Аннотация: В группе по лёгкой атлетике тренируются девочки и мальчики. Наташе Марковой тяжело пережить, что понравившейся ей парень ухаживает за другой. Любовь хрупка, она не выдерживает Наташиных козней, сплетен и вымыслов.
Пробежка-ускорение
Маркова была похожа на одуванчик. То есть стоит такая Наташа Маркова - похожа на стебелёк, а вокруг головы - белый шар. Это у Марковой так волосы сильно кудрявились. Просто ужас, тихий кошмар, сплошное мучение. Всю жизнь ходить с такой охапкой на голове. Она, как могла, выпрямляла волосы щипцами с отвратительным названием "плойка". Помогало на день. Составы для волос бесполезны, пустая трата денег. Ни отрастить волосы, ни коротко подстричься Наташа не могла, самое приемлемое - "шар" вокруг головы. Если распрямлять, то - каре, которое постепенно превращается всё в тот же шар, если стричься коротко - как негр-альбинос она выглядит. Все уверяли, что ей хорошо с такой причёской, что волосы роскошные, и цвет приятный. Наташа была блондинкой, ближе к русому. Но Маркова не верила никому. Она думала: почему у меня нет парня? Это из-за уродских волос, только из-за них.
Влюблялась Наташа постоянно. У них в группе на "атлетике", на лёгкой атлетике, что ни мальчик, то просто красавец. Морж, его вообще-то Максимом звать - брюнет, мохнатый немного, в смысле волосатый, он двести и четыреста бегает. Малой, вообще-то его Возик фамилия, а Малой - потому что когда-то был шпенделем и хлюпиком, но резко вырос, окреп, он барьерист и спринтер, и тоже ничего. Ещё Морозов. Морозов ей больше всего нравился. Морозов перед стартом, даже перед дежурной прикидкой, настраивается. Выберет точку, кинет на неё шиповку и ходит, такой, кругами. Чем больше диаметр круга, тем меньше у него в забеге будет время. А если ходит, совсем как огневушка-поскакушка вьётся, - значит, мандраж у него конкретный, просто аут. Плохое время покажет. А ещё есть Паша Стойко. Паша ей даже больше Морозова нравится. А вот Косов, призёр чемпионата Европы, Маркову совсем не вдохновляет, он двухметровый, как скала, тоже на сто десять с барьерами, как и Паша, и Возик. Косов постарше, ему уже восемнадцать, а девушка у него - Пелагея, с третьим взрослым сидит который год, мелкая, плотная, груди нет вообще, в педколледже учится. Наташа её Полторашкой зовёт - ну в смысле, что рост, типа, сто-пятьдесят.
Ещё есть рыжий Рома - пусть у него уже и квартира отдельная, и кандидат в мастера он на гладкой стометровке. Но нет! Рома не для Наташи. Брови-ресницы белёсые, и тоже ростом не вышел, тоже полторашка.
Маркова пришла в группу сама, шесть лет назад. Она - старожил. Тогда только Косов бегал. Но мальчики в группе с Наташей почти не общались. Да и девочки тоже. Все девочки, которые приходили, все сначала с Марковой дружили - она их брала в оборот. Но потом девочки всё меньше и меньше с ней общались, некоторые даже из соцсетей убирали. В классе над Марковой вообще издевались, смеялись, дразнили ужасными прозвищами. Иногда она не ходила в школу, садилась в автобус и каталась на нём. Приходила домой как бы после уроков, обедала, собирала рюкзак, шла на тренировку. Через месяц прогулы Марковой обнаружились, родители просили тренера повлиять. Тренер Нина Алексеевна Тюрина, а попросту Севна, имела с Наташей длинную беседу. Маркова стояла около ямы с песком, всхлипывала, вытирала рукавом олимпийки сопли. Тренер Тюрина, единственная, горячо любила Наташу. Мама Наташи работала в фармацевтической компании, продавала тренеру растворимые витамины по оптовой цене: мальчикам в группе нужны были витамины. Именно мальчикам, девочки в группе Севны были слабые, на уровень чемпионатов страны не выходили, а вот мальчики и на Европу выходили, как Косов и Рома-рыже-белёсый. Ещё мама Наташи ко всем праздникам дарила тренеру лекарства: от давления, для мозгокровообращения, антибиотики, ещё наколенники, голеностопники и ранозаживляющие повязки в подарочный блестящий пакет совала. Севна в Наташе души не чаяла. Кричала на тренировках, аккуратно поглаживая драгоценную коробочку с витаминами:
− Наташечка! Наташечка! Шире шаг перед барьером! Шире шаг! Шире! Шире! Набегай на барьер! Набегай!
Наташа бегала четыреста с барьерами. Там можно и левой и правой ногой на барьер итти. На сто десять у Наташи десятый барьер в три шага никак не связывался уже три года. Да и там конкурентка была сильная − Ленка Молодцова. Она как танк пёрла, у неё всё получалось. Но у неё и ноги длиннее. Она к Севне из высотниц перешла. На высоте у Ленки не получилось. Там нервы должны быть железные, а Ленка всё подбегала к планке и останавливалась - затык, с разбегом, не получалось.
"Хорошо бы, − мечтала Маркова. − Ленка бы так же перед первым барьером начала вставать, как перед планкой". Ну, просто вот такие мечты были у Наташи Марковой постоянно в голове. Но куда там. Мечтать, как говорится, не вредно. Ленка сильная, скоростная. Семь шагов разбега, восьмой - на барьер. Раз-два-три-барьер-раз-два-три-барьер, и так все десять. Побед, конечно, не было, но что тут победы. Мальчики на тренировках смотрят. И не на неё, Маркову, а на эту Ленку.
После лета дела совсем стали плохи.
Морж привёл с собой на тренировку одноклассницу. Ну, кто, скажите, начинает заниматься в шестнадцать? Куда он её привёл? Брал бы и вёл в кино. Зачем на стадион?!
Девчонка оказалась общительной:
− Вообще-то меня Люда зовут. Но все зовут меня Аляской.
− Почему?
− "В поисках Аляски" читала?
− Неа, − Наташа отрицательно завертела "копной шевелюры". - Мне бы "Войну и мир" осилить.
− Да ну, − сказала Люда-Аляска. - "Войну и мир" никто сейчас не читает. "Виноваты звёзды" − вот это круть... Ну и "Дивергент" тоже норм.
Наташа Маркова скривилась. Аляска. Ужас! Хуже даже, чем Лена. Но стала дружить с Аляской - с кем-то надо дружить.
Чем жарче грело на стадионе бабье лето, тем грустнее становилась Наташе. Это заметила Севна. Она стояла за оградкой, смотрела за выполнением задания и грызла бесконечные семечки. Но тут перестала грызть, подозвала Наташу:
− Витамины завтра, − сказала Наташа.
− Я помню. Я не про то. Ты вот что, Наташенька. Что ты вялая такая? В школе опять обижают? Ты учти: два года до института физкультуры, будем делать всё возможное и невозможное. Да знаю, знаю, что его к "педу" присоединили, знаю, что университет. Это неважно. Как говорится, хоть груздём назовись, лишь бы поступить. Специализацию же сдавать. Это сдашь. Но твоя задача - учиться. Там конкурс.
Наташа пыталась перебить, прекратить это назидание, но Севна не давала:
− Да знаю, знаю. "Обществознание" и "русский" - ЕГЭ. Это, Наташенька, кажется, что два года много, а пролетят - и не заметишь. Выкинь из головы все ненужные мысли! - Севна посмотрела на пробегающего по виражу Пашу Стойко, закричала "Чаще! Чаще!", потом сказала настойчиво: - Мысли о мужиках выкинула из своей башки! - перешла на сюсюкающий тон: − Поняла, Наташечка?
− Хорошо, Нина Алексеевна.
− Вот и молодец. Иди. Ускоряйся. А то не ускорение, а пробежка какая-то. Вон смотри: Лена Молодцова как ускоряется... А она младше тебя на год.
Маркова послушно кивнула тренеру, зло посмотрела вслед убегающей Ленке. Молодцова уже останавливалась, бежала по инерции. Со спины особенно было видно, какие у неё стройные ноги, какая она вся ладная, ну высотница, пусть бывшая, они там все как модели.
Маркова действительно очень хотела поступить на бюджет, хотела быть тренером, Маркова обожала лёгкую атлетику. И два года ей надо пахать на износ, ещё и учиться до отупения. В общем, два года беспросветной трясины. Нет! Только парень может ей помочь! У всех есть парни! И ей тоже нужен парень. Конечно, она не будет вести себя как некоторые. Вот Марина Куликова бегает за Малым. В открытую бегает. Как увидит его вне стадиона, сразу орёт на всю улицу:
− Во-о-зи-ик!
И бежит что есть мочи, сломя голову, догоняет. Возик даже шаг не сбавляет, но они уже вместе с тренировки едут. Возик и провожает Марину, если она его догоняет на улице. Маркова Севне однажды сказала:
− Что это такое, Нина Алексеевна? Она вообще дура? Так за парнем бегать?
Севна вдруг не согласилась:
− Марина - молодец, − я так считаю. Надо всеми силами добивается своего счастья. И в любви тоже.
Наташа чуть с лавки не свалилась. Значит, Марине Куликовой можно за пацанами прям на тренировке бегать, а ей, Наташе, нельзя даже думать, даже мечтать?! Нет уж.
Солнце сменила грязь и прелые листья, мокрый тартан дорожек, сырой песок, хлюпающие шиповки. Дворник, ухаживающий за газоном футбольного поля, перестал орать, что по полю нельзя ходить. Наоборот говорил: если в шипах, то можете офпэшку побегать, порыхлить чернозём, хе-хе.
В ноябре − манеж. Огромный, светлый, со специальной спринтерской прямой. В манеже уютнее. Нет ветра, нет случайных зрителей, кидающих вслед омерзительные слова. В манеже все свои. Этот мир Наташин, ей здесь хорошо. Здесь скорость, здесь Севна, здесь нормальные мальчики, спортивные: не жирдяи, не хипстеры, не дрыщи, не айтишники, не вейперы, не игроманы. Наташа вошла в колею после лета. Да и Аляска, между прочим, до сих пор ещё с ней дружила, не бросала. Наташа не могла понять: как так у Аляски есть Морж, а она не с ним на тренировке, она с ней, с Наташей? И едут они с тренировки вместе: Наташа с Аляской, Аляска с Наташей. А Морж с пацанами, сам по себе. Нет! Наташа бы никогда так не стала себя вести. Она бы ездила только со своим парнем.
Зимой, в декабре, Наташа призналась Аляске, что ей нравится Морозов. Аляска подошла к Морозову и сказала:
− Саш! Что ты всё один да один? Давай с нами домой ездить. Я, Наташа, Морж и ты.
И Морозов кивнул как-то обречённо.
Наташа, когда узнала, стала смеяться - на неё смехун напал на нервной почве. Смеялась в раздевалке полчаса, от счастья, от ожидания чего-то совсем другого, нового.
И стали ездить вместе. Морозов иногда её до подъезда провожал, а восьмого марта даже в щёчку поцеловал.
Первое время Маркова была счастлива. Но в апреле, когда вернулись на стадион, постаревший за зиму, но молодящийся, пахнущий весной, сиренью, черёмухой, - поле облеплено желтяками-первоцветами - опять ей стало тоскливо. Морозов всё молчит, когда с тренировки возвращаются. Даже не говорит: "Дай рюкзак" − молча тянет рюкзак с плеча и несёт его как пушинку. Скучно с ним. В кино, если ходят, молчит. Она у него и дома была. Тоже сидели в комнате − молчали. Он спортивный канал врубит и пялится в экран. Ну, конечно, там говорит слова, в забегаловках фаст-фудных кормит. Но скучно. Он ей даже в соцсети лайков никогда не поставит, надо просить... Если попросить, то лайкает. Всё надо говорить, всё по указке.
Прошло лето. Следующей зимой как-то мёрзли на остановке, долго ждали троллейбуса. Троллейбусы в пробке скопились, нет тут выделенной полосы. Аляска с Моржом стоят, обнимаются, а она с Морозовым просто стоит: стоят и молчат. Подошли Ленка Молодцова с Мариной Куликовой (Малой, то есть Возик, улетел на чемпионат, и Марина была спокойная, приветливая - она такая всегда без Возика). А за Мариной и вся их группа подтянулась: Косов с Полторашкой в обнимку - ещё тот видок, она без шапки - волосы аж блестят под светом гирлянд, их уже везде на деревьях развесили, хотя до Нового года ещё месяц и две недели. Ну и Паша Стойко плетётся, громила этот, когда бежит барьеры, все сметает, из десяти пять точно, ему вообще убиться - раз плюнуть. Такого ещё в истории не было, чтобы чемпион столько барьеров сбивал, над барьерами же надо лететь на скорости, парить... В общем, Паша, а за ним − Рома-рыжий, рыже-белёсый.
Первый троллейбус пропустили. Навигатор показал, что ещё три на подходе.
− Пробка, − изрёк всем известную истину Паша Стойко, тыкаясь в экран. − Сейчас выберем троллейбус, докатим с комфортом.
И сели на четвёртый. Парни все через турникет перескочили. Они всегда без проездных. Им на контролёров наплевать. А Морозов приложил проездной. И Наташа приложила - скукота, законопуслушные они с Морозовым какие-то. Расселись по сидениям парочки. Морж с Аляской. Полторашка с Косовым. А она, Наташа, с Морозовым в конце троллейбуса у окна встала. И Паша Стойко на задней площадке. И Ленка Молодцова с Мариной.
Рома на всё сидение развалился, воет:
− Мои, ноги мои ноги...
Будто у него одного ноги, а других запаски вместо ног, как у Терминатора.
Даже Морозов голос подал.
− Не ори, Роман. У меня реал больше ноги ломит, ещё подмерзать начал.
− А ты согревайся, − загоготал Рома. Ромыч вообще пошловатый, это из-за роста, прикрывает комплексы - Наташе Севна об этом по секрету сказала.
Ехали всё одни, в смысле - никто больше на остановках не заходил. Водитель притормаживал, но двери не открывал - никого же нет на остановках, ну, куда: три троллейбуса впереди. Идут гуськом, гудят, звенят, трясутся, вспыхивают рожками о провода. Наташа любила гул троллейбуса. К ней всегда приходило в троллейбусах что-то вроде вдохновения... Или как это ещё называется. В общем, прилив сил, как перед ускорением. Когда беговые упражнения, многоскоки, высокое бедро, и пробежки уже сделал, и перед ускорениями садишься на лавку, леги снимаешь, в короткой форме бежишь. Сил куча - просто летишь, ноги сами бегут. Вот такое состояние на Наташу находило, когда рожки скрежетали... Наташа вспоминала: был ледяной дождь, так рожки прям постоянно вспыхивали - провода-то обледенели. А сейчас вдоль дороги - огоньки новогодние, санта-клаусы пластиковые на витрины прилеплены. Новый год - это детство... Вот она маленькая, она радуется новогодним ёлочным шарикам. Требует новые ёлочные игрушки каждый день, а ещё мигающий значок на батарейке - все в детском саду вечером с такими на прогулку выходят, все ребята мигают в темноте, как светляки. Зима - любимое время года, можно в шапке ходить, и её безумные волосы никто не увидит... Вспышка на проводах по встречке! Хлоп! Наташа оторвала лоб от стекла, резко обернулась обратно в салон. А Паша Стойко с Леной Молодцовой - болтают! Наташа прислушалась.
− Ты в каком классе?
− Я? В девятом.
− После экзаменов в школе останешься?
− Если оставят. А ты?
− А мы с Ромасиком на автослесарей учимся. В колледже.
Обычный разговор. Если не учитывать того, что Рома и Паша с девочками в группе особо не общались. Наташа не раз слышала, как они обсуждали свои похождения, но это было вне, в другом их мире. Ромыч-то хоть по соревнованиям разъезжал. А Стойко только болтает - трепло, язык без костей.
Тем временем Стойко говорил Молодцовой:
− Ты не представляешь, Лен, как меня в школе затюкали с фамилией. На физре: от этой стойки до той стойки бежим, ну, там эстафета или ещё что, в колледже - то же самое.
− Да ладно. Если стойка так называется, что и назвать нельзя? - хихикнула Наташа.
Наташа не знала, что делать, как остановить эту Лену, этого Стойко. Стойко ей, Наташе, тоже нравится. Он очень красивый, она старалась на него вообще не смотреть, чтобы потом не мучиться, был такой безнадёжный вариант у неё в школе. Нет уж! Такие мучения ей больше не нужны! Не нуж-ны! Почему он вдруг с Леной? Он явно с ней френдиться хочет. Ну, это видно. Он по этой дороге вообще никогда не ездил, к этим троллейбусам не ходил. "Что делать? Что делать? − панически думала Наташа. - Что делать?" Положение спас Морозов. Он сказал:
− Лол! Ромыч соснул.
Рома заснул, реал. Все стали ржать. А на Наташу смехун напал - как обычно, на нервной почве. Она хохотала, утробно укала, гоготала. Учительница по русскому ей в таких случаях говорила: "Девочка должна смеяться так, будто ручеёк горный бежит, звонко, чисто, а не га-га-га". Краем глаза Наташа следила за Стойко. Лена стояла напуганная, растерянная. Стойко перестал с ней болтать. "Уф. -выдохнула Наташа. - Ну слава богу. Господи! Вовремя как Ромыч вырубился. Вовремя как Морозов спас положение".
Стали тормошить Рому:
− Эуч! Подъёмчик! − он проснулся, сел, стал озираться осоловело.
Наташа перестала смеяться, выключила смехун. Лена и Стойко опомнились. Стойко галантно подал руку Лене, когда выходили из троллейбуса. Морозов даже не подумал об этом. Вывалился с двумя рюкзаками на мороз, и, не оборачиваясь, потопал по реагентной жиже. Маркова заторопилась, виновато зачавкала рядом с Морозовым.
− Ты чего? Лену, что ль, к Стойке приревновала?
− Я? Ха! Просто на меня смехун напал. У меня такое случается.
− Ну смотри!
Аляска с Моржом их ждали. Они успели у метро чебуреки купить, жевали с аппетитом. Прошли турникеты. Рядом Стойко пропустил по своему билету Лену. Она улыбнулась. Впереди был эскалатор. Ступили на эскалатор. Стойко стоял с Леной чуть ниже, Наташа напряжённо наблюдала сверху.
− Шею не сломай! - сказал Морозов.
Наташа мило улыбнулась Морозову. Стойко загораживал проход, Наташе хорошо было видно, его периодически отпихивали те, кто спускался бегом. Но Стойко всё равно стоял рядом с Леной. Маркова подошла и встала прямо за Леной. Лена не обернулась, но вся сжалась - Наташа это почувствовала. Рома, оказавшись, на ступени за Наташей, посмотрел на неё снизу вверх, как-то странно, и пошёл вниз пешком. Наташа увидела на парке Лены воду, капельки - растаявшие снежинки. Вот что значит хорошая парка - непромокаемая. Стойко снял перчатки и стряхнул с плеча Лены эти капли.
− Ты что? - отстранилась Лена.
− У тебя тут снег.
− А-аа.., − сказала Лена.
Стойко стал отряхивать парку Лены, смахивать все капли.
И тут Наташа снова захохотала. Лена обернулась, открыто, с ненавистью посмотрела на неё. И Стойко остановился, тоже посмотрел пустыми с поволокой глазами. "А он закрытый чел", − подумалось Наташе. Эскалатор кончился. Последнее, что она слышала: Стойко предложил Лене обменяться телефонами. Лена со Стойко пошли направо, все разошлись, растянулись по перрону. Наташа ехала в вагоне и думала, что, наверное, сейчас Стойко едет с Леной, провожает её, может, даже обнимает. Стойко настойчивый. Нет! Их любви быть не должно. Надо что-то придумать. Надо убить их симпатию в зачатке.
На следующую тренировку Наташа Маркова шла не за тем, чтобы тренироваться, ей надо наблюдать, выведывать и при удобном случае навредить. Морозов заметил это и сказал:
− Не лезь к ним, поняла?
− К кому, Сашенька? − она давно уже называла Морозова Сашенькой, с тех пор как он стал приносить ей воду из кулера. - К кому?
− Сама знаешь к кому. К Паше с Леной не лезь.
− А они уже вместе?
Морозов ничего не ответил и воду в этот день не принёс. Наташа разозлилась, её мучила жажда. Она взяла с лавки чью-то воду, выпила, не смотря на страшные предупреждения мамы-фармацевта не пить из чужих ёмкостей. "Ну погодите, − думала Наташа. - Да шёл бы лесом этот Морозов".
По пятницам они занимались в качалке. Она пошла в качалку и стала, между прочим, рассказывать Лене, что Стойко с рыжим Ромой напились как-то в поезде и только про "баб и разговаривали".
− У них девчонок навалом, − говорила Маркова. - Это они тут только такие одинокие.
Лена легла на лавку для пресса, вытянув ноги. На Наташу напал спасительный смехун:
− Ты смотри! Ты же, как покойник лежишь!
Лена испуганно опустила ноги на пол, оперлась на них. Наташа подала Лене штангу, стала считать жимы. Наташа была очень довольна: Лена расстроена.
Через неделю Аляска сказала:
− Зачем ты сплетни распускаешь?
− Какие сплетни? - с вызовом тряхнула шевелюрой Наташа.
− Про Пашу с Ромой.
− Я? Я распускаю сплетни?!
− Да ты. Лена сказала, что ты наушничаешь по углам. Она же с Пашей Стойко перестала общаться. Морж всё мне рассказал, он слышал ваш с Леной разговор.
Точняк! Как она могла так опростоволоситься?! Морж был тогда в качалке, на дальнем тренажёре, но она думала, что он занят упражнением. А он всё слышал.
− Но Паша же с Леной помирились?
− В том-то и дело, что нет. Они вдрызг разругались. Он орал: кому ты веришь? А она расплакалась и сказала: "Кабелина!"
Наташа Маркова была счастлива! На следующей тренировке, на разминке она пристроилась трусить с Леной, начала болтать с ней о ЕГЭ, о том, что раньше в институт физкультуры надо было писать сочинение. А теперь всё ЕГЭ решает. Или надо быть мастером спорта. Ещё неизвестно, сдаст ли она специализацию.
− Барьеры-то четыреста никто не будет для меня ставить. Вот точно, кроме меня никого не будет на четыреста с бэ...
Лена сказала:
− Да ладно, может будут.
И тут Маркова пошла в наступление:
− Почему ты сказала, что я сплетница?
Лена ничего не ответила, она замялась, покраснела, ей стало очень неудобно - Наташа торжествовала. Лена стала говорить, рассказывать, как у них в классе зверская математичка организует какие-то ужасные "коллоквиумы".
− Это от слова "кол", что ле?
Маркова была довольна. Если Лена не отшила её открытым текстом, если переводит тему, значит хоть чуть-чуть, но поверила в то, что она наплела про Стойко и Рому. Маркова решила добить Лену.
− Вот ты считаешь меня сплетницей...
Лена молчала, ускорила трусцу, и Наташа ускорилась:
− Вот ты всё со своими высотниками, с Татьяной Николаевной в лагерь мотаешься. А не знаешь, что два года назад у нас в лагере с Севной было?
Лена молчала.
− Короче, Рома с Пашей закадрили девочек, баскетболисток из "Тетры", и пошли ночью их в лес выгуливать. А с утра − скандал. С наших ребят как с гусей вода, ну как из тебя с твоей парки капли, когда Пашка их с тебя счищал.
Лена вздрогнула, побежала ещё быстрее, и Наташа - быстрее. Они неслись по разминочному кругу, обгоняя, сметая всех; разминающиеся и заминающиеся шарахались, крутили у виска, показывали палец вниз - мол, отстой.
− Ну вот, − шипела Маркова, говорила быстрее из-за учащённого дыхания. - Ну вот. Замели их. А девчонки рыдают. Всю смену на них, как на шлюх смотрели. Весь лагерь. А Стойко ещё прикалывался: первый раз в жизни повёл девушку в лес, и ничего не было.
Чуть позже, когда уже сняли длинную форму и пошли на вираж делать ускорения, Наташа услышала голос Севны:
− Лена! Чаще! Чаще! Не пробежка же - ускорение!
Наташа следила внимательно, но не видела больше Лену и Стойко вместе. Но Стойко часто смотрел, когда Лена бегала свои дежурные шесть по двести, десять по сто пятьдесят, и никогда - когда она прыгала в длину. Наташа переживала из-за одного - Стойко страдал. Он хорохорился, делал вид, что всё, как раньше, поливал Лену грязью за глаза, презрительно называя "целкой". Это Наташу беспокоило. Если так будет продолжаться, они и помириться могут. Только в мае, уже весной, на стадионе, когда переодевались на лавке, Лена вдруг сказала Стойко зло:
− Чё уставился? - наверное, она тоже страдала, и эти Стойкины осторожные взгляды, наблюдения в спину выводили её из себя.
− Понравилась, − с презрением сказал Стойко, он был растерян, Лена застала его врасплох, спалила перед всеми.
Лена покраснела. Рыжий Рома загоготал - он всегда был готов поддержать друга.
− Быстрее! Быстрее! - каждую тренировку слышался голос Севны. - Ускорение же! Не пробежка! Лена! Ты не слышишь? Что с тобой?
После этой перебранки Наташа поняла: у них всё разладилось навсегда. У Стойко дерьмовый характер, он подличать начнёт, мстить, он не привык проигрывать, он - восходящая звезда. Ещё и Рома его поддерживает. Рома - заходящая звезда. Стойко - не Морозов. Тот будет ходить кругами, меньше, меньше, пока вообще на месте вращаться не начнёт. Морозов всё переживает молча...
Наташа поступила в институт, прошла на бюджет. Последняя стояла в списке. Вот это было счастье. Они с мамой до ночи обновляли список поступивших. Баллов-то у Наташи было всего сто семьдесят. Проходной был выше, но, как всегда бывает, кто-то отказался - доки можно закидывать в пять мест. Бюджет - вот оно счастье!
Маркова, счастливая, поехала в лагерь позже всех. Её удивило, что Лены нет, и Марины Куликовой тоже.
− Они опять к Татьяне Николаевне попросились, − грустно объяснил Возик и странно посмотрел на Маркову: − Из-за тебя у Ленки со Стойкой всё кончилось. И Маринка от меня ушла.
Наташа хотела крикнуть: да где ж она ушла? Она всегда за тобой бегает и будет бегать! Но вместо этого Наташа недобро, по-новому властно, усмехнулась. Возик продолжал смотреть с угрозой, в упор - она с лёгкостью выдержала его взгляд, и выдавила из себя, дрожа от страха:
− Мало-ой?
Она думала, он её сейчас убьёт, но Возик пнул её кулаком в предплечье, и всё. Наташа сделала безразличный вид. В школе и не такое случалось. В школе ей пацан как-то под грудь бил, подкараулил у туалета и ударил - вот это было больно.
Начался новый учебный год. На первой же тренировке Севна отозвала Лену и долго с ней говорила. Маркова, как могла, старалась уловить, что происходит. Издали она видела, что Лена пыталась что-то доказать, а Севна всё больше краснела и всё громче ругалась. Её, цвета красной вишни, причёска-купол колыхалась, то и дело тренер Тюрина поправляла шпильки: вытаскивала и снова вкалывала, ещё и ещё... Маркова выбежала со стадиона, перелезла через ограждение-заборчик, подошла поближе к месту, где стояли тренер и Лена, встала на травку, притаилась, спряталась, если полуметровый барбарисовый куст можно было называть укрытием, прислушалась:
− Ты пойми, девочка, − говорила Севна. − Парень мне в подоле не принесёт, а ты - запросто. И мне с твоими родителями разбираться придётся! Тебе ж ещё шестнадцати нет. Всё! Тренируйся.
Маркова пулей побежала на стадион, подошла к Марине Куликовой.
− Уйди! - сказала Марина, она как раз делала ускорения.
В этот день была "длина" - любимый Севнин вид. Она на нём шестая была на какой-то доисторической олимпиаде. Отмеряли разбег, считали от ямы стопами, на разбеге можно было поболтать .
− Марин! Чё там у вас в лагере случилось?
− Ничё.
− А чё Севна тогда на Ленку накинулась?
− Ничё.
Марина разбежалась, прыгнула - неудачно, судя по Севниным жестам. Маркова растолкала остальных в очереди.
− Марин! А у нас в лагере Возик всё по тебе скучал. Так и говорил...
Марина клюнула. Остановилась, как цапля: одна стопа на другой стоит, сбилась, потом опять пошла к доске отталкивания, стала пересчитывать разбег заново. Наташа не отставала:
− Во-от. Ему говорят: "Андрюх! Ты чего?" А он: " Вали! Я думаю о Марине".
Марина засветилась, щёки пошли отвратительными бордовыми пятнами, она выдохнула:
− Сто шесть с половиной, − поставила на точку разбега кроссовку. - Чё: реал так говорил?
− Ага.
− А у нас - сказала Марина, - такой, Наташ, кошмар в лагере был. Надо мной смеялись, прикинь, обзывали Кукушкиной. Это из-за фильма. В лагере по телеку курутили. Там такая Кукушкина. И правда, на меня похожа. В общем, в карты я тормозила, не понимала, и все ржали: "Я не буду с этой Ку-Ку играть". Приколись?
− И Лена? - осторожно поинтересовалась Маркова.
− Нет. Лена не смеялась. Она всё из-за Паши Стойко переживала. А я из-за Возика. Мы там стали дружить с ребятами из борцов. А Татьяна Николаевна взбесилась на нас. Мы с треньки уходили и шли с ними на татами, ну, или просто сидели и смотрели на их поединки. Ленились. Не тренировались. Ну, настроя не было. Вот Татьяна Николаевна и нажаловалась Севне. Она нам сказала: если бы я знала, что вы такими стали, я бы вас не взяла... Севна со мной не стала говорить, она же знает, что я Возика люблю. А с Ленкой поговорила. Но Ленке по фиг. Ничего же не было. Мы просто с парнями дружили. И знаешь, я после лагеря поняла, как мне умные мужчины нравятся. Как ты думаешь: Возик умный?
Маркова разбежалась, прыгнула - оттолкнулась чисто, без заступа, без недоступа, "прошагала" по воздуху, плюхнулась на попу.
− Пять-сорок! − Севна похвалила.
Наташа была счастлива. Она ещё никогда так не прыгала. Вот что значит - окрылённая. Вот что значит - на бюджет пробиться, учиться на любимую профессию. Да и плевать на всё остальное. Вот Аляска и Морж, пришли как-то на стадион к Севне, болтали с ней, а к ней, Наташе Марковой, даже не подошли. Потом оказалось, они на свадьбу Севну пригласили. Плевать на это! И на Морозова плевать. Шёл бы он, вообще, лесом. У них в универе такие мальчики-пловцы, все в мышцах, в сто раз красивее легкоатлетов, и все эти мальчишки с ней хорошо.
Морозов тоже Наташу не замечал, а Стойко окликал иногда, и всегда, когда Лена рядом была:
− Наташ! Парить не найдётся?
− Неа.
Маркова не могла понять, шутит Стойко или нет, надеялась, что шутит...
Полторашка заканчивала педколледж, тренироваться приходила от случая к случаю.
− Да кому я нужна, − говорила Полторашка. - Если человеку восемнадцать и у него третий взрослый, ему в лёгкой атлетике делать нечего.
− Чушь! - запротестовала Наташа. − У меня в шестнадцать был третий. А сейчас второй, и я на бюджет поступила, и, уверена: результаты будут расти.
− Наташ! - закричала, даже заголосила Полторашка. − Ты мне сама так говорила про третий взрослый, на мою днюху. Помнишь?
− Я? - испугалась Наташа, потом поняла, что вполне могла такое сморозить, и побыстрее переменила тему, похвалилась: − Я потом в нашу спортшколу приду тренером, мне Севна уже обещала.
Полторашка посмотрела на Наташу как-то пристально, как и многие в их группе за последний год, тяжело посмотрела, почти презрительно, почти с ненавистью и сказала:
− Мне Косов из армии фотки прислал. Прям по настоящей почте, прикинь, в конверте.
− Обалдеть. Ну ты их сканируй и выложи в сеть, я тоже посмотрю.
− Неа, − сказала Полторашка. − Не буду. Сглазить боюсь.
− Да ладно.
− А чё ладно? Ты-то Лену с Пашей Стойко сглазила.
− Это тебе Ленка сказала?
- Нет.
− Я никого не сглазила. Ленка сама в лагере с парнями-борцами ему изменила, спроси Марину.
Полторашка ничего ни у кого спрашивать не стала. Она к зиме вообще перестала ходить. Не пришла даже на соревнования поболеть. А соревнования были хорошие. Соревнования были замечательные. Просто супер-соревнования! Молодцова сошла: остановилась перед первым барьером. Как маленькая девочка, которая только-только начинает бегать детские барьеры. Наташа смотрела забег с упоением, подошёл на трибуны и Морозов.
−Чего, Саша? - ласково сказала.
− Стерва, - коротко отозвался Морозов. Он с сентября всё ходил и ходил кругами, положит кроссовку и ходит, и ходит вокруг неё, отбегает задание, и опять ходит - думает. Это выводило Наташу из себя, напоминало о прошлом, об их, пусть и никаких, но отношениях.
После соревнований Лена больше не ходила на тренировки. Наташа сдружилась с Мариной. На следующий год в армию забрали и Моржа, и Рому со Стойко. В группе оставались только Возик с Морозовым. Один раз Наташе показалось, что она видела Лену в метро. Они с Мариной ехали на эскалаторе вниз, а вверх вроде бы ехала Лена, парка точно её было. Вроде бы в глазах Лены даже мелькнула брезгливость, а может это была и не Лена. Наташа почему-то похолодела, ей стало почему-то очень страшно... Наташа вспомнила капельки растаявшего снега на парке, и как Рома стоял за ней, а потом пошёл вниз по эскалатору, несмотря на то, что ноги у него сильно болели... Марина болтала о своём ненаглядном Возике, она ничего и никого не заметила.
***
В группу стали приводить совсем мелких детей. Севна набирала группу младших.
− Это, Наташенька, я беру в расчёте и на тебя. Закончишь бакалавриат, и вот они у тебя подросшие будут, подготовленные.
− Угу, − говорила Наташа. - И оценивающе, с видом великой спортсменки, авторитетно смотрела на мелюзгу. Они все ей казались на одно лицо. Только у одной девочки глаза и всё выражение лица были живые, не напуганные и кого-то отдалённо напоминали.
Наташа подошла к девочке и спросила:
− А ты чего? Все разминаются. И ты давай. Там Татьяна Николаевна со всеми разминку проводит.
− Беговые упражнения, − поправила Севна.
− Да, упражнения, − Наташа скривилась: какая детям разница - разминка-упражнения. − Ты беги. Что ты не разминаешься? Тут надо слушаться.
Но девочка продолжала стоять, она думала о своём, она смотрела на высокий вираж манежа. Наташа поняла: девочка любуется, вираж её завораживает. Девочка спросила:
− Почему с виража то быстро сбегают, то не очень быстро, то в костюмах, то в трусиках?
− Если не быстро и в длинной форме − это пробежки, просто надо свободно бежать, разогреть мышцы. А если быстро несутся, в топиках и трусах − это ускорение, это в полную силу надо метров двадцать-тридцать бежать. Стремглав. Поняла?
Девочка кивнула, послушно, как отличница. "Она, сто пудов, и есть отличница", − подумала Маркова.
− Там разгон на вираже, понимаешь? - добавила она.
− Понимаю, − сказала девочка. - Надо разогнаться и лететь, а на пробежке не летают, только в трусиках летают.
− Да. Верно. На пробежке не летают, но и в длинной форме можно быстро бежать, − Наташа Маркова ухмыльнулась. Ухмылка была кривая, недобрая. Наташа торжествовала. Уже набирают детей в группу, которую она будет вести. Эта девочка будет во всём её слушаться. Скоро никто не посмеет её не замечать, с ней не здороваться, обзывать, толкать в прредплечье. Иначе пожалеют об этом, горько пожалеют.
Девочка обернулась, посмотрела внимательно на Наташу - Наташу вдруг кольнуло, как тогда в троллейбусе, она почему-то вспомнила вспышку на проводах, вспомнила,7 как обернулась и увидела вместе Лену со Стойко... От предчувствия Маркову стало знобить, напал настоящий тряхун, мороз по коже. Она узнала девочку! Узнала! Девочка откинула назад косу и сказала:
− У меня сестра тут тренировалась. Лена. Меня Дашей Молодцовой звать. А вас?