Алевтин пробрался в самую дальнюю часть зоны, туда, где заканчивался ряд панельных домов и начиналась большая свалка — а между ними, накрытый дырявыми крышами бывших гаражей, расположился рынок преступных торговцев. Алевтин знал о коварности зоны — и потому все свои мысли, которые могли усложнить путешествие, он оставил дома — в далёком теперь коттедже из фанерного сэндвича, обитого белой, как снег, поливиниловой доской.
— Эй ты! — чей-то голос из темноты окликнул Алевтина. — Таблетки, пилюли, капсулы нужны?
— Нет, — ответил Алевтин и тут же испугался собственного голоса, который в зыбком воздухе наступающей ночи звучал чуждо и неприятно. Алевтин слишком привык к вездесущему эху больших залов и длинных коридоров своего повседневного мира, а в зоне яростно завывал ветер и разгонял все звуки по тёмным углам.
— Тогда что тебе нужно? — спросил незнакомец.
— Э... — нерешительно проговорил Алевтин, — мне бы гидразина достать...
— Ты поджигатель, что ли? Ну, иди за мной!
Алевтин послушно последовал за незнакомцем, который привёл его к сараю возле мерцающего фонаря. Угловатый остов электромобиля полувековой давности, что лежал у стены, пробудил в Алевтине целый рой дремавших мыслей.
— Здесь лавка Друтича, — сказал незнакомец. — А вот и сам Друтич. Эй, Друтич, я к тебе привёл клиента за гидразином!
Друтич посмотрел на опрятный коричневый плащ Алевтина и шепеляво хрюкнул:
— Бомбу собрался состряпать, оппозишшанер?
— Нет. То есть, да. Ну, вы же понимаете...
— Понимаю! — выдохнул Друтич. — Это жандармское государство давно пора взорвать к чёртовой матери!
При этих словах сердце Алевтина ёкнуло. Он сам однажды чуть не погиб в одном из терактов, устроенных противниками режима. Но Алевтин вовсе не собирался использовать гидразин для взрывов и бунта.
Друтич тем временем вынес бутылку — и сразу запахло едкой, летучей эссенцией ракетного топлива.
— Три тысячи, — продавец объявил цену. И тут сердце Алевтина ёкнуло ещё раз, потому что у него было меньше бумажных денег. Те две с половиной тысячи, что он смог достать, стоили ему полсостояния в его привычном безналичном мире.
— Но это слишком дорого. У меня нет трёх тысяч!
— А сколько у тебя есть?
— Вот! — Алевтин вынул пачку мятых, засаленных бумажек.
В этот миг в узком проулке зашевелились тени — и мимо побежали люди. Кто-то крикнул:
— Облава!
Друтич выхватил из рук Алевтина купюры и, прежде чем скрыться, буркнул:
— Фиг с тобой. Бери гидразин. И спасайся сам!
Алевтин взял заветную бутылку, поморщился от мерзкого запаха и просиял от счастья. Но приближающийся грохот, лающий голосами спущенных псов и лязгающий бульдозерными ковшами, заставил быстро прийти в себя. Даже если не было бы никакой облавы, Алевтин с трудом бы нашёл путь назад по чёрным закоулкам зоны; теперь же он бежал, куда глаза глядели, спотыкаясь то тут, то там, то налетая на кого-то, то врезаясь в стену. И было ему страшно и жутко. И очень он боялся разбить бутылку, которую крепко сжал пальцами и придавил к груди.
И вдруг Алевтин понял, что жандармы были не только сзади, где под ковшами и гусеницами машин рушились крыши и стены незаконного рынка, но и впереди бегали по ночной мгле пятна и линии ручных фонарей, сопровождаемые звонким лаем.
«Что же делать?» — спросил Алевтин у сгустившейся тьмы. И она ответила: «Спрятаться!»
Проникнув в подъезд полуразрушенного дома, Алевтин стал взбираться по лестнице, не обращая внимания на чавкающую под ногами грязь. «Господи прогрессивный, что же это творится-то вокруг? — думал он. — Может, выкинуть к чёрту гидразин и сдаться? Я ведь старший научный сотрудник госкорпорации — мне и простят...» Но затем Алевтин представил тот образ, что лежал на другой чаше весов, — и не смог изменить мечте, не смог от неё отказаться. «Жизнь будет слишком скучна!» — заключил он.
Чердак, лишённый половины крыши, позволял видеть россыпи звёзд. Даже в спокойном пригороде, где жил Алевтин, многоламповые фонари светили так ярко, что небо никогда не показывало столько алмазиков.
Снизу отчаянно завыли собаки.
«Пусть лучше я умру, чем они убьют и похоронят мою мечту!» — прошептал Алевтин, ступая на самый край площадки, за которой чернела пустота высотой в пять этажей. Но до критического шага дело, к счастью, не дошло: жандармерия, вволю порыскав фонарями, полаяв собаками и порычав бульдозерами, отступила назад в свою большую страну гигаваттного света.
Алевтин вернулся домой уже под утро. Добрался до дивана в гостиной, повалился и тут же уснул, отравив комнату дурным запахом гидразина и оскорбив жёлтый ковёр следами грязных ботинок.
И проснувшись уже в середине дня, Алевтин ужаснулся своей безалаберности. Схватил добытую ночью бутылку и побежал в подвал, где за ширмой располагался по частям вывезенный с работы перегоночный аппарат. «Лишь бы не взорвалась!» — прошептал он, заливая жидкость в горловину.
Запах полученного бензина ещё больше вскружил голову. Странный, необычный запах прозрачного топлива, которое уже сто лет как не использовалось человечеством. И когда был заполнен бак чудесного автомобиля - не какой-то скевоморфной поделки, а настоящего, сверкающего кабриолета, своеручно очищенного от ржавых наслоений времени, — Алевтин почувствовал себя вконец дурно и уже ничего не соображал своей головой, онемевшей от ядрёных и ядовитых испарений топливной жидкости. Так и повалился на пол рядом с необъезженной мечтой. Ведь самая лучшая мечта — несбыточная!..