, и внезапная смерть тьютора поломала расписание занятий и оставила дюжину студентов без руководителя.
   Давердейл велел всем ученикам Гритэма собраться в седьмой аудитории и исчез. Джон Риквуд, студент-филолог, расстроенный едва ли не до слёз, мрачно спросил у своего сокурсника Питера Хамфри, как тот полагает, согласится ли их взять Даффин, или надежды на это нет? Хамфри поглядел на Риквуда в недоумении. По его мнению, глупо было и надеяться на подобное чудо.
   - Нужны мы ему! Нас поделят между Оверлеем и Давердейлом.
  Риквуд вздохнул. Да, похоже, Хамфри был прав.
  Все расселись по привычным для них местам и тихо перешептывались. Арчибальд Даффин, неслышными шагами войдя в аудиторию, остановился в тени арочного пролёта. Талантливый педагог, опытный ритор и обаятельный умница, он был кумиром студентов, объектом всеобщего поклонения. Опытным глазом пробежал по лицам. Девять человек заняли в небольшой аудитории первые места и сидели вместе, тихо переговариваясь.
  Но трое сели отдельно. Одного, сидящего в отдалении от остальных, Даффин знал. Стивен Мелроуз. Голубая кровь предков не выделила, но обделила это лицо красками. Юнец не удостаивал общением никого, но профессор, ознакомившись накануне с работами студентов, понял, что это - жалкая гордыня серости, которая претендует на непонятость просто потому, что больше нечем выделиться. Второй - юноша со спокойным и невозмутимым выражением на приятном лице, сидел на правом ряду и не спускал глаз с третьего - широкоплечего молодого человека со смуглым горбоносым лицом колдуна. Сходство усугублялось тёмными глазами под густыми бровями и резкими впадинами щек, но чуть смягчалось аскетичной линией губ и тонких скул. Даффин подумал, что такие лица попадались ему на полотнах Рогира ван дер Вейдена. Восемь человек из десяти назвали бы его уродом, но Даффину нравились такие неординарные лица. Сам юноша ни на кого не обращал внимания, мрачно озирая сгущающийся сумрак за окном. Было заметно, что ему неуютно и тоскливо, его отстранённость от остальных была непоказной.
   Даффин вынужден был уступить просьбе декана и стать тьютором для четырех студентов покойного Гритэма. Ещё четверых должен был взять Эдвин Давердейл, остальных - Джон Оверлей. Единственное, в чём учебный администратор пошёл ему навстречу - было позволение 'снять сливки', взять лучших - первым и по своему выбору. И вот сейчас Даффин, накануне ознакомившийся с последними работами юнцов, сданными ещё Гритэму, отобрал для себя из общей массы пять имен. Теперь он хотел, чтобы имена материализовались в лица.
   Не то, чтобы Даффин был физиономистом, совсем нет. Однако, годы опыта его кое-чему научили. Он знал: если красота бывает иногда пуста, то уж безликость пуста по преимуществу. Ум выделяет себя чем угодно - демонстративным эпатажем, спокойным достоинством, инфернальным блеском глаз, резкостью черт или даже чертами распада, но выделяет непременно. Он резко выступил из темноты, и шум в аудитории мгновенно смолк. Профессор сел, положил перед собой работы студентов - рассуждения на тему 'Аристократия духа' - и потребовал от старосты представить ему учащихся, сам же упёрся глазами в список, составленный им накануне. 'Энселм Кейтон, Ричард Дабз, Остин Роуэн, Майкл Пелью, Альберт Ренн' Один был лишним.
  Хамфри, староста, нервно выкликал фамилии.
  Ричард Дабз оказался высоколобым молодым человеком с горделивой осанкой. Работа этого юноши была написана остроумно, с претензией на оригинальность, но, в общем-то, была поверхностной. Майкл Пелью. Даффин поднял глаза и опустил их. С первого ряда встал рыжеволосый крепыш с чертами обтекаемыми и скользкими. Но работа была выполнена весьма грамотно. Альберт Ренн. Даффин закусил губу, чтобы скрыть улыбку, когда поднялся тот милый светловолосый юноша, что сидел неподалеку от Мелроуза. Работа его носила черты мышления истинного и не колеблющегося, и тем страннее были мечтательные глаза юнца, чистые и добрые.
   -Я прочёл вашу работу, мистер Ренн. 'Тот истинно благороден, утверждаете вы, кто боится сделать что-нибудь дурное, не прощая себе того, что не поставил бы в вину другим. Из всех даров мира истинным является только доброе имя, и несчастен тот, кто не оставит его. Мы не вправе жить, когда погибла честь'. Позвольте спросить... Вы любите себя?
   Вопрос не удивил юношу, он был всё так же невозмутим и спокоен, но между бровями залегла морщина.
   -Мне трудно ответить, не определившись в дефиниции любви, сэр. Если я не уничтожил себя - значит, люблю. Но моя любовь к себе... - он чуть улыбнулся, - видимо, неразделенная. Я люблю себя без взаимности. А может, я просто не создан для великих страстей, и мое самолюбие необременительно для меня самого.
  Даффин улыбнулся. Мальчишка понравился ему.
  Остин Роуэн. Встал юноша с последнего ряда с лицом, словно выточенным из мрамора, холодным, чеканным, невозмутимым. Даффин отметил уверенный взгляд, волевую челюсть, мощные запястья. Роуэн писал лапидарным, скупым языком, но умудрился в нескольких строках сформулировать всё нужное.
  -Вы пишите, что аристократ, как святой, должен чувствовать, что всё, что возвышает его, получено от Бога, а всё, что унижает его, есть результат его вины. Плебей же всё возвышающее его чувствует своим, а всё унижающее - виной других. И вам удается чувствовать себя аристократом, мистер Роуэн?
  -Да, сэр. - Остин Роуэн ничего не добавил, безмятежно глядя на профессора.
  Даффин улыбнулся и кивнул головой, предлагая юноше сесть. Тот спокойно опустился на скамью и замер, глядя на преподавателя.
   Староста молчал. Профессор посмотрел на него. Хамфри перечислил всех, кроме того смуглого и черноволосого студента, сидящего у окна, которого сам Даффин про себя окрестил 'чернокнижником'. Тут сидящий рядом со старостой паренек что-то прошептал Хамфри. Тот вздрогнул и проронил последнее имя, шедшее в списке Даффина да и в журнале первым, старостой же опущенное по растерянности.
  - Энселм Кейтон.
  Чернокнижник поднялся и вежливо поклонился. Одет юноша был нарочито небрежно, но вещи его были совсем недёшевы. Профессор внимательно смотрел в умные, насмешливые, злые глаза.
   -В своей работе вы утверждаете, цитирую, 'можно войти в аристократию крови, возвыситься из состояния плебейского, но аристократизм духа - есть душевная благодать. Это не превозношение, но осознание своего достоинства и своей прирождённой принадлежности к истинной иерархии. Обида, претензии и зависть не аристократичны...' При этом вы ниже утверждаете, что 'аристократия духа и его плебейство делят на две неравные части все общество, все сословия, и душу каждого человека. В себе самом, говорите вы, можно за день семикратно вычленить черты аристократа и столько же раз узреть плебея...' Вам не кажется, что первое суждение - противоречит второму?
  Кейтон на миг прикрыл глаза, его ресницы обрисовали тяжелые тени под глазами, он вяло пожал плечами.
  -Как шутил Абеляр: 'Я уже не настолько юн, чтобы знать всё на свете...', сэр. - Голос Кейтона контрастировал с его неординарной внешностью, был глубоким баритоном нижнего регистра, завораживающе красивым. - Первое моё суждение есть убеждение, я уверен в его правильности, а второе - наблюдение над самим собой. Мне трудно пренебречь убеждением, но куда деваться от опыта?
  - И что же превалирует в вас самом, мистер Кейтон?
  В аудитории стояла глухая тишина. Даффин заметил, что никто не дал никакого комментария. Это могло быть свидетельством как уважения, так и неприятия, но в данном случае на лице сокурсников застыло выражение неопределенное и смутное. Кейтон пожал плечами и усмехнулся.
  -Сегодня я аристократ, мистер Даффин.
  -Вы - сын милорда Эмброза Кейтона? Брат Льюиса?
  Тот молча поклонился, соглашаясь. Улыбка пропала с его лица. Даффин закусил губу и внимательно взглянул на студента. В коридоре раздался гонг на ужин. Даффин встал.
  -Вы уже знаете, что вас закрепят за новыми тьюторами. Я готов быть руководителем господ Кейтона, Дабза, Роуэна и Ренна. Устраиваю ли я тех, кого я перечислил?
  Все четверо под завистливыми взглядами сокурсников кивнули, после чего профессор попрощался с аудиторией и со своими новыми подопечными - до нового триместра.
  Студенты, недовольно жужжа и неприязненно поглядывая на избранников Даффина, вышли из аудитории, при этом Альберт Ренн задержался на пороге, поджидая Кейтона. Тот неторопливо сложил вещи, заметил, что Альберт ждёт его, но это не заставило его поторопиться. Движения его были размерены и неспешны. Наконец оба, сильно отстав от остальных, вышли на улицу. Набухшая дождевая туча только напугала, но не пролилась дождем, а уползла на восток. Ветер, особенно к ночи, несмотря на весну, всё ещё дышал холодом. Ветви вишен застыли в розово-белых цветах, а под ночным фонарём, где мелькали мириады мошкары, весенняя ночь бесшумно прыскала серыми нетопырями. Энселм зябко укутал плечи плащом.
  Кейтон любил ночь. Его успокаивал свет фонарей, в лужицах света которых мир преображался, казался театральным, ненастоящим. Мерцающий, неверный, искажающий контуры предметов, - он уступал в красоте только мертвенному лунному сиянию, еще более лживому и извращенному, тоже любимому Энселмом. Неожиданно Кейтон вспомнил гаерскую шутку, сыгранную с ним накануне луной. В эти дни месяц нарастал, и он, ложась в постель, обнаружил, как лунный свет, крадучись, подобрался к его изголовью, потом упал на лоб. Он вспомнил слова кормилицы о том, что спящий в золотом ореоле зловещих лунных лучей рискует безумием, поспешно встал, несколько минут стоял у окна, слушая вопли блудящих кошек, наконец захлопнул окно и задвинул портьеру. Потом тихо лег и, едва смежил веки, несмотря на частые бессонницы последних месяцев, быстро уснул. Но от искуса уйти не удалось. Ему приснились все те же зловещие лунные лучи, накрывшие его лоб своим золотым сиянием.
  -Так ты всё же решил ехать в Бат? - Ренн внимательно посмотрел на Кейтона.
  Энселм опомнился, и несколько секунд смотрел на собеседника, не понимая вопроса. Потом тяжело вздохнул.
  - Придётся. Отец настаивает, чтобы я навестил дорогую тетушку Эмили. - Кейтон перевел дыхание. - Я вынужден поехать.
  Ренн и Кейтон жили в частном доме на Холиуэлл в Оксфорде, снимая две соседние квартиры. Сейчас, в начале каникул, которые для них удлинились на одну неделю, им предстояло решить, где провести вакации.
  -А ты предпочел бы Лондон?
  Кейтон пожал плечами.
   -Какая разница? Бат так Бат. Лондонский сезон уже заканчивается. К тому же, ты же обещал познакомить нас с очаровательными девицами, самыми красивыми невестами королевства. Это соблазнительно, - на лице Кейтона промелькнула улыбка, мертвая, тусклая, непроницаемая.
  -Ты говоришь с таким презрением... - устало уронил Ренн.
  -Презирать красоту? - Кейтон опустил глаза и вздохнул. - В Божественной катафатической триаде она стоит на последнем месте, Альберт, но глаз вычленяет её первой. Красоту трудно презирать, её нельзя не заметить и пренебречь ею невозможно, - особенно тому, кому в этом даре отказано.
  Ренн болезненно поморщился. Кейтон часто называл себя уродом, даже бравировал этим, но по затаённому в глубине глаз страданию, Альберт понимал, что бравада скрывает боль, и не любил, когда приятель затрагивал эту тему.
  Ренн и Кейтон не были друзьями, скорее, считались приятелями, их отношения - сыновей знатных отцов - равными не были. Кейтон признавал, что Ренн не глуп, но полагал его примитивным и неглубоким человеком, бездумно усвоившим азбучные истины. Правда, изредка он замечал в Альберте нечто странное, но был столь невысокого мнения о приятеле, что не хотел утруждать себя изучением его натуры. Ренн же ценил Энселма за большой ум, восхищался его недюжинными талантами и музыкальной одарённостью, но его вечные ядовитые насмешки и душевная неустойчивость нервировали. Ренн полагал, что они - следствие душевного надлома Кейтона, больно переживавшего ущербность своей внешности, однако, по его собственному мнению, комплексы Кейтона были мнимыми. Лицо Энселма казалось Альберту значительным и по-своему привлекательным. В нём не было слащавости и мягкости, но резкость черт лишь подчеркивала его мужественность. Он иногда высказывал это Кейтону - но тот только морщился.
  Сейчас Ренн торопливо перевёл разговор на то, что могло только польстить самолюбию Энселма.
   -Ты понравился Даффину, я заметил. Он с таким интересом смотрел на тебя и цитировал...
  Лицо Кейтона смягчилось, он против воли улыбнулся. Ему тоже польстило внимание профессора. Амбиции Кейтона были высоки, а возможность удовлетворить их в Мертоне, среди лучших из лучших, появлялась нечасто. Болезненно самолюбивый, Энселм был чувствителен к чужому мнению, и то, что его заметил Даффин, радовало. При этом сам Кейтон обратил внимание, что Ренну, судя по всему, было безразлично, кто станет его тьютором. Альберт вовсе не был польщен оказанным ему предпочтением.
  Этой черты Кейтон в сокурснике не понимал. Он случайно узнал, что в школе у Ренна было странное прозвище Аcmon, Наковальня. Отчасти он понимал - почему. Ренн был бесчувственен к насмешкам, неуязвим для успехов и неудач, воспринимая их философски, отличался спокойной уверенностью в себе и странным, удивлявшим Кейтона постоянством настроения. Про себя Энселм звал приятеля толстокожим слоном. Сам же Кейтон вечно страдал от непонятных ему самому перепадов настроения, но полагал их свидетельством тонкости своей натуры.
  Кейтон замечал, что Ренн всегда мягок с ним, старался сказать приятное, несколько даже заискивал, видел в этом слабость приятеля и был немало изумлен, когда Хамфри, учившийся в школе вместе с Ренном, бросил как-то, что Ренна опасно вывести из себя, те, кто хоть раз делали это - очень сожалели. Кейтон тогда только пожал плечами. Ну и вздор.
   Сейчас Энселм заметно приободрился.
   - Где ты остановишься в Бате? В гостинице?
   -Нет, - Ренн покачал головой, - отец снял дом возле Палтни-Бридж. Там сейчас сестра с подругами и кузиной, и отец обещал приехать в начале мая. - Он недоумённо пожал плечами, - почему-то ни от него, ни от Рейчел нет до сих пор ни строчки. Досадно, если письма придут после моего отъезда. А ты собираешься жить у тёти?
   -Да, у неё дом неподалеку от Квинс-сквер.
   -Будем соседями.
   -Роуэн тоже собирается в Бат. Там будет и пара моих приятелей по Вестминстерской школе. Надеюсь, проведём время превесело.
   Ренн несколько помрачнел.
   -Камэрон и Райс?
   -Да. Ты что-то имеешь против?
  Альберт пожал плечами. Он уже встречал этих молодых людей прошлым летом в свете, в Лондоне, - они не понравились ему развязной вульгарностью и то и дело проступавшей порочностью. Особенно неприятен был Райс, беспутный красавец и богатейший повеса. Настроение его испортилось. Он не то чтобы ревновал Кейтона к его школьным друзьям - но в душе полагал, что общение с подобными людьми чести никому не делает. Но Кейтону в конце концов самому выбирать - с кем общаться. Альберт подумал, что надо будет предупредить сестру насчёт этих господ - пусть поостережётся. У таких людей, как Райс, весьма странные представления о должном.
  В это время пришла почта, и Ренн получил-таки долгожданное письмо от сестры и ещё одно - от отца. Милорд Чарльз Ренн извещал сына, что не может пока оставить имение, но обязательно приедет в Бат в начале мая, спрашивал об успехах и интересовался делами. Письмо сестры Рейчел было несколько пространней. Она с восторгом, вполне уместным для девятнадцатилетней девицы, описывала светское общество Бата, рассказывала о последнем бале в Ассамблее, где её весьма часто приглашали, о красавице Джоан Вейзи, затмившей всех других девиц. Несколько строк касались Эрнеста и Эбигейл Сомервилл и Энн Тиралл, тоже гостившей в Бате с братом Гордоном. Заканчивалось письмо пожеланием как можно скорее увидеть его, и Ренн решил не отвечать Рейчел, но завтра вечером обрадовать сестру своим неожиданным появлением.
  Энселм тоже получил два письма. Первое, лаконичное и сдержанное, было от отца, оно содержало напоминание о необходимости посетить тётю, за деньгами же обратиться к его поверенному в Бате мистеру Кери. Второе, от Клиффорда Райса, было совсем коротким. Райс давал свой батский адрес и намекал, что они с Джастином проводят время весьма насыщенно, и единственное, чего им не хватает - это его общества...
   Кейтон улыбнулся и осведомился у Ренна, когда тот собирается выехать и на чём? Сам он хотел бы взять своих лошадей, а раз так - почему бы Альберту не составить ему компанию? Тот кивнул. Это упрощало дело. Выехать решили утром, вечер ушёл на сборы в дорогу. Позади экипажа были размещены два сундука с роскошными костюмами от лучших портных, слуги отправлены почтовой каретой.
   Им предстояли две недели отдыха и развлечений.
  
   Глава 2. ' Ухаживание за барышней на дому
  сохраняет все прелести любви и тонкость благородных чувств...'
  
  Ехали неспешно, перекусить же остановились в местечке Пертон приблизительно на полдороге. Пока Кейтон был в придорожной конюшне, Ренн, выйдя за харчевню, замер в немом восторге. Невысокая яблоня, кое-где уже выпустившая крохотные шершавые листики удивительного зеленовато-бронзового цвета, была ещё в цвету. Аромат цветов был едва уловим, он смешивался с запахом свежей земли и дымом тлеющего где-то за конюшней костерка, и чем-то ещё, почти неразличимым, но ощутимым, и Альберт подошёл ближе, стараясь вычленить его из симфонии весенних ароматов.
  Кейтон, оставив заботы о лошадях, обогнув угол, наблюдал за приятелем. Сам он обожал весенний цвет плодовых, но сейчас, заметив восхищение Ренна, только брезгливо поморщился. Подумать только, этот толстокожий слон способен чувствовать! Альберт вдруг тихо рассмеялся, обернулся, заметил Кейтона и весело пояснил:
  -Не мог понять, что за запах... Яблоневые цветы, сосновая хвоя, свежая земля, дым костра, молодые побеги травы, навоз, старая известка, ржавчина - и что-то ещё... Ну, конечно! - расхохотался он, - запах мартовских котов! Почти невычленяемая, весьма тонко звучащая нота... Но я, глупец, пока не увидел, - не понял, - он указал рукой на худого полосатого кота разбойничьего вида, крадущегося меж стеблей травы туда, где в луже весело резвились воробьи.
  Кейтон молча вдохнул всей грудью.
  -Ты хочешь уверить меня, что слышишь запах ржавчины?
  Ренн поморщился. У них в семье - это в некотором роде 'знак отличия', пояснил он, сестра чувствует запахи духов и безошибочно угадывает их, отец различает сорта табака с закрытыми глазами, он же ещё в детстве удивил домашних. В конюшне творилось что-то непонятное: лошади храпели и пугались, никто не мог ничего понять, он обошёл конюшню - и пожаловался, что пахнет железом и волками. И оказался прав - егерь повесил там капканы.
  Кейтон смерил Ренна недоверчивым взглядом и предложил отправляться дальше.
  Дорогой Ренн дважды пригласил его непременно посетить его и сестру в Бате, уверял, что ему будут рады и сестра, и её кузина и подруги. Мисс Эбигейл Сомервилл - очень умная и красивая девица, мисс Мелани Хилл - очень живая и обаятельная ...
  Кейтон вяло кивал в полудрёме.
  Через пять часов они добрались до Бата. Кейтон лениво оглядывал богатые кварталы домов, чьи фасады создавали ощущение роскоши и классического декора, а Ренн любовался Королевским Театром, Римскими Банями и Палатами Ассамблеи. В отличие от лондонского, батский сезон был почти круглогодичным, людей на улицах было - не протолкнуться. Сюда приезжали обычно на несколько месяцев и, помимо купания и принятия вод, развлекались на светских раутах, знакомились и сватались. Пока женщины изучали сезонную моду и делали покупки, мужчины проводили время за карточными столами.
  Миновав мост Палтни-Бридж, карета остановилась. Кейтон дождался, когда из дома милорда Ренна выскочили лакеи, сняли хозяйский сундук и понесли его в дом. Сам Энселм, вопреки сказанному ещё в Оксфорде и услышанному в дороге, вовсе не собирался встречаться здесь с Реннами.
  У него были совсем другие планы.
  Неожиданно Энселм услышал радостный возглас, обернулся и увидел на пороге двух девиц, заторопившихся навстречу Альберту. Кейтон понял, что это, видимо, сестра Ренна и её подруга. Он внимательно поглядел на девиц, нашёл их весьма миловидными, но не поторопился подойти к приятелю, чтобы быть представленным. Стоял поодаль молча, опустив глаза.
  Однако Ренн сам поспешно подвёл девиц к нему и познакомил их. Рейчел Ренн была, как подумал Кейтон, достойной сестрицей того, кого прозвали Наковальней. Холодные красивые черты, умный, внимательный взгляд. Сжав зубы и улыбаясь, Энселм отметил её безупречное воспитание. Какие бы чувства не испытывала мисс Ренн при виде его уродства, она не выдала их ни единым движением. Ледяные голубые глаза вежливо потеплели, она улыбнулась, обнажая прелестные зубки. Её подруга, Мелани Хилл, похожая на очаровательного рыженького котёнка, причем эта кошачья грация читалась и в жестах и в манерах девицы, тоже приветствовала его с улыбкой, ничем не показав, что находит некрасивым. Девицы радушно пригласили его отужинать, но он отказался, - должен навестить родственницу, его давно ждут. Ренн на прощание снова заметил, что всегда будет рад видеть его, и Кейтон поклонился. Непременно.
   Да, он, пожалуй, как-нибудь зайдет.
  
  Эмили Кейтон, сестра отца Кейтона, замшелая старая дева с безупречной репутацией, встретила Энселма более чем радушно. Она обожала своего ныне, увы, единственного племянника. Сам Кейтон удивлялся - тётка Эмили, судя по портретам, в юности была хороша собой, но замуж так и не вышла. Впрочем, спросить, почему - он никогда то ли не удосуживался, то ли не отваживался. Да и какая разница? Сейчас Кейтон старался быть донельзя любезным, пообещал непременно сходить с ней в Королевский Театр, горячо одобрил все её планы посещения Бювета и всех её знакомых старых дев, перед которыми она собиралась им похвастаться, всех званых вечеров и балов. Соглашался же лишь потому, что имел свои планы на сегодняшний вечер. Неожиданно ему в голову пришла прекрасная идея. Он ещё раз заверил леди Эмили, что будет полностью в её распоряжении на всё время вакаций, однако сегодня имеет несколько поручений и писем в Бате и хотел бы развести их, и если не успеет допоздна - заночует у приятеля, пусть она не волнуется. Долг есть долг.
  Тётка пришла в восторг от его обязательности, и он торопливо откланялся, порадовавшись своей изобретательности и доверчивости тётки. Как наивны, Боже мой, эти старые девы...
  Клиффорд Райс жил по указанному им в письме адресу, и Кейтон без труда нашёл его. Вышеупомянутый джентльмен, как ни странно, хоть и был писаным красавцем, никогда не унижал достоинство Кейтона своей бесспорно привлекательной внешностью. Энселм даже склонен был любоваться чеканным профилем своего бывшего одноклассника, его выразительными зелёными глазами, сильным волевым подбородком и роскошными каштановыми волосами. Они понимали друг друга: роднили и общность взгляда на жизнь, и склонность потакать чувственности.
  Приятель Райса Джастин Камэрон был невысок и хрупок, чтобы не сказать субтилен, при этом тоже был красив, весьма нравился девицам и считался завидным женихом. Кейтон, как всякий урод, ревниво относился к мужской красоте, но внешности Джастина не завидовал. Он не любил такие лица, слишком приторные и слащавые, лишенные мужественности. Надень парик - почти девица. С Райсом он охотно поменялся бы лицом, но с Камэроном - нет.
  При этом Кейтон заметил, что время, проведённое в Бате, - а Камэрон был здесь, как он понял, с начала зимы, почему-то не пошло последнему на пользу. Джастин похудел, выглядел вялым и утомлённым. Надо полагать, насмешливо подумал Энселм, ни в чём себе не отказывал, что не замедлило сказаться на его хрупком здоровье.
  Камэрон был подлинно слаб здоровьем: вечно простужался от любого сквозняка, подхватывал разные хвори и болел всегда тяжело и долго - Кейтон помнил это ещё по Вестминстеру. Мельком он припомнил сказанное старым школьным врачом, Джаспером Нерли, что при столь слабых легких Камэрону лучше бы сменить Англию на Ривьеру.
  Сейчас, с приездом Райса, они оба проводили в Бате время премило: стол ломился от яств и напитков, а через час сводня должна была привести веселых девиц. Именно на это и рассчитывал Кейтон, намереваясь основательно разговеться после поста в Оксфорде, где, как он знал несомненно, за ним приглядывали по поручению отца. Он поинтересовался, учли ли дружки, чёртовы эгоисты, его интересы, и оказалось, что миссис Ричардс были заказаны как раз три девицы - они решили, если он и не успеет подъехать - всё равно, - избыток лучше недостатка. Кейтон шутовски поклонился, благодаря приятелей за столь ревностную заботу о его нуждах.
  Пока же дружки наперебой делились местными сплетнями.
   - Зимний сезон, надо сказать, был на редкость скучен, я здесь с декабря, - Камэрон лениво потягивал кларет, - и, если бы ни моя добрая миссис Ричардс - умер бы с тоски. Счастье, что вы с Райсом пожаловали.
  Кейтон вяло уточнил.
  -Что, в этом сезоне совсем нет красавиц? Я приехал с университетским приятелем, Альбертом Ренном, у него довольно милая сестрица... Рейчел, кажется, да и подружка её мила... Разве нет?
  Камэрон странно поморщился, Кейтону даже показалось, что по лицу его прошла какая-то нервная судорога.
  - Эти чопорные красотки - Сомервилл, Хилл да Ренн? Знаю, - он пренебрежительно махнул рукой, - но мне такое не по душе. Больно много о себе мнят. Цены себе не сложат. Это не в моем вкусе. Много разговоров было из-за Джоан Вейзи, но эта себе так никого и не выбрала за весь сезон, - Камэрон как-то ветрено улыбнулся, - да едва и выберет...
  Райс неожиданно уточнил.
   - Это Вейзи, я слышал, просто красавица?
   - Девица, конечно, кровь с молоком, но приданое совсем небольшое. Видимо, опекун счёл, что красота девицы сама по себе стоит немало? Но меня это не устроит. Это ты, с твоим-то состоянием, Клиффорд, мог бы попытать счастья, но мне мало двадцати тысяч и красоты впридачу.
   -Отец требует, чтобы я женился на Элизабет Кимберли, - вздохнул Райс. - Дочь его друга, земли рядом, приданое прекрасное... Потребовал помолвки и вот - я жених.
   -О, вот как... И ты расстроен? Девица страшна, небось, как смертный грех?
  Райс почесал ладонь пальцами и лениво поморщился.
   -Да нет, почему? Элайза совсем недурна, но мне кажется, я ещё не упился холостяцкой вольностью. Конечно, ничего не помешает развлекаться и после, но отец в последнее время так закрутил гайки, - в глазах Райса промелькнули досада и гнев, но тут же и исчезли. - Так говоришь, эта Вейзи красавица?
  Камэрон пожал плечами.
  -Мимо не пройдешь. Броская, видная. Пожалуй, что и просто красотка. Постоянно в окружении кавалеров. Столпы общества, правда, о ней мнения не слишком лестного. Я что-то такое слышал от Комптона. Ну, да это просто разговоры.
  Кейтон, скрывая интерес, насмешливо бросил:
   -Светские похвалы - вещь ненадежная. Красавицей зовут любую мало-мальски привлекательную девицу. Сколько раз я слышал славословий да прославлений каких-нибудь новоявленных красоток, а приглядишься - кроме молодости да свежести - ничего. Я не доверял бы льстивым комплиментам, пока не посмотрел бы сам.
   Райс изумился.
   -Чёрт возьми, Энселм, а чего ещё от девицы требовать? Свежесть только и в цене.
  Кейтон посмотрел на Райса, но промолчал.
   -А ты собираешься жениться, Кейтон? - Камэрон бросил на Райса взгляд, не ускользнувший от внимания Энселма.
  Ответил Кейтон излишне резко и отрывисто, ощущая гулкий стук сердца.
   -И в мыслях того нет. - Он резко сменил тему, - но где эта чертова сводня? Почему бы не пойти в то заведение на Бристольской дороге?
   -Ты удручающе циничен, Энселм, - назидательно проговорил Райс, точно читал поучение благородным девицам. Он актерствовал, и не скрывал этого, - а вот я в глубине души по-прежнему остаюсь сентиментальным романтиком и сохраняю идеалы рыцарственной старомодной любви. Я не люблю войти в бордель, получить согласно заплаченному и выйти. В этом что-то скотское. Тщеславие отвращает меня от публичного дома, где нет ни видимости сопротивления, ни подобия победы, ни надежды, что выберут именно тебя, а не другого. Нет даже непроизвольной щедрости красавицы - ласки она отмеряет в строгом соответствии с полученной суммой. А вот миссис Ричардс приведёт не профессиональных жриц любви, но юных горничных из гостиниц, кои не прочь подработать. Ухаживание за барышней на дому сохраняет все прелести любви и тонкость благородных чувств...
  Кейтон почему-то вспомнил Ренна.
  -Один мой сокурсник считает, что 'кто истинно благороден, тот не прощает себе того, чего никогда не поставил бы в вину другим...' Что в головах у этих людей? - Кейтон поежился.
  Райс кивнул.
  -Или благородство, или благоразумие, тут каждый выбирает.
  В эту минуту в прихожей раздался шум, появилась миссис Ричардс с тремя своими подопечными и положила конец беседе. Кейтон не любил доступных девок - необходимость пользоваться второсортными женщинами унижала самолюбие, но голод не тётка. Его амбиции были скорее заносчивы, чем слепы, он понимал степень совершаемой им мерзости, однако, убеждал себя в том, что вынужден прибегать к этим девкам ради сохранения спокойствия и здоровья.
   Увы, чтобы ни болтал под воздействием винных паров Райс, приведённые миссис Ричардс прелестницы были столь же недалеки, вульгарны, корыстны и мерзки, как и милашки из веселых домов. И также фальшиво смеялись они и также обожали грубые ласки, также бранились и вцеплялись друг другу в волосы по каждому пустяку. Они жадно набрасывались на еду, от них за версту разило дешевыми вонючими духами, их попытки выглядеть утончёнными аристократками смешили. Кейтон оглядел девиц в надежде выбрать, что получше, но тут же и рассмеялся про себя. С таким же успехом можно было бы метнуть жребий: одну, толстушку Нэнси, пару дней назад кто-то наградил хорошим фингалом под глазом, худышка Китти, видимо, вообще не была знакома с расческой, и её каштановая грива давно сбилась в колтун, а жгучая брюнетка Молли, хоть и была причесана и не имела синяков на физиономии, обладала пронзительно-визгливым голосом и говорила на невообразимо вульгарном диалекте.
   Выбирать было не из чего, и Кейтон предпочёл положиться на случай. При этом, и Энселм подлинно дивился этому обстоятельству, девицы никоим образом не выразили предпочтения кому-то из них троих, красота Райса нисколько не затронула их сердца, и Молли, вызывая отвращение вонючей эссенцией, которую считала духами, игриво прыгнула ему на колени. Кейтон вздохнул. Для шлюх он был вполне привлекателен.
  Райс, не обременяя себя заботой о приятелях и не утруждая девиц обещанными ухаживаниями, опрокинул пышногрудую Нэнси на кровать и, задрав ей юбки, проявлял 'все прелести любви и тонкость благородных чувств'. Камэрон делал то же самое с Китти, но Кейтон никогда не мог обнажить тело при посторонних, и хотя софа рядом пустовала, предпочёл уединиться, затащив черноволосую Молли на кровать в спальне, соседней со столовой, куда доносились пьяные стоны кокоток в гостиной, но видно ничего не было. Здесь он брезгливо уткнул Молли лицом в подушку - слушать её у него не было сил. Методично принял меры предосторожности, коими никакая страсть никогда не заставила бы его пренебречь, и лишь после позволил себе ублажить похоть.
  Кейтон был противен сам себе. Господи, до чего же омерзительна эта истасканная девка! Кто вчера пользовался ею? Юная горничная из гостиницы, как же... держи карман шире! Стараясь не глядеть на Молли, Кейтон отвалился на кушетке и уставился в стену. Он вспомнил, как в одном из старинных фолиантов прочёл, что 'плотский разврат губителен для души и тела и мерзок пред Богом. У развратника притупляется память, теряется способность к размышлениям, появляется страшное малодушие. Ни геройства, ни самоотвержения не ожидайте от такого человека, он весь делается плоть и кровь...' 'Omnis cogitation libidinosa cerebrum inficit.... Всякая сладострастная мысль вредит уму' - вторил этому средневековый автор. 'Волнение похоти развращает ум незлобивый', утверждал и премудрый Соломон. Существование взаимосвязи между умом и склонностью к блуду проступало и в том, что слово 'целомудрие', обозначавшее неповрежденную мудрость, издавна употреблялось для обозначения телесной непорочности, потеря которой влекла за собой разорванность мышления...
  Сам Энселм тогда, помнится, посмеялся над этим. На нём самом блуд следа не оставил. Правда, блудить удавалось редко: он не любил потаскух и прибегал к их услугам, когда уже совершенно не мог выносить муки плоти, но на самих шлюхах неожиданно для себя самого этот закон проследил. Все они были страстны, но вовсе не телесно: они кипели внутренне, в один миг переходили от мрачного молчания к безумной радости, от почти аристократической вежливости к площадной брани, были глупы и суеверны, часами гадали себе на картах, пытаясь узнать будущее. Словно оно у них было...
  Среди тех, кто посвящал себя этому ремеслу, попадались практичные и хладнокровные бестии, но никогда не встречались умные. Вот и Молли, раскинувшись на постели после первого порыва его страсти, постоянно что-то болтала, без конца щебетала о чём-то совершенно пустом, давно оглохнув от своих бесконечных слов. Она меняла свои взгляды каждые пять минут, заодно меняла и настроение, постоянно лгала. Ни одной из них, Кейтон знал это, нельзя было верить. Впрочем, он никогда и не разговаривал с ними. О чём было говорить?
  Когда шум кутежа смолк, и город за окнами погрузился во тьму, освещаемую только фонарями, Кейтон со злостью понял, что уснуть не сможет. Нынешний разгул оплатил Райс, но Энселм предпочёл бы заплатить по счетам сводни сам и вдвойне, только бы купить несколько часов сна...
  
   Глава 3. 'Женщины считаются особами, уступающими в уме мужчинам,
  но ни одна из них никогда не была такой дурой, чтобы,
  подобно мужской половине человечества, предпочесть
  смазливое личико или красивую фигуру истинным достоинствам ума и души...'
  
  Бессонница стала в последний год кошмаром Кейтона. В нём была глубоко укоренена привычка к внутренним беседам с собой, ибо он, к несчастью, был человеком мысли и не умел отрешаться от них. Но хуже было странное свойство ночи, издевавшейся над ним: она лишала его иллюзий и ложных смыслов, делала подлинным аристократом духа, истинным патрицием... Вспоминая только что использованную им девку, Кейтон корчился от отвращения к себе, осуждая уже не потакание похоти, но недостаток самоуважения. Отправив Молли на софу в зал, с досадой обнаружил, что её дешевыми духами провонялась постель. Он ненавидел тяжелый запах пачулей и сандала, и распахнул окно. Но ничего не помогало, мерзкий запах тяготил и вызывал тошноту. Похотливые пристрастия, воистину, подобны светлякам над болотом: обманут, заведут в трясину, и исчезнут... Господи, ну что он делает?
  Энселм не понимал себя. Он всегда презирал слабости - свои и чужие, но был страстен, покорялся вспышкам плотского влечения, и с годами становился все менее управляем для самого себя. Кейтон хотел считать себя сильным человеком, но почему самый ничтожный повод мог ему испортить настроение?. Он был безжалостен ко всем, в ком видел врагов, но кто бы знал, какую уязвимость и застенчивость скрывали его воля и твердость...
  При этом Энселм кое-чего не понимал и в других. Ладно, он, урод, вынужден довольствоваться дешёвкой. Приличные девицы, если были достаточно хорошо воспитаны, делали вид, что не находят ничего ужасного в его безобразии, но он знал, что ни одна из этих заносчивых красавиц никогда не предпочтёт его другому - пока есть хоть какой-то выбор. Но что заставляет вылизывать эти помойные ямы Райса и Камэрона? Они-то могут рассчитывать на внимание лучших женщин! Изумляло и бесстыдство приятелей. Кейтон был замкнут и стеснителен, и совершать то, что делали дружки на глазах у него и друг у друга - просто не мог.
   В чёрном зеркале ночи отражался человек, понимающий достаточно скверные вещи. Он - урод и ничтожество, его дружки - блудливые негодяи, мир - бездонная клоака мерзости...
  Он заметил взгляд, которым обменялись Клиффорд и Джастин, когда Камэрон спросил о его женитьбе, и истолковал его правильно. Оба они были невысокого мнения о нём, считали уродом и полагали, что не ему рассуждать о красоте светских девиц. Надо полагать, между собой они постоянно смеются над его безобразием. Кейтон почувствовал, что в глазах темнеет, а в душе закипает злость. Впрочем, чем они отличаются от остальных? Тот же Ренн так подчеркнуто внимателен - не потому ли, что просто свысока жалеет его?
  Чёрная плесень осознания собственной ущербности давно исказила душу Кейтона, в ней угнездились дурная подозрительность и угнетающая мнительность. Перекошенная душа коверкала и достоинства - его сильный ум все больше озлоблялся. Он не солгал в работе, сданной Гритэму, ибо подлинно ощущал в себе поминутно сменяющие друг друга помыслы. Кейтон творил мерзости и услаждался ими, но спустя часы уже не мог понять, что заставляло его пасть столь низко?
  Беда его была в глубине духа - именно этим он и отличался от своих распутных дружков, едва ли, впрочем, это сознавая. Ночь измывалась над ним до четвертого часа утра, пробуждая потаённое стремление к чему-то болезненному, тронутому порчей, потустороннему... Там, у бессонного рубежа, за угаром разврата и странного паралича духа, сумеречный ум видел симптомы болезни души, загнивание чувств, угасание душевного жара, напоминал, как живучи в памяти былые невзгоды, унижения, обиды, как губителен обман дурманящих зелий и напитков, к коим он прибегал, чтобы смягчить боль...
  Неожиданно где-то на грани полусна ему вдруг вспомнился покойный брат. Льюис приехал в тот год на каникулы из Мертона. Ему, Энселму, было тогда десять. Брат был для него воплощением ума и силы, он боготворил его. Как-то Энселм стал невольным свидетелем разговора между Льюисом и его грумом Джоном Керби. Последний восхищённо описывал какого-то предприимчивого пройдоху Чарли, который, если в навозную кучу упрятать десять фунтов, способен руками перетереть навоз - но найти купюру! Такой своего не упустит!
   В ответ брат мягко улыбнулся.
   -Умение в поисках десяти фунтов испачкать руки в дерьме - свидетельство не достоинства, но ничтожества души, Джон.
  Керби подобострастно усмехнулся.
  -Это для вас, милорд. А нашему брату аристократические замашки не по карману.
  -Искать купюры в дерьме - действительно не аристократично, Керби, но и грум может быть аристократом, если не захочет стать на колени и копаться в навозе. Даже за десять фунтов. Аристократичность - это самоуважение и благородство...
  Энселм намертво запомнил тогда эти слова, они впечатались в память и, как кислота, вытравивили многие его мнения. С тех пор он стал странно безразличен к деньгам, никогда не клянчил их у отца и свёл свои прихоти к мизеру. Он не наклонился бы и за тысячей фунтов, лежи они просто на обочине дороги.
  Но если аристократичность есть самоуважение, то надо очень своеобразно понимать её, чтобы пользоваться подобными Молли. Разве это не аналог дерьма? Кейтон снова пытался оправдать себя и плотским голодом, и уродством, но в воображении невольно продолжал диалог с братом, мысленно представляя, что сказал бы на это Льюис. 'Любой искус, который заставляет пренебречь уважением к себе - он плебейский, мой мальчик, а любые оправдания неуважения к себе столь жалки и смешны... '
   Да. The cat shuts its eyes when stealing cream. Воруя сметану, кошка закрывает глаза... Но Кейтон не умел лгать самому себе.
  Сам Льюис был удивительным человеком - это Энселм стал понимать только сейчас. Жаль, брат умер столь безвременно. Он и вправду многому научил его, причём, лучшему в нём. В начале тех времён, когда душа Энселма начала волноваться присутствием женщин, и на белых листах стали появляться ножки и бюсты, тесня стихи, и плоть тяготила его, именно брат мог бы остановить его у той грани чистоты, которую он столь бездумно преодолел - и сколь был разочарован смрадом притонов и вульгарностью потаскух. Теперь Кейтон пытался уверить себя, что восстание плоти ещё не есть торжество гениталий над разумом, а суть причуды восприятия душой нежных запахов и томных изгибов женских талий, тонких запястий и хрупких ножек, в нём скорее сила, чем вина. Задыхаясь прикосновеньями губ к сакральным членам, обезумев белизною разъятых ног, где услышать тихий упрёк совести, когда дышит дыханьем твоим безумие?
  Но он снова покачал головой в тягостной бессоннице. Не лги, распутник, не лги себе. Липкий страх подцепить что-то от одной из этих жриц любви всегда был в нём - и никакое желание было над ним не властно.
  В памяти всплыл ещё один эпизод, когда слова брата зацепили его, коснувшись души. В четырнадцать лет он уже не молился, вняв в Вестминстере нескольким кощунственным пассажам дружков. Льюис тогда спросил его, почему он не ходит к службе? Энселм ответил, что глупо верить в то, чего нет, про себя же подумал, если бы справедливый Бог существовал - Он не сделал бы его уродом.
  -Мальчик мой, ты - дворянин, - услышал он тогда. - Бунты - это удел рабов. Дворянство никогда не бунтует, тем более против Бога - высшей Любви и высшего Благородства. Ты можешь проклинать - но только свои страсти, ненавидеть - но только свои грехи, презирать - но только своё несовершенство. Никогда не отрицай Бога - это безумие ослеплённого. Никогда не возвышай голос против Него - это озлобленное лакейство. Никогда не гневи Бога и блюди заповеди Его - это принцип разума. Люби Бога - это уже патрицианство духа. Это свобода.
   Кейтон запомнил и это, старался ходить в Мертоне к службе, молился, как мог, и никогда не высказывался атеистически, хоть и поныне многого не понимал. 'Высшая любовь и высшее благородство... ' Он знал, что никогда не сможет уразуметь заповедь о любви. Она не вмещалась в него. Любовь к Богу была абстракцией - он не чувствовал Его присутствия в своей жизни и не мог, не умел и не хотел любить ближнего. Принцип же свободы, над которым он весьма мало размышлял, был для него требованием равенства с лучшими и желанием, чтобы его оставили в покое.
  Часы аббатства отбили четыре утра. Кейтон застонал.
  Потом в голове его замелькали воспоминания прошлых лет, какие-то школьные потасовки, всякие вздорные пустяки, но сна не было. Кейтон смутно слышал, как матушка Ричардс, споря в коридоре с Рейсом, увела полупроснувшихся девок, потом вернулся Клиффорд, задев на столе бутыль с вином и опрокинув её в блюдо с жареной свининой, громко храпел Камэрон - потом Кейтон перестал различать звуки.
  Проснулся он за час до полудня - и заторопился к тётке. Придя домой, первым делом велел наносить воды в ванную - Энселму казалось, что иначе ему не избавиться от душного смрада дешёвых духов. Ему не понравился тёткин взгляд, которым она окинула его по возвращении, в нём ему померещились насмешливая издёвка, казалось, леди Кейтон прекрасно поняла, какой долг и куда призвал его в эту ночь. Кейтон сказал себе, что это фантомы больной совести, сам посмеялся сказанному, но чувствовал себя гадко. Остаток дня отмокал в ванной, стараясь даже мельком не увидеть себя в зеркалах, читал, а вечером сопровождал тётку в театр.
  Сидя в ложе на скучнейшей пьесе, поинтересовался у леди Эмили:
   -А что, тётя, зимний сезон был удачен? Я слышал, много шума наделала мисс Вейзи? Она и вправду хороша?
  Леди Кейтон нахмурилась.
  -Извини, малыш, мне не двадцать лет, чтобы обращать внимание на пустяки. Вся эта суета меня давно не занимает. Но одна красавица была, помню точно. Та, что родня леди Блэквуд. Была и красавица Кетти Митчелл, та тут же замуж выскочила. Что до этой Джоан... В мои годы яркое рябит в глазах, ему предпочитаешь красоту истинную. Она не показалась мне хорошенькой.
   Хотя Кейтон в разговорах всегда отзывался о родне небрежно, подшучивал и над тёткой, в глубине души он любил леди Эмили. Суждения старухи, как он замечал неоднократно, были глубоки и безошибочны, и теперь Энселм удивился, что она не находит даже хорошенькой девицу, о красоте которой он был столь наслышан от Камэрона. Было очевидно, что только сам увидя мисс Вейзи, он сможет сформулировать верное суждение.
  Между тем тётка продолжила.
   -Отец хотел, чтобы ты женился.
  Энселм ухмыльнулся. Он не стыдился тётки и высказался откровенно.
   -С моей внешностью, амбициями, родом и умом, тетушка, трудно найти невесту. Фамильное достоинство требует, а ум дает право претендовать на самое лучшее, внешность же велит довольствоваться тем, от чего откажутся все остальные, но самолюбие не хочет... да и едва ли захочет смириться с этим...
  Глаза леди Эмили зло блеснули. В голосе старухи проступило нечто странное, показавшееся Кейтону средним между сочувствием и глумлением.
   -Ты молод, дорогой племянничек, вот и несёшь ерунду. Женщины считаются особами, уступающими в уме мужчинам, но ни одна из них никогда не была такой дурой, чтобы, подобно мужской половине человечества, предпочесть смазливое личико или красивую фигуру истинным достоинствам ума и души. Если ты обладаешь этими достоинствами... - тётка снова бросила на него тот иронично-понимающий взгляд, что так смутил его днём - достойная девица отыщется. Если же нет - не обессудь. А лицо мужчины, - теперь она окинула племянника прямым и оценивающим взором, - должно нести печать мужества, и ничего больше. Этого у тебя в избытке.
   Энселм вздохнул. С одной стороны, воззрения леди Эмили казались успокаивающе правильными, он и вправду знавал тех, кто, отдав предпочтение пышной груди и красивым глазам, в итоге оказались мужьями недалёких дурочек, но, с другой стороны, он никогда не видел в глазах смотрящих на него девиц ничего, кроме равнодушия или отвращения, разве что скрытых воспитанием.
   Да и обладает ли он, пришла вдруг ему в голову наипротивнейшая мысль, истинным достоинством ума и души?
  
   Глава 4. 'Требовать от красоты ещё и ума - значит притязать на совершенство,
   а это в наше время неразумно ...'
  
  Гостиная в доме, снимаемом милордом Ренном, была уютна и просторна, стены, обитые бледно-желтым штофом, словно крашеные желтой охрой, контрастировали с тёмными эбеновыми панелями, поверх которых были развешены гравюры в таких же тёмных рамках. Сейчас по эстампам скользил последний солнечный луч, бледный и почти бесцветный, рассыпаясь едва заметными искрами по лаковой поверхности рам.
   Мисс Мелани Хилл, та самая особа, что при первой встрече напомнила Кейтону рыженького котёнка, молча следила за своей подругой Эбигейл Сомервилл, которая, отвечая просьбе подруг, зажгла свечи и опустилась с книгой на диван, сама же Мелани сидела у окна в кресле и то и дело бросала недовольный взгляд за окно, где медленно смеркалось.
   -Если на то пошло, я вообще не помню, чтобы она хоть раз куда-нибудь пришла вовремя. Но если небольшое опоздание на светский раут вполне допустимо, то почему нужно заставлять ждать подруг? - Мелани не скрывала раздражения. - Из-за неё мы не попали в лавку Шеффилда, а теперь и вовсе идти поздно. Это просто неуважение, дурное воспитание и нежелание считаться ни с кем, кроме себя.
  Ей никто не возразил. Сидящие вокруг девицы были согласны с мисс Хилл, а промолчали лишь потому, что были заняты. Одна из них, мисс Рейчел Ренн, была одета этим вечером куда роскошнее, чем два дня назад, и голубое шелковое платье подчеркивало цвет ее глаз, белизну кожи и безупречный овал красивого лица. Она осторожно нанизывала на нитку аккуратно вырезанные лепестки из тонкой кисеи розового цвета, собирая их в цветок, коим намеревалась украсить шляпку. Ей помогала мисс Энн Тиралл, миловидная кареглазая особа. Правда, помощь заключалась в том, что девица держала шляпку и давала советы. Цветок наконец был готов, к нему добавили три крохотных листика, сшитых из зеленого бархата, и мисс Ренн несколько секунд с восторгом любовалась своей работой. Просто прелесть.
  Меж тем Энн, тоже одобрительно кивнув, ответила на тираду Мелани, хоть и обратилась к мисс Ренн.
   -Это не мое дело, Рейчел, - заметила она, прикладывая цветок к шляпке Рейчел, - но с Джоан действительно стоит поговорить. Недостатки её воспитания уже просто бросаются в глаза. Она рано осиротела, воспитывалась не в лучшем обществе, это можно понять, но в ней порой проступает что-то столь высокомерное и наглое, что, если не вразумить глупышку, от неё скоро отвернутся все знакомые. А с того бала, когда её пригласил племянник милорда Комптона, она стала вовсе неуправляемой. Леди Эллисон сказала мне, что она просто нагла, милорд Комптон назвал её 'бедной сироткой', но таком тоном, что у меня мороз по коже пошёл, а милорд Беркли тихо обронил, что требовать от красоты ещё и ума - значит притязать на совершенство, а это-де в наше время неразумно. Милорд Дарлингтон тихо пошутил, что природа наградила её красотой в надежде, что поумнеет она сама, и жаль, что не все надежды оправдываются. Каково слышать такое?
  Мисс Хилл утвердительно кивнула, а Рейчел поморщилась, но было непонятно, то от слов Энн - то ли от усилия, вызванного протыканием шляпки иглой и закреплением на ней цветка.
   -Что толку в разговорах с той, - наконец ответила она, - кто ничего не хочет слышать и ничего не намерена понимать? Разве мало мы с ней говорили? К тому же, брату она не нравится, Альберт вообще против того, чтобы мы приглашали её. - Она вынула иглу, протащила за ней нить и снова вонзила иголку в цветок. - Но вот наша Эбигейл утверждает, что она не виновата, просто обстоятельства сложились для неё столь печально.
   Сама Эбигейл читала, и на упоминание своего имени не откликнулась.
   -Причём тут печальные обстоятельства? - живо возразила Энн Тиралл, - Эбигейл и Эрнест тоже сироты, но оба воспитаны безупречно. К чему оправдывать Джоан в том, что является её недостатком? Ведь в итоге самоуверенность и неразумие рано или поздно доведут её до беды!
   -Ну, что ты всё пророчишь беды, Энн? - Рейчел снова поморщилась. Ей явно не нравился этот разговор, - она привлекательна, скоро выйдет замуж, всё может быть хорошо.
  В разговор снова вмешалась мисс Хилл. Она вздохнула и покачала головой.
  -Не тешь себя иллюзиями, Рейчел. Энн права. Джоан в ослеплении от своей привлекательности уже сейчас наделала столько ошибок, что любая следующая может стать роковой. Надо попытаться поговорить с ней.
  Сидящая по левую руку от мисс Ренн мисс Эбигейл Сомервилл, двоюродная сестра мисс Ренн, всё это время не принимала участия в беседе и не помогала кузине, но была погружена в чтение небольшого томика в дорогом кожаном переплете. Синеглазая Эбигейл напоминала статуэтку Антонио Кановы, в глазах ценителя проступал подлинный шедевр изящества, но эпоха изящества, увы, давно миновала, подлинных ценителей становилось все меньше, и потому Эбигейл с ее нежными чертами несколько терялась на фоне своих менее утончённых, но более ярких подруг. К тому же она не любила привлекать к себе внимание.
  Мисс же Хилл не отличалась красотой, но в ней был избыток той прелести, за которую многие отдадут и красоту. Милейшее округлое личико с карими глазами, волосы цвета имбиря и симпатичнейшие веснушки, кои она сама ненавидела, полноватый, но изящный стан, кокетливая игривость и здравомыслие вдобавок к весьма солидному приданому - всё это весьма нравилось молодым людям, и мисс Мелани, будучи особой живой и общительной, пользовалась успехом куда большим, нежели её подруги. Последние два часа Мелани ждала Джоан Вейзи, та обещала прийти к пяти, но, как всегда, опаздывала. Меж тем мисс Сомервилл закончила чтение и закрыла книгу.
   - Ну и как этот новомодный немецкий шедевр, Эбигейл? Ты одна способна оценить его до того, как появится перевод, - мисс Ренн с улыбкой полюбовалась на свою работу, цветок украшал и преображал шляпку, - говорят, автор был подлинно гений?
  Мисс Эбигейл задумчиво смотрела в камин. Ее синие глаза казались сейчас почти чёрными.
   -...Здесь говорится об искусительной возможности вернуть время, прожить его заново... Герой - мудрец и книжник Фауст, считает, что прожил жизнь впустую, накапливая знания, но свою новую, данную дьяволом молодость тратит как последний глупец - на разврат, на пустые интриги, на придворные аферы, на путешествия за химерой и блуждания по краям фантасмагорий, он губит души, ищет прекрасную Елену и пытается отнять у моря клочок затопляемой приливом суши... И в итоге за эту суетность, по мысли автора, он прощён Богом. Гёте называет это ... 'исканиями, стремлениями'. Идея... какая-то перекошенная. Слова-то высоки, но им не веришь, ибо суета слишком уж проступает... Ослепший Фауст в предпоследнем действии ликует - он слышит, как работают каменщики, ему мнится, что идет стройка, дьявол же смеется: 'это не траншею роют, а могилу... ' Это и есть конец. Зря автор написал последний акт. Если такие люди спасаются - можно перестать верить в Бога.
   Мисс Ренн, мисс Тиралл и мисс Хилл молча переглянулись. Эбигейл часто пугала подруг странным направлением ума. Надо сказать, что подлинной близости у мисс Сомервилл с сестрой и подругами не было - но не потому, что они сторонились её. Совсем нет. Всё девицы без возражений признавали умственное превосходство Эбигейл, все были высочайшего мнения о её внешности и душевных качествах, считая её подлинным совершенством, но всем им казалось, что Эбигейл слегка 'не от мира сего'. Девица не любила изящные безделушки, её не занимали светские сплетни, она не интересовалась любовными романами. Подруги Эбигейл не были пустышками, но даже им казалось, что она судит обо всём с излишней строгостью. Именно поэтому девицы предпочитали делиться друг с другом подробностями своих любовных увлечений и рассказами о молодых людях, которые вызывали их интерес, к Эбигейл же обращались только тогда, когда хотели услышать верное суждение по вопросам более сложным, нежели повседневные.
  Но тут мисс Рейчел торопливо поднялась, заметив, что у порога стоит высокий черноволосый смуглый юноша, которого брат по приезде представил ей как своего друга, но о котором не доложили, ибо мисс Хилл отправила лакея за лентами в лавку.
  -Мистер Кейтон? Как мы вам рады! Альберт скоро придёт, его увёл поверенный по имению, - это ненадолго. Это мисс Мелани Хилл, вы уже знакомы, Энн, Эбигейл, позвольте представить вам друга и сокурсника моего брата - мистера Энселма Кейтона, это моя кузина, мистер Кейтон, Эбигейл Сомервилл, а это Энн Тиралл, моя подруга.
  Кейтон, который последние несколько минут до того стоял у порога, невольно слышал слова мисс Сомервилл. Он помнил приглашение Ренна, полдня колебался, но потом решил всё же зайти, просто оттого, что хотелось избыть в самом себе дурную память позапрошлой ночи, перебить её свежими впечатлениями. Родня Ренна приняла его по приезде радушно, а больше, кроме Бювета, пойти было некуда.
  Сейчас он, пытаясь скрыть неловкость первых минут знакомства, поспешно сказал мисс Сомервилл, что тоже читал эту поэму и согласен с её суждением. Если человек добровольно заключил договор с дьяволом - со стороны Бога не по-джентльменски вмешиваться в сделки третьих лиц. Его голос, вначале звучавший от волнения несколько глухо и сбивчиво, выровнялся, постепенно утратил принужденность, став мелодичным и приятным.
  Эбигейл, на минуту смущённо опустив глаза, улыбнулась и ответила, что, возможно, Гёте ставит божественное милосердие выше справедливости, но это почему-то не кажется ни справедливым, ни милосердным. Можно понять, почему прощена Маргарита, но как простить того, кто погубил её? Сама она с интересом рассматривала вошедшего молодого человека, чей образ удивительно совпал в её воображении с обликом того, о ком она только что читала. Смуглое горбоносое лицо мистера Кейтона подлинно несло печать чего-то мефистофелевского, глаза казались туманными и печальными, они манили и отталкивали одновременно, красивым он не был, но высокий лоб незнакомца говорил об уме, а голос был завораживающим. Кейтон же, заметив, сколь внимательно его разглядывают, снова смутился и опустил глаза. Он не любил внимания к себе, пристальные взгляды смущали и нервировали его.
  - Возможно, мисс Сомервилл, Гёте смотрит на своего героя как на самого себя, а себе мы склонны прощать то, что не простили бы другим. Герой ищет не высшей истины, но земных благ, не Бога, но прекрасную Елену...
  Она улыбнулась, слегка пожав плечами.
   - Но ведь всё равно не находит, или обретя, теряет. Человек, которого не волнует ни честь, ни Истина, страшен, и как можно было спасать его? - Мисс Сомервилл предложила ему сесть и сама опустилась на диван. - Для кого честь пустяк, для того и все остальное ничтожно... - тихо проронила она.
   Кейтон почти не поднимал глаз, разглядывая кресла, на спинках которых красовался орнамент с виноградными листьями, как на лестничных перилах в старинных особняках, но теперь, вскинув голову, бросил мимолетный взгляд на собеседницу. Её суждение было ригористичным и болезненно для него перекликалось с событиями ночи у Клиффорда.
  Он с усилием улыбнулся.
  -Это приводит нас к далёким от литературы вопросам, мисс Сомервилл. Мне самому показалось, что в своём герое Гёте изобразил, скорее, свои грёзы о несбыточном, а так как он был весьма умён, то понимал, что итог несбыточного - 'Man spricht, wie man mir Nachtricht gab, von keinem Graben, doch vom Grab... Согласно последнему приговору, роют не котлован, но тебе могилу...' А финал в раю - самооправдание в мечтах, только и всего.
  -Это искусительная книга...
  Кейтон рассмеялся.
  -Не помню, кто это сказал, мисс Сомервилл, но подлинно искусительны не толстые тома в дорогих кожаных переплетах, а дешёвые книжонки по два пенса...
  -Книжонки по два пенса искусительны для черни, её вообще легко искусить, низость её мышления диктуется низменностью её устремлений, но лживость подлинного таланта особенно опасна - и не для черни...
  Энселм снова согласился.
  -Да. Говорок Мефистофеля весьма отчетливо слышится на этих страницах, и возможно, он отравил ядом своего дьявольского красноречия и самого автора. К несчастью, Мефистофель получился весьма обаятельным, я, помнится, даже влюбился в его остроты. Он должен был по исходному сюжету, заимствованному ещё у Марло, погубить Фауста, но беда в том, что он просто затмил его по ходу действия. Не знаю, как вам, а мне неинтересен был Фауст с его нелепыми метаниями и глупыми поисками, и судьба его, хоть по замыслу автора он воплощает человечество, была мне глубоко безразлична. А это значит - Мефистофель победил.
  -И вас это радует?
  -Скорее смешит, мисс Сомервилл. Но это же свидетельствует и о вашей правоте. Как ни вытаскивай Гёте своего героя из ада, - мы все равно чувствуем, что ему там самое место, и сочувствуем чёрту. И весь замысел творца поэмы - летит ко всем чертям...- все это время Кейтон, изредка бросая взгляд на собеседницу, тут же отводил глаза. Мисс Сомервилл продолжала смотреть на него слишком пристально, и это раздражало его.
  Тут двери снова распахнулись и вошли Альберт Ренн и Гордон Тиралл, брат Энн. Гостиная сразу наполнилась голосами. Ренн обрадовался Кейтону, приветствовал его тепло и искренне. Мистер Тиралл, с которым Кейтона тут же познакомили, оказался чуть полноватым молодым человеком с приятной улыбкой на округлом лице. От него веяло покоем и силой, той апатичной уверенностью в себе, которая свойственна людям, не имеющим нужды в самоутверждении. Он вежливо и спокойно поклонился, рассматривая Энселма взглядом безмятежным, но твёрдым. Они обменялись несколькими словами приветствия, и в эту минуту появился и пропавший из прихожей лакей и было наконец доложено и о прибытии с двухчасовым опозданием мисс Вейзи, и девица, о которой Кейтон был столь наслышан, появилась на пороге.
  К удивлению Кейтона и Ренна, сопровождал её их сокурсник Остин Роуэн.
   -Возле собора столкнулись две кареты, - столпотворение вокруг, пришлось объезжать за три квартала, - удостоила она объяснить причину своей задержки. - Потом мы заехали к полковнику Корнишу, и он угостил нас отменным вином.
  Кейтон внимательно рассматривал девицу. Мисс Джоан Вейзи отличалась величественным сложением и той внешностью, что приковывает к себе все взгляды. Она была высока, белокожа и сияние её больших карих глаз было заметно издали. Губы её изгибались под причудливым углом, были крупны и чувственны, крылья изящно выточенного носа, стоило ей рассмеяться, чуть раздувались. В её обществе все остальные девицы погасали, словно звёзды в свете фонаря. Было заметно, что мисс Вейзи сама прекрасно осведомлена о том, сколь яркое она производит впечатление, взгляд её был прям, в нём проступали уверенность в себе и некоторое самодовольство. Кейтону показалось, что она явно кокетничает с Роуэном, по крайней мере, улыбается, слушая его остроты, и называет просто Остином. Энселм удивился, не поняв, когда они успели столь коротко познакомиться. Остин, как он знал, был третьим сыном баронета, и ему предстояло посвятить себя церкви. Приехать в Бат он мог всего на несколько часов раньше, чем они.
  Но, может, они в родстве?
  Мисс Хилл окинула вошедшую раздраженным взглядом, но ничего не сказала. Мисс Ренн собралась было вежливо заметить мисс Вейзи, что ничего страшного не случилось, но её опередил мистер Тиралл, обратившийся к девице с витиеватым комплиментом. Мелани Хилл, вздохнув, небрежно передала мисс Вейзи какие-то письма и карточки, молодые люди обступили её, и сразу завязался непринуждённый разговор. В секундном промежутке в общей беседе Кейтону, поднявшемуся навстречу вошедшей гостье, показалось, что мисс Вейзи шёпотом спросила мистера Роуэна о нём и услышал тихий голос Остина, почти на ухо мисс Вейзи отрекомендовавшего его как младшего сына графа Кейтона.
  Кейтон заметил, что и мисс Ренн, и мисс Тиралл смотрели на гостью с неприязнью, но мисс Эбигейл поздоровалась мягко и вежливо. Однако, именно её приветствие было встречено особенно холодно. Это не обескуражило мисс Сомервилл, выполнив свой светский долг, она села, повернулась к нему и снова продолжила разговор.
  - Вы со своей риторикой и дидактикой - подлинно адвокат дьявола, мистер Кейтон.
  -Я знаком с этими дисциплинами, мисс Сомервилл, - улыбнулся Кейтон, - но я скорее просто схоласт и немного софист.
  -Мефистофель - тоже.
  Все начали рассаживаться, но тут хозяин дома заметил, что не успел познакомить мисс Вейзи и мистера Кейтона.
   -Дорогая мисс Джоан, позвольте представить вам мистера Энселма Кейтона, моего друга и сокурсника, человека больших дарований и большого ума.
  Кейтон снова встал. Мисс Вейзи повернулась, окинула его безразлично-презрительным взглядом, затем пробормотала еле слышно, что весьма рада. Тут мисс Ренн пригласила всех к чайному столу, мисс Вейзи поспешно отошла от Кейтона. Видимо, вино, коим угостил их полковник Корниш, несколько ударило ей в голову, и она довольно громким шепотом пробормотала на ухо мистеру Роуэну, что ей никогда еще не доводилось видеть столь уродливых троллей.
  Все рассаживались, стулья двигались, однако, сам Кейтон расслышал эти слова и почувствовал, как пол закачался под ногами. Остин Роуэн ничего не ответил мисс Вейзи, но заговорил о том, сколь радует его то, что в последнее время стоит такая мягкая погода, он надеется, что она и в дальнейшем будет благоприятствовать им. Остальные поспешно поддержали разговор, выразив надежду на устойчивость погоды, и только мистер Тиралл выразил противоположное мнение, заявив, что после нескольких весенних дождей всё пошло бы в рост и зазеленело по-летнему.
  Все старались сделать вид, что ничего не расслышали.
  Кейтон несколько минут сидел, как в чаду, чувствуя, что задыхается, не поднимал глаз и почти ничего не видел. Медленно приходил в себя, и вскоре ощутил прикосновение к своей руке чьих-то пальцев. Мисс Сомервилл предлагала ему пончики. Глаза девицы были опущены, он понял, что она тоже стала свидетельницей бестактности мисс Вейзи, и теперь пытается утешить его. Его странно затрясло, словно в ознобе, потом заморозило. Разговор за столом изменился. Теперь он касался последних речей в парламенте, лондонских сплетен, событий на континенте, но Кейтон не принимал в нём участия.
  Ренн был взбешён произошедшим до дрожи. Он вообще терпеть не мог мисс Джоан Вейзи, неоднократно выражал неудовольствие сестре и кузине, по поводу того, что они продолжают дружить с этой особой. Она казалась многим живой и непосредственной, остроумной и яркой, но Ренн полагал, что у этой молодой леди весьма предосудительные понятия и удручающе мало такта. Сегодня он лишний раз в этом убедился. Перед Кейтоном ему было мучительно стыдно. Несколько раз он бросал гневный взгляд на сестру, и заметил, что она отводит глаза. Стало быть, понимает всю тяготу ситуации для него, как хозяина дома. Поднимал Ренн глаза и на мисс Джоан, продолжавшую как ни в чём ни бывало болтать с Роуэном. Альберт понимал, что присутствие Остина усугубляет ситуацию, хоть и не думал, что сокурсник способен разболтать обо всем в университете, ибо был человеком деликатным и порядочным. Но Альберт знал и Энселма, и понимал, сколь больно для того быть униженным при посторонних. Это усугубляло горечь его размышлений, и Ренн дал себе слово потребовать от сестры навсегда прекратить общение с мисс Вейзи.
  Мисс Сомервилл при этом удивила Альберта. Кузина никогда не высказывалась при гостях, была сдержана и молчалива, но сейчас оживлённо болтала с мистером Кейтоном, то и дело подливала ему чаю, интересовалась, как он находит те сцены в немецкой поэме, что относятся в Вальпургиевой ночи, не напомнили ли они ему Шекспира? Это случайное сходство или общность духа всех великих? Альберт догадался, что кузина по-своему пытается поддержать его приятеля, и был ей благодарен. Кейтон, чуть придя в себя, тихо заметил, что тоже отметил некоторое единство духа старого немца и классика Англии, но скорее не в тематике и не в духе, а в том, что Гёте называл die seilige Sehensucht, блаженное томление, святой экстаз...
  Кейтон чувствовал только унижение, понимая же, что мисс Сомервилл старается приободрить и утешить его, ощущал удвоенную боль, ибо действительно предпочёл бы, чтобы свидетелей нанесенного ему оскорбления не было. Тут, однако, он сообразил, что далеко не все молодые девицы в Англии могут читать Гёте в оригинале и любезно поинтересовался у мисс Сомервилл, откуда она знает немецкий? Оказалось, в детстве она по нездоровью провела несколько лет в Германии, в Бадене, там, общаясь с детьми в пансионе, выучила.
   Любезность мисс Сомервилл простерлась так далеко, что она от имени мистера Ренна пригласила мистера Кейтона на пикник, назначенный на среду. Миссис Хилл, мать мисс Мелани, прекрасно предсказывает погоду, и уверяет, что в ближайшее время ветер не переменится. И адмирал Флетчер утверждает то же самое - правда, ориентируется он не по ветру, а по своей подагре. Все они собираются за город, возьмут холодные закуски и этюдники, покатаются на лодках.
   Ренн горячо присоединился к кузине, мисс Рейчел сказала, что хочет, чтобы он оценил её этюды - он просто обязан поехать. Рыженькая Мелани Хилл, весело блеснув глазами, уверила, что мистер Кейтон обязан согласиться ради неё.
  Мисс Рейчел, Энн и Эбигейл изумлённо воззрились на подругу.
   -Я собираюсь надеть мою зелёную амазонку, - пояснила мисс Мелани, - все вы её уже видели, а для него она будет новинкой.
  Кейтон понимал, что ему стараются помочь, пытался растянуть губы в улыбке, но ощущал только досадливое уныние и злость. Он понимал, что сейчас нужно во что бы то ни стало удержать себя в руках, ни в коем случае не показать, как он задет, как болезненно уязвлена гордость, какая злость поднимается в душе. Энселм глубоко вздохнул, стремясь успокоиться, но не получалось. В висках стучало, темнело в глазах. Бунтовало самолюбие, которому претили и нанесённое унижение, и предлагаемые утешения.
  Однако спокойные замечания мисс Сомервилл, которая поделилась с ним размышлениями над гетевским шедевром, все же дали ему время прийти в себя. К концу вечера Кейтон даже начал поднимать голову и оглядывал стол. Он не встречался глазами с мисс Джоан, ибо она сидела с той же стороны стола, что и он, но слышал обрывки её разговора с Роуэном. Джоан неуёмно кокетничала с их сокурсником, стараясь навести разговор на свои успехи в обществе.
   -Граф Дарлингтон сказал мне, что я обязательно буду приглашена на званый обед к милорду Комптону, а леди Мария Каролайн, супруга милорда Беркли, утверждает, что именно я должна открывать бал в их доме...
   Роуэн вежливо заметил, что она, бесспорно, будет украшением всех балов и вечеринок, и осведомился, давно ли в Бате лорд Дарлингтон? Мисс Джоан этого не знала, но мистеру Роуэну ответила мисс Хилл. Он приехал в ноябре прошлого года, вместе с больной родственницей, миссис Кари. Остин тут же спросил, давно ли в Бате сама мисс Хилл? Мелани проронила, что она здесь тоже с начала ноября, приехала с матерью.
  -Я слышал, что мисс Митчелл именно здесь в прошлом году сразу, едва появившись в свете, нашла свою судьбу?
  Глаза мисс Хилл блеснули. Она улыбнулась.
  -Да, Кетти была просватана так быстро, что никто ничего и не понял. Адмирал Донован сделал ей предложение - и она согласилась. Он всем нам понравился - человек остроумный и обаятельный. Сам он сразу увлекся мисс Митчелл, ну, да это и понятно - Кэтрин просто красавица.
  В их разговор вторглась мисс Вейзи.
  -Ой, ничего особенного. Гордячка и ничего больше.
  Мисс Мелани поморщилась, но мистер Роуэн уже с улыбкой многозначительно проронил.
  -Мистер Чарльз Донован мой троюродный брат. Но сам я на месте мистера Донована, мисс Хилл, увлекся бы совсем другой особой... - Он бросил на мисс Мелани взгляд, весьма смутивший её и возмутивший мисс Вейзи.
   Джоан почувствовала себя задетой и сообщила, что ей пора. Мистер Роуэн тоже поднялся, сообщив, что обещал проводить мисс Вейзи, при этом его лицо помрачнело. Сестра хозяина, мисс Ренн, ответила мисс Вейзи, что желает ей всего доброго, не пытаясь задержать её. Однако тут впервые за столом раздался голос мисс Энн Тиралл. Она любезно осведомилась у мистера Роуэна, не в родстве ли он с мисс Вейзи? Оказалось, нет. Родственник мистера Роуэна, милорд Беркли, познакомил их вчера в Бювете.
  Кейтон заметил, что девицы при этих словах многозначительно переглянулись, и подумал, что общество не расположено к мисс Вейзи, девицы смотрели на неё с явным неодобрением, а мисс Ренн - так и с откровенным гневом, при этом ему показалось, что причина подобной неприязни - отнюдь не в бестактности мисс Вейзи по отношению к нему. Кейтон был эгоистичен и не верил, что кто-то способен обидеться на ближнего за обиду, нанесённую другому.
  Напоследок Ренн, виновато улыбнувшись, спросил его, решил ли он ехать с ними в среду? Энселм предпочёл, чтобы у него об этом не спрашивали, но отказаться не мог: это было бы воспринято так, словно он всё ещё таил обиду и не мог простить оскорбления. Скрепя сердце, пообещал быть в среду в восемь утра возле дома.
  При этом он заметил и взгляд Роуэна, с которым тот распрощался с гостями. Было заметно, что Остин сильно огорчён чем-то, но чем - Энселм не понял. Сам Кейтон торопился уйти, но сделал это только после того, как Роуэн с мисс Вейзи и Гордон Тиралл с сестрой откланялись. Тогда он поспешно распрощался с хозяевами, поклонился на прощание мисс Мелани и мисс Эбигейл, сойдя с крыльца и заметив в свете фонарей вдали квартала мисс Вейзи, содрогнулся, и резко свернул в сторону моста.
   продолжение следует
Оценка: 8.80*15  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"