Аннотация: Двое прожили жизнь и оглянувшись каждый увидел своё, и роли поменялись, оптимист стал пессимистом и наоборот, ...хотя так ли?
Смех старика.
За лесом виднелось заходящее солнце, слегка прикрытое облаками, отчего поле покрылось розовой дымкой гаснущего света. На завалинке сидел старичок, седой, мрачный, будто его всю жизнь мучила некая дума, от которой его лоб покрылся проталинами морщин, огромных как траншеи второй мировой войны, а руки тряслись и перебирали что-то в воздухе, при чем правая рука делала это, держась за стариковскую трость, вырезанную из дубовой ветки.
Старик сидел молча, бездумно глядя вдаль на осенний лес, покрытый золотом листьев, таинственно шуршащих и убаюкивающих вздрагиванием целой картины леса под легким ветерком, подобно калейдоскопу, рассыпающему цвета в трели неравномерного движения. Покой созерцания нарушил внезапный смех, при чем смеялся этот старик, чему удивился он сам, но потом понял, что это его стариковская замедленность реакций восприятия. Потом он понял почему он смеялся, и вдруг увидел идущего к нему с охоты Семёныча, при этом, не переставая посмеиваться.
- здоров, Петрович!
- здоров!, - через смех выронил старик.
- чего ты тут сидишь да ухмыляешься? Али что учудилось?
Старик во весь беззубый рот улыбнулся, и сказал: - я просто вдруг понял!
- что? Что понял-то?
- да то, что я жизнь мою прожил лучше не придумаешь!
- да ну?
И Семёныч присел рядом, опершись на ствол своей винтовки, и прищурившись, поглядел на Петровича:
- так рассказывай, чего ты это тут насочинял, давай вместе посмеемся!
- хе хе, да что тут рассказывать, ты ж мою жизнь знаешь? Ну вот! И меня ведь ты знашь не понаслышке. Ты глянь, я ведь всю мою жизнь ворчал, был недоволен, все предвещал себе то болезнь, то смерть внезапную да худую, и всегда говорил, что тот, Кто нас создал, есть Он или нет, да только худо поступил, что нас на свет белый послал, бо горько нам здеся живётся, и доли мы своей не заслужили, той горькой доли, чтоб явится в мир, да и сгинуть без следа.
- было дело, было, ты так всё, всё так и говорил. Да я-то с тобой всегда о том и споры вёл, меня-то всегда за то ты и упрекал, что я слишком жизни радовался, и всё чего-то доброго от неё чаял.
- да, было дело..., так вот слушай что я тебе скажу..., оглянулся я на жизнь свою и глядь! Вижу, что минуло меня всё, чего я боялся так, ты посмотри на меня, ведь до старых лет дожил без единой болячки! У других то руки-ноги поломаны, кто помер уж давно еще молОдым, кто и ума лишился..., вон глянь на Григорьевну, мать Петрухи-разгельдяя, ох и как она с ним намучалася, а он что?! А он то и дело у матери деньгу воруит, и она-то бедная аж слегла, вот уж год подняться не можт..., совсем довёл ея окаянный сын, беспутный, наркоман проклятый! А мои-то детки, все в порядке, старший вон в армии служит, офицер! - Петрович в знак важности поднял указательный палец вверх, - дочери все по местам, все замужние, да вот только младшего сына пока не пристроил, да он учится и то ладно.
- правду ты говоришь, Петрович, правду..., не было у тебя за всю-то твою жизнь и горя никакого, чтоб Бога в чем тебе и винить было б. Счастливый ты человек!
- да от того и смеюсь я, что вдруг понял, что всю жизнь мучился только от того, что сам себя своими дурными предчувствиями казнил, да и других тем терзал, бывало, жинку вон мою замучил уж совсем, пока она не..., хе, хе, хе - старик рассмеялся, протер глаза, и промолчал, улыбаясь.
- да, да,... а чего ж ты раньше-то мне того не говорил? Всё спорил со мной, мол, вот вишь кака жизнь строптива и дурна, а ты, мол, всё радуешься!...?
- да тожь я только сейчас и понял-то! Вот как ты уж подходить сюда стал, до меня вдруг и донеслось всё..., эх, а чего ж раньше-то того не было? - протянул старик.
- так откуда б оно было, ведь ты жизнь вот только сейчас и прожил, чтоб стать уверенным, что теперь уж точно тебя ничего дурного не ждет, и что удалась твоя жизнь... .
- да, да...,...ну а твоя, Семёныч?
- а вот тут-то и закорючка..., моя-то и не удалась вовсе... .
- да чего это? Ты ж вот до последних дней всё радостный ходил, да впрочем, как и всегда, сколько тебя видел, ...что стряслось? - Петрович озабоченно уставился на своего собеседника.
- да ничего-то и не стряслось поди, просто вот ты заговорил о жизни, и я тоже понял кой-что...
- да что же?
- а то, что у меня всю жизнь была надежда и даже уверенность, что вот оно счастье, вот уж рукой подать, ...и вот, жизнь уж прожита, а оглянусь, а счастья и нет, и не было, и уж теперь точно не будет...
- да ты что, Семёныч? Ты ли это? Ты чего такое мне тут сказываешь?
- да ты погляди на меня..., ни семьи, ни детей, один в халупе своей живу, родных нет, да и друзья все давно забыли, ты вот только один, да и то, сам ведь знаешь, собутыльники мы, то нас и связывает... .
- ну ты обижаешь, Семён Семёныч, совсем уж не то плетёшь, - и Петрович схаркнул на горстку окурков под ногами.
- да ты не обижайся, я сейчас не про то тебе толкую, а про другое, что я гонялся за счастьем, и вроде как всегда доволен был, а счастья-то и не было, прожил, как пустоту прошел..., понимаешь ты, о чем я говорю?
Петрович кивнул, нерасторопно достал самокрутку, и, не закуривая, стал ее крутить между пальцев.
- и что же ты, недоволен теперь?
- да что ж тут довольным быть? Жизнь подходит к концу, а вроде, как и не было той жизни-то и вовсе, одни муки, ну смотри сам, с самого маво рождения, родителей не было, вырос в приюте, потом армия, война, потом пытался учиться, но голова контужена была, и пошел на завод, всю жизнь там отпахал, потерял четыре пальца, болею нескончаемо, вот только одно радует - в лес пойти да зверей погонять, хоть и без добычи возвращаюсь с охоты, да всё как-то веселее, чем дома сидеть.
- не думал я, что ты так горько-то свою жизнь видишь, а ведь и правда-то...
Повисла тишина. Петрович наконец-то закурил, а Семёныч гладил своё ружьё, будто своего любимого пса. Солнце уже скрылось за горизонтом, но звезды еще не появились, это самое невыносимое время - сумерки, когда нет никакого света, кроме тусклого, серого тумана непроницаемости заряженного электричеством пространства.
- а что если, - Семёныч вдруг лукаво улыбнулся, - а что если я тебя сейчас, вот этой самой винтовкой, возьму да и застрелю?
Петрович лениво посмотрел на друга, и ухмыльнулся - зачем это?
- да чтоб вдруг ничего у тебя не случилось, вдруг горе какое приключится, и твоя вся жизнь окажется плохою, а так раз и готов - человек проживший счастливую жизнь!
- хе, ну ты даёшь! А говоришь, что, мол, поменялся! Да ты всё тот же шутник, я смотрю, - старик рассмеялся.
- ну, так, а что ж, придёшь к Богу и скажешь, "спасибо тебе, Боже, что дал мне такую жизнь, и прости, что хаял Тебя и был недоволен, предвкушая беду, которой со мной и не случилось!"
- так было бы хорошо, - так же лениво и даже сонно, растягивая слова, подтвердил старик, - и я уж и готов такое Ему-то сказать, - и Петрович указал тростью куда-то в сторону выше леса.
- да..., только вот в чём штука..., следом за тобой я бы отправился... .
- зачем же? Да и брось ты такое говорить! Это уж совсем негоже, ....Господи избави, - и Петрович нервно перекрестился.
- да ты погодь, ты послушай, я приду к Нему, и скажу, а я вот чаял от тебя счастья всю жизнь, и никогда не роптал, и вот Ты мне не дал счастья, но напротив довёл меня до греха..., - он судорожно вздохнул, и продолжил, - а вот мой друг, который всю жизнь Тебя обвинял, и жизнь тобою данную ненавидел, и Тебя самого упрекал в создании этой самой жизни, и вообще всего, таким, ну несовершенным, так Ты его-то в рай пускаешь, а меня за что судишь? И почему мне счастья-то не дал? А?
Где-то вдали пронеслась летучая мышь, и раздался обычный пронзительный звук, сжимающий сердце. Наступила ночь. В деревне по окнам горели огоньки, и всё было спокойно, только сверчки верещали в траве, разбавляя тишину своим радостным пением. Петрович улыбнулся, посмотрел приветливо на друга, и как бы поняв что-то, засмеялся пуще прежнего.
- а ведь верно ты меня, - смеялся Петрович, - верно-то как! Ты ведь и в своем горе оказался ...хе, хе, и ой не могу, хе, хе, хе,... ай да Семёныч, ай да шутник!
И старики засмеялись вместе, наполняя радостью красоту предпраздничной ночи.