Аннотация: Это, вообще, то литературный киносценарий полу фантастического полу детектива. Во! Новый жанр придумал.
Створ
Литературный киносценарий
Старинный русский город. Летняя ночь. Если бы не приметы современной цивилизации: новостройки, фонари, телефонные будки, то и не разберешь, какое столетие проходит над этими древними башнями, храмами и церквями. Это Новгород. На улицах тишина. Город спит. Одиноко стучат шаги ночного прохожего. Вот и он. Со спины - крепкий мужчина спортивного сложения с портфелем 'дипломат'. Он скрывается в подъезде старого дома, где-то в центре города.
Рука в тонкой перчатке легко отпирает ключом тяжёлую дверь. Некто входит в квартиру. Свет ручного фонарика выхватывает из её тьмы отдельные уголки и предметы. Квартира, видимо, принадлежит холостяку-интеллигенту: одежда на стуле, книги повсюду, беспорядок на письменном столе. На стене, над этим столом, как бы специально, чтобы маячить перед глазами хозяина, висит дешёвая металлическая рамка. В ней под стеклом какая-то лента, похожая на грязную полоску берёзовой коры. Под лентой листок бумаги с машинописным текстом. Рука в перчатке снимает это со стены. А на стенке остаётся лишь прямоугольник невыцветших обоев над ограбленным рабочим местом неизвестного человека. И на этом фоне возникает надпись 'СТВОР' и проходят титры.
А на лестничной площадке захлопывается дверь. Затихают шаги. Затем приоткрывается дверь соседней квартиры. Вопросительно выглядывает в широкую щель пожилая женщина. Не обнаружив ничего подозрительного, запирается.
Похититель уверенно сворачивает в переулок. Бросает 'дипломат' с добычей на сидение своего автомобиля и уезжает, никем не замеченный.
Утренний туман устилает пойму широкой реки. В траве, под радостное пение очнувшихся от ночи птиц, ползёт, истекая кровью, русский воин в истерзанном куяке, надетом поверх холщовой рубахи, сжимая в руке обломок меча. Он умирает. Не для него этот прекрасный мир. Но ни следа отчаяния, ни следа страха на его мужественном лице. Видения недавнего боя преследуют его. Губы шепчут:
- Не выдаст Полюд славу Пльсковскую....Не подведёт Полюд на жизнь домов Пльсковские Нордвальдово семя... Лада моя, Настасьюшка, взрасти чадушко наше...
Лицо его спокойно и светло. Это лицо человека чистого перед людьми и собственной совестью.
Но что это?! В утреннем тумане, цепляясь за песок и траву, пытается выползти на береговой откос мужчина лет тридцати пяти - сорока. На нём джинсы и окровавленная, прилипшая к спине рубаха. Его лицо странно напоминает лицо умирающего воина из предыдущего кадра. Он шепчет перепуганным мальчишкам, которые заметили его, проходя с удочками на рыбалку:
- Не подведет Полюд... Аки волци рыскаше по яругам сила Нордвальдова...
И причудливо сменяются картины: умирающий воин Полюд, его битва на заре летнего дня 1241 года с конными крестоносцами, раненный мужчина на берегу древней, как Русь, реки Шелони, близ Новгорода...
На больничной койке мечется и бормочет в жару раненный:
Над ним врачи и среди них Наталья Николаевна Силина - психотерапевт, миловидная женщина лет тридцати пяти, аспирантка мединститута и Матвеев Иннокентий Григорьевич - следователь, майор МВД.
Рекордер фиксирует бред на старинном языке. Удивительный, ни на что не похожий.
На месте происшествия трудится дежурная оперативная группа - обследует, фотографирует, изучает. Подъехавшего Матвеева приветствуют коллеги. Они интересуются:
- Ну, как он там, жить будет?
- Обещают, что выживет. Жизненно важные органы не повреждены. Но психика... несёт он в бреду нечто несусветное.
- На церковном, да? - интересуется молодой следователь, - мне ребятишки говорили. При мне он уже молчал. Много крови потерял. Если бы рубаха не облепила рану, была бы ему крышка ещё пару часов тому назад.
- Что у вас? - осведомился Матвеев.
- Там внизу его палатка. Видать рыбачек - любитель. Пойдёмте, глянем. Мои как раз переписывают его хозяйство.
Сначала в натуре, на месте, затем в фотографиях, в своём кабинете, рассматривает Матвеев новую палатку с отрезанными задними растяжками, нехитрую рыболовную снасть и другие вещи пострадавшего.
Иннокентий Матвеев, ведущий расследование покушения на убийство на Шелони, опытный оперативный работник. Это уравновешенный, добродушный и несколько медлительный человек весьма зрелого возраста. Но, при необходимости, умеет собраться. И тогда во взгляде его серых глаз появляются, несвойственные ему обычно, живость и твёрдость.
- Понимаешь ли, Саня, - обращается он к своему помощнику, свежеиспеченному лейтенанту Александру Шуру, - меня здесь кое-что удивляет и даже настораживает. Майор широким жестом обвёл вещи, лежавшие на отдельном столе. Они принадлежали пострадавшему. Но тут же педагог в душе Иннокентия Григорьевича взял верх над следователем.
- Посмотри на них ещё раз и опиши, как можно точнее, личность раненного на реке человека, - сказал он.
Шур, жизнерадостный атлетически сложённый парень, чернобровый, с юношеским румянцем на щеках, в новенькой, щегольски пригнанной форме, боготворит своего начальника и наставника. И есть за что: о былых делах Матвеева, о его удивительном оперативном чутье частенько с нескрываемым восхищением рассказывали коллеги в отсутствии начальника.
Александр еще раз окидывает взглядом вещи, проходит мимо длинного стола и задумчиво начинает, произнося слова с лёгким украинским акцентом:
- Ну, это человек городской, из интеллигенции - аэрозоль от комариков, салфетки... и вообще, всё новое.
- А рыбак он никудышный - сразу видно, - оживился лейтенант, - посмотрите сами: где запасные крючки? Где закидушки, леска, удилища? Что же это выходит? Человек тащит на рыбалку целый дом, но берёт всего лишь одну несчастную удочку? Нет, это совершенно не нормально, что там не говори! У нас на Херсонщине так ни один пацан не поступит.
- Саня, ты молодец! Всё видишь правильно. Комплект вещей многое рассказывает о человеке. А что тут ещё есть ненормального? Как думаешь? - продолжил экзаменовать помощника Матвеев.
- Ну, в остальном...- стал тянуть лейтенант.
- Иди-ка сюда, скомандовал майор, - выворачивай карманы. Все, все. И выкладывай на стол, что там у тебя есть.
- Хорошо, товарищ майор, - удивлённо протянул Шур, звякая мелочью и ключами перед Матвеевым.
- Будет, будет, - успокоил его Матвеев, - всё, что нужно ты уже достал. Итак, разуй глаза и посмотри, что носит с собой почти каждый нормальный мужчина.
- Ага, нет никаких ключей, документов, записной книжки...
- Вот именно, - остановил его майор, - Никаких указаний о личности. Кто он? Это сейчас один из главных вопросов.
Матвеев как-то странно глянул на своего помощника, который рассовывал по карманам свои атрибуты 'нормального' мужчины.
- А везёт же тебе лейтенант Александр Шур! - помолчав, произнёс майор, - Два дня будешь рыбку ловить по всем правилам. На Шелони. А если что узнаешь об этом, - майор кивнул в сторону вещей пострадавшего, - то так уж и быть - запомни и доложи.
- Слушаюсь, товарищ майор! - по солдатски отчеканил Шур, - ловить рыбку на Шелони... Иннокентий Григорьевич, а может быть он поп?
- Почему поп? - удивился Матвеев.
- Так он же говорит, вроде, на церковнославянском языке?
- Он не священник, Саня. У него и бороды нет. А православные священники, имеющие дело с процессом, все бородатые. Так у них положено. - И Матвеев задумчиво прибавил:
- А может быть он учёный? Специалист по древним языкам, или что-нибудь в этом роде? Сам ведь говоришь - интеллигент.
На Шелони, близ её притока реки Мшаги, появился весёлый отпускник Саня. Заядлый рыбак, учитель из Херсона, 'сбежавший на недельку от жены и от детей к тёще в Новгород'
. Это лейтенант Шур. Он поставил палатку в полукилометре от места преступления. Стал рыбачить на утренней зорьке рядом с местным жителем - Фёдором Степановичем Волосковым - пенсионером.
- И что же это делается на свете? - риторически вопрошает дед пространство над уснувшими поплавками, - что творится? То ни гроша, то сразу рупь! Третьего дня уха с Гендриком. Сегодня с Санькой... А где это Гендрика носит? Видать матерьялы на стройке принимает.... А может быть, струхнул, что у нас тут человека того...
Александр уже нашёл способ общения с дедом Фёдором. Главное - его не перебивать. Всё, что знает, что слышал, что его волнует - всё расскажет. Вот так, вроде себе самому. Лейтенант помалкивает, угукает и внимает дедовым рассуждениям.
- Гендрик, он, конечно, такой же рыбак, как я, этот, космонавт, - рассуждает между тем, Фёдор Степанович, неторопливо инспектируя наживку, - У него шило в одном месте. То на Мшагу, то обратно сюда. Разве так что поймаешь? А к чужой ухе завсегда готов. Правда, со своей поллитрой. Что да - то да. Врать не буду. Большой любитель кумпании. А как выпьет - давай лясы точить. Всё про старину нашу пытает. Про монастыри да церкви. Скука одна. Я старый человек, и то мне эти дела по барабану. А этот... Что на свете делается? И у нас тут все к богу повернулись, а уж у них! Капитализм, он человека, конечно, уводит...
- Он у вас, что - капиталист, что ли? - рассмеялся Шур.
- А то, как же? - обиделся дедушка, - ты что, сынок! Он же главный монтажник на строительстве цыллозного комбината. Значит, с немецкой стороны. А чего ему делать, если нынче только фундаменты бьют? Ну, так он, понятно, дурью мается. То по округе шастает, то, вроде, рыбалит.... Нет, ты не думай - он мужик ничего. Однако, если бы чистый немец был, это одно, а он ведь русский, а живёт у их в Германии. Ну, ладно. Ну его к монахам! Ага, - мастерски подсекает дед серебряную рыбку.
В Новгородском музее Матвеев и директор - солидный пожилой мужчина в роговых очках. Матвеев в гражданской одежде. Вид у него, особенно рядом с респектабельным директором, прямо скажем - не изысканный. Сандалии, летний пиджачок на безрукавке. Поясной ремень подчёркивает несколько излишнюю полноту немолодого уже мужчины. Брюки.... Впрочем, оставим эти придирки. Лето, жарко.
Директор представил Матвеева сотруднице музея Лидии Ивановне Костиковой.
- Это из милиции, Лидия Ивановна. Они обнаружили Игоря Николаевича тяжело раненым.
- Игоря! - всплеснула руками Лидия Ивановна, - неужто под машину угодил? Но он... жив?
- Лидия Ивановна, - Матвеев протянул ей фотографию, - прежде всего, это он?
- Да, это наш Полюдов, - тихо сказала она. Я его сто раз предупреждала, чтоб хоть на улице ворон не ловил, - словно боясь услышать дальнейшие объяснения Матвеева, добавила Костикова.
- Его, Лидия Ивановна, хотели убить. Ножом. Это установлено точно.
- Игоря? Убить? Да ведь он безобиден, как овечка. Его даже у нас прозвали рохлей! - воскликнула Лидия Ивановна.
- Вы расскажите инспектору о Полюдове и вообще, что понадобится, - попросил её директор.
- Вот здесь он работает, вернее ещё неделю тому назад работал. А потом ушёл в отпуск и вот... - сказала Костикова, подводя Матвеева к простому письменному столу в комнате, где трудился Полюдов. - А я здесь, - указала она своё рабочее место.
- Чем занимался Полюдов? - спросил Матвеев.
- Вообще-то он должен заниматься русской антропонимикой, - замялась Лидия Ивановна, - Но Игорь...
- Простите, антропонимика - это что? - перебил Матвеев.
- Это область ономатологии, изучающая совокупность именований людей.
- Ага, - сказал Матвеев, - а теперь, пожалуйста, в двух словах, что за предмет ономатология. Мы это там у себя не проходили, - улыбнулся он учёной даме.
- Ономатология или ономастика изучает вообще происхождение имён собственных. Скажем, почему Волга это Волга. Почему автомобиль 'Фиат' называется именно так, и почему...
- Ясно, ясно. В общих чертах понял. Но вы хотели сказать, что Игорь Николаевич делает что-то не так, как хотелось бы? - продолжил Матвеев крайне интересный для него разговор.
- Вовсе нет. Всё он делает правильно, - как бы убеждая саму себя, задумалась вдруг Лидия Ивановна. - Вот только очень уж разбрасывается, увлекается... Ему пора кандидатскую защищать по специальности, а он два года ухлопал на берестяные грамоты. Совсем забросил основной предмет исследования. Стал неразговорчивым, рассеянным. Я и подумала, что под машину угодил. И жениться ему пора. Сколько можно ходить одному? Человеку ведь уже тридцать семь!
- Значит, живёт Игорь Николаевич одной работой. Ни с кем не встречается, врагов не имеет, - констатировал Матвеев. - Скажите, Лидия Ивановна, а как он насчёт этого...?
- Нет, нет! Что вы, - поняла инспектора с полуслова Костикова, - Он вообще не пьёт. Она усмехнулась воспоминанию, пришедшему в голову неожиданно: - У нас тут в прошлом году один немецкий профессор устроил банкет в честь отъезда. Ну, пригласил всех сотрудников, с которыми работал. Так Игорь тогда впервые в жизни напился. Неудобно получилось. Тут иностранец маститый, а Полюдов практически без сознания. И как его угораздило - ума не приложу! Я говорит, всё равно отыщу последний знак! Полюдов идёт в створе! Вы все увидите, что археология благодаря берестяным грамотам, станет исторической наукой! Ох и здорово выступал, еле угомонили.
- Как фамилия профессора, - поинтересовался Иннокентий Григорьевич.
- Майер. Отто Майер - ономатолог из Гамбургского университета. Он у нас по обмену работал.
- По какому ещё обмену? - удивился Матвеев.
- По культурному обмену. Наши российские специалисты работали у них, Они у нас.
- Полюдов хороший, чистый человек, - неожиданно горячо выпалила Костикова, и на глазах её блеснули слёзы. - Он не умрёт, правда? - умоляюще спросила, словно попросила она Матвеева.
- Нет, Лидия Ивановна, выздоровеет, - уверенно ответил инспектор, - вы мне эти грамоты берестяные покажите, ладно? - резко изменил он тему беседы.
- Пойдёмте. Они на стендах. Их у нас в Новгороде археологи при раскопках уже полстолетия находят во множестве. Это удивительные памятники древнерусской письменности.
- А что, Игорь Николаевич хорошо владеет древнерусским языком? - вскользь, на ходу поинтересовался Матвеев.
- Нет, он вообще им не владеет, - удивлённо обернулась к нему Лидия Ивановна, - Он меня постоянно мучит своими просьбами о переводе слов и понятий. В том то и дело: с грамотами работает, а над отдельными словами по месяцу сидит. Вот я и говорю - занимался бы лучше своим делом.
- А вы, Лидия Ивановна, владеете древним русским языком? - спросил Матвеев.
- Да, владею, - ответила она. И лицо этой, немолодой уже женщины, осветила гордая и даже чуть мечтательная улыбка. - Моя научная работа была посвящена анализу некоторых особенностей ряда славянских языков десятого-тринадцатого веков.
- О! - только и оставалось уважительно воскликнуть Матвееву, - Вы нам очень понадобитесь, Лидия Ивановна.
- К вашим услугам, - нарочито церемонно ответила вдруг помолодевшая и похорошевшая Костикова. - Ну, пойдёмте грамоты смотреть, любознательный милиционер!
Глубокая осень 1240 года. Троицкий собор в древнем Пскове. В вечереющем небе багряные отблески пожаров. Это горит посад, подожжённый ливонскими войсками, которые уже пять дней осаждают город. Не видать бы им Пскова, если бы его защитники были едины. Но нет единства среди бояр. Сторонники Ордена, во главе с посадником Твердилой, 'перевеет держаче с немци'. Это они добились от веча выдачи крестоносцам в залог детей богатых бояр и купцов, а затем 'подвели' рыцарей во Псков.
И вот теперь, благословив у стен Троицкого собора на дорогу - на верную погибель, отправляют псковичи в Орден заложников. Над жутким безмолвием застывшей толпы гулко прозвучали слова благословения. И, лишь когда тронулись телеги, стенания и крики огласили площадь. А среди заложников - ещё дитя совсем, дочь погибшего под Изборском воеводы псковского Гаврилы Гориславича Настасьюшка - любовь молодого соцкого Полюда.
Стиснув зубы и кулаки, стоит в толпе Полюд. Злые, отчаянные слёзы закипают на глазах, сжигают сердце. И ничего нельзя сделать - ни остановить, ни удержать. Такова суровая правда - воля веча. И в отчаянии рвёт на себе рубаху соцкий Полюд и клянётся памятью погибшего воеводы выполнить его приказ, а потом вырвать Настасью, хотя бы ценой собственной жизни, из гнздища Нордвальдова под Дерптом, куда по слухам увезут заложников...
... и в отчаянии рвёт с себя бинты, мечется на больничной койке Игорь Николаевич Полюдов и зовёт, зовёт свою любимую.
Соцкий Полюд прячет на груди святая святых - берестяную грамоту, писанную перед Изборским походом Гаврилой Гориславичем к молодому князю Новгородскому Александру Ярославичу. И уходит Полюд в ночь, в тайное место за городской стеной, где ждут его верные воины, тихо переступают запряжённые в телеги добрые кони, готовые в путь на Великий Новгород.
... врачи, спасающие Полюдова. Обстановка борьбы за жизнь и здоровье человека. Напряжённо вслушивается психотерапевт Силина в неясные восклицания раненого. Не выключает диктофон.
Больница живёт своей обычной жизнью. Приходят на лечение и процедуры горожане. Машина скорой помощи подвезла женщину, которую, переложив на каталку, санитары срочно покатили в операционную. На видавшей виды 'ГАЗели', доставили со стройки целлюлозного комбината на Шелони пожилого шофёра Крутикова. Это крепкосбитый пожилой мужчина, лет шестидесяти. Человек известный и уважаемый в посёлке, где у него отличный, утопающий в зелени дом. Все зовут его просто 'дядя Миша'. Он на этой машине и работает, выполняя различные задания начальства, как лицо надёжное и доверенное. У бедняги отравление желудка. Схватило в городе. Видимо съел что-то, недостаточно свежее. Ну да ничего. Промоют - пройдёт.
Матвеев в присутствии понятых вошёл для осмотра в квартиру раненого Полюдова. Это та самая квартира, из которой ночной вор унёс рамку с какими-то бумагами.
- Вроде бы всё на месте, вернее, как у Гоши всегда было - всё не на своём месте, - озираясь по сторонам, произносит аккуратно стриженная седовласая старушка из соседней квартиры. - Я же вам говорю, товарищ милиционер, он только вчера заходил домой что-то взять. Если я говорю, так я точно знаю.
- Вы его видели сами, лично? спросил Матвеев, с интересом ожидая ответа.
- Ну, если и не видела, так что с того? У вас есть свои методы, у меня - свои. Просто нужно хорошо знать с кем рядом живёшь, и тогда...
- А что тогда? - задумчиво осведомился Матвеев, разглядывая письменный стол Полюдова. Следователя заинтересовали свежие следы на лёгком слое пыли, покрывающей его полированную поверхность.
- Тогда можно и не видеть, но знать, что Гоша, именно Гоша - это Игоря так с детства зовут в доме. Да, так вот - можно знать, что это он пришёл домой, а не кто-то другой. Потому что у нас нет более тихого и интеллигентного человека, чем Гоша. И если он пришёл поздно, то пройдёт к себе тихо-тихо, как мышка, чтобы не потревожить соседей. А все остальные так грюкают дверями, что аж дом подскакивает!
- И в котором часу он побывал дома? Вы можете вспомнить, Клара Львовна?
- Конечно! - с сердцем ответила старушка, - ровно в двенадцать с минутами. Я как раз...
- Спасибо, - попридержал её Матвеев и тут же извинился, потому что он любил стариков и знал, как они подчас обидчивы и ранимы.
- Должен вас огорчить, - сказал он, обращаясь к понятым - Кларе Львовне и дворничихе с мужем, - но Игорь Николаевич Полюдов уже вторые сутки находится в больнице в бессознательном состоянии. И вчера ночью здесь быть не мог ни коим образом.
- Боже мой! Какой ужас! - запричитала соседка, - он таки попал под машину, - безапелляционно заявила она. - Я ему всегда говорила, чтобы на улице...
- Не ловил ворон? - закончил Матвеев.
- Да, а откуда вы знаете? - растерялась Клара Львовна.
- Мне об этом уже говорили.
Матвеев не переставал изучать рабочее место Полюдова. Ему было ясно, что кто-то сегодня ночью побывал здесь, чтобы взять нечто. Не ценности, конечно. То есть не драгоценности. Их и быть не могло у человека типа Игоря Полюдова. Все его ценности - эти книги и ещё что-то в районе письменного стола.
- Здесь была картина? - спросил Матвеев у понятых, ткнув пальцем в прямоугольник неслинявших обоев над письменным столом. Теперь он увидел и гвоздь, вколоченный в стену.
- Конечно! - ахнула Клара Львовна. - Как это я раньше не заметила? Это он изучал одно письмо в красивой такой, блестящей рамке. Оно было нацарапано на коре от берёзы. Он мне сказал, когда я ему сказала, чтобы он лучше повесил сюда хорошенькую картинку с молодой девушкой на скамейке в парке...
Матвеев слушал терпеливо, не перебивая.
- Он ответил, что это письмо от его... какого-то очень дальнего родственника из Пскова к самому Александру Невскому.
- Может быть, от предка? - совершенно серьёзно вопросил Матвеев
- Да, да, да, - от предка, предка! И как это вы все знаете, товарищ милиционер! - восхитилась старушка.
Осмотр был продолжен, но более ничего существенного установить не удалось.
На реке Шелони замышляется большая уха. Отпускник Шур, подружившийся с Фёдором Степановичем, решил отпраздновать начало своего отпуска. Имеется славная рыбка и найдётся, что выпить. Жаль - компания невелика. Над костром клокочет в казанке радость рыбака - янтарная ушица. Приправленная чёрным перчиком да лавровым листом из запасов рачительного пенсионера, она благоухает на всю округу. Лёгкий дымок от сушняка отпугивает надоедливых комаров. А вот и ещё гость случился.
- Привет, рыбакам, - говорит он, выходя к костру из прибрежных зарослей.
- Здравствуй, Гендрик, - степенно здоровается дедушка Фёдор Степанович.
- Добрый вечер, прошу к нашему шалашу, - жизнерадостно встречает гостя Александр. Он сразу догадался, что это и есть русский немец Генрих Курявый - бригадир по монтажу оборудования фирмы 'Баувезен'.
Ничто так не сближает людей, как природа - лес, река, рыбалка. И вот уже сложил свою потрясающую красотой и совершенством снасть в палатку к Шуру Генрих Курявый. На созданной из подсобных вещей 'скатерти' - снизу плащ, на нём газеты, накрыт праздничный стол. Две кружки и стаканчик весело чокаются - рыбаки пьют за здоровье отпускника, за добрый улов и просто за всё хорошее. Наслаждаясь ухой, ведут неторопливую беседу, удобно расположившись на сухих корягах, разложенных у костра.
-
- Ну, что, опять на Мшаге был? - пытает Фёдор Степанович Курявого, - рыбу приметил?
- Да, не берёт сегодня, - лениво развалясь на импровизированном 'кресле', отвечает Генрих. Это молодой мужчина, спортивного склада, с аккуратно подстриженными усами на холёном лице. Взгляд его светлых глаз погружён в себя. - В основном, просто так прогулялся, Хорошо здесь. Привольно. И погоды стоят прекрасные, - закончил он свой краткий 'отчёт'.
Он говорит без акцента, не то, что Шур, с его украинским прононсом.
- Скоро кончатся дни золотые. Начнутся монтажные работы. Сроки, планы... дел будет выше головы.
- Работа есть работа, сочувственно изрекает Шур. Однако почему мы тут скучаем без музыки? Праздник у меня, или не праздник? Сейчас же исправлю положение.
Александр ныряет в свою палатку. Он, чертыхаясь в полутьме, возится довольно долго - засунул куда-то плеер, найти невозможно! А, спустя некоторое время, приплясывая, появляется с плеером. И летит над Шелонью весёлая песенка, из давних, многими позабытых: 'То ли ещё будет, ой-ой-ой'!
Только вечером следующего дня добрался лейтенант Шур до своего начальника. После предварительного доклада по телефону, майор Матвеев просил помощника немедленно приехать к нему и лично доложить о прогулке по Шелони.
Мужчины говорят вполголоса на кухне стандартной квартиры Матвеева. Поздно. Домашние отдыхают.
- Я думаю, зачем ему спиннинг и этот могучий рюкзак, если он не особо собирался рыбачить, а просто гулял 'по природе'? В палатке темновато было. Сумерки. Так что, я больше на ощупь, хотя кое-что и рассмотрел. Его спиннинг, например. В торце рукояти выступает цилиндрик пластмассовый. Как кнопка выключателя. Пружинит. Что за деталюка, думаю. Под вертушкой - электрический полуразъём. Ну, это уже совсем не из оперы 'Рыбалка'! Я за рюкзак. А там электронный прибор, с буханку хлеба величиной, тяжёлый. Переключатели разные, круглый экран. И большие белые буквы на чёрном. Английские: USB. На средство связи не похоже. Это скорее металлоискатель, щуп какой-то, что ли, - сдерживая волнение, докладывает Шур.
- Сегодня же уточним, - говорит майор. - А теперь время порассуждать. Ведь фактов у нас уже накопилось немало. Смотри: первое - покушение на Полюдова на Шелони. Второе - похищение в квартире Полюдова берестяной грамоты, из-за которой, как ты выразился, Полюдов 'свихнулся'. А теперь, смотри, Саня: на Шелони 'рыбачит' с миноискателем немецкий инженер Курявый. Не причастен ли он к этим событиям? Законный подозреваемый номер один! Пойдём далее, - попивая крепчайший чай продолжил Матвеев, - Это будет третье. В прошлом году произошло событие, вроде бы совершенно не имеющее отношения к нашему делу: Полюдов впервые в жизни напился до неприличия. И где это его угораздило? А на банкете, который устроил немецкий профессор Майер - вот где! И нынче Полюдова пырнули ножом...
- Тоже впервые в жизни, - ввернул неугомонный Шур.
- Ладно, помолчи. И что же? А то, что в этот день где-то рядом находился наш подозреваемый номер один - немецкий инженер со странной фамилией Курявый.
Теперь - четвёртое: в своём бреду Игорь Полюдов всё время сражается, бедняга, с рыцарем Нордвальдом. Это ведь его главный противник! И чует моё сердце, что бред этот не простой. Это... не знаю, как сказать. Словом, что-то более весомое, чем бред больного. Завтра, то есть, уже сегодня, поеду в больницу к Силиной. Может быть есть новости. Над расшифровкой речей Полюдова у нас трудится Костикова - кандидатша из музея. До чего дожили! На мёртвом языке хотим получить данные о сегодняшнем преступлении.!
- И что там, на этой бересте у Полюдова было написано? - тихо воскликнул Шур.
- Наверное, что-то очень значительное, Саня. Настолько значительное, что из-за этого можно всадить нож человеку в спину, - задумчиво ответил Матвеев. - Нужно ФСБ подключать. Утром доложу по начальству. Ну, пошёл, чекист! До станции подвезут, а к реке уж пешочком. Отоспишься в своей палатке по обстоятельствам.
- До свидания, Иннокентий Григорьевич! Жаль, ухи не попробовали. Никогда бы не подумал, что так вкусно получится...
Полюдов оправляется от раны. Он полусидит в постели. Жадно и быстро ест. Отдаёт нянечке пустую тарелку, вытирая рукой рот и щетину, которой уже успели зарасти и подбородок и щёки. Взгляд раненого напряжён и остёр. Движения резки и уверенны. Он напоминает большую, гордую птицу, засаженную в тесную клетку, где ни взлететь, ни взмахнуть в полный размах мощными крыльями.
Лидия Ивановна Костикова, зашедшая навестить коллегу, поражена и огорчена до слёз. Он ведь её не узнал, не поздоровался. Попросту, не обратил внимания.
- Словно на пустое место глянул, - жалуется она психотерапевту Наталье Силиной, с которой её уже познакомили.
Наталью Николаевну очень интересует личность больного до ранения.
- Неужели этот раненый орёл был ещё неделю тому назад безобидным цыплёнком? - пытает она Лидию Ивановну.
- Да, да, - подтверждает Лидия Ивановна, - это совсем другой человек. Он даже внешне изменился. Эта осанка, взгляд.... Так и ждёшь, что он гаркнет: 'По коням'!
- Удивительный случай. Ведь он не понимает ни слова по-русски! Пойдёмте, послушаете его речи, записанные этим утром, предлагает Силина.
Женщины собираются выйти из комнаты-'палаты' Полюдова и, вдруг, Наталья Николаевна смущается и совсем по-девичьи вспыхивает жарким румянцем. Лидия Ивановна мгновенно, со сверхзвуковой скоростью женской интуиции, угадывает непредвиденную ситуацию - раненый смотрит на врача с огромной, открытой любовью.
- Лада моя, аки солнце померче, егда не обретошеся со мною, Настасьюшка, - тихо и нежно говорит он Наталье Николаевне.
- Я скоро вернусь, Игорь Николаевич, - отвечает ему молодой врач. Но он, очевидно, совершенно не понимает слов. Невпопад улыбается, глядя женщинам вслед.
- Хотела вам сказать, чтобы не забыть, одну интересную вещь, - выходя в коридор, сказала Лидия Ивановна. - Ведь оказывается Полюд - это одно из самых распространённых на Руси имён в двенадцатом - тринадцатом веках. Особенно в наших северных краях. А современные Полюдовы - все потомки древних Полюдов. Так что это совпадение Полюд - Полюдов - ещё один штрих к портрету вашего пациента.
... По больничному коридору навстречу беседующим Силиной и Костиковой проковылял выздоравливающий шофёр дядя Миша Крутиков...
В кабинете психотерапевта ждёт майор Матвеев. Он поднимается навстречу входящим женщинам.
- Добрый день! Какое везение. Я ведь к вам обеим сегодня собирался заехать...
- Здравствуйте, Иннокентий Григорьевич. Мы обе не прочь вас повидать, - ответила за двоих Лидия Ивановна.
- Здравствуйте, - поздоровалась и Силина.
- Как Полюдов? - спросил у Натальи Николаевны Матвеев.
- Всё то же, - ответила она. - Он ни разу не вышел из образа, говорит только на древнерусском языке. Кратко и по делу. А иногда его словно уносит в другое измерение. Он уходит в себя и переживает какие-то события. Говорит, спорит, клянётся и воюет с 'боа Нордвальдовы'. Я всё это стараюсь записать и - прямо на перевод к Лидии Ивановне. Хотя и так многое понятно.
- А что говорит Лидия Ивановна? - обратился майор к Костиковой.
- Она пишет, - отпарировала Лидия Ивановна. Достала из сумочки лист и протянула его Матвееву. - Это раз. Прочтите, тогда ещё кое-что скажу.
И вот предложенный следователю удивительный документ, подготовленный кандидатом исторических наук Лидией Костиковой:
Историческая справка
Нордвальды - древний дворянский род. Восходит к началу десятого века. В средневековых хрониках упоминается немецкий рыцарь Нордвальд, которому Ливонским орденом были пожалованы земли под Дерптом (нынешний Тарту). Погиб в 1241 году под Капорьё в битве Ордена с войсками Александра Невского.
- Значит в тринадцатом веке совсем рядом с нами действительно жили Нордвальды! - воскликнул Матвеев.
- Да, Иннокентий Григорьевич, жили и активно участвовали во всех действиях крестоносцев против Новгородской земли, - подтвердила Лидия Ивановна. - И самое в этом для нас интересное, что Игорь Полюдов - 'соцкий Полюд' в своём бреду ни разу не исказил ни исторических событий, ни бытовых подробностей, ни языка того времени. Вот тут уж я ничего не понимаю. Языка он не мог знать ни коим образом. Не знал он древнерусского и всё. Я то, слава богу, в здравом уме!
- Это, пожалуй, по линии Натальи Николаевны, - повернулся майор к Силиной. - Что вы думаете по этому поводу? Не значит ли всё это, что Полюдов, попросту говоря, сошёл с ума?
- Все русские Наполеоны и Александры Македонские всегда говорили на русском языке. Точно также, как немецкие - на немецком и все прочие - на своих родных языках, - как бы вновь открывая для себя смысл собственных слов, начала она. - А Игорь говорит и думает, как и положено Полюду, на старинном, которого не знал до ранения. В связи с этим возникают другие, известные психиатрии аналогии. Да и не только психиатрии. Об этом писали в журналах и даже в газетах. Например, сравнительно недавно, один москвич после удара по голове несколько дней находился в бессознательном состоянии. Придя в себя в больнице, он заговорил... по-французски. Но, как и в нашем случае, было точно известно, что французского языка он ранее не знал, никогда не изучал, да и не слышал по настоящему. Русскую речь, он, как и Полюдов, практически не воспринимал. Это у него прошло в течение недели. То есть, русский восстановился полностью, а понимание французского начисто исчезло. Учёные узнали об этом человеке, что его прадедушка служил в семье некоего графа, где говорили по-французски. Известны и ещё более удивительные случаи в этом роде. Всё это насмешки наследственности.
- Над кем? - поинтересовался Матвеев.
- Над современной наукой, - ответила Силина, - учёные ещё слишком мало знают о механизмах наследственности, но, к счастью, уже полвека занимаются этими вопросами всерьёз, отставив в сторону ненужный формализм и вооружившись достижениями фундаментальных наук и техники.
- Так вы думаете, что Полюдов действительно потомок соцкого Полюда? - улыбнулся иронически Матвеев.
- Ну зачем же так прямолинейно? - успокоила его Наталья Николаевна. - А с другой стороны, почему бы и нет? Думаю, что исследования многое помогут выяснить. Пускай только побыстрее оправляется от раны.
- Его рана заживает хорошо? - спросил Матвеев.
- Да вот коллеги считают, что ненормально хорошо. Через денёк-другой он будет практически здоровым человеком. Здоровым физически, конечно.
- Наталья Николаевна, а вы не могли бы в ходе этих исследований попытаться узнать, что у него в рамке на стене было написано в берестяной грамоте? - поинтересовался Матвеев.
- Можно попробовать. Нам ведь необходим материал для испытания интеллекта больного, для выявления его личности. Так даже лучше может получиться, эта тема ему близка.
В коридоре, у неплотно закрытой двери кабинета психотерапевта отдыхает на скамейке шофёр дядя Миша. Беспокойному стрику не сидится в палате.
На строительство комбината прибыл член совета директоров Акционерного общества 'Баувезен'. Это г-н Рудольф Корн. Его свезли на Шелонь, чтобы рассказать на месте о будущем комплексе водоочистки.
И он стоит здесь, на берегу старинной русской реки, не слыша объяснений. Задумчиво и мечтательно смотрит он на спокойные речные воды, озарённые мягким светом уходящего дня, на прибрежные заросли. Что видится ему, этому, упакованному в дорогой костюм господину среднего возраста? Какие картины проходят перед его взором, за стёклами светозащитных 'хамельонов'? Неужто ещё не возведенные железобетонные конструкции будущего комплекса очистки промстоков вызвали на его узких губах эту мечтательную полуулыбку?
В кабинете начальника оперативного отдела Новгородской милиции начальник отдела подполковник Данилов знакомит Матвеева с прибывшим из Москвы документом.
' ... профессор Отто Майер, либо другой учёный по фамилии Майер в Гамбургском университете не числится. Научной специализации 'ономатология' в Гамбургском УНИ нет и не было'.
- В таком случае, кто же работал в нашем музее под видом профессора Отто Майера? - спросил Матвеев. Скорее всего, сам себя и спросил.
- Надеюсь, вы нам скоро об этом сообщите, - улыбнулся Данилов. - Прошу обратить внимание на то, что это был человек весьма влиятельный. Ведь он умудрился пройти по каналам культурного обмена специалистами.
- Да, и весьма образованный, - поддержал Матвеев, - сотрудники музея не усмотрели в нём дилетанта.
- Кроме того, он говорил по русски без переводчика, - дополнил подполковник. - Нужно искать. Мне кажется, что Отто Майер и этот ваш Курявый из 'Баувезен' сидят в одном створе, - заключил Данилов, - и сейчас...
- Простите, Анатолий Максимович, вежливо перебил начальника Матвеев, - в чём они, вы сказали, сидят?
- А, - рассмеялся Данилов, - это у меня от службы на флоте осталось. В створе сидят. В одном створе. Створ это воображаемая прямая линия, проходящая через две точки на местности - створные знаки. А на воде это створные огни. Если двигаться от одного знака к другому по прямой, с курса не собьёшься, на мель не сядешь.
Ну, по прямой у нас может и не выйти, - возразил Матвеев.
- Ничего, мы не на воде, можно и по спирали. Главное, чтобы не по замкнутому кругу, - отшутился Данилов. - Ну, вот что, Иннокентий Григорьевич, пора тебе двигаться к себе. Там тебя ждёт один молодой человек - твой новый помощник. Это он привёз из Москвы справку о Майере. Там очень заинтересовались. Вот лейтенанта прислали.
- Прекрасно, - обрадовался Матвеев, - а то я начал понемногу тонуть в этом деле. Всё было на первый взгляд так ясно. А сейчас.... И он, махнув рукой, вышел из кабинета, провожаемый озабоченным взглядом начальника.
Ночь. По лесам и болотам пробирается 'неготовами дорогами' обоз, ведомый соцким Полюдом. Тишина. Лишь изредка хрустнет ветка под колесом телеги, всхрапнёт конь, почуяв лесного зверя, звякнет металл о металл. Люди молчаливы и насторожены. Ни слова, ни огонька. Позади Порхов, крепость, всего два десятка лет тому назад построенная на Шелони по приказу Александра. Скоро Новгород.
И всё же не убереглись от нападения разбойничьего отряда грабителей- рыцарей. То ли шёл он за обозом по наущению крамольников-бояр, то ли наткнулся случайно, во время своего обычного рейда по приграничным землям. Однако напали Нордвальдовы вассалы внезапно, с шумом и воплями вырвавшись из лесной тьмы на поляну, где отдыхали перед последним переходом Полюдовы воины. Уж очень близок Новгород, слишком труден был путь за плечами. Успокоились. Уснули на коротком привале.
В жестоком бою противники крепко побили друг друга. Оставшиеся в живых рыцари бежали, спасая свои жизни, в лесные чащобы. А русских всего четверо на ногах, да десяток раненых. Остальные все полегли в ночном бою. Но кладь сохранили. Ни единого ларя не досталось грабителям.
Наскоро, в суровом молчании похоронили товарищей в братской могиле. А затем, при скудном свете небольшого костерка, Полюд костяным писалом нацарапал на заготовленной полоске берёзовой коры:
'От Полюда к Александру. Приди, где церковь в давних годех в разорении за шеломянемь еси великим на Мшаге. Се Мелонег укажет'.
Полюд знал нрав разбойников: коли, хоть один живым ушёл, вскоре вернётся с подкреплением - много их сейчас воюет сёла Новгородские. И принял единственно правильное решение. Перегрузив часть груза - ларей и сундуков на другие телеги, освободили несколько телег и уложили раненых. Затем Полюд вручил только что нацарапанную берестяную грамоту своему помощнику Милонегу и стал ему говорить что-то быстро и горячо.
Ветер разгулял лес. Загасили костёр. Не разобрать, что приказывает Полюд своему младшему товарищу. Но по выражению лица Милонега, по его глазам ясно - что-то совершенно необычное и страшное. Словно окаменело лицо молодого воина. Обнялись они и трижды поцеловались. Видно нет им надежды увидится вновь.
И вот Милонег с другим воином, привязав лошадей - каждую к телеге впередиидущей, спешно погнали обоз на юго-восток, к месту слияния рек Мшага и Шелонь. А Полюд с другим, оставшимся в живых, повременив немного, на двух телегах продолжили путь на восток, напрямик к Новгороду. Уже к исходу ночи они были настигнуты отрядом рыцарей. Бой был недолгим. И вот оглушённый и израненный соцкий схвачен врагами. Товарищ погиб в первые же минуты налёта.
- О вои моя! Луце потяту быти, неж полонену! - кричит Полюд и рвётся из рук вассалов проклятого Нордвальда.
... Рвётся из рук медиков Игорь Николаевич Полюдов. Приходит в себя. Шепчет: - О, вои моя, - бессильно опускаясь в кресло кабинета психофизиологической терапии - КПФТ. Затем на мгновение снова пытается привстать, изумлённо вглядываясь в панорамный полупрозрачный экран, охватывающий всё помещение кабинета от пола до потолка, в волны успокаивающих голубовато-зелёных лучей, наплывающих с экрана...
- Что это? Где я? Какой невероятный сон! - произносит он на самом, что ни на есть современном, русском языке. - Бессильно опускается в объятия эргономического кресла и, глубоко вздохнув, усыпает.
За стеной, в аппаратной КПФТ, Силина с нескрываемый радостью смотрит то на Лидию Ивановну, то на майора Матвеева, то на техника Володю, который отключив установку, выкладывает диски с программой релаксации.
- Действует! - радостно сообщает она. - Намечается восстановление личности, а 'историческая память' пока остаётся.
Спящего Полюдова увозят в его комнату. Из аппаратной выходят, беседуя Силина с Костиковой и Матвеевым. А несколько позже, вынырнув из-за занавеса экрана КПФТ, выскальзывает в коридор любознательный шофёр дядя Миша Крутиков. И усевшись грустно на скамью, он слышит, как Силина говорит своим собеседникам, пропуская их в свой кабинет:
- Вы знаете, если предположить, что где-то в окрестностях Новгорода действительно происходило всё то, что переживает Игорь Полюдов, то, пожалуй возможно, без вреда для больного, помочь ему найти заветное место. - И уже за своим столом Наталья Николаевна продолжает:
- По-моему, это его желание и явилось причиной всех бед Полюдова.
- Мы уверены в этом, - поддержал её Иннокентий Григорьевич. - Мы уверены также и в том, что это ещё чьё-то заветное желание...
К поискам таинственного места на Мшаге, которое так привлекает Полюдова и, возможно, Курявого, по инициативе майора Матвеева привлечены археологи. Им помогает языковед Лидия Костикова. Это она перевела текст берестяной грамоты Полюда с магнитофонной записи на русский язык. В грамоте имеется указание места разрушенной ещё до 1240 года церкви за большим холмом на реке Мшаге, притоке Шелони.
Группа археологов состоит из трёх человек. Это Левитин - руководитель группы - мужчина лет пятидесяти пяти, подтянутый и привычный к полевым работам, истинный археолог и двое молодых людей - Андрей и Лена - аспиранты Ст. Петербургского университета.
Во время первой же вылазки на местность, археологи наткнулись на Генриха Курявого. Но этим встречи на реке не ограничились...
- Это ты, Вася! - орёт молодой археолог Андрей, увидев 'учителя' Шура на заветном месте с удочками и другой рыболовной снастью.
- Узнаю брата Колю! - в тон ему продолжил классический монолог из 'Золотого телёнка' Александр Шур. Парни обнимаются, смеются. Оказалось, что встречались они, будучи студентами, на универсиаде. Все знакомятся. А к вечеру и уха собралась. Молодёжь поёт песни, рассказывает анекдоты. Присутствующий тут неизменный Фёдор Степанович степенно рассказывает Левитину какие-то местные байки. Шум стоит такой, словно компания задалась целью привлечь к себе внимание всей округи. А вот и Генрих Курявый!
- О! Призрак бродит по Шелони! - машет ему Шур.
- Призрак хочет выпить! - басит Генрих.
Под общий хохот, Александр представляет его своим новым знакомым. Веселье продолжается ещё некоторое время, затем начинает спадать.
Вечереет. Огонь разгоревшегося костра всё ярче пламенеет на фоне темнеющего неба. Тёплые летние сумерки сгущаются над рекой, над дальними рощами и заливными лугами. В этот час возникают сами собой дружеские беседы, негромкие стихи, лирические песни..
Аспирант Андрей берёт видавшую виды гитару, неизменную участницу экспедиций. Он поёт песню, где есть такие слова: