Аннотация: Сновидения имеют свойство тупо воплощаться в действительность
Короткий рассказ, не обретший названия.
... Этой ночью мне приснился странный сон. Я люблю странные штуки, они разбавляют всяческую рутину, поэтому любой необычный сон имеет право попасть в копилку памяти, где будет бережно храним. Копилка эта - особый отдел (в памяти, разумеется), её содержимое тревожат лишь для того, чтобы освежить потускневшие краски, и, вдоволь налюбовавшись (каким-нибудь загадочным кошмаром, например), вновь водворить на место.
Тот сон, о котором я веду речь сейчас, имеет стопроцентные шансы на успех в гонке за попадание в заветную копилку.
Прежде всего, я отчётливо помню процесс засыпания. Лёжа в родной постели и думая о приятном - где бы достать денег - не очень-то ждёшь, что начнёшь проваливаться куда-то в чёрную яму. Стены этой ямины росли надо мною всё выше, неожиданно вверху появился светлый прямоугольник, очень большой и в то же время невероятно далёкий, так как он продолжал удаляться. Мелькнула мысль, что эта могила, пожалуй, чересчур великовата, а значит, скорее всего, предназначена не мне. Как это часто бывает во сне, у меня не было возможности пошевелиться.
Движение вниз плавно замедлилось, затем прекратилось. Ясно видимый светлый прямоугольник оказался сереньким пасмурным небом, такое бывает только осенью. Но даже это безрадостное небо отсюда, снизу, казалось вобравшим в себя все краски жизни - да так оно и было.
Откуда-то мне стало ясно, что там, наверху, сеется мелкий противный дождичек. Терпеть не могу такой погоды, а тут вдруг остро захотелось, чтобы хоть капля дождя на лицо упала, что ли... Но в могилу дождь не проникал, предпочитая вызывать скорее раздражение у живых, чем радость у мёртвых. Странно, как быстро я зачисляю себя в мертвецы. Ведь я же всё чувствую, всё понимаю. Раз в могиле, значит - труп, так? Любопытно всё-таки работает наше сознание: "Доктор сказал в морг, значит в морг!" И всё, и никакого протеста. Смотрим бараньим взглядом на палача или в землю уткнёмся - давай быстрее, у меня ещё на том свете дел полно, некогда тут возиться... Почему же я, при жизни натура довольно беспокойная, теперь лежу тихо, как мышь, словно бы и в самом деле успокоившись навеки? Тем более - сделав вывод, что это не моя могила? Дескать, великовата, подгоните сперва по размеру, пожалуйста...
"Стоп, а почему я вижу небо? Наверное, крышку ещё не опустили" - пришла в голову глупая мысль. Что может разглядеть покойник, да ещё с закрытыми глазами, и почему это крышку гроба должны опускать вслед за самим гробом, меня в тот момент не волновало. Отупение и апатия - были, но не всецело властвовали. Неужели та самая, баранья, покорность?
В это время крохотная часть прямоугольника потемнела. Кто-то слегка наклонился над краем. На лице - озабоченность, даже некоторая деловитость. Да, я вижу его лицо. И как только мне удаётся задержать на нём взгляд подольше, мгновенно во мне происходит прорыв, фонтаны очень горячей и очень холодной воды сливаются в бурлящий водоворот. Первое: я знаю этого человека. Второе: теперь-то мне точно конец. Всё вместе: меня не убили, меня только собираются убить, пока что чем-то обездвижили, вероятно, наркотик; и крышки нет, потому что и гроба тоже нет, меня зарывают, как собаку (жалко собаку), хуже того; за что?..
Теперь я вспоминаю. Вчера вечером (а может, миллион лет назад) Второй - знаю, он там, за краем могилы, хотя мне его не видно - привёл в наше общество Первого. До этого нам с Первым не доводилось встречаться. Видимо, он слышал обо мне от Второго, потому что так получилось - конечно, само собой получилось - что в общей атмосфере растаявшего льда Первый изложил мне свою Идею. Кому-то она могла показаться жуткой, кто-то пожал бы плечами, а кого-то бы крепко заинтересовал. Моя же реакция выглядела как всё это вместе - и ничего похожего. Приходилось слышать исповеди пострашнее. К тому же, начитавшись Макаренко и прочих, не могу побороть симпатии к так называемым "трудным подросткам", сколько бы им ни было лет. Я имею в виду настоящих "трудных", а не тех, кого ошибочно к ним могут причислить. Если человек отличается от окружающей его среды, сколь бы ни была она разнородна, ему неизменно будет трудно с ней взаимодействовать. И тут уже либо человек среду, либо среда - человека. Ничья бывает, но крайне редко.
Собственно говоря, само наличие Идеи меня порадовало. А говорят, вырождаемся, духовного огня нет. Но это тогда. Тогда же, мне показалось, Первый пожалел о сказанном, хотя непохоже было, чтобы он это по внезапному велению души, скорее, хорошо разученная роль. Привык таким образом производить впечатление? Зачем?
"Наверное, я знаю что-то лишнее, в кино убивают обычно за это" - пронеслось кометой в сознании. "А что я знаю?.. Пообещать молчать до конца жизни? Немного стоит, учитывая, сколько у меня времени. К тому же и так рта не раскрыть. ...Да и надо ли? Уже всё кончено, или почти кончено. Не трать время на глупости и прощайся с белым светом, пока можешь. Другого случая, извини, не представится".
Смотрю прямо в глаза Первому. Интересно, он знает, что я его вижу? Отойди, Первый, дай по-человечески с белым светом попрощаться. Как былинные богатыри перед смертным боем с каким-нибудь чудищем. А я с каким чудищем собираюсь сражаться? Со смертью? Но это моя, личная, смерть. Богатыри ведь жизнь клали за чью-то судьбу, за своих детей, за весь народ, в конце концов. Так что их смерть, хоть и горькой была, но кому-то полезной. И оплакивали их дружно. Будут меня оплакивать? Не знаю. Ничего полезного совершить не удалось, всегда кажется - успею, вся жизнь впереди. Ну-ну.
Пока я занимаюсь воспоминаниями да рассуждениями, Первый занят делом. Он сбрасывает вниз землю, я вижу, как она падает, рассыпаясь комочками, но не ощущаю её веса. Детской лопаткой он меня закапывает, что ли? А яма вообще, похоже, не его рук дело, не он её рыл. Он исполнитель. Нашёл подходящее углубление, сложил груз, сверху землёй присыпал - и готово.
Странно, даже в эти, последние минуты у меня ещё остаются желания. Может, для того и нужны последние минуты? Пожелать, чего не дожелалось, вспомнить о том, что вечно забываешь? "Вечно" - ха-ха...
Хочу видеть небо - до конца. Как мне теперь близки и понятны японские самураи! Или кто там считал позором умереть носом в землю? Небо, небо, встретимся ли мы с тобою? А коль я хочу видеть небо, то земля на глазах нежелательна: смотри, куда бросаешь, Первый. Хорошо, что я тебя знаю - немного, совсем чуть-чуть, всё равно заведомо легче. Пусть ты меня не слышишь, вообще не знаешь, что я с тобой разговариваю, не так уж это важно. На том свете сочтёмся, в смысле, поговорим. На том? Да нет, уже на этом. Пойми меня правильно, Первый, я не обижаюсь: глупо обижаться на кирпич, который упал именно на голову и именно тебе. Ну вот, и в могилке-то неймётся, всё жаждется какого-то понимания. От кого? Неважно. Всё неважно.
Запах. Я могу чувствовать запахи. Земля, её запах был изначально, просто уже не замечается. Пахнет цементной пылью, чуть смоченной дождём. Наверное, это стройка. И табачный дым, крепкие дешёвые сигареты. Опять странно - как в эту яму доносится дым? В войну в окопах газовые атаки пережидали. Правда, в противогазах... Сигаретный дым. Вот откуда мне известно о присутствии Второго. Внезапно осознаю ещё одно ( как много их) своё желание, вернее, нежелание: я не хочу, всей своей сутью, которая сейчас свободна от мыслей о родных и близких, об утерянном времени и непрочитанных книгах, не хочу, чтобы Второй подходил и так же слегка склонялся над краем могилы. Пусть потом делают, что хотят, засыплют и забетонируют, устроят на этом месте платный сортир, мне уже будет всё равно - по-настоящему, навсегда, всё равно. Я не хочу сейчас, это будет слишком, невыносимо много. Дайте же мне умереть побыстрее! Я так хочу жить, а вы тянете, пугаете смертью!
Кто-то холодный внутри меня спрашивает: "Почему для тебя это ещё имеет значение? При чём здесь Второй?" Второй? Со Вторым меня связывает пусть слабая, местами прерывающаяся, не всегда объяснимая ниточка чего-то, что при желании можно назвать дружеским отношением. А я не хочу уносить в могилу обиды. И чувствую, что ещё немного - обида меня переполнит, поднимется выше, перельётся через края могилы, зальёт и Второго, и Первого, и эту стройку, может, и весь мир.
" - Почему я?!
- А почему не ты? - холодный, спокойный голос внутри.
- За что?!
- Глупый вопрос, ты не находишь? Миллионы до тебя его задавали и не получили ответа. Так просто".
Действительно. На место обиды вползает спокойствие. Да простят меня те, с кем не удалось попрощаться.
Я пытаюсь представить, как там, наверху, сейчас. Первый трудится, тяжело ему, наверное, бедняге. Недовольно покосится на Второго, который молча курит в нескольких шагах, рядом: мол, что ж ты, я же тебя помогать взял; и дальше работает. Ничего, Второму ещё придётся поднапрячься, свежую землю надо будет прикрыть. Скорее всего, чем-то тяжёлым, одному не сдвинуть. А ты, Второй, хотел ни при чём остаться? Так нельзя. И вот так, как сейчас, тоже нельзя. Но надо.
Сентиментальщина какая-то. Вот и получается, что пришлось себя оплакать, хоть и без особого желания. Темно-то как... И дышать трудно. Или я уже не дышу?
Из темноты прилетает брошенный резким щелчком окурок, как последний привет - оттуда, "с воли". Ударяется о стенку и падает, рассыпав две-три красные искры. Надо же, такой маленький огонёчек, а сколько тепла.
Шорох и глухой удар сверху. Окурок гаснет. Накрывает вечная тьма. Меня больше нет.
Последняя мысль: чёткая уверенность - будь я на месте Первого, он бы остался жить.
... Просыпаюсь за несколько секунд, понимая, что пережитое мною - сон. И в то же время не совсем сон. Где-то, когда-то, но это может случиться. С каждым. И я решаю всё это записать. Набраться решимости. И показать Первому. Я не знаю, как он это воспримет, не знаю, что скажет. Я ведь не из трудных подростков. Но так надо.