Травин сидит, облокотившись о спинку стула, и смотрит в окно на огромный квадрат морозного неба... . Лето в этом году пронеслось незаметно, будто его и не было. Собирался поехать в Пицунду, заготовил даже новое снаряжение для подводной охоты - не получилось: выпускали работу, в которой он был ответственным исполнителем, и отпуск пришлось отложить. Теперь работа закончена. Проект утвержден техсоветом, но, по всей вероятности, с ним еще предстоит помытариться... .
Вот уже второе лето подряд Травин остается без отпуска. И каждый раз находятся свои причины. Очевидно, он виноват в этом сам, если не может выкроить время для отдыха: нужно более четко наладить работу. Отдохнуть ему не мешает. А то, как бы вместе с отдыхом не потребовалось и лечение. Январь нынче стоит на редкость сердитый, температура воздуха - минус тридцать/тридцать пять градусов, да еще с ветерком... . Но Травин с удовольствием бы поехал сейчас не в какую-нибудь солнечную долину Кавказа или, скажем, в Карпаты, а в один из обычных домов отдыха в Подмосковье. Подмосковье он любит в любом наряде: будь то трескучей зимой или пыльным летом. Но бросить на работе все как оно есть и уехать он не может. От него теперь будет зависеть много.
В комнате шумно и сумрачно. В разгаре очередная дискуссия по мировым проблемам. Всех почему-то волнует, примут ли Англию в Европейский рынок. Травина это сейчас интересует меньше всего. Хватает своих забот. Он так и не понял, как решили его сотрудники с Англией, примут ее все-таки или не примут... . Разговор уже перекинулся на другую тему: что в ближайшей от их института лавке продают с нагрузкой свиные хвосты и уши и что настоящий глинтвейн нужно пить только в горячем виде - с охлаждением он теряет свои лучшие качества; затем началось обсуждение светлой губной помады и последней модели сапог и меховых шапок. Эта тема бывает обычно самой устойчивой... .
Еще не прошло и месяца, как Травин перебрался сюда из соседней комнаты по соображениям службы научной организации труда (раньше у него была мужская компания), а он уже накопил в области быта солидную эрудицию. И если до своих тридцати восьми лет он понятия не имел, как приготовить, например, паштет по-венгерски или селедку на постном масле, а тем более, где раздобыть колготки любых размеров, то теперь в его памяти прочно осели рецепты целого арсенала кухни. И кроме того, он постоянно находился в курсе всей информации о том, что и где можно выгодно приобрести, обменять или без ущерба сбыть. Он даже перестал покупать "Вечерку": все равно о самых важных событиях по Москве он узнает значительно раньше, чем о них напишут в газете. Правда, сначала он попытался в корне пресечь разговорчики и даже сделал кое-кому внушение: нечего, мол, попусту разбазаривать рабочее время; сидите, не разгибая спины, от звонка до звонка и вкалывайте, как это положено по приказу директора о правилах внутреннего распорядка, с перерывами на обед и производственную гимнастику. Но вскоре пришел к выводу, что выполнить этот приказ, когда в одной комнате находятся восемнадцать хорошеньких женщин, не считая четырех мужчин, такое же непростое дело, как и обучить фокстерьера английскому языку. Он не знает, как обстоит с этим в других отделах, но женщины из его комнаты определенно не могут нормально жить и трудиться, пока у них есть о чем рассказать друг дружке, и если их заставить молчать целый рабочий день, от этого производительность ничуть не прибавится, а скорее напротив - может резко нарушиться, или, чего доброго, от непосильного напряжения кого-нибудь еще хватит удар. Тут дело ясное. Он хотя и считается с рекомендацией институтского НОТа, требовать от своих подчиненных строжайшей тишины не станет. Поговорят и перестанут сами. Он, как и прежде, будет спрашивать с них только работу. Это его собственный метод. Понятно, что болтовня - непорядок, но если они выполняют работу в положенный срок и при этом находят время для обсуждения качества японской синтетики или бесшовных английских чулок - их дело. Вот только, если об этом методе слух дойдет до дирекции института, где у него достаточно "благожелателей", ему наверняка не поздоровится... .
Настроение у него скверное. Хочется наорать на всех, чтобы они замолчали. Он понимает, что это бессмысленно, да и несправедливо в данном случае: когда работа была на выходе, многие из них не один раз оставались в институте до позднего вечера.
Травин ждет директора. Разговор обещает быть нелегким, но откладывать его больше нельзя. Сейчас главное - не дать хода проекту. Потом, когда начнется строительство, остановить его будет труднее: и деньги успеют пустить на ветер, и людей понапрасну сорвут на стройку. Объяснение со своими сотрудниками тоже не сулит ему никакой радости. Они добросовестно делали все, что он от них требовал. Работу выпустили досрочно, и теперь будут ждать за нее премию. Уже, наверняка, присмотрели, в какой магазин ее лучше всего пристроить. А ему предстоит их "обрадовать", что проект, над которым они корпели почти полтора года, нужно выбросить в мусорный ящик, что премии они не получат и... вообще всему, что он говорил им до сих пор о строительстве промышленных производств в Заполярье, верить не надо... .
Травин машинально достал сигарету, но вспомнив, что женщины категорически запретили ему курить в комнате, с досадой сунул ее обратно в пачку. Сегодня его раздражает решительно все: и что приходится ждать директора (совещание он назначил на утро, а сейчас уже близится вечер), и что закурить нельзя, и даже голос Наташи кажется ему похожим на дверной скрип. Он вспоминает, как несколько лет назад она пришла к нему в группу по распределению из института (тогда он был еще руководителем группы). Внешне она выглядела эффектно: яркая, с хорошей фигуркой и со вкусом одетая. Уже при первом их разговоре Травин подумал, что эта девица умеет себя подать на блюдечке с голубой каемочкой... . Надо признаться, она произвела на него впечатление; тем более, что она была блондинкой именно в том исполнении, которое ему особенно нравится. Крашеная она или нет, подумал он, оценивающе взглянув на ее прическу... . Это для него важно. Он ничего не имеет против косметики, но предпочтение отдает всему натуральному. Его собеседница тотчас заметила, в каком направлении проявляется к ней интерес ее будущего начальника, и почувствовала себя уверенней. Она закинула ногу на ногу. Короткое узкое платье полезло вверх, еще больше обнажив ноги. Ноги у нее были безукоризненные. Антенна - не женщина, подумал Травин, все моментально улавливает. Да он и не хочет скрывать, что она ему нравится. Только пускай уберет коленки, они раздражают его. Все-таки не в пивном баре, где можно было бы дотронуться до них ладонью... . Он находится при исполнении служебных обязанностей... .
Травин спросил, чем бы она хотела заниматься, и назвал несколько научных и проектных тем для выбора. Она сказала, что ей все равно, где работать, потому что она сама еще точно не знает, чего она хочет... .
Потом полетели будни. Первое время он вел себя по отношению к ней весьма обнадеживающе. По всему было видно, что она не против, если он будет за ней ухаживать. Но он почему-то все медлил и, естественно, дождался, пока какой-то оболтус с напористостью утащил ее в ЗАГС прямо из-под самого его носа... .
Любила ли она своего оболтуса или нет, был ли он членом Правительства или обыкновенным студентом, Травина абсолютно не интересовало. В нем неожиданно прорвалась решительность, и он начал обхаживать свою сотрудницу по всем правилам героя-любовника. Но это продолжалось недолго, и его увлечению пришел такой же неожиданный и несуразный конец.
Однажды они вдвоем задержались после работы, чтобы закончить пояснительную записку к проекту. На улице было жарко. В раскрытые настежь окна летел тополиный пух. Травину нравилась эта пора лета. А в тот вечер, когда рядом сидела любимая женщина, показался ему сказочным. Тут было не до записки... .
Словом, когда у них дело дошло до поцелуев, Травин скорее случайным движением коснулся ее бедер.
- Постой, - сказала она - я сама... .
Травин не сразу сообразил, что здесь имелось ввиду, и на всякий случай торопливо спрятал беспокойные руки в карманы.
Она села на узкий диванчик, который стоял у них в комнате, и стала снимать чулки... .
Травин что-то тупо промямлил и целомудренно покраснел.
- Еще порвешь, - сказала она - такой эластик сейчас трудно достать... .
Травина покоробила ее деловитость, и он едва сдержался, чтобы не сказать грубость.
Он подошел к ней и положил ладони на ее точеную шею.
- Ты уйдешь от него? - спросил он - Хочешь, я поговорю с ним сам?
- С чего ты решил, будто я должна от него уйти? - сказала она удивленно - Разве тебе мало этого... .
- Я жадный... . Ты ведь все равно не любишь его, если пошла со мной... .
- Как муж он меня вполне устраивает. Если у женщины есть голова на плечах, у нее должен быть и муж, и любовник. - сказала она игриво - Это же истина... . В мужья ты совсем не годишься, милый... . Да обними же меня, а то я совсем замерзну... .
- Чтобы обзавестись любовником, вряд ли обязательно нужно иметь голову, - сказал Травин - для этого вполне достаточно аппетитного зада... .
- Я могу обидеться... .
Травин отошел к окну и уселся на свой массивный двух-тумбовый стол. Ему показалось, будто у него только что вытащили из груди все внутренности и напихали туда соломы. Это конец, подумал он с горечью. Как бы она не повела сбя дальше, между ними уже ничего быть не может. Такие вещи он не умеет прощать... .
- Ну а если муж все-таки узнает о нашей связи, - сказал Травин - выходит, тебе придется срочно менять любовника?
Травин заметил в ее глазах гневные огоньки.
- Знаешь что, милый, - сказала она - ты либо большая сволочь, либо просто дурак... .
- Наверно, дурак, - согласился Травин.
Наташа быстро оделась и стала собирать в папку разбросанные на столе чертежи так и не законченной пояснительной записки.
Вскоре она перешла из его группы в другую. Когда он принял отдел, она снова попала к нему в подчинение, но время уже сделало свое дело и они сумели найти правильный тон в обращении, словно ничего между ними и не было. И все-таки она ему нравилась, хотя иногда невольно вспоминалась вакансия, от которой он отказался когда-то. А в том, что свято место не бывает пусто, он был вполне уверен... .
Недавно они вместе шли до метро с работы. Она сказала, что согласилась бы на любой исход их сумбурной истории, только никак не на тот, которым она закончилась. Была ли это попытка наладить их давнишние отношения или ее самолюбие не могло простить ему того, с какой бесцеремонностью он от нее отказался, Травин не понял. Во всяком случае, эта история тоже въелась ему глубоко в печенку.
Пока Травин безучастно смотрел в окно и предавался далеким воспоминаниям, женщины собрались вокруг стола Риммы Белецкой и о чем-то шушукались.
Опять какую-нибудь провокацию затевают, подумал Травин, Белецкая вечно выкидывает свои штучки.
Розовощекая полная хохотушка Белецкая пользовалась популярностью во всем институте не только за свою общительность и веселый характер, но и как незаменимый культорг в их месткоме. Постоянно она возилась с билетами в кино и театры, с экскурсиями, с организованной ею художественной самодеятельностью, и всегда у нее все здорово получалось. Травин ценил ее и как хорошего инженера. Насчет работы он пожаловаться ни на кого не может. Работать в его отделе умеют. И хотя нередко разговоры ему досаждают, в общем-то ему нравится обстановка в их комнате: простая - не казенно-бюрократическая, как это заведено во многих других отделах.
- Товарищи, - не выдержал Травин - в комнате слишком шумно. Время зарядки кончилось, прекратите митинговать и усаживайтесь по своим местам. Помните, что через неделю начнете отчитываться по новой тематике.
- Да уж как не помнить! - сказала Белецкая, хитро сощурившись - Вот тут появился у нас один важный вопрос, Александр Георгиевич. Как ты относишься к творчеству проектировщика?
- Положительно. - отозвался Травин - Разве это у кого вызывает сомнение?
- Да нет, не вызывает. Для ясности. Мы, например, считаем, что проектная работа даже не лишена романтики... .
- Еще какой романтики! - поддержала ее соседка с красивыми широко поставленными глазами - Вот как перепишу чистенько с одной бумажки на другую..., - ее голос заглушается дружным смехом. Травина начинает злить этот затянувшийся перерыв. Он делает недовольную гримасу, и все затихают.
- Говоря короче, - продолжает Белецкая - мы имеем полное моральное право отметить выпуск проекта бутылкой шампанского. Торжество предполагается устроить сегодня вечером. Разумеется, после работы. - добавила она предупредительно - Явка для всех обязательна. В первой части программы вечера будут песни местного барда Вадима Телегина. Выступать согласился бесплатно! - она показала рукой на сутулую спину упитанного мужчины с бородкой, который в знак подтверждения солидно тряхнул лысеющим черепом и снова уткнулся в свои таблицы - Во второй части намечены пляски. Откроет их Валя Рыжкина. Она отобьет чечетку и покажет вам современный танец "без двадцати двенадцать". - Рыжкина чуть слышно хихикнула и ее конопатая мордочка вся залилась краской - так, что даже не стало заметно на одной веснушки - А в перерывах Валерий Сажин будет читать отрывки из прошлогоднего ТЭДа и монолог директора о полезности пищи для работников умственного труда, который Сажин по памяти записал на профсоюзном собрании. Кроме того, предусматривается натуральный коньяк. Ответственная за коньяк Щеглова. У нее имеются по этой части надежные связи. Для желающих будет подана водка... .
- Мероприятие нужное, - сказал Травин, терпеливо дослушав Белецкую - именно этого не хватает нашему коллективу для полного счастья в работе. Но дорогие сотруднички, я вынужден огорчить вас: я ведь непьющий, бросил недавно. И поэтому мне просто нечего на "торжестве" делать.
- Для тебя мы запасем крем-соду. - не унималась Белецкая - В конце концов, ты руководитель проекта или твой невидимый дух?
"Вот именно, дух!" - хотелось сказать Травину.
- В общем, ты не увиливай. Как основной виновник, ты просто обязан быть с нами.
При слове "виновник" Травина передернуло: уж очень это было созвучно тому, как на суде произносят "виновный".
- Ну не такой уж я главный виновник, - так же, как на невидимом суде, попытался оправдаться Травин - вы его сделали... . Хотя, конечно, я тоже отдал ему какую-то частицу жизни... .
- Или ты боишься, как бы не потерять достоинство? - начала язвить Белецкая - Хочешь сохранить дистанцию с подчиненными. Не придешь - между нами проляжет трещина. Так и знай.
- Ладно, запугали... . - сказал Травин - Только давайте устроим фейерверк завтра. Сегодня у меня совещание и неизвестно, когда оно кончится.
В комнате как-то сразу затихло. Ни одного шепота. Даже было слышно, как скрипят авторучки и логарифмические линейки.
- В такой тишине невозможно работать, - попытался сострить Телегин.
Кто-то возле него хихикнул. На них ту же со всех сторон зашикали и рабочая обстановка была восстановлена.
Может быть, и к лучшему, что они соберутся завтра за стаканом вина, подумал Травин. Ему будет легче сказать им правду... .
В это время Травину позвонили из секретариата и сказали, что директор уже ждет участников совещания. Директор устраивал такие совещания редко. Они стали как бы вехами в работе всего института. На них подводились итоги за полугодие, год или квартал, обсуждались темы работ на будущее. Носили они скорее формальный характер, для протокола, потому как все решено и подписано было уже заранее, но по своему составу они были самыми представительными. На них приглашались начальники секторов, отделов, начальники лабораторий и ведущие специалисты. Поэтому Травин и решил выступить со своей позицией по только что законченному проекту именно на этом совещании, что называется, при большом народе... .
На этот раз просторный кабинет директора был забит до отказа. Сидели на подоконниках, на отопительных батареях, некоторые даже примостились за спиной директора, на его кресле. По традиции совещание открыл директор. Он говорит стоя, высоким поставленным голосом и при этом отчаянно жестикулирует правой рукой, как будто боится, что ему не померят на слово. Временами он прерывается, листает свои записи и энергично поводит шеей, должно быть, накрахмаленный ворот рубашки мешает выходить наружу его самым заветным мыслям. Держится он нарочито просто, очевидно, желая подчеркнуть этим полную демократию между присутствующими, среди которых немало и рядовых инженеров.
По правую руку от директора беспокойно ерзает на стуле начальник отдела ОПАРА Гутман. Чем занимается отдел Гутмана, Травин до сих пор не знает. Он не уверен, что это может сказать кто-нибудь во всем институте. Директор тоже, видно, забыл, что означает ОПАРА (в институте более сорока отделов, все сокращения не упомнишь), и уже в который раз на таких совещаниях по ходу дела, поскольку Гутман постоянно попадается ему на глаза, предлагает ему заняться какой-то "перспективной" темой, а тот неизменно с заискивающей улыбкой отвечает, что это не его профиль. Директору некогда разбираться, какой профиль специализации отдела Гутмана, и он тут же о нем забывает до следующего совещания.
Гутман не пользуется у высокого начальства расположением и поэтому побаивается, как бы в один прекрасный момент какой-нибудь, на его взгляд, проходимец не выпихнул бы его из уютного кресла начальника. Он боится и посторонних, но больше всего он опасается своих сослуживцев. Особенно пугает Гутмана угрюмый и замкнутый на все затворы, как водонапорная башня, его собственный заместитель. Того и гляди, что из этой башни что-нибудь выльется и подведет Гутмана под монастырь. Поэтому с таким упорством и отбрыкивается Гутман от новой темы, которую ему пытается навязать директор. А вдруг не получится как положено. Не сможет вытянуть тему... . Тогда наверняка прощай и заветное кресло и вполне приличный оклад, к которому он с таким трудом карабкался. Заместитель дремать не станет. На людскую порядочность полагаться нельзя.
Вообще, Гутман делит все человечество на две неравные части: на людей порядочных, преданных своему делу специалистов и беспринципных прохвостов, которые всеми правдами и неправдами стараются урвать для себя от науки и производства лакомый кусочек побольше. К первой части, разумеется, принадлежит он, Гутман, ну а все остальные, как это тоже нетрудно понять, относятся ко второй части. Прежде в свою компанию он великодушно включал и супругу, но после того, как она ушла от него к другому начальнику отдела (тоже из института), он моментально отчислил ее к прохвостам.
Директора Гутман презирает, считает его выскочкой, плохим специалистом и совсем никудышным организатором, который не может решить самостоятельно ни одного вопроса, стоящего усилия черепной коробки, и который занимается лишь краснобайством, а держится на своем месте, благодаря нужным связям. По левую руку от директора сидит главный инженер института Стоцкий. Вид у него начальственный. В этом смысле он - полная противоположность директора. Стоцкий никогда не упускает случая, чтобы не дать почувствовать разницу между ним и его подчиненными. Ведет он себя всегда солидно и разговаривает со всеми покровительственным тоном, как с дураками.
Стоцкий старше Травина всего лет на восемь, но уже который год занимает в институте ответственные посты. Травин недавно слышал, будто со дня на день Стоцкий должен уйти в Министерство начальником главка и в скором времени станет замом министра. Травин думает, что это вполне возможно. Такие слухи редко бывают ложными.
Впервые Травин тесно столкнулся со Стоцким года полтора назад. Стоцкий вызвал его к себе в кабинет и они долго говорили о строительстве в Заполярье - в районе небольшого городка Северного - крупного комплекса промышленных предприятий на базе природного газа. Идея строительства принадлежала Стоцкому. Стоцкий уже получил разрешение в министерстве на разработку ТЭДа и предложил этим заняться Травину. Проект представлялся Травину достаточно интересным, и он с большим энтузиазмом взялся за работу. Сначала все шло как будто бы гладко. Экономические расчеты показали, что предприятия можно строить; дело оставалось лишь за самим проектом. И вот за сравнительно короткое время они закончили и техническую документацию для новостройки.
Все полетело вверх тормашками каких-нибудь две недели назад. В Москве проходил очередной семинар по развитию производительных сил Севера, и на нем Травин встретился со своим бывшим товарищем по институту Васильевым. Оказалось, Васильев занимается разведкой газа. И именно в том районе, где Травин запроектировал комплекс, никаких работ в ближайшей перспективе не предвидится. А если там производства и могут быть построены, народному хозяйству это влетит в "копеечку"... . Травин, конечно, тут же передал эту новость Стоцкому, но тот сослался на официальные данные, которые теперь были уже явно устаревшими, и приказал скорее завершать работу. Вот Травин и хочет сейчас поставить вопрос о пригодности его проекта на суд институтских специалистов, поскольку частные разговоры с директором, Стоцким и другим начальством пока ничего не дали. Травин не слушает, о чем говорит директор. Он аккуратно выводит в блокноте шариковой авторучкой всевозможные круги и спирали. Его мысли, подобно этим кружкам и спиралям, вертятся только вокруг проекта. Директор наконец закончил свое выступление и плюхнулся в кресло, словно невероятно устав от непосильной работы. Из всего, что сказал директор, Травин уловил лишь, что в Правительстве с большим вниманием относятся к последним проектам их института, и надо не посрамиться. Затем, пока Травин собирался с духом, выступило человек восемь-десять. Все выступающие говорили о вещах общеизвестных, монотонно и длинно, казалось, просто ради того, чтобы что-то сказать. Травин видел усталые взгляды собравшихся, которым уже порядком поднадоели прения. И им хотелось поскорее убраться из этой прокуренной душной комнаты восвояси.
Травин боялся, что вдруг он начнет волноваться в самый неподходящий момент и не сумеет хорошо сказать. Сейчас это имеет значение. Если ему удастся расшевелить совещание, то несомненно многие его поддержат, что определенным образом может повлиять на позицию Стоцкого и самого директора.
Травин попросил слова запиской. Когда директор сказал, что есть еще один желающий выступить, по комнате пробежал недовольный ропот: дескать, пора бы уже закругляться, поговорили и хватит. Травин поднялся и начал говорить уверенно, чувствуя, что все пока складывается нормально.
- Васильев - один из ведущих наших газовиков-геологов, - сказал Травин - и прислушиваться к его мнению мы просто обязаны. Недавно в лаборатории Васильева был сконструирован оригинальный прибор. С помощью этого прибора удалось установить, что геологическая структура Приэнского месторождения газа походит на пчелиные соты, где очень тонкие стенки из различных промерзлых пород разделяют газоносные толщи на многочисленные ряды сравнительно небольших по объему отсеков. И хотя суммарные запасы газа на этой площади действительно достаточно велики, вести там промышленную разработку газа пока не рентабельно, потому что потребуется пробурить такое количество скважин, что затраты на их бурение не только съедят все преимущества газа как дешевого топлива, но из залезут в государственный карман за дотацией. Практически дорогостоящие сооружения комплекса придется законсервировать на неопределенное время, а миллионы рублей капитальных вложений полетят в трубу. Чтобы подтвердить теоретические расчеты, сделанные на основании показаний прибора, геологам придется пробурить не одну скважину. На это может уйти полгода, а то и больше. Васильев жаловался, что буровая техника их нередко подводит. Поэтому Травин настаивает, чтобы на какое-то время отодвинуть представление проекта в правительственную комиссию для подтверждения... .
Травин посмотрел в сторону Стоцкого. Тот сидел красный, по-бычьи наклонив голову, и, выпучив глаза, не моргая, уставился мимо Травина куда-то в угол. Директор суетливо крутит в руке председательский карандаш, что означает усиленную работу директорской мысли.
Когда Травин закончил, директор признался, что не ожидал подобного заявления и просит желающих выступить по заявлению Травина.
Первым поднялся Стоцкий. Он помолчал, затем бросил в сторону Травина недвусмысленный (свирепый) взгляд и сказал: совещание есть совещание. Каждый волен говорить и требовать, что ему заблагорассудится. Но Стоцкий, являясь куратором названного проекта, считает опасения Травина необоснованными, поскольку проект создавался по материалам и технико-экономическим показателям добычи Приэнского газа, утвержденным министерством геологии официально. И руководство института не имеет права отказываться от них в пользу неподтвержденных предположений геологов. Кроме того, не нужно забывать и о таких важных вещах, как факторе времени и степени освоенности природных богатств Севера. Если мы будем метаться от одного решения к другому, мы никогда не достигнем необходимого уровня. А Травину следовало бы серьезнее относиться к своим обязанностям, которые на него возложены институтом. И прежде чем наводить критику на решения руководства, пускай он лучше займется наведением производственной дисциплины в своем отделе. До Стоцкого неоднократно доходили сигналы, что Травин не выполняет приказа директора в связи с переходом института на новый режим работы, рекомендованный отделом научной организации труда, что Травин уже до предела развалил дисциплину в своем отделе. И хотя тема сегодняшнего совещания на касается этих вопросов, Стоцкий, поскольку об этом зашла речь, делает Травину выговор за его попустительство.
После выступления Стоцкого в комнате наступило тупое оцепенение. Травину показалось, будто все, затаим дыхание, ждут чего-то очень важного. Директор спросил, кто еще хочет высказаться. Все молчали. Директор повторил свой вопрос и, обежав взглядом комнату, посмотрел и на Гутмана.
- Разрешите сказать, - неожиданно рванулся Гутман.
Он полностью согласен с тем, что говорил Стоцкий, и считает безответственным предложение Травина спустить на тормозах проект государственной важности, потому что это подрывает престиж не только их собственного института, но и отражается на работе всего министерства... .
Ай да Гутман, подумал Травин. До чего, мерзавец, расчетлив. Всегда знает точно, где и как нужно себя вести. Теперь обеспечил себе спокойную жизнь, по крайней мере, на ближайшую половину года. Стоцкий, перед которым у Гутмана трясутся поджилки, будет вынужден отметить ему такую заслугу. Травин пытается перехватить прыгающий взгляд Гутмана, но этого ему сделать не удается. достоинства института от посягательств Травина.
После Гутмана слово взял Лившиц - начальник лаборатории из технического отдела. Травин не поддерживает с ним никаких отношений, хотя всякий раз при встрече Лившиц сует ему в руку свои холодные длинные пальцы, как пачку чертежных карандашей, они чинно раскланиваются и расходятся каждый в свою сторону, не сказав ни слова. Травин не знает есть ли у Лившица в институте друзья, зато всем известно, что основной и давний враг Лившица - Шахов. Шахов - тоже начальник лаборатории из того же технического отдела. Их рабочие столы находятся в одной комнате и расположены возле одного окна.
Уж видно так было угодно распорядиться судьбе, чтобы они оказались рядом и на всю жизнь возненавидели один другого. Предметом их коренных разногласий оказалась обыкновенная форточка. У людей, не встречавшихся с таким обстоятельством, этот факт может вызвать недоумение или даже недоверчивую улыбку. Но разве не гласит предание, что только из-за одного яблока развязалась война вокруг древней Трои. В нашем случае битва вокруг форточки носила, конечно, более узкий характер, но велась она для своих масштабов с не меньшим ожесточением.
Шахов, человек со спортивным прошлым, имеет широченные плечи и толстую, как у борца, шею. Говорили, что в молодости он занимался подводным плаванием и однажды чуть было не утонул от недостатка воздуха. С той поры ему стало казаться, что в помещении, в котором бы он ни находился, маловато воздуху и он не может спокойно работать в комнате, где захлобучены все окна. На работу Шахов приходит обычно раньше других и первым делом открывает форточку... . Лившиц не уступает своему коллеге в комплекции, в основном за счет упитанного живота и бедер. Но в противовес Шахову он неизвестно по какой причине панически боится любых сквозняков и, придя с утра на работу, прежде всего яростно хлопает форточкой. Однако, стоит ему на минуту выйти из комнаты, как его противник тут же ее открывает. Таким образом, полный цикл с форточкой повторяется за день неограниченное количество раз.
Отношения, которые сложились между ними на почве форточки, автоматически перенеслись и на все остальное. Если, скажем, один из них предлагает построить глиноземный завод в Осинках, другой обязательно выступит против. И уж если он вдруг согласится, что строить нужно, то ни в коем случае не в Осинках, а в любом другом месте, ну а если в Осинках, то никакой не глиноземный завод, а комбинат бытового обслуживания.
Лившиц стоит к Травину спиной и дребезжащим голосом разносит по косточкам предложение Травина. Он придерживается в основном выступления Стоцкого, пересказывая его своими словами, чтобы не ломать себе лишний раз голову над тем, в чем он сам смыслит мало и разбираться не хочет. Травин смущенно сосет сигарету и хмурится: третий человек против. Директор может остановить прения, так сказать, за явным преимуществом одного мнения, и попытка Травина получить поддержку специалистов будет разбита вдребезги.
"Чего они все молчат?" - возмущается Травин. Ведь каждому, кто хоть мало-мальски знаком с проектированием, понятно, что выпускать этот проект из стен института, пока не будет внесена ясность с Приэнским газом, граничит с преступлением. Почему же они отмалчиваются и позволяют таким подонкам, как Гутман, оплевывать их святое дело? Вот сейчас Травин встанет, да как заревет во все горло: где же ваша гражданская совесть, дорогие мои сослуживцы!
Как только Лившиц закончил ораторствовать, где-то из-за спины Травина тут же поднялся Шахов. Травин не видел его в начале совещания. Очевидно, тот опоздал и появился в кабинете недавно. Травин едва удержался от смеха: до того четко сработала их взаимосвязанная система. Шахов согласен с Травиным, что строительство дорогостоящих предприятий, пока не улажен вопрос с топливом, затевать не надо.
Травин не взялся бы утверждать, насколько искренне говорил Шахов, но своим коротеньким выступлением он одним взмахом развеял ту безысходную, мрачную атмосферу, которую нагнал Стоцкий. Всех как будто прорвало. Один за другим выступающие стали поддерживать предложение Травина. Даже забыли, что рабочий день давно кончился и пора уходить домой. Наконец, директор сказал, что руководство учтет высказывания специалистов и решение по проекту Травина вынесет в рабочем порядке.
Все, взмыленные и возбужденные, как из парилки, вывалились из директорского кабинета в коридоры. Когда из комнаты вышел Травин, к нему подошла Белецкая.
- Я все слышала, - сказала она - случайно. Зашла к секретарю в директорскую приемную. Просто так, потрепаться. Дверь кабинета кто-то открыл как раз в тот момент, когда говорил ты. Я вошла в комнату и была там до конца... .
Ну и проныра, подумал Травин. Пролезет в замочную скважину. Сейчас это даже к лучшему: избавит его от объяснений с сотрудниками.
- Только мне не понятно, зачем ты скрывал это от нас, не сказал сразу?
- Вот теперь и расскажешь. Всему свое время.
- Само собой разумеется, завтра мы все обсудим. Хорошая весточка... . Гром среди ясного неба. А в общем, ты безусловно прав. Проект нужно попридержать.
- Я не уверен, что все остальные, кто работал над этим проектом, согласятся с нами.
К ним подошел Стоцкий. Вид у него был вполне миролюбивый. Он извинился за то, что врезался в их разговор, взял Травина под локоть и отвел его в сторону.
- Я вынужден поговорить с вами начистоту, хотя, признаться, надеялся, что до этого не дойдет дело. Я, конечно, ценю вашу трезвую голову и считаю вас специалистом высокого класса. Вы и сами знаете, что руководство не случайно доверяет вам самые сложные научно- исследовательские и научные темы, которые имеют для института особое значение. Обижаться вам на меня лично не за что. Я выбил для вас в министерстве повышенный персональный оклад, и премии ваш отдел получает не реже, чем другие отделы. Но вы постарайтесь понять, что иногда в нашем проектном деле помимо правильных инженерных решений существуют еще определенные взаимосвязи с другими - такими же, как наш - институтами, с министерствами, ведомствами и, наконец, с самим правительством. Без учета всех этих взаимосвязей невозможно работать. Припомните, сколько других институтов выполняло по нашим заказам разработку отдельных вопросов для нашего с вами проекта. Если мы проект похерим, на нас начнут тыкать пальцами, назовут баламутами и больше не захотят иметь с нами никакого дела. Вы не пробовали прикинуть, во что обойдется нашему институту такое отступничество? Оно тоже выражается в чистой монете, если вас так пугает эта сторона дела. Я не буду распространяться о многих других подобных вещах, не менее важных. В этом уж вам следует положиться на нас, на руководство, потому что вы никогда не имели с этим прямого дела и не всегда сумеете найти правильный вывод. Если мы выпускаем проект, значит так нужно... .
- В том и вопрос: для кого нужно. Мне не хотелось бы такой вот ценой поддерживать престиж нашего института.
Стоцкий начал злиться. Голос его стал отрывистым, жестким.
- Ну что ж, - сказал он, отвернув зачем-то колпачок авторучки, будто решил "взять на карандаш" Травина - не хотите вы - не надо. Найдутся другие.
- Грозите?
- Обидно за вас. Ведете себя, как задиристый восьмиклассник. И просто жалко терять толкового специалиста. На вас я возлагал надежды. Мой заместитель в ближайшее время уходит на пенсию, и я рассчитывал предложить его место вам. А там, кто знает, если будет какое-нибудь продвижение у меня, вы, освоившись с новой работой, смогли бы занять и пост главного инженера... . Подумайте. Я еще не теряю надежду, что все образуется... .
Стоцкий легонько хлопнул Травина по плечу и, круто повернувшись, направился к лифтам.
- Да, - сказал он, остановившись - на следующей неделе нам предстоит с вами небольшая командировочка. Нужно осмотреть строительную площадку по нашему проекту и уладить кое какие дела с местными организациями, которые примут участие в строительстве. Так что запасайтесь теплой обувью и одеждой.
Он произнес это таким тонам, как будто Травин уже отказался от своих требований задержать проект и приготовился перейти в заместители к Стоцкому. Травин молча проводил Стоцкого взглядом, пока тот не уехал на лифте, и пошел в свою комнату.
В институте, кроме ночных дежурных, уже никого не осталось. Травин сел за стол и долго сидел неподвижно, обхватив голову руками. Под стеклом лежала статья из какого-то американского журнала о правилах обращения начальника со своими подчиненными. Ехидные сотрудники подсунули ему эти правила на самое видное место, подчеркнув красным карандашом те параграфы, которые им особенно пришлись по вкусу: не раздражаться, не повышать на подчиненных голос, не упрекать их, если они пользуются служебными телефонами по личным вопросам и так далее. Что он им завтра скажет? И стоило ли ему поднимать из-за этого проекта такую шумиху? Голова идет кругом. Пожалуй, он завтра не придет в институт. Проболтается денек-другой где-нибудь в Комитете по науке или в Госплане, пока в отделе улягутся страсти. Пускай перегорят хорошенько.
Травин переложил листок настольного календаря, приятно ощутив в руке пухлую пачку дней едва распечатанного года. Начинать год всегда приятнее, чем его заканчивать. Не думаешь всякий раз, что вот еще один день оторван из твоей жизни: а будто живешь заново. Прошедшее отсечено новогодним барьером, а впереди триста шестьдесят пять листочков, совсем чистеньких. Обращаться теперь с ними нужно бережно, лучше, чем в прошлом году, чтобы не наляпать в них столько ошибок... .
Для начала следует отдохнуть. Уехать в отпуск. Голова каждый день трещит, как чумная, как бы давление не подпрыгнуло... . Задерживать Травина сейчас не станут. Даже напротив, Стоцкий с большим удовольствием прогнал бы его поскорее в отпуск, чтобы не путался под ногами. Позиция Стоцкого теперь предельно ясна. Стоцкий будет драться за нее до последнего. Травин и раньше об этом догадывался, но не думал, что ему с такой откровенностью и в такой доходчивой форме она будет изложена... . Если он попытается и дальше гнуть свою линию, Стоцкий смешает его с грязью. Это уж как пить дать. Из института его вышибут в два счета. Конечно, без работы он не останется, но многое придется начинать сначала. А ведь он уже не мальчик. С другой стороны, стоит ли биться головой об стенку, если, кроме собственного черепа, не прошибешь ничего. Ну поскандалит он, может даже набить Стоцкому морду, что, кстати, он сделал бы с большим удовольствием, а будет ли толк от этого... . Проект Стоцкий все равно протащит. В министерстве со Стоцким, к сожалению, многие считаются, а в институте он практически полный хозяин... .
Травин окинул взглядом столы, и ему стало тоскливо и неприятно. Он не любит пустых институтских комнат. Если дома он может отдохнуть по-настоящему только тогда, когда остается один, то в институте пустые комнаты ему кажутся противоестественными. Он не может здесь отдыхать.
Травин вышел на улицу, свернул было к метро, но передумал и отправился своим ходом. Шагать пешком до дома было не так уж близко, и он решался на такие прогулки только в двух случаях: либо когда у него было слишком веселое настроение, либо когда слишком кислое.
Неплохо бы завернуть к Ларисе, подумал Травин. Они не виделись уже больше недели, с новогодних праздников. Только как бы и на нее не нагнать тоску своим горемычным видом. Неприятности он привык переживать один. Так может и тяжелее, зато никто не станет допекать сочувствием и благожелательными советами. Травин этого не выносит.
Травин почувствовал, что не может идти домой. Ему нужно обязательно повидать Ларису; это даже не желание, а потребность. Он прыгнул в первый попавшийся автобус и через несколько минут сошел на улочке, где жила Лариса. А вдруг она не одна сейчас? Ведь он не предупредил ее, что придет. Эта мысль резанула его по самому сердцу, но он поспешил отогнать ее. Он, конечно, уверен, что за полтора года, как они познакомились, она не изменила ему ни разу. Хотя, по справедливости, он не имеет никакого права рассчитывать на ее верность. За эти полтора года у него-то были две или три коротких интрижки. И, кажется, на даже догадывалась о них.
Ларисе двадцать четыре года, она живет в однокомнатной кооперативной квартире, которую получила только нынешней осенью. До этого она жила вместе с родителями. Она работает инженером на каком-то заводе электротехнической аппаратуры и, вроде бы, довольна своей профессией. Чем она занимается конкретно, Травин не знает. Производственная тематика их обычно мало волнует при встречах. Зато в смысле любовницы она - самый идеальный случай: не требует от него никаких заверений и обязательств и не доставляет ему никаких хлопот. В то же время Травин чувствует, что когда бы он не пришел к ней, она всегда относится к нему приветливо. Травин уже не один раз предлагал ей узаконить их фактический брак в ЗАГСе и поменять их однокомнатные квартиры на одну двухкомнатную, но она всякий раз увиливала от прямого ответа: мол, поставить штампик в паспорте никогда не поздно, если она вообще решится когда-нибудь замуж выйти. Травина такие отказы совершенно сбивали с толку. Ему иногда казалось, что она побаивается, как бы он не ушел от нее совсем, иногда же он видел, что она ведет себя до того беспечно, будто уверена, что неопределенность в их отношениях будет продолжаться столько, сколько ей захочется.
Подойдя к высокой коробке дома, в котором жила Лариса, Травин в нерешительности остановился. В окнах ее квартиры на восьмом этаже горел свет. Что, если у нее кто-нибудь есть, снова подумал он. Не хотел бы он с тем человеком сейчас встречаться. Травин как-то особенно остро почувствовал вдруг, что боится потерять Ларису. Может, начинают сказываться года? Раньше он относился к таким вещам проще. В случае чего, послал бы ее подальше и тут же завел шашни с другой. А может быть, он раньше не любил так, как любит теперь? Девка она молодая, небось, завела себе другого хахаля и не знает, как от Травина отъегориться. Потому и замуж не идет за него. Впрочем, нечего заниматься пустыми домыслами. Если у нее и бывает кто, так лучше не знать об этом. Он не хочет ничего знать.
Травин зашел в подъезд и стал не спеша подниматься по лестнице. Обычно он, как и все нормальные люди, поднимался на лифте. Но сейчас он оставил лифт для своего мнимого соперника, дал ему последнюю возможность уйти незамеченным. Узнай кто сейчас о его дурацких мыслях, пожалуй, сделали бы из него посмешище.
Травин нажал звонок квартиры и впервые за все время заметил, что у него дрожат руки. Лариса тотчас открыла и, пропустив его в коридор, прижалась к нему.
- Наконец-то изволил обо мне вспомнить. - сказала она - Почти две недели... .
Работа заела. Дай я сниму пальто. Простудишься.
- Я соскучилась... .
Травин скинул пальто, повесил пиджак на спинку стула и, подойдя к ней, обнял ее сзади. Руки коснулись ее груди, затем застежки халата.
- Может проглотишь рюмку "Столичной"? Закоченел весь.
- Рюмку потом. Спиртное притупляет ощущения.
Кожа у Ларисы была чуть смуглая, еще сохранившая следы загара, и теплая, как свежеиспеченная сдоба. Травин скользнул по комнате взглядом и увидел на столе окурок.
- У тебя были гости? - спросил он и легонько отстранил ее от себя. Он знал, что такие сигареты она не курит.
- Заходил один мальчик за чертежами, с работы. - увидев, как заблестели глаза Травина, она поспешила добавить - Можешь не волноваться он ничем не затронул твою мужскую гордость... .
- Знаем мы этих мальчиков с работы, которым под двадцать пять лет. - полушутя-полусерьезно сказал Травин - А ты, пожалуй, права, надо выпить. Только что-нибудь полегче - не водку. На крепкое сегодня не тянет.
- Есть анапский рислинг. Прислали с юга.
- Давай рислинг. - Травин достал из буфета фужеры и наполнил их рислингом.
- Как твой проект? Закончили наконец?
- Закончили. На свою шею... .
- Опять не можете найти, который вариант лучше? Как у тех строителей, которые не знали, как им построить мост - вдоль реки или поперек... .
Травин не ответил на шутку. Он залпом опустошил бокал, устроился поудобнее в кресле и выложил ей все, как на исповеди: и то, что уже было вокруг проекта, и то, что ему обещал Стоцкий, если он будет себя "хорошо вести", и что обо всем этом думает сам Травин.
Лариса сказала, что ей лично не приходилось сталкиваться с такими вещами, но будет очень прискорбно, если его на самом деле "съедят". Все таки их институт - фирма. И Травин успел добиться там какого-то положения. Может и прав Стоцкий... .
- Не знаю, зачем тебе эта волокита нужна. - сказала она - Ты свое дело сделал и гуляй смело. За остальное в ответе Стоцкий.
- Если бы Стоцкий знал, какую именно ему придется расхлебывать кашу, он наверняка не решился бы ее заваривать. А так он чувствует себя в безопасности. Чужих денег ему не жалко. Меня он постарается вышибить из института значительно раньше, чем станет для всех понятно, что на проекте нужно поставить крест.
- Я не могу тебе дать совета, но говоря откровенно, правдоискатели у меня никогда не вызывали восторга. В большинстве случаев это тупицы и неудачники.
Травин заметил в ее глазах досаду: дескать такой глупости она от него не ожидала. Нас не одобрили, подумал Травин. Да что ему, в самом деле, больше всех надо? Пошли они к чертовой матери... . И директор и Стоцкий со всеми его прихлебателями. Не в первый раз так делается и не в последний. Погоду одним проектом не сделаешь, а бока от пинков будут болеть долго.
Травин попытался изобразить беззаботный вид и сказал, будто он просто разыграл ее, чтобы она не очень-то задавалась своим "материальным" производством и не считала бы проектную работу неблагодарной и скучной. Того, что он намолол ей, конечно, не было, но вполне могло случиться. Проект вышел спорный. Видя, что этот аргумент не разубедил ее и она понимает, что он хочет вывернуться из неловкого положения, Травин сказал, что на следующей неделе он уезжает со Стоцким на север налаживать связи со строителями, так как Стоцкий и Травин будут осуществлять авторский надзор за строительством предприятия.
- Привезу тебе оленьи рога на полтора метра в размахе и настоящие пимы.
- В таком случае я за тебя очень рада, - успокоилась она - только на будущее я прошу избавить меня от твоих психологических опытов. Они явно противопоказаны моему настроению.
Травин налил вина и они выпили. Он прошелся по комнате, включил проигрыватель. Пела Рози Армен. Травин слушал стоя и смотрел на ночные окна соседних домов. За каждым окном был особый маленький, но по-своему крепкий мирок. У Травина нет такого мирка. Кроме работы у него ничего нет. И домой он приходит только лишь выспаться, отдохнуть от работы. Случись у него катастрофа с работой, ему даже негде будет найти укрытие от невзгод. Должно быть, Лариса права, что не поддержала его бунтарство... .
- Чудной ты сегодня какой-то. - сказала Лариса - Послушай, может, ты по дороге ко мне столкнулся с трамваем? Вид у тебя больно пришибленный.
- Было дело, - усмехнулся Травин - темнота у вас здесь страшная. Переходил дорогу. Вижу, фары на меня несутся. Подумал, что два мотоцикла, и встал между ними. Оказался автобус... .
Лариса весело засмеялась и уселась в кровати, поджав под себя ноги. Травин подошел к ней и сообщил, что у него есть желание остаться у нее сегодня надолго, до утра, если она не выгонит.
- Не выгоню, - сказала она - и завтра не выгоню. Никогда не выгоню... .
- Решила отомстить мне, проделать со мной ответный опыт?
- Я хочу, чтобы ты больше не уходил от меня. Это правда.
* * *
Травин готовится к предстоящей командировке особенно старательно. Раздобыл у приятелей шапку-ушанку (она ему показалась достаточно теплой для севера), купил утепленные варежки, взял на институтском складе новенький полушубок и валенки. Словом, запасся всем, что позволяет человеку умеренной зоны ворваться на пару недель в Заполярье.
Шагая по аэродрому Травин смотрел на огромное ржавое солнце, застрявшее в кронах заснеженных сосен, и ему казалось: как только самолет взлетит, нанизанное на вершины деревьев солнце останется вместе с ними где-то далеко внизу. С северо-запада наступала облачность. Травин беспокойно взглянул на часы: скорее бы взлететь, пока не задержали. Сейчас на Севере самый снежный период. Каждую минуту могут сообщить, что аэродромы занесены снегом и рейса не будет. Тогда придется тащиться поездом.
Поднявшись по скрипучему трапу в самолет, Травин бросил рюкзак в секцию для вещей, огляделся. Стоцкий сидел у окна и читал газету. Увидев Травина, он позвал его взмахом руки.
- Если хотите, располагайтесь возле окна, - сказал он, пересаживаясь на соседнее место. Здесь не так шумно - в хвосте.
Самолет временами изрядно болтало. Травин морщился и сосал леденцы. Его тошнило. Не то отвык от такой дороги, подумал он, не то - слабость. Самому противно. Хотя за последние годы он наездил по командировкам немалый километраж. Пожалуй, нет в Москве ни одного железнодорожного вокзала, с которого он не уезжал бы хоть один или два раза, и нет ни одного аэропорта, с которого он не улетал бы один или два раза. Правда, ездил он большей частью в летнее время и давно не испытывал такой неприятной дороги, как сейчас, когда самолет постоянно либо ныряет в воздушные ямы, либо наталкивается на плотные слои воздуха. Нужно чем-то отвлечься, чтобы не так мутило, подумал Травин. Он вытащил из рюкзака объемистый полиэтиленовый мешочек, наполненный пирожками, и предложил Стоцкому.
- Тут меня кое-чем снабдили в дорогу. Попробуйте. Фирменные, из сушеной клубники. Действует как профилактическое средство от голода, насморка и хандры.
Стоцкий взял пирожок и приступил к дегустации.
- Вкуснотище, - сказал он - автору рецептуры и производства полагается авторское свидетельство. Наверное, мама заботится.
- Жена.
- Я почему-то считал вас убежденным холостяком.
- Вернее, это моя будущая жена.
- Пора бы... . Пора. Засиделись вы в женихах. У меня в ваши годы уже дочь, что называется, была на выданье... . А пирожки отменные. Теперь понятно, чем покорила вас ваша подруга... . Недаром говорят, что путь женщины к сердцу мужчины лежит через сытый желудок.
Стоцкий что-то еще говорил по поводу здоровой и вкусной пищи, но Травин его не слушал. Он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
Лариса не смогла проводить его на аэродром: она работала в первую смену. За день до его отъезда они подали в ЗАГС заявление и решили сразу же после его возвращения из командировки устроить свадьбу по всем правилам. "Не забудь отправить мне телеграмму, когда прилетишь на место," - сказала она, прощаясь - "и не очень-то модничай на морозе, одевайся теплее". Травин заметил в ее взгляде тревогу. Словно она чувствовала: все, что он говорил ей в тот знаменитый вечер об их отношениях с Стоцким, была совсем не шутка и боялась, как бы он снова чего не выкинул, хотя к разговору об этом они ни разу не возвращались. По-своему она была права. Она - не борец, а простая женщина, которых тысячи. Она приносит какую-то пользу обществу на своем участке работы и хочет простого, тихого, может быть, мещанского счастья. И муж ей нужен надежный, не какой-нибудь баламут, которого будут выбрасывать то из одного предприятия, то из другого, пускай даже несправедливо. Он не хочет терять ее, какая бы она не была и кокой бы она не стала. Он любит ее. Он понял это с их первой встречи.
Травин вспоминает, как нестерпимо палило июльское солнце, когда он вместе с группой институтских сотрудников приехал в их подшефный совхоз на уборку. Они еще не успели как следует прийти в себя после пятичасовой дорожной тряски в автобусе, как к ним подошел управляющий полевыми делами совхоза, увел несколько человек с собой и тут же определил их к работе. Расторопный мужик, подумал Травин. На вид вроде бы такой неказистый, в чем душа держится, а хватка железная. Травина отвезли в поле на газике и приставили в помощники к трактористу косить овес на силос.
- Это, Илюха, тебе в напарники. - сказал управляющий - До вечера чтобы четыре тележки выдали. А то смотри у меня! Наряд не закрою... .
- Как же четыре тележки, Кузьмич! - запротестовал Илюха - Уже третий час пошел, а у меня сегодня двойной праздник, можно сказать. Пораньше хочу домой смотаться. Имею на то основание.
- Это еще какой такой двойной праздник?
- Ну во-первых, Ильин день, как тебе самому известно. А во-вторых, родился я сегодня. Сам понимаешь... .
- Понять оно, конечно, не трудно. И с днем рождения поздравляю тебя. Только четыре тележки все же равно накосить придется. Погода, говорят, может испортиться. Тоже понимать надо. Уборочная... . А нахлестаться водкой еще успеешь и вечером. Условились, аль повторить еще?
- Усвоил. Жестокий ты стал, Кузьмич. Ну тебя к дьяволу.
Когда управляющий скрылся на своем газике за опушкой леса, Илюха, высокий, ладно скроенный парень лет двадцати двух, подошел к Травину и объяснил, что ему нужно делать. Травин забрался на тележку, похожую на кузов трехтонки. Тележка прицеплялась к силосокосилке, которую тянул трактор. Весь этот состав двинулся. Из тубы косилки повалились в тележку хлопья срезанного под корень овса. Травин проворно разравнивал зеленую массу вилами и поначалу чуть было не вывалился от толчка из тележки, но вскоре освоился, и работа пошла так весело, будто он с самого детства только и делал, что занимался заготовкой силоса. После второй тележки Илюха устроил перекур и предложил Травину съесть бутерброд с рыбой. Пока Травин с удовольствием уплетал рыбу, Илюха порылся в кабине трактора и вытащил из-под сидения пол-литра водки.
- Собирался зайти в соседнюю деревеньку, - сказал он, сощурившись - приятели у меня там. Сегодня уже не получится, поэтому давай мы с тобой пропустим по маленькой.
Он открутил пробку от бензинового бака, протер ее подолом рубашки и, наполнив ее водкой, протянул Травину.
- Был у меня стакан граненый, да, видно, посеял где-то - сказал он, словно извиняясь за отсутствие питьевого сервиза.
Травин пытался было отбиться от водки, но Илюха был неумолимо настойчив, и Травину пришлось принять дозу.... Остальное прикончил Илюха.
Вскоре Травину стало понятно, что на тележке ему уже не бывать сегодня. Очевидно, жара в сочетании с хорошей порцией водки, выпитой на голодный желудок, сделали свое дело. Его больше тянуло под тень широкой тележки. А ноги, казалось, сами подгибались в коленках, причем, как в одну, так и в другую сторону. Илюха, которому досталось раза в три больше сорокоградусной, должно быть, тоже начал ощущать нечто подобное. Он сказал: дескать, завтра свое отработает, а на сегодня хватит. И для большей убедительности послал Кузьмича по таком адресу, что Травин даже не смог запомнить... . Осталось отвезти тележки к силосной яме и поставить трактор на место.
Прицепили тележки. Травин сер рядом с Илюхой в кабину и они поехали. Сначала машина шла, как и положено ей было идти - прямиком через скошенный участок поля. Но вот она все настойчивее стала забирать в овес.
Илюха послушно дал вправо и вскоре они оказались возле узенького бревенчатого мостика, по которому им предстояло форсировать реку. Травин успел вовремя сообразить, что по той траектории, которая была задана трактору, они уже не попадали на мост, а все другие варианты переправы Травина не устраивали, хотя и речка-то была уж не такой глубокой и берега ее были не так уж высоки.
- Илюха, гони влево! - завопил Травин и, ухватившись за рычаг управления, то тех пор держал его в положении "влево", пока трактор не сделал полного разворота и не вернулся в исходное положение для въезда на мост. Со второго захода история повторилась, при этом задняя тележка с силосом чуть было не опрокинулась вниз с обрыва. Два последующих разворота обошлись с наименьшей возможностью оказаться на дне речки, однако вырулить на этот проклятый мостик никак не удавалось. Неожиданно перед самым трактором появилась разъяренная от гнева мордашка. Девушка что-то кричала и убедительно выражала свои эмоции двумя маленькими воздетыми вверх кулачками. Она проворно подбежала к кабине и, торопливо шагая рядом, стала отчитывать их: что они одурели - выписывать такие кренделя над обрывом! Она чуть было не умерла от страха, когда увидела, что они едва не загремели в речку. Сейчас же пускай остановятся. Травин ответил: действительно они здорово одурели. И передал ее просьбу Илюхе. Но тот только слабо махнул рукой: мол, не такие мосты проезжали. И снова взял направление на злополучный мостик. Травин почувствовал, что на этот раз им уж наверняка не миновать купания и навалился на рычаг "вправо". Машина резко развернулась вправо и, с ревом пробежав по полю, врезалась в огромную копну соломы, натужно забуксовала и вдруг заглохла. Травин вывалился из кабины и шагнул навстречу девушке. Она была в рабочем фартуке и в голубой косынке, какие обычно давали в совхозе женщинам, приехавшим из Москвы на уборку.
- Откуда вы такая сердитая? - спросил Травин и для большей устойчивости сел перед ней на солому.
- Это не так важно. - сказала она - Я сейчас пойду на соседнее поле за трактористом, а вы не вздумайте здесь трогать машину, а то позову управляющего. Механизаторы... .
Она вдруг сверкнула насмешливой белозубой улыбкой и убежала. Травин лег на спину, заложив руки под голову, и перед глазами, как яркая вспышка молнии, еще долго горела ее улыбка. Позднее Травин узнал, что она студентка и работала в тот день поблизости не то на прополке капусту, не то на прополке картофеля.
Через несколько дней Травин встретил ее недалеко от того же моста. Он возвращался с работы. Было часов девять вечера, но дневная жара еще не успела полностью схлынуть. Раздетый до пояса, он шагал вдоль песчаного берега речки, поросшего высоким кустарником. Иногда он находил кусты дикой смородины или малины и неторопливо собирал спелые ягоды, тут же отправляя их в рот. Обойдя по воде выступ пологого берега, он увидел небольшую прогалину и аккуратный "пятачок" пляжа, окруженного с трех сторон густой растительностью. Травин остановился. Посредине песчаной площадки стояла та самая девушка, в том же рабочем фартуке, но на этот раз без косынки. Водопад густых золотистых волос спадал на ее узкие плечики, что в сочетании с ее нарядом выглядело довольно пикантно. Она походила скорее на манекенщицу, которая демонстрировала перед невидимым зрителем фасоны рабочей одежды. Девушка, грациозно отставляя ножку, повторяла танцевальное па. Сквозь листья кустов и деревьев струилось вечернее медное солнце, и это особенно подчеркивало изящность ее фигурки. Травину показалось, будто не солнце горит в речке, прорываясь сквозь заросли, а именно от этой девушки разбегаются лучи во все стороны. На мгновение вместо площадки появился сверкающий, переполненный смехом и музыкой институтский зал. Травин, студент первого курса, прислонившись к колонне, восторженно смотрит на сутолоку танцующих. Рядом с ним стоит его однокурсница, которую он уже в который раз собирается пригласить на танец. Вот сейчас, пока он набирался смелости, ее увел напористый старшекурсник. Она улыбается своему партнеру, а Травин, сжимая кулаки в кармане, тихонько продвигается в стороне за ними, чтобы к перерыву снова оказаться возле нее. Уж на следующий танец он пригласит ее обязательно... .
Травин неловко переступил с ноги на ногу. Под ним, как ружейный выстрел, хрустнула сухая ветка валежника. Девушка вздрогнула, взглянула в его сторону, но не оставила своего занятия. Травин подошел ближе, соорудил из расчески и папиросной бумаги музыкальный инструмент и начал насвистывать первый пришедший на память мотив, старательно выводя мелодию в такт движениям девушки.
- Вы танцуете вальс? - спросила она, доверчиво посмотрев на него большими зелеными, точно нарисованными, глазами.
- Бывало..., - сказал Травин без особого энтузиазма.
- А мне нравится вальс. Шейк и другие бодрые танцы я тоже люблю, но вальс мне больше всего нравится. Это, наверно, странно.
- Попробуем..., - Травин спрятал расческу и подошел к ней. Обняв ее за упругую талию, он невольно подумал, что не такая уж она хрупкая, как ему показалось сначала. Вполголоса напевая, они закружились. Травин двигался неуклюже, робко, словно боялся запутаться в собственных ногах. Его напарница от волнения постоянно сбивалась с ритма и нередко наступала ему на босые ноги. Травин не замечал боли, каждому по-своему было приятно кружиться. Она смотрела на него тем же доверчивым взглядом с чуть наивной смущенной улыбкой. Травину показалось, что видит она в эту минуту не его, а кого-то другого и не ему улыбается, а кому-то другому, далекому, может быть, и не существующему человеку, но и ее отчуждение тоже не к нему относилось. Просто девушка танцевала любимый танец... .
Она раскраснелась. На узеньких темных бровях и над пухлой губкой заблестели хрустальные бусинки пота. От ее волос шел теплый запах полевых цветов. Травин чувствовал этот запах и глубоко вдыхал его всею грудью. Дыхание девушки было по-особому ароматно. Оно захватило его, как сладкий дурман, от которого невозможно было избавиться. Никогда не встречал такую красивую, подумал он, пытаясь взять себя руки. Остановившись, он обнял ее за плечи и поцеловал. Девушка не рассердилась, не оттолкнула его и только еще больше покраснела, когда он выпустил ее из своих медвежьих объятий. В глубине души он давно мечтал о чем-то подобном. Но все еще не верилось, что это сбылось.
- Раз уж так получилось, давайте знакомиться, - сказал он.
- Зачем? - ответила девушка - Со многими так бывает... .
- Но не со всеми... .
- Все равно ни к чему. Завтра я уезжаю отсюда, и вам придется искать другую... . Стоит ли терять время? А вообще-то меня зовут Лариса. - она отломила ветку и стала чертить на песке фигурки. Травин отошел к самой кромке берега и стал молча смотреть на нее, не зная, как следует себя вести.
- У меня есть пирожки и клубникой, - сказала Лариса - Хотите?
Травин сказал, что будет обязан ей жизнью за это, потому что он иначе не дотянет до дому. Лариса вынула из кустов сверток.
- Один пирожок. - уточнила она, развернув бумагу - Остальные, оказывается, я уже пустила в расход. Между прочим, сама пекла. В настоящей русской печи у нашей хозяйки, где мы живем с девчонками.
Она подала пирожок Травину. Их взгляды на мгновение встретились. Травин почувствовал, что у него кружится голова. Он обнял ее и стал целовать глаза, волосы, плечи. Затем осторожно взял ее на руки и положил на песок. Он со страхом ждал хотя бы одного ее защитного жеста или протестующего слова. Этого было бы для него достаточно, чтобы оставить ее в покое. Но она лишь покорно молчала, обхватив его затылок холодной, чуть влажной ладонью... .
Потом они шли вместе домой. Чувствовалась неловкость, которую Травин не знал как переступить.
- Мне еще две недели трудиться здесь, - сказал Травин - потом я отыщу тебя... .
Лариса вскинула на него глаза, и неожиданно слезы потоком полились по ее щекам.
- Ну чего ты? - сказал Травин, подойдя к ней и обхватив руками ее голову.
- Я плохая? Да?
- С чего ты взяла?
- Знаю, плохая... . С первой же встречи... .
- Не с первой, - сказал Травин, пытаясь перевести этот разговор в шутку.
- Ты, конечно, подумал, что я с каждым, кто подвернется, вот так... .
- Я от тебя отчета не требую. И чего это вдруг ты решила передо мной излиться?
- Ты меня бросишь?
- Не говори глупостей.
- Мало ли хороших девушек... .
- Это понятие растяжимое. Во всяком случае, меня не интересует, что было с тобой раньше. Я ведь не святой тоже. Каждый живет по-своему.
- Ну ладно, это я так... распустила нюни... . Как говорится, в минуту душевной депрессии. А может быть потому, что ты мне понравился; еще тогда, в первый раз, на тракторе. Оба вы тогда с трактористом уж больно хороши были. - сказала она и улыбнулась своей яркой улыбкой - Только зря я, наверно, тебе сказала об этом: еще загордишься... . Если хочешь, звони. - она назвала номер московского телефона и подала руку - Надо прощаться. Не хочу, чтобы в деревне нас видели вместе.
Лариса свернула на другую тропинку и вскоре скрылась из виду среди деревьев... . Не приснилось ли ему все это, подумал Травин, глядя в густую чащобу леса, куда уходила Лариса.
Травину показалось, будто последнюю фразу он произнес вслух, и он выжидающе посмотрел на Стоцкого. Но тот, уткнувшись в газету, не проявил к нему ни малейшего интереса. Травин придвинулся к окну и посмотрел вниз. На однообразном беломраморном фоне тундры едва различимыми искрящимися полосками тянулись Уральские горы. Солнце висело над горизонтом холодным и тусклым светильником. Неожиданно землю заволокло туманом: самолет вошел в зону сплошной облачности. Теперь из окна можно было увидеть лишь море пепельных облаков, небо, да испещренное заклепками крыло самолета.
Когда пошли на снижение, Травин с минуты на минуту ждал, что вот сейчас самолет вынырнет из облачной толщи и внизу появятся постройки города. Но облачность вверху сменилась густым туманом внизу, и Травину так и не удалось увидеть общий план города. Это его даже несколько огорчило. В Северном он еще ни разу не был, и ему очень хотелось взглянуть на него сверху. Мелочь, конечно, но Травин придавал ей значение.
В первые дни по приезде погода в Северном установилась довольно сносная. Особенно сильных морозов не было и, если иногда набегала метель, то жиденькая и быстро стихала, не причиняя серьезных препятствий даже городскому транспорту. Травину, который удобно устроился в теплой гостинице, не терпелось скорее увидеть северное сияние и настоящую пургу. А как же иначе? Уж раз он попал на Север, так должен прочувствовать все его прелести. Тем более, что он впервые зимой в Заполярье, а в стенах гостиницы ему не страшны никакие опасности... .
В Северном жил со своей семьей Васильев. У Травина был его адрес, но он все никак не решался к нему зайти: обругает ведь за его идиотский проект. Наконец Травин не выдержал. Желание повидать семейство Васильевых взяло верх, и он как-то вечером, возвращаясь с работы, разыскал их квартиру. Его встретила Таня, жена Васильева. Увидев в дверях запорошенную снегом неуклюжую фигуру Травина, она удивленно всплеснула руками:
- Бог ты мой! - сказала она - Каким ветром?
- По работе, конечно. В такую погоду вряд ли кого потянет сюда развлекаться.
Травин разделся в прихожей и прошел в комнату.
- Сто лет не виделись. Костя рассказывал мне, что видел тебя в Москве недавно, но я толком от него так ничего о тебе и не добилась. Как трудишься, что из тебя вышло? Небось важным чиновником стал... .
- Рядовой служака. Тяну свою лямку все так же и там же. Ничего нового.
- Жениться-то собираешься?
- Молодой еще..., и сорока не исполнилось. - усмехнулся Травин - А как только поставлю отметку в паспорте, непременно пошлю вам весточку.
- Смотри, без потомства останешься... .
- Все равно в неволе я не размножаюсь... .
- Это еще надо проверить.
- Может и надо... . Ну а ты как?
- Мечтаю в Москву вернуться, да Костя и слушать об этом не хочет. Прижился здесь.
- Должно быть, есть на то причины, если он не хочет в Москву ехать... . Характер у него такой. Надо было за меня выходить замуж, а не за Костю, тогда бы в Москве жила. А то в самый решительный момент - хвост трубой и удрала от меня бедного и несчастного на край света.
- Любовь-то в двадцать два года куда угодно загонит. Но все получилось правильно. Я ведь не жалуюсь... . Ты остановился в Гостинице?
- Да, в местной Астории.
- Забирай свое имущество и переходи к нам.
- Вряд ли это будет удобно. Я не один - со своим начальником.
- Приводи и начальника, места в трех комнатах хватит. Хоть питаться будете по-человечески, а не в столовой. Кстати, давай, я накормлю тебя.
- Поесть, надо сказать прямо, не откажусь. Проголодался.
Она поспешила на кухню. Травин устало подсел к столу, закурил. Татьяна поставила на стол бутылку со спиртом, принесла приборы. Разрумяненная возле плиты, она казалась намного моложе своих лет. Ее мягкий, слегка насмешливый взгляд и приветливая улыбка делали ее особенно привлекательной. Травин поймал себя на мысли, что он невольно сравнивает себя с Ларисой. Лариса красивее и моложе ее почти на пятнадцать лет, но в чем-то она проигрывает Татьяне. В чем именно, Травин понять не может.
Кажется, еще совсем недавно все они: и Костя, и Травин, и Таня бегали по институту с зачетными книжками и со своими студенческими заботами. Факультеты у них были разные, но это не мешало им проводить большую часть свободного времени вместе. Первым за Таней начал ухаживать Травин и познакомил ее со своим приятелем. Травин точно не помнит, когда это случилось, но однажды он почувствовал, что их компанейский простой треугольник начинает явно становиться классическим, а третьим лишним оказывается он, Травин. Что тут было ему делать, если женщина предпочла другого, да еще к тому же его лучшего друга: сердцу не прикажешь. Пришлось смириться. После окончания института Васильевы уехали работать на Север. Теперь у них два взрослых сына. Травин по-прежнему с ними в дружеских отношениях, хотя и видеться им приходится не так часто.
Таня принесла ужин, устроилась напротив Травина на диванчике и, сложив на коленях руки, стала смотреть, как тот уплетает за обе щеки жареную оленину. Это явно доставляло ей не меньшее удовольствие, чем Травину вкусное блюдо.
- Где же ваши наследники? - спросил Травин - Все еще в школе?
- На баскетбол остались. Играют в одной команде. Старший в этом году десятилетку заканчивает. Грозится сбежать в зверобои. Просто беда с ним... .
- То есть как сбежать грозится?
- Сманил его тут один товарищ, родственник нашего соседа. Сам он промышляет на море. Приезжает иногда к соседу в гости. Ну и нарассказывал Мишке своих охотничьих басен. Тот и развесил уши. Бредить начал охотой. Говорит, кончу школу - и прямо на море... . Ни встрёпка, ни уговоры не помогают. Об институте и говорить не хочет. Может, одумается.
- По-моему, зря ты грызешь Мишку за его выбор. Если у него всерьез душа лежит к этому делу, пускай себе стреляет тюленей, моржей или еще там кого. Ну, будет он пять лет протирать штаны в институте, получит диплом, а для чего? Чтобы потом всю жизнь мучиться на работе, которая для него, что называется, ни для ума, ни для сердца. Я в свое время тоже лез с дуру не туда, куда было нужно. Поступал в театральный. Сто человек на место! Для меня, естественно, места не хватило. И к лучшему.
- Хотелось бы знать, как ты запоешь, когда твой собственный сын откажется от института. Да что с тобой толковать об этом! У тебя еще не решена проблема размножения. Лучше наваливайся на картошку, а то остынет.
Татьяна принесла чайник и налила чашку чая себе и Травину.
Не решена проблема, подумал Травин... . Все чаще ему стали напоминать об этом. Да он и сам нет-нет и почувствует, насколько невыносимо становится его одиночество. Вот и сейчас его бывшие однокашники, сверстники готовят своих ребятишек к самостоятельной жизни, строят какие-то планы, волнуются; и в этом, собственно, и состоит их жизнь... . А травин лишь может беспристрастно о чем-то советовать. Он посторонний... .
Пускай не права Татьяна в отношении Мишки, зато она живет реально - своем маленьком, но предметном, мирке. У Травина же - кругом пустота... . Еще недавно он верил, что институт, работа - его крепость, и ничто не может его сокрушить там. Все это оказалось иллюзией, а неприступная крепость - всего лишь пресловутым воздушным замком. Он не хочет больше быть посторонним. Он должен иметь семью, положение. Каждый к этому приходит по-своему. Теперь Травин знает, что ему надо делать. Еще не все потеряно... .
- Наверно, скоро заявится Костя? - спросил Травин - Когда он приходит с работы?
- Костя уже вторую неделю разъезжает по буровым скважинам. Сказал, что на этот раз будет в поле недолго. Дня через три-четыре вернется. Иногда бывает, что и по два месяца сидит в поле. Казалось бы, уже пора привыкнуть к такому, а я не могу. Постоянно с ум сходишь: как бы чего не случилось с ним. Вот и сейчас, вроде бы, не из-за чего беспокоиться, а все нутро в напряжении, и ничего с собой не поделаешь, пока не приедет.
По ее лицу скользнула тень затаенной грусти. Как она его любит, подумал Травин. Счастливый. Хотелось бы верить, что и Лариса любит Травина вот так же искренне. Человеку нужно, чтобы его любили, чтобы его ждал кто-то... . Пожалуй, к лучшему, что он не застал Костю дома. Встречаться им сейчас вряд ли было бы обоим приятно.
Таня все-таки уговорила Травина переселиться из гостиницы в ее квартиру. Хозяйкой она оказалась превосходной. Травин, привыкший к холостяцкой жизни, где нередко случалось и так, что посуда, изрядно покрытая плесенью, хранилась в книжном шкафу вместе с собранием сочинений Толстого, а картошка варилась в чайнике, впервые за много лет почувствовал настоящий домашний уют. Он с ужасом думал, о том, как он почти до сорока лет протянул без такой вот домашней крепости, которую могут построить лишь руки женщины. Скоро и у него будет свой очаг... .
Стоцкий не захотел уходить из гостиницы, и они каждое утро встречались с Травиным на условленном месте, а затем направлялись в местные организации утрясать дела по строительству своего комплекса промышленных предприятий. Все основные вопросы им удалось уладить довольно быстро. Осталось лишь съездить в тундру и осмотреть строительную площадку.
Ехать договорились пораньше, чтобы засветло побывать на местности, где развернется строительство, и к вечеру вернуться в город.
Когда затрещал будильник, Травин прихлопнул его ладонью и поскорее выбрался из-под одеяла, чтобы не заснуть снова. За прошедший день он порядком измучился. От всех собраний, бесед, разговоров, и теперь еще не выспавшись, чувствовал себя разбитым, двигался неуверенно, вяло, словно с похмелья.
Проснулась Татьяна. Накинув халат, она направилась было в ванную, но взглянув на часы и убедившись, что еще только начало шестого, удивленно спросила: "Куда ж он в такую рань нацелился? Выспался бы как следует, а уж потом решал бы свои проблемы...".