В нашем славном городе Мирошеве, что находится аккурат на одинаковом расстоянии от Сергиева Посада, Владимира и города Куровское произошло удивительное событие. Приехали драматурги из Москвы. Молодые и наглые. Речь правда у них была совсем не московская, я знаю, я учился в московском университете, пять с половиной лет прожил в Москве. Вернулся в свой родной Мирошев и стал работать в школе, в ДК и внештатником в газете "Милославич".
И вот прибегает ко мне Мариша, она бывшая моя одноклассница, а в "Милославиче" рубрику ведёт "Культура и искусство". Мариша выкатывает глаза и чуть ли не кричит:
-- Это, Корнелий Сергеевич, что-то с чем-то. Это вам нужно самому придти. Они один семинар провели.
-- Да кто? -- спрашиваю.
-- Да драматурги из Москвы.
-- Драматурги из Москвы! -- говорю. --Живые! Целое культурное событие!
-- Я не смогу об этом писать.
-- Если не сможешь, значит ты - непрофессионал.
Мариша обиделась, но виду не показывает. Говорит:
--Завтра второй семинар будет. Сходите, Корнелий Сергеевич, поучаствуйте в проекте. Тогда и напишем. Я своей культурной репутацией дорожу. Подписка у нас падает. Наша аудитория - пенсионеры. Они столько всего вынесли. Это культурное, с позволения сказать, событие их добьёт.
Вот я и пошёл на второй семинар. Ещё и потому, что Мариша мне ещё со школы нравилось, а потом - я ж спектакли в ДК ставлю с пенсионерами в главных ролях и школьниками в ролях маленьких, к праздникам и Дню города.
Пришёл. Аудитория незнакомая, приехали со всех областей, издалека: наши-то мирошевцы, в основном из местного лито, уже вчера побывали, как Мариша. Тут я и услышал, что у москвичей речь не московская, да и повадки все как у одного, даже у девушек, какие-то приблатнённые. А руководитель их -- мужчина такой в годах, интеллектуала из себя строит и хвалится, что он сценарист и так далее, так вот мужчина этот, драматург и лауреат, золотой маской перед аудиторией тряс. Драматурги говорят:
-- Это наш гуру, гуру современной драматургии!
А что мирошевцам, да даже и владимирцам, а куровчанам тем более, маска эта и гуру этот? Сувенир, не больше. Человек и всё. И вот он после пространной лекции о состоянии современной драматургии говорит:
-- Наша задача - брать прогрессивные методы работы. Учится у западных коллег. Европейский театр всегда впереди паровоза. Мы не претендуем на гениальность, но так больше жить нельзя.
-- Как? - спрашивают из зала.
-- Так как мы живём.
-- А как мы живём? -- спрашивают.
Ну, хохмочи. Это точно кто-то из нашего мирошевского лито каверзный вопрос задал.
-- А живём мы так, -- отвечает гуру. И вид у него из интеллигентного стал просветлённым. - Что Чехова всё ставим да Шекспира. Но драматургия всегда отражает время, эпоху.
-- В наше время - пьеса - это всё что вы назовёте пьесой. Ещё великий Гоголь (он это сказал с такими пренебрежительными интонациями, будто Гоголь совсем и не великий, а так: рядом тут с нами пробежал) говорил: "Будущее за читкой". Это я к чему? Это я к тому. Что вы берёте диктофоны и идёте в народ. И создаёте пьесы.
Тут кто-то спросил: каких героев выбирать? Есть ли пожелания, предпочтения?
Но гуру закашлялся, расчихался, замолчал, сел на стул и уткнулся в ноутбук. И дальше всё объясняли московские драматурги:
-- Вы находите маленького человека, разговариваете с ним. И пишите пьесу. Эта техника называется вербатим, очень популярная современная техника написания современной пьесы.
Все одобрительно закивали, заапладировали, закричали:
-- Верно! Сколько можно ставить одно и то же?
А драматурги в ответ:
-- Современная драматургия открыта всем. Мы приглашаем всех! Любой человек может попытать свои силы, обнажить, оголить душу, показать нерв, зафиксировать мировоззрение, ментальность и индивидуальный опыт здесь и сейчас.
Дальше московские драматурги сообщили, что драмакция "Мой современник" проходит по всей России в режиме нон-стоп. Я загорелся идеей, вышел окрылённый. Вот! Вот мой звёздный час! Мне есть, что сказать людям о нашем славном старинном городе, мне и интервью необязательно брать. Сколько неопубликованных, отвергнутых редактором интервью у меня скопилось для газеты! А литературно я обработаю - опыт есть.
Я сидел день и ночь, писал и переписывал, я был окрылён -- благо было лето и отгремели ЕГЭ, перевёл тексты на флэшку и принёс их в указанный срок в ДК - там москвичам отвели специальную комнату. Они списали данные из моего паспорта, я заполнил анкету и расписался в трёх бумагах и трёх договорах. Я видел, что мои файлы тут же, как я расписался, стали распечатывать на супермощном принтере, раскладывать на три экземпляра. Я обрадовался, что не обман, что будут читать, разговорился и с гуру и с его друзьями о проблемах современного искусства. Обещали сообщить в течение двух дней о своём решении. Попрощался. Вышел. И тут во мне опять заскрёбся какой-то червячок, какая-то червоточина. Чёрти знает что, в общем. И я пошёл на озерцо - место обитания моих героев. Искупался, успокоился, встретил знакомых. Всё нормально. Но какое-то волнение осталось, какой-то лёгкий тряхун. Через два дня--тишина. Через три - тоже. Я сижу в ДК в своей режиссёрской, захожу иногда в костюмерную, борюсь с гордыней, уговариваю себя ещё подождать. Не хочу навязываться, не хочу к ним идти, хоть они и в одном со мной здании обитают, смотрю в окно и тоскую. Вижу, что подъезжают машины, люди выходят с папками, да и просто люди заходят в ДК незнакомые, всё такие люди молодые, высокомерные, а кто постарше, тот пришибленный...
Промучился неделю, столько всего передумал, даже жалобу в минкульт решил писать. А тут смотрю - вышли москвичи на улицу и в автобус вещи загружают - уезжают, значит. Я забыл о чести, гордости и достоинстве. Понёсся, сломя голову, к гуру, напомнил о себе прямо у автобусных дверей. Драматурги меня обступили, милые такие, доброжелательные, родные.
-- Дальше по России? - спрашиваю.
Они кивают:
-- Дальше по России.
-- А как же мои тексты?
-- Я прочитал. Ну это некуда не годится, -- виновато развёл руки гуру.
-- Почему?
-- Ну... у вас же герои.
-- И что?
-- А мы же понятным языком сказали: нам нужен маленький человек.
-- Хорошо, -- нервничаю я. - У меня в монологах один - герой, а другой - маленький человек.
-- Нет, -- возражает бритый парень в очках, известный какой-то сценарист. - У вас и второй -- герой. Я тоже внимательно прочитал.
-- Нет! Не герой второй, второй ни в коем случае не герой! -- протестую.
-- Ну антигерой, -- гундосит девушка, кудрявенькая такая простушка.--Это всё равно не то.
-- Понимаете, -- учтиво, даже заискивающе, обращается ко мне гуру. - У вас борьба хорошего с лучшим. Спортсмены какие-то, -- и гуру поморщился. - Кому интересны спортсмены.
-- А это плохо, что спортсмены?
-- Ну это соцреализм, -- сочувствующе хлопает меня по плечу гуру. - Вот если бы спившийся спортсмен...
-- У меня в эпизодах есть спившийся.
-- Его надо было делать главным действующим лицом! Такой материал благодатный, -- советует мне кудрявенькая простушка.
А очкастый сценарист говорит:
-- У вас всё подростки. А подростки так не говорят.
Я, честно скажу, оторопел просто: я ж в школе с подростками работаю и с детьми.
-- А как, -- вежливо интересуюсь я. - Подростки сейчас говорят?
-- На мате, -- спокойно отвечает сценарист.
-- Ну знаете, -- вспылил я. - Может там у вас в вашей Москве, подростке на мате и говорят, а у нас в нашем Мирошеве подростки со взрослыми на мате не говорят. Во всяком случае, со мной никто на мате не говорил. Ну и потом, если уж это обязательное условие -- у меня же в эпизодах есть матершинник.
Они -- давай смеяться (мол: дурачок какой-то) и прощаться: руку жмут, по плечу хлопают, девушки в щёчку чмокают, и в автобус все заходят.
-- Это не вербатим, -- уже на ступенях картаво говорит худющая неопрятная девушка, она последняя заходила. - Матершинник, а ни слова народного не произносит.
-- Подождите, -- умоляю. - Обождите! Не садитесь в автобус, не уезжайте, не бросайте меня! У меня же там ещё третий текст. Он-то как?
-- Третья - это вообще безобразие, -- морщится неловко гуру из окна автобуса. - Формулы какие-то...
-- Я -- учитель физики! Это близкая мне тема. Вы же говорили: можно брать интервьюируемого из близкой вам сферы. Просто на этом строится сюжет! - доказываю я.
-- Но сюжет-то вы слизали, -- картавит со ступеней девушка и манерно так пакли свои назад откидывает.
-- Как? - я потерял дар речи.
-- Есть рассказ такой. "Тарзанка" называется. Погуглите. Там тоже дерево падает.
Автобус уехал.
Я остался стоять посрамлённый. Потом поплёлся домой, порылся в сети. Нашёл рассказ. Он был совсем о другом, маленький рассказец о том, как в дерево ударила молния и у ребятишек не стало тарзанки - летнего развлечения. Совсем о другом. Я удалил из компа файлы, а флэшку выбросил в ведро. Позвонил Марише и сказал:
-- Чтоб ни слова в газете об этих вербатимах. Или, если нервы крепкие, можешь на них разгромную статью написать.
Мариша сказала:
-- У меня нервы крепкие, но писать не буду ничего. Редактор разгромную не пропустит. Пенсионеров наших не надо волновать. Они у нас бесценные.
Я лёг в кровать и пролежал три дня без еды, только пил воду из-под крана. Много разных мыслей приходило мне в голову, но надо было ехать работать в лагерь, приближалась третья смена. В лагере отвлёкся - стало не до вербатимов.
Осенью эта история забылась. Вскоре я женился на Марише. Она переехала ко мне и стала наводить уют и марафет. И, представьте себе, нашла флэшку! Я ведро для бумаг очень редко выношу. Мариша стала читать и похвалила - а она филфак во Владимире окончила, а что этот гуру закончил неизвестно. Снова окрылённый, я переделал всё, переписал, распечатал и положил в шкаф.