Аннотация: Так, на перекрестках путей наших, детство встречается со...зрелыми годами.
Встреча на перекрестке
Юрий не был в Литве уже года четыре. Столько времени прошло с тех пор, как они с женой покинули так называемое "пост советское пространство" и оказались в гостеприимной Германии, в вольном ганзейском городе Гамбурге. Некоторое время колебались: ехать - не ехать! Однако, по трезвом рассуждении, было решено всё же "ехать"! Почему на старости лет не воспользоваться подарком судьбы? Правда - чисто одесский вопрос? А что удивляться! Юрий и был чистокровным одесситом. Шутка ли сказать - первые пятьдесят лет с момента рождения он жил в родной Одессе. И только потом - двадцать лет в Вильнюсе, куда с женой и сыном переехал, получив лестное приглашение на работу в научно-исследовательском институте.
Эти годы в Вильнюсе пролетели незаметно. Столько нового, невероятно интересного узнал и прочувствовал Юрий в этом замечательном прибалтийском краю. После шумной и вечно бурлящей Одессы, Вильнюс казался ему тихим и чистым раем....
Однако вскоре Юрий стал скучать без привычных музыкальных встреч в одесской филармонии, куда привычно и регулярно хаживал на концерты и музыкальные лектории. В Одессе в таких случаях говорили: "ходил, как на работу"! Кроме того, исполнительское мастерство местных солистов, по его мнению, не дотягивало до привычного уровня одесских музыкантов. Скрипки пели "не теми" голосами. Не было у них замечательного, полного голоса и проникновенной интонации, которые покойный одесский профессор Столярский именовал 'файным' звуком.
А вам, наверное, интересно узнать, откуда у инженера и учёного столь повышенное стремление к большой музыке? Ну, во-первых, такое бывает частенько. Просто человек с душой гуманитария волею судьбы становится инженером, лётчиком, моряком - мало ли на свете интересных профессий? А уж послевоенное поколение - речь идёт, конечно, о второй мировой - Великой Отечественной войне, так вот, это поколение хваталось за любую профессию, лишь бы быстрее начать зарабатывать деньги на прожитие. Тут уж было не до творческого подхода к выбору дела по душе.
Юру, ещё до этой страшной войны, в семилетнем возрасте папа отдал в музыкальную школу именно того самого знаменитого профессора Столярского. Чтобы ребёнок учился играть на скрипке. И Юра до конца своих дней будет помнить, как он гордо нёс футляр с маленькой, но самой настоящей скрипкой по людным, ярко освещённым солнцем улицам, в пролёты которых иногда просвечивало синее море. Будет помнить, как за руку с отцом они пришли к очень красивому дому с колонами у входа, вошли в небольшую комнату со светло-жёлтыми, полупрозрачными занавесями на огромных окнах. В центре комнаты был большой квадратный стол, накрытый тяжёлой скатертью. Коричневой скатертью с бахромой. И на ней блестели в открытых футлярах маленькие скрипки детей, которые с родителями пришли то ли на урок, то ли, как Юра - поступать в школу. Папа положил на скатерть и Юрину скрипку, а Юра стал разглядывать детей. Они чинно сидели на стульях у стены против окон. Два мальчика и девочка. Мальчишки Юру не заинтересовали. Один - сразу видно воображала и маменькин сынок. Второй - рыженький, тщедушный уставился в пол и сидел так, не поднимая головы. Папа сразу стал о чём-то разговаривать с мамами детей, а Юра не мог оторвать взгляда от девочки. От её удивительных сверкающих антрацитовым блеском глаз на живом румяном от волнения личике. От её бархатного аккуратного платьица и белоснежных бантов, туго стягивающих замечательные каштановые косы. Словом - очень она ему понравилась, что, впрочем, с ним иногда, хотя и очень редко, случалось. Вообще то Юра к девчонкам относился равнодушно. Да и мода у них в детсаду такая была. И на прогулках в парке, и в группе играли чаще всего отдельно. Мальчишки сами по себе. Девочки занимались своими делами. Но эта! Может быть, виной тому была обстановка? Волнение перед первым в жизни экзаменом, необычный дом и эта комната, и особый мир, где тебя будет слушать самый главный музыкант города. Кто его знает? Сам Юра, конечно, так и не понял, чем она поразила его воображение. И вскоре его с папой пригласили в другую комнату. Профессор Столярский сидел на вращающемся табурете у рояля. Он добродушно поздоровался и тут же попросил папу оставить его с Юрой наедине. Профессор казался Юре очень стареньким и очень добрым. Юра глянул на этого дедушку в сером костюме с длинными седыми волосами и сразу перестал бояться. Потому что, когда их позвали, он слегка трусил, но быстро "взял себя в руки" (так говорила бабушка, когда просила внука не волноваться) и гордо прошёл мимо других ребят, не показав и вида, что ему слегка не по себе.
"Ну, иди ко мне, молодой человек, - сказал профессор негромким, тёплым голосом. И начался экзамен. Юра пел песни, хлопал в ладоши и снова пел ноты, которые учитель играл или просто выстукивал карандашом на крышке рояля. А потом профессор стал играть сразу три ноты вместе, а Юру просил петь их по отдельности. Всё это было легко, занятно и приятно и совсем не походило на то, что представлял себе Юра под суровым словом "экзамен". "Да ты у нас просто герой! - сказал, наконец, учитель, - зови папу.
Так в далёком предвоенном году Юрий был принят в знаменитую одесскую школу по классу скрипки. Два раза в неделю он теперь ходил на уроки, на квартиру к своему учителю. Он радостно шёл на урок и прилежно готовил домашние задания. И не только потому, что любил скрипку. По правде говоря, не так уж он свою восьмушку и любил. У неё и звука то настоящего не было. Не то, что у скрипки, на которой ему учитель показывал, как нужно играть упражнения и пьески. Та скрипка пела человеческим голосом! Однако после Юриного урока было время занятий Лизы. Той самой девочки с косами и удивительными глазами. И она, конечно, всякий раз слышала его упражнения. Юра мучился от сознания своего ничтожества. Он мечтал заиграть вдруг ярко и замечательно, и удивить своим мастерством и Лизу, и учителя, и весь мир! А учитель сказал, что скоро можно будет ему перейти на большую скрипку, и тогда она зазвучит в его руках по настоящему.
Зазвучали взрывы первых бомб и снарядов войны. И вся жизнь людей пошла по жестоким законам военного времени. Из родной Одессы пришлось уехать на Урал. Для Юры занятия музыкой были прекращены навсегда. На протяжении своей жизни он несколько раз пытался возобновить их. Но, увы, результаты короткой учёбы в музыкальной школе для взрослых показали - не быть ему скрипачом, не порадовать мир волшебными звуками скрипки. Как говаривала покойная любимая бабушка: "Твой поезд, Юрочка, ушёл. Кто опоздал - тот не едет"! Но любовь к музыке, пришедшая в детстве и юности, не покинула Юрия. А он никогда в жизни не изменял ей. Отсюда и тоска по живой настоящей музыке. Тоска, которая изрядно угнетала его в полюбившемся Вильнюсе.
А на днях он из Гамбурга отправился в Вильнюс. Не надолго погостить у сына и по другим делам...
Давненько не бывал Юрий в Литве. И вот он снова бродит по Вильнюсу, любуется грандиозными переменами, произошедшими в городе за последние пятнадцать лет. Город существенно изменился к лучшему с той поры, когда Юрий был здесь в последний раз.
Живя в Вильнюсе, Юрий иногда посещал отчётные концерты студентов консерватории по классам различных педагогов. Интересно, что там сейчас? О! Да она уже и не консерватория, а музыкальная академия! Ноги сами понесли его к знакомому зданию. И действительно, сегодня вечер-концерт. Скрипка и альт. "Вот здорово, - подумал Юрий, обязательно схожу, послушаю, что они сейчас умеют, чему учат молодёжь".
А вечером он, слегка опаздывая, влетел в фойе консервато..., в смысле - академии музыки, удивился присутствию нескольких молодых людей - явно секьюрити: "Кого они тут охраняют и от кого? - мелькнула мысль. Юрий, быстро сдав пальто в гардероб, поднялся на третий этаж к знакомому залу. Он и здесь приметил пару охранников у входа и на лестничной площадке. "Что за дела? Может быть, сам господин президент изволил сегодня послушать студенточек"? Юрий улыбнулся, пропустившей его в зал пожилой женщине и осмотрел просторное помещение. Странными показались как размещение публики, так и её состав. Первые три ряда пустуют. Далее на нескольких рядах восседают солидные мужчины и дамы пожилого возраста. Снова пара пустующих рядов. И зал заполнен неравномерно и не студентами, как обычно бывает на таких вечерах, а вполне зрелой публикой. Да и в зале этом, мест на четыреста, присутствовало не более сотни зрителей. "Странные у них перемены, - подумал Юрий, усаживаясь в ближайшее к центральному проходу кресло в седьмом ряду. - Отсюда сцена видна, как на ладони и звучание инструментов воспринимаешь полноценно". Вскоре концерт начался. Ведущая программу, по-видимому, студентка, по-литовски приветствовала публику. Не слишком понимающий литовский язык Сонин, всё же разобрал, что в зале присутствует американский консул - отсюда и охрана. Он понял также, что пропустили его в зал по ошибке, приняв за важную персону, имеющую к данному мероприятию прямое отношение, а играют сегодня вовсе не студенты, а американские музыканты. Какая-то Диана и ещё Виржиния. Фамилий Юрий не запомнил. И он мысленно поблагодарил свою жену-художницу и, вообще, женщину с хорошим вкусом, за то, что в своё время наладила ему красивую эспаньолку и приучила следить за своим внешним видом.
На сцену вышли две женщины - скрипачка в элегантном чёрном платье и альтистка в фиолетовом наряде. "Староваты они, чтобы быть студентками, - подумал Юрий, - девушкам давно за сорок"! Скрипачка стала давать пояснения к их первому произведению - дуэту Моцарта для двух инструментов. Она говорила по-английски. Молоденькая переводчица повторяла для публики её слова по-литовски. А Юрий рассматривал скрипачку. Её тёмные волосы, ниспадающие к плечам, и чёрное платье контрастно оттеняли лицо, казавшееся при ярком свете белой маской. И на этом лице жили большие чёрные глаза, с интересом рассматривающие публику. Она была как-то по-домашнему спокойна. Во всём её облике, в том, как она по-хозяйски регулировала смычок во время перевода её слов, чувствовался большой сценический опыт много концертирующего музыканта...
И началась музыка. Она захватила Юрия буквально с первых тактов. Всё просто: звучание скрипки оказалось волнующе глубоким, тем самым, которого добивался от своих учеников профессор Столярский в довоенной Одессе. Скрипка ликовала, грустила, шутила... Юрий реагировал на каждый нюанс, на каждый малейший поворот темы. Мир для него обратился в сияющую всеми цветами радуги музыкальную волну. Он заворожено глядел на сцену, не мог оторвать взгляда от рук и глаз замечательной музыкантши.
Концерт шёл своим чередом. Сменялись произведения. И лишь начиналась музыка, Юрий вновь оказывался в её волшебной власти. Ему казалось, что скрипка поёт в этом зале только для него одного. Она разговаривает с ним - вопрошает, упрекает в чём-то... А скрипачка, словно угадала его состояние. Она теперь поглядывала на Юрия, как будто ждала его одобрения. И, в конце концов, во время аплодисментов, которыми публика наградила исполнителей, Юрий показал ей большой палец, развёл руками и покачал головой в знак восхищения. На её губах промелькнула милая улыбка и, раскланявшись, она с подругой-альтисткой ушла со сцены.
Одеваясь в фойе у гардероба, Юрий увидел, как группа людей, среди которых были обе музыкантши, спустившись по центральной лестнице, направилась к выходу. Он отметил про себя, что скрипачка была небольшого роста, гораздо меньшего, чем смотрелась на сцене. Их взгляды встретились. Видно в глазах Юрия было что-то такое, что заставило женщину приостановиться, и Юрий шагнул к ней и по юношески горячо выпалил первое, что пришло на ум: "You are beautiful! You are very beautiful"! На этом его знание английского практически заканчивались. "O, thank you! - улыбнулась ему скрипачка. "Эх, сказал бы я вам сейчас по настоящему, какое диво ваша музыка! - воскликнул Юрий, - да на разных мы говорим языках". "А вы попробуйте, - ответила она, - возможно, я пойму"! "Как, вы знаете русский? - удивился Юрий. "У вас тоже не плохо получается, - усмехнулась скрипачка. "Да, но вы же американская скрипачка, а я одесский инженер из Гамбурга проездом в Вильнюсе! - воскликнул Юрий, который даже в такой ситуации не смог удержаться от каламбура. "Да мы с вами земляки! - просияла женщина, - Я выучилась русскому языку в сто первой одесской школе на Большой Арнаутской"! "А где так потрясающе научились играть на скрипке? Случайно не в школе Столярского на Сабанеевом"? "Школа Столярского, - вздохнула Диана Шмидт. Там начинала моя мама... Она стала великолепным педагогом. Моим главным учителем. Она сохранила традиции одесской школы. У неё в Лос-Анджелесе много талантливых учеников". Диана грустно глянула Юрию в глаза: "Её уже нет. Два года"...
Разговаривать далее было невозможно. Спутники Дианы не могли больше задерживаться. И она, попрощавшись, повернулась к выходу, но в это мгновение Юрия, словно током ударило. Он вспомнил другие чёрные, сверкающие антрацитовым блеском глаза, поразившие его в далёком детстве. "Лиза! - воскликнул Юрий. - Вашу маму звали Лизочкой"! Диана резко остановилась в дверях. Спутники едва не натолкнулись на неё. "Вы знали мою маму? - обратилась она к Юрию и стала что-то быстро говорить по-английски окружавшим её людям. Потом снова обратилась к Юрию: "К сожалению, мы должны сейчас расстаться. Тут у них эти дипломатические цирлихи-манирлихи. А завтра мы покидаем Вильнюс. Что делать? Так хочется поговорить о вашем знакомстве с мамой, вспомнить нашу Одессу". Юрий быстро протянул ей свою визитку: "По Интернету свяжемся, черканите мне пару слов, а я про вашу Лизу вам расскажу. До связи"! Она шагнула к Юрию. Крепко пожала его руку свое маленькой, но очень сильной рукой, заглянула в глаза своими чёрными антрацитовыми очами, сказала: "До связи"! А он ещё долго бродил по городу, всё не мог успокоиться, и в его воображении то вновь звучала живая прекрасная музыка, то возникал образ маленькой одесской девочки Лизы, ставшей замечательным педагогом и воспитавшей талантливую дочь.
12.01.2007